Аргентинский певец, композитор и актёр

Carlos Gardel - El dia que me quieras - Tango

"БЫТЬ ГАРДЕЛЕМ, ЗНАЧИТ БЫТЬ ЛУЧШИМ"

Карлос Гардель родился, как говорят, 11 декабря 1890 года во французском городе Тулузе. Он приехал в Аргентину в возрасте трех лет. В 1915 году вместе с Хосе Раццано записал «Мою грустную ночь», открыв таким образом эру танго-песни. С Альфредо Ле Пера он написал десятки знаменитых танго. В Париже он продал 110 тысяч пластинок менее, чем за год. В США снялся в 11 фильмах. Он уже записал более 800 песен, когда 24 июня 1935 года погиб в авиакатастрофе в Медельине, Колумбия.

И если авторитет и значимость Карлоса Гарделя выдержали перипетии почти векового кризиса и даже выросли, то это не может быть лишь потому, что он с каждым разом пел все лучше и лучше. Должно существовать разумное объяснение стойкости народного поклонения или потрясающей живучести Гарделя, бессмертного в своем героической образе. Быть может, это объяснение затерялось среди бумаг национального архива вопросов без ответов, из которого мы, аргентинцы, черпаем вечно сомнения на завтрак и на обед.

Неискаженный голос его сегодня звучит везде, даже на самых изысканных каналах вещания, как будто мы упорно цепляемся за единственного аргентинца, свободного от подозрений, святого и символ всех соглашений: Гардель совершит очередной ритуальный круг и превратит свое имя в универсальный код дешифровки. Мы все знаем, что быть Гарделем означает быть лучшим.

Прошло более полувека со времени трагедии в Медельине, этой исторической нелепости. И страна уже другая, в которой массовые трагедии уже не так кровоточат и стали семейной историей, хоть и тяготят нас. В сегодняшнем Буэнос-Айресе только влажность и ностальгия остаются тонкой нитью, связывающей с тем другим городом 20-30-х годов, засвидетельствовавшие превратности судьбы Гарделя. Ни слово, ни честь, ни любовь, ни совесть не остались прежними, и даже мачизм стал отвергнутой ценностью. Связующим звеном остается Гардель, который был рупором того старого портеньо, отчаявшегося, запутавшегося, и посреди глинистого Рио де ла Плата, погрязшего в бесконечной нищете и поверженного перед лицом неопределенного будущего, без перспектив.

С бюджетом совершенно не способным купить мечту, с этой бесполезной смуглостью кожи, кажется, что мы цепляемся за этого Гарделя, как за единственную защиту, известную и надежную.

Гардель и его танго дали право голоса этому аргентинцу. Тот, кто думает, что он был архетипом нашей нации, грешит поверхностностью и страдает слабоумием. Но ошибается, однако, и тот, для кого Гардель был лишь популярным артистом, чистым голосом, витиеватым стилем, постоянным противником всего нового в пении. Поскольку, не претендуя на эту роль, он стал самым сокрушительным орудием аргентинской культурной экспансии, целью которой был Париж.

Не бывает Бога без тайны, и Гардель, кузнец своей собственной легенды, оставил в тени точные сведения о своей личной жизни. Каждый раз он отмечал свой день рождения в другой день, он поставил под сомнение свой истинный возраст и даже позволил себе приписывать место своего рождения разным городам. Официальная история устанавливает местом его рождения Тулузу, во французской Верхней Гаронне, и дату 11 декабря 1890. Сын Берты Гардес и неизвестного отца, недостаток, который будет сказываться всю его жизнь. Неслучайно Гардель, незаконнорожденный сын, стал мифом и символом незаконнорожденной страны.

Туманные исследования и поиски отца Шарля Ромуальда Гардеса часто определяют его как Поля Лассерра, преуспевающего коммерсанта, женатого отца семейства, который не признает Шарля сыном и ускоряет отъезд белошвейки Берты навстречу ее американским приключениям, которым суждено закончиться в Абасто. Гардель никогда не упоминал своего отца, и эта незатянувшаяся рана повлияла на его нежелание создать самому традиционную семью. У него не было отца, и он сам не был отцом в библейском или генетическом значении.

Однако он загладит эту рытвину в своей судьбе: Гардель стал отцом танго-песни, он дал ей образ и подобие, он оставил ее в наследство, он дал ей свое имя.

За приключениями Гарделя в театре, на радио или в киномире, за горой вопиющей лжи гарделефобов и возможных или невозможных баек, привнесенных гарделефилами, еще дальше, за дешевой иконографией, существуют нераскрытые тайны. Россказни о его сексуальности, о делах на грани преступления, по крайней мере, во времена Абасто, просачивающаяся информация о причинах катастрофы на колумбийской земле, - все это оказывается не столь привлекательным для портеньо, убежденного, и не без оснований, что правда порой не так важна, как легенда.

Между той гарделевской Аргентиной, еще до эмиграции внутренних провинций в сторону Косты (береговой части), и ее несчастной сегодняшней версией – тысячи несчастий и сотни иллюзий, похороненных в уголке мертвых воспоминаний. Даже становится понятно, почему не желая принять тупость нашего настоящего, мы устремляем свои взоры на этого Гарделя и на этот его город, полный надежд. Гардель будет всегда, потому что он появился из мистической ценности, предугаданной или скрытой коллективным бессознательным.

И будет вполне законным, если мы поставим любую из его пластинок, чтобы поверить, как настоящие аргентинцы, что и мы тоже хозяева своему вдохновению и кузнецы своего счастья. И Гардель ответит, погружаясь в колодец памяти, укрепит руку и возвысит чувства, только натянув тонкую нить своего голоса.

Хорхе Гёттлинг

"КАРЛОС ГАРДЕЛЬ: КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЕГО ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА"

Карлос Гардель родился в Тулузе (Франция) 11 декабря 1890 года. Сын неизвестного отца и Берты Гарде, давшей ему свою фамилию, был крещен Шарлем Ромуальдом Гарде. В 1893 году его мать приехала в Аргентину со своим маленьким сыном, которому было чуть больше двух лет. Его детство прошло в окрестностях Рынка Абасто, в районе, который его усыновил. Можно сказать, что тогда и родился знаменитый Брюнет с Абасто («El Morocho del Abasto»).

Курс начальной школы он прошел в школах Сан Карлос и Сан Станиславо, там же проучился всего до второго класса средней школы, уйдя оттуда в 1906 году.

Его призванием была песня, и благодаря поддержке куплетиста Хосе Бетинотти (крещение песней «El Zorzal Criollo»), юноша начал петь на собраниях комитетов (в политических центрах) и в маленьких пансионах родного района Абасто.

К Столетию Майской Революции (1910) в кафе О Рондеманна показывали номер братьев Траверсо. В 1911 году вместе с Хосе Раццано, певцом кафе «Эль Пеладо» из квартала Бальванера, они организуют дуэт Гардель-Раццано, который станет знаковым для целого этапа в творческой жизни Гарделя.

В 1912 году к дуэту присоединяется гитарист и певец Франсиско Мартино. Это трио принимает участие в Фестивалях Шведского Дома (на улице Родригес Пенья, 254).

Немного позже Гарделя приглашают в Дом Таггини записать свои первые диски в фирме Columbia Record. В то время в репертуаре Гарделя нет танго, а только фольклорные песни.

В 1913 году трио расширяется и превращается в квартет (+ певец Саул Салинас), и отправляется на гастроли по провинции Буэнос-Айреса. Вскоре, правда, Салинас покидает ансамбль, и снова выступает Национальное Трио, а в декабре 1913 года оно превращается в «Национальный дуэт Гардель-Раццано». В конце этого же года они дебютируют в престижном кабаре-ресторане «Armenonville» с креольскими песнями.

8 января 1914 года дуэт дебютирует в Национальном Театре Буэнос-Айреса и с этого момента начинает выступать во всех театрах города, выезжая на гастроли в крупнейшие аргентинские города (Росарио, Санта Фе, Кордоба).

В 1915 году впервые выступают в Республике Уругвай, в Королевском Театре Монтевидео. В этом же году едут на гастроли в Бразилию, и во время этой поездки Гардель знакомится со своим великим кумиром, Энрико Карузо.

В конце 1915 года Гардель получает пулю во время перепалки. Задето легкое, и некоторое время он не может петь. С этой пулей он и проживет всю оставшуюся жизнь. Примерно в это время к дуэту присоединяется гитарист Хосе Риккардо по прозвищу Негр (“El Negro”).
В 1916 году, оправившись после ранения, Гардель возобновляет выступления своего дуэта в Мар дель Плата. На следующий год он решается исполнить танго для публики, и так однажды вечером в Театре Эмпайр Буэнос-Айреса впервые звучит «Моя грустная ночь» (“Mi noche triste”) Самуэля Кастриоты и Паскуаля Контурси. Начиная с этого момента, Гардель регулярно включает в свои программы танго.
9 апреля 1917 года Дом Глюксманн заключает с ним контракт на звукозапись. Гардель играет главную роль в немом фильме «Цветок персика» (“Flor de Durazno”) и вместе с Раццано отправляется в свое первое турне по Чили.

С 1918 по 1922 год дуэт напряженно работает в театрах Буэнос-Айреса, Монтевидео и всех городов внутренней части Аргентины. Начиная с 1921 года им аккомпанируют гитаристы Хосе Риккардо и Гиллермо Десидерио Барбиери.

К 1923 году Гардель уже полностью посвящает себя танго. Вместе с Раццано и коллективом Ривера-Де Росас они гастролируют по Маар дел Плата, Монтевидео, Бразилии и Испании, выступив впервые в Театре Аполо в Мадриде.

1924: Гардель снова в родном городе. Он поет на радио и впервые записывается с оркестром Франсиско Канаро, а год спустя уже с оркестром Освальдо Фреседо.

Начиная с 1925 года Гардель становится солистом, дает концерты с Оркестром Ривера-Де Росас. В этом качестве он дебютирует в Театре Гойя в Барселоне 5 ноября 1925, там же записывает несколько дисков. Первая электрозапись Гарделя в Буэнос-Айресе датируется 8 ноября 1925 года. Это пасодобль «Щепотка соли» (“Puñadito de sal”).

В ноябре 1927 года он снова в Испании, поет на каталанском радио, записывает несколько пластинок в Барселоне и дает серию концертов по всей стране. К середине 1928 года Гардель возвращается в Аргентину. И новое приобретение: к коллективу присоединяется уругвайский гитарист Хосе Мария Агилар.

После короткой передышки на родине музыканты снова отправляются в Европу, на этот раз в Париж. Сентябрь 1928: Театр Фемина; октябрь: кабаре Флорида. Успех грандиозный! Краткое турне по Италии, и снова Париж: Парижская Опера. Потом – Лазурный Берег и снова бешеный успех. Весной Гардель снова в Париже (театр Эмпайр), а затем поездка в Испанию: Барселона и Мадрид. Именно в Испании от коллектива откалывается гитарист Хосе Риккардо.

В середине 1929 года Гардель триумфально возвращается в Буэнос-Айрес вместе с Барбиери и Агиларом. Его успех удваивается по обе стороны Рио де ла Плата. Много записывается, а в 1930 году снимает свои знаменитые звуковые короткометражки.

И снова Париж, где его так тепло принимают: Театр Эмпайр, затем Средиземноморский Дворец в Ницце.

В Жуэнвилле для французской «Парамаунт» снимает фильм «Огни Буэнос-Айреса» (“Luces de Buenos Aires”).

Ненадолго вернувшись в Аргентину, он, уже без оркестра, снова отправляется в Европу, где за пол года гастролирует на Лазурном Берегу, в Италии, в Лондоне, в Париже, в Вене, в Берлине и в Барселоне. В сентябре-ноябре снимает на французской «Парамаунт» «Жди меня» (“Esperame”), а вместе с аргентинской «Империей» - «Серьезный дом» и «Мелодия предместья» (“La casa es seria”, “Melodia de arrabal”). Над этими фильмами вместе с Гарделем начал работать Альфредо Ле Пера. Тогда появляются их первые общие танго: «Мелодия предместья», «Тишина», «Мне трудно признаться в этом» и другие.
В 1933 году они возвращаются в Буэнос-Айрес. Им аккомпанируют гитаристы Барбиери, Ривероль, Вивас и Петторосси. Коллектив работает в Монтевидео и во внутренней Аргентине и Уругвае. Это были последние встречи с его публикой.

Его последняя запись в Буэнос-Айресе датируется 6 ноября 1933. Тогда он исполнил «Мадам Ивонн» Эдуардо Перейры и Энрике Кадикамо.

7 ноября он уехал навсегда. Снова в Европу, оттуда в США, чтобы выступить 31 декабря на самом главном радиоканале мира - Нью-Йоркской NBC.

В 1934 вместе с Альфредо Ле Пера Гардель снимает «Вниз по наклонной», «Мой любимый Буэнос-Айрес» и «Танго на Бродвее» (“Cuesta abajo”, “Mi Buenos Aires querido”, “Tango en Broadway”) для «Парамаунт» в Нью-Йорке. После короткого турне по Франции Гардель возвращается к своей работе на NBC и к съемкам. На «Парамаунте» снимается фильм «Охотники за звездами» (“Cazadores de estrellas”), в котором вместе с Гарделем снимались Бинг Кросби, Ричард Таубер и Рей Нобль. В январе-фервале 1935 снимает «День, когда ты меня полюбишь» и «Танго-бар» (“El dia que me quieras”, “Tango Bar”), где исполняет свои самые известные песни.

В апреле Гардель решает поехать на гастроли в Пуэрто Рико, Венесуэлу, Арубу, Сюрасао, Колумбию, Панаму, Кубу и Мексику, но вмешалась жестокая судьба. Трагическая авиакатастрофа в Медельине 24 июня 1935 года оборвала жизнь Карлоса Гарделя.

Пабло Табоада
 

"ГАРДЕЛЬ, КРУТОЕ ВРЕМЯ И ВОСПОМИНАНИЯ"

Это история, которая дошла до меня как семейное предание. В ней соединяются воспоминания моего деда, дяди, моего старого Энрике и их общих друзей.

Во-первых, хотел бы упомянуть, что уже к концу XIX века мой дед снабжал пиццей весь Рынок Абасто и что мой дядя, так же как и моя мама, родились посреди всего этого средоточия товаров и работы.
В те годы этот район был одним из самых опасных в зарождавшемся рабочем мегаполисе. Хроники повествуют, например, что в 1901 году дрались на ножах Хуан Карлос Аргерич и Хосе «Сиелито» (Солнышко) Траверсо. Мой дед Педро всегда пытался рассказать обо всей этой бойне на своем очень культурном языке. Он говорил, что сражение произошло из-за «монеты»: Аргерич не захотел платить, а «Солнышко» получил с должника его жизнью, приговаривая что-то вроде «По Закону бедной Америки», насколько я могу воспроизвести ту фонетику, которую я и тогда не очень понимал, вернее, понимать-то понимал, но предпочитал игнорировать.

Эль Ноно обычно заходил выпить свой знаменитый "Pineral" в О Рондеман, очень полезная привычка, которую к счастью перенял у него внук, который следует ей до сих пор, благодаря деда за то, что он ввел традицию кланяться перед тем, как выпить то, что приготовил Пини Эрманос.

Некоторые друзья моего дяди, чуть старше него, с которыми я познакомился, когда им было уже за пятьдесят, были в те годы «рабами вечных переездов» и никогда не снимали со своего пояса. Они были вполне модники, и как вспоминал дед, ребятами, не робевшими ни перед какими препятствиями.

Они частенько наведывались в кегельбаны района Абасто, где потягивали свою рюмочку или рюмочки – не помню точно, как они это называли – а в недрах заведения поедали свою нехитрую снедь и «минеструнес».

Один из них, блондин Эмилио, рассказывал, что присутствовал в доме Хихена на улице Гуардия Виеха (известное место, поскольку там родилась моя «Мама»), так вот он был свидетелем выступления Карлито и «Азиата» Раццано. «Брюнет» (Морочо) играл постоянно в этом месте, в то время как другой был из Южной Балванеры, района, где как говорят, народ был малость поспокойней, чем у нас, в Абасто.

Однако, рассказывал Эмилио, почти все присутствовавшие в тот день были «под мухой». Первым пел Раццано и быстро закончил. Эль Морочо встал со своего места и протянул ему руку. Потом обернулся и сказал Эмилио: «Вот кто хорошо поет!» Каждый раз, как «Блондин» вспоминал это, у него дрожал голос и он повторял более или менее следующее: «Карлитос был так велик, но так велик и так скромен; так скромен, что не знал большего счастья, чем быть любезным с теми, кто его очаровывал». И так оно и должно было быть: это же сказал Эмилио! Потом спел Гардель, и весь «Ориенталь» так воодушевился, что вечер закончился вином, матэ и пивом. Говорят, через несколько дней эта сцена повторилась в кегельбане «Эль Пеладо», в Южной Бальванере, но там уже Эмилио не был.

Другим завсегдатаем этого круга был Примо Гомес, о котором мой дядя тоже говорил, сиживая за стаканчиком содовой, что и он был другом Гарделя. Так Примо рассказывал, что «в те времена ходил по улицам Абасто французский мальчишка, распевая чувствительные песенки. Был он миловидным мальчиком в коротких штанишках, всегда жизнерадостным». Примо был сыном хозяина агентства недвижимости, где работал Гардель. Он говаривал, что именно их контора много лет спустя организовали переезд гарделя и его матери в дом на улице Хуарес. Он очень ценил Карлито – так он его называл – и мальчик ему платил тем же. Все это мне рассказал мой дядя Луис, сначала пожарный, а потом таксист.

Дон Хенеросо Альби, уже очень почтенного сеньора, который был очень похож на моего старика, да и на брата Примо тоже, я слушал, сидя на его кухне, там дальше по Флореста, в доме, где снимали квартиру мои родители. Он тоже рассказывал о Гарделе. Там, на кухне, за матэ они с Хуаном Торелльо, который тоже был знаком с «Доном Карлосом», неспешно беседовали. Хуан Торелльо был на особом положении, потому что еще работая на моего деда, удостоверил рождение моей матери, доньи Розы. Этот самый Хуан Торелльо виделся с Гарделем бесчисленное количество раз, принося ему пиццу и задолго до того, как он стал знаменитым певцом.

От Дона Хенеросо я слышал, что Гарделю дорого стоило завоевать успех, что он испытал много лишений, будучи в услужении, но ему повезло с друзьями, которые его вытащили. Дон Хенеросо никогда этого не говорил, но было понятно, что он был одним из этих друзей.

Вот в этом переплетении вымыслов и легенд говорилось о чуде Голоса Карлоса, которое по всеобщему мнению появился у него с рождения. С улыбкой говорили, что он был необычайно стоек к действию алкоголя, что мог в любое время выпить и пить не переставая, как будто никогда не пробовал ничего алкогольного.

Также упоминали о его страсти к морфию. Дон Хуан настаивал, что в кегельбанах, где обедал и пел Гардель, собиралось много и доброго, и дурного народа. По его воспоминаниям, приходили туда, чтобы пообедать и послушать Гарделя, в котором изящно сосуществовали и проститутки с Абасто, и опасные портовые красавчики, собиравшиеся в танцевальных салонах и публичных домах района. «Были крутые времена!», - повторял Дон Хуан каждый раз.

Особо мне запомнилась история, которую поведал Дон Хенеросо. «Незадолго до моей женитьбы я решил устроить серенаду моей Олинде, тогдашней невесте и нынешней жене. Для этого мы с Карлосом согласовали день и час нашего выступления. В назначенный час мы собрались все вместе и Карлос долго пел красивые песни. В результате открылось окно, из которого Олинда поблагодарила нас всех за оказанное внимание, а с другой стороны открылась дверь, из которой вышел отец Олинды и пригласил пройти в дом всю компанию. Потом был ужин с пирожками и вином, а на десерт подали такой торт, что Карлос объелся, съев пару изрядных кусков». Десерт, о котором идет речь, был изысканных яством, которое уже тогда готовилось в колониальном Буэнос-Айресе. Оно представляло собой два слоя легкого теста, соединенных дульсе де лече (это такой заварной крем), и покрытые тонким слоем карамели. Этот вкуснейший десерт я потом как-то пробовал сам в «Репечо де Сан Тельмо». Там он назывался «Бабушкин десерт».

Вот так слушая разговоры старших и наматывая круги вокруг старой «витролы», ставя и снимая пластинки с голосом Гарделя. Только подумайте, что я был еще ребенком, а уже тогда голос Гарделя меня притягивал до такой степени, что отвлекал от игрушек. Это стечение обстоятельств позволило мне с самого раннего возраста познакомиться с различными эпизодами жизни Гарделя, некоторые из которых я все еще храню в памяти и которые не встретил еще ни в одной книге.

Я узнал о смерти Гарделя от деда, который как раз купил тогда свежий выпуск газеты, чтобы прочитать обо всех подробностях этого трагического случая.

До того момента мой обожаемый гардель был мне знаком лишь понаслышке. Потом, со временем, отец, который был в молодости личным шофером Роберто Касаукса, рассказал мне, что не раз подвозил на своем автомобиле и Карлоса Гарделя.

Прошли годы, и мы уехали из дома на улице Сантьяго де лас Каррерас в Флоресте. А в 1942 или 1943 – не помню точно года – старшие братья Ареси решили собраться вечером поужинать и рассказать о старом времени, о времени «ужинов» и танго.

Помню, нас, моего дядю Карлоса и меня, привели ужинать в «Чанта Куарто». Это было что-то вроде представления нас обществу. Там Карлитос, худющий молодец чуть старше меня, начал рисовать шаги танго под аккомпанемент его любимого оркестра Анхеля Д Агостино. Во время того ужина имя Гарделя звучало не раз. Дело в том, что раны потери были еще свежи, и его дух витал с нами.

Так я узнал «Чанта», уже более цивилизованную, чем она была в те далекие «крутые времена», когда там бывал мой дед и в «задних комнатах» чего только не творилось.

Все это заставляет меня написать ностальгия. Можно считать это приступом уважения к духу модернизма, который обволакивал Буэнос-Айрес. Многие из нас по сей день живем этим духом и не чувствуем, что он утрачен.

Хосе Педро Ареси

11 декабря 1890 года — 24 июня 1935 года

источник