Неоказание помощи императору Александру: от ранения до гибели.
Роспись по времени:
14.10. Император выходит из Михайловского дворца вкн. Екатерины Михайловны, (где остается его брат Михаил Николаевич) и выезжает оттуда в Зимний дворец через маршрут вдоль Екатерининского канала.
Перовская тем временем перебрасывает на Екатерининский канал бомбометальщиков с Малой Садовой, где, по предыдущим предположениям террористов, должен был проезжать император. Метальщики выходят на новые позиции.
Около 14.30. Взрыв бомбы Рысакова.
Около 14.35. Взрыв бомбы Гриневицкого между Гриневицким и императором..
На момент взрыва бомбы Гриневицкого:
подбитая первой бомбой карета императора стоит на небольшом расстоянии от него. Бомба, которую Рысаков швырнул вдогонку, попала под заднюю часть кареты. Задняя стенка кареты разбита, карета в задней части повреждена, однако оси и колеса не пострадали существенно и ехать дальше казалось возможным, однако император резко остановил кучера и вышел из кареты, чтобы увидать преступника и позаботиться о раненых. Приводимые в иных изданиях описания того, как «раненые лошади бились в конвульсиях», а козлы и передняя часть кареты были разбиты, неверны и восходят, видимо, к толкам, возникшим на основе каламбура «Рысаков казнил рысаков».
За каретой стоят сани полицмейстера Дворжицкого. Еще дальше – сани охраны и ее начальника капитана Коха. Сам Дворжицкий находится почти рядом за спиной и сбоку от императора, подошедшего вплотную к Гриневицкому – который не выделяется специально из прочей публики, скопившейся вокруг места происшествия. Между императором и Гриневицким никого нет: никто из охраны не догадался или не захотел взять императора хотя бы в редкое, но полное кольцо. По сторонам – конвойные казаки, солдаты охраны во главе к капитаном Кохом и солдаты караула 8-го флотского экипажа, случайно оказавшиеся здесь около момента первого взрыва (они возвращались с развода), тут же кучер Фрол. Часть охраны держит Рысакова, начальник охраны Кох, вместо того, чтобы быть рядом с императором, торчит при схваченном Рысакове. Лежат тяжелораненые первой бомбой казак и случайный мальчик с корзиной хлеба, находившиеся при взрыве слева от кареты (т.е. между каретой и Рысаковым) – народовольцы на коллатеральные жертвы не смотрели принципиально.
Далее – публика.
К тому же месту подбегает (практически уже подбежал) великий князь Михаил Николаевич, брат императора, который на момент первого взрыва находился неподалеку в Михайловском дворце своей кузины вкн. Екатерины, и, услышав первый взрыв, «выбежал из дворца и прыгнул в первые же сани, какие встретил на улице», при повороте на Екатерининский канал, где уже стеклась толпа, сошел с саней и стал пробиваться сквозь толпу к месту происшествия, причем в толпе шумели, что сейчас, должно быть, кинут еще бомбу (описание Юрьевской, восходящее, очевидно, к самому Михаилу Николаевичу). Никакой сверхъестественной проницательности Михаил Николаевич в данном случае не проявил: что террористы ведут на императора именно сейчас охоту, он знал, выяснить, каким именно маршрутом император уехал из Михайловского дворца, было делом нескольких секунд – обслуживающий персонал и охрана видели, куда именно поехал император с охраной; и вкн кинулся по его следам.
Около 14.35. Взрыв бомбы Гриневицкого. Гриневицкий смертельно ранен, у императора, сваленного взрывом на землю, раздроблены ноги от коленей и ниже, Дворжицкий получил нексколько легких ран, контужен, упал; было еще много убитых, тяжело раненых и легко раненых из публики и охраны.
По сообщению Дворжицкого, он поднялся на ноги, а император, находившийся еще в сознании, сказал ему: «Помоги…» После этого, по Дворжицкому, император потерял сознание. Дворжицкий тем временем пытался приподнять его на руки, видя, что кровь струится из раздробленных ног императора, но не имел сил держать его, будучи ранен сам и крикнул: «помогите»; какие-то лица из публики и охраны подоспели, взяли императора на руки и под началом Дворжицкого понесли его… почему-то к его императорской карете, которая только что была повреждена первым взрывом (и о которой Дворжицкий не мог знать, что она пригодна к продолжению движения, и что ось у нее по дороге не разлетится окончательно). Тут подбежал, по Дворжицкому, Михаил Николаевич.
О подбегании этом Юрьевская (на месте не бывшая) пишет так: «Через несколько секунд» после второго взрыва вкн Михаил «расчистил себе проход среди толпы, нисколько не сомневаясь, что его брат смертельно ранен» (странная пророческая уверенность!), подбежал к казакам, увидел императора «в самом прискорбном стостоянии» и воскликнул, «бросившись к нему: - Александр! Ты меня слышишь? - Тогда император ответил слабым голосом: - Слышу!» Описание это восходит к самому Михаилу Николаевичу и не может быть принято ввиду свидетельства Дворжицкого (который при всем этом присутствовал) о том, что император потерял сознание после фразы «Помоги..» и уже более ничего не говорил. Крупнейший биограф императора Сергей Татищев доверяет Дворжицкому, считает, что император потерял сознание после указанного «Помоги», и дальнейшие реплики, приписываемые ему, в своем труде не упоминает.
- В присутствии Михаила Николаевича лица, несшие императора, и Дворжицкий подошли к императорской карете, но тут, по словам Дворжицкого, «в карету оказалось невозможным положить государя» (почему невозможно, он не уточняет; заднее сиденье было повреждено, сзади были видны пружины, и, видимо, они не решились грузить государя в эту карету, так как сиденье могло просто отвалиться), и тогда императора уложили в сани самого Дворжицкого.
Когда он еще не был уложен в эти сани, «кто-то предложил перенести его величество в ближайший дом, чтобы немедленно произвести первую перевязку» (описание Юрьевской). А далее Юрьевская сообщает, что «услышав это, император сказал едва слышным голосом: - Скорее домой… отнесите меня во Дворец… там умереть!» Сообщение об этой реплике также восходит, видимо, к словам Михаила Николаевича, который далее доставил императора во дворец. Юрьевская в это поверила; мы – нет, так как император к этому моменту уже ничего не говорил, см. выше. Дворжицкий, при этом находившийся, ничего об этих словах не знает и пишет, что последней репликой императора было «Помоги…», и Татищев, как упоминалось, ему в этом смысле вполне доверяет. С моей точки зрения это знаменитое «Во Дворец… там умереть» придумал брат царя, чтобы оправдать то, что на месте не было сделано перевязки и было отклонено предложение того «кого-то», который хлопотал об этом сразу. В рассказе Михаила Николаевича, переданном Юрьевской, император сам отклоняет это предложение (см. выше), да к тому же еще явственно высказывает, что во дворец он поедет умереть, - что как бы снимает со всех ответственность за то, что его не перевязали ни тогда, ни по дороге. Сказал человек сам, что желает, чтоб его отвезли во дворец, чтобы там ему умереть – ну вот его и отвещли во дворец, и там он умер. Царская воля соблюдена…
- Императора погрузили в сани Дворжицкого; туда же прыгнули двое офицеров чтобы поддерживать императора и держать ему голову; туда же сел Михаил Николаевич, и они поехали во дворец, сопровождаемые казачьим конвоем императора. Дворжицкий, получивщий несколько легких ран и контузию, с ними не поехал в силу плохого самочувствия, и с этого момента из истории выбывает.
- Через некоторое время Михаил Николаевич в санях Дворжицкого доставил императора к Зимнему дворцу. В санях к этому времени было столько крови, натекшей из ран императора, что после ее не вытерли, а вычерпнули, и только потом вытерли.
Сопровождавшие их казаки конвоя подхватили императора на руки и понесли в его кабинет. Носилок не нашлось (да никто и не искал); императора несли на руках и сильно трясли. «По словам доктора Боткина… нечастную жертву, при всем ее плачевном состоянии, удасно трясли и толкали при прохождении через каждую дверь до самого кабинета». Несли его каким-то кружным путем, через частные покои, причем одна из дверей не поддавалась и ее пришлось выломать, допустив из-за этого «минутную задержку». Весь путь был отмечен тянущимися лентами и пятнами крови, продолжавшей свободно течь из раздробленных ног императора.
- В кабинете императора уложили на выдвинутую для этого из алькова (видимо, поближе к свету и ради более свободного доступа) кровать. Казаков отослали. При императоре находились только Михаил Николаевич, камердинер и рейткнехт.
- В это время вбежал дежурный гоф-медик Маркус со своим лекарским помощником: его кликнули через лакея по ходу транспортировки императора от входа в кабинет. Лакей вызвал его со словами, что императтору оторвало ноги; Маркус, по его словам, тут же схватил вату, бинт, кровеостанавливающую жидкость и прочее, и со всем этим и лекарским своим помощником побежал в кабинет.
Увидев, однако, лежащего императора, он не применил почему-то ни ваты, ни бинтов, ни кровеостанавливающей жидкости, а лишь поручил своему помощнику пальцами «придавливать как можно сильнее обе бедренные артерии, биение которых было едва ощутимо», «думая этим самым сберечь хотя бы остаток драгоценной крови», сам же начал пытаться приводить императора в сознание посредством растирания висков эфиром, вдутия кислорода и нашатырного спирта. Перевязки по-прежнему сделано не было. Непонятно, почему пережатие бедренных артерий одно могло остановить кровопотерю – кровь текла из раздробленных ног во многих местах ниже колен.
- Через некоторое время появилась вторая волна врачей: Боткин, Цыцурин, Богдановский. Перевязки по-прежнему не делали. Кроме них на этом этапе в кабинет прибежали жена императора кн. Юрьевская, генерал-адъютант Баранов и другие. Потом появились цесаревич и другие дети императора, а также брат его, «красный» вкн. Константин.
- Наконец, явился хирург императора Круглевский и с первого взгляда сказал: «Положение ужасно!» Юрьевская сказала ему: «Сделайте все, что в ваших силах, чтобы спасти его», - и вот тут, наконец, «хирург принялся перевязыватьноги, чтобы остановить кровотечение»! Итак, перевязал его из всех врачей только явившийся последним его придворный хирург – Круглевский.
- После перевязки императора продолжали пытаться привести в чувство – безрезультатно; Боткин хотел сделать переливание крови (двое казаков вызвались добровольцами), но отставил этот план, так как не оставалось времени на доставку необходимых для этой операции приспособлений. Круглевский спросил у Юрьевской разрешения на ампутацию императору обеих ног, «как только Его Величество придет в сознание» - без санкции самого государя на ампутацию не решались! В таком случае зачем спрашивать разрешения Юрьевской? Ответ прост: даже придя в сознание, император был бы в совершенно неадекватном состоянии, и реально решать все равно приходилось за него Юрьевской; но пока он номинально в сознание не пришел, на ампутацию даже при этом разрешении все равно решиться никто не мог. Юрьевская немедленно разрешила ампутировать, едва император придет в сознание. Но поскольку император в сознание не пришел и явно не имел на это шансов, «было объявлено, что проведение ампутации невозможно».
Где-то на протяжении этого этапа цесаревич спросил: «Долго ли проживет страдалец?» Боткин ответил: «От 10 до 15 минут». «Вот до чего мы дожили!» - сказал цесаревич. Глаза его опухли от слез, ноэто не мешало ему думать об этикете и будущем, и он сказал Юрьевской: «Полагаю, следовало бы послать за исповедником?» Юрьевская, не хотевшая думать, что император обречен, спросила: «Зачем это?» Цесаревич обоснованно разъяснил: «Но ведь надежды, думаю, уже нет!»
Тогда позвали исповедника, и с помощью врача тот всунул в рот умирающему причастие.
В 3.30 пополудни дыхание императора пресеклось, Боткин констатировал отсутствие пульса, и Юрьевская закрыла мужу глаза. В 3.35 констатировали смерть.
Прошел ровно час с того момента, как нужно и воззможно было делать перевязку. Сделана она была примерно на 40-й-и45-й минуте этого часа.
Умер император, по общему признанию, от потери крови. Ни от чего иного. При его ранах умереть можно было либо от общего шока, либо от потери крови, либо от позднейших осложнений, включая гангрену. Шок он перенес – вообще он обнаружил в этой истории просто железное здоровье; до осложнений не дожил. Он просто истек кровью.
Юрьевская горько сетовала потом, что не было сразу сделано перевязки.
Современная судебно-медицинская экспертиза 2001 года (Ю.А.Молин) постановила следующее:
«Можно констатировать, что для своего возраста (63 года) царь сохранял хорошее состояние здоровья, что, в значительной степени, предопределило его возможность прожить определенный период времени после тяжелейшего ранения. Из почти 160 очевидцев, побывавших на месте происшествия до момента отправки раненого государя во дворец, не оказалось ни одного врача. После взрыва не были выполнены самые простые методы остановки кровотечения и иммобилизации переломов костей. Можно и нужно было применить в первые же секунды такие отработанные и технически простые для хирургов того времени манипуляции, как наложение жгутов для обескровливания конечностей, лигатур для перевязки крупных сосудов, начать борьбу с травматическим шоком, а затем — ампутацию разрушенных фрагментов нижних конечностей. Таким образом, в оказании медицинской помощи государю были допущены грубые организационные просчеты (дальняя, неправильная, без носилок и иммобилизации, транспортировка, задержка с применением неотложных мероприятий по остановке кровотечения, обезболиванию и переливанию крови, неприменение ампутации разрушенных взрывом голеней). Экстренное выполнение хирургического вмешательства непосредственно вблизи места происшествия, например, в условиях Михайловского дворца, где имелся врачебный штат, возможно, надолго продлило бы жизнь Александра II».
Дворжицкий был ранен, контужен и мог плохо соображать. Относительно же вкн Михаила Николаевича, Маркуса и Боткина (не Круглевского!) у меня лично мнение вполне определенное.
tutuskania в ВВП как римский император
alex_mandel в История шефа разведки
