Рискнуть и отправиться за интересным, а не за тем, в чем ты уверен.

Четвертая книга Стефана Анхема окончательно перестает быть привычным скандинавским детективом с непременной расчлененкой и прочим кровь-кишки-доброта, переходя на иной качественный уровень - саги о воине Света.

В отличие от абсолютного большинства историй с продолжением, где всякий сиквел заведомо хуже начала, романы Фабиана Риска словно бы должны были набрать оборотов, прежде, чем воссиять во славе. Тема Риска-семьянина, который стремится сохранить единство расползающихся как тараканы ближних, внезапно перестает быть утомительной и скучноватой, освещаясь сиянием миссии.

Злодеи, меж тем, не дремлют, к традиционному маньяку - здешний фаталист с обсессивно-компульсивным расстройством, добавляются шведские неонацисты, люто ненавидящие мигрантов; мигранты, активные в создании этнических преступных группировок; дебил педофил; талантливый беспринципный хакер и свой брат-полицейский - оборотень в погонах.

Впрочем, последняя линия долгоиграющая, началась в первой книге и до сих пор длится. Все компактно упаковано в элегантный сюжет. Хотя, не могу не согласиться с Игорем Князевым, страсть здешних героев к одиночным несогласованным эскападам неистребима. Вообще, значительная часть обаяния этого цикла связана с исполнителем аудиоверсии, Князев великолепен.

К огромному сожалению, в этой книге мало, практически нет датчанки полицейской Дуни Хугер, о которой мы узнаем лишь опосредованно. Что ж, есть еще один повод ждать продолжения, должна же она поквитаться с мерзавцем-шефом и побороть всемирное зло на датской части Скандинавского полуострова.

Курс адаптации рассчитан на то, чтобы помочь жителю Бешеля справиться с потенциально травмирующим фактом самого пребывания в Уль-Коме, с необходимостью не-видеть места, где прожил всю жизнь, и видеть здания, которых не замечал в течение десятилетий.

Помните, в одном из первых рассказов о Шерлоке Холмсе, Холмс говорит Ватсону, что можно смотреть, но не видеть, и именно такой способ восприятия выбирает большинство людей в большинстве обыденных ситуаций. Да вы и сами легко можете в этом убедиться. Попробуйте описать в подробностях, что видели сегодня по дороге на работу. Уверена, все сольется в неразличимый фон с одной-двумя яркими деталями: кто-то все время обгонял или дама на соседнем сиденье злоупотребила парфюмом.

Предположим, то проходная ситуация с чужими людьми, но если попытаетесь описать то, что видите изо дня в день, расположение предметов в собственной кухне или спальне, а потом сравните реальность с описанным по памяти, вас тоже ждет немало сюрпризов. Исключение составят люди, профессионально тренировавшие внимание. Так вот, в романе "Город и Город" в положении специально тренированных все. С той разницей, что навык, с детства культивируемый у жителей этих городов, несколько сложнее. Он в выборочном видении (ударение на второй слог).

Два города: Бешель и Уль-Кома делят одно и то же физическое пространство. Немного похоже на параллельные миры, но не совсем так. Или совсем не так. Это очень необычная, революционная концепция. впрочем, Чайна Мьевиль долго будет тем любезен народу, что виртуозно умеет создавать подобные.

Они разные, в них говорят на разных языках, пользуются письменностью, опирающейся в одном случае на латинский, в другом - на кириллический алфавиты. Бешель чуть отстаёт в техническом развитии, Уль-Кома опережает. Некоторые дома на бешельских улицах имеют второй выход в Уль-Кому, на дороге одновременно могут находиться уль-комские и бешельских машины. Не постоянно, на определенных участках, называемых на сленге штриховкой. Это из картографии, на картах места наиболее вероятных пересечений заштрихованы.

И вот теперь самое интересное, при случайном пересечении жители городов не должны подавать вид, что замечают друг друга. Абсолютная табуированность: нельзя видеть, слышать, взаимодействовать каким бы то ни было способом. Доведенное до совершенства искусство не замечать очевидного. Скажете, невозможно? А вот и нет, тут-то и применяется прививаемый с детства навык видеть лишь то, что тебе дозволено. Когда все развивающие игры включают элемент осознанного игнорирования очевидности, то к совершеннолетию выучиваешься делать это виртуозно и автоматически.

Да, но зачем? Пролом. Небольшое отступление, года два назад я читала эту книгу, сначала на русском, но перевод Ярпольского оказался так откровенно плох, что перешла на английский. Сегодня есть перевод Михаила Головкина, отличный по всему, жаль только Бреши (Breach в оригинале), которую здесь сменил Пролом. Даже понимаю, так сделано, чтобы совершенно исключить ассоциации с неудачным предшественником, а все же Брешь круче по звукописи и по укорененной в населении привычке произносить названия пугающих спецслужб односложной скороговоркой. Да, я привередлива.

Однако вернемся к нашим горожанам. Несмотря на то, что в обоих городах собственная законодательная и исполнительная власть, своя система судопроизводства и исполнения наказаний, в некоторых случаях - именно при нарушении запрета на несанкционированные сношения, вмешивается Пролом. Очень приблизительно, отношение к его сотрудникам и их функциям можно описать, сравнив с отношением к тайной полиции с особыми полномочиями в тоталитарном государстве.

Ужас перед ними, въевшийся до мозга костей одновременно с уверенностью в непогрешимости и их обладании неким высшим знанием, "там разберутся". Нарушил границу, даже позволив себе увидеть дома, машины, пешеходов другого города, не будучи официально в статусе туриста или командированного (который автоматически закрывает для тебя возможность видеть и взаимодействовать с родным городом) - хана тебе. Там все так идеологически поддерживается разного рода легендами о несчастных влюбленных, которые ходят по одним и тем же улицам, страдая от невозможности быть вместе, но геройски не поднимают друг на друга глаз и всяким в таком роде.

Концепция роскошна, читать стоило бы ради одной только мозговзрывающей ее, но Мьевиль талант на грани гениальности, и отменный рассказчик, одними только психологическими игрищами не ограничивается, разворачивая в этих непростых декорациях нуарный детектив. В неблагополучном районе Бешеля обнаружена убитая девушка, поначалу принятая за проститутку, очень уж она размалевана. Но напарница следователя обращает его внимание на волосы жертвы, слишком ухоженные для уличной шлюхи.

А когда становится ясно, что убита она была в другом месте, сюда привезена и выброшена после смерти, больше того, преступление совершено, судя по всему, в Уль-Коме и дело пахнет Проломом, вот тогда-то и закрутится офигенно интересный детектив с главным действующим лицом инспектором Тиадором Борлу из бешельского Отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Не просто детектив, а нуарный, со всеми атрибутами жанра: брутальными и опасными мужчинами, лживыми и опасными женщинами, атмосферой фаталистического и циничного пессимизма, в мрачных декорациях. Ах да, финал предсказуемо непредсказуем.

На самом деле Джеймс Бонд из фильмов – это почти идеальный фотографический негатив реального агента разведки. Он именно такой, каким не может себе позволить быть настоящий шпион: яркий, агрессивный, расточительный, эффектный, всегда в центре внимания.

Это Чарльз Стросс, дети, ведущий интеллектуал современных фантастики-фэнтези (при всей моей любви к Нилу Стивенсону, он чем дальше. тем страньше; Раяниеми убийственно серьезен, а Дукай чересчур тяготеет к психоделике). Стросс стабилен, пишет захватывающе интересно. Уделяет немалое внимание экономическим факторам, но равно свободно чувствует себя на сложнейшем естественнонаучном поле. Одинаково хорош с фэнтези и твердой НФ. Может быть очень забавным - смешным почти никогда, но парадоксальным образом одновременно радостным и курьезным - почти всегда.

"Каталог катастрофы"- это самое начало цикла "Прачечная", насчитывающего на сегодняшний день дюжину изданных романов и повестей и как минимум одну вещь в работе. Приступая к чтению, помните об этом и не смущайтесь присутствием в тексте пейджеров с КПК (помните, наладонники, много обещавшие в конце девяностых, и мгновенно вытесненные мобильными телефонами, которые могли делать все то же, но еще и позволяли разговаривать голосом). Итак, Прачечная - это функционирующее в условиях сверхсекретности госучреждение, призванное защищать наш мир от проникновения чуждых сущностей.

Тоиссь? Демонов, вы имеете в виду? Ну, с точки зрения банальной эрудиции, да. Призраки, духи, демоны, и разного рода лавкрафтовы ужасы глубин не на пустом месте ведь в коллективном бессознательном угнездились. Равно как сказочно-мифические чудовища, вроде василисков и Медузы Горгоны или дракона (Змея Горыныча славянской мифологии). Все туманом просачивалось из запредельных (в буквальном смысле) далей, напоминая, что стабильная, в обычных условиях, ткань мироздания иногда расступается, а с тем, что может явиться из прорехи лучше бы никому не встречаться.

Но это ведь все дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, не? А вот именно, что нет, больше того, есть мнение, что магия - это наука, законами которой мы еще не овладели, однако семимильные шаги прогресса настолько плотно приблизили нас к границе, что временами самые смелые и пытливые умы могут невольно заступать за нее. Как это случилось с героем-рассказчиком, гиком программером, чересчур увлекшимся проблемой фракталов и чуть было не открывшим спонтанный портал в наш мир кому-то явно нежеланному.

А что у него и имя подходящее, Боб Говард - салют Говард Лавкрафт и Роберт Говард. Своевременные действия работников Прачечной тогда предотвратили катастрофу, а молодое дарование рекрутировано было в означенную контору - чего добру пропадать? Собственно, его фигура объединяет в себе архетип трикстера, образ спецагента на страже интересов человечества, и самого обычного офисного клерка, притесняемого и жестко третируемого честолюбивыми дамами-начальницами. А описание действий Боба по спасению мира, куда порой самостоятельно, а чаще и есть содержание Прачечной.

У этой книги довольно высокая плотность пленки поверхностного натяжения. Ну, знаете. в одну ныряешь, как в бассейн с тумбы, другая мгновенно подхватывает и сама несет теплой морской волной, третья как речка - входишь, поеживаясь от неуюта, зато и двигаться начинаешь активнее. "Каталог катастрофы" был для меня в начале как желе: хочешь погрузиться, а книга пружинит, отталкивая или вовсе вязнешь в ней. Удельный вес подробностей, бюрократического функционирования бюджетного госучреждения, где отчет приходится держать за каждую скрепку, а перерасход средств приравнивается к массовому убийству или измене родине (выберите нужное).

А мы же в основном не любим про бюрократию и служебные инструкции IКN-294 prim, нам бы про страсти, жути, науку и магию, террористов и спасение мира. Будет, все будет, дайте только срок. Зато уже пройдя эту неприятную мембрану, вы не забудете, в каких условиях приходится работать нашему юному и пока еще любознательному герою. Продолжения, надеюсь, последуют. Ах да, эта книга примирила меня с переводами Ефрема Лихтенштейна, прежде сильно нелюбимыми. И еще одно, среди очаровательных анахронизмов упоминание "Пинки и Брейна", дивного и дико смешного спилберговского мультика. Кто вспомнит, улыбнется.

В твоей жизни будет двадцать пять тысяч дней. Живи так, чтобы какие-то из них запомнились.

Не обязательно двадцать пять тысяч, то в среднем, а на деле кому-то дается больше, кому-то меньше, но мысль вы уловили. Мэтт Хейг из числа тех писателей, что не бормочут, уткнувшись лбом в экзистенциальный тупик: "жизнь бессмысленна" и "все равно мы все умрем". У него эта печально необратимая истина звучит как "но хотелось бы попозже" и "carpe diem".

Вместе с тем, он не из числа жизнерадостных весельчаков, у которых все всегда в ажуре, в послесловии к этой книге Хейг говорит, что ее замысел впервые пришел к нему во время депрессии, сопровождавшейся паническими атаками, из которой в результате его вытащило чтение. И письмо.

Верю. В возможности писать заложен мощный психотерапевтический эффект. В сути она способ самоисцеления по типу психотерапии, с той разницей, что там проговариваешь свои проблемы терапевту, а здесь доверяешь бумаге (компьютерному файлу). В том и другом случае дистанцируясь от того, что причиняет боль, вынося это за рамки своего "здесь и сейчас".

Так или иначе, у Хейга сработало, подарив нам множество книг, хороших и разных, которые я дежурно почитываю по одной-две в месяц. И вот эта хохма советских времен про хорошие и разные совершенно относится к Хейгу. С одной стороны, вроде как пишет все время про одно, о ценности человеческой жизни, а с другой - иную его книжку читаешь, думаешь: "какая чушь!", в то время, как другой восхищаешься.

Не факт при этом, что более сильное и цельное впечатление оставит вторая. "Трудно быть человеком" я брала и откладывала дважды с мыслью: "что за хрень?" Голый человек бежит по кампусу, он дезориентирован, неверно истолковывает насмешливую агрессию окружающих, но при этом не затравлен, а высокомерен. Он вообще, кажется, сильно не в себе. Причем буквально. В теле сорокадвухлетнего профессора математики кто-то иной. Из другого мира. Инопланетянин. Вот на этом месте прекращала чтение.

Чтобы снова попробовать, потому что не люблю бросать книг. И снова отложить. Пока не абстрагировалась от начального идиотизма ситуации, словно намеренно рассчитанной на броское начало, призванное приковать читательское внимание (иногда реакция бывает обратной).

Итак, профессор математики, доказавший гипотезу Римана, это одна из Задач Тысячелетия, за решение которых назначена награда миллион долларов. Сути я не поняла, боюсь, это доступно лишь математикам, но как-то связано с простыми числами. Помните из школьной математики, числа, которые делятся только на единицу и на себя, как 2,7,13,31.

В пространстве книги доказательство гипотезы Римана обеспечивает потенциальную возможность прорыва к немыслимым возможностям: мгновенному перемещению в пространстве, целительству и Та-Дамм - бессмертию! Это не считая мелких брызг, вроде решения энергетических проблем и проблемы голода.

Взамен, ну или как дополнительный бонус, представители расы, овладевшей радостями простых чисел, получают свободу от эмоциональности и возможность заниматься преимущественно математикой, непрерывно купаясь в волнах фиолетового света.

И что, говорите, этот профессор доказал гипотезу? И теперь человечество ждёт блестящее будущее? Ну, все не так просто. Прорывные моменты в самом деле могут обеспечивать резкие цивилизационные скачки, примеров тому в новейшей истории много. Вопрос в другом, насколько человечество готово к подобному? То есть? Это к проблемам надо готовиться, хорошее само себя кормит, нет?

Нет, каждая палка о двух концах. Люди агрессивны и слишком часто делали изобретения предметом убийства, а открытие такой мощи может сделать нас опасными не только для локального пространства Земли или солнечной системы, но для Вселенной со всеми далекими галактиками. В общем, открытие нужно закрыть, профессора аннигилировать, а тех, кто с ним контактировал и потенциально может восстановить.

С каковой целью далекий инопланетный разум засылает к нам резидента, того самого мужика, который бежит голым по кампусу. А профессор Эндрю Мартин, должна заметить, при жизни был не только математическим гением, го и редким мудаком: третировал жену, игнорировал сына, крутил интрижку со студенткой (нет, тема Темной Ванессы не сюда, молодая женщина получает второй образование и уже успела помотаться по свету в поисках приключений).

И теперь его невольному преемнику предстоит в авральном режиме разобраться с проблемами, грохнув жену и сына Мартина, перед тем, как вернуться в вечное фиолетовое сияние чистого разума. Вы уже понимаете, что все будет не так просто. Изабелла окажется очаровательной, у Гулливера (ну да, то еще имечко у сына профессора) серьезные проблемы из-за школьного хараcсмента и он серьезно подумывает о самоубийстве.

Ну и? Остается позволить свершиться? Нет, вы ж понимаете, что если бы все было так примитивно, не стоило бы и огород городить. А стоило? На самом деле, да. Неважно, что сюжет достаточно предсказуем, важнее, что автор может сделать с ним. Мэтт Хейг умеет многое, прошлогодний выбор читателей Goodreads, "Полночная библиотека" красноречивый аргумент в пользу этого утверждения. Хорошая книга, не жаль времени на такую.

Всегда ускользайте.
Джулиан Барнс "Глядя на солнце"

Три сложных объемных постмодернистских романа случилось прочесть за последние несколько месяцев. Не от любви к постмодерну, это ж такое явление, столкнувшись с которым впервые, говоришь: "Больше никогда, я себе не враг". Зачем тогда брала? Ну, во-первых, я сорока, хватаю все блестящее (красивое, необычное, модное), потому "Дальгрен" Дилэни, который вышел в конце прошлого года в переводе Анастасии Грызуновой.

Во-вторых играю, порой не без приятности, в литературные игры. Потому "Трилогия лорда Хоррора" Бриттона (будь он неладен). В-третьих - и главных, когда медленный яд постмодерна впервые проник в тебя, ты уже отравлена, детка, и сколько не трепыхайся, ноги однажды сами понесут в то место, где можно это достать. Просто потому, что в лучших образцах иной уровень сложности и внутренней связности при внешней повествовательной расхлябанности и бессюжетности. О "Мифогенной любви каст" слышала как об очень стоящей книге, да все не срасталось. Вот случилось.

Кстати о сюжете, с которым тут много лучше, чем можно было бы ожидать. Смотрите, начало войны, спешная эвакуация оборонного завода, в ходе которой инженер Востряков, пытаясь спасти белый рояль из Дома культуры, уговаривает своего друга, парторга Владимира Дунаева погрузить его на машину с недоупакованным в спешке оборудованием - на ближайшей станции они нагонят состав и инструмент не достанется фашистам. Но планам не суждено осуществиться, прямо на них выдвигается колонна танков, грузовик при развороте опрокидывается, под весом незакрепленного рояля. Вострякову удается взобраться в кузов следующего, в то время, как Дунаев гибнет.

После войны, терзаемый чувством вины за гибель друга, находит в детдоме его дочь и удочеряет ее. Жизнь налаживается, но в шестнадцать лет девочка начинает получать странные письма: "Я твой папа, я не погиб, а стал волшебником", - едва не доведшие Вострякова до нервного срыва. Впрочем, они прекращаются так же внезапно, как начались, девушка благополучно заканчивает институт и, вместе с мужем, тоже геологом, постоянно пропадает в экспедициях, ее дочь живет у приемного деда. С шестнадцатилетием девочки история повторяется. Опять письма, на сей раз от деда-волшебника.

На этом слой современности надолго, почти до самого конца, прерывается повествованием о том, что на самом деле случилось с парторгом Дунаевым, который, вы уже догадались, не погиб, но переместился из нашей реальности в некую "промежуточность", где обрел сверхспособности, посредством которых намерен содействовать борьбе с фашистами. По сути, это и составит содержание книги, обрамляющая история условной реальности пройдет по самой кромке, основной объем отдан похождениям Колобка-Дунаева в сказочной реальности, которой мне не хочется называть галлюцинаторной. Ну. хотя бы потому, что в галлюцинациях, как правило, отсутствует связность и содержательная емкость (нет, не на личном опыте, читала Сакса).

Итак, очнувшись, парторг находит, что заблудился в сумрачном лесу, где жизнь течет по проппово-кэмпбелловым законам волшебной сказки: герой получает вызов и должен ответить на него, пускаясь в путешествие, сражаясь со многими врагами, обретая волшебных помощников, терпя поражения и празднуя локальные победы: путь героя – чудовищ фигачить, брать сокровища, строить капища. Он герой не потому, что качок и боец, а потому что не может иначе.

Особенность здешнего мифопространства в предельном, во всех отношениях, хардкоре: натурализм, плотскость, бестрепетное обращение к табуированным темам, виртуозные манипуляции с обсценной лексикой (с предпочтением отдаваемым мужскому и женскому половым органам и термину для совокупления). Против опасений, это не ведет к десакрализации, скорее на глазах читателя происходит перемещение на иной качественный уровень сакрального - "перещелкивание" в романной терминологии. Когда прежде запретное приоткрывает на мгновение глубинный смысл, лишь с тем, чтобы окончательно захлопнуть створки: понял что-то, ухватил? Радуйся. Разжевывать здесь никто не будет.

Структурно действие выстраивается в соответствии с наиболее значимыми сражениями Великой Отечественной, в которых парторг в своей шаманской (паром торгующей) ипостаси пытается содействовать красной армии, но в начале, не пройдя должной инициации, раз за разом терпит поражение. Однако после Сталинграда, поднаторев и заматерев, идет на прорыв и действует с уверенным мастерством. Параллельно дунаевской эпопее и как его, в достоевском смысле, двойник, во втором томе появляется немецкий офицер Юрген фон Кранах. Эта фигура мне не до конца ясна, но он придает роману дополнительную непростоту, отражая дунаевскую славянскую сказочность в зеркале западноевропейской культуры.

Лексико-семантический слой соединяет шокирующую непристойность с высочайшей поэтикой прозаического текста, филигранными стилизациями в соседстве с довольно посредственного качества стихотворными включениями - в них, как в роде буриме, зашифрованы послания оракула Советочки, помещенного в голову героя по типу Метиды, заключенной в голове Зевса. Разгадывание пророчеств сопряжено с непременным гаданием по внутренностям слов и сложным переплетением семантических связей.

У книги высочайшая степень референтности к литературным источникам, главным образом к авторской сказке, героини которой, во главе с Алисой (персонификацией Синей - роковой любви и основного врага героя), участвуют в войне, всякая со своей атрибутикой. У Дороти, например, заводной Тото и красные башмачки. Очень сложная, часто немыслимо красивая, еще чаще омерзительная, местами дико смешная сказка. Чистое ментальное наслаждение, хотя сильно не для всех.

— Сам не понимаю, как случилось, что тебе не сказали… Видишь ли, дело в том, что я умер.

Новая книга Александры Николаенко умещает больше сотни главок? рассказов? в достаточно небольшой объем. Так все-таки, глав или отдельных рассказов? Сборник или роман? А знаете, в некоторых случаях форма неважна, главное содержание. И имя автора, потому что всякий читающий человек имеет список тех, кого прочтет непременно, в этом смысле у Саши Николаенко все в порядке, она завоевала своего читателя еще "Бобрыкиным". С уровнем вовлеченности, который заставлял поклонников приходить с гневными отповедями ко мне, не оценившей букероносного дебюта.

Сегодня нахожу свою рецензию на ту книгу чересчур жесткой. Но "Бобрыкина" вообще можно приводить как хрестоматийный пример влияния привходящих факторов на читательское восприятие: Букер, против ожиданий, сильно подпортил отношение, зато выход аудиокниги, когда в исполнении Дмитрия Креминского ритмическая проза романа заиграла всеми красками, стал триумфом. Подавляющее большинство хвалебных рецензий относятся ко времени после появления аудиоверсии. Хотя теперь не о Бобрыкине, это чтобы понятнее, почему я не стала читать "Небесного почтальона Федю Булкина".

Того самого мальчика из второго романа, включенного в заглавие новой книги "Жили люди как всегда: записки Феди Булкина". Собственно, здесь автор даже не утруждает себя и читателя оформлением в рамках классического приема "рукописи, найденной в бутылке", тут другие игры. Какие, например?

Например, роскошная стилизация под Гоголя и Достоевского, Сологуба, Ремизова и Вагинова - создававших в русской литературе портрет маленького человека, живущего свою маленькую жизнь. Такие вещи интересно бывает отслеживать: интонация, стилистика, некоторые языковые моменты. Фи, но как это может быть интересно: бедность, скудость, незначительность?

Ну, на самом-то деле все не так однозначно. Есть правило маркетинга, согласно которому лучше всего продаются одно "Д" и четыре "С": деньги (жизнь богатых), секс, скандалы, смех и смерть. Так вот "Жили люди..." в куда более значительной мере, чем о вынесенной в заглавие жизни - книга смерти. И посмертия, в большинстве случаев мало или вовсе ничем не отличающегося для героев от их незаметной незначительной жизни. Такое: "а помрет, так помрет".

Этим историям как-то исподволь незаметно удается прорастать в тебя. Чаруя, околдовывая, воздействуя на глубинные ритмы, вроде пульсации крови и биения волн в первобытных морях, откуда вышли наши общие предки. Где-то есть иная, красивая, яркая, богатая жизнь, ты каждый день можешь узнавать о ней было бы желание. Но желания не возникает, потому такие реалии, как интернет или даже телевизор (великие визуальные соблазнители) просто отсутствуют здесь.

Как и сверкающие авто, дорогие телефоны и прочие жизненные ништяки, которыми обольщает нас ежедневно реклама. А вот автобус, к примеру, есть. И "Магнит" с "Пятерочкой" в которой на кассе сидит красивая женщина, и одинокий пенсионер может полюбоваться на нее, зайдя за своим дежурным кефиром с батоном. Парадоксальным образом, дольче вита дальше от здешних героев - от тебя (потому что ты уже один из них), чем даже не-жизнь.

В этих очерках-рассказиках-зарисовках, прошитых основным конфликтом - стремлением героя-рассказчика утвердить свое существование в глазах всего лишь консьержки многоквартирного дома, добиться от нее узнавания и ответной улыбки, в них такая тоска по дружелюбию, крохам нежности, заботы, понимания, в которых одни люди упорно отказывают другим, хотя ничто не обходится нам так дешево и не ценится окружающими так дорого, ну, вы помните.

Так что же, стоит читать вообще? Очень и очень стоит. Даже не для того, чтобы утвердиться в собственном, более высоком, чем у героев, статусе или чего-то там особое понять. А просто потому, что хорошая книга. И тут неожиданно много смешных моментов, про кота с зеленкой я сильно смеялась

Однажды ветер донес до меня таинственный обрывок чужой речи: "...что-то вы развеселились, улыбаетесь: или вас послали, или вас кто-то любит"

Алла Горбунова, поэт, вспыхнула на прошлогоднем литературном небосклоне прозаическим дебютом "Конец света, моя любовь", которого я очень ждала и откровенно не поняла. Тот случай, когда критики находят в книге неисчислимое множество достоинств, в то время, как читатели, даже подготовленные, недоумевают. И это еще очень мягко сказано.

"Другая материя" второй прозаический сборник и, как ни печально, снова мимо. То есть, с одной стороны, я была уже готова к некоторым особенностям авторской повествовательной манеры, к уровню обнаженной откровенности. С другой - ждала чего-то нового. возможно качественного скачка, как случилось с Александрой Николаенко, "Бобрыкина" которой совершенно не приняла, но была очарована "Федей Булкиным" - сомневаюсь, что в подобном случае имеет место прогресс кого-то одного, скорее и автора и читателя, но именно он делает следующую встречу по-настоящему счастливой.

С Аллой Горбуновой времени между первой и второй книгами прошло совсем мало, а кроме того, некоторые истории являют собой буквальный самоповтор. То есть, абсолютно то же самое уже было в "Конце света...", для чего снова? Когда одно и то же о событиях, произошедших во время оно, рассказывают твои пожилые родственники, ты думаешь: ну что делать, возраст, синапсы отмирают, да и жизнь их теперешняя бедна событиями, в сравнении с молодостью, и в детстве они ведь нянчили меня (долг платежом) - послушаю уж. Но когда тем же грешит молодая женщина, да к тому же ни разу не родня тебе, это не может не смущать.

Радует, что книга куда менее эпатажна, большей частью здешняя лирическая героиня остается в рамках приличий. Можно сколько угодно негодовать по поводу отживших условностей, которые социум продолжает навязывать своим членам, но, как повторяют ГАИшники: правила, они кровью пишутся. Неписанных правил благопристойности это касается в меньшей степени, но не отменяет полностью, а некоторые поступки вернее характеризовать как вульгарные, чем как смелые и революционные.

В остальном, Алла Горбунова производит впечатление девочки из Зазеркалья, которая уже вышагнула в наш мир, и даже пытается усвоить для себя законы, по которым он функционирует, но получается это пока еще очень слабо. В то время, как аура уайльдовского мальчика-звезды, принесенная с собой из того, другого мира, уже изрядно истаяла и потускнела.

Скок в яму, скок со дна, не сломай веретена. Крутись, крутись, прялица, пока не развалится.
Шекспир "Гамлет"

"Фу, про тюрьму!" - подумала, когда увидела у Галины Юзефович рекомендацию прочесть эту книгу. То было еще зимой и медузовскую рецензию тогда даже не стала читать, так, взглянула на первый абзац: "А, еще и про политику. Не, не мое". Понадобилось четыре месяца, чтобы все-таки решиться прочесть и:

1. Не про тюрьму. Спецприемник это место, где содержатся люди, приговоренные к административному аресту и куда гипотетически, при самом неприятном раскладе, можно угодить даже за переход улицы в неположенном месте. Ну или там, за неуплату штрафа;
2. Не про политику. То есть, героиню задержали на антикоррупционном митинге, но дальше про протесты будет примерно ничего, а имя Навального, с которым плотно ассоциируется Кира Ярмыш прозвучит минус один раз.

Чтобы два раза не вставать, специфических ужасов "прописки", зловонной дыры в полу, плесени по стенам, сорока человек, запертых в помещении, рассчитанном на десять и "ваше место у параши" - всего этого в книге не будет. Будет чистенькая камера после косметического ремонта, больше похожая на комнату в пионерлагере с двухъярусными кроватями. Товарки по несчастью все довольно молодые женщины, трое из шести задержаны за езду без водительского удостоверения, срок в основном десять суток.

Кормят нормально: завтрак каша с чаем (который лучше не пить, он из веника, но кипяток в пластиковой бутылке можно с собой взять, и после в камере заварить из пакетика); обед первое, второе, снова чай; ужин макароны с котлетой. Хотя случаются гастрономические изыски вроде квашеной капусты с макаронами. Ну а что бы вы хотели за сто тридцать шесть рублей? Именно на такую сумму съедает заключенный в сутки. Узнав, москвичка Аня переживает род культурного шока. Однако все сыты.

Что, практически ретрит? Нет, конечно, но выбирать не приходится, да и будет об этом. То есть, ты оказалась здесь по причине активной жизненной позиции, а вот эта алкашка с соседней койки - потому что не платит алиментов на дочь, которую бросила своей матери. Нет, не мама подала в суд, а государство. А моя продавщица отсидела десять суток за продажу коробки просроченных конфет, ну, то есть, формально за неуважение к суду, куда не являлась для назначения наказания. И я моталась каждый день с передачами на Сызрань, но то было еще в две тыщи первом.

То есть, неповоротливая, малоразборчивая и насквозь коррумпированная машина исполнения наказаний все же как-то вращается. Хотя трудно представить, что в той же камере оказалась бы дочь генерала МВД, но об этом ни прямо, ни косвенно не говорится в "Невероятных происшествиях...", потому и я не буду. А о чем говорится? А знаете, о многих интересных вещах.

Например о том, как девочка из очень простой семьи поступает в МГИМО. Ну, наверно потому, что умна, сама Кира сумела поступить, не будучи посольской дочерью, после триумфального участия в программе "Умники и умницы". О том, каково это, обнаружить вдруг, что склонна влюбляться в людей одного с тобой пола. И нет, это не становится твоей трагедией, хотя да, определенную неловкость и неудобство заставляет пережить-почувствовать.

Вообще, эта книга - первое в современной русской литературе удачное воплощение темы нетрадиционной сексуальной ориентации. Без трагедии, надрыва, эпатажа. С точки зрения совершенно нормального человека, каким героиня ни на минуту не перестает быть. Хотя озвучить историю крушения своих надежд на работу в МИДе (голые фотки, запечатлевшие нецеломудренные девичьи поцелуи в журнале), решается только после того, как одна из сокамерниц спокойно говорит, что после освобождения пойдет к своей девушке (а что, так можно было?)

Первый слой повествования день сегодняшний, портреты и истории сокамерниц, рутина ежедневного быта. Реминисценции из детства и ранней юности Ани - это второй слой книги. И уж точно, никто на их основании не сделает выводов, что виновата власть. Путин, что ли, заставлял тебя запутаться в отношениях с любимыми мальчиком и девочкой, которые в итоге выбирают друг друга, оставив тебя за бортом? или он заливал в горло текилу той несчастной ночью? И чего бы ты хотела после этого, какого МИДа?

Но есть и третий пласт. Мне кажется, он хорош необычайно. Местами это по-настоящему страшно, реально, до мурашков по спине и желания оглянуться, когда читаешь одна в комнате. Иногда думаешь: да, я знаю, так сходят с ума. А потом: но ведь откуда-то она узнала про эти ножницы. И вспоминаешь "Имена" Флоренского, который говорит, что "иные миры сквозят через Анну" - как точно она угадала с именем героини.

Вообще, эта тема переплетения нитей, она куда глубже в нас, чем алые сердечки позднеевропейской традиции. В наскальной живописи палеолита близких людей соединяют протянутые от одного к другому линии, в китайском традиционном театре по сей день связь обозначена красной лентой между двумя людьми.

Мне кажется удачей книги оставшийся открытым вопрос, двинулась ли Аня кукушечкой или обрела сверхспособность, и все происходящее стоит рассматривать как род инициации. В любом случае, женщин не стоит злить и без крайней необходимости ограничивать их свободу. Стоит помнить, что все переплетено.

Дальний Восток — раскалённый докрасна, шипящий в океанских водах металл, который может принять любую форму. Это земля маргинальная, мерцающая. Ещё неустоявшаяся, неотвердевшая, как старая континентальная Россия.

Он, в самом деле, немыслимо огромен - здешние районы принято измерять в Бельгиях и Португалиях. Понятие "Дальний Восток" объединяет такие диаметрально противоположные, в обыденном понимании, географические зоны, как Сахалин - вторые Сочи, солнце греет, но не очень и запорошенный рай Магадана, курильский бамбук и чукотскую тундру. Он, самим своим существованием, смещает географический центр России от Москвы в Сибирь. Расстояния огромны, климат суров, отток населения значителен, а все же он есть, русский Дальний Восток.

Книга Василия Авченко, которого помним по биографии Олега Куваева "Повесть о нерегламентированном человеке" посвящена этому удивительному неласковому краю. Как, прямо или косвенно, посвящено все, что он пишет. Не травелог и не Песнь о Родине советского образца. Скорее попытка объять необъятное, заглянуть в самую суть, найти единое и емкое , как иероглиф, понятие, которое вместило бы все значения этого места. За попытку, спасибо.

"Дальний Восток: иероглиф пространства" - книга в шести, неравных по объему и, наверняка, по значимости для автора, частях. Для меня, читательницы неюного возраста, наиболее интересными были первая "Архипелаг Джетлаг" (гениальное название, правда же?) и заключительная "Слова" Связанное с железом и мальчишескими игрушками в войну: "Акватория: человеки и пароходы", "Небо. Люди с крыльями", "Редкие земли. Сокровенное", "Огонь на сопках Маньчжурии" - оставило довольно равнодушной. Нормально, не сомневаюсь, что читателю мужчине все эти железные вещи будут много интереснее.

Сделаю краткий обзор частей. "Архипелаг Джетлаг" начало, момент, когда автор, как коробейник раскладывает перед восхищенным зрителем все богатства. Невероятно интересный и проникнутый любовью к своей земле, гордостью за ее людей историко-географический обзор. В какое время, кем и когда заселялись. Что строилось вначале, что потом. Что живет и работает, а что на сегодняшний день брошено и ветшает. Священники, бывшие летописцами и Дальневосточная Республика. И мне очень понравилось, что книга развеивает миф о грядущей китайской экспансии - они и свой-то Север пока не освоили, не заселили, им не до нашего, успокойтесь.

"Акватория: человеки и пароходы" замечательно информативный рассказ о судах, в разное время игравших значительную роль в жизни региона. Больших и малых; героях, предателях, честных трудягах. История судостроения и мореплавания, неразрывно сплетенная с судьбами людей. О словах, обретающих иные, множество иных значений при переходе с суши на море и о капитане Анне Щетининой.

"Небо. Люди с крыльями" включает рассказ об эволюции отечественного самолетостроения, историю безногого летчика Маресьева, который стал прототипом
Мересьева из "Повести о Настоящем человеке" Бориса Полевого, бывшего уроженцем Дальнего востока. О Водопьянове, основоположнике гражданской авиации в регионе. где за отсутствием разветвленных железных и автодорог, самолеты стали главным видом сообщения. О челюскинцах.

"Редкие земли. Сокровенное" о том, чем, кроме Сибири будут прирастать богатства земли русской. Колымское и алданское золото, якутские алмазы, редкоземельные металлы. Как осваивали, как проходили через золотые лихорадки, как обеспечивали геологоразведку. Эта часть во многом пересекается с книгой об Олеге Куваеве. И да, заключительная глава "С чем едят Дальний Восток" ни одну женщину не оставит равнодушной. Не потому, что любим поесть больше, чем мужчины, но оттого, что все эти гастрономические чудеса и диковины, какие в материковую Россию прибывают большей частью в консервированном виде, там плавают и пресмыкаются свежайшими. Хочется попробовать, хочется готовить.

"Огонь на сопках Маньчжурии" военная история региона: от немаленькой и непобедоносной на окраине до событий 1969 года, которые могли перерасти в большую войну с Китаем, которой, слава богу, удалось избежать, Не в последнюю очередь благодаря самоотверженности наших военных. Выиграли бой, но отдали Китаю остров или продемонстрировали соседу военную мощь, избежав войны отдачей маленького никчемного островка? Лучше без войны.

"Слова" завершающая часть о культурной дальневосточной экспансии, о параллельных потоках, шедших сюда в тридцатые, комсомольско-патриотический: режиссер Довженко, писатели Фадеев, Гайдар, Фраерман, Диковский, Сельвинский и заключенные: Домбровский, Шаламов, Нарбут. После, в семидесятые, с романтикой БАМа. развитие бардовской песни. "Капитана Врунгеля" Некрасов писал здесь, сюда Юлиан Семенов отправил на заре карьеры Штирлица. И конечно Юл Бриннер, личная гордость всех уроженцев Владивостока.

Очень интересная книга, отдельно благодарна ей за развеивание совершенно идиотского, но оттого не менее живучего расистского убеждения в малом уме и как бы корректнее - недоразвитости чукчей. На самом деле они единственный непобежденный русскими в бою народ, и да, чукчи лучшие на свете стрелки.

"Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину..."
Толстой "Анна Каренина"

Начну издалека, после будет понятно, почему. Героиня "Медвежьего угла" Бакмана воспринимает свое имя как дар, а возможность в абсолютном большинстве случаев быть единственной его носительницей считает своего рода привилегией. Девочку зовут Майя, не самое распространенное имя, но и не запредельно редкое, как Даздраперма или Кукучапо, к примеру. Ладно, то экстрим, но Ариадна, Артемида, Аглая еще реже встречаются, что не мешает двум Глашам, которых жизнь сводит в одном пространстве, испытывать друг к другу дружелюбие. Однако, помнится дочитав бакманов роман до места, где героиня говорит, что Майя должна быть одна, испытала восторг абсолютного узнавания - да-да-да, именно так мы это воспринимаем!

Что-то в энергетике имени, ревниво оберегающее его, своего рода "моя прелессть!" Тем более курьезное, что в деревнях Майкой каждую вторую козу и телку кличут. Это сейчас чтобы объяснить: главным препятствием к тому, чтобы прочесть "Тетю Мотю", как ни дико прозвучит, было в моем случае имя автора. Оно же стало причиной неприязненного скепсиса, с каким приступала к чтению, эта книга очаровывала меня постепенно, проделывая бреши в обороне, беря редут за редутом. Пока не заставила улыбнуться с той же радостью узнавания, когда Майя Кучерская, говорит, что героиня всегда воспринимала свое имя самым ценным родительским даром.

Неважно, что речь о Матреше, так называл Марину отец, который очень скоро исчез из ее жизни. Импринтинг уже сработал - мой человек. Хотя матрешка в книге неслучайна (в хороших книгах случайного не бывает). Это не только расшифровка заглавия и объяснение "сниженной" самоидентификации героини, но в немалой степени, ключ к трактовке произведения. Снаружи, яркой матрешкой со свекольным румянцем - история адюльтера, внутри которой роман воспитания, исторический роман и семейная сага, социальная проза с глубоким исследованием изменений института семьи, религиозно-философские размышления. Все очень плотно упаковано и до самой маленькой из куколок у читателя меньше шансов добраться, чем гоголевской птице долететь до середины Днепра.

Молодая женщина по имени Марина, хотя сама она называет себя Тетей Мотей, шесть лет мается в безрадостном браке с человеком из чуждой социокультурной среды. И не то, чтобы муж нехорош: симпатичный, пьет умеренно, зарабатывает не лучше, но и не хуже многих.Но вот эта разница потенциалов, которая на старте нивелировалась, с годами проступает все отчетливее. Она должна иметь возможность говорить со своим человеком обо всем и совсем не зациклена на сексе. Он должен иметь домовитую хозяюшку, безотказную в койке. Каждый обманут в своих ожиданиях, но оба согласны мириться и терпеть, .

Хрупкое равновесие нарушается появлением на Тетином горизонте блестящего (во многих местах) изрядно пожившего принца. Ну, не принца, ладно, мистера Дарси. На самом деле, роман куда ближе к английской литературе, чем может на первый взгляд показаться. Глубинная рациональность героев достаточно далеко отстоит от культивируемого Великим русским романом обыкновения рвать рубаху, бить себя в грудь, рубить мерзких старушек топором и кидаться под паровоз - как маркера духовности. Мне даже кажется, знаете, здешняя Тетя в куда большей степени выражение пиетета к хрупким изящным тетушкам английских романов, чем отсылка к затурканным жизнью теткам нашей ментальности.

В традициях британского ratio и некоторая отстраненность героев, привычка к саморефлексии. И то, что из калечащих в традиционном русском романе ситуаций они выходят потрепанными, но целыми, даже сумевшими извлечь урок, порой с ощутимой выгодой. Разумеется, я теперь говорю не о финансово-материальной, но о даруемом опытом умении не наступать на грабли. Анатомия адюльтера исследуется в романе подробно, жёстко, с сильно различных между собой женской и мужской позиций. Не оправдывая участников, но и не осуждая их.

Да, иногда, когда давление бессмысленно-беспощадной обыденности становится невыносимым, возможность увидеть восхищенный интерес в глазах другого человека может быть спасением. Нет, это одноразовый инструмент, из которого ни в коем случае не стоит делать дежурного транспорта в Страну Радости. Решившим воспользоваться, следует помнить, что и за одну поездку придется платить недешево. Кучерская говорит об этом устами своих героев без достоевского надрыва и толстовской назидательности, однако совершенно доходчиво.

Параллельно к основной линии дня сегодняшнего неспешно развивается сюжет из конца XIX, начала XX веков, где героями выступают члены семьи провинциального священника отца Ильи. Тетя читает семейную биографию, присланную школьным учителем истории и создателем краеведческого музея в редакцию, где она работает. Вообще, это трендовая для русской литературы десятых тема, с которой очень хороши Алексей Иванов, Сухбат Афлатуни, Эдуард Веркин. Майя Кучерская со своим учителем-подвижником оказывается здесь в превосходной компании.

Неочевидная, на первый взгляд, связь истории семьи Адашевых с жизнью героини, на самом деле прослеживается достаточно ясно. Она в преемственности культурной традиции, канона, в том, что протянутая издали рука друга может помочь в решающий момент как никто и ничто другое. В том, что книжница Марина, изначально убежденная в собственном высочайшем профессионализме, выходит с этой рукописью, прочно ввязанной в новые любовные отношения, на иной, виток погружения в текст, о каком прежде и помыслить не могла. Умение не покинет ее, это приобретенная superpower (тот самый бонус за синяки на самооценке, о каком говорила прежде).

"Тетя Мотя" образец великолепно структурированной и стилистически безупречной прозы, не то, чтобы выступающей антитезой Великого русского романа - такого рода заявления слишком отдают скандальностью - но во многом переосмысливающая его с позиций современности.