Истории о прошлых жизнях
Глава первая. Чейз и Сара
«Сядь своей маме на руки, закрой глаза и расскажи мне, что ты видишь,
когда слышишь те громкие звуки, которые так пугают тебя», – сказал Чейзу
психотерапевт Норман Индж.
Мое сердце переполнялось волнением. Может, сейчас мы узнаем тайну
истерического страха моего пятилетнего сына перед громкими звуками. Я мысленно
вернулась на несколько месяцев назад, к Четвертому Июля, когда все это началось.
Четвертое Июля 1988
Каждый год мы с моим мужем Стивом устраиваем в нашем доме большую
вечеринку в честь Четвертого Июля. Наши друзья всегда с нетерпением ждут этого
дня, чтобы отпраздновать его вместе с нами. Вечеринка всегда заканчивалась
походом на поле для гольфа, где собирался весь город, чтобы смотреть на
фейерверк. За несколько недель до праздника Чейз возбужденно говорил о том,
сколько радости доставили ему подобные зрелища во все предыдущие годы, особенно
он любил фейерверк. Его глаза широко раскрывались, когда он вспоминал
разноцветные огни, проносящиеся по небу. В этом году он рассчитывал насладиться
долгим и красивым зрелищем.





Четвертого числа в полдень к нам пришли друзья с ракетницами, хлопушками
и бенгальскими огнями. Сад скоро заполнился народом. Дети были повсюду –
раскачивались на качелях, копались в песочнике и играли в прятки позади
открытой веранды. Наши обычно тихие окрестности наполнились пронзительным
смехом и криками детворы. Взрослые пытались расслабиться на веранде, в то время
как малыши без устали носились вокруг дома, обычно с рыжеволосым Чейзом во
главе.
И действительно, Чейз вполне оправдал свое имя1. Он всегда находился в
движении, был полон энергии и любопытства. Казалось, мы всегда отставали от
него на два шага, стараясь поймать его, прежде чем он что-нибудь перевернет.
Друзья подтрунивали над нами, говоря, что, выбрав имя Чейз, мы получили то, что
хотели.
Наша девятилетняя дочь Сара и ее подружки удалились за дом, где уселись
за свой собственный отдельный столик под елями, чтобы укрыться от глаз
надоедливых родителей. Они могли развлекаться часами самостоятельно, украшая
столик цветами и фарфоровыми игрушками. Это был их личный праздник, куда не
допускалась «дикая» малышня. Единственный раз мы видели девочек тогда, когда
они то забегали, то выбегали из комнаты Сары, примеряя различные наряды,
бижутерию и шляпки.
Когда солнце опустилось низко за деревья, окрасив сад в оранжевый цвет,
мы поняли, что пришло время собирать детей и отправляться смотреть фейерверк. Я
ухватила Чейза, когда он пробегал мимо, стерла следы мороженого и торта с его
лица и натянула чистенькую рубашку на его извивающееся маленькое тело.
Вооружившись фонариками и теплыми пледами, мы присоединились к процессии,
направляющейся к полю для гольфа.
Неизъяснимый страх
Чейз, крепко ухватив меня за руку, дергал ее то вверх, то вниз, шагая
рядом со мной вприпрыжку. Старшие девочки из компании Сары создали свою
собственную хихикающую шеренгу. Они сжимали в руках бенгальские огни, которые
они смогут зажечь на поле для гольфа, как мы им пообещали. Мы пришли на наше
любимое место как раз тогда, когда солнце садилось за грядой Блю Ридж Маунтинз,
темневшей на горизонте. Там мы разостлали свои пледы на проверенном
«стратегическом» склоне.
Со склона нам открывался вид на долину, заполненную людьми. Вскоре одеяла
и шезлонги заполнили все поле. Мужчины и мальчики привели в действие свои
петарды и ракетницы. Долина наполнилась громкими звуками, вспышками и дымом.
Невдалеке бегали наши дети, вычерчивая в воздухе огненные круги и зигзаги
бенгальскими огнями. Искры, разлетаясь во все стороны, одобрительно подмигивали
маленьким проказникам.
Чейз, которого так и распирало от возбуждения и поглощенных им лакомств,
носился то вверх, то вниз по склону, пока не подбежал ко мне и, обессилев,
уткнулся лицом мне в колени. Все мы с нетерпением ждали, когда после этой
шумной потехи начнется большое представление.
Вдруг пушечные залпы огласили начало настоящего фейерверка. Все небо
осветилось от огромных ракет, разрывающихся в вышине. Толпа то ахала, то охала,
наблюдая за фантастической сменой цветов. Впечатление усиливалось благодаря
тому, что до нас доносились близкие залпы огромных ракетниц.
Но Чейз, вместо того чтобы наслаждаться зрелищем, вдруг начал плакать. «В
чем дело? Что случилось?» – поинтересовалась я. Но он ничего не ответил, а стал
рыдать еще громче. Я прижала его к себе, подумав про себя, что он возбудился
сверх меры и сейчас громкие звуки испугали его. Но крики Чейза становились все
более отчаянными и пронзительными. Через несколько минут я поняла, что он не
скоро уймется, а его истерика нарастает. Решив отвести его домой, подальше от
этого шума, я сообщила об этом Стиву и попросила его присмотреть за Сарой, пока
не закончится фейерверк.
Короткая дорога к дому показалась мне очень долгой. Чейз то и дело
приговаривал, что не может идти, и мне пришлось нести его на руках под гору. Но
и дома Чейз не прекратил плакать. Я села на кресло-качалку и взяла его на руки.
Здесь, на открытой веранде, среди беспорядка, оставшегося после вечеринки, я
сидела и ждала, когда мой сын успокоится. Когда крики утихли настолько, что я
могла задать ему вопросы о том, не забелел ли он, не ушибся ли, Чейз ничего не
отвечал, а только отрицательно качал головой и всхлипывал. Когда я спросила
Чейза, не напугали ли его громкие звуки, он только разрыдался сильнее. Я ничего
не могла поделать – только прижимать его к себе и укачивать, глядя, как в
вышину беззвучно взлетают огненные шары. Постепенно напряжение стало покидать
тело Чейза, и он уткнулся лицом мне в грудь. Когда мои руки совсем затекли от
тяжести его тела, Чейз забылся сном, и я смогла уложить его в постель.
Необычное поведение Чейза сильно меня озадачило. В своей короткой жизни с
ним никогда не случалось столь долгой и сильной истерики. И он никогда раньше
не пугался фейерверка. Да и вообще Чейза было нелегко испугать. Но вскоре я
перестала ломать себе голову, объяснив себе все происшедшее тем, что Чейз был
очень утомлен всей этой праздничной суматохой и беготней, а возможно, просто
съел слишком много сладостей – что-то явно выбило его из колеи. В конце концов
– такое случается с детьми.
Но через месяц все повторилось. В один из горячих августовских дней наша
подруга пригласила меня с детьми провести несколько часов в закрытом бассейне.
Чейз любит купаться и с удовольствием поехал туда. Но когда он подходил к
бассейну и услышал громкие хлопки, которые производили ныряльщики, прыгающие с
трамплина, у него снова началась истерика. Ухватив меня за руку, он засеменил к
двери. Я пыталась успокоить его, объяснить, что здесь не происходит ничего
страшного, но, поняв, что все мои уговоры пропадают впустую, я скоро сдалась и
покинула помещение бассейна.
Я нашла стул в тени и, присев на него, спросила Чейза, что все-таки так
пугает его. Но он не мог ответить на этот вопрос, хотя выглядел явно
обеспокоенным и испуганным. Вскоре он перестал плакать, но даже тогда я не
смогла уговорить его зайти в помещение.
Мы так и продолжали сидеть, не заходя внутрь, и я мысленно перенеслась в
другое время, когда праздничный фейерверк, устроенный в честь Четвертого Июля,
спровоцировал первый приступ истерики. Тут я поняла, что хлопки; доносящиеся от
трамплина, звучали почти так же, как разрывы праздничных ракет. Я снова
спросила Чейза, не пугают ли его громкие звуки. В ответ мой сын, покорно
покивав головой, ответил: «Да», но все равно отказался подходить к бассейну.
Итак, понятно – это были громкие хлопки! Но почему Чейз вдруг стал
испытывать страх перед громкими звуками? Мой разум пытался сложить вместе все
фрагменты. Я не могла припомнить ничего происходящего прежде, что могло бы
вызвать столь болезненную реакцию на громкие хлопки. И это произошло уже во
второй раз за месяц. Казалось, что страх пришел ниоткуда. Будет ли повторяться
истерика при каждом громком звуке? Я была обеспокоена. Это могло перерасти в
настоящую проблему! Если бы такое не повторялось, я могла бы надеяться, что он
перерастет свой загадочный страх.
Вскоре нам повезло: через несколько недель нашим гостем стал
замечательный человек и гипнотерапевт Норман Индж. Он остановился у нас в доме,
когда проводил сеансы регрессии в прошлые жизни в Эшвилле. Норман стал нашим
учителем, и все мы начали исследовать миры прошлых жизней.
Однажды Норман, Чейз, Сара и я сидели на кухне за столом, пили чай с
пряниками и хохотали, слушая истории Нормана. Что-то вдруг напомнило мне о том,
что Чейз уже несколько раз пугался громких звуков, и я спросила Нормана, что он
думает по этому поводу. Он выслушал внимательно весь мой рассказ, а затем
спросил, не будем ли мы с Чейзом возражать против маленького эксперимента. Я не
понимала, что Норман подразумевает под «экспериментом», но чувствовала к нему
такое доверие, что, не раздумывая, согласилась. Чейз также был рад испытать
что-нибудь «новенькое».
Итак, не вставая из-за стола, Норман начал. Как я поняла позже, этот
момент был поворотным пунктом в моей жизни. Прежде мне и в голову не приходило,
что дети могут помнить свои прошлые жизни.
Чейз видит войну
«Сядь своей маме на руки, закрой глаза и расскажи мне, что ты видишь,
когда слышишь те громкие звуки, которые так пугают тебя», – ласково сказал
Чейзу Норман.
Я посмотрела на веснушчатое лицо Чейза. Ничто не могло подготовить меня к
тому, что я вскоре услышала.
Маленький Чейз тут же начал описывать себя солдатом – взрослым солдатом,
который нес ружье: «Я стою за скалой. У меня в руках длинное ружье с чем-то
вроде шпаги на конце». Мое сердце вырывалось из груди, а волоски на руках
становились дыбом. Сара и я взглянули друг на друга широко открытыми от
удивления глазами.
«Во что ты одет?» – спросил Норман.
«На мне грязная, рваная одежда, коричневые ботинки, пояс. Я прячусь за
скалой, приседая на колени и стреляя во врагов. Я на краю долины. Битва идет
вокруг».
Я слушала Чейза, удивляясь тому, что он говорит о войне. Он никогда не
интересовался «военными» игрушками и у него не было даже игрушечного пистолета.
Чейз отдавал предпочтение детским конструкторам; мог часами строить
что-то из блоков «Лего». Время для просмотра телевизора было четко ограничено
Сезамской Улицей и Мистером Роджерсом, и ни один из диснеевских мультфильмов,
которые он видел, не отображал войну.
«Я за скалой, – сказал снова Чейз. – Я не хочу смотреть, но мне надо
видеть, куда я стреляю. Дым и вспышки вокруг. И громкие звуки: вопли, крики,
выстрелы. Я не уверен, в кого стреляю, – очень много дыма, столько всего
происходит. Мне страшно. Я стреляю во все, что шевелится. Я совсем не хочу быть
здесь и стрелять в других людей».
Несмотря на то, что у Чейза был детский голосок, его тон был серьезным и
зрелым – нехарактерным для моего пятилетнего весельчака. Казалось, он
чувствовал и думал то же, что и солдат. Он действительно не хотел быть там и не
хотел стрелять в других людей. Это была неприукрашенная картина войны или
военной службы; Чейз описывал чувства человека, находящегося в пылу сражения,
сомневающегося в необходимости своих действий и страшащегося мысли о том, что
его могут убить. Эти чувства и картины исходили из некоего места, спрятанного
глубоко в его душе. Чейз не выдумывал все это.
Тело Чейза выражало то, как глубоко он переживал эту сцену. Когда он
описывал себя стреляющим из ружья, я чувствовала, как напрягаются все его мышцы.
А когда Чейз говорил, что не хочет стрелять в других людей, его дыхание
учащалось, а сам он сжимался, словно пытаясь спрятаться от того, что он видел.
Держа Чейза, я чувствовала его страх.
Норман также чувствовал волнение Чейза, который полностью вошел в роль
солдата, убивающего других людей ради того, чтобы выжить. Он медленно стал
объяснять Чейзу: «Мы живем много разных жизней на Земле. Мы по очереди играем
разные роли, как актеры в пьесе. Иногда мы играем солдат и убиваем других в бою,
а иногда убивают нас. Мы просто учимся, играя свои роли». Попросту говоря,
Норман указал Чейзу на то, что он не виноват в том, что был солдатом. Он убедил
Чейза, что он всего-навсего выполнял свою работу, даже если ему приходилось
убивать других солдат.
Я чувствовала, как тело Чейза расслабилось, когда он слушал доводы
Нормана, а дыхание стало более спокойным. Болезненное выражение вмиг исчезло с
его лица. Слова Нормана явно помогали. Маленький Чейз понимал эти универсальные
концепции.
Когда Норман увидел, что мой сын успокоился, то попросил Чейза продолжить
рассказ о том, что он видел.
«Я присел на колени за скалой. Кто-то, выстрелив со стороны долины, ранил
меня в правое запястье. Я ползу за скалой, зажимая запястье другой рукой. Из
запястья идет кровь, у меня кружится голова.
Кто-то из моих знакомых тащит меня с поля битвы и несет туда, куда несут
всех раненых солдат. Это не похоже на обыкновенную больницу – просто кровати
под тентом. Кровати там тоже не похожи на кровати – это твердые деревянные
скамьи, на которых очень неудобно лежать».
Чейз сказал, что у него кружилась голова и он слышал пушечные залпы,
когда ему перевязывали кисть. Он также сказал, что испытал кратковременное
облегчение, находясь вдали от битвы. Но вскоре ему снова приказали идти в
сражение.
«Я возвращаюсь на поле битвы. Куры ходят по дороге. Я вижу, как везут
телегу с пушкой на ней. Пушка привязана к телеге толстыми веревками. У телеги
большие колеса».
Чейз рассказал, что ему приказали обслуживать пушку, стоящую на холме,
откуда открывался вид на главное поле битвы. Ему явно не понравился этот приказ,
и он повторял, что скучает по своей семье. Когда он упомянул о семье, мы с
Норманом переглянулись.
Но, прежде чем нам удалось выведать у него новые сведения, Чейз заявил,
что образы начинают исчезать. Он открыл глаза, обвел взором кухню, снова
посмотрел на нас и улыбнулся. Детский румянец вновь вернулся на его лицо.
Норман спросил, как он себя чувствует. Чейз ответил: «Хорошо», спрыгнул с моих
коленей, ухватил пряник и побежал играть в соседнюю комнату.
Когда Чейз исчез за дверью, Норман, Сара и я обменялись изумленными
взглядами. Я посмотрела на часы, вмонтированные в духовку плиты. Прошло лишь
двадцать минут с того момента, как Норман велел Чейзу закрыть глаза. Мне же
показалось, что сеанс длился несколько часов.
Норман прервал молчание, повисшее в кухне, попросив налить ему еще одну
чашку чаю.

Продолжение здесь: http://lib.druzya.org/karma/.view-boumen-deti.txt.full.html