СРЕДИ МИРОВ

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

 

Анненский (1855-1909) - поэт, драматург, литературный критик.

 

Анненский Иннокентий Фёдорович родился 1 сентября 1855 года в семье высокопоставленного государственного чиновника. Его первые годы жизни прошли в Омске. В 1860 году, в результате успешного продвижения главы семьи по служебной лестнице, Анненские переехали в Петербург.                

Бахтин Михаил Михайлович (1895-1975) - историк и теоретик литературы, философ.

(Из "Лекций по истории русской литературы")

Анненский

Анненский по стилю импрессионист. Он сближает предметы не по наблюдениям во внешнем мире, а по впечатлениям, возникающим в душе творящего. Связь между предметами вызывают капризные ассоциации в пределах внутреннего индивидуального опыта, и они становятся доминирующими в стихотворении.

Объединяет Анненский не существенные символы, как это имеет место у Вяч. Иванова, а эпизоды, случайные предметы, в которых на первый план выступает эмоциональный момент. И это - не основные массы эмоций, как у Бальмонта, а лишь полутона, нюансы. Анненский создает свои образы, работая только второстепенными признаками. Созвучие у него строится не на основных тонах - он их не слышит, а на тонах, которые в поэзии обычно игнорируются. Так, работая второстепенными эмоциональными признаками, он весну связывает со смертью. На основании чисто жизненной, почти реалистической подробности, что весной многие чахоточные умирают, весна по эмоциональной ассоциации становится гибелью снега и льда, гибелью зимы. И в результате образ весны из радостного делается мучительным, из возрождения - смертью.

Во многих стихотворениях основным образом является предмет. Но в них важно не то настроение, которое он вызывает, а вживание, вчувствование в него самого. Поэт берет переживания не в себе, а в вещи. Это впечатление не от предмета, а впечатления самого предмета. Метафора у Анненского неширокая, почти реалистическая, иногда стремящаяся к нарочитому реализму.

   Звуковая сторона скрыта, не является самостоятельным эстетическим фактором. Интонация чрезвычайно тихая с очень тонкой нюансировкой, почти не передаваемая ритмом.

  Синтаксис отличает нарочитая неправильность в расположении слов: постановка местоимения перед существительным, неоправданное употребление падежа и ... Так, в строке "И восковой в гробу забудется рука" творительный падеж выдвигает слово восковая, которое очень важно для поэта. У многих современных поэтов замечается тенденция к особому синтаксису. Так, Андрей Белый обособляет слова, Стефан Георге сливает; и цели своей они достигают с помощью особого синтаксиса. У Анненского конструкция фразы обычная, но постановка слов в ней особая. Таковы основные формальные особенности поэзии Анненского.  <…>

  Основная тема поэзии Анненского - отраженная, теневая жизнь. Когда-то смысл в жизни был, но осталась лишь тоска припоминания. Невозможность восстановить утраченный смысл выражают: фраза, в которой не хватает самого важного слова, чтобы осмыслить ее, залитая чернилами страница, бессмысленный плач детей... В "Посылке" из "Баллады" он вживается в трубы солдат, и вся его поэзия кажется ему таким же недоумением, как доносящееся издали пение труб.

  Любовная тема носит тот же характер недоумения. Как в фразе, в которой не хватает самого важного слова, так в любви не хватает самого главного, что могло бы осмыслить роман.

  И смерть - неприятное недоумение. <…>

  Мотив недоумения переносится и на пейзаж. Ярких пейзажей у Анненского нет, и даны они в минорных тонах. По характеру пейзаж сродни предмету: он обходится без человека, в себе заключает настроение. Итак, основная тема поэзии Анненского - недостижимость, недоумение, символ запертой или в пустоту открытой двери. Никаких четких образов, рифм, созвучий здесь быть не может, потому что все дело - в ассоциациях. Ассоциативная поэзия требует зыбкости, незавершенности и звуковых, и логических образов. Поэзия Анненского может показаться однообразной, но на самом деле в ней заключено большое богатство тонкостей и нюансов.

Трагедии

   Анненский принадлежал к людям, развивавшим идею третьего Возрождения - славянского. Поэтому он очень близко изучил античную литературу и работал в этой области. Кроме прекрасных переводов Еврипида Анненский писал и оригинальные трагедии. Но его трагедии лишь стилизация античных, и они весьма недостаточны.

"Книга отражений"

Самые интересные статьи этого сборника - "Проблема гоголевского юмора и "Виньетка на серой бумаге. Они написаны в стиле Гоголя и Достоевского; на первый план в них выдвигаются те моменты, которые Анненскому кажутся самыми важными у этих писателей. Это - типичная импрессионистическая критика, и она очень интересна.

Место и значение Анненского в русской литературе

  Анненский оказал влияние на Гумилёва, вообще на акмеистов, на своего сына Кривича, который пишет под Анненского; но стихи последнего очень разбавлены и слабы. Поэзия Анненского так своеобразна, что ей можно только подражать, как это делает Кривич, но учиться у него нельзя. Поэтому школы он не создал.

 

ТРИНАДЦАТЬ СТРОК

Я хотел бы любить облака
На заре... Но мне горек их дым:
Так неволя тогда мне тяжка,
Так я помню, что был молодым.

Я любить бы их вечер хотел,
Когда, рдея, там гаснут лучи,
Но от жертвы их розовых тел
Только пепел мне снится в ночи.

Я люблю только ночь и цветы
В хрустале, где дробятся огни,
Потому что утехой мечты
В хрустале умирают они...
Потому что - цветы это ты.

ТОСКА МИМОЛЕТНОСТИ

Бесследно канул день. Желтея, на балкон
Глядит туманный диск луны, еще бестенной,
И в безнадежности распахнутых окон,
Уже незрячие, тоскливо-белы стены.

Сейчас наступит ночь. Так черны облака...
Мне жаль последнего вечернего мгновенья:
Там все, что прожито,- желанье и тоска,
Там все, что близится,- унылость и забвенье.

Здесь вечер как мечта: и робок и летуч,
Но сердцу, где ни струн, ни слез, ни ароматов,
И где разорвано и слито столько туч...
Он как-то ближе розовых закатов.
 

   Иннокентий Анненский жил в эпоху, когда ломались прежние каноны — в литературе, в живописи, в музыке, в политике, во всём — и делались попытки создать взамен них что-то новое. Он и сам принимал участие в этом процессе, но что-то во всём этом его настораживало, тревожило, что-то ему решительно не нравилось. В 1908 году он писал: «В наши дни […] поэзия под флагом индивидуальности […] часто таит лишь умственное убожество, вся в похотях и вся в прихотях людей, называемых поэтами». Человек умный, тонкий, с безупречным вкусом, он полагал, что так называемая идея свободного проявления личности, возведённая в ранг культа и не сдерживаемая более никакими нравственными ограничителями, таит в себе опасность выродиться в банальную «страстишку поражать и слепить несбыточностью, дерзостью, пороком и даже безобразием».

   Цитата из доклада Иннокентия Анненского «Об эстетическом критерии»: Дело не в морали, а в раздумье, скромности, сомнении и сопротивлении. Мы все хотим припечатать, озарить, напугать, встревожить, донять. Тайна нужна нам, это наша пища. Но наша тайна — нескромность, и она заставляет нас забывать о тихом раздумье, о вопросе, о благодарности и воспоминании.

  Идеал… Интеллектуальные элементы поэзии - стремление к справедливости, уважение к страданию, гуманность, уважение к мёртвым. […]

  Свобода есть понятие правовое, вне права свобода очень скользкое, а иногда и прямо смешное слово. Не надо бояться банальности. Человечество, идеал - не лишние слова. Прежде чем браковать такие слова, лучше серьёзно вглядываться в их содержание. Слово Красота — пожалуй, хуже. […]

  Мы опуб[ликовываем] всякий вздор, тосты. Мы забываем самокритику. Мы не скромны. Мы циничны.

  … То заседание Санкт-Петербургского Литературного общества, на котором Иннокентий Анненский собирался прочитать подготовленный им доклад, было намечено на 11 декабря 1909 года. Анненский не дожил до этого дня: 30 ноября его сердце внезапно остановилось…

Сергей Маковский об Иннокентии Анненском

  Слово его было непосредственно-остро и, однако, заранее обдуманно и взвешенно: вскрывало не процесс мышления, а образные итоги мысли. Самое неожиданное замечание - да еще облеченное в шутливую форму (вкус "ирониста", каким он себя упорно называл, удерживал его от серьезничания, хотя бы и по серьезнейшему поводу) - возникало из глубины мироощущения. Мысль его звучала, как хорошая музыка: любая тема обращалась в блестящую вариацию изысканным "контрапунктом метафор" самим слуховым подбором слов. Вы никогда не знали, задавая вопрос, что он скажет, но знали наперед, что сказанное будет ново и ценно, отметит грань, от других скрытую, и в то же время отразит загадочную сущность его, Анненского.

   В манерах, в светскости обращения было, пожалуй, что-то от старинного века. Необыкновенно внимательный к окружающим, он блистал воспитанностью не нашего времени. Это была не бюрократическая выправка и не чопорность, а романтическая галантность, предупредительность не человека салонных навыков, а мечтателя, тонко чувствующего ту эстетику вежливости, что ограждает души благороднорожденные от вульгарного запанибратства. Он принадлежал к породе духовных принцев крови. Ни намека на интеллигента-разночинца. Но не было в нем и наследственного барства. Совсем особенный с головы до пят - чуть-чуть сановник в отставке и... вычитанный из переводного романа маркиз.

   Красиво подавал он руку, вскакивал с места при появлении в комнате дамы, никогда не перебивал собеседника, не горячился в самом горячем споре, уступая слабейшему противнику с обезоруживающим благодушием. Когда создавалась аудитория, любил говорить и говорил отчетливо, властно, чеканил слова, точно докладывал, но и тут остроумие преобладало над профессорской точностью, четкость привыкшего к кафедре лектора сочеталась с непринужденной causerie {Беседой (франц.).}. A в дружеской беседе голос его, ораторски не гибкий, окрашивался тончайшими оттенками чувства.
 

   И все же как обворожительно молод был он, молод умственной неутомимостью, жаждой впечатлений, отзывчивостью к младшему поколению! Для нас, его друзей-учеников, не было критика снисходительнее. Он согревал светом своим всякого, кто с ним соприкасался. Потому что доброты, отечески-мудрой ласковости к людям было в нем гораздо больше, чем он, быть может, сам хотел. Он хотел жалости к ближнему, обреченному с ним на призрачную "голгофу жизни", но сердце его было создано любящим и - как это свойственно людям глубоко чувствующим - стыдливо-робким в своей нежности.

...Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,
Ревниво, бережно и страстно был я мил...
О, сила любящих и в муке так спокойна,
У женской нежности завидно много сил.

Да и при чем бы здесь недоуменья были -
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир...
Моя ж безлюбая - дрожит, как лошадь в мыле!
Ей - пир отравленный, мошеннический пир!

В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она. Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.


И с какой силой вырывается иногда из его строф голос именно любви (не только любви отвлеченной, а любви кровной, биографической), с какой убедительностью, например, свидетельствуют о ней в "Кипарисовом ларце" "Трилистник соблазна" или "Трилистник лунный", или "Струя резеды в темном вагоне" из "Складня" - "Добродетель".

Анненский был прекрасным педагогом, оказавшим благотворное влияние на целую плеяду русских поэтов - Анну Ахматову, Николая Гумилева, Владислава Ходасевича, Александра Блока. Многие из величайших талантов Серебряного века были лично знакомы с Анненским, поскольку учились в его гимназии. Среди них был и Гумилев, который сделал первые шаги в поэзии именно под руководством Анненского.

Иннокентий Федорович Анненский умер в Петербурге от инфаркта в 1910 году, похоронен в Царском Селе. Ахматова в своем кратком и божественном прощальном слове сказала о нем от лица всех, им воспитанных:

"...А тот, кого учителем считаю,

Как тень прошел и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —

И задохнулся..."

Николай Гумилев

ПАМЯТИ АННЕНСКОГО

К таким нежданным и певучим бредням
Зовя с собой умы людей,
Был Иннокентий Анненский последним
Из царскосельских лебедей.

 Я помню дни: я, робкий, торопливый,
Входил в высокий кабинет,
Где ждал меня спокойный и учтивый,
Слегка седеющий поэт.

Десяток фраз, пленительных и странных,
Как бы случайно уроня,
Он вбрасывал в пространство безымянных
Мечтаний - слабого меня.

О, в сумрак отступающие вещи
И еле слышные духи,
И этот голос, нежный и зловещий,
Уже читающий стихи!

В них плакала какая-то обида,
Звенела медь и шла гроза,
А там, над шкафом, профиль Эврипида
Слепил горящие глаза.

...Скамью я знаю в парке; мне сказали,
Что он любил сидеть на ней,
Задумчиво смотря, как сини дали
В червонном золоте аллей.

Там вечером и страшно и красиво,
В тумане светит мрамор плит,
И женщина, как серна боязлива,
Во тьме к прохожему спешит.

Она глядит, она поет и плачет,
И снова плачет и поет,
Не понимая, что всё это значит,
Но только чувствуя - не тот.

Журчит вода, протачивая шлюзы,
Сырой травою пахнет мгла,
И жалок голос одинокой музы,
Последней - Царского Села.

Серия сообщений "Анненский":
Часть 1 - Поэт Иннокентий Анненский
Часть 2 - Иннокентий Анненский
Часть 3 - Иннокентий Анненский - "неповторимый и пленительный"
Часть 4 - Анненский. СМЫЧОК И СТРУНЫ
Часть 5 - Анненская Надежда Валентиновна
...
Часть 19 - Иннокентий Анненский и Анна Ахматова
Часть 20 - Иннокентий Анненский. Снег
Часть 21 - Он писал стихи