Кровь моя холодна,
холод ее лютей
реки, промерзшей до дна,
я не люблю людей.
Бродский "Натюрморт"

Между пре-рецензией и пост-рецензией большая разница: пост- рассчитана на круг посвященных которыми роман уже прочитан, хитросплетения сюжета обдуманы и настало время обратиться к обсуждению образного ряда, языка, литературных приемов; пре- когда книга только появилась, а ты уже прочитала и хочешь поделиться впечатлением, но скована рамками обязательств не раскрыть ненароком секретов, не испортить удовольствия тем, кто прочтет за тобой.

Для детектива это актуально вдвойне, "Чернильно-черное сердце" (The Ink Black Heart):1. детектив из серии, любимой миллионами, от писательницы, читаемой сотнями миллионов; 2. вышел буквально на днях, и в ближайшее время интерес к нему будет только расти. Потому фабулы в моем рассказе, уж не обессудьте, будет минимум. Восторгов больше, они не возбраняются.

C шестой книгой о Корморане Страйке и Робин Элакотт, написанной под псевдонимом Роберт Гэлбрэйт, Мама Ро верна себе. Помните историю, ставшую ее визиткой, когда Стивен Фрай, в то время уже любимец нации и человек-легенда, озвучивая первую книгу подросткового фэнтези малоизвестной писательницы о мальчике-волшебнике, споткнулся о некую неудобочитаемую фразу? Великий человек снисходительно предложил автору переформулировать, Джоан Роулинг не только отказалась, но еще и вставила это зубодробительное словосочетание во все следующие книги о Гарри Поттере, озвучил которые, как вы уже догадались, тот же Фрай.

За "Дурную кровью" - пятую книгу серии, ей пеняли, что романы становятся все толще, детективу, мол, такое не к лицу. Что ж, число страниц шестого романа больше, чем у пятого. Сразу же успокою тех, кого идея тысячестраничного кирпича приводит в ужас. Значительную часть составляют страницы сетевых диалогов, графически выглядящие как столбик детских стихов посреди чистого листа, где содержание беседы умещается в полтора десятка строчек, остальное - формальности сетевого протокола (никнейм, такой-то присоединился к беседе, такой-то покинул разговор, приватный канал закрыт). В части собственно действия, как всегда у Гэлбрэйта, вы будете проглатывать страницы десятками, не успевая оглянуться.

Выход предыдущей книги совпал с началом сетевой травли за трансфобию? Что же, вот вам история о мерзких сетевых троллях, которые, не умея создать своего, уничтожают творцов. Писательница говорит. что идея написать об этом пришла к ней задолго до харассмента, а черновик романа был закончен в 2016 году, и я ей верю. Во-первых потому, что идея витала в воздухе, имя легион, желающим заявить о себе близостью к знаменитостям или охаиванием их. Во-вторых, потому что модный писатель всегда трендсеттер, предугадывает будущее и попадает в резонанс к читательским ожиданиям, оттого и востребован, в данном случае все печально сошлось.

Итак, в агентство Страйка является встрепанная особа, производящая впечатление психически неадекватной: волосы сбились колтуном, одета черти-как, но поверх дизайнерское пальто и сумка за тысячу фунтов. Представляется Эди Ледвелл, создательницей культового ютубовского мультсериала про Харти - чернильно-черное сердце. живущее на Хайгейтском кладбище среди таких же непонятных фриков, вроде депрессивного могильного червя, говорящей сороки-воровки, призрака бумажно-белой девушки, в которую Харти влюблен, деструктивного Дрека.

Мультик, пронизанный мрачным юмором который начинался как их с соавтором развлечение для узкого круга, скоро сделался популярным, потом мегапопулярным, лег в основу фанатской сетевой игры "Игра Дрека" основатель(ница?) которой, некто под ником Аномия вскоре открыл на Эди сезон охоты. О молодой женщине распространялась среди ее поклонников чудовищная ложь, которой было тем труднее противостоять, что среди этих бредней попадались вкрапления действительно правдивой интимной информации, которую могли знать только один-два истинно близких человека. Теперь. когда стало известно. что мультик собирается купить Netflix, уровень агрессии преследования превзошел все пределы, вплоть до угрозы убийства.

Эди просит Робин найти и остановить Аномию, она готова хорошо заплатить, но в агентстве много работы. а киберпреступления - не то, на чем они специализируются, есть более компетентные коллеги, к которым Робин ее и отправляет. На следующий день Ледвелл и ее соавтора находят на Хайгейтском кладбище. Оба сначала оглушены электрошокером, потом им нанесены ножевые рану, в случае Эди смертельная, Джош жив, но серьезно покалечен и теперь уже найти Аномию их нанимают серьезные люди, заинтересованные в том, чтобы сделка состоялась.

Одновременно в агентство является экс-пассия Страйка Шарлотта с известием, что муж начинает против нее бракоразводный процесс, называя соответчиком Корморана на основании голых фоток. которые она слала ему, будучи замужем. А кто у нас муж? Правильно. особа, приближенная. А с истеблишментом бодаться ни в какой стране не легко-и-приятно. Вдобавок, нынешняя пассия Страйка ревнует к Шарлотте. Робин, работе. Вдобавок он в очередной раз повреждает культю...

В общем, все как всегда: Робин и Страйк прекрасны, от романа не оторваться, Роулинг лучшая (и пошли они все!)

Мы все время говорим, что Лев Толстой написал то-то и то-то, но какая доля труда, была вложена во все это его женой?

Я всю жизнь была убеждена, что ильфо-петровский, мем про графиню, бегущую лицом, означает утрированную драму в стиле немого кино, где на мертвенно-белом лице черные круги глаз, героиня заламывает руки, красиво изгибает стан, лишается чувств, а потом вот это вот все. И не знала, что это фрагмент подлинной телеграммы журналиста Н.Е.Эфроса в газету "Речь" от 28 октября 1910 года - дня, когда Лев Толстой тайно ушел из Ясной поляны Соавторы возможно читали брошюру "Смерть Толстого", где текст телеграммы приведен полностью, запомнили кусочек про графиню и пруд, после вложили в уста Остапа.

В реальных событиях, предшествовавших телеграмме, ничего смешного. Если выбирать между жанрами античного театра, здесь не комедия, а трагедия. Речь о попытке самоубийства Софьи Андреевны, которая нашла записку, оставленную графом. Записку что подвела итог сорока восьми годам брака, в котором была мужу верной женой и преданной соратницей, заботилась о нем, как ни об одном из детей, коих родила тринадцать, пятерых похоронив в раннем детстве. И вот, на седьмом десятке оставлена им и лишена наследства, дети отвернулись от нее, на сердце свинцовая тяжесть, жить незачем и хочется одного - покончить с этой мукой.

Утопиться графине не дали, спасли. Уход Льва Николаевича стал роковым для него: в поезде простудился, простуда перешла в воспаление легких и, спустя неделю умер на станции Астапово. Уходил, потому что не мог жить с ней. Без нее не смог жить. Не "Ромео и Джульетта", не "Филемон и Бавкида", а история несчастной по-своему семьи. Прежде счастливой, хотя и не похожей, вопреки началу великого романа, ни на какую другую. Счастливые семьи, знаете ли, тоже счастливы всякая по-своему. В этой счастье цвело, лелеемое ею, пока не вмешались обстоятельства неодолимой силы. Духовные искания Глыбы, матерого человечища не по силам оказались любящей женщине.

Все мы довольно много знаем о Льве Толстом и почти ничего, кроме того, что быть женой гения тяжкий крест - о ней. Говорят, что довольно долго бытовало мнение о корыстной истеричке, доставшейся в жены святому человеку. Мне с такой оценкой Софьи Андреевны спознаться не пришлось. Говоря о ней, вспоминали переписанную вручную не то восемь, не то двенадцать раз "Войну и мир"! Тринадцать детей - это ж сколько ей, бедненькой, приходилось родами мучиться, а сколько беременной ходить! Обязательным номером программы шло толстовское распутство, которое графине приходилось терпеть.

О последнем: "Неправда, - говорит лучший биограф Толстого Павел Басинский, и я ему верю, - Это был брак, в котором ни один из супругов никогда не изменил другому". Откуда такая уверенность? Есть основания, то было уникальное супружество, совершенно прозрачное. в котором муж и жена писали друг другу длинные письма, вели дневники, после дневники вели дети, жизнь семьи протекала на глазах друзей и знакомых, но главное - не таков был Толстой. А как же добрачный дневник? Это, впрямь, было чудовищной глупостью, дать цветику лазоревому, нежной невесте, прочесть историю своих похотей. Но таким уж он был, бескомпромиссно честным, даже там, где лучше бы промолчать.

"Соня, уйди" Не биография Софьи Андреевны Толстой, скорее живой разговор о том, какой была женщина, без которой у нас не было бы такого великого писателя каким мы его знаем сейчас. "Анна Каренина" потеряла бы немыслимо обаятельную сцену сватовства Левина к Китти Щербацкой (помните. с буквами?). Да и всей линии Левин-Китти, этой гармоничной антитезы разрушительным страстям Анны-Вронского не было бы, потому что она вся про Л.Н и Сонечку Берс

Наташа Ростова тоже не была бы той, которую любим в "Войне и Мире". Детали жизни и домашнего быта Ростовых перекочевали в роман из повести "Наташа", которую Соня Берс написала подростком. Да и само имя, как вы можете видеть. Что, тоже писала прозу? Да, и пусть ставить сочинения Софьи Андреевны рядом с книгами графа было бы смешно, но ее дневник совершенно предвосхитил исповедальную женскую прозу конца двадцатого века и совсем современный автофикшн. Без преувеличений, некоторые страницы читаются как триллер, а над другими обливаешься слезами.

Умная, сильная, храбрая, деловая, по-матерински заботливая, бешено ревнивая, нежная и отчаянно нуждавшаяся в ответной нежности, она взвалила на себя воз забот о семье, доме, поместье, детях и безропотно тащила, будучи перманентно беременной. Я знаете, представляла дом в Ясной поляне подобием дворца, с колоннами у входа, высоченными потолками, огромными залами и анфиладой комнат. На самом деле господский дом не маленький и двухэтажный, но для семьи из десяти человек тесноват, а бывали ведь еще гости, жила прислуга, и ни о какой роскоши речь, совершенно точно, не шла. Аскет граф, представьте. писал свои романы, сидя на детском стульчике, обеспечивая минимальную дистанцию между глазами и листом бумаги, он был сильно близорук, а очков не любил.

Образ этой удивительной женщины, живой и противоречивый, удалось воссоздать не в последнюю очередь благодаря соавторству, в котором Екатерина Барбаняга выступила носительницей женского взгляда на происходящее. Книга выстроена как диалог, тонкие точные умные реплики Кати идеально дополняют картину. На редкость удачное сотрудничество, браво и спасибо!

Публика попятилась, раздались возгласы ужаса. На подиуме танцевало нечто. И люди бросились к дверям, давя друг друга. Вскоре клуб опустел. Убежали все – официанты, охрана, диджей. На полу в глубоком обмороке лежали две девушки и один мужчина.

С тем же постоянством, какое сводит смысл большинства реплик после выхода новой пелевинской книги к: "Пелевин уже не тот", читатель реагирует на нового Сорокина формулой: "все тот же". Смысл, при внешнем различии, идентичный - вы перестали нас удивлять. Один больше не забавляет меткими остротами, которые тотчас уйдут мемами в народ, второй не искушает термоядерной смесью цинизма и нежности.

Так-то они и не давали обязательств до скончания века забавлять нас и шокировать, но читатель ждет уж рифмы "розы" и noblesse oblige: назвался культовым писателем - полезай в кузов читательских ожиданий. Название сборника короткой прозы "De-feminis" равно можно интерпретировать как "О женщинах" и "Отмена феминизма" - так и так не ошибетесь. Всякий рассказ о женщинах и за редким исключением они предстают чем-то, вроде зловредных насекомых, паразитирующих на мужском мире, готовых ужалить и впрыснуть яд, взамен выпитой крови.

Девять историй женской творческой несостоятельности ("Татарский малинник", "Золото ХХХ"); неспособности к самостоятельному мышлению, выражаемой упорством в глупых суевериях ("Жук", "Гамбит вепря"); реваншистских настроениях ("Вакцина Моник", "Странная история", "Пространство Призмы", "Две мамы"). Несколько выпадает из общего настроения "Сугроб", странная лавстори, в которой мужчина и женщина равноправны, хотя и здесь злодейкой с отравленным не-скажу-чем выступает женщина, и женщины горячо поддерживают то, что приведет к роковым последствиям, в то время, как осторожные отцы против.

Зато я теперь поняла особенность сорокинской прозы, которая делает ее такой нездешне-завораживающей. Это взгляд на людей с точки зрения обитателя четвертого измерения, мыслящей гектаэдра или усеченного конуса. У Брэдбери есть рассказ "И все-таки наш", где из-за сбоя в родильной машинерии будущего человеческий ребенок рождается голубой пирамидкой. Так вот, Владимир Сорокин, внешне совершенно человек, замечательно привлекательный по стандартам человеческой красоты, но на людей и человеческий мир смотрит, словно бы из стерильного, герметичного, геометрически гармоничного мира кубов и призм.

Сделанное в начале карьеры наблюдение, что карьера в творчестве в этом мире менее прибыльна, но и менее рискованна, чем в бизнесе или политике, что нижние грани по непонятным причинам привлекают больше внимания, чем верхние, а поглощение одними фигурами других табуировано, но вызывает наибольший интерес - легло в основу успеха. Дальше только поддерживать.

Эпатажный Сорокин образца "Нормы" и "Сердец четырех" перелился в философствующего и стилистически изысканного автора"Льда" "Метели" и "Теллурии", а дальше обратился шаром и катится по накатанной колее "Манарагой", "Доктором Гариным", этим сборником. Относя легкость скольжения на счет достигнутого мастерства, а не того, что колея под уклон.

Что ж, мы получили такого Сорокина, какого заслуживаем.

В привычном нам с вами, читатель, темпе коммуникации мы можем регулировать процесс удовлетворения биологического любопытства. Людям, подключенным напрямую, пространство внутри контакта оставляет очень мало места для дипломатии.

Ася Михеева не из тех авторов, которые разводят со своим читателем китайские церемонии: вот здесь ступенечка неизвестного понятия, не споткнитесь; а тут у нас верхняя притолока профессионального сленга космолетчиков низковата - не расшибите лба; а во всех проблемных местах я подстелю соломки обильных объяснений - пользуйтесь. Нет, она берет тебя за шкирку, как щенка, и швыряет на глубину. Выплывешь, хорошо, потонешь - не судьба - никто не обещал, что будет легко.

Я могу ошибаться, но кажется, "Границы сред" космоопера, действие которой распространяется более, чем на один выпуск. То есть, я практически уверена в этом. Потому что нельзя же вот просто так взять и бросить читателя с ценнейшими сведениями, почерпнутыми большей частью самостоятельно, о жизненном укладе отдаленного будущего, о сингулярности, об особенностях человеческих и нечеловеческих отношений, о быте галактических бродяг варперов.

Тут как в песне: "И две тысячи лет война, война без особых причин". Это для того, чтобы вы не спрашивали, почему в высокотехнологичном мире будущего не уничтожено главное мировое зло. Просто потому, что разрушение такая же равноправная часть основополагающей триады, как созидание и сохранение. Просто потому что для сингулярностей, живущих совершенно по иным, чем человеческие, законам, столкновение интересов не менее характерно, чем для примата, впервые в истории взявшего в руку палку, чтобы направить против собрата.

В центре повествования мать и дочь, Амалия и Майя Циклаури, потомственные военные. Для женщин, исполняющих мужские, в традиционном понимании, роли, в здешнем мире феминитивы: майора, бригадира, командира, капитана - сначала диковато, но к финалу привыкаешь (это к вопросу адаптивности рядового читателя к незнакомым реалиям). Амалия с матерью, спасаясь от очередной галактической войны, беженками перемещаются в другой галактический кластер, где демографическая яма, потому женщин туда принимают, но с условием - быть беременными.

Подросток Амалия проходит процедуру искусственного оплодотворения, как все беженки. Выйдя из анабиоза сильно беременной, узнает, что транспорт уничтожен противником, мама погибла, сама она спаслась чудом. От предложения прервать беременность отказывается, тот живой комочек, что внутри нее, единственное родное существо. В дальнейшем, Амалия, а потом и ее дочь Майя будут служить семье сингулярностей, к которой принадлежал спасший их корабль, а их отношения с коллегами по работе, с членами сложных разветвленных семей, с любимыми мужчинами, станут если не стержнем, то гибкой стяжкой, на которую нанизана фабула.

Несколько слов о технологической сингулярности от Михеевой. Она кардинально отличается от психоделики Дукая, наукообразия Райаниеми, экономики 2.0 Стросса. Здешняя сингулярность с максимально человеческим лицом. Не глобальное нечто, объявшее мир и данное в ощущениях действующей реальностью, но локальные образования, вплоть до того, что взаимодействуют между собой по типу, который нам проще всего называть родственным.

Заботливый, по материнскому типу интеллект, обеспечивает мгновенное взаимопонимание между всеми членами группы, при этом оставляет столько личного пространства, сколько потребно каждому в сочетании места-времени. В случае необходимости мобилизуя способности членов сообщества в полном объеме.

Отношения между сингулярностями далеко не так просты. как можно было бы подумать, исходя из посыла, что проблемы взаимоотношений характерны только для существ из плоти и крови. Емкое выражение"мозг .бать" обретает в этом случае болезненную вещественность, а последствия стирания границ сред в некоторых случаях для ИИ не менее травматичны, чем для человека.

Интересная, интеллектоемкая, трогательная хотя довольно непростая для понимания вещь.

Одна есть Земля – Россия… Один народ – русский… Которые финны, немцы, болгары – они тоже русские…

Выбирая, прочесть Проханова или Зиновьева, я взяла бы второго, но "Зияющие высоты" уже читала несколько лет назад. Странно теперь вспоминать, что тогда. в сентябре 2018, уверена была - к глупости и подлости совка возврата не будет. потому что не может быть никогда, потому что никто в здравом уме и трезвой памяти не захочет вернуться к убожеству, унижению, перманентному двоемыслию. Я и горевестника Быкова воспринимала тогда не иначе, как паникером-надоедой - вот опять заладил об опасности реваншизма. Что ж, не мой здравый смысл, а его пессимизм оказался ближе к действительности, похоже нас ждет Союз-2.0.

Предмет мечтаний и упований героя "Господина гексагена", отставного генерала разведки Виктора Белосельцева. О, даже так, целый генерал? А вы как думали, фирма веников не вяжет, мрачноватое продолжение "фирма делает гробы" тоже окажется кстати, но не будем забегать вперед. Уж если герой, так пусть максимально приближенный к образу супергероя, пришедшему с ненавистного Запада. Разведчик, в отменных физических кондициях, опытный и зрелый, но еще ого-го, не обременен семьей, в быту скромен - старенькая черная "Волга" да коллекция бабочек (салют, Владимир Владимирович), которую собирал на спецзаданиях в экзотических странах. Есть квартира в центре Москвы, но это по статусу положено. Идейный.

Горячее его сердце обливается кровью от того, какую державу просрали. Зря, выходит, он в горячих точках горячую кровь проливал? Чтобы страна корчилась, придавленная раздвоенным копытом временщиков торгашей? Чтобы одурманенный водкой и телевизором народ тупел и слабел, вымывая без того небогатый генофонд? Доколе! В резонанс к его негодующим настроениям входит приглашение бывших коллег поучаствовать в возвращении милой сердцу страны. Неужто возможно? - изумляется Белосельцев. - Мы еще и не то сможем, это им только кажется, что они всем управляют, на самом деле невидимые рычаги в наших руках, и будьте уверены, мы своего не упустим, спасем Родину!

И герой принимается истово участвовать в авантюрах "Суахили", таково кодовое название операции по предоставлению счастья для всех, даром. и пусть никто не уйдет обиженным. На самом деле обиженными уходят сначала генеральный прокурор, имевший неосторожность копать под коррумпированную власть - его репутацию разрушают при помощи Белосельцева, потом генерал армии, взятый чеченскими боевиками в заложники, потом премьер, ручавшийся за безопасность генерала, потом солдаты, брошенные на его освобождение, солдатов жальче всего.

Герой переживает и рефлексирует, (автор пытается уверить нас, что совесть спецслужбистам не ампутируют еще на стадии куколки), что, впрочем, не мешает ему наслаждаться жизнью на роскошных банкетах и празднествах в обществе сильных мира сего. То и дело прозревая в очередной властной фигуре киборга, звероящера или вовсе демона. Промежуточной целью товарищи по оружию объявляют Виктору приведение к власти Избранника "из наших", который должен сменить одряхлевшего Истукана. Окончательная легитимизация произойдет, когда в ответ на взрывы чеченскими террористами нескольких многоквартирных домов, Россия проведет победную (на сей раз) войну на Кавказе с разрушением Грозного и уничтожением полевых командиров, которых мы будем "мочить в сортире". Попытка Белосельцева предотвратить взрывы окончательно убеждает его в сговоре членов "Суахили" с террористами, а беззастенчивость, с какой боевые товарищи вступают во владение имуществом поверженных олигархов, открывает глаза на то, что никакого возврата милой сердцу страны не планировалось, его использовали втемную, сделали марионеткой.

К счастью, на всякое действие находится противодействие, и "Суахили" противостоит не менее сильная безымянная группировка ГРУ, которая в финале уладит все наилучшим образом. Бред? Еще тот. Ксенофобская антисемитская, реваншистская книжка, которой хочется простить конспирологичность и чудовищность сентенций за разоблачительный пафос, роскошный язык, яркую метафоричность. Пока не задаешься целью проанализировать , посредством каких методов и приемов она создана.

Проханов мастер слова и потерянный рай прекрасного советского прошлого у него всегда в ностальгической розовой дымке,на отдалении, без конкретики. Вот такие были наши чудесные свершения, такие гидроэлектростанции, заводы и профилактории строили, такие ракеты запускали. Вот рабочий с молотом, колхозница с серпом, инженер с тубусом, врач в белом халате и шапочке, ученый с расщепленным атомом на раскрытой ладони. "Вот понятная честная разумная жизнь, - как-бы говорит он, - Которой нас лишили, отобрав у каждого счастье быть частью сильной державы".

Тут главное - держать дистанцию, не позволять читателю приблизиться и вспомнить серое убожество и неустроенность повседневности, всеобщую вовлеченность в коррупционные схемы плановой экономики: воровство на нижних уровнях и приписки на более высоких, повсеместное взяточничество товарный дефицит, очереди, угрюмое беспросветное пьянство. Порядок вещей, при которых главным человеком был не ученый и даже не артист, и уж точно не пролетарий, а директор базы, завмаг, продавщица.

Говоря об условном дне сегодняшнем (роман написан двадцать лет назад) Проханов глушит контрастами: вот жирующие хозяева жизни, а вот несчастный забитый народ, у которого отняли возможность честно трудиться. Женщины на рынке или на панели, дети беспризорники, мужики спились. Снова без конкретики и приближения, которое опрокинула бы его манипулятивные построения. Да, в девяностые было нелегко и пришлось пережить слом тектонических плит, но мы получили надежду построить правовое общество. где гражданин может отстаивать свои права, и тогда это удавалось. Возможность самостоятельно выбирать жизненную стезю, а выбрав, добиваться достойной жизни, хотя приходилось много работать и быстро поворачиваться. Первый опыт массового осознанного родительства тоже пришелся на поколение миллениалов - в прежней жизни родители физически не могли столько заниматься детьми, отдавать их на спорт, языки, развивающие практикумы.

Всего этого - обычной жизни нормальных людей, составляющих большинство популяции, в книге нет. Есть два полюса: выброшенные на обочину жизни маргиналы, вроде юродивого "Гастелло" Николая Николасовича; опекаемых им беспризорных детей, которых чечен Ахметка продает извращенцам; его дочери, валютной проститутки Вероники, дивной красавицы в начале и санитарки, отправляющейся замаливать грехи неправедной жизни на чеченскую войну в конце (такая, право, несусветная чушь) . Это один полюс. Второй - власти предержащие.

И уж тут автор не стреножит своего Пегаса, позволяет ему резвиться среди янтарных, прозрачных на просвет балыков, гор икры на серебряных подносах, пирамид экзотических фруктов, истекающих ароматным соком кусков отборного мяса и прочей гастрономической хрени, откушав которой и запив дымным виски, медового оттенка коньяком, чистой как слеза водочкой Белосельцев противостоит бесовской силе. Прохановскому таланту еда ближе радостей предметного мира, говоря об одежде, интерьере, даже автомобиле, он чаще всего ограничится цветом или маркой, но застолья описывает так подробно, что запах и вкус, вещность текстуры и фактуры словно ощущаешь, читая. И путь к сердцу через желудок - еще одна из причин, по которой книга хорошо читается, несмотря на убогую конспирологичность, юдофобство, горы громоздимых нелепиц и явную манипулятивность.

Резюмируя: вещь, столь ужасная, что переходит в свою противоположность. Прочла и не жалею, немного утешает мысль, что Александр Андреич, дожив до сегодняшнего воплощения своих мечтаний, не возрадуется.

Любовь слепа и нас лишает глаз.
Не вижу я того, что вижу ясно.
Я видел красоту, но каждый раз
Понять не мог, что дурно, что прекрасно.
Шекспир, Сонет 137

Неожиданное "Любовное чтиво" в заглавии порождает когнитивный диссонанс еще до начала чтения: чтиво может быть криминальным, если любовный - то роман. Мир, из которого любовь уходит водой в песок, странно сентиментален по отношению к ней, и оставляет ей это убежище в номинальной романтике. Приравняв на старте любовное чтение к бульварщине, книга задает ироничный в отношении содержания тон, заранее дистанцируя автора, человека солидного, от написанного.

И да, Павел Басинский писатель состоявшийся, серьезный, обласкан критикой, отмечен премиями, любим читателем. Не только из рудиментарного наследия читающего совка, но вполне себе современным, "Подлинная история Анны Карениной" совершенный книжный хит этого года. Подумать странно, чтобы такой человек всерьез занялся материями столь низкими - затем и дистанция. Затем и форма "рукописи, найденной в бутылке".

На читательскую встречу с немолодым известным писателем приходит юная дева, пожирает влюбленными глазами, просит об интервью: "Если вы согласитесь, меня точно возьмут в штат". Обычно несговорчивый, Иноземцев неожиданно соглашается. Девушка приходит к нему домой и остается жить. Нет, они не спят вместе, только делят кров, Вика также взяла на себя хозяйственные заботы. Нет, малышка явилась не в семейное гнездо, отношения с супругой у писателя давно разладились, эту квартиру он купил еще прежде, в качестве холостяцкой берлоги.

Помимо забот о вкусном питании Иноземцева, Вика работает редактором в том же издательстве, где публикуется ее кумир. И снова нет, он не помогал, сама устроилась. что для провинциалки без образования нереально, но у нас же тут любовный роман, а они с правдой жизни обычно имеют мало общего. Отношения, замешанные на взаимном притяжении. густо приперченные ревностью партнера, независимостью партнерши, протомленные на медленном огне нереализованного желания (в полном соответствии с законом жанра) осложняются избирательной амнезией Иноземцева.

Он подвержен выпадениям памяти, воспоминания о наиболее важных моментах биографии начисто стираются, зато незначительные детали запоминаются с гипертрофированной подробностью. Последнее еще более странно, особенно имея в виду его профессию, в которой память играет не последнюю роль, но у нас тут чтиво, не забыли? А к заведомой бульварщине требования повествовательной логики неприменимы.

Пересказать сюжетные коллизии немыслимо, одно только тэговое перечисление займет абзац. Литературный критик Басинский обращается с элементами романной конструкции с профессиональной сноровкой сценариста. рейтингового сериала Но поверьте, скучно не будет ни минуты. Наивный читатель получит удовольствие от предельно закрученной интриги и "страстей". Искушенный, помимо нарративных радостей, может сыграть в классификацию жанровых клише и ловлю отсылок к культовым артефактам: от "Камеры обскура" и "Мастера и Маргариты" до "Вертикали" и "Криминального чтива".

Получилось? Скорее да. Ждем от Павла Басинского чего-то подобного в дальнейшем? Скорее нет.