Незадолго до объявления о возвращении в Россию Алексей Навальный взял еще одну важную политическую вершину: российский оппозиционный политик номер один стал европейским государственным деятелем. Его однозначная позиция в защиту свободы слова от диктата Джека Дорси, Марка Цукерберга и прочих «гуглов» не только оказалась созвучной мнению Ангелы Меркель, но и вошла в противоречие со взглядами многих его сторонников. 

Дискуссия в российском обществе по поводу Трампа и соцсетей показала: критики Кремля имеют очень разные представления о том, в какой собственно России они хотят жить после избавления от нынешнего политического режима. Ясно, что в такой России, где «все хорошее» победило «все плохое». Ясно, что в такой, где полиция и суды независимы, парламент свободно избирается, а власть подотчетна. Но дальше начинаются вроде бы детали, которые на поверку оказываются самыми что ни на есть главными факторами. «Страна мечты» в глазах некоторых, похоже, должна быть местом, где люди «нашего круга» заменят администрацию президента и будут банить людей «не нашего круга».

Кому-то может показаться, что это не так важно, как борьба с коррупцией, возраст выхода на пенсию или состояние системы здравоохранения. Это не так. Путинское руководство пытается остановить время и заставить страну жить одним днем, не думая о будущем, не задавая не только неудобных для власти практических вопросов, но и каких-либо вопросов вообще. В этом до последнего времени была сила Кремля. Он создал иллюзию стабильности для большинства россиян, превратив Россию в «Советский Союз Лайт».

Эта иллюзия медленно, но неуклонно разрушается. Дело даже не столько в пандемии COVID-19 (ее социальные и экономические последствия еще предстоит осознать), сколько в неуклонном дряхлении нынешнего режима, его неспособности ответить на главные вызовы эпохи. Их много, даже слишком много. Это взрывное развитие технологий искусственного интеллекта; постепенное, но необратимое замещение нефти и газа альтернативными источниками энергии; коллапс высшего гуманитарного образования и утечка мозгов из сферы точных и естественных наук; чудовищные диспропорции в развитии регионов; угроза Китая; распад постсоветского пространства на зоны региональной геополитической конкуренции.

На эти вызовы невозможно отвечать, не имея представления о главных принципах, на которых вырастет будущее общество, идущее на смену путинскому фантому «СССР с колбасой». Как мы понимаем свободу и ответственность? Что понимаем под правами личности? Какой видим роль государства? Что вообще объединяет огромную страну, помимо русского языка? Без представления об этих фундаментальных вещах невозможно обсуждать конкретику: систему соцобеспечения, федерализм, оборонные расходы.

Лично мне хотелось бы жить в той России, где каждый гражданин — монархист или либертарианец, последователь экс-игумена Сергия Романова или радикал-феминистка, поклонница Перуна или татарский националист — может высказываться не только без опасения быть вызванным в суд по печально известной 282-й статье УК, но и без необходимости самоцензурироваться из страха перед комиссарами новой ортодоксии, какой бы она ни была. Вступив в спор по поводу Трампа и «Твиттера», глава ФБК показал, что мыслит теми категориями, которые необходимы для создания альтернативы путинской власти.

После сообщения о возвращении Навального в Россию в соцсетях немедленно возобновился интеллигентский спор на старую тему: «Будущий диктатор или освободитель?». Я эти страхи понимаю. Слишком часто в последние десятилетия у нас «не было альтернативы» — то Горбачеву, то Ельцину, то Путину. Боязнь вождизма у российского образованного класса в крови — и не без оснований. С другой стороны, политика не канонизация святых. Политики — люди, которым приходится идти на компромиссы, менять мнения, отказываться от обещаний. Любое, самое широкое общественное движение за преобразование России будет нуждаться в лидерах. В странах, идущих путем от авторитаризма к демократии, иначе не бывает. Оппонентам Кремля, дискутирующим о том, можно ли доверять Навальному, в какой-то момент придется сделать личный выбор. Можно поддержать Алексея и нести потом моральную ответственность за его успехи, поражения и политическую эволюцию. Можно занять позицию покойного Юрия Афанасьева, рано дистанцировавшегося от Бориса Ельцина. Он до конца жизни имел репутацию прозорливого человека, раньше других увидевшего опасность олигархического авторитаризма. В случае если Навальный станет «Путиным номер два», новые Афанасьевы смогут сказать: «Мы же вас предупреждали!»

Пока что позиция Алексея Навального по поводу «казуса Трампа» лично меня, как гражданина, полностью устраивает и даже вдохновляет. Именно это прежде всего отличает его от Путина. Навальный показал, что у него есть большие идеи и принципы, которые он готов отстаивать не только перед путинским режимом, но и в дискуссиях с ближайшими соратниками. Многие из них, увы, солидаризировались с самозваными корпоративными цензорами. Навальный публично проявил себя как несоветский человек, ценящий принципы свободы, даже если это означает риск не только для боготворимого в России государства, но и для «людей нашего круга». Это не понравится многим, и не только в Кремле. Если вдуматься, это как раз то, что сегодня необходимо для российской демократии. Политика — это всегда риск, лотерея. Как минимум, этот урок мы должны были уже выучить.

Назначение 16 января 2020 года Михаила Мишустина председателем правительства стало частью двойного политического шока – обещанного обнуления президентских сроков Владимира Путина и исчезновения с политической поляны Дмитрия Медведева. Не то чтобы Мишустин был совсем уж маргинальной фигурой в административно-политической колоде, но его фамилию в качестве преемника Медведева не называл ни один из предсказателей.

Если и можно было сравнить его назначение с каким-либо прецедентом в путинской кадровой политике, так это со столь же внезапным появлением из ниоткуда кабинета Виктора Зубкова в 2007 году, который просуществовал восемь месяцев в качестве технического и переходного к правительству самого Владимира Путина. Или с назначением в 2004 году главой кабинета министров Михаила Фрадкова, с помощью чего Путин показал элитам, до какой степени он готов рвать шаблоны и разрушать давно сложившиеся клановые связи. 

Аппаратно-политический баланс

Впрочем, вертикальный взлет Мишустина сопровождался еще одним специфическим явлением. В январе 2020 года выяснилось, что правительством могут руководить министерские (даже не белодомовские) чиновники средней руки, дотоле вообще никому не известные.

Массированный десант сотрудников налоговой службы, из которой вышел Мишустин, на Краснопресненскую набережную означал, что у нового председателя правительства есть карт-бланш если не на формирование собственной команды, то по крайней мере своего штаба. Известно, до какой степени любому премьер-министру важно, чтобы ключевые аппаратные позиции занимали свои люди.

Только в руководстве аппарата правительства появилось шесть человек из системы налоговой службы, включая Дмитрия Григоренко, главу аппарата в ранге вице-премьера. Аппаратный контроль почти эквивалентен контролю политическому.

При этом первый вице-премьер и министр финансов Антон Силуанов, казалось бы, уверенно карабкавшийся много лет на самую вершину правительственной иерархии, был лишен позиции первого зампреда правительства при сохранении поста министра. Впрочем, российская политичеcкая история показывает: для человека такого уровня гораздо хуже сохранить место зампреда кабинета, потеряв пост министра, обладающего внятной панелью управления и системой ответственности. Тем более когда речь идет о посте министра финансов, одном из самых главных в системе государственного капитализма, во многом основанной на перераспределении федеральных бюджетных потоков.

Первым зампредом правительства стал Андрей Белоусов, которого поначалу сочли «дядькой» при премьере-технократе. В том смысле, что имя бывшего помощника президента по экономике увязывали с неокейнсианской идеологией – приверженностью массированному государственному вмешательству в экономические процессы. Однако пандемия смешала все карты: само правительство было вынуждено стать еще большим кейнсианцем, чем Белоусов.

Весной поверхностные наблюдатели сочли, что заболевание Мишустина коронавирусом означает приход к власти «настоящего» премьера – Белоусова, притом что не было ни одного признака, указывавшего на необходимость – политическую или технократическую – смены главы правительства. После того как Мишустин, отболев, спокойно вернулся в свое кресло, все спекуляции не тему его устойчивости прекратились. И политические наблюдатели ударились в другую крайность – стали последовательно объявлять главу кабинета преемником Путина, как если бы президент вопреки обнулению собрался в добровольную отставку с сегодня на завтра.

В течение года в правительстве на позиции еще одного вице-премьера появился другой мощный игрок – экс-министр энергетки Александр Новак. С учетом того, какую роль все еще играет ископаемое топливо в российской экономике и насколько серьезны вызовы энергетического перехода, позиция Новака обретает особый экономический смысл. И административный вес, граничащий с политическим.

Понятие «сислибы» («системные либералы») решительным образом устарело и выпало из политического оборота с назначением мишустинского правительства «сисадминов». В сегодняшних политических обстоятельствах, когда экономическая политика сводится к увеличению бюджетных доходов и редистрибуции бюджетных расходов и немного к цифровизации всего живого, невозможно говорить о том, что в финансово-экономическом блоке остался хотя бы один настоящий либерал – он/она просто не выживет аппаратно. Уже не относятся к их числу Антон Силуанов и Эльвира Набиуллина.

Тем не менее есть один человек, которому дозволено лично первым лицом быть «либералом его величества» – это глава Счетной палаты Алексей Кудрин. Он имеет право осторожно критиковать экономическую политику с либеральных, точнее, просто рациональных позиций и служить своего рода противовесом идейному государственному интервенционизму Белоусова.

Такая конструкция оказалась в 2020 году аппаратно-политически работоспособной. А реальное измерение успехов или неудач правительства объективно затруднено пандемией. Хотя отнюдь не показатели ВВП, а продолжающееся падение реальных располагаемых доходов и крайне невнятная ситуация на рынке труда создают главные сложности для работы кабинета в 2021 году.

Правительство нацпроектов

В 2020 году – из-за пандемии и технократизации кабинета министров – прекратились разговоры о массированной и всеобъемлющей модернизации экономики и управленческих процессов. Никто уже не вспоминает о модернизационной программе Кудрина, которую в администрации президента поддерживали Сергей Кириенко и Антон Вайно.

Центр стратегических разработок готовил ее для Путина-2018, но авторы были заранее деморализованы неверием в возможность практической реализации. Экономическая политика теперь сводится к финансированию национальных проектов и исходит из презумпции «умного правительства», которое лучше других знает, как и на что потрать деньги налогоплательщиков.

Строго говоря, отчасти по причине пандемии, а главное – из-за принципиального стратегического отказа от модернизационных усилий экономическая политика примитивизировалась. Сегодня она мало отличается от моделей «селективной промышленной политики» или «точек роста», которые продвигало лобби красных директоров в 1990-е. В их основе была святая вера в волшебную силу именно государственных, а не частных инвестиций.

Неготовность кабинета Мишустина всерьез, на уровне западных правительств, прийти на помощь частному бизнесу выявила приоритеты: частный сектор нынешнему российскому истеблишменту – не родной, в отличие от бюджетников и аффилированных с государством крупных компаний он вынужден выживать самостоятельно.

Словом, кабинет Мишустина – это не правительство модернизации (не говоря уже о либерализации). Но это и не партийное правительство: связь кабинета министров с партией «Единая Россия», в отличие от времен правительства Медведева, отсутствует. А если и существует, то скорее формальная. Это – беспартийный технократический центр управления полетами.

Есть и еще один политический нюанс, касающийся лично председателя правительства. Рейтинги Медведева, во всяком случае с тех пор, как в сентябре 2011 года он официально заявил, что не пойдет на второй президентский срок, были производными от рейтингов Путина. Рейтинг же Мишустина к показателям президента не привязан.

С одной стороны, поначалу рейтинги Мишустина были не политическими, а функциональными. То есть речь шла не о показателях собственно Мишустина Михаила Владимировича, а просто нового премьер-министра. Фамилия у него могла быть любой – это был рейтинг кресла. С другой стороны, за год Мишустин обрел политическую субъектность, то есть стал не просто функцией, а человеком с именем и фамилией, принимающим важнейшие для страны решения.

Рейтинг одобрения деятельности у Мишустина вырос и держится на приличном уровне под 60%. В рейтинге доверия – пусть и формально невысоком (13%) – он стоит на втором месте после Путина. С апреля этот показатель поразительно стабилен, причем Мишустин обошел Владимира Жириновского, который, в свою очередь, в 2020 году стал гораздо привлекательнее в глазах россиян, чем Геннадий Зюганов.

Респонденты массовых опросов пока всерьез не оценивают Мишустина как возможного кандидата в президенты. В этом качестве о нем вспоминает лишь 1%  опрошенных, и он уступает, например, и Геннадию Зюганову, и Алексею Навальному. Но это вопрос инерции: общественное мнение годами привыкло видеть кандидатами в президенты одних и тех же политиков.

Многое может измениться в текущем году. Если, конечно, Мишустин не провалится как модератор бюджетных потоков уже в 2021-м. Не говоря уже о том, что самые большие сложности, по оценкам ряда экономистов, ожидают правительство в 2022 году: экономика может даже вырасти в 2021-м, но это будет dead cat bounce – «отскок дохлой кошки», то есть рост с очень низкой базы после масштабного падения. А внутренние и внешние факторы структурно здорового роста экономики пока чрезвычайно слабы.

Если кабинет Мишустина так и останется правительством национальных проектов, то этого, пожалуй, будет недостаточно, чтобы нарастить политическую  субъектность премьера. Вокруг Кремля немало сравнительно молодых и амбициозных технократов – тех, кто управляет регионами или готов пройти проверку на самых разных федеральных и региональных постах. И все они – «Лидеры России».

Палата представителей Конгресса США объявила импичмент Дональду Трампу. Как сообщает CNN, за резолюцию проголосовали 232 конгрессмена, против - 197.

За отстранение Трампа от должности проголосовали десять конгрессменов-республиканцев.

Дебаты продолжались около 3 часов. Большинство выступавших демократов подчеркивали, что Трамп должен ответить за свои действия, чтобы такое не повторялось в будущем.

В отношении Трампа выдвинуто единственное обвинение - подстрекательство к бунту - в связи с нападением его сторонников на Капитолий, которое произошло 6 января. Жертвами столкновений в Капитолии стали шесть человек, в том числе один полицейский.

Сразу после голосования конгрессменов Трамп выступил с обращением, в котором повторно осудил атаку на Капитолий. "Никто из моих истинных сторонников не может быть причастен к политическому насилию, ни один мой истинный сторонник не может поддерживать неуважение к правоохранительным органам или нашему великому американскому флагу, ни один из настоящих моих сторонников не может обижать своих сограждан", - заверил политик. Импичмент он не упомянул.

Трамп - первый в истории президент США, которому повторно объявляют импичмент.

Теперь рассмотреть обвинение в отношении Трампа должен Сенат. Как заявил лидер республиканского меньшинства в верхней палате Митч Макконнелл, Сенат не будет рассматривать этот вопрос до вступления в должность нового президента Джо Байдена. Как сообщает NBC со ссылкой на послание Макконелла коллегам-сенаторам, лидер республиканцев еще не принял окончательного решения, поддерживать ли импичмент.

Процедура импичмента представляет собой судебный процесс, в котором члены Сената выступают в роли присяжных, а члены Палаты представителей обосновывают обвинение.

Для утверждения импичмента в Сенате необходимы две трети голосов, то есть 50 сенаторам-демократам требуется поддержка 17 республиканцев.

Сенат вправе запретить лицу, подвергнутому импичменту, занимать в будущем должности на федеральной службе. Для этого уже после смещения экс-президента с должности нужно провести отдельное голосование в Сенате - в таком случае Трамп не сможет выдвигаться в президенты в 2024 году. Кроме того, в случае импичмента он потеряет президентскую пенсию в размере около 200 тысяч долларов в год и, возможно, пожизненную охрану.

До начала процедуры импичмента Палата представителей приняла резолюцию с призывом к действующему президенту Майклу Пенсу отстранить Трампа от должности, воспользовавшись 25-й поправкой к Конституции (согласно этой норме вице-президент с согласия большиства членов правительства начинает выполнять обязанности президента, если глава государства не вправе осуществлять свои полномочия).

Пенс отказался выполнить требование демократов. "Я не считаю, что подобные действия соответствуют интересам нашей страны или соответствуют нашей Конституции", - говорилось в его письме.

Палата представителей подвергла Трампа процедуре импичмента уже второй раз. В первый раз демократы пытались отстранить Трампа в декабре 2019 года - Палата представителей проголосовала за импичмент, но президента в феврале оправдал Сенат. Тогда в Палате представителей за импичмент не голосовал ни один республиканец.

В отношении Трампа были выдвинуты два обвинения - злоупотребление полномочиями и препятствование работе Конгресса. Поводом для начала процедуры импичмента стал телефонный разговор Трампа и президента Украины Владимира Зеленского, которого Трамп просил начать расследование в отношении Хантера Байдена, сына будущего президента. Как писала The Wall Street Journal, Трамп увязал свою просьбу с предоставлением военной помощи Украине.

Трамп - третий в истории США президент, которого Палата представителей подвергла импичменту. В прошлом конгрессмены пытались сместить с должности Эндрю Джонсона (в 1868 году) и Билла Клинтона (1998-1999 годы).

«Единственное, чем я могу объяснить позицию Прибалтики, так это тем, что распад Советского Союза до сих пор не закончился: через 28 лет после большого взрыва взрывная волна продолжает уносить их все дальше и дальше от России, – сказал мне в неформальной беседе один высокопоставленный российский дипломат в те доковидные времена, когда нам еще можно было встречаться и разговаривать. – Когда вы остановитесь и успокоитесь, мы сможем разговаривать. Но пока это невозможно».

По российским меркам, это вполне сочувственная интерпретация позиции стран Балтии. Гораздо чаще в Москве балтийский подход к России объясняют политическим оппортунизмом местных элит. Критику России списывают на желание привлечь внимание Вашингтона и Брюсселя или мобилизовать избирателей, используя образ русских как «конституирующего Другого» для построения национальной идентичности. В свою очередь, Вашингтон и Брюссель долго считали балтийскую настороженность по отношению к России исторической травмой, пока в 2014 году не решили, что такой подход не был лишен прозорливости.

На самом деле в формировании балтийского взгляда на Россию сыграли свою роль и история, и лучшее понимание каких-то нюансов, и погоня за политическими выгодами, но этим дело не исчерпывается. Истоки позиции стран Балтии по отношению к России намного сложнее, и их часто неверно толкуют и в России, и на Западе. А сами балтийские государства редко задумываются над тем, насколько перспективен их подход.

Балтийский максимализм

Государства склонны придерживаться тех стратегий, которые помогли им преуспеть в прошлом. Финляндия, например, предпочитает мягкий тон в отношениях с Россией, потому что финская политическая элита убеждена, что именно мягкость и сдержанность позволили стране сохранить независимость в годы холодной войны. По той же причине Германия верит в диалог – потому что диалог и сотрудничество между двумя частями разделенной страны, а также между Западной Германией и СССР облегчили внутригерманские контакты и в конечном счете помогли объединить страны.

А для стран Балтии в прошлом сработала жесткая критика. Для балтийских политических элит, сформировавшихся в годы перестройки и гласности, публичное порицание стало первым шагом на пути к исправлению ошибок. Ведь суть гласности заключалась в том, чтобы раз за разом называть белое белым и черное черным. Это повторяли до тех пор, пока все в этом не убедились и не устали от такой риторики – но подход сработал. В отличие от России в странах Балтии за постановкой диагноза последовали существенные изменения, а во многих случаях и полное исцеление. Этот опыт по-прежнему предопределяет образ мыслей и действий. С социальной точки зрения многие балтийские политики остаются детьми перестройки: даже если они сами ее не застали, они сформировались в этой традиции.

Есть в перестроечном опыте и толика горького разочарования, а то и ощущение, что Россия обманула балтийские ожидания. Похожую горечь испытали российские либералы 90-х годов в отношении балтийских элит. «Мы были прекрасными союзниками в борьбе с коммунизмом, но вы просто ушли и оставили нас один на один со всей этой заварухой», – многие из них говорили или имели в виду нечто подобное, когда давали интервью балтийским журналистам в те годы.

В странах Балтии считается, что это Россия свернула с верного пути: вместо того чтобы стать демократией, она стала угрозой для нее. Часто забывают, что перестройка, гласность и движение к демократии начались в 1985 году в Москве, и начались там куда раньше, чем добрались до Будапешта, Праги или Восточного Берлина. И опять же затем именно Москва от всего этого отказалась. Для стран Балтии эта перемена в России была чем-то вроде падения Константинополя для православных на Руси – если бы, конечно, прибалты рассуждали в таких возвышенных категориях, чего они, к счастью, не делают.

Поэтому балтийские страны говорят о России так резко и временами недипломатично, раздражая Москву: с фанатизмом новообращенного они надеются, возможно, на бессознательном уровне, что тем самым смогут вернуть Россию на верный путь, с которого она сбилась. А для этого они используют самый эффективный из известных им методов – жесткую, саркастическую критику в перестроечном стиле.

Наверное, стоит упомянуть, что для прибалтов демократия важна не только и не столько как инструмент для присоединения к западным институтам – опираясь на собственный исторический опыт, они связывают ее с сохранением независимости и безопасностью. В балтийских странах – пусть и в основном в кругах интеллигенции – распространено убеждение, что несовершенная довоенная демократия не позволила обществу в должной мере обсудить тот выбор, с которым эти страны столкнулись в 1939–1940 годах, что в итоге привело к потере суверенитета. В результате демократия рассматривается как ключевое условие для сохранения независимости.

Другое такое условие – это западные институты. В 1990-е годы бросалась в глаза разница в подходах между некоторыми странами Центральной Европы, стремившимися в ЕС ради повышения уровня жизни, и государствами Балтии, где главными ценностями оставались независимость и суверенитет. Армия НАТО в этой перспективе была лишь средством их обеспечить, а аграрные субсидии ЕС – не более чем побочным эффектом.

Со временем этот подход несколько изменился, ведь, в конце концов, субсидии – это приятно. И тем не менее этот обратный порядок приоритетов объясняет, почему в балтийских странах не найти того раздражения, которое, по мнению Ивана Крастева и Стивена Холмса, испытывают страны Центральной Европы по отношению к своим бывшим объектам для подражания на Западе. И ровно по той же причине балтийские страны глухи к доводам, которые часто приводятся в России – что для успешной демократизации странам необходим стимул в виде перспективы присоединения к западным институтам.

Балтийская проницательность

Нужно кое-что сказать и о том, почему прибалты могут в чем-то лучше понимать российский ход мысли. На Западе да и в самих странах Балтии довольно популярно представление, что эти государства – тонкие знатоки России по той простой причине, что когда-то входили в состав СССР. Это не совсем так. Знание советских реалий может помочь понять менталитет части современной российской элиты – например, Владимира Путина, которого, по его собственному признанию, «можно считать успешным результатом патриотического воспитания советского человека». Но не более того.

Если балтийские страны и умеют понимать какие-то моменты в российском мышлении, которые ускользают от Запада, то растет это понимание не из общего советского прошлого, а из их опыта взаимодействия с постсоветской Россией. По разным причинам прибалты раньше, чем другие страны Запада, столкнулись с некоторыми особенностями современной российской политики и мышления, что превратило их во что-то вроде системы раннего предупреждения о России на Западе. Они настолько освоились в этой роли, что продолжают выполнять ее и теперь, когда потребность в ней давно отпала.

Взять, например, печально известную тему российского вмешательства, о котором на Западе заговорили в 2016 году в связи с американскими выборами и с российской дезинформационной операцией в Германии, ставшей известной как «дело Лизы». Страны Балтии столкнулись с более неуклюжими действиями подобного рода десятью годами ранее.

В 2005 году в администрации президента РФ было создано новое Управление по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами, которое возглавил медиаменеджер Модест Колеров. Через это управление, в сфере ответственности которого оказался бывший СССР, в том числе и страны Балтии, Россия стала пытаться влиять на общественный дискурс за рубежом. Сегодня управления уже нет, и трудно сказать, принесла ли его деятельность какую-либо выгоду России. Однако сам факт его существования, безусловно, усилил подозрительность балтийских стран, которые стали предупреждать других об опасности российского вмешательства.

Другой пример касается российского толкования некоторых базовых международных понятий вроде суверенитета, легитимности, интересов и так далее. В 2014 году Европа вдруг обнаружила, что западное и, в частности, европейское понимание этих терминов сильно отличается от российского. Это означало, что противоречия между Россией и Европой уходят корнями куда глубже, чем простое расхождение интересов или отличия в трактовках тех или иных событий. Они растут из совершенно разного представления о международной политике, о том, чем руководствуются и чем должны руководствоваться страны во внешней политике, и о том, на какую свободу действий имеют право большие и малые государства.

Балтийские страны столкнулись с этими различиями намного раньше. В начале 1990-х годов им пришлось выстраивать отношения с Россией почти с нуля. У стран бывшего Варшавского договора были давние отношения с Москвой, которые просто нужно было адаптировать к новым реалиям, но у государств Балтии не было никаких предварительных соглашений с Россией, на которые можно было бы опереться. В процессе строительства этих отношений и всплыла описанная выше фундаментальная разница в подходах, которая тогда была незаметна в отношениях России и Запада.

Чтобы урегулировать многочисленные вопросы, возникшие после распада СССР, обе стороны нуждались в единой концептуальной основе. Но довольно скоро балтийские страны обнаружили, что их подходы никак не вписывались в российское мировоззрение. Один эстонский дипломат так описал первые годы переговоров о демаркации границы: «Россия рассматривала переговоры как форму легализации отделения от нее балтийских стран, что должно давать ей как "метрополии" право навязывать отделяющимся свои условия. Эстонская сторона придерживалась ровно противоположной позиции: мы были независимой страной с 1918 года, а вы с тех пор устроили тут бардак, поэтому сейчас будьте добры навести порядок, и поскорее!»

О перспективах

Опыт – собственный или воспринятый от других – сильно влияет на формирование политики. Чтобы усомниться в нем или заняться поиском новых подходов, нужно серьезное изменение обстоятельств. Однако отношения между Россией и балтийскими странами, возможно, движутся к той точке, где инерция последних 35 лет исчерпается, позволив обеим сторонам успокоиться и начать разговаривать, как советовал упомянутый выше российский дипломат.

Пока готовность пересмотреть старые схемы больше заметна в России. Уже почти три десятилетия российскую внешнюю политику определяет разочарование в Западе. Однако сейчас в экспертной среде идут интересные дискуссии, участники которых, несмотря на расхождения в других вопросах, сходятся в одном: Россия должна перестать жить обидами прошлого и воспринимать окружающий мир как данность. Быть может, этот интеллектуальный процесс затронет и подход России к балтийским странам – пока трудно предсказать, как именно, но наблюдать за этим интересно.

Что касается самих государств Балтии, им тоже пора перестать вести вчерашние сражения – например, те, которые касаются восприятия России в ЕС и на Западе. Когда-то, до 2011 года, в ЕС действительно не было единого мнения, куда движется Россия: одни надеялись, что там идет постепенная демократизация, пусть и с отступлениями и перерывами, тогда как другие, в том числе и страны Балтии, утверждали, что там укрепляется авторитарный режим. Возвращение Путина на пост президента, о котором было объявлено в сентябре 2011 года, поставило точку в этих спорах. Вера европейцев в демократический путь России, который, как надеялись немцы, должен был привести ее к европейским ценностям и нормам, улетучилась. А уж после Крыма представление о России как о сопернике, а то и угрозе для ЕС стало доминирующим.

Можно сказать, что до 2011 года страны Балтии показали себя более прозорливыми. Случайно или нет, но они оказались правы в своей оценке России и после 2014 года заслуженно гордятся этим. Но с тех пор они ведут вчерашнюю войну. Их подход к России слишком часто оказывается описательным и сводится к тому, чтобы показать, в чем Россия не права. Но в этом больше нет необходимости – на Западе это и так все знают, и отношение к России там однозначное. Теперь стоит другой вопрос – что со всем этим делать? И здесь балтийские страны могли бы активнее, чем сейчас, участвовать в поиске ответов.

В ЕС такой запрос есть. Один бывший постпред ЕС из одной прибалтийской страны так описывал свой диалог с коллегой из Южной Европы: «Он отвел меня в сторону и сказал: "Слушай, европейская политика в отношении России – это теперь ваше поле. Вы этого всегда хотели. Скажи, куда она нас приведет и как?" Но у меня не нашлось готового ответа». Иными словами, сегодня задача для балтийских стран заключается в том, чтобы перейти от морализаторства к выработке политики, которая будет выгодна и им, и ЕС в целом. А для этого имеет смысл поинтересоваться реальным положением дел в России и наладить там реальные контакты, а не просто заявлять о своей приверженности высоким нравственным принципам.

Странам Балтии следует смириться с тем, что Россия никогда не вернется на путь демократизации по западному образцу. Тот путь, по которому страны Балтии идут до сих пор, а Россия свернула еще в 90-е годы. Этой возможности больше нет. Россия может демократизироваться, но источники и природа ее демократии будут иными. Она вырастет не из желания подражать западной модели, а из осознания, что для того, чтобы нормально функционировать, стране необходимо хоть немного правового государства, разделения властей и легитимности на международной арене.

Осуществлять эту демократизацию будут не столько представители либеральной интеллигенции, сколько различные профессионалы, которые придут к выводу, что им нужны некие правила, чтобы успешно выполнять свою работу: их число постоянно растет, хотя в современной России их голос еще не очень весом. Такая демократическая (или, возможно, полудемократическая) Россия совсем не обязательно будет прозападной: свои отношения с другими странами она будет рассматривать критически и хладнокровно. Но вполне вероятно, она будет придерживаться прагматичного сотрудничества с Западом там, где интересы обеих сторон будут совпадать.

Это означает, что крестовый поход, в рамках которого прибалтийские страны критикуют Россию во имя ее демократизации, пора свернуть. Сегодня Запад находится не в том положении, чтобы навязывать России нравственные нормы. С другой стороны, вопреки надеждам некоторых представителей Кремля маловероятно, что Запад перестанет быть сообществом ценностей и просто распадется на отдельные национальные государства, которые будут преследовать свои эгоистические интересы.

Форму, которую примут отношения России с Западом, ЕС и странами Балтии, определит будущий миропорядок и ценности, которые лягут в его основу. Сегодня их трудно предугадать, поэтому отношения между Западом и Россией находятся в тупике. Но уже понятно, что максималистским представлениям обеих сторон о друг друге не суждено сбыться: Запад и страны Балтии не смогут изменить Россию так, как считают нужным, но и Россия не сумеет достичь своих максималистских целей – в чем бы они ни заключались – в отношении Запада и балтийских государств.

Здесь открывается возможность для сближения, пусть и ускользающая. Разочарование в максимализме, вероятно, заставит всех придерживаться более прагматичных взглядов. Балтийские страны, возможно, начнут воспринимать Россию такой, какая она есть, а не какой они хотят ее видеть. А Россия в один прекрасный день тоже начнет считать страны Балтии просто соседями, а не бывшей частью СССР или марионеткой Вашингтона. Это может послужить началом для разговора.

Философские разногласия преодолеть не удастся, но само их наличие подталкивает стороны к общению, потому что разногласия нужно как-то регулировать. Если российский истребитель терпит крушение в Литве или над Эстонией пропадает натовская ракета – и то и другое реальные факты, – заинтересованным сторонам было бы удобнее обмениваться информацией напрямую, а не только через каналы связи между верховным главнокомандующим Объединенными вооруженными силами НАТО в Европе и начальником Генерального штаба ВС РФ. Не говоря уже о более прозаических темах в отношениях между соседями от цивилизованного разделения электросетей и вопросов транспорта до борьбы с пандемией и поисков русского медведя Проши, который заблудился в Эстонии, но был найден и возвращен на родину.

При благоприятном развитии событий отношения между Россией и балтийскими странами в ближайшие годы могут перейти от максимализма к спокойной «соседскости». Не самая эффектная перспектива, но зато надежная – возможно, именно это нам сейчас нужно.

Статья подготовлена в рамках проекта «Проблемы безопасности в регионе Балтийского моря», реализуемого при поддержке посольства Дании в Москве

Четыре года назад накануне инаугурации уходящего президента США я назвал происходящее в Америке утратой масштаба. Искать на собственных выборах русскую партию и кандидата Москвы, как это делали противники Трампа, прежде было свойственно республикам бывшего СССР, но не старейшей и сильнейшей демократии мира. Начавшись утратой масштаба, президентство Трампа ею и заканчивается. Только на этот раз в ней виноваты сторонники Трампа.

Штурм парламента толпой разгневанных приверженцев одного из кандидатов напомнил батальные сцены постсоветского пространства с самой свежей натурой в октябре прошлого года в Киргизии и Белоруссии с Арменией на подходе. Патриотическая повестка штурмующих: украденные выборы, обманывающие народ политики, купленные транснациональным капиталом, международный заговор против родины и власть тайной секты звезд – тоже выглядит как набор страхов и слухов, характерных скорее для обществ переходных неустойчивых режимов, чем для граждан стабильных демократий, верящих в собственную систему.

Выход, найденный в том, чтобы забанить опасного оппонента, а не переспорить его в публичном пространстве или переубедить его сторонников, хотя не нарушает буквы закона, у многих оставляет ощущение, что нарушен его дух. Удаление аккаунта равносильно признанию, что у системы не нашлось других, собственно политических и правовых инструментов борьбы.

Простое «забанить» выглядит инфантильным действием, годным для склоки в социальных медиа, но не для политической конкуренции высшего уровня, хотя изгнанный из твиттера Трамп и был мастером и большим любителем этой самой склоки. У сторонников и сомневающихся снятие с довольствия в социальных сетях скорее вызовет обратную реакцию: раз заставляют замолчать, значит, говорит правду.

Деплатформинг, известный в античной Греции как остракизм, дискредитировал себя и закончился после того, как инструмент, придуманный против тех, кто слишком популярен и может, переступив через истеблишмент, повести народ к тирании, стал применяться против представителей самого народа. Именно это происходит, когда после самого Трампа начинают блокировать его сторонников и даже целые приложения, где эти соратники могут виртуально собраться.

Происходящее в Америке может отразиться на России и ее отношениях с Западом тремя способами. Америка – это глобальный политический театр, или, как сейчас модно, сериал. Американцы обращаются друг к другу, но слушает их весь мир, делает выводы и формулирует прецеденты.

Сомнения в системе

Трамп уверял в том, что выборы сфальсифицированы, собственных сторонников, а уверил не только их, но и иностранные элиты, особенно в странах, скептически относящихся к демократии.

Никогда еще такое большое число американских граждан не сомневались в честности собственных выборов. Еще бы, ведь под сомнение их поставил сам президент. Никогда еще такое большое число граждан России, не только активных лоялистов, но и скептически относящихся к власти, не были уверены, что с американскими выборами что-то не то, процедура несовершенна, устарела, непрозрачна и подвержена искажениям. Еще бы, в этом так долго убеждал сам американский президент, с ним согласны многие миллионы его сограждан, а быть американцем больше, чем сами американцы, – неблагодарная роль.

Оживятся не одни лишь сторонники обратного карго-культа (удачный термин Екатерины Шульман), которые утверждают, что не только туземные самолеты сделаны из песка и веток, но и те самолеты, с которых туземцы берут пример. Но дело не только в них.

Вопреки принятому мнению Путин не был противником демократии как идеи. Он сторонник любой системы, которая обеспечивала бы конкурентные преимущества или хотя бы равные правила игры для России. Именно так он относится к рыночной экономике, не пытаясь выстроить ей альтернативы. Со временем он убедил себя в том, что демократия, о которой говорят применительно к нему, – это инструмент нечестной конкурентной борьбы против России, и именно поэтому, а не из принципа разоблачает ее несовершенства.

Теперь у него появились дополнительные аргументы: Запад пытается навязать России то, что плохо работает у него самого. В каком-то смысле сделать ей прививку препаратом, который не прошел достаточные испытания даже в странах разработки, не говоря уже о специфических российских условиях. Раньше разговор о недостатках демократии воспринимался противниками российского режима как заведомое вранье, теперь у них есть собственные основания отнестись к этим разговорам серьезнее.

Так же, как к разговорам о провалах со свободой слова. Знаменательно, что блокировку аккаунтов Трампа осудил не только Кремль – здесь он как раз осторожен, возможность блокировки пригодится ему самому, – а такие разные и мало в чем согласные друг с другом оппозиционеры, как Алексей Навальный и Михаил Ходорковский.

Происходящее на Капитолии и в твиттере уменьшило для Путина и российской информационной номенклатуры необходимость преувеличивать и присочинять. Жизнь вновь оказалась богаче литературы. Хаотичный американский транзит измельчил американскую политическую борьбу так, что создается впечатление, что в США идет спор за власть между сторонниками QAnon и приверженцами идеи, что Трамп – агент ФСБ.

Происходящее в США тем не менее может не только прибавить Путину желания остаться у власти навсегда под лозунгом «транзит – это хаос», но и создать новое пространство для демонстрации превосходства России – например, в виде упорядоченной передачи власти преемнику. Такой, которая произведет впечатление солидности и функциональности не только режима его личной власти, но и всей российской системы.

Штурм истеблишмента

Трамп потерял не только своих сторонников в республиканском истеблишменте, но и Владимира Путина. Это второе следствие событий на Капитолии. Одно дело быть благодарным за возможность продемонстрировать превосходство России, другое – пестовать будущего полезного партнера. С советских времен в дипломатии Москвы есть эта двойственность. Москва может подначивать деструктивные маргинальные силы, чтобы ослабить партнера, но делает крупные ставки и выстраивает серьезные отношения только с теми, кто способен прийти к власти.

Штурм Капитолия радикальными народными патриотами по крайней мере на время перевел Трампа из второй категории в первую. Путин обошелся с Трампом по жестким законам американской драматургии. Он поздравил Байдена не быстро, но раньше, чем его победу признали многие республиканцы и сам Трамп, то есть поставил на победителя. Уже это развело его с Трампом, кроме очевидной беспомощности уходящего президента на российском направлении в течение всех четырех лет в Белом доме.

За несколько дней января Трамп из главы государства и лидера одной из партий власти превратился в вожака уличного протеста. А Путин не любит уличный протест и политическую самодеятельность, даже патриотическую, если она становится неуправляемой. Путин – кабинетный автократ, а не вождь толпы, он никогда не выходит к неподготовленной аудитории.

Путин – элитист, настроенный на вхождение себя лично и своей России в глобальную элиту, куда их обоих не пускают. Именно это заставляет его союзничать с антиэлитистами, одновременно при каждой возможности предлагая сотрудничество мировой элите – хотя бы против общего врага, ИГИЛ (запрещено в РФ) или коронавируса (хотелось бы запретить, но не выходит).

Штурм Капитолия – не нападение республиканцев на демократов, это нападение противников истеблишмента на весь политический класс, на обе партии. Нападавшие совсем не склонны были разбирать, кто там в Капитолии свой, а кто чужой. Все чужие, раз не захотели остановить подмену настоящего президента фальшивым.

Еще нагляднее стало, что только часть избирателей Трампа – сторонники Республиканской партии, ведь другая, возможно, главная часть – противники обеих партий. По крайней мере, самая буйная, с которой он теперь ассоциируется. Это ослабляет позиции Трампа в партии и его шансы на повторное выдвижение и, следовательно, ослабляет интерес к нему Путина.

Штурмовавшие Капитолий называют себя патриотами. Это обычное самоопределение для людей правых и крайне правых взглядов. Однако в России и даже в Европе патриотами назвали бы себя сторонники государства. В США патриотами называют себя противники собственного централизованного государства.

Москва опять же готова использовать их для ослабления переговорной и пропагандистской позиции партнера, но Путин не симпатизирует противникам сильного государства. В самой России патриоты-антигосударственники, считающие центральную власть недостаточно народной, находятся под постоянным давлением и бдительным надзором, даже когда их используют, например, добровольцами в Донбассе.

В поисках общности

США поглощены внутренней повесткой, хотя запрет для Трампа выдвигаться на следующих выборах, если его добьется американская элита, разрядит обстановку. Тем не менее Байден будет управлять беспрецедентно расколотой Америкой. Она расколота не только на республиканцев и демократов, но и на противников и сторонников истеблишмента.

Путин, конечно, будет играть и на этом новом расколе, но для начала попытается стать на одну из его сторон, чтобы вновь попробовать договориться с глобальной элитой хотя бы по отдельным темам, вроде борьбы с эпидемией, контроля за оружием, более взвешенной санкционной политики или правил поведения в киберпространстве. Хотя отравление Навального, обнуление сроков с потенциальным продлением власти, двоевластие в Белоруссии, взлом систем безопасности тысячи американских ведомств, в котором обвиняют русских хакеров на госслужбе, сужают ему пространство возможностей.

Байдену нужна будет тема, которая объединит элиту так же, как ее объединила борьба с Трампом. Попытка импичмента за 10 дней до окончания текущего срока и разговоры о грядущем преследовании 45-го президента показывают, насколько коалиция против Трампа не хочет расставаться со своим главным цементирующим элементом. Основой для новой коалиции могла бы быть борьба с эпидемией, но по ней нет полного взаимопонимания между республиканцами и демократами.

Темой, которая способна объединить элиту, может стать возвращение международного лидерства Америки и борьба с трампизмом в глобальном масштабе, а одним из глобальных лиц трампизма в западном общественном мнении стал Путин. Сплотить собственную элиту, а также уврачевать раскол между США и союзниками, собрав всех на платформе общих демократических ценностей против сертифицированных злодеев, может быть эффектным решением. Для американской элиты сплотиться против России будет привычно и нетрудно.

Единственным препятствием может стать позиция союзников, которым, в отличие от США, в отношениях с Россией по-прежнему есть что терять. И если Байден, в отличие от Трампа, захочет показать, что слушает союзников, европейцы могут ограничить чрезмерное давление на Москву там, где оно вредит их интересам. Хотя и тут история с Навальным, обнуление и Белоруссия уменьшают их лоббистские возможности.

После ухода нынешнего президента США из власти, а еще лучше – из политики с отношений между Вашингтоном и Москвой будет снято проклятие Трампа. Любой спокойный деловой разговор между представителем администрации и Кремля больше не будет рассматриваться как предательство, а любой жест на российском направлении больше не будет элементом внутриполитической борьбы. В Америке, возможно, перестанут стрелять на поражение по всему, что движется в пространстве российско-американских отношений. И чем дальше Трамп будет уходить от возможности вернуться в большую политику, чем меньше он будет интересен Кремлю, тем эта стрельба может стать менее прицельной и интенсивной.

Закон, который позволит приравнять физические лица к «иноагентам», разработали комиссии Совета Федерации и Госдумы для «недопущения иностранного вмешательства в дела России» и для «установления дополнительных мер противодействия угрозам национальной безопасности» — именно так он называется в системе обеспечения законодательной деятельности.

Согласно законопроекту, физлица, получающие иностранное финансирование на политическую деятельность (а также иную помощь, в том числе организационно-методическую), а также незарегистрированные политические некоммерческие организации (НКО) с иностранным финансированием и общественные объединения, не зарегистрированные в качестве юрлиц, будут признаваться «иностранными агентами».

Они будут обязаны подать заявление о включении их в список «иноагентов», после чего регулярно отчитываться в Минюсте о своей деятельности. Кроме того, документ обязывает СМИ отмечать «иноагентов» в своих материалах. Это требование не будет распространяться на публикации интернет-пользователей и блогеров, уверяют парламентарии и сенаторы.

За нарушение отчетности «иноагенту» может грозить

• уголовная ответственность —

она будет применяться к тем, кто ранее уже привлекался к административной ответственности за то, что не представил заявление о включении в список «иноагентов». Это грозит

• штрафом до 300 тыс. рублей,
• а также обязательными работами
• или лишением свободы на срок до двух лет.

Самое суровое наказание — пять лет лишения свободы — предусмотрено для «иноагентов», которые не уведомили Минюст, что собирают информацию в области военной и военно-технической деятельности.

Политолог Александр Кынев уверен, что этот

законопроект будет применяться выборочно, чтобы «в случае необходимости любого гражданина можно было привлечь к ответственности».

Для этого документ и написан «максимально обширными формулировками»: «Чрезмерная широта формулировок всегда порождает произвол. Это традиция авторитарных режимов — жесткость законов при выборочности их исполнения. Был бы человек, а статья найдется», — говорит политолог.

По его мнению, применяться такие статьи массово не могут, так как массовость «обесценивает закон в ту же секунду и вызывает протест». «Увеличение количества лиц, которые будут подвергнуты личным репрессиям, резко увеличит количество недовольных, готовых участвовать в протестах», — уверен политолог. С ним согласен и директор информационно-аналитического центра «Сова» Александр Верховский — по его мнению, Минюст собирается записывать в «иноагенты» тех, на кого потом власти собираются оказывать давление, и это связано в первую очередь с тем, чтобы установить дополнительные фильтры для кандидатов к предстоящим выборам в Госдуму в 2021 году:

говорит Верховский.

Верховский назвал законопроект о физлицах — «иноагентах» «репрессивным» и выразил мнение, что его делают для «залатывания дыр» предыдущего закона об «иноагентах», чтобы таковыми можно было объявить и неформальную группу граждан, и отдельного гражданина: «Это очень сурово. Иностранная помощь, особенно физическим лицам, не обязательно в деньгах может выражаться, и необязательно от государства иностранного исходить, но от кого угодно».

Под закон, который дает право Роскомнадзору блокировать интернет-ресурсы, если они допускают «цензуру», попадут YouTube, Facebook, Twitter и другие популярные сервисы. Документ внесли члены комитета Госдумы по информационной политике во главе с его председателем Александром Хинштейном («Единая Россия»), а также сенатором Алексеем Пушковым.

Авторы объяснили, что «цензуре» со стороны американских сайтов в интернете подверглись RT, РИА «Новости» и «Крым 24», всего они увидели «порядка 20 фактов дискриминации».

Роскомнадзор будет вести реестр платформ, ограничивающих СМИ, и сможет наказывать блокировками и замедлением трафика ресурсы, которые ограничивают «значимую информацию на территории России по признакам национальности, языка и происхождения». Под блокировку могут попасть соцсети и сайты. Отмена санкций будет возможна, если ресурс снимет ограничения с материалов российских медиа.

Законом вводится статус «владельца информационного ресурса, причастного к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан РФ». Согласно проекту закона, генпрокурор и его заместители по согласованию с МИД России смогут присваивать этот статус тем, кого посчитали нарушителями.

Глава центра «Сова» Александр Верховский считает, что закон о защите российских СМИ от «цензуры» Youtube — «часть исторического противостояния со злокозненным Западом». «Это же наши российские СМИ, почему какой-то фейсбук из какой-то там Калифорнии что-то там регулирует? — воспроизводит Верховский логику мышления депутатов. — Это просто фантастические представления об интернете. Все забывают, что это американская корпорация, у нее есть свои правила». Он выразил мнение, что

Закон, обязывающий социальные сети выявлять и блокировать «противоправный контент», включая нецензурную брань

Этот документ обязывает соцсети с 1 февраля ограничивать доступ к информации, «выражающей «явное неуважение» к обществу, государству, Конституции России», а также содержащей «призывы к массовым беспорядкам, экстремизму и участию в несогласованных публичных мероприятиях» или нецензурную брань.

Также, согласно законопроекту, соцсети должны будут сами мониторить контент «в целях выявления и блокировки незаконной информации». Под «незаконной информацией» подразумеваются в том числе материалы с порнографическими изображениями, а также информация, «склоняющая детей к совершению опасных для жизни и незаконных действий», и данные о способах изготовления наркотиков и способах совершения самоубийства.

Парламентарии ввели понятие «социальная сеть» — это интернет-ресурс, доступ к которому «в течение суток составляет более 500 тыс. пользователей в России» (изначально планировалось сделать 100 тыс.). Полномочиями по ведению реестра социальных сетей предлагается наделить Роскомнадзор.

Соцсетям будут давать 24 часа на решение о блокировке запрещенного контента, в том числе по жалобам пользователей. Если у администрации ресурса возникнут вопросы, соцсеть сможет временно заблокировать его и обратиться в Роскомнадзор за разъяснениями. Потом уже Роскомнадзор в течение трех дней должен будет дать ответ, после этого контент либо заблокируют окончательно, либо разблокируют. Законопроект не предполагает санкций за нарушение новых требований.

По мнению политолога, Роскомнадзор «не сможет заставить блокировать ничего»: «Любой нормальный человек пользуется инструментами обхода блокировок. Чем больше запретов, тем большее количество людей знают, как их обходить», — заключил политолог.

Инициатором законопроекта, который запрещает финансировать публичные мероприятия — митинги и демонстрации в России — из иностранных источников, а также анонимно и «иноагентами», стал депутат от «Единой России» Дмитрий Вяткин.

Закон вводит ограничения на работу журналистов на акциях — им будет запрещено агитировать, собирать подписи, использовать символику или «иные средства публичного выражения коллективного или индивидуального мнения», а также скрывать «признак представителя СМИ».

Устанавливается запрет на финансирование акций со стороны иностранцев, НКО-«иноагентов», россиян младше 16 лет, анонимных жертвователей и юрлиц, которые были зарегистрированы менее чем за год до мероприятия. «Лица, нарушившие установленный порядок перечисления, сбора, возврата, расходования денежных средств на организацию и проведение публичного мероприятия, несут предусмотренную законодательством Российской Федерации ответственность», — говорится в документе, впрочем, не уточняется, какое именно наказание понесут «нарушители закона».

Адвокат «Апологии протеста» Александр Передрук считает такой законопроект избыточным: «Я на практике своей никогда не сталкивался с тем, чтобы были какие-то претензии, связанные с финансированием публичных мероприятий. Как правило, участники организуют все за свой счет, и это не требует каких-либо особых вложений. Чаще всего участники тратят свое время, чтобы подать уведомление, и тратят средства, чтобы напечатать атрибутику, обеспечить сцену и звукоусиливающее оборудование», — говорит адвокат.

По его мнению,

«Запрет иностранным гражданам проводить публичные мероприятия представляется мне дискриминационным, для этого нет никаких законных оснований, — продолжает юрист. — Можно даже расширить восприятие — есть не только иностранные граждане, есть еще, например, апатриды — лица без гражданства. И в чем проблема, чтобы они могли проводить публичные мероприятия, в том числе их финансировать?»

Юрист считает, что в пояснительной записке нет адекватного обоснования, почему такие ограничения необходимо принять именно сейчас: «Это все предположения, гипотезы, иногда конспирологические конструкции, но явно неадекватный анализ необходимости введения всех этих ограничений».

Закон о лишении свободы за клевету

Во втором и сразу в третьем, окончательном, чтении депутаты приняли закон, который предусматривает введение уголовной ответственности за распространение клеветы в интернете.

Парламентарии приняли изменения в ст. 128.1 УК. Они предлагают за публичную клевету, в том числе через СМИ или интернет, ввести наказание в виде штрафа до 1 млн рублей либо лишение свободы на срок до двух лет.

Если клевета с использованием служебного положения — предлагается ввести штраф в размере до 2 млн рублей и лишение свободы на срок до трех лет. За клевету о том, что человек страдает заболеванием, представляющим опасность для окружающих, депутаты хотят ввести штраф в размере до 3 млн рублей либо лишение свободы на срок до четырех лет.Оштрафовать на 5 млн рублей или лишить свободы на срок до пяти лет предлагается за клевету, «соединенную с обвинением лица в совершении преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности либо тяжкого или особо тяжкого преступления».Руководитель Международной правозащитной группы «Агора» Павел Чиков отмечает, что, хотя клевета уже являлась уголовным наказанием, в действующей редакции наказание по ст. 128.1 УК не предусматривает тюремный срок. Максимальная мера по статье — штраф до 5 млн рублей и обязательные работы на срок до 480 часов.«Вводится еще дополнительное основание в виде клеветы, сопряженной с обвинением в сексуальном насилии, — это гораздо опаснее, потому что  

государства на большой всплеск жалоб на сексуальное насилие со стороны мужчин, женщин на сексуальное насилие со стороны мужчин», —отметил Чиков. По его мнению, это «угроза тюрьмой женщинам, которые позволят себе говорить об опыте насилия». «Именно это и останавливает их от того, чтобы они говорили о насилии», — заявил он. По его мнению, это «угроза тюрьмой женщинам, которые позволят себе говорить об опыте насилия». «Именно это и останавливает их от того, чтобы они говорили о насилии», — заявил он. 

После принятия этих и других законопроектов важным вопросом станет то, как они будут применяться. Теперь задачей для юристов, специализирующихся на вопросах прав человека и, в частности, на вопросах свободы собраний и выражения мнений, важно посредством судебного обжалования, обращений в Конституционный суд и в Европейский суд по правам человека постараться уменьшить негативный потенциал этих однозначно ограничительных поправок»,  

30 лет назад у людей было больше воли в стремлении к свободе, они не сдавались и не опускали руки

Если бы властям было не страшно все то, что мы делаем, они бы не пошли на политические убийства

Как российские авторы антиутопий сгладили остроту восприятия наступившего периода репрессий в нашей стране, так и творения Голливуда помешали ощутить весь трагизм произошедших в Вашингтоне событий. В самом деле жутковатые законы, принятые Госдумой в последние дни минувшего года, в общем-то – сущая ерунда по сравнению с сорокинскими фантасмагориями. Точно также реалии штурма Капитолия выглядят (особенно на взгляд стороннего наблюдателя) не столь уж серьезными и переломными по сравнению с многократно просмотренными в блокбастерах сценах атак на Белый дом и Капитолий. Подумаешь, «террористы» рогатые, один ноги на стол лидера демократов в палате представителей положил, другой пюпитр стырил, третий нужду не там, где положено, справил. В общем, разрушений нет, а жертв немного.

Поддавшись, вероятно, этому впечатлению, большинство отечественных либеральных комментаторов сконцентрировались на двух темах. Одни, погрузившись в хитросплетения американской конституционной юриспруденции, пытаются предположить, как будут развиваться дальнейшие события: успеют ли демократы объявить Трампу импичмент, сможет действующий президент пойти на выборы в 2024-м, если будет отстранен от должности в соответствии с 25-й поправкой к американской Конституции. Боюсь только, что эти штудии, безусловно, чрезвычайно любопытные с точки зрения американской юридической теории, скоро перестанут иметь сколь-нибудь существенный практический интерес. Все, что происходило во внутриполитической жизни США в последние недели, продемонстрировало: очень многие процедуры проистекали вовсе не из ясных законов, а из устоявшейся десятилетиями традиции. Традиции, которая была подвергнута сегодня беспрецедентной атаке. И которая, стало быть, обречена на замену более внятными законами.

Другие комментаторы принялись переживать по поводу возможностей, которые открывают прискорбные американские события перед кремлевской пропагандой. Действительно, можно без труда представить, как все эти соловьевы-скобеевы будут скорбеть по поводу застреленной женщины, которая, всего дел-то, во внутренние помещения палаты представителей пролезть хотела, даже пластиковый стаканчик не бросала. А уж какая истерика будет поднята по случаю бессрочного запрета Трампу, а также многим его сторонникам пользоваться Twitter! И эти люди запрещают нам ковырять в носу и травить иноагентов! — будут вопить отечественные госпропагандисты. Все это так. Но я бы не переживал сильно по этому поводу. Как показывает практика, эту кампанию никогда не останавливало даже отсутствие сколько-нибудь внятных аргументов. Не было бы штурма Белого дома и забанивания Трампа, они бы что-нибудь придумали. А их телеаудитория им бы поверила, как поверила в распятого мальчика или в то, что украинский самолет сбил малазийский «Боинг».

По мне, так куда важнее честно ответить, почему мы в принципе одобряли цветные революции в Украине, Грузии, Армении, Египте и во многих других странах, когда граждане, считавшие выборы сфальсифицированными, вторгались в здания парламентов и свергали действовавшую власть, и решительно осуждаем то же самое в Соединенных Штатах? Аргумент о том, что до вашингтонского штурма прошли шесть десятков судов, которые не подтвердили трамповские обвинения относительно фальсификации выборов, здесь не работает. Очевидно, что важнейшей предпосылкой для цветных революций является полная утрата значительной части населения доверия к любым институтам, включая, разумеется, и суды. Важнейшим является то, что примерно половина голосовавших за Трампа, то есть приблизительно четверть всех избирателей в США, одобрили действия погромщиков. Следовательно, миллионы американцев утратили веру в институты самой могущественной и богатой демократической державы. Наблюдая цветные революции в разных странах, мы полагали, что их участники пытались свергнуть авторитарных правителей, которые лишь маскировали свое самоуправство имитацией демократических процедур. Теперь же в этих процедурах засомневались миллионы американцев. Мало этого, выразителям мнения этих миллионов, прежде всего Дональду Трампу, попросту заткнули рот.

Мне кажется, что американский бунт лишь по форме совпал с цветными революциями, в действительно он вызван совершенно иными причинами. Трамп в данном случае не болезнь, а всего лишь ее симптом. Первопричиной является грандиозная научно-техническая революция, в условиях которой человечество живет последние 30-40 лет. Все началось с созданием персональных компьютеров, которые стали материальной базой интернета. Всемирная сеть, в свою очередь, привела к невиданным изменениям в способах производства. Многократно ускорилось движение информации, капиталов, любых ресурсов и товаров. Произошла глобализация мировой экономики. И вот сейчас, как и положено, все больше дают себя знать социальные последствия. У миллионов людей, которые не захотели или не смогли приспособиться к радикальным переменам, реально жизнь стала хуже. Материальное производство переносится в страны, где оно дешевле. А в развитых странах набирают силу цифровые технологии, которые кардинально меняют сам образ жизни.

Для меня самое очевидное, что меняют свою функцию магазины. Они превратились в своего рода шоурумы, где товар можно разглядеть и оценить. Чтобы потом сделать заказ в сети. Стало быть, огромное количество людей потеряло работу. Как потеряли работу мелкие ремесленники, работники мелких мастерских (стало проще и дешевле выбросить поломавшийся прибор). Угасли целые отрасли промышленности. При этом жизнь меняется не обязательно в материальном смысле. Ведь кардинально меняется и общественная мораль. Достаточно вспомнить о захвативших США, а за ними и остальной мир движениях Me too и BLM, со всеми сопутствующими эксцессами. При этом социальные слои, «пострадавшие» от научно-технической революции, меньше всего склонны к рефлексии и анализу. Они склонны в своих личных неурядицах, в том, что жизнь вдруг перестала быть комфортной, видеть реализацию чьих-то коварных замыслов. Глубоко закономерно, что именно Билла Гейтса подозревают в попытке чипировать население Земли, дабы скрытно управлять всем на планете.

То есть речь фактически идет о попытке контрреволюции. И столь же закономерно то, что она родилась там же, где началась научно-техническая революция — в США. Точно также как луддиты появились в Англии, где началась промышленная революция. Трамп же, с его популизмом, манипуляторством и изоляционизмом, стал выразителем воли миллионов, которые не желают перемен. В этом — глубокая духовная связь вашингтонских «бунтовщиков» и отечественных охранителей скреп. Именно поэтому Трамп, в годы правления которого российско-американские отношения стали хуже некуда, столь любим Кремлем.

Очевидно, что грядущие годы, если не десятилетия будут заняты тем, чтобы приспособиться к объективной реальности технической революции, самые разнообразные «продукты» которой уже окружают нас и будут, несомненно, все больше влиять на нашу жизнь. И это никакие неолуддиты не изменят. Но эксцессы, подобные вашингтонским, вполне вероятны. Особенно, если истеблишмент будет вести себя столь безответственно, как это было до сих пор. Демократическим странам предстоит тяжелая мучительная работа по перестройке своих институтов, пересмотру устоявшихся отношений между народом и истеблишментом, обновлению правящих классов. Впрочем, есть и другой путь. Это путь самоизоляции от меняющегося мира. С хорошо предсказуемыми последствиями. В СССР, как известно, в свое время отказались от разработки персональных компьютеров, потому что это могло привести к нежелательной индивидуальной свободе в распространении информации…

Фото: youtube.com

Это вызывает оторопь. Какой помощи в борьбе с садизмом можно ожидать от соседнего режима отравителей?

Оба общества — и белорусское, и российское — сегодня смотрят на происходящее у себя и в соседней стране в одной оптике.

Предложение написать итоги года для «ЕЖа» сначала вызвало у меня некоторую растерянность. Писать о политике в российское издание мне показалось трудным, ведь я не был в России три с половиной года и не только российскую, будем считать, политику, но и вообще российскую жизнь больше не чувствую, а сделанные на большом расстоянии наблюдения постороннего человека вряд ли кому-то интересны. Но тут подоспели некоторые новости, которые я ощутил как касающиеся меня лично.

Сначала в последние дни декабря я послушал интервью с Сергеем Гуриевым, которое он к тому же дал моему собственному сыну в подкасте «Короче». Так вот, популярный экономист и уважаемый оппозиционер назвал людей, сомневающихся в способности России в короткий исторический срок встать на путь прогрессивного цивилизационного развития, русофобами. А в первые дни уже 2021 года тот же самый термин в отношении людей, имеющих взгляды, похожие на мои, употребил Дмитрий Быков. Так как Гуриев и Быков наверняка не сговаривались, то получается, что, во-первых, сам термин «русофоб» в российском оппозиционном мейнстриме приобрел не только право на существование, но и вполне уверенную, фундированную направленность, во-вторых, так теперь обозначают конкретную группу инакомыслящих не только кремлевские пропагандисты, но и адепты «прекрасной России будущего».

Вообще говоря, ничего особенно удивительного такой поворот событий для меня не содержал. Свою чужеродность по отношению к вышеупомянутому мейнстриму противников путинского режима я ощутил не один год назад. Если что-то меня и удивило, то это именно термин «русофоб», который к тому же прозвучал от назвавшего себя русофилом осетина Гуриева и любящего кокетничать своим еврейским происхождением Быкова. И именно этот термин простимулировал меня подвести итоги 2020-го, а может быть и не только, года, и объясниться.

Здесь же, в «ЕЖе», в 2014 году я опубликовал несколько колонок, где писал о том, что Российская Федерация полностью и окончательно вернулась к многовековой политике агрессии, захватов и оккупации по отношению к соседним странам и народам, что с неизбежностью не просто влечет, а требует закручивания гаек и подавления инакомыслия внутри. Все это и происходит самым естественным и закономерным в России образом, и для того, чтобы констатировать происходящее, даже необязательно там бывать. Вот что мне не кажется закономерным и естественным, так это то, что из обсуждения оппозиционной повестки дня вопросы оккупированных Россией территорий практически исчезли, много говорится о взаимоотношениях с США и старой Европой, а оккупированные территории Грузии, Молдовы, и даже Украины почти никто не вспоминает.

Грустно и очень симптоматично, что из разговоров не раз уже мною упомянутого мейнстрима исчезли такие слова, как Приднестровье, Южная Осетия, Абхазия, Донбасс и даже Крым. Я позволю себе напомнить, что у России, конечно, всегда было темное прошлое, тяжелое настоящее и светлое будущее, но вопрос о том, предполагается ли нынешняя «прекрасная Россия будущего» соблюдающей не только собственное законодательство, но и международное право, по-прежнему актуален. И да, разумеется, Крым — не бутерброд с колбасой, но он представляет из себя пример законченной, государственной подлости, реального вероломства сталинско-гитлеровского стиля, потому что претензии на Крым в 1994 году Россия обменяла на украинский ядерный арсенал, гарантировав территориальную целостность Украины подписью собственного президента. Сделка была заключена, ядерное оружие из Украины увезли в Россию, и пока статус-кво по Будапештскому договору не восстановлен, любая Россия будущего останется клятвопреступником и международным подонком.

Конечно, и за эти рассуждения тоже меня можно называть русофобом, собственно, как я уже сказал, некоторое удивление вызвало не то, что меня так назвали, а тот, кто меня так назвал.

С другой стороны, я понимаю, что говорить друг другу приятные слова — занятие гораздо более привлекательное. Неслучайно, когда Гуриев выступал уже не в роли интервьюируемого, а сам брал интервью у Навального, он задавал ему только ласковые вопросы. А когда заметил, что Алексея Анатольевича не раз упрекали в этническом национализме, то удовлетворился ответом, что давно уже не упрекали. Помимо того, что упрекать в чем бы то ни было человека, которого все время судят, арестовывают, штрафуют, обливают зеленкой и, наконец, чуть ли не до смерти травят новичком, в принципе как-то не очень, глупо все время повторять одно и то же. Ну да. Навальный националист, это для меня привычный факт и, кстати говоря, не упрек, а констатация. Проблема совершенно не в том, что на свете существуют националисты, и даже не в том, что благодаря другим своим качествам, которые нелепо ставить под сомнение — политическому таланту, смелости, мужеству, обаянию, удаче, — Навальный стал безусловным лидером антипутинской оппозиции. Неглавная проблема в том, что заметные спикеры оппозиции тоже пытаются делать из своей аудитории дураков, утверждая, что он вообще не националист. А главная проблема в том, что оппозиция практически законченным образом стала именно и только антипутинской. В то время как для меня основным объектом противостояния является вовсе не Путин, а именно историческая Россия во всех ее модификациях, от Дмитрия Донского и Ивана III до нынешней без сколько-нибудь заметных перерывов.

Да, находясь далеко и не имея ни возможности, ни сильного желания посетить места моих детства и юности, я довольно отстраненно воспринимаю ругань в адрес своих не очень многочисленных единомышленников и самого себя. Да, то, что я теперь являюсь русофобом и для правящего, и для оппозиционного российского мейнстрима — это, скорее, забавный, чем какой-либо еще факт моей биографии. Я, разумеется, в наступившем году и вообще в этой жизни желаю всего наилучшего, прежде всего моим родным и близким, в том числе в России, но также и всем моим друзьям и знакомым, а среди моих российских друзей нет тех, кто так или иначе не противостоит ее нынешней власти. Но если что в этой сфере и является итогом года, так это ощущение того, что я многим из них не нравлюсь так же, как идеологам и теоретикам, окормляемым, во всех смыслах, со Старой площади. Ладно, я переживу.

Искренне ваш,

русофоб

Фото: pixabay.com

[