Denis-K все записи автора
Мне кажется, что именно этот «фронтовой» вариант был предтечей «лагерного», а не наоборот. Но может быть и так, что «другие заключенные», пришедшие на передовую из-за колючей проволоки архипелага ГУЛАГ, принесли ее с собой, потом вернулись обратно, а песня прижилась на воле. Фрагменты этой песни, если не ошибаюсь, прозвучали в фильме «Председатель», одной из первых картин хрущевской «оттепели». Для своего времени этот был, наверное, тем же, чем для многих из нас, тридцать лет спустя, лента Т.Абуладзе «Покаяние».
Не мной одним, а и другими исследователями отмечено, что военные песни Владимира Высоцкого вышли из его раннего, «блатного» цикла. В качестве примера обычно приводятся «Я рос, как вся дворовая шпана…», «Все срока уже закончены…», «Штрафные батальоны». Для меня же решающим обстоятельством послужила фонограмма, где ВВ впервые исполнял «Братские могилы». В отличие от дальнейшего четкого маршевого ритма и подчеркнутой гражданственности, в тот раз он пел ее на мотив, близкий к «Батальонному разведчику» и собственной песне «Я женщин не бил до 17 лет…» То есть на манер настоящей «вагонной» песни. В этой же манере он позже исполнил и песню «Письмо» («Полчаса до атаки…»), но там такая подчеркнутая стилизация была вызвана сюжетом фильма «Иван Макарович, где Высоцкий так и не снялся.
Что же касается «Штрафных батальонов», то траиционно считается, что Высоцкий был первооткрывателем этой «запретной» темы в советской литературе. Отнюдь нет. Он был одним из тех, кто п у б л и ч н о говорил об этом. Потому что, скажем, песни Михаила Анчарова («Цыган Маша») и Александра Галича («Левый марш», «Песня о синей птице») остались лишь в памяти узкого круга почитателей, а проза, известная сегодня, тогда вообще не могла быть опубликована.
Но вот что интересно. Потрясающие стихи о войне Ольги Берггольц я обнаружил в поэтическом сборнике «Зона», где предтавлено творчество репрессированных литераторов. Они во многом перекликаются с песнями Высоцкого. К сожалению, под этим стихотворением нет даты. Не знаю, был ли знаком с этими стихами Высоцкий и слышала ли его песни Ольга Берггольц, но перекличка временами не только тематическая, но и лбразно-вербальная:
На собраньи целый день сидела,
То голосовала, то лгала –
Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?
Долго с улицы не уходила,
Только там сама собой была.
В подворотне – с дворником курила,
Водку в забегаловке пила…
В той шарашке двое инвалидов
В 43-м брали Красный Бор.
Рассказали о своих обидах –
Вот был интересный разговор!
Мы припомнили между собою,
Старый пепел в сердце шевеля…
Штрафники идут в разведку боем
Прямо через минные поля.
Кто-нибудь вернется награжденный,
Остальные лягут здесь – тихи,
Искупая кровью забубенной
Все свои небывшие грехи!
И, соображая еле-еле,
Я сказала в гневе, во хмелю:
- Как мне наши праведники надоели,
Как я наших грешников люблю!
И вот еще о чем. Одной из лучших песен Высоцкого последних лет была, конечно, «Побег на рывок», посвященная Вадиму Туманову (тоже узнику ГУЛАГа), и навеянная его рассказами. Более того, Владимир Высоцкий хотел завершить этой песней серию «Поколение», идея которой, похоже, не была реализована. После публикации этих стихов в годы перестройки и гласности, критики часто находили параллели со стихами прекрасного поэта Анатолия Жигулина:
Семь лет назад я вышел из тюрьмы,
А мне побеги,
Все побеги снятся…
Имя А.Жигулина тогда было у всех на слуху, вышла его повесть «Черные камни», появились многие ранее не печатавшиес стихи из «колымского» цикла (напомню, что Жигулин был арестован в конце 40-х по 58-й статье, и несколько лет провел в лагерях на самых тяжелых работах). Добавьте в этот ряд имя Варлама Шаламова с его «Колымскими рассказами» и станет понятно, что такие вольные или невольные параллели были неизбежны.
Анатолий Жигулин хорошо относился к творчеству Высоцкого и, судя по всему, неоднократно слушал «Побег на рывок», потому что в 1987 году написал стихотворение «Памяти друзей», где вспоминает свой личный лагерный опыт. То, что Высоцкий прочувствовал с чужих слов и выразил, как поэт, Жигулин подтвердил как очевидец. Достаточно просто сравнить эти два произведения.
У Высоцкого:
Как за грудки, держался я за камни,
Когда собаки близко – не беги!
Псы покропили землю языками –
И разбрелсь, слизав его мозги.
Приподнялся и я,
Белый свет стрвеня, -
И гляжу – к у м о в ь я
Поджидают меня.
Пнули труп: «Сдох, скотина!
Нету проку с него:
За поимку полтина,
А за смерть – ничего».
И мы прошли гуськом перед бригадой,
Потом – за вахту, отряхнувши снег:
Они обратно в зону – за наградой,
А я – за новым сроком за побег.
Я сначала грубил,
А потом перестал.
Целый взвод меня бил –
Аж два раза устал.
Зря пугают тем светом,-
Тут – с дубьем, там – с кнутом:
Врежут там – я на этом,
Врежут здесь – я на том.
А вот как та же ситуация побега рассмотрена у А.Жигулина:
Я полностью реабилитирован.
Имею раны и справки.
Две пули в меня попали
На дальней, глухой Колыме.
Одна размозжила локоть,
Другая попала в голову
И прочертила по черепу
Огненную черту.
Та пуля была спасительной –
Я потерял сознание.
Солдаты решили: мертвый,
И за ноги поволокли.
Три друга мои погибли.
Их положили у вахты,
Чтобы зеки шли и смотрели –
Нельзя бежать с Колымы.
А я, я очнулся в зоне,
А в зоне добить невозможно.
Меня всего лишь избили
Носками кирзовых сапог.
Сломали ребра и зубы.
Били и в пах, и в печень.
Но я все равно был счастлив –
Я остался живым.
Кстати, неожиданную двойную реминесценцию я не так давно нашел и в стихах Варлама Шаламова, но поскольку она не имеет прямого отношения к рассматриваемой нами теме, оставим ее пока в стороне, сделав, что называется, «зарубку» на память. Вернемся к раннему периоду творчества Высоцкого.
Начав выступать с публичными концертами (примерно с 1965-го года), он иногда исполнял в них свои первые песни, но позже новый репертуар вытеснил их. В этом ряду особняком стоит выступление молодого актера Театра на Таганке в Институте русского языка в январе 1966 года. Там он исполнил большинство песен «блатного» цикла, а его внимательно слушали профессиональные лингвисты и иногда просили прокомментировать то или иное выражение из воровского арго, вроде неоднократно упомянутого «делать варшаву». То есть уже тогда были ученые, видевшие во всем этом гораздо больший смысл и значение, чем просто «блатные» стилизации под гитару.
Совсем другая история произошла год спустя в Ленинграде. Клуб песни «Восток», чрезвычайно популярный тогда, устраивал не только концерты авторов-исполнителей, но и дискуссии о проблемах жанра, где каждый мог высказать свое мнение. Вели эти дискуссии, как правило, Юрий Андреев и Владимир Фрумкин. Несколько раз выступал в этом клубе и Владимир Высоцкий. Одна такая встреча в «Востоке» состоялась в январе 1967 года.
За спиной Высоцкого уже были театральные роли и фильмы, должна была вот-вот появиться картина «Вертикаль», принесшая ему всесоюзную известность, значительно изменился репертуар. Но тем не менее из зала пришла ехидная записка: «Я не буду касаться остальных песен, которые здесь не исполнялись, но мне кажется, что песня «Скалолазка» с ритмом и мелодией чисто блатного, я не боюсь этого слова, уклона. Вот интересно, что думают остальные о песнях Высоцкого?»
Высоцкий ответил определенно и по делу, правда, не удержался, чтобы не съехидничать в отместку: «Там много пришло записок в ответ на то, что это блатное или не блатное. Вы понимаете, в чем дело. Ведь я, в общем, не имел отношения к лагерям, и срока у меня не было. Но почему-то пишется вот так. Если вы считаете, что «Скалолазка» - блатная, ну, бог с ней, пускай она будет блатная. Я ее пою в картине. А дело в том, что я играю парня простого очень – там, в этой картине. Это простая мелодия, обычная специальная мелодия, специально нарочито примитивная. А в слове «блатной» - здесь ничего блатного нет. Значит, вы просто не знаете блатных песен, вот и все».
Кстати, уже относительно недавно, лет пять назад, злополучная «Скалолазка» в эфире популярной молодежной радиостанции была названа «одной из немногих «эротических» песен советского периода». Меняется время, меняются и критерии оценки…
А свое «знание» блатного фольклора Владимир Высоцкий продемонстрировал в том же концерте, когда представлял песню, посвященную другу молодости Игорю Кохановскому: «Теперь посвященная песня «Мой друг уехал в Магадан». Она специально сделана стилизованно под, так называемый, «блатной» фольклор», потому что Магадан все-таки, - столица Колымского края».
Высоцкий имеет здесь в виду знаменитый «Ванинский порт»:
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
На море спускался туман,
Ревела пучина морская.
Лежал впереди Магадан,
Столица Колымского края.
Песня эта разлетелась по стране во множестве вариантов и авторство ее точно не установлено. По одной из версий она была написана в 30-е годы вольнонаемным шофером-колымчанином Николаем Серебровским, который часто печатал свои стихи в магаданской газете «Верный путь». По другой, более поздней, версии автором «Ванинского порта» следует считать Григория Матвеевича Александрова, многолетнего узника ГУЛАГа, который прошел войну, фашистский плен, а потом сталинские ланеря, неоднократно бежал.
Высоцкий знал и другие подобные песни. В частности, магнитофонные ленты донесли до нас запись фрагмента еще одной известной песни «Это было весною…»
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой весенний наряд.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Нас уже не догонит пистолетный заряд.
По тундре, по железной дороге,
Где мчится скорый курьерский «Воркута-Ленинград».
Жаль, что эта запись сохранилась не полностью. Интересно было бы посмотреть, какой из многочисленных вариантов предпочел Высоцкий. Автором ее является другой сталинский сиделец – Григорий Шурмак. Некоторые его стихи публиковались в журнале «Юность», писал он и прозу.
Довольно часто Владимир Высоцкий шел на творческие эксперименты, органично соединяя фрагменты одной песни с фрагментами другой, и получая в результате свой неожиданный исполнительский вариант. Так, например, песню «Таганка» Высоцкий обычно исполнял в манере «жестокого» романса, что позже подхватили Михаил Шуфутинский, Михаил Гулько и другие представители «русского шансона». А однажды он еще более усилил, обозначил этот эффект, введя в традиционный текст куплет из близкой, но все-таки немножко другой «оперы»:
Кстати, существует и более мягкий «лирический» вариант песни «Таганка». В одном из исполнений этот мотив нежности и разлуки слышится наиболее отчетливо:
Иди, любимая, иди, хорошая,
Ступай же, деточка, своей тропой.
Пускай останется глубокой тайною,
Что и весна была для нас с тобой.
Не знаю, слышал ли Владимир Высоцкий конкретно этот вариант, но совершенно очевидно, что образ Весны в песне «Весна еще в начале, еще не загуляли…», как не просто календарного времени года, а символа свободы, появился у него именно под впечатлением «блатного» фольклора, где он тоже является одним из главных.
А эту песню я разыскивал очень долго и упорно, чуть ли не с 1982 года, когда услышал запись дружеского вечера Высоцкого и братьев Вайнеров. Как-то не попадалась она мне. Там один из присутствующих говорит: «Володя, а помнишь песню пели, «Мне мама гитару подарила»?» И Высоцкий отвечает: «Да, помню».
И вот недавно мои поиски увенчались успехом. Ничего «блатного» или криминального в ней нет, разве что слово «гитара» употреблено здесь в значении чисто жаргонном:
Мне мама гитару подарила, подарила,
Как только на свет родилась я,
И часто, часто говорила, говорила:
Смотри, смотри, о дочь моя!
Ты береги свою гитару, гитару
И не давай на ней играть.
Мужчин ты в жизни опасайся, опасайся,
Гитару могут поломать.
В семнадцать лет я полюбила, полюбила
Устройство музыки моей.
Моя гитара так звенела, так звенела,
Хоть струн и не было на ней.
Вот как-то раз на вечеринке, вечеринке
Ко мне пристал парнишка молодой.
Он стал смеяться, обниматься, целоваться,
А сам веселый, веселый был такой.
Он попросил мою гитару, гитару,
А я ему не смела отказать.
Он взял аккордов только пару, только пару,
А гитара стала дребезжать.
Потом на ней играли все ребята, все ребята,
И я могу теперь заверить вас,
Что вместо маленькой гитары, ой гитары,
Мне возвратили контрабас.
Остается сожалеть, что не все записи молодого Высоцкого сохранились и дошли до современных исследователей. А таких, очень ценных фонограмм, могло быть и больше. Тот же Г.С.Внуков вспоминает, что однажды, в 1968 году, предложил Высоцкому напеть пленку из собранных им песен. Внуков называл их «песни второго фронта», преимущественно романтического содержания. Высоцкий согласился, но потом эта идея осталась неосуществленной. В этом же разговоре Внуков назвал имя Аркадия Северного, который тогда был известен как «одессит». Высоцкий отреагировал отрицательно, возможно, потому, что как раз в этот период его песни подвергались критике в официальной печати, вместе с песнями других авторов.
Аркадий Дмитриевич Звездин-Северный (1939-1980), конечно, не был никаким одесситом. Родился в Иванове, закончил лесотехническую академию в Ленинграде, служил в армии. В начале 60-х начал исполнять песни, которые не звучали ни по радио, ни по телевидению. Причем не только «блатной» фольклор, но и романсы, песни из репертуара П.Лещенко, А.Вертинского, Л.Утесова. В отличие от Высоцкого и других бардов, Аркадий Северный никогда не выступал на сцене и записывался исключительно в домашней обстановке, обычно в сопровождении различных ресторанных оркестров. Сегодня его записи наиболее известны с ансамблем «Братья Жемчужные», которым и сейчас руководит Н.Резанов.
Благодаря Аркадию Северному были сохранены многие редкие песни. Иногда он исполнял и кое-что из Высоцкого: «Песню про Сережку Фомина», «Бодайбо», «Красное-зеленое» и т.д. Существует фонограмма, сделанная в честь 85-летия А.Вертинского, где он, в ряду других имен, уважительно отзывается и о Владимире Высоцком.
Ну и чтобы завершить этот, во многом предварительный, разговор о раннем периоде творчества Высоцкого, предоставим опять слово Владимиру Семеновичу, где он сам говорит о своем отношении к этому этапу своей жизни.
«…Первые мои песни – это дань времени. Это были так называемые «дворовые», городские песни, их еще почему-то называли блатными. Это такая дань городскому романсу, который к тому времени был забыт. Эти песни были бесхитростные, была, вероятно, в то время потребность в простом общении с людьми, в нормальном, не упрощенном разговоре со слушателями. В каждой из первых песен была одна, как говорится, но пламенная страсть: в них было извечное стремление человека к свободе, к любимой женщине, к друзьям, к близким людям, была надежда на то, что его будут ждать.
Я не считаю, что мои первые песни были блатными, хотя я там много писал о тюрьмах и заключенных. Мы, дети военных лет, выросли все во дворах в основном. И, конечно, эта тема мимо нас пройти не могла: просто для меня в тот период это был, вероятно, наиболее понятный вид страдания – человек, лишенный свободы, своих близких и друзей. Возможно, из-за этого я так много об этом писал, а вовсе не только о тюрьмах.
Эти песни принесли мне большую пользу в смысле поиска формы, поиска простого языка в песенном изложении, в поисках удачного слова, строчки. Я от них никогда не отмежевывался – это ведь я писал, а не кто-нибудь другой! И простоту этих песен я постарался протащить через все времена и оставить ее в песнях, на которых лежит более сильная, серьезная нагрузка».
И, пожалуй, самая важная фраза из монологов Высоцкого о своем творчестве: «…Я не делаю разграничения, для меня не существует моей официальной и неофициальной песни. Я считаю, что все, что я написал, имеет право и может быть исполнено со сцены. Я никогда не стесняюсь ни в каких аудиториях, независимо от того, где бы я ни пел, для какой среды и в каком месте. Я пою репертуар, который я выбираю, который я считаю возможным петь со сцены…»
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10.
Denis-K все записи автора
