так в кусок стекла, год пролежавший на дне морском, врастают кости, стрекозы, и монеты, и кудри утопленниц.

- А ты читала "Орландо"? Тебе понравилось?
- Да, хороший.
- Не пойму, это какой-то реальный исторический персонаж?
- Нет, там... А ты докуда дочитала?
- Где он влюбился в русскую княжну Сашку.
- Там дальше будет мистика и всякие приключения. А ты у Вулф что читала?
- Только эссеистику.
- Тогда возьми у нее "Миссис Делауэй", тебе должно понравиться.

Но я уже взяла историю нестареющего красавца Орландо и совершенно очарована. как, впрочем, всем, что связано с Вирджинией Вулф. Жестокой и грустной пьесой Олби , название которой вынесла в заглавие. "Часами" Каннингема, где она одна из героинь. Этой ее злосчастной судьбой. Как-то неправильно говорить про очарованность, когда речь о женщине, которую так мучают слуховые галлюцинации и чудовищная головная боль, что она входит в бурную мартовскую реку. набив карманы пальто камнями, прежде оставив мужу письмо, полное нежности, любви и благодарности. Но да, и этим тоже. Что находит слова утешения для того, чье сердце вот сейчас разобьет.

И ее эссеистика, с которой бродское: "сказав, что зачем нам двадцатый век, если есть уже девятнадцатый век" обретает весомую грубую зримость. В том смысле. что когда читаешь эссе Вирджинии Вулф о литературе и чтении, понимаешь, что все самое главное на эту тему ею уже сказано с немыслимым совершенством, а все, что будет после, сколь бы ни было хорошо - лишь тень, бледное подобие. И восхищаешься, все же веря, что когда-нибудь в каком-то из своих текстов сможешь хотя бы приблизиться к ее уровню.

"Орландо" история молодого аристократа елизаветинской эпохи. Богат, родовит, необыкновенно хорош собой, королевский фаворит к тому же, и мог бы прожить беззаботную жизнь, довольный собой во всех отношениях. Но вот беда, болен сочинительством. И вместо того, чтобы мирно состариться и почить в бозе патриархом в окружении потомков, Орландо живет триста лет, не старясь и лишь хорошея.

Переживает любовную драму, дважды впадает на длительный срок в род комы, второй раз восстает из нее... женщиной. Много путешествует, когда в ранге дипломата, когда в цыганской кибитке, кружит головы как в мужском, так и в женском облике, водит знакомство со знаменитыми литераторами всех эпох, в которых довелось пожить, влюбляется в великого воина и путешественника, выходит замуж и рожает сына, застает эру автомобилей и покупает простыни в Харродсе. В пору воскликнуть: "Что за чушь! Мужчина не может стать женщиной, прожить триста лет не старясь и вот это вот все."

Вечером, дочитав говорю дочери: "Это ведь была персонификация английской литературы, да? Сначала удел аристократов и придворных с затесавшимися в их ряды гениями как Шекспир, потом время буржуазных писателей и поэтов, потом когорта женщин георгианок и викторианок. Классицизм, романтизм, сентиментализм, реализм, модернизм. Батальные сюжеты и кровавые драмы, эра географических открытий, восточные мотивы, всякое байроническое, потом р-раз и городская проза современности."

"Ну в целом да, - она отвечает, - хотя там не только это". Они в университете это изучали, понятно. И про Виту Сэквил-Уэст, с которой у Вирджинии был роман, и про то, что она не только послужила прототипом Орландо, но позировала для иллюстраций к первому изданию романа. И про то (хотя нет, это я уже в послесловии Аствацатурова прочитала), что "Орландо" единственная книга, написание которой не стоило писательнице затяжной депрессии, в которую она впадала с каждым романом. Тяжело давалось занятие творчеством, а с этой вещью была бодра и весела.

Но мне все-таки больше нравится про воплощение английской литературы. Наверно потому что сама догадалась. Вот такая милота. И да, перевод Елены Суриц дивно хорош.

Мы стали одержимы мечтой, захватившей нашу реальность; мечта эта была ужасной и прекрасной, чудовищной в своем воплощении, так как оправдывала и прощала любое насилие.

"Читая "Лолиту" в Тегеране" одна из самых актуальных книг нынешней осени. Вопреки трендам. Ближний Восток, в отличие от Дальнего со сладенькими актерами корейских дорам, популярностью у массового зрителя-читателя похвастать не может. Вместо сертификатов на блефаропластику для улучшение экстерьера, которые южнокорейским подросткам дарят ко дню рождения, выбор иранской девушки между хиджабом, чадрой и паранджой не впечатляет. Почему тогда актуальная?

Потому что рассказывает о том, как внезапно и скоро свобода может смениться несвободой, как либеральные ценности вытесняются домостроем и мракобесием, а государство из защитника превращается в карателя, жестоко наказывающего инакомыслящих. Но если бы только об этом, книга не стала бы такой популярной, а на Goodreads, к примеру, у нее 130 000 читателей, высочайший рейтинг.

Азар Нафиси литературовед, писательница и общественная деятельница из Ирана, наследница династии ученых и политиков с многовековой историей, ее отец до исламской революции и прихода к власти аятоллы Хомейни был мэром Тегерана. Сразу после падения шаха революционные власти проводили аресты среди политиков, отец Азар также был арестован. Она вернулась на родину из Америки, где училась, а после преподавала. Покинуть Иран сумела только через одиннадцать лет.

По сути, "Читая "Лолиту" в Тегеране" хроника того страшного времени, в продолжение которого Нафиси успела поработать преподавателем кафедры Западной литературы Тегеранского университета, уволиться после того, как требование ношения хиджаба стало обязательным, дважды стать мамой, снова вернуться к преподаванию, пережить аресты и казни друзей, восемь лет Ирано-Иракской войны и наконец вернуться в Штаты, где с 1997 года преподает в Принстонском университете.

В заглавие книги, ставшей абсолютным бестселлером в Америке и переведенной на тридцать языков, вынесен опыт домашних семинаров, которые Азар вела на протяжении нескольких лет у себя дома с семеркой самых талантливых и надежных учениц. На этих встречах они изучали лучшие произведения Западной литературы, от Джейн Остен до Набокова. Не академическое занятие в строгом смысле, не книжный клуб - скорее тайное общество единомышленниц.

А вокруг творятся невообразимые вещи. Людей арестовывают за прослушивание музыки и новостей по радио, выйдя на улицу с непокрытой головой можешь быть уверена, что ближайшие годы проведешь в тюрьме и не можешь - что там тебя не казнят. Бесконечные рейды блюстителей нравственности с омерзительной лицемерной риторикой. Мотоциклетные отряды революционных исламистов, которые появлялись в районах, подвергшихся ракетным ударам, чтобы пресекать возможное недовольство, не позволяя оплакивать убитых и разбирать завалы. Поколение, не знавшее мирного неба. Смерть Хомейни и ликование, прерванное словами маленькой дочери: "Но женщины на улице по-прежнему с закрытыми лицами, значит он не умер".

История о том, как хрупкое убежище, выстроенное из книжных страниц, становится самым надежным способом эскапизма. О том, что даже в условиях, когда тебе навязывают абсурдные правила, можно находить пространства, в которых остаешься свободным человеком.

Алеф, борхесово место, где мир открывается весь разом.

Эта книга поначалу выбешивает абсолютное большинство читателей. Не исключая подготовленных, понимающих толк в постмодернизме вообще, французском в частности, питающих к автору нежность по прошлым встречам. Не потому, что книга толстая - видали мы такие фолианты, рядом с которыми эта просто брошюра. Не потому, что в ней не было ни картинок, ни разговоров - картинки есть, вернее это разного рода таблицы и таблички, но с похвальной миссией перемежать унылое однообразие текстовых блоков справляются. Что до разговоров, то действительно непривычно не видеть характерных диалогических перебивок, но разговоры таки имеются, хотя и в авторском пересказе.

Озадачивает отсутствие фабулы в традиционном смысле и невозможность вычленить героев в массе персонажей. Историй больше сотни, а героев, включая упоминающихся вскользь - больше тысячи, однако привязаться к кому-то из них, начать следовать за ним, отыскивать в его чертах знакомые и/или симпатичные, самоидентифицироваться (что все мы делаем. даже тысячу раз зная о непрофессионализме такого подхода к чтению) - всего этого не получается. Нет связности, история дробится на тысячу осколков, из которых не удается сложить слово "Вечность".

Ну, сначала так и есть, экспозиция колоссальная, сориентироваться в ворохе имен, всякое со своей историей и биографией, долго не удается, ощущаешь себя ребенком с кучей пазловых фрагментов в горстях. Однако по мере чтения едва намеченные сюжеты прорисовываются глубже, наливаются объемом и наполняются цветом, обрастают подробностями - и вот уже перед тобой картина мира, включающая множество персонажей, аналог того полотна с тысячей фигур, что писал большую часть жизни герой воннегутовой "Синей бороды". Но чудо погружения происходит с теми, кто продолжает читать, не поддавшись импульсу бросить, нацарапав в отзыве: "Чушь какая-то!" Что проще, экономит время, а при некоторой способности к язвительному острословию обеспечивает социальные поглаживания. Но если вы готовы претерпеть некоторые трудности ради возможности добавить в коллекцию действительно стоящую книгу, пойдемте со мной, я помогу разобраться как тут все устроено.

"Жизнь способ употребления" книга о доме. Шестиэтажном многоквартирном парижском доходном доме Османовской эпохи на рю Симон-Курбелье -11. По сути десятиминутный промежуток жизни всех его обитателей, включающий скрупулезное описание интерьеров всех помещений, и предыстории каждого из них (помещений и обитателей, по большей части авантюристов всех мастей, хотя встречаются среди них и люди кристальной честности). Обрамляющий сюжет таки есть, это история Бартлбута, богатого жильца. В течение десяти лет, он ежедневно брал уроки живописи у художника Валена. В течение следующих двадцати путешествовал по миру в сопровождении верного слуги и рисовал по одной акварели каждые две недели, всего пятьсот картин.

Каждая акварель почтой отправлялась Гаспару Винклеру, производителю игрушек и всяческих головоломок, живущему в том же доме, который превращает ее в пазл. В течение следующих 20 лет сам вернувшийся Бартлбут собирал по одной головоломке каждые две недели, собранный пазл отправлялся к мастеру Морелли, который сложными манипуляциями с химическими составами, разного рода коагуляторами и сверхтонкими сверхточными лезвиями отделяет акварель от картонной основы, убирая бороздки в местах соединения элементов. Возвращенная таким образом акварель отправляется обратно в порт, где она была написана двадцатью годами ранее, и погружается в раствор, растворяющий краску. Тогда от него останется только белый лист бумаги. В конце романа главные герои умирают, не доведя проект до конца.

Можно интерпретировать эту череду бессмысленных действий, заканчивающихся ничем, как заведомую тщету всех усилий и невозможность подчинить регламенту жизнь, которая течет, не сообразуясь с нашими о ней мнениями. Но когорта обитателей дома. так или иначе связанных с персонажами основной линии, каждый со своей историей: драматичной, курьезной, гротескной - все эти люди опровергают такой способ интерпретации. Они как взбунтовавшиеся куклы в театре Карабаса-Барабаса, не желают быть безвольными марионетками.

Мне кажется, что дело тут в другом. Жорж Перек, у которого Холокост отнял всю семью, а сам он чудом спасся, через всю жизнь и творчество пронес горечь утраты мира-который-сгинул. Не случайно самый знаменитый его роман La Disparition, написанный без единой буквы "е" - наиболее распространенной в латинском алфавите, на русском есть два варианта, я читала "Исчезание" которое Валерий Кислов, переведший и эту книгу, лишил очень частой в русском литеры "о". Так вот, заполнение романных пространств людьми и вещами, которые суть материальное свидетельство существования - это антитеза Перека равнодушию мира, позволяющего стереть свою часть.

"Они есть, - как будто говорит он всем своим творчеством, - Были, есть и будут, пока я о них помню. Со всеми своими причудами, нелепостью и несуразностью, красотой и уродством, умом и глупостью, сложностью и простотой. искушенностью и наивностью, со своими родственниками и знакомыми, с собаками и кошками, мантильями, буфетами, эстампиками, стоптанными башмаками и вчерашней бараниной в холодильнике".

Он противопоставляет творение исчезанию. Творит мир, пусть даже ограниченный одним многоквартирным домом, и мир его полон

Совпадение - просто объяснение, которое ждет удобного случая.

Пятая заключительная на сегодняшний день книга Кейт Аткинсон о частном детективе Джексоне Броуди после перерыва как глоток беспримесного читательского счастья. Чтение серий, особенно когда по порядку, может в какой-то момент прискучить, отправишься на поиски новых впечатлений, найдешь немало - хороших и разных. Лишь за тем, чтобы понять, что в оставленном краю было лучше и порадоваться, вернувшись.

"Большое небо" нехарактерный для этой истории скачок вперед на девять, после "Чуть свет с собакою вдвоем", лет. Спасенная из лап жестокого хозяина в прошлой книге Дидона теперь пожилая псинка, Джексон тоже немолод. Жизнь проходит, в активе ни семьи. ни дома, ни приличной суммы на счету, ни сколько-нибудь ощутимых накоплений в пенсионном фонде. Дочь от первого брака Марли взрослая и собралась замуж за отпрыска аристократического семейства, сын от скоротечного романа Натан подросток: наглый, ленивый и равнодушный - плоть от плоти эпохи консьюмеризма, как все подростки.

В целом все неплохо, на самом-то деле. Оплатить свадьбу дочери по стандартам истеблишмента он и не пытался бы, эти расходы берет на себя будущая родня ("свойственники" ), но купить ей свадебные туфли за тысячу фунтов может себе позволить. Да и Натан весь в брендовом шмотье. Специфика работы детектива позволяет брать заказы неподалеку от мест, где снимается криминальный сериал Джулии, и возможность часто забирать парня. Джексон рад крохам его внимания, кому довелось быть родителем, тот поймет.

Основная тема романа - современное рабство. Дети из социально-неблагополучной среды, попадающие в лапы педофилов и женщины из стран третьего мира. которые ищут лучшей жизни в прекрасной цивилизованной Британии, а находят койку в грязном притоне. Контора по найму иностранцев так еще хитро устроена, не предлагает золотых гор и участия в престижных и притягательных проектах. Все очень реалистично, работа горничных или сиделок, на которую англичанки не очень стремятся. Девушки верят.

Параллельно разворачивается линия Винса, нормального мужика под полтинник, который любил свою семью, оплачивал ипотеку и готов был довольствоваться малым. Пока супруга не потребовала у него развода, оставив буквально ни с чем и на работе не сократили. Осталась от прежней жизни одна сомнительная радость - поиграть в гольф, но в компании "друзей по гольфу" он чувствует себя не бета даже, а лямбда-самцом. Дочь путешествует по задворкам цивилизованного мира и угадайте, кто платит за ее уникальный опыт постижения? Бывшая жена открыла для себя радости тиндера, оставив Винсу комплекс ощущений человека, к которому жизнь повернулась задом.

Один из его гольф-партнеров Том, напротив, счастлив и доволен жизнью. Собственная компания грузоперевозок, молодая красавица и аккуратистка жена Кристал, малютка Карина от этого брака и Гарри от предыдущего (первая миссис Том погибла, несчастный случай). У Кристал в прошлом много такого, о чем она не расскажет ни под гипнозом, ни под наркозом.

И завершающим аккордом в композиции романа, Реджи Дич из второй книги "Ждать ли добрых вестей". Девочка выросла, теперь она детектив-констебль и как по мне, так просто суперский подарок постоянному читателю. И вот еще что, перевод Анастасии Грызуновой потрясающе хорош, ее неравнодушие к обсценной лексике здесь гармонично и деликатно, и черный юмор Аткинсон сверкает всеми бриллиантовыми гранями.

Это картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Oxxxymiron

Время и место действия Америка, Массачусетс середина XIX века. Девочка Мэй с родителями и двумя сестрами: старшей Эйприл и младшей Джун переезжает из Конкорда, (Массачусетс) в утопическую общину близ озера Уолден. Родители намерены опроститься и вести достойную жизнь на лоне природы. кормясь от трудов праведных. Фермерствовать, огородничать и всякое такое. Детей никто особенно не спрашивает, но им, как вы понимаете, выбирать не приходится, нужно принимать как есть.

Отсутствие водопровода и привычных удобств, скудость новой жизни и необходимость тяжко трудиться с рассвета до заката ради элементарного выживания. Старшие девочки ведут дневники, родители их к этому поощряют, но приватности частной жизни в этих условиях не существует, записи в любой момент могут быть прочитаны отцом, отчасти потому Мэй пишет в дневнике бодрое: "Встала в пять часов утра, умылась ледяной водой. Ах, как я люблю холодную воду!"

Иногда к ним заглядывают коммивояжеры, хотя родители ничего не покупают, отчасти потому, что они против излишеств, но главным образом по причине отсутствия денег (подозревает Мэй). Настоящее счастье для нее, когда приходит в гости Прекрасный Господин, он лучший человек на свете и первая детская любовь Мэй. Беседовать с ним. слушать его игру на флейте самое большое счастье для нее. Лучше только вдоволь наесться лепешек, которые печет жена мистера Тидмана, он с уважением относится к трансценденталистам, но сам в их ряды не вливается, живет с семьей в городе, как полагается людям их круга.

Про лепешки конечно недостойно транцедетальности , но что уж тут поделаешь, растущий организм требует пищи. Которой особенно-то и нет, зато бумаги и перьев дома достаточно, от этого излишества папа не отказался, и во всякую свободную минуту Мэй сбегает в письма к подруге Марте из Конкорда, в которых рассказывает о своей жизни и более откровенно, и более художественно. Так зима в ее интерпретации больше похожа не на кошмар постоянного холода в продуваемом всеми ветрами домишке, а на зимнюю спячку муми-троллей в уютной пещерке.

Говорящее название "История Мэй Маленькой Женщины" отсылает к прототипу героини, это на самом деле беллетризованный и приспособленный для восприятия детской аудиторией эпизод биографии писательницы Луизы Мэй Олкот, автора "Маленьких женщин". Папа и мама родители девочек, которые позже станут прототипами персонажей великой книги. Прекрасный Господин - Генри Дэвид Торо, тот самый, что написал "Уолден или Жизнь в лесу",чьи взгляды и жизненная позиция оказали влияние на Льва Толстго, Махатму Ганди, Мартина Лютера Кинга.

Ого! Ага, все оказывается так тесно переплетено, так оно всегда и бывает, подобие стремится к подобию, все со всеми знакомы не потому. что мир тесен, а потому, что прослойка тонка. Но писательнице в ее отнюдь не ласковом и лучезарном детстве довелось свести знакомство не только с Торо, а и с Готорном ("Алая буква"), Ральфом Уолдо Эмерсоном, Маргарет Фуллер.

Итальянская писательница, переводчица. журналистка Беатрис Мазини, не менее собственного творчества известна тем, что перевела на язык Данте книги о Гарри Поттере. Впрочем, у нее и собственных достижений достаточно: лауреат премий Андерсена, Пеппи и Эльзы Моранте за свои детские книги "Синьоры и сеньориты", "Меч и сердце", "Библейские женщины".

История робинзонады родителей Олкотт рассказана ею уважительно и с деликатной нежностью. не оставляющей сомнений, что соблазны анархии и слияния с природой в качестве идей привлекательнее, чем в процессе воплощения.

Я ему так и сказала. Что бывают дни, когда мне как будто бы ничего и не нужно, как ему, кроме бумаги с пером и книг; а бывают – когда я мечтаю о лепешках

Там, куда мы отправимся, не будет огражденного сада. Не будет горьковатого запаха апельсиновой камеди днем и окутывающего со всех сторон густого аромата жасмина по ночам. Это будет изгнание, но ведь не может оно быть хуже, чем здесь и сейчас?

Познакомиться с нобелиантом нынешнего года оказалось проще, чем с прошлогодним. Француженка Анни Эрно, о книгах которой я рассказывала месяцем раньше, уже переводилась и публиковалась на русском, спасибо Эксмо и No Kiddimg. С Адулразаком Гурной, Нобелевским лауреатом-2021 оказалось сложнее. Британский автор родом из Занзибара, хоть и пишет на самом распространенном в наших палестинах иностранном английском, прежде не переводился.

"Рай", самый пожалуй известный из его романов, вышел на Строках, где - аттракцион неслыханной щедрости - вы можете прочесть, и даже прослушать книгу безвозмездно (то есть даром). А стоит ли? Однозначно да. Роман написан в 1994 году и был номинирован на Букеровскую премию, что само по себе серьезный аргумент в пользу чтения, выдвигают на Букера лучших Это просто рассказанная история с богатым и пряным африканским колоритом, но без избытка скабрезностей, делающих невыносимым чтение "Черного леопарда, рыжего волка" Марлона Джеймса, например.

Двенадцатилетний Юсуф отдан разорившимися родителями кредитору, богатому купцу. Ему предстоит работать в лавке, выполнять мелкие поручения, быть прислугой, не получая денег, пока отец не выплатит долг. Впрочем, скорее всего этого не произойдет никогда. Относительно спокойная и более сытая, чем дома, жизнь не может компенсировать ребенку утраченного дома. и семейных отношений. Тема бездомности, бесприютности одна из сквозных в творчестве писателя, которому пришлось бежать из Занзибара, будучи немногим старше героя, когда после освобождения страны от колониального ига там произошла революция, сопровождавшаяся геноцидом арабов. Думаю, не надо объяснять, как горько это перекликается с сегодняшней нашей реальностью.

Мальчик красив, со всеми прилагающимися к красоте радостями и горестями. Люди более расположены к нему и хозяин менее строг, чем если бы был страхолюдненьким , как другой продавец индус Халил, так же взятый у родителей за долги. Тому приходится постоянно разыгрывать шута горохового, чтобы заслужить расположение окружающих. Но с подросткового возраста Юсуфу приходится постоянно быть настороже и отбиваться от непристойных предложений со стороны как женщин, так и мужчин. Что до самого подростка, то единственная его любовь хозяйский сад, устроенный по образцам прекрасных садов сказок "Тысячи и одной ночи".

Стоит упомянуть о культурных истоках романа. Без сомнений это библейская история Иосифа Прекрасного, здесь будет даже эпизод с женой Потифара и разорванными одеждами, не говоря уж об имени героя. Не менее значима мифология Черного континента, африканская экзотика сегодня в тренде, а Гурна организует эту часть максимально деликатно, не закармливая перченным супом до брызг из глаз и.носа. И конечно помянутые "1001 ночь" Литературный критик Лиза Биргер, живущая в Турции, говорит, что там очень любят книги Гурны, много переводят его и издают хорошими тиражами, возможно в силу близости мировосприятия писателя с арабскими корнями, общего для них условно "неевропейского" взгляда на вещи

Шесть частей романа: Запретный сад, Город в горах, Путешествие вглубь страны, Пламенные врата, Роща желаний, Сгустки крови - шесть этапов взросления героя на пути от ребенка до "не мальчика. но мужа", способного принимать неожиданные и наверно не самые очевидные с точки зрения здравого смысла решения. Напомню, время действия - канун Первой Мировой, в которой насильно мобилизованные африканские солдаты принимали активное участие, и финал оставляет немного в состоянии выброшенной на берег рыбы, хватающей ртом воздух.

Интересная, яркая, неожиданно актуальная книга. Не упустите возможность прочесть, перевод Любови Сумм всегда читательское счастье..

Легко ли написать биографию? Одно дело если речь о человеке. которого знают все, как было, когда Лев Данилкин писал о Ленине и Гагарине, другое - о всеобщих любимцах из круга поуже, как у Александра Ливерганта с Агатой Кристи, Джейн Остен и сестрами Бронте. В том и другом случае ответственность велика. но отблеск славы персонажа дарит энергетическую поддержку биографу. Сложнее вернуть публике прозеванного гения, как это сделала Майя Кучерская для Лескова, хотя тут обаяние незаслуженно забытого таланта тоже некоторым образом работает на паблисити книги.

И совсем иное писать о человеке, настолько себя запятнавшем,что он как-бы стерт из коллективной памяти: современники исключили его из числа людей. достойных упоминания, а потомки вовсе не знают. За такой непростой труд взялся Алексей Варламов и справился блестяще. Василий Розанов был одной из самых одиозных фигур Серебряного века enfant terrible творческой тусовки. Словно сотканный из противоречий, столь же талантливый и работоспособный, сколь аморальный и беспринципный; семьянин и ниспровергатель устоев; непривлекательный внешне и магнетически притягательный; соединение бытовой юдофилии с идеологическим антисемитизмом; воинствующий антиклерикал и истовый христианин.

Со значимыми фигурами и не бывает так, чтобы одним цветом: в чем-то плох, в другом хорош - все как с обычными людьми. Но у тех, кого вспоминаем с любовью и уважением, достоинства перевешивают недостатки, кого с ненавистью - наоборот. Розанова забыли. Он писал много и говорят хорошо писал, но вот, как и не было. Может плюсы с минусами взаимно уничтожились и распылили человека?

Ребенок из очень бедной многодетной семьи, с детства познавший унижения нищеты и проблемы, доставляемые сексом. Нет-нет, никаких скандальных откровений, связанных с педофилией. Мать всего лишь сдавала комнату студенту и сожительствовала с ним, Разница в возрасте была солидная, ее старшие дети немногим моложе милого друга, тот тянул из возрастной любовницы пенсию, на которую семья могла бы существовать если и не в достатке, то хотя бы сносно, строжился над детьми, а когда любовница заболела - бросил ее. И ухаживать за матерью досталось Васе, а там такого рода болезнь, что не только судна выносить, но и спринцевать приходилось. Просто представьте. Вот как-то так.

В первом браке с Аполлинарией Сусловой Розанов отыгрывает тот же сценарий, жене 40, мужу 24. Она в прошлом любовница Достоевского и нет, вопреки предположениям некоторых биографов, это не было "женитьбой на Достоевском", чтобы таким странным способом приобщиться к любимому писателю. Просто для него она была блистательной женщиной, звездой среди гнилушек его круга, да к тому же знавшей самого Достоевского. Отношения портятся, чего проще развестись, но нет, жена не дает развода, а он уж и женщину хорошую встретил, которую полюбил всем сердцем,молодую вдову с ребенком.

Он был каким-то таким, органически не созданным для прямых путей. Подложное венчание с Варварой Бутягиной, за которое по закону и в Сибирь могли упечь как двоеженца, за бешеные деньги и все равно незаконное, после вечный страх, что детей объявят незаконнорожденными, что перед ними будут закрыты пути в жизни. Звериное желание оберечь своих от скверны и отсутствие элементарного понятия границ допустимого в разговорах с друзьями, да в собственных сочинениях. Ратовал за святость семейных уз, а едва набрав популярности, пустился в разврат.

Восхищался евреями, их семейственностью, взаимовыручкой, интеллигентностью и начал эту мерзкую писанину с делом Бейлиса. Ладно бы еще сам извалялся в дерьме - втянул в эту гадость Флоренского, который дружил с ним и пытался обуздать темперамент. И теперь, век спустя, стоит упомянуть этого святого человека, тотчас вспоминают не план ГОЭЛРО, у истоков которого стоял, не агар-агар и микройод, способы синтеза которых из бросовых прежде водорослей разработал, не тысячу чудесных писем семье с Соловков, и не мученическую смерть - нет, скажут: "А, Флоренский, это который "кровь христианских младенцев" Вот ненавижу! И не говорите про "скажи кто твой друг", некоторые люди с нами не потому, что внутренне суть такие же, а в качестве кармического злосчастия.

Автор не ставит целью починить безнадежно испорченную репутацию, но, в лучших традициях биографической прозы представляет своего персонажа во всем многообразии проявлений и если бы не Флоренский, я-читатель наверно в чем-то посочувствовала бы этому жалкому человеку. Алексей Николаевич Варламов не впервые обращается к истории российской культуры начала ХХ века и к такого рода маргинальным фигурам. У него есть биографическая книга о Распутине, есть роман "Мысленный волк", где тот фигурирует вместе со многими реальными историческими персонажами, если мне не изменяет память. там и Пришвин, о котором Варламов тоже писал ЖЗЛ, и исключения которого из гимназии Розанов добился, будучи его учителем. Вот так тесен мир.

"Розанов" в коротком списке премии Большая книга-2022, это интересная умная многоплановая вещь, достойный претендент на победу. И до конца ноября Литрес предоставляет свободный доступ - не упустите возможности.