Сегодня Владимиру Высоцкому исполнилось бы 75 лет. Он был безоговорочным кумиром нескольких поколений советских людей, а потом россиян, и сейчас его строчки вроде «лучше гор могут быть только горы» или «жираф большой — ему видней» знают даже те, кто их никогда не слышал. Что лишний раз доказывает: поэт в России — больше чем поэт. Особенно, если он при этом еще и певец…   

Для  нас  Высоцкий  был  неотъемлемой  частью  повседневной  жизни,  несмотря  на  то  что  осознание  его  значимости  пришло  уже  после  его  смерти.  Вписался   он  в  круг  наших  интересов  как-то  незаметно.  Мы  ещё  не  знали  имён  кинозвёзд  и  не  запоминали  слова  песен,  а  уже  смотрели  «Ну,  погоди!»,  где  в  первых  же  кадрах  волк  карабкается  по  верёвке  на  балкон  под  музыку  из  «Вертикали».  (Кстати,  озвучивать  этого  персонажа,  согласно  первоначальной  задумке  режиссера,  должен  был  Высоцкий,  а  не  Папанов,  образ  срисовывался  фактически  с  него!) 

 

Высоцкого  слушали  на   кассетниках  и  проигрывателях  герои  некоторых  фильмов  из  школьной  жизни.  Ну  а  когда  пришло  время  для  взрослого  кино,  трудно  было  не  попасть  под  обаяние  ершистого  сыщика  Глеба  Жеглова  из  сериала  «Место  встречи  изменить  нельзя»,  пусть  и  перемудрившего  в  истории  с  подброшенным  кошельком  и  склонного  подозревать  невиновных,  но  честного,  смелого  и  мужественного. 

В  девять  лет  фильмы  смотрят  не  ради  играющих  в  них  актёров,  а  ради  интересной  истории.  Поэтому,  не  зная  исполнителя  роли  нашего  любимого  героя,  мы  уже  жили  в  эпоху  Высоцкого.

Жил  в  эту  эпоху  и  взрослый  мир,  но  почему-то  делал  вид,  будто  этого  не  замечает.   Телевидение  регулярно  в  июле  и  в  январе  показывало  то  «Место  встречи»,  то  «Маленькие  трагедии»,  то  «Хозяина  тайги».  А  на  витринах  всех  пластиночных  магазинов,  на  самом  видном  месте  красовался  скромно  оформленный,  лишённый  всяких  предисловий  и  аннотаций  диск  «Владимир  Высоцкий.  Песни».

Пластинки  состояли  из  записанных  с  джазовым  ансамблем  «Мелодия»,  отчасти  тщательно  отцензурированных,  отчасти  позаимствованных  из  фильмов  песен.  Но  почему-то  даже  мне, тринадцатилетнему  школьнику,  ничего  не  смыслившему  в  поэзии,  сразу  бросилось  в  глаза,  насколько  всё  это  непохоже  на  слышанное  прежде.  Всё-таки  как  бы   комсомольская  пресса  не  стыдила  западный  шоу-бизнес  за  все  смертные  грехи,  массовая  советская  песня  вполне  соответствовала   распространенному  в  западной  поп-музыке понятию  «изи  лиснинг»  (от  англ. «easy  listening» –  «лёгкое  слушание,  ненавязчивое  восприятие»). 

Это  значит, что  эстрадный  хит  должен  создавать  приятный  фон  для  работы  и  отдыха,  но  ничем  не  отвлекать,  не  раздражать,  не  загружать  сложными  мыслями.  Никаких  неожиданных  сюжетных  поворотов   в  текстах,  никакого  намёка  на  психологию!  Абстрактный  Он – без  возраста,  профессии  и  почти  без  половых  признаков,  любит  такую  же  абстрактную  Её,  а  она  танцует  с  другим  –  вот  и  всё  содержание!

Высоцкий  же  предлагал  совсем  другую  лирику:  «Укр-р-раду,  если  кр-р-ража  тебе  по  душе!  Зря  ли  я  столько  дней  р-разбазарил?..» –  в  этой  рычащей  первобытной  страсти   присутствовало   куда  больше  правды,  личного  опыта  и  понимания,  что  для  настоящей  любви  не  должно  быть  ни  границ,  ни  предрассудков. 

Ещё  удивительнее  обстояло  дело  с  военными  песнями.  Вроде  бы  все  уже  привыкли  и  не  удивлялись,  что  в  большей  части  музыкальных  посвящений  героям  Великой  Отечественной  действовали  не  люди,  а  на  минуту  ожившие  памятники,  и  если  кто-то  из  поэтов-песенников  осмеливался  описывать «праздник  со  слезами  на  глазах»  или  как  «враги  сожгли  родную  хату»,   у  них  начинались  большие  проблемы.  А  тут  в  песне  «Он  не  вернулся  из  боя»  солдат  переживает  гибель  однополчанина,  которого при  жизни  недолюбливал,  не  понимал…  Негероический  сюжет  какой-то – а  почему-то  зацепил  крепко,  больно! 

Вообще,  все герои  Высоцкого  жили  в  мире,  где  не  было  однозначных  ответов  на  вопросы,  где  каждый  сам  выбирает,  лезть  ему  в  гору  или  умирать  дома  от  водки  и  от  простуд,  иметь  своё  мнение  или  полагаться  на  подсказки  тех,  «кому  видней»,  делать  добрые  дела  здесь  и  сейчас  или  дождаться  следующей  инкарнации…  В  этом  мире  живёт  каждый  подросток – и  потому  плёнки  Владимира  Семёновича  крутились  на  всех  магнитофонах  наряду  с  подпольными  советскими  и  модными  зарубежными  рок-группами.

Он  оказался  единственным  из  бардов,  которого  мои  ровесники  сразу  признали  своим  кумиром.  Наверное,  Галич,  благодаря  своей  вопиющей  немузыкальности,  был  куда  сложнее  и  ближе  к  большой  литературе,  но  его  реальность  для  начала  80-х  уже  казалась  уходящей  натурой.  Окуджава  с  его  призывами  говорить  комплименты  казался  слишком  благостным,  Ким – чересчур  наивным,  недаром  же  его  «Рыбу-кит»  так  часто  распевали  в  детских  телепрограммах, 

Визбор,  Клячкин  и  Городницкий  вообще  не  вызывали  никаких  эмоций,  поскольку  для  их  понимания  нужен  был  какой-то  другой  жизненный  опыт.  А  песни  Высоцкого,  имевшие  хождение  исключительно  на  самиздатовских  кассетах,  помимо  всего  прочего  содержали  немало  информации,  которой не  найдёшь  ни  в  газетах,  ни  в  книгах. 

Скажем,  песня  «Все  срока  уже  окончены»  рассказывала  о  том,  как  в  начале  войны  на  фронт  прямо  из  лагерей  призывали  уголовников.  О  том,  какие  масштабы  имело  это  явление,  мы  прочтём  значительно  позже – в  «Сучьей  войне»  Варлама  Шаламова. А  тогда  потрясением  было  узнать  хотя  бы  об  одном  подобном  факте.   

Или  вот  ещё – эпизод  битвы  за  Кавказ,  когда  наш  боец  вдруг  вспоминает:  «А  до  войны  вот  этот  склон  немецкий  парень  брал  с  тобою.  Он  падал  вниз,  но  был  спасён,  а  вот  сейчас,  быть  может,  он  свой  автомат  готовит  к  бою…».  В  недолгий  период,  когда  дружба  Советского Союза  с  нацистской  Германией  переживала  расцвет, немецкие  альпинисты  действительно  совершали  восхождения  вместе  с  советскими,  благодаря  чему  многому  научились  и  неплохо  подготовились  к   походу  на  южном  направлении.  Но  где  ещё  можно  было  узнать  такие  подробности, если  сама  тема  пакта  Молотова-Риббентропа  не  подлежала  обсуждению? 

А  ещё  Высоцкий  поражал  воображение  своей  энциклопедической  универсальностью.  Не  было  эпохи,  в  которую  бы  он  не  переносился  мысленно – от  каменного  века  до  далёкого  будущего, когда  можно  будет  запросто  поболтать  с  представителями  внеземных  цивилизаций,  не  было  профессии,  о  которой  он  бы  не  спел – от  вора-карманника  до шофёра-дальнобойщика,  не  было  характера  и  настроения,  которых  бы  не  мог  передать  средствами  поэзии  и  музыки. 

Ну,  и,  конечно  же,  подача  песенного  материала.  Называйте  это  как  угодно – драйвом,  эмоциональным  взрывом,  привычкой  работать  на  износ,  но  такой  энергетики  у  других  бардов  почему-то  не  наблюдалось.  И весь  феномен  русского  рока,  выращенного  и  взлелеянного  моим  поколением,  имел  ярко  выраженные  «высоцкие»  корни.  Макаревич  и  Градский – особенно  в  саундтреке  к  фильму  «Узник  замка  Иф»,  Шевчук  и  Башлачёв,  Кинчев  и  Летов – каждый  почувствовал  и  пропустил  это  через  себя  как-то  по-своему,  каждый  взял  из  этой  сокровищницы  что-то  близкое  лишь  ему. 

Кому-то     ближе  эстетика  «обнажённого  нерва»,  кому-то – философский  взгляд  на  жизнь,  но  все  они – выпускники  одной  и  той  же  школы,  продолжатели  одного  общего  дела.  От  Высоцкого  произошла  и  значительная  часть  так  называемого  «русского  шансона»,  а  также  кое-кто  из  звёзд  «восьмидесятнической»  поп-эстрады – по  крайней мере  Олег  Газманов  точно  бы  не  написал  и  половины  своих  песен,  имея  других  предшественников.

Жаль  только,  что  оценить  творчество  барда  с  литературной  точки  зрения  у  нас  возможности  не  было.  Единственный – причём  изданный  уже  посмертно,  сборник  стихов  «Нерв» – карманного  формата,  в  красной  обложечке  и  с  предисловием  самого  Роберта  Рождественского,  поставить  у  себя  на  книжную  полку дома  могли только немногие избранные. Остальные,  если  посчастливится,  печатали  на  машинке или на ксероксе. 

Помню,  как  однажды  знакомый  приволок  мне  толстую  кипу  машинописных  листов – самиздатовскую  копию  «Нерва»,  и  оставил  на  пару  дней  почитать  и,  может  быть,  перепечатать.  Поскольку  машинка  у  меня  появилась  всего  каких-то  месяца  три  назад,  и  печатать  на  ней  я даже  одним  пальцем  ещё  не  умел,  было  очень  жаль,  что  с  подобной работой мне не справиться.

К  счастью,  в  начале  перестройки  в  свет  вышло  второе  издание,  ставшее  куда  более  доступным  широким  массам – в  том  числе  и  мне.  В  студенческие  годы,  с  какой  бы  иронией  я  ни  относился  к  разным  приметам  и  суевериям,  в  одну  примету  я  верил  твёрдо – на  экзамене  меня  ждёт  удача,  если  в  сумке между  учебниками  и  конспектами  будет  лежать  «Нерв». И пускай  голова  гудит  после  бессонной  ночи,  и  все  мысли  вразброд,  и  содержания  половины  билетов  ты  не  помнишь – перед  тем,  как  шагнуть  за  дверь  аудитории, пристройся  где-нибудь  в  коридоре  у  окна,  чтобы  пробежать  по  строчкам  открытой  наугад  страницы: 

Посмотрите! Вот он без страховки идет!

Чуть правее наклон – упадет, пропадет!

Чуть левее наклон – все равно не спасти!..

Но, должно быть, ему очень нужно пройти

четыре четверти пути!

И  ты  моментально  становишься  спокойным,  сосредоточенным  и  готовым  к  любым испытаниям, что  иногда  даже  отражается  в  зачётке.  Кстати,  некоторым  нашим  университетским  преподавателям  из  числа  заядлых  театралов  посчастливилось  видеть  живого  Высоцкого  на  сцене  Театра  на  Таганке,  в  том  числе в  ролях,  которые  никто  не  догадался  зафиксировать  для истории на  видео.  Они  рассказывали,  как  хорош  был в  исполнении  актёра  Лопахин  из  «Вишнёвого  сада»,  а  мы  завидовали  тем,  кто  успел  родиться  на  двадцать  лет  раньше.

Но  время,  которое  выпало  нам,  предоставляло  совсем  другие  возможности,  о  которых раньше невозможно было и мечтать. С 1988  года  день  рождения  и  смерти  Высоцкого  стали  отмечать  открыто

Телепремьера  документального  фильма  «Владимир  Высоцкий.  Монолог»  казалась  невероятной  сенсацией – ну  не  было  ещё  случая,  чтобы  на  главном  телеканале страны  в  течение  часа  пел  и  говорил  человек  с  репутацией  скандалиста  и  вольнодумца.  А  он  пел,  шутил,  иногда  забывал  слова  или  прерывал  выступление  для  того,  чтобы  перенастроить  гитару, но  технические  накладки  лишь  усилят  эффект  присутствия, впечатление,  будто  всё  происходит в  прямом  эфире. 

Затем  появится  ещё  несколько  десятков  фильмов  и  программ – плохих  и  хороших,  быстро  забытых  и  ставших  классикой  документалистики.  Последних,  к  счастью,   получилось  много – и  лучшими  из  них  мне  лично  кажутся  рязановские  «Четыре  встречи»  и  трилогия  Николая  Солдатенкова,  в  которых  даже  тема  личной  жизни  и  внутрисемейных   конфликтов  подавалась  корректно,  без  «желтушного»  налёта. 

В  то  же  самое  время  на  виниле  миллионными  тиражами  начнёт  издаваться  весь  хоть  сколько-то  поддающийся  реставрации  архивный  аудиоматериал – сборники  военных  песен,  несостоявшийся  совместный  альбом  с  Мариной   Влади, раритетные  концертники  и  квартирники  из  частных  коллекций… 

В течение  последующих  пяти  лет  я  буду  гоняться  за  каждым  новым  выпуском  серии  пластинок  «На  концертах  Владимира  Высоцкого»,  в  конечном  счёте  соберу-таки их полный комплект и пойму, что раньше ничего не знал об  этой  личности,  что  помимо  всенародно  любимых  и  постоянно  цитируемых  хитов  осталось очень много гениальных песен  и  стихов,  которые  просто  недооценили.  

Один  из таких забытых шедевров –  «Истома  ящерицей  ползает в костях…», вещь, прекрасно аранжированная и записанная для одного из  французских  дисков,  но  никогда  почему-то  не  звучавшая  на  концертах.  Это  одновременно и  пронзительная  история  человеческого  одиночества,  и  жёсткое,  беспощадное,  детально  точное  описание  состояния  депрессии,  возможно,  связанной  и  с  личным  наркотическим опытом автора: «Я на коне. Толкани – я  с  коня! Только «не», только «ни» у меня…»

Таким же недопонятым, недослушанным  – то  ли  из-за  философской  сложности, то  ли  из-за  четко  выраженного  религиозного  подтекста,  следует  считать  и  весь  цикл  песен  для  фильма  «Бегство  мистера  Мак-Кинли».  А  сколько,  если  судить  по  начавшим  выходить  в  90-х  собраниям  сочинений,  неспетого,  недописанного  вышло  из–под  всё  того  же  пера!..  Читаешь,  слушаешь – и  чувствуешь  себя  археологом,  раскопавшим  неизвестную  древнюю  цивилизацию…

В новой, постсоветской  России  поначалу  даже  людям,  выросшим  на  классике  авторской песни, казалось, будто  сам  жанр  превращается  в  ретро.  То  и  дело  приходилось сталкиваться с мнениями, будто Высоцкий уже не актуален,  ибо  это ведь не о нас поётся: «Возле города Пекина ходят-бродят  хунвейбины…»  Однако  сама  действительность  доказывала  обратное.  Да,  если  воспринимать  сатиру  сорокалетней давности как зарисовку с натуры, как исторический  документ,  то  к  современному Китаю это не имеет никакого отношения.

А ещё я  вспоминаю  август  2000  года,  когда  вся  страна  в  течение  недели следила  за  безуспешными  попытками  спасти подлодку «Курск». Пока оставалась хоть капля надежды, что кто-нибудь из  большого  экипажа  выжил  и  снова  увидит  солнце,  в  голове  у  очень  многих – не  только  у  меня,  крутилось:  «Спасите  наши  души!  Спешите  к  нам!...»

 

С  выходом  на  экраны  в  прошлом  году  фильма  «Высоцкий.  Спасибо,  что  живой!»  начался  какой-то  новый  этап  почитания  памяти  Владимира  Семёновича  в  нашей  стране,  возможно, этап  мифологизации.  Всё-таки  кино – это  фабрика  грёз,  а  не  учебник  истории,  и  даже  снять  такой  шедевр,  как  «Броненосец  «Потемкин»  можно  было  лишь  двадцать лет спустя  после  реальных  событий,  когда  одних  из  прототипов  уже  не  было  в  живых,  а  другие  не  имели  возможности возразить,  что  всё  было  совсем  не  так.

 

 

Дитя войны, пацифист, противник любого насилия, он продолжает защищать свою  родину. Забронзовевшие монументы так не умеют – в  отличие  от  живых  поэтов.  Спасибо,  что  живой!..

«И  погнал  я  коней  прочь  от  мест  этих  гиблых  и  зяблых.  Кони – головы  вверх,  но  и  я  закусил  удила.  Вдоль  обрыва  с  кнутом  по-над  пропастью  пазуху  яблок  я  тебе  привезу – ты  меня  и  из  рая  ждала!..» 

СOFTMIXER