Украину спасла стеснительность Путина |
Отвечая на вопрос западных журналистов, почему вторжение на Украину откладывается, президент России сказал, что стесняется вторгаться, когда на него все смотрят.
|
Метки: юмор |
Бить баклуши |
Выражение бить баклуши хорошо известно и понятно. Когда кто-либо бездельничает, ему нередко говорят: «Хватит баклуши бить!» Но вот что такое «баклуши» и кто и зачем их «бьет»?
Самое распространенное объяснение гласит следующее. С давних пор кустари делали ложки, чашки и другую посуду из дерева. Чтобы вырезать ложку, надо было отколоть от бревна чурку – баклушу. Заготовлять баклуши поручалось подмастерьям: это было легкое дело, не требующее особого умения. Готовить такие чурки и называлось «баклуши бить». Отсюда, из насмешки мастеров над подсобными рабочими – «баклушечниками», якобы и пошла наша поговорка. Подобное толкование этого фразеологизма дано в словаре Даля и многих других этимологических изданиях.
Однако, задумаемся: ведь подмастерья били баклуши все-таки не ради развлечения, а, для того чтобы заработать на кусок хлеба. Поэтому вряд ли это занятие можно назвать пустяковым.
Между тем филологи Людмила Введенская и Николай Колесников обратили внимание на то, что у слова «баклуша» есть еще много других значений, отмеченных в словарях. В том числе – «вымоина, лужа, маленькие озера в пойме реки». И вот оно-то, похоже, и помогает прояснить происхождение выражения бить баклуши.
Все мы были свидетелями, а в детстве и участниками следующей забавы. Поздней осенью, когда наступают первые ночные заморозки, дети любят находить лужи, покрытые тонким льдом, которые, как мы только что выяснили, назывались баклуши. Каждый мальчишка считает своим долгом ударить ногой по упругому льду и пробить его. Если лед слишком крепкий, то в дело идет камень. От его удара лед обязательно треснет, а из пробоины зафонтанирует вода. Все мы помним чувство глубокого удовлетворения от этого зрелища, не правда ли?
Так пробивается одна баклуша, другая, третья... А там, глядишь, и мать зовет сына-озорника: «Хватит тебе баклуши бить! Ступай домой, делом займись!»
Такое битье баклуши, конечно, дело легкое, пустячное. Это занятие нельзя смешивать с тем битьем баклуш, которым занимались жители лесных губерний, чтобы прокормить себя и свои семьи. Поэтому происхождение выражения бить баклуши, видимо, все-таки следует связывать не с битьем баклушных чурок, а с битьем баклушного льда.
Мои книги на Литрес
|
Метки: слова |
Ричард Львиное Сердце. Часть 1 |
Единственное оправдание войны состоит в героизме. Войны давно бы прекратились, если бы изредка не являли поразительных примеров величия человеческого духа, если бы наряду с утолением жажды насилия, крови и разрушения множество людей не чувствовали потребности через ярость, преступление, боль, лишения и смерть испытать пьянящую радость служения долгу и истине, высокой цели, дающей смысл личному существованию. Герой умеет забывать о себе, вот почему у всех народов воин окружен священным почитанием вместе с монахом, влюбленным и поэтом. Героизм, вера, любовь и поэзия — четыре сладостных источника великого забвения человеком самого себя.
Энергия самоутверждения в людях Средневековья была такова, что для достижения состояния жертвенного опьянения им приходилось черпать сразу из нескольких этих источников. Священник надевал поверх сутаны латы и садился на коня, чтобы преломить копье во славу Господа; влюбленный отправлялся в Святую землю по первому слову своей дамы; рыцари образовывали монашеские ордена; поэты сопровождали армии в их бесконечных скитаниях по дорогам и волнам Средиземноморья. Это бродячее общество святых насильников и преступных мучеников носило название Воинства Христова и было одной из самых удивительных форм объединения людей. Его энтузиазм, уже непонятный нам, умел не отделять истории от вечности и не признавал действительность силой, готовой в любую минуту сокрушить как плоть, так и дух человека.
Крестоносцы остро ощущали общечеловеческую (хотя и неизвестную многим) потребность в двух родинах: одной — той, что дана нам при рождении, и другой — которую человеку предстоит обрести или завоевать. Состояние умов и исторические обстоятельства обусловили то, что акту завоевания был придан простейший смысл — географический. Любовь к ближнему не была отличительной чертой паладинов Креста; звезда Вифлеема освещала им дорогу другой любви — любви к дальнему.
Ричард Львиное Сердце — один из тех героев рыцарства, кто в нашем представлении вечно движется по тому пути, который средневековые хронисты называли «her transmarinus» и «Via Sacra»[по-латыни соответственно «путь за море» и «священная дорога»]. Его имя вызывает, как звук сказочного рога, целую вереницу видений: роскошные города, раскинувшиеся среди песчаных пустынь Святой земли, лихие сшибки с летучими всадниками благородного Саладина, звон мечей, бряцание сабель…
Между тем его восточная эпопея продолжались едва ли два года; остальные тридцать восемь лет своей жизни (за вычетом двухлетнего плена у германского императора) он провел преимущественно во Франции. Вообще многое в судьбе Ричарда, в самом его характере оставляет впечатление какой-то обманчивости, недосказанности, загадочности. Уже современные ему биографы оставили нам всю гамму самых разноречивых и порой противоположных оценок его личности. Одни рисуют его силачом и красавцем, другие — немощным и бледным выродком; одни — жадным и жестоким, другие — великодушным и щедрым; одни — образцом государя, другие — коварным предателем; одни — Божьим паладином, другие — исчадием ада. Трудно даже с достоверностью указать, к какой нации принадлежал Ричард. Он родился в Оксфорде, но вырос и воспитывался в Аквитании, жители которой не считали себя французами (впрочем, как и обитатели Нормандии, Бретани, Анжу, Лангедока и других областей, не входивших в королевский домен). В нем смешались северная, норманнская, и южная, галло-латинская, расы. Своеобразием своей личности Ричард во многом обязан этому причудливому смешению кровей своих предков.
От отца он унаследовал могучую фигуру, золотисто-рыжие волосы и нрав викинга. Искусство войны Ричард изучил в совершенстве. Юного принца окружали люди вроде одного отважного рыцаря, который, получив в пылу боя удар мечом, сплющивший ему шлем, выбежал из рядов, домчался до кузницы, где, положив голову на наковальню, дождался, пока кузнец молотом выпрямил ему шлем, после чего поспешил вновь принять участие в сражении. Этот двор имел своих поэтов, вдохновлявшихся, подобно скальдам, только при звоне мечей и стонах умирающих. Трубадур Бертран де Борн был просто влюблен в Ричарда, которому дал прозвище «мой Да и Нет». «Вот подходит веселая пора, — поется в одной из его песен, — когда причалят наши суда, когда придет король Ричард, доблестный и отважный, какого не бывало еще на свете. Вот когда будем мы расточать золото и серебро! Вновь воздвигнутые твердыни полетят к черту, стены рассыплются, башни рухнут, враги наши узнают цепи и темницы. Я люблю путаницу алых и лазурных щитов, пестрых значков и знамен, палатки в долине, ломающиеся копья, пробитые щиты, сверкающие, продырявленные шлемы и хорошие удары, которые наносятся с обеих сторон… Я люблю слышать, как ржут кони без всадников, как кучами падают раненые и валятся на траву мертвые с пронзенными боками».
Ричард был, несомненно, и сложней, и умней этих и подобных им вояк, он умел проявлять как миролюбие и справедливость государя, так и милосердие христианина. Иногда «суровость его смягчалась», — свидетельствует Геральд Камбрезийский. «И однако же, — продолжает хронист, — кто усвоил известную природу, усвоил и ее страсти. Подавляя яростные движения духа, наш лев, — и больше, чем лев, — уязвлен жалом лихорадки, от которой и ныне непрерывно дрожит и трепещет, наполняя трепетом и ужасом весь мир».
Буйная порода старшего Плантагенета, убийцы Фомы Бекета[(1118—1170) — архиепископ Кентерберийский и канцлер Англии] и беззастенчивого распутника, узнается и в неуемной luxuria[сладострастие (лат.)] Ричарда, и в его своеобразном вольнодумстве. Первое особенно раздражало мирян, второе священников. «Он похищал жен и дочерей свободных людей, — говорит хронист, — делал из них наложниц». Однако, в отличие от своего отца, Ричард знал и сильное чувство. Наваррская принцесса Беранжера долгое время владела его сердцем. «Это была благонравная девица, милая женщина, честная и красивая — без лукавства и коварства, — пишет поэт Амбруаз, самый верный и доброжелательный биограф Ричарда. — Король Ричард очень любил ее; с того времени, как был графом Пуатье, он томился по ней сильным желанием». С согласия ее отца Беранжера сопровождала Ричарда в его походе в Святую землю.
Что касается вольнодумства, то оно лишь выражало общую мятежность его натуры и было скорее инстинктивным, чем осознанным, хотя порой Ричард отпускал шутки прямо-таки мефистофелевского толка. Особое смущение у служителей церкви вызывали его кощунства и брань. Геральд посвятил его ругательствам целый параграф в своей книге «О воспитании государя», где после похвал благочестивым манерам французских королей и принцев он с неодобрением говорит о богохульствах principes alii [других государей (лат.)], подразумевая при этом Ричарда: «В своей речи они непрерывно прибегают к ужасным заклятиям, клянутся божьей смертью, божьими глазами, ногами, руками, зубами, божьей глоткой и зобом божьим». Впрочем, дальше Геральд хвалит его за религиозное воодушевление, с каким Ричард принял крест воина Христова, и только с сожалением замечает, что у короля нет ни капли смирения и что он был бы всем хорош, если бы больше полагался на Бога и меньше верил в свои силы, чистой душой обуздав стремительность своих желаний и свою надменность.
Без сомнения, Ричард был скорее свободной душой, нежели свободным умом, и его кощунства вполне соответствуют нравам той эпохи, знавшей такие торжества, как «Праздник осла» — пародийную литургию с текстами из Священного Писания, которые завершались ослиным ревом, издаваемым священником в унисон с толпой прихожан.
Норманнское неистовство в характере Ричарда несколько смягчалось влиянием его матери, Элеоноры Аквитанской, наследницы целой династии трубадуров. Она была внучкой Гильома IX Аквитанского, открывшего своими песнями век миннезанга. Он побывал в Иерусалиме, где «претерпел бедствия плена», но, как «человек веселый и остроумный», повествует хронист, он «пел о них забавно в присутствии королей и баронов, сопровождая пение приятными модуляциями». Его галантное жизнелюбие простиралось так далеко, что он серьезно собирался основать около Ниора женский монастырь, где сестрам вменялся бы в послушание устав сердечных радостей. Прекрасная Элеонора могла бы стать подходящей настоятельницей этой обители. Французский юг культивировал тогда удивительную форму куртуазной любви. «Любовь, — пишет Стендаль, — имела совсем особую форму в Провансе между 1100 и 1228 годом [В 1228 г. Крестовый поход северофранцузских рыцарей против еретиков Прованса разгромил цветущую культуру этой области]. Там существовало твердое законодательство касательно отношений между полами в любви… Эти законы любви прежде всего совершенно не считались со священными правами мужей. Они не допускали никакого лицемерия. Принимая человеческую природу такой, как она есть, законы эти должны были давать много счастья». Допуская большую свободу в делах любви, кавалеры и дамы в спорных вопросах морали и права полагались на решения судов любви. «Когда они не могли прийти к соглашению, — пишет Иоанн Нострадамус, автор „Жизнеописаний провансальских поэтов“, — тогда их посылали для окончательного решения к знаменитым дамам-председательницам, которые руководили публично разбором дел в судах любви в Сине и в Пьерфе, или в Романене, или в других местах, и выносили приговоры…».
Элеонора была председательницей одного из таких судов. Она окружила себя поэтами, воспевавшими ее красоту. Поэзия была в большом почете при дворе внучки Гильома IX. «Все, что до нас дошло от этой весьма своеобразной цивилизации, — пишет Стендаль в своей книге „О любви“, — сводится к стихам, и притом еще рифмованным самым причудливым и сложным образом… Был найден даже брачный контракт в стихах». Поэтому не случайно Ричард, едва создав собственный двор, населил его трубадурами. «Он привлекал их отовсюду, — с неодобрением замечает Роджер Ховденский, — певцов и жонглеров; выпрашивал и покупал льстивые их песни ради славы своего имени. Пели они о нем на улицах и площадях, и говорилось везде, что нет больше такого принца на свете».
Ричард и сам охотно слагал песни, подобно своему деду, желая быть первым и в этом славном искусстве. От его творчества, вероятно весьма обширного, сохранились только две поздние элегии, написанные одна на французском, другая на провансальском языке (тот и другой были для него родными).
На английском престоле Плантагенеты продолжили ту злополучную династию, над которой тяготело пророчество Мерлина: «В ней брат будет предавать брата, а сын — отца». Существование проклятия над семьей Анри II не вызывало сомнений у современников. «От дьявола вышли и к дьяволу придут», — предрекал при дворе Людовика VII святой Бернард; «происходят от дьявола и к нему отыдут», — вторил ему Фома Бекет. Для средневековых биографов Ричарда он был обречен с самого начала из-за «вдвойне проклятой крови, от которой он принял свой корень» (Геральд Камбрезийский). Сам Ричард верил в свою дурную кровь и неоднократно рассказывал историю о своей отдаленной бабке, графине Анжуйской, женщине «удивительной красоты, но неведомой породы». Передавали, что эта дама всегда покидала церковь, не дожидаясь преосуществления даров. Однажды, когда по повелению ее мужа четыре рыцаря хотели ее удержать, она улетела в окно и больше не возвращалась. «Неудивительно, — говорил Ричард, — что в такой семье отцы и дети, а также братья не перестают преследовать друг друга, потому что мы все идем от дьявола к дьяволу». «Разве ты не знаешь, — спрашивал Геральда брат Ричарда, принц Жоффруа, — что взаимная ненависть как бы врождена нам? В нашей семье никто не любит другого».
Семейные распри Плантагенетов были ужасны. Элеонора вечно враждовала с мужем, одно время даже державшим ее в заточении, и, поскольку Ричард был ее любимцем, ему постоянно приходилось быть настороже по отношению к отцу, беззастенчиво жертвовавшему интересами старших сыновей [Анри III, Ричард и Жоффруа] в пользу младшего, своего любимца Иоанна. Ричарду пришлось вынести от отца особенно жгучую обиду: его невесту Аделаиду, дочь Людовика VII, Анри II увез в свой замок и там обесчестил. После смерти старшего брата Ричард вынужден был силой отстаивать свои наследственные права. Вместе с французским королем Филиппом-Августом он травил Анри II по всему Туранжу, пока, наконец, не заставил признать себя наследником английского, нормандского и анжуйского престолов. Вечный предатель принц Иоанн поддержал Ричарда в борьбе с отцом. Покинутый всеми, сломленный физически и морально, старый король умер в своем замке Шинон. Слуги ограбили его, так что он «остался почти голым — в штанах и одной рубахе». Ричард присутствовал на его похоронах. Автор «Поэмы о Гильоме де Марешале», описывая эту сцену, не позволяет себе никаких догадок о чувствах, с какими Ричард явился на церемонию. «В его повадке не было признаков ни скорби, ни веселья. Никто не мог бы сказать, радость была в нем или печаль, смущение или гнев. Он постоял не шевелясь, потом придвинулся к голове и стоял задумчивый, ничего не говоря…» Затем, говорит поэт, позвав двух верных друзей отца, он сказал: «Выйдем отсюда» — и прибавил: «Я вернусь завтра утром. Король, мой отец, будет погребен богато и с честью, как приличествует лицу столь высокого происхождения». В этой семье смерть означала прощение. Умирая, Ричард велел похоронить себя в Фонтевро, у ног отца; здесь же, рядом с Анри, была положена Элеонора.
Может быть, хороня отца, Ричард думал о том, что теперь настал час выполнить свой обет: два года назад, находясь в возрасте Христа, он принял Крест. То, что религиозный пыл, владевший им, был вполне искренен, видно по той исключительной энергии, с которой он взялся за организацию похода. В отличие от своего собрата по обету, короля Филиппа, больше думавшего о том, что произойдет после их возвращения из Святой Земли, и готовившего решительную схватку не с Саладином на Иордане, а с самим Ричардом во Франции, Ричард принес в жертву крестоносной идее все: и свои интересы государя, и благосостояние своих подданных. Во Франции и Англии епископы выкачивали саладинову десятину из своих епархий; сокровища покойного Анри II, города, замки, сюзеренитет над Шотландией, графство Нортгемптонское пошли с молотка для покрытия расходов. «Я готов продать сам Лондон, если бы нашелся покупатель», — говорил Ричард. Со всех концов Франции к нему съезжаются бароны, привлеченные его золотом. Самых богатых своих вассалов он оставляет в их замках, зачастую против их желания, заставляя выкупать навязанное им домоседство. «Я не курица, которая высиживает утят, — отвечает он недовольным. — В конце концов, кого тянет в воду, пусть идет».
Огромная армия, посаженная на 100 грузовых судов и 14 легких кораблей, была снабжена всем необходимым: «золотом и серебром, утварью и оружием, одеждой и тканями, мукой, зерном и сухарями, вином, медом, сиропом, копченым мясом, перцем, тмином, пряностями и воском». В ясные июньские дни 1190 года, «когда роза разливает свое сладостное благоухание, — говорит Амбруаз, — с крестом впереди, с тысячами вооруженных людей, выступили светлейший король Англии и французский король. Движутся они на Восток и ведут за собой весь Запад. Различное по языку, обычаю, культу, войско полно пламенной ревности. О, если бы ему суждено было вернуться с победой!..».
Продолжение следует
Звякнуть копеечкой в знак одобрения и поддержки можно через
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
ЮMoney (Яндекс) 41001947922532
PayPal s.tsvetkov.history@gmail.com
Мои книги
|
Метки: средние века |
«Вы вернётесь домой с победой, прежде чем листья падут с этих лип!» |
Этими словами Вильгельм II напутствовал в первые дни войны проходившие мимо (на берлинском бульваре Унтер ден Линден) шеренги солдат. «План Шлиффена» предусматривал окружение и разгром французской армии ровно за шесть недель. После этого следовало перебросить немецкие корпуса на восток. По расчетам германского Генштаба, полная мобилизация русской армии должна была занять от 40 до 50 дней. Спустя неделю после победы над Францией полмиллиона германских солдат, прибывших с западного фронта, должны были сокрушить русскую мощь и закончить войну на континенте, — спустя восемь-десять недель после ее начала.
Отправка на фронт, женщина дарит цветы солдатам, уходящим на фронт, Берлин, август 1914.
|
Метки: Первая мировая война |
Самая сильная ностальгия |
Сильнее всего люди ностальгируют по небывалому прошлому.
|
Метки: афоризмы |
Потребление наркотиков в Советской России (1917-1920-е годы) |
Революция превратила наркоманию из богемного явления в бытовое.
Познавательная статья.
Панин С.Е. Вопросы истории. 2003. № 8. С. 129-134.
В обыденном сознании всплеск употребления наркотиков в России устойчиво связывается с постсоветским периодом отечественной истории. Мы же попытаемся показать, что российское общество и ранее переживало «наркотический бум», а именно в первые годы после событий 1917 года. Конечно, не следует думать, что после прихода большевиков к власти население России впервые познакомилось с наркотиками. В состав России входили регионы, где потребление наркотических веществ было традиционным (Средняя Азия, Дольний Восток, Кавказ, Сибирь). Кроме того, культурные и экономические центры, такие, как Москва и Петербург, всегда находились во главе научного и духовного прогресса: философских течений, модных веяний, внедрения новых лекарств. Немаловажно и то, что в Россию, обладавшую обширной сырьевой базой для производства наркотиков, они ввозились из сопредельных государств. Из Китая, Персии и Европы до революции ввозились контрабандные товары, в том числе и наркотические средства. Так, в 1895 г. в Приморскую область было завезено из Маньчжурии 4 тыс. пудов опиума, а П. Веденский свидетельствовал, что в 1904 г. из Персии контрабандным путем ввезли 26 881 пуд опиума. В годы первой русской революции ввоз наркотиков увеличился в 20 раз (1, см. список лит-ры в конце статьи). Ввезенные наркотики легко находили своих потребителей, в первую очередь среди населения приграничных областей. В XIX в. в России появились морфинисты, эфироманы, курильщики гашиша. В начале XX в. наркотики стали сопутствующим элементом культуры модерна в России (2). Так, например, Георгий Иванов, поэт «серебряного века», вспоминал, как ему из вежливости пришлось выкурить с известным в предреволюционные годы питерским журналистом В.А. Бонди толстую папиросу, набитую гашишем (3).В это же время в Российскую Империю проник кокаин, уже очень модный в Европе наркотик. Он имел хождение главным образом в столичных ночных увеселительных заведениях. Его называли «наркотиком для богатых» (4).
Октябрь 1917г., помимо политического строя, коренным образом изменил и тип российского наркомана, явно его демократизировав. Огромную роль в этом процессе, помимо революционных событий, сыграла мировая война. Известный исследователь этой проблемы Э. Йоэль писал, что «война не только привела в соприкосновение с морфием громадное количество людей, но и само назначение опиатов в ее условиях, происходило менее сдержано, чем в нормальное время... Медико-полицейский надзор, особенно в первые годы после войны, проводился недостаточно строго, и доверенные лица не всегда соблюдали всю осторожность, необходимую при выдаче этих медикаментов» (5). Помимо этого, вследствие слабой охраны границ, происходил усиленный контрабандный ввоз германского кокаина из оккупированных немцами местностей через прифронтовую полосу — Псков, Ригу, Оршу и из Финляндии через Кронштадт (6). Стимулировал рост наркомании и запрет на производство спиртных напитков. При этом фактически отсутствовало сколько-нибудь серьезное противодействие властей распространению наркотических веществ.
Распространение потребления морфия во многом было обусловлено мировой и гражданской войнами. Чем ближе был под рукой шприц и морфий, тем легче было стать морфинистом. Чем больше в окружении было морфинистов, тем легче было им стать. Врачебная и военная профессии в исследуемый период этому особенно благоприятствовали. К примеру, по данным Военно-Медицинской Академии (куда свободно принимали гражданских лиц) из 42 больных, прошедших через клинику в 1919-1922 гг., было 5 женщин и 37 мужчин. Из них: врачей — 6, медицинских сестер — 2, фельдшеров — 11, санитар — 1, студентов медиков — 4, жена врача — 1, офицеров — 8, матросов — 4, солдат — 9, агроном — 1, адвокат — 1. То есть мы видим, что больше половины морфинистов было из медицинской среды. Как писал доктор В.А. Горовой-Шалтан: «Из, по меньшей мере, десятка медицинских учреждений, в которых мне приходилось работать в годы войны и последнее время, я не помню ни одного, где я не сталкивался бы с морфинистами из числа персонала». Он же описывал следующий случай. Офицер с фронта попал в лазарет, где из 6 медицинских сестер 4 были морфинистками. В связи с жалобами на нерезкие головные боли и не вполне хороший сон, сестры, без назначения врача, сразу предложили больному морфий, а соседи посоветовали к нему прибегнуть и даже дали свой шприц. Через год он прекратил колоться. Но через некоторое время попал в другой полк, где встретил приятеля морфиниста, не смог устоять перед искушением и вновь «сел на иглу». Даже на одном из кораблей Балтийского флота в разгар революционных событий был раскрыт «клуб морфинистов». Его членами были вполне «революционные» матросы, не только организованно проводившие «заседания» и приобретавшие наркотики, но даже вербовавшие новых членов для своего клуба (7).
Не был забыт в новых условиях и кокаин. В мае 1917 г. была раскрыта крупная шайка, промышлявшая торговлей кокаином. Ее главарь А. Вольман имел связь с аптечным депо в Германии, откуда получал товар через Швецию и продавал его в Петрограде и Москве. Люди Вольмана в Петрограде торговали кокаином в лавке, помещавшейся в доме № 10 по Щербакову переулку, имели по городу ряд конспиративных квартир, где устраивали так называемые вечеринки секты Сатаны. Подобная же шайка торговцев кокаином была раскрыта в мае 1918 г.: восемь человек, во главе с неким Смирновым, снимали несколько меблированных комнат на углу Невского проспекта и Пушкинской улицы. При обыске у них был обнаружен кокаин в таблетках, а также драгоценности и меха. Задержанные признались, что сбывали кокаин в обмен на краденые вещи, которые потом продавали на рынке (8). При этом продолжали употребляться и «традиционные» для дореволюционной России наркотики, к примеру, эфир. Двоюродный брат М.С. Урицкого Б.Г. Каплун, считавший себя богемной личностью, в первые постреволюционные годы управляющий делами Петроградского совета, был печально известен тем, что приглашал к себе поэтов и художников понюхать конфискованного большевиками эфира. Правда, сам Каплун только изображал из себя эфиромана, но слабостям других потакал с явным удовольствием, по-видимому, рассматривая употребление наркотиков как некий код богемной жизни. Для получения конфискованного эфира его посещали такие личности, как Анненков и Гумилев (9).
В новой России наркомания перестала быть «столичной болезнью». Она развивалась в губернских, уездных городах и даже в сельской местности. За ряд лет наркомания превратилась в своего рода бытовое явление (10). Наркотики, употреблявшиеся в Советской России, подразделялись на легкие (гашиш, опий), средней тяжести (кокаин, морфий) и тяжелые (героин), последствия употребления которых сильно различались. Лидерами по потреблению являлись кокаин и, в известной степени, морфий.
Эпоха нэпа стала временем расцвета кокаинизма. О его популярности говорит тот факт, что в "Словаре жаргона преступников" этот наркотик имел восемь синонимов, больше, чем все остальные вместе взятые: антрацит, кикер, кокс, марафет, мел, мура, нюхара, нюхта. Сюда также необходимо добавить «белую фею» и «бешеный порошок» (11). Морфий являлся в исследуемое время наиболее удобным для потребителей наркотиком - он не требовал специальной обстановки, как опиум или гашиш, или шприца, как морфий. Его втягивали в нос с гусиного пера, ладони, ногтя, бумажки и т. п. Периодическое употребление кокаина вело, в конечном итоге, к духовной и физической деградации личности. Известный врач-нарколог А.С. Шоломович описал в своей книге (1926 г.) следующий случай: «У одной матери сын подросток, плотный крепкий мальчик, которого все звали "толстячком", — три дня пропадал в каком то притоне, где его выучили нюхать кокаин. Когда мать нашла его там - она едва узнала своего "толстячка": перед ней был оборванный, худой, истощенный человек, весь синий, с провалившимися щеками и глазами, с темными губами, весь разбитый настолько, что у него не хватало сил выйти из притона». Однако следует отметить, что на пути к потребителю кокаин, в отличие от морфия, многократно разбавлялся торговцами разного уровня аспирином, мелом, хинином и т. п. Чистый кокаин-«кошка» очень редко поступал на рынки городов. Это объясняет, почему многие кокаинисты в 1920-е гг. принимали по 30-40 гр. в день без серьезных последствий (12).
Достать наркотики в 1920-е гг. не составляло особого труда. Их можно было купить на рынках городов. Чаще всего такую торговлю вели мальчишки-беспризорники. Однако и взрослые занимались доходным промыслом. Так, например, в 1921 г. в Городище на рынке был задержан житель Симбирской губернии Ф.И. Лупанов, торговавший кодеином, кофеином, морфием и др. Проститутки также участвовали в «наркотическом бизнесе». Известный исследователь проблем проституции С. Вислоух, писал в середине 1920-х гг.: «Торговля марафетом...и иными средствами самозабвения почти целиком находится в руках проституток» (13). Часто наркоманы получали вожделенное вещество в городских аптеках по поддельному рецепту. Однако это был самый опасный путь приобретения наркотиков.
В первую очередь наркотики принимали представители маргинальных групп: беспризорники, проститутки и т. д. Одно из первых исследований наркотизма, проведенное в 1924 г. М.Н. Гернетом показало, что «дети улицы» очень хорошо были знакомы с кокаином, который употребляло 82% опрошенных. Подобную же ситуацию выявил в ходе исследования и P.M. Зиман. В результате опроса 150 беспризорных подростков ему удалось установить, что 106 из них (70,7%) употребляли кокаин более или менее продолжительное время (14).
Влияние, оказывавшееся кокаином на малолетних потребителей, было еще более губительным, чем на взрослых. Опросы беспризорных детей об их состоянии во время «занюханности», проведенные в 1920-е гг. выявили следующую картину. Дети были нечувствительны к холоду, голоду и иным житейским невзгодам. Имея достаточно кокаина, они могли по несколько дней не есть и не спать и были мало чувствительны к побоям. «Тепло», «есть совсем не хочется», «тебя бьют, а не больно совсем, только потом, как пройдет понюшка, тело от побоев болит». Выход из кокаинового опьянения, как правило, был связан с резкими головными болями, чувствами усталости, сонливости, разбитости и резкой тягой к новой «понюшке». А при отсутствии последней, у ребят очень часто наблюдался психоз, сопровождавшийся галлюцинациями. В конечном итоге употребление кокаина детьми приводило к целому букету душевных недугов, физическому, психическому и моральному вырождению личности (15).
Не лучше обстояло дело и в среде проституток. Так, в 1924 г. из 573 заполнивших анкету московских проституток 410 (71,5%) сознались в пристрастии к наркотикам. Среди харьковских публичных женщин в середине 1920-х гг. доля употреблявших наркотики была еще выше — 76,3%. По данным уголовного розыска среди профессиональных проституток Пензы в 1924 г. 25% регулярно потребляли наркотики (16).
«Кокаиновый романс» «Перебиты, поломаны крылья». Широкая общественность узнала об этой песне из повести Н. Ф. Погодина “Аристократы” (1934 г.) и по снятому по её мотивам фильму “Заключённые” (1936 г.).
Наркотики получили распространение среди представителей преступного мира. В блатном жаргоне появились даже специальные термины, обозначающие употребление кокаина. В 1923 г. среди опрошенных заключенных арестных домов Москвы 11,5% оказались кокаинистами (17). Однако крупные преступные авторитеты презрительно относились к «нюхарям», считая, что кокаин притупляет реакцию, столь необходимую в их деле. При этом наркотики стали элементом многих преступлений. Появились даже специальные термины: «брать на мопса», «брать на собаку». Они означали усыпление наркотиком. Наркотики, посредством которых оно достигалось, назывались «темнота» (18).
В 1920-е гг. проявилась тенденция, ранее не характерная для России. Наркотики стали проникать в «чистые» социальные слои, а именно, в среду молодых рабочих. Причины распространения наркотиков следует искать в тесной связи рабочих с проститутками. Не в последнюю очередь этому способствовал запрет в первой половине 1920-х гг. на производство водки, традиционного элемента рабочего досуга. В поисках замены рабочие нередко уходили в мир «белой феи». Так, по данным М.Т. Белоусовой рабочие составляли 10,7% среди российских наркоманов. Употребление наркотических веществ в 1920-е гг. получило распространение и в среде творческой интеллигенции и даже среди работников правоохранительных органов (19).
Косвенным свидетельством распространения наркотиков в стабильных слоях городских жителей являются данные о работе наркодиспансеров. Так, например, если в 1924 г. в московские наркодиспансеры обратилось 2124 больных, то в 1928 г. — 16 836. Конечно, большинство обратившихся были алкоголиками, но порядка 20% больных были наркоманами. Большинство наркоманов были в возрасте 20-25 лет, примерно пятую часть составляли женщины, четверть уже имела психические отклонения (20). Интересно, что в большинстве случаев (38%) наркотики начинали употреблять в 15-20 лет, а алкоголь — с 10-15 лет. Очень часто исследователи 1920-х гг. фиксировали мотивы приобщения к наркотикам, которые мало отличаются от тех, что фиксируют современные ученые, а именно: «для компании», «все испытать», «взвинтиться» (21).
Анализ законодательства периода 1917-1921 гг. показывает, что в то время был предусмотрен такой состав преступления, как изготовление наркотических веществ и торговля ими. С 1919 г. за распространение наркотиков стали арестовывать и приговаривать к лишению свободы на 10 лет и более. Суровые меры, однако, не давали должного эффекта. В УК 1922 г. упомянутый состав преступления отсутствовал. Он появился лишь в 1924 г. (ст. 140д) и сохранился в УК 1926 г. (ст. 104). Санкции этих статей предусматривали наказание в виде лишение свободы на срок до трех лет. При этом употребление наркотических веществ не преследовалось и не считалось преступлением. К середине 1920-х гг. государство взяло под контроль производство и торговлю наркотиками. Декрет ВЦИК и СНК РСФСР от 6 ноября 1924 г. «О мерах регулирования торговли наркотическими веществами», воспрещал свободное обращение опия, кокаина и их производных. Теперь ввоз и производство наркотиков ставились под контроль государства (22).
Новая власть рассматривала наркоманию, как наследие «проклятого прошлого». Это способствовало тому, что 1920-е гг. стали временем либерального отношения к наркоманам. К примеру, в начале 1925 г. конференция Наркосекции Мосздравотдела решительно высказалась против идеи административного воздействия на наркоманов и создания лагерей для них, что, в свою очередь, предлагал НКВД. Принудительное лечение допускалось только для определенной категории «социально-опасных» наркоманов, с «полной гарантией от административного произвола». Во многом, властные инициативы 1920-х гг. по отношению к «наркоману» предвосхитили самое гуманное отношение к этим больным людям, характерное сегодня для многих западных стран. Иллюстрацией этого может служить политика местных властей в Свердловске. До 1929 г. наркоманы г. Свердловска имели возможность получить наркотики без особых затруднений в любой аптеке. В 1929 г. распоряжением Горздравотдела наркоманы были прикреплены к одной аптеке, где наркотики им отпускались по рецептам наркопункта (23). Государство взяло на себя заботу о жизни и лечении больных наркоманией и тем самым ликвидировало для них необходимость добывать наркотики преступным путем.
В исследуемый период политику властей в отношении наркоманов в полном смысле можно назвать социальным контролем. Основную тяжесть в работе с наркоманами и проведение профилактических мероприятий взяли на себя органы здравоохранения, а именно наркосекции, наркопункты и наркодиспансеры различного уровня, которые начали создаваться в РСФСР в середине 1920-х годов. К примеру, в Москве лечение больных наркоманией проводили районные наркологи при районных тубдиспансерах и врачи специализированного наркодиспансера (24). Постепенно стали создаваться учреждения для лечения детей-наркоманов. Кроме того, наркоманам оказывали и психиатрическую помощь. В среднем за два года каждый наркоман ложился в психиатрическую лечебницу (клинику) от 2 до 5 раз и пребывал там 62 дня (25). Конечно этого было недостаточно, но это был явный прогресс.
Главный удар по наркомании был нанесен в 1925 г., когда власть санкционировала выпуск водки. Население России имело устойчивую культурно одобряемую традицию употребления крепкого спиртного. Она не давала человеку в условиях наличия легко доступного крепкого спиртного и затрудненного допуска к наркотикам (во второй половине 1920-х гг. произошло укрепление государственной границы, таможни, ужесточился контроль за отпуском и использованием обезболивающих препаратов в больницах и аптеках) случайно «подсесть» на морфий.
Наркотический бум постепенно спадал. Однако в разных регионах это произошло в разное время: в провинции раньше, а в столичных городах позднее. В конце изучаемого периода потребление наркотиков в стране значительно снизилось, даже в среде столичных маргиналов. Так, например, в первом квартале 1929 г. из 778 посещений Василеостровского районного нарколога (Ленинград) только 91 приходилось на наркоманов, из числа последних лишь 15 было первичных. Среди пациентов наркологической амбулатории при ленинградской больнице им. Эрисмана за июнь-август 1929 г. наркоманов было еще меньше — 28 из 989. Кроме того, в конце 1920-х гг. изменилась и структура потребляемых наркотиков, место кокаина, как самого распространенного наркотика, заняли гашиш и анаша, то есть легкие наркотики (26).
В середине 1930-х гг. изучение наркомании в России было прекращено, и за ее развитием просто перестали следить. На протяжении многих десятилетий в нашей стране было не принято говорить о наркомании в советском обществе ничего, кроме того, что «у нас ее нет». Но это не соответствовало действительности, так как ясно, что и после 1920-х гг. население страны советов не отказалось от наркотиков и наркомания, как социальное явление, продолжала существовать.
Примечания
1.Сборник консульских донесений. Вып. 9. СПб. 1906, с. 350; РОМАНОВА Г.Н. Значение русско-китайских торговых связей в хозяйственном освоении Дальнего Востока. - Хозяйственное освоение русского Дальнего Востока в эпоху капитализма. Владивосток. 1989, с. 139.
2. LINCOLN W.B. In War's Dark Shadow: The Russians before the Great War. N. Y. 1983, p. 351.
3. ЛЕВИНА Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб. 1999, с. 28.
4. ШКАРОВСКИЙ М. Семь имен "кошки": расцвет наркомании в 1917-1920-е годы. - Невский Архив. Вып. 3. СПб. 1997, с. 467.
5. ЙОЭЛЬ Э. Лечение наркомании. Харьков. 1930, с. 27.
6. ШКАРОВСКИЙ М. Указ. соч, с. 468.
7. ГОРОВОЙ-ШАЛТАН В.А. Морфинизм, его распространение и профилактика. - Вопросы наркологии. Вып. 2. М. 1928, с. 48.
8. МУСАЕВ В.И. Преступность в Петрограде в 1917-1921 гг. и борьба с ней. СПб. 2001, с. 176.
9. ЛЕВИНА Н.Б. Наркоман из наркомата. - Вечерний Санкт-Петербург. 1996, 12 апреля; АННЕНКОВ Ю.П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. В 2-х томах. Т. 1. Л. 1991, с. 454- 455.
10. РАПОПОРТ А.М. Кокаинизм и преступность. - Преступник и преступность. Вып. 1. М. 1926, с. 80.
11. Словарь жаргона преступников (блатная музыка). М. 1927 (для внутреннего пользования). Репр. изд. М. 1990, с. 7-196.
12. ШКАРОВСКИЙ М. Указ. соч, с. 470, 472; ШОЛОМОВИЧ А.С. Кокаин и его жертвы. М. 1926, с. 22; ЛЕВИНА Н.Б. "Белая фея", или Как наводили марафет в Советской России. - Родина, 1996, № 10, с. 66.
13. ВИСЛОУХ С. Проституция и наркомания. - Рабочий суд, 1925, № 7-8, с. 321.
14. ГЕРНЕТ М.Н. Сотня детей-наркоманов. - Вопросы наркологии. Вып. 1. М. 1926, с. 34-38; ЗИМАН P.M. О кокаинизме у детей. - Вопросы наркологии. Вып. 1. М. 1926, с. 28.
15. ДУБРОВИН В.Г. Клиническая картина кокаинизма в детском возрасте. - Вопросы наркологии. Вып. 2. М. 1928, с. 66-75.
16. ВИСЛОУХ С. Ук. соч., с. 317-322.
17. ТЕРЕШКОВИЧ. Наркотизм и преступность. - Вопросы наркологии. Вып. 1. М. 1926, с. 89.
18. ШКАРОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 474; Словарь жаргона преступников, с. 18, 152, 162.
19. БЕЛОУСОВА М.Т. Кокаинизм на материале института судебно-психиатрической экспертизы. - Преступник и преступность. Вып. 1. М. 1926, с. 98.
20. Девиантность и социальный контроль в России (XIX-XX вв.): тенденции и социологическое осмысление. СПб. 2000, с. 47; ШОЛОМОВИЧ А.С. Отчет о диспансерной борьбе с наркотизмом в Москве. - Вопросы наркологии. Вып. 1. М. 1926, с. 71-86.
21. БЕЛОУСОВА М.Т. Ук. соч., с. 99; РАПОПОРТ A.M. Указ. соч, с. 80.
22. Уголовный кодекс РСФСР. М. 1925, с. 34; Собрание кодексов РСФСР. М. 1927, с. 681.
23. ШКАРОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 475; БАХТИЯРОВ В.А. К вопросу о наркомании. Свердловск. 1936.
24. ШОЛОМОВИЧ А.С. Отчет о диспансерной борьбе, с. 74-75.
25. РОДИОНОВ С.М. О наркомании (морфинизм и кокаинизм) по данным Психиатрической клиники медицинского института и Преображенской больницы. - Вопросы наркологии. Вып. 1. М. 1926, с. 91.
26. ШКАРОВСКИЙ М. Указ. соч., с. 476-477.
Мои книги
|
|
С любой строки |
Прошу — сегодня не покинь!
Дождись — и час придёт:
начну молчать с любой строки,
что вдох мой оборвёт.
И вздрогнет каплей грустный сад.
Но ты его ветвей
не испугай. Он будет рад
несмелости твоей.
Застынь и вслушайся — ведь так
не в каждую же ночь
призывно-страшно дышит мрак,
что даже жить невмочь!
Бежать — куда? Ведь там стеной,
навеки плен суля,
уже скрепили сговор свой
с жасмином тополя.
Творец достал свои стихи,
сломав луны печать,
и мне теперь — с любой строки —
один исход: молчать.
Из моего поэтического сборника «Жизнь со смертью визави».
|
Метки: стихи |
Можно ли в Москве торговать честно? |
Под таким названием в 1886 году вышла интересная брошюра журналиста, скрывшегося под псевдонимом Ал. Кра-вский. Нарисованные в ней картины мытарств «малого и среднего бизнеса» пугающе современны. Хотя справедливости ради следует сказать, что жизнь в дореволюционной Москве не стояла на месте, и уже в начале ХХ в. ситуация в торговле во многом изменилась в лучшую сторону.
Текст приводится в сокращении по изданию: Можно ли в Москве торговать честно? Современные заметки Ал. Кра-вского. М.: Тип. Э. Лисснер и Ю. Романа, 1886.
На московскую торговлю сильно пеняют со всех сторон. И действительно, в Москве дошло до того, что нет товара, который можно было бы купить, не рискуя попасться: либо товар продадут с обманом, либо цену возьмут ни с чем не сообразную, стало быть, тоже обманную… Московские магазины и лавки так прямо и делятся на две категории: в одних покупателя надувают, в других его обдирают. Не говоря уже о торговле полотнами и бельем, которая решительно не обходится без самых забористых реклам об «окончательной» и «самой окончательной распродаже» с выездом и закрытием магазина и даже прекращением торговли «навсегда» и прочими прелестями торгового ухарства, но и всякая иная торговля в Москве, каким бы то ни было товаром, непременно держится одной из приведенных систем.
…Все это доказывает, что жалобы и упреки московской торговле вполне справедливы. Но из всех тех, кто упрекает и жалуется, спросил ли кто себя: а может ли московский торговец торговать иначе, т. е. торговать вполне честно, без всяких проделок, без надувания и без обирания? Вот вопрос, который необходимо разрешить, прежде чем упрекать и жаловаться.
Торговля в Москве разделяется на две категории: на торговлю, производимую в домах, пассажах и вообще в теплых помещениях, и на торговлю, производимую в рядах, устроенных открытыми линиями, в гостиных дворах и вообще в отдельных корпусах, а не в жилых строениях. Первая обложена особым сбором, известным под именем теплового сбора, вторая освобождена от него. Тепловой сбор этот организован весьма оригинальным образом. Прежде всего, он соразмеряется не с предполагаемой прибылью плательщика, как принято везде, где устанавливаются налоги с благоразумной заботливостью об интересах платящего, а с величиною его затраты. И притом какой затраты? Не на товар — что может еще обнаруживать до некоторой степени платежную силу товаровладельца, — а на найм помещения, что уж ни в каком случае не может служить никаким признаком, годным для каких бы то ни было правильных соображений при установлении налогов…
Москва. Варварка. Городские ряды. 1890 г.
Имея источником своим не доход, а расходы плательщика, сбор этот обладает печальным свойством возрастать с увеличением не торговли, не оборотов, не прибылей, а платы за найм магазина или квартиры торговца. Так, платя за тот же магазин в прошлом году 1000 р., торговец платил теплового сбора 100 р., а платя в нынешнем году 1500 р., он должен внести и теплового сбора уже не 100, а 150 р., хотя торговля его ни в чем не изменилась к лучшему, а, напротив, ухудшилась, ибо помещение стало дороже…
Еще страннее, что налог падает не только на помещение, посвященное торговле, но и на то, которое торговец сам занимает со своим семейством и которое, следовательно, стоит вне круга торговых действий. Этим путем грошовая торговля может оплачиваться громадным сбором только потому, что торгующий занимает дорогое помещение, зачастую нужное ему по другим занятиям его самого или кого-либо из членов его семьи, по занятиям, быть может, тоже оплачиваемым всякими сборами. Возьмем, например, такой случай. Жена имеет при квартире крошечный магазин, а муж устроил школу пения, для чего необходимо иметь в квартире большую залу. Доход торговли может равняться 300 рублям, тогда как за квартиру платится 1500 р.; в тепловой сбор окажется обязательным для жены внести 75 р., или четверть всего ее дохода, не считая платы за торговые права, за то только, что ее муж по своему промыслу вынужден содержать дорогую квартиру. Муж же между тем, за то, что имеет школу пения, вносит, где следует, своим порядком платежи отдельно. В результате выходит, что семья работает только для налогов.
Вдобавок ко всему закон о тепловом сборе применяется на практике так распространенно, что даже платежи за найм конюшен, подвалов, флигелей и всяких помещений, находящихся при квартире торговца, хотя бы вовсе не относящихся до торговли, облагаются сим сбором. На этом основании торговец, держащий лошадь или корову для нужд своей семьи, платит сбор с цены конюшни или хлева. Право, со стороны кажется, что торговля есть смертный грех, нещадно преследуемый нашею Думой.
Посмотрим теперь, что под влиянием такого режима должен платить торговец при самой небольшой торговле. Возьмем лицо, торгующее ну хоть канцелярскими принадлежностями. Для такой торговли необходимо место побойчее, а в таких местах магазины дороги, надо брать магазинчик поменьше; взявши такой магазинчик, самому поместиться негде. С тех же торговых помещений, где сам хозяин не живет, тепловой сбор взимается в количестве 10% наёмной платы.
По господствующим ценам самый небольшой магазин стоит от 1000 до 1200 р.; стало быть, теплового сбора придется заплатить от 100 до 120 р. Затем, купеческое свидетельство стоит 210 р., свидетельство для приказчика (без которого невозможно обойтись там, где торгуют целый день) — 20 р., потом процентный сбор, количество которого можно предположить для торговли, ведущей оборот тысяч в 10, не менее 100 р. Итого наш торговец должен уплатить разных пошлин 450 р. За найм магазина домовладельцу — как мы предположили — 1000 р.; осветить и отопить магазин стоит 70 р., приказчику жалованья — 300 р., мальчику при магазине (расход, необходимый при каждой торговле) — 120 р., дворникам, сторожу — хотя бы 60 р., за страховку на сумму 10 000 р. — 80 р. и т. п. Итого расхода по содержанию магазина 1630 р. за год. Всего же расход, с налогами, составит 2080 р., т. е. почти 1/8 всего оборота!
Но что же может купцу дать торговля с принятым нами оборотом в 10 тысяч? Пусть торговля будет самая выгодная, она при правильном образе действий не может дать более 25%. Стало быть, с оборота в 10 тысяч она даст 2500 р., что при расходе в 2080 р. /…/ составит чистой прибыли 420 р.! И притом, заметьте, не считая процента на капитал, не считая убытков и потерь от порчи товара, от неаккуратности в платежах и от разн. др. причин. Приняв же в расчет все это, в результате получится чистый минус. Вот награда за все усилия, труды и риск торговца, торгующего в Москве честно.
Мы взяли в пример торговца средней руки, чтобы показать, как сильно угнетен налогами самый важный промысел в государстве, всего более заслуживающий поддержки, — именно промысел мелкий; но если бы мы взяли торговца крупного, мы и в его делах не нашли бы ничего лучшего…
Нормальная цена за магазин в центральной улице составляет 2000 р. — это самое маленькое, тесненькое помещение, — за магазин, сколько-нибудь соответствующий потребностям торговли, и то с грехом пополам, платится 5000-6000 р. и более; в некоторых известных пассажах имеются и такие магазины, за которые платится восемь, десять, 14 и даже 18 тысяч! Целое состояние уплачивается за какие-нибудь две-три комнаты.
Уплатив с этих «приятных» сумм чудовищную тепловую пошлину в размере 10 процентов, торговец по сведении своих счетов неожиданно приходит к убеждению, что он вовсе не есть торговец, а какой-то посредствующий орган для собирания податей городских и казенных и представления их в надлежащие кассы…
Для лучшего уяснения сказанного возьмем пример. Вот торговец, платящий за магазин 15 000 р.; сделаем расчет, сколько такой крупный плательщик может заработать своей торговлей. Предположим, что он имеет оборот самый большой, на какой способна обсуждаемая нами торговля, — 100 тысяч. Считая валовой доход в 25%, таковой составит, следоват., 25 000 р. Из них нужно заплатить: за магазин — 15 000 р., теплового сбора 1500 р., за право торговли в разных видах не менее 500 р. Итого 21 000 р. Представьте теперь, что торговля ведется без кредита, на чистые деньги (чего, конечно, в действительности не бывает); тогда требуется затратить капитала по крайней мере 30 000 р.
…При таких обстоятельствах и торговля второй категории не может особенно благоденствовать, хотя она и спасена от теплового акциза. Ее положение к тому же много ухудшается безобразным устройством Гостиного двора и других торговых рядов. Темнота, теснота, грязь и вообще весь характер этих помещений, чисто азиатский, отталкивает лучшую публику…
И вот эта злополучная московская торговля ради поддержания своего существования поневоле прибегает либо к тому, чтобы разными способами уклониться от уплаты подлежащих сборов, либо к тому, чтобы сбывать покупателю товар ненадлежащего качества, либо, наконец (если кто не считает для себя возможным пользоваться двумя указанными средствами), к тому, чтобы брать такую цену за свой товар, которая бы уж за все отвечала. Иного исхода пока не придумано.
Б.Кустодиев. Купец
Есть, впрочем, явление вновь возникающее, могущее произвести большой переворот в торговле, — это открытие некоторыми производителями магазинов розничной продажи своих произведений — как, например, недавно открытый мануфактурный магазин «Товарищества Морозова, сыновей и Кo», магазин Сергеева и Романова, торгующий сахаром своей фабрики, и еще два или три подобных. Такие магазины продают сравнительно дешево, и товар отпускают, конечно, доброкачественный, ибо торгуют под тою же фирмой, под которой и выделывают продукты, и, само собою понятно, имеют громадный успех…
Пока же все идет прежней колеей, лучшие торговцы не находят другого выхода из затруднений, как накладывать на товар не двадцать пять процентов, как мы полагали при наших вычислениях, а пятьдесят, семьдесят и даже рубль на рубль — а бывает, что и того больше. И в этом направлении они действуют с каким-то упрямым озлоблением: чем более ухудшаются торговые обстоятельства, тем большие цены они наваливают на товар, желая сбросить все свои тягости на публику.
Но публика за то жестоко мстит торговле, отвечая равнодушием ко всем приманкам и сокращением потребностей; повсюду покупателей мало, товар не идет с рук; покупаются только самые дешевые вещи; все торгуют дурно, а некоторые… и совсем не торгуют — сидят в своих магазинах лишь по привычке или потому, что перестать торговать «стыдно».
Все это ясно показывает, что дела стали в ненормальное положение: публике стало не под силу выносить «надбавок», налагаемых на нее торговцами, а торговцы не в силах выносить налогов, налагаемых на них и казною, и городом, и купеческим обществом. Многочисленные несостоятельности, чуть не ежедневно открывающиеся во всех отраслях торговли, приводят к тому заключению, что торговое дело в Москве, каким бы путем оно ни велось, сделалось просто невозможным.
|
Метки: Москва |
О народной любви |
Вторая очередь — в Макдональдс в день его открытия 31 января 1990 года.
|
Метки: разное |
И вместе им не сойтись (с) |
Читаем Джери Койна «Вера против Фактов» и, разумеется, радуемся жизни!
Большинство ученых и философов сегодня придерживаются «детерминистских» взглядов, согласно которым генетическое наследие человека и история воздействия на него окружающей среды становятся единственными факторами, которые определяют принимаемые им решения. Это, разумеется, выбивает всякую опору из-под ног значительной части теологии, включая и доктрину спасения через свободный выбор Спасителя, и аргумент о том, что человеческие злодейства – нежелательный, но неизбежный побочный продукт свободы воли, дарованной нам Господом.
«Происхождение видов» Дарвина стало самым серьезным ударом, который наука когда-либо нанесла религии. Но произошло это в 1859 г. На самом деле конфликт между религией и теорией эволюции всерьез разгорелся лишь в начале XX века, с подъемом в Америке религиозного фундаментализма. Организованное движение к креационизму началось около 1960 г. Чуть позже, после целой серии судебных процессов, запретивших его преподавание в государственных школах, креационизм надел на себя личину науки – сперва в виде нелепого «научного креационизма», утверждавшего, что все научные факты содержатся в Библии. Когда эта позиция потерпела поражение, креационизм обернулся «разумным замыслом», преподавание которого было запрещено судом в 2005 г. Неудача «разумного замысла», который представляет собой разбавленный донельзя креационизм, заставила тех, кто отвергает эволюцию, перейти к активной обороне и заняться поисками других способов борьбы с наукой. Как ни смешно, по мере того как доверие к креационистам падает, их голоса звучат все громче.
Напротив, теория эволюции идет от победы к победе по мере того, как новые данные из палеонтологической летописи, молекулярной биологии и биогеографии продолжают утверждать ее гегемонию как центрального организующего принципа биологии. Креационисты, ожидавшие от теории разумного замысла давно обещанных опровержений эволюции, разочарованы. Как я писал в своей предыдущей книге, «Несмотря на миллион возможностей ошибиться, теория эволюции всегда выходит правой. Это утверждение максимально близко к научной истине». А в настоящее время новая область науки – эволюционная психология, изучающая эволюционные корни человеческого поведения, – постепенно размывает представление об уникальности многих человеческих качеств, таких как мораль, которую прежде приписывали Богу. Как я буду говорить в главе 4, у наших эволюционных родичей мы наблюдаем образцы поведения, очень похожие на рудиментарную мораль. Это позволяет предположить, что многие из наших «нравственных» чувств вполне могли бы развиться в результате эволюции, тогда как остальные базируются на чисто светских соображениях.
Кроме того, недавние успехи нейробиологии, физики, космологии и психологии заменили некоторые сверхъестественные объяснения на натуралистические. Хотя наши познания о мозге по-прежнему отрывочны, мы начинаем понимать, что «сознание», приписывавшееся когда-то Богу, есть продукт распределенной мозговой деятельности, а не какое-то метафизическое «Я», сидящее у нас в голове. Сознанием можно манипулировать, его можно менять при помощи хирургических и химических средств. Становится ясно, что это явление – продукт мозговой деятельности. Понятие «свободы воли» – краеугольный камень многих религиозных течений – кажется чем дальше, тем более сомнительным, ведь ученые не только выясняют, какое влияние на поведение человека имеют гены и окружающая среда, но и демонстрируют, что некоторые «решения» можно предсказать по снимкам мозга за несколько секунд до того, как человек осознает, что принял их. Иными словами, представление о чистой «свободной воле» – идея о том, что в любой ситуации мы можем выбрать другую линию поведения, – блекнет и пропадает. Большинство ученых и философов сегодня придерживаются «детерминистских» взглядов, согласно которым генетическое наследие человека и история воздействия на него окружающей среды становятся единственными факторами, которые определяют принимаемые им решения. Это, разумеется, выбивает всякую опору из-под ног значительной части теологии, включая и доктрину спасения через свободный выбор Спасителя, и аргумент о том, что человеческие злодейства – нежелательный, но неизбежный побочный продукт свободы воли, дарованной нам Господом.
|
Метки: наука философия религия |
Держава «светлых князей» |
В начале IX века Хазарию охватывает смута. Второе лицо в каганате — бек Обадия — силой насаждает религиозную реформу, пытаясь сделать иудаизм государственной религией. Его противники во главе с каганом призывают на помощь одну из заволжских кочевых орд — мадьяр. Обадия противопоставляет им печенежские сабли.
Ожесточённая борьба длится больше десятилетия, пока сторонники иудаизма не одерживают верх. Побеждённые бегут к мадьярам; все, кто не убежал, перебиты.
Переселение венгров
Мадьярская орда откочёвывает к низовьям Дона, а затем, под давлением печенегов, уходит ещё дальше на запад — в Днестро-Днепровское междуречье. Но печенеги и там не оставляют своих врагов в покое. В 894 году, в то время когда мадьяры грабят моравских славян, их собственные кочевья подвергаются опустошительному набегу печенежской конницы. Следующей весной мадьярская орда снимается с насиженных мест и, пройдя по восточным склонам Карпат, оседает в Паннонии, в долине реки Тисы. На языке окрестных славянских племён пришельцы получают имя венгров (угров)[1] (см. прим. в конце статьи).
В Европе появление венгров вызывает панику. Одетые в звериные шкуры и словно сросшиеся со своими малорослыми, но выносливыми лошадями, они наводят ужас одним своим видом. Лучшие европейские армии не в силах им противостоять. Венгры осыпают неприятеля тучей стрел, а затем стремительным ударом прорывают вражеский строй. При неудаче они обращаются в притворное бегство, и когда враг ломает свои боевые порядки, устремляясь в погоню, — разом оборачиваются и всей ордой обрушиваются на преследователей. Пощады к побеждённым они не знают.
Ближайшей жертвой венгерских набегов становится государство Моймировичей — Великая Моравия.
Границы Великой Моравии, наложенные на карту современной Европы
Её недолгая история вела отсчёт от падения Аварского каганата, когда многие славянские племена признали вассальную зависимость от Франкской империи. В их числе был и моравский князь Моймир I (ум. около 846). Он исправно посылал ко двору восточнофранкских государей ежегодную дань — 120 быков и 500 марок, а когда пассаусский епископ Регинхар потребовал от него принять христианство, то покорно сменил веру отцов.
Его племянник Ростислав был совсем другим человеком. Он стремился к политической и церковной независимости. В 855 году Ростислав отбил вторжение Людовика II и с этого времени прекратил выплату дани. А в 862 году он пригласил в страну священников из Ромейской империи, чтобы вывести Моравию из церковного подчинения Пассаусской кафедре. Православными миссионерами были братья Константин (Кирилл) и Мефодий, создатели славянской азбуки и первые профессиональные переводчики на славянский язык богослужебных текстов.
В 871 году племянник князя Ростислава по имени Святополк обманом захватил дядю в плен и отправил в Регенсбург, к Людовику II. Там моравскому князю вынесли смертный приговор, но затем «из милости» ослепили и заточили в монастырскую темницу.
При Святополке Великая Моравия пережила кратковременный расцвет. Вассальное подчинение немцам было окончательно сброшено, славянская держава в центре Европы приросла новыми землями — в Словакии, Чехии, Малой Польше, Паннонии и Словении. Данниками Святополка сделались и ославяненные русины Подунавья, а также жители «Русских гор» (Карпат) — карпатские русины. Об этом свидетельствует целый ряд средневековых текстов, в частности сообщение Энеа Сильвио Пикколомини (1405—1464).[2] Некоторые варианты жития св. Кирилла даже называют моравских государей «русскими князьями», а Святополку присваивают титул «князя Моравского, Туровского и всей России».
Сыновья Святополка делят державу отца и немедленно затевают междоусобицу. Это облегчает венграм покорение страны. Битва при Прешпорке[3] (907) кладёт конец могуществу Великой Моравии. Венгры завладевают значительной частью подчинённых ей территорий, в том числе землями дунайских русинов.[4] Впоследствии «русская» дружина телохранителей окружит трон венгерских владык. Один из наследников венгерской короны (Имре Святой — сын Иштвана I) будет носить титул «герцога руссов», то есть предводителя отборного войска, а сам термин «русский» (orosz) получит в средневековой венгерской традиции значение королевской стражи.[5]
Но не все дунайские русины подчиняются новым хозяевам Паннонии. Некоторые «русские» князья покидают свои бывшие владения и вместе со своими дружинами переселяются в соседние земли. Так поступает и князь Олег, владелец Новограда — исторической области на стыке современных Венгрии и Словакии, севернее Будапешта (совр. Ноград). На рубеже IX—X веков ему удаётся закрепиться на землях карпатских русинов и объединить под своей властью ряд местных «светлых» князей и бояр.
Ноград на современной карте Венгрии (на севере)
Карпатская держава «светлых князей» получает короткое имя — Русь, которому вскоре предстоит попасть на страницы престижного международного договора.
Это часть моей статьи в цикле исторических материалов Русское тысячелетие Х—ХХ.
Подписка открывает доступ к архиву. Оформив годовую подписку, вы получаете скидку 20%, есть и другие интересные предложения.
Цикл Русское тысячелетие Х—ХХ обновляется не реже двух раз в неделю, материалы выкладываются в виде подкаста и иллюстрированной текстовой расшифровки.
Подписывайтесь, читайте/слушайте, комментируйте!
|
Метки: Русское тысячелетие |
"Похмелье на миллион долларов" |
Капитан Льюис Никсон ІІІ из 506–го парашютного полка 101–й дивизии ВДВ США просыпается 4 мая 1945 года после взятия штурмом винных погребов Германа Геринга (а также Бормана, Шпеера, и, возможно, самого Гитлера). Накануне его подразделение вместе с французами поживились в имениях верхушки Третьего Рейха в Оберзальцберге, и вывезли к себе в расположение части в соседнем Берхтесгадене пять грузовиков элитного спиртного. С учетом общей стоимости выпитого десантниками, эта попойка вошла в историю американской армии как «Похмелье на миллион долларов».
|
Метки: Вторая мировая война историческая фотография |
Порядок превыше всего |
17 декабря 1837 года в Зимнем дворце произошел грандиозный пожар, который продолжался более тридцати часов.
В помещении дворцовой аптеки, размещавшейся в подвальном этаже, загорелась сажа в дымоходе. Вслед за ней вспыхнула рогожа, которой прислуга, для тепла, на ночь затыкала дыру, пробитую в дымоходе, а затем огонь стал пожирать комнату за комнатой.
В этот вечер лейб-гвардии корнет Мандель стоял на карауле в Фельдмаршальском зале. Когда из соседних помещений повалил густой дым, Мандель приказал солдатам с караула не уходить, а чтобы не задохнуться, — сесть на корточки. Сам он последовать их примеру не мог — мешали модные тесные лосины. Отчаянно кашляя, корнет послал разводящего за указаниями к коменданту Мартынову, но того не оказалось на месте: он был в театре, при особе его императорского величества.
Оповещенный о несчастье Николай I приехал во дворец, когда пламя уже вовсю бушевало внутри многих помещений. Прислуга вытаскивала все, что можно было спасти. К удивлению императора, его встретил начальник караула, бравый корнет Мандель, который по всей форме доложил обстановку.
— Что, караул еще здесь? — спросил царь и, увидев задыхающихся от дыма солдат, поблагодарил их за службу. В этот момент истошный крик: «Сейчас потолок провалится!» заставил всех поспешить к выходу.
— Смею надеяться, — говорил наутро сослуживцам корнет Мандель, — что полученная мною благодарность будет записана в формулярный список: ведь мы горели в полном порядке.
|
Метки: разное |
Рефлекс свободы |
Это звезда, которая освещает мир, проливая свет на еще не изведанные пути.
Герберт Уэллс
Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мои силы, прежде всего моему отечеству, нашей русской науке.
И. П. Павлов
Иван Петрович Павлов родился 26 сентября 1849 года в Рязани. Его предки по отцовской и материнской линиям были служителями церкви.
Юноша поначалу пошел по стопам родителей и в 1864 году поступил в рязанскую духовную семинарию, о которой впоследствии вспоминал с большой теплотой. Но на последнем курсе семинарии он прочитал небольшую книгу профессора Сеченова «Рефлексы головного мозга», которая перевернула его жизнь. В 1870 году Иван Петрович поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где специализировался по физиологии животных.
Как последователь Сеченова, Павлов много занимался нервной регуляцией. В местечке Колтуши, под Петербургом, он создал единственную в мире лабораторию по изучению высшей нервной деятельности. Ее центром была «Башня молчания» — особое помещение, которое позволяло поместить подопытное животное в полную изоляцию от внешнего мира. Более 10 лет он посвятил тому, чтобы получить фистулу (отверстие) желудочно-кишечного тракта. Сделать такую операцию было чрезвычайно трудно, так как изливавшийся из кишечника сок переваривал кишечник и брюшную стенку. Павлов научился так сшивать кожу и слизистую, вставлять металлические трубки и закрывать их пробками, что никаких эрозий не было, и он мог получать чистый пищеварительный сок на протяжении всего желудочно-кишечного тракта.
Об отношении ученого к живосечениям напоминает надпись на одном из барельефов памятника Собаке, установленного в парке Института экспериментальной медицины: «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства. И. П. Павлов».
После сотен операций на экспериментальных животных ученый сделал ряд открытий в области рефлексов выделения желудочного и кишечного соков, создав, по существу, современную физиологию пищеварения.
«Любое явление во внешнем мире может быть превращено во временный сигнал объекта, стимулирующий слюнные железы, — писал Павлов, — если стимуляция этим объектом слизистой оболочки ротовой полости будет связана повторно… с воздействием определенного внешнего явления на другие чувствительные поверхности тела».
В 1903 году 54-летний Павлов сделал доклад на XIV Международном Медицинском Конгрессе в Мадриде, впервые сформулировав принципы физиологии высшей нервной деятельности и введя понятия условного и безусловного рефлексов. В следующем, 1904 году, ему была присуждена Нобелевская премия, — он стал первым российским Нобелевским лауреатом.
Труды И. П. Павлова получили признание со стороны ученых всего мира. В 1935 году на 15 Международном конгрессе физиологов Иван Петрович был увенчан почетным званием «старейшины физиологов мира». Больше ни один биолог не удостаивался такой чести.
В годы революции и разрухи, в условиях полной нищеты и отсутствия финансирования научных исследований, Павлов отказался от приглашения Шведской Академии наук переехать в Швецию, где ему обещали создать самые благоприятные условия для жизни и научных исследований, причём в окрестностях Стокгольма планировалось построить по желанию Павлова такой институт, какой он захочет. Павлов ответил, что из России он никуда не уедет. Затем последовало соответствующее постановление Советского правительства, и Павлову построили великолепный институт в Колтушах, где он и проработал до самой смерти в 1936 году.
После смерти Павлов был превращён в символ советской науки. Действительно, работы Павлова в области высшей нервной деятельности произвели настоящую революцию в науке. Но вот к революциям политическим первый русский лауреат Нобелевской премии относился крайне скептически, более того — с нескрываемым отвращением. И хотя советская пропаганда в свое время постаралась сделать из него завзятого материалиста, чуть ли не воинствующего безбожника, на самом деле все обстояло ровно наоборот. Большевистскую революцию Иван Петрович встретил, по его собственным словам, с неприятным удивлением.
Павлов не умел и не хотел загораживаться наукой от внешнего мира. Когда в Ленинграде новая власть крушила церкви и монастыри, только вмешательство и авторитет Ивана Петровича спасли от разрушения ряд храмов. Свое неприятие новых порядков Павлов подчеркивал тем, что являлся на советские официальные приемы с полным «иконостасом» царских наград и орденов, а в праздничные дни церковного календаря на дверях его лаборатории красовалась записка «Закрыто, по случаю праздника Св. Пасхи».
Верил ли сам Павлов в Бога, об этом до сих пор ведутся споры. Во всяком случае, он до конца дней сохранял уважительное отношение к религии, которую считал важнейшим культурным достоянием человечества. В 1932 году, адресуясь к председателю Совнаркома В.Молотову, ученый публично огласил свое кредо: «По моему глубокому убеждению, гонение нашим правительством религии и покровительство воинствующему атеизму есть большая и вредная государственная ошибка… Религия есть важнейший охранительный инстинкт, образовавшийся, когда животное превращалось в человека, сознающего себя и окружающие существа». Он не уставал напоминать, что каждый второй дореволюционный врач в России был выходцем из духовного сословия.
Писал он советским руководителям и нечто похлеще: «Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: „да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь“. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только нашим политическим младенцам Временного Правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы — террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: „час настал, час пробил“, а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг — труд как первую обязанность и славное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого — и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества».
Тогда же он писал одному из своих давних недоброжелателей — Николаю Бухарину: «Боже мой, как тяжело теперь сколько-нибудь порядочному человеку жить в Вашем социалистическом раю…».
Павлов был последним человеком в сталинском государстве, который открыто заявлял распоясавшимся палачам собственного народа: «Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, едва ли возможно остаться существами и думающими человечно… Пощадите же родину и нас».
Эту традицию говорить власти нелицеприятную правду после смерти великого ученого подхватили его духовные ученики — академики Капица, Ландау, Сахаров.
Павлов был человеком неординарным, его отрешенность от быта подчас принимала форму чудачества. Со своей будущей женой, 18-летней Серафимой Васильевной Карчевской, слушательницей Высших женских курсов, Павлов познакомился, будучи студентом Медико-хирургической академии. Молодые люди полюбили друг друга и решили пожениться, но Серафима Васильевна, закончив курсы, отправилась на год в деревню учительствовать. На рождественские каникулы она приехала в Петербург. Рассказывая о жизни в деревне, она пожаловалась, что очень мерзнет. Павлов тут же достал деньги, и они вместе отправились покупать Серафиме Васильевне теплые сапожки. Счастливые каникулы быстро пролетели, Карчевская снова вернулась в деревню. Распаковывая чемодан и вспоминая своего обходительного жениха, Серафима вдруг неожиданно обнаружила, что привезла только один сапог. В досаде она перерыла все свои вещи, но второй сапог как сквозь землю провалился! Письмо жениха пролило свет на его загадочное исчезновение. Оказывается, влюбленный Павлов оставил сапог себе, на память о невесте!
Павлов отличался крепким здоровьем и никогда не болел. По его убеждению, человеческий организм рассчитан на очень долгую жизнь. «Не расстраивайте сердце огорчением, не отравляйте себя табачным зельем, и вы проживете столько, сколько Тициан», — говорил академик (великий венецианский художник, по некоторым биографическим данным, прожил 99 лет, по другим — около 88). Павлов вообще предлагал считать смерть человека до 150 лет «насильственной».
История смерти Павлова стала легендой. Она напоминает смерть Сократа. Как известно, великого философа приговорили к смерти, после чего он принял яд цикуты и, дожидаясь смерти, спокойно беседовал с друзьями.
Схожим образом поступил и Павлов. Почувствовав приближение смерти, он созвал учеников и стал диктовать им свои ощущения, полагая, что это будет небесполезно для науки.
В это время пришел некий посетитель, которого, однако, не приняли. «Академик Павлов занят, — последовал ответ. — Он умирает».
Самодиагноз Павлова — отек коры головного мозга — подтвердился при вскрытии.
Мои книги на Литрес
|
Метки: русская наука |
Американская легенда ленд-лиза |
Джипы Willys МВ — американская легенда ленд-лиза. В генеральскую комплектацию входила медсестра!
|
Метки: Вторая мировая война |
Суперэтнос, который не понимает в чем его сила |
«Вообще славяне люди смелые и наступательные и если б не было разрозненности их вследствие многочисленных разветвлений их колен и разбросанности их племен, то не померился бы с ними в силе ни один народ в мире».
Арабский писатель Аль-Бе(а)кри (XI в.)
|
Метки: славяне |
Военно-депрессивное |
Гийом Аполлинер в 1914 году добровольцем вступил во французскую армию.
Вначале ему, как и многим, показалось, что война — это даже красиво.
Как же это красиво ракеты
Но было б еще красивее будь их побольше…
Я как будто попал на великое пиршество
в ослепительном блеске огней...
— писал он в стихотворении «Чудо войны».
Но 17 марта 1916 года Аполлинер был ранен в голову осколком снаряда; в мае, после паралича левой стороны тела, врачи сделали ему операцию по трепанации черепа.
Промаявшись в госпиталях, он приехал в Париж в отпуск. Настроение его резко поменялось, друзья не узнавали в пехотном офицере с потускневшим взглядом бывшего Аполлинера, постоянного посетителя парижских кофеен и баров, представителя столичной богемы. Теперь он раздражался от самой незначительной мелочи.
Аполлинер в кителе и со звездой приходил в так называемый «Улей» — пристанище бедных художников (месячная аренда мастерской стоила как два недорогих обеда). Как говорится,
Я готов хоть к пчелам в улей
Лишь бы только в коллектив.
(Л. Филатов)
Здесь вокруг него собирается кружок молодых сюрреалистов (Аполлинер был автором этого термина). Но 9 ноября 1918 года Аполлинер, ослабленный операцией, умер от эпидемии испанского гриппа, так и не узнав об окончании войны.
P.S.
Кстати, в это время в «Улье» жужжал и наш соотечественник Хаим Сутин, выходец из Минской губернии — голодный, в обносках, завшивевший.
В детстве десятого ребенка в бедной еврейской семье били, если заставали за рисованием. И правильно, кстати сказать, делали. Ибо впоследствии он своими картинами хаял мир Божий и человека.
И, собственно, мораль.
До ХХ века война, как правило, не вызывала у художников (в широком смысле слова) ненависти к миру и не производила непоправимых изменений в их психологии, духовном складе личности. Почему так? Почему в ХХ веке художники пошли духовно жиже? Есть, над чем подумать.
P.P.S.
Есть, конечно, и исключения: Н. Гумилёв, Э. Юнгер и др.
Мои книги
|
Метки: литература Первая мировая война |
Советская карта 1940 года |
|
Метки: историческая география |
Русское подданство XIX века глазами Бальзака |
Бальзак — Э. Ганской 9 апреля 1842 г.:
«Я сделаюсь русским, если вы не усматриваете к этому препятствий, и я отправлюсь к царю просить разрешения нашего брака.
Вот уже два года, как я мечтаю поселиться в Петербурге, чтобы заняться там романом и театром и судить о европейской литературе, — в последние дни я возвращаюсь к этим мечтам. Напишите мне ваше мнение на этот счет. Я хотел предпринять первое путешествие, чтобы обследовать почву, людей и обстоятельства. Меня удержало незнание языка».
1 июля 1843 г., Бальзак говорил своим издателям: «Я не знаю, вернусь ли, Франция мне надоела. Я охвачен сильной страстью к России. Я влюблен в абсолютную власть. Я увижу, так ли это прекрасно, как мне кажется. Жозеф де Местр долго прожил в Петербурге; быть может, и я останусь там».
|
Метки: литература |
