Издавна во Львове жили люди разных национальностей и конфессий, здесь соединились культуры разных народов, которые обогащали друг друга. Наиболее ярко это проявилось в архитектуре. Львов был столицей трех конфессий: римо-католической, православной (впоследствии греко-католической) и армяно-католической — это второй такой город в мире, после Рима. Латинский собор Вознесения Пресвятой Девы Марии заложен королем Казимиром Великим в 1344 г. Ее строителями были мастер Николай Ничко, Николай Гансеке, Йоахим Гром, Амвросий Рабиш, Ганс Блехер. В 1361 по ходатайству короля папа Урбан разрешил основать во Львове латинское архиепископство.

Львовская площадь Рынок сформировалась как центр польско-немецкого средневекового города после завоевания Львова польским королём Казимиром Великим, до которого центром была площадь Старый Рынок. В XIX — начале XX века сформировался новый центр города: проспект Свободы, площадь Мицкевича и проспект Шевченко. От углов площади Рынок отходят 8 улиц (по современным названиям — 7 улиц и 1 площадь): Русская, Сербская, Галицкая, Кафедральная площадь, Краковская, Шевская, Друкарская, Ставропигийская.
Архитектурный ансамбль площади Рынок сформировался на протяжении XIV—XIX ст. Пожары, время и строители во многом изменили её первоначальный вид. Последний значительный пожар, во время которого сгорела практически вся деревянная застройка Львова, произошёл в 1527 году
Пожар Львова 1527 года — один из самых больших пожаров, который уничтожил почти весь город и его готическую застройку. Пожар способствовал кардинальной перестройке города. 3 июня 1527 года загорелась пивоварня. Ветер молниеносно разнёс огонь во все стороны на высушенные летней жарой крыши. Пламя охватило Пекарскую, Краковскую, Армянскую, Замковую, Шевскую и Галицкую улицы. Выгорел не только центр города, но и пригороды — Подзамче, Знесенье и другие.

На второй день Львов представлял собой сплошное пепелище. Сгорел почти весь город. Уцелели лишь искажённые огнём Ратуша, Армянская церковь, стены Кафедрального собора, монастырь францисканцев и городские башни. Готический Львов, который был похож на центры современных Таллина или Гданьска, сгорел дотла. Погибли практически все образцы готической архитектуры, которые были построены в течение XIV—XV веков. На восстановление города ушло много времени и усилий не только городских властей и горожан, но и королевского правительства Польши. Но в течение относительно короткого времени, город был отстроен в новом, ренессансном стиле.
После этого пожара началось строительство преимущественно каменного Львова. В «Мемориала о пожаре нашего города» неизвестного автора XVI века, так описываются те события:
«Описывая печальные и злосчастные события для нашего прекрасного и славного города, жалкую и даже долговечную из-за боли руину, которую надо оплакивать из-за беспощадности этого пожара. Ведь 1527 года в понедельник после праздника Вознесения Господня, в двадцать три часа, неожиданно с дома пивовара некоего Григория Солтыса с Клепарова, стоявший напротив монастыря францисканцев, на улице Пекарев, лежащей рядом, разразился огромный и внезапный пожар. Перескакивая, будто навальный вихрь, разделённый в двух направлениях, огонь немедленно охватил все дома, которые были по его соседству и саму улицу Пекарев и Краковскую, Шевскую и Армянскую улицы, а также ту, которая называется второй частью квартала, в одном ряду, а в другом направлении, начиная от монастырского дома тех же францисканцев, за исключением костëла Святого Креста, последовательно уничтожил дома, которые были посередине, общественную баню, костëл Святого Духа вместе с больницей, лотками мясников, с другими домами, которые были сзади, до городской стены, а оттуда — дома уважаемых господ каноников капитульных вместе с другими жителями костёльных священнослужителей, и дальше все остальные дома вокруг и Галицкую, Зарванская, Рускую и Еврейскую улицы вместе с церковью Святой Марии греческого обряда, с еврейской синагогой и городской конюшней и вокруг все, которые только были, дома, от ворот до ворот разгорался всё хуже и много домов уничтожил дотла…

Собственно, из-за стремительности этого пожара, в связи с тем, что он почти весь город затмил чёрной копотью, сам огонь распространился внезапно и неожиданно на все части города, так что ни одна не смогла спастись, и, что самое важное, если бы городские ворота, закрытые в то время для того, чтобы задержать народ для обороны, не были своевременно открыты, то без сомнения, большое количество людей погибло бы от самого огня, когда этот пожар так неистовствовал и всë больше и больше усиливался, военные метательные орудия и пушки или огнестрельное оружие, сберегаемое в городских башнях, заряженные порохом и пулями, взорвались к большому ужасу народа и с опасностью для него и издали страшный шум наподобие грома.

Вот так весь этот город, как предсказывалось, за исключением одного дома покойного Ивана Бороды, крытого черепицей и потому названного башней, до основания со всеми своими строениями, полностью был разрушен и остался будто безлюдным, а несчастные граждане были доведены до большого отчаяния. А чтобы их город возвратился когда-то снова к своему величию и красоте после такого горького и страшного несчастья и чтобы никогда больше не выпала на его долю такое или подобное несчастное событие, надо горячо молить Всевышнего, ласкового Бога».
Часовня Бои́мов (укр. Каплиця Боїмів, польск. Kaplica Boimów) — памятник львовской архитектуры. Была выстроена архитектором и скульптором А. Бемером, как склеп в 1609—1617 (по другим данным между 1609 и 1615 годами) для купеческой семьи Боимов.
Сначала эта территория принадлежала городскому кладбищу. Строительство было начато Георгием Боимом, львовским купцом и ростовщиком венгерского происхождения, и завершено его сыном Павлом-Георгием.
Стена, обращённая к Латинскому собору покрыта сложной резьбой, интерьер украшен также резьбой по алебастру. На восточном фасаде сохранились портреты Георга Боима и его жены Ядвиги. Стена западного фасада полностью покрыта резьбой по камню. Высокую художественную ценность представляет скульптурная группа «Пиета» работы Яна Пфистера. Часовня имеет сходство с часовней Сигизмунда возле Вавельского кафедрального собора в Кракове.
Среди членов семьи, не похороненных в часовне, оказался один из шести сыновей Павла-Георгия, Михал Бойм, ставший иезуитским миссионером и умерший в 1659 г в джунглях на китайско-вьетнамской границе, пытаясь найти последнего императора династии Мин, Чжу Юлана, и доставить ему ответ римского папы Александра VII на просьбу китайцев о помощи против маньчжурских захватчиков

Довольно давно, когда красивейшее центральное кладбище Львова еще не называлось Мемориалом я бродил по нему в полном одиночестве и набрел на темный и суровый склеп молодого поручика, первым погибшим 1 августа 1914 года в первой мировой войне. Не так давно я не нашел его больше, но где-то он есть и страшно подумать сколько не только важного, интересного, умного, достойного, но и тяжелого, временами невыносимого и кровавого, не прожил-не увидел этот молодой человек за сто прошедших лет. Хоть и говорят, что этот век был золотым веком цивилизации, но пожалуй это не верно, это был век отчаянной борьбы за цивилизацию, за достойную жизнь для всех людей, населяющих нашу планету. Нам еле удалось остановить надвигавшееся всеобщее озверение и сумасшествие, и становится просто жаль того, что похоже, что они надвигаются на нас вновь
Недавно я нашел бельгийскую марку, посвященную памяти другого человека, такого же как тот, что похоронен во Львове и погибшего также в первый день Первой Мировой - это капрал Леон Трезиньи, героически сражавшийся практически в одиночку с наступающей немецкой военной машиной
Как странно открылись в памяти эти двое молодых людей, их трагические судьбы
Просыпаемся мы и грохочет над полночью то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны. Боюсь, что и у нас на севере встают грозовые тучи.

      

                                                              
Мне прислали рассказ. Хочу поделиться с вами, читатели. Только предупреждаю; националистические коменты, коменты, полные ненависти, матов – буду удалять. Автора этого рассказа я не знала, потратила час на поиски, кажется, нашла; ссылку дам в конце поста, как всегда. Читайте.
1941 год. Начало немецкой оккупации в маленьком городке Полтавской области.
В бывший райком партии вселилась комендатура. Небольшой дореволюционный двухэтажный особняк. По коридорам снуют немецкие офицеры, взвод охраны, обслуга из местных.
Стучат пишущие машинки, тренькают телефоны, немецкий порядок входит в свои права.

В один из кабинетов, для разбирательства привели двенадцатилетнюю девочку. Ее поймали на улице, есть подозрение, что еврейка.

На свою беду, она и вправду была еврейкой. Родители уже месяц как поджидали свою доченьку на небе, и вот пришла пора Адочки. Месяц она бродила по городу, жила, где придется. Приютить опасную девочку никто не решился.

В комнате работали два офицера за двумя письменными столами. Один оторвался от бумаг, перекинулся парой слов с конвоиром, глянув на Аду, сказал:

- "Я! Дас юдише швайн! " и опять углубился в бумаги. Советская пионерка хоть
и не понимала по-немецки, но что такое "юдиш" и что ее ждет, знала.

Она вдруг в отчаянии бросилась к дверям и опрометью выскочила в коридор.
                                

                                                              

Присутствующие не кинулись догонять беглянку, а дружно заржали, ведь в здании не было ни одного окна без решетки, а внизу на выходе круглосуточная охрана и только немецкая. Бежать-то некуда, разве что заскочить в другой кабинет... А толку? Но страх смерти не имеет логики.

Читать далее...

Говорит один из майдановцев: