“Бриллианты — мои верные друзья” — говорила экстравагантная американская миллионерша Эвелин Маклин, украшая себя перед выходом на очередной раут сверкающими ожерельями и шестью обсыпанными бриллиантами браслетами (что требовало присутствия пятнадцати охранников). Среди ее бриллиантов был “Хоуп” — огромный по величине и совершенно уникальный по цвету: небесно голубой, переливающийся всеми мыслимыми оттенками. Триста лет назад камень украли из храма в Индии, где он служил глазом статуи одной из богинь, и вскоре прославился тем, что приносил... несчастья любому, кто обладал им…

Вор ничего не знал о проклятии, висевшим над камнем, и о его судьбе ничего неизвестно. Но уже французский купец Батист Тавернье, купивший этот бриллиант и потом продавший его королю Людовику XIV, был растерзан дикими собаками. Сам Король-Солнце — воплощение жизнелюбия и здоровья, танцуя, поранил ногу (так, сущий пустяк) и умер от гангрены. Получивший камень в наследство Людовик XVI, естественно, пожелал, чтобы столь великолепный бриллиант украсил лебединую шею его супруги — Марии-Антуанеты. Все мы знаем, какая трагическая судьба постигла эту королевскую чету.

В 1772 году драгоценности казненных монархов в суматохе революционных событий, “как и положено”, были похищены. И голубой бриллиант, сменив несколько безвестных рук, оказался во владении Генри Хоупа — британского финансиста, вскоре умершего от какой-то подозрительной болезни. Его наследник Фрэнсис Хоуп поспешил избавиться от камня и на вырученные деньги расплатился с долгами.

Уже в прошлом веке бриллиант, словно в насмешку принявший имя “Хоуп” (“Надежда”), был куплен турком-коллекционером, который, кстати, недолго любовался этим чудом природы, так как погиб на корабле во время шторма. Однако камень, как и следовало ожидать, уцелел и вскоре “всплыл” в гареме турецкого султана, где его впервые и увидела Эвелин Маклин, ставшая предпоследней владелицей чудесного бриллианта. О ней и пойдет речь.

Ее отец — Томас Уолш, прибыл в Соединенные Штаты в 1869 году в мутном потоке многих тысяч крестьян, бежавших из Ирландии в Новый Свет от голода. Было ему 19 лет. В карманах рваного пиджачка не затерялось ни одной монеты, и надеяться оставалось только на себя да на пару своих рук, не боявшихся никакой работы. А в Америке в те годы бушевала “золотая лихорадка”.

Решив, что он не хуже других, молодой ирландец рискнул попытать счастья. Двадцать лет непосильного труда и упорных поисков увенчались удачей. Уолш женился на школьной учительнице, и в 1886 году у супругов родилась дочь Эвелин, а через два года сын Винсон. Золотые прииски приносили более пяти тысяч долларов в день. Семья перебралась в Вашингтон, где бойкие журналисты окретили Уолша “Монте Кристо из Колорадо”, и зажила жизнью новоиспеченных богачей: балы, путешествия в Европу, строительство шикарных особняков...

Дети Уолшей росли в неописуемой роскоши, в уверенности, что весь мир принадлежит им, и для них нет ничего недозволенного. А разве они ошибались? Отец был на короткой ноге с президентом Соединенных Штатов. Король Бельгии Леопольд Второй считал Уолша своим верным другом. И лишь одного не доставало в жизни Эвелин и ее брата — настоящего воспитания и серьезного образования.

Жизнь текла нескончаемым удовольствием. Но, увы, ничто хорошее не длится вечно. В 1905 году Эвелин и Винсон, разъезжая на автомобиле по Ньюпорту, попали в аварию. Новый “Мерседес”, управляемый шофером, свалился с моста. Винсон погиб, Эвелин, пролежавшая несколько месяцев в больнице, дала согласие на брак с Эдвардом Биллом Маклином — отпрыском такой же богатой семьи. Как и его невеста, он был совершенно неприспособлен ни к жизни, ни к какому-либо делу. Плюс ко всему был законченным алкоголиком. Дед его владел двумя газетами и мечтал приспособить внука к семейному издательскому бизнесу. Но из этой затеи ничего не получилось.

Впрочем, так ли это было необходимо? Оба семейства отвалили молодоженам на медовый месяц 100 тысяч долларов (это в те-то времена!), и они отправились в кругосветное путешествие. Путь их лежал на Ближний Восток и в Турцию, где молодых американцев принимал в своем дворце турецкий султан. Предоставим слово Эвелин Маклин, беседовавшей с американским журналистом Бойденом Спарксом.

“Мы приехали в Константинополь в те дни, когда младотурки пытались в очередной раз скинуть султана. На улицах оглушительно стреляли. Но султан, как ни в чем не бывало, пригласил нас в свой дворец на чашку кофе. У него была длинная борода, выкрашенная в красный цвет, а на голове — красная феска, вышитая изумрудами. Кофейные чашки были украшены тончайшей золотой филигранью, усыпанной драгоценными камнями.

Я подумала: “На столе так много этих изумительных чашек. Ну, что случится, если я потихоньку возьму одну из них и спрячу в муфту?” Я так и сделала. И тут мои глаза встретились с глазами огромного негра-охранника. Он стоял позади кресла султана и неотрывно смотрел на меня. Я испугалась, вынула чашку из муфты. Потом нас повели в гарем — большое здание с множеством комнат.

На великолепных кушетках сидели и лежали женщины. Может быть несколько десятков. Красивые... Но все ужасающе толстые — по 200, 300 и даже 400 фунтов — и ели они сладости. В одной из комнат мы увидели очень молодую женщину. Нам сказали, что это — новая жена султана. И на ней был бриллиант “Хоуп”. Тогда на меня этот знаменитый бриллиант не произвел никакого впечатления”.

Настоящая встреча с “Хоупом” произошла через несколько лет в Париже у начинавшего входить в славу ювелира Пьера Картье. Он показал Эвелин камень и откровенно сказал, что бриллиант приносит несчастье. Но Эвелин была так зачарована “Хоупом”, что не могла от него отказаться. За “Хоуп”, обрамленный бриллиантами поменьше, ювелир попросил всего (?!) 187 тысяч долларов. Баснословная сумма в те годы. Но что поделаешь, если очень хочется?..

Первое, что сделала новая владелица камня — понесла его в католический собор, чтобы снять с него проклятье. Монсеньор Рассел согласился провести эту необычную процедуру. Как Эвелин потом рассказывала, стоял чудесный летний день. Ни единого облачка на синем небе, ни малейшего ветерка. Но едва монсеньор взял в руки “Хоуп”, все вокруг потемнело, и неведомо откуда взявшаяся молния расколола пополам стоявшее у окна дерево. Когда же Эвелин покинула собор, на небе снова сияло солнце.

Судя по всему, манипуляции католического священника не оказали никакого влияния на жестокий нрав камня из индийского храма. Очередной его жертвой стала любимая свекровь — яростная противница приобретения “Хоупа”, настаивавшая, чтобы невестка вернула бриллиант ювелиру. Два раза чихнула, два раза кашлянула и... умерла. Как оказалось, от крупозной пневмонии.

Погоревав о жене, свекор, которому перевалило за 60, вдруг предложил Эвелин развестись с его сыном и выйти замуж за него: тогда после его смерти она унаследует все состояние. Эдварду же — этому транжире и пьянице — он все равно ничего не завещает. Эвелин отказалась, сославшись на то, что она “некоторым образом замужем”. Вскоре свекор последовал за своей женой, а Маклин младший не получил ничего из положенных ему семи миллионов долларов.

Если посчитать все это проделками безжалостного бриллианта, то надо признать, что это были сущие пустяки по сравнению с тем, что произошло потом.

У Маклинов родился первенец, которого назвали Винсоном в память погибшего брата Эвелин. На тихой улице во флоридском Палм-Бич, у самых ворот усадьбы, четырехлетнего малыша сшиб автомобиль, двигавшийся со скоростью... семь миль в час. Мальчик поднялся и самостоятельно дошел до дома. Ничего не было сломано, ничего не болело. А вечером малыш скончался от внутреннего кровоизлияния.

У Эвелин и Эдварда появилось еще трое детей — два сына и дочь, но мать не проявляла к ним особого (правильнее было бы сказать, никакого) интереса. Вся жизнь концентрировалась вокруг приемов и “парти”, которые шли нескончаемой чередой. Семья прославилась их грандиозностью. На самых малолюдных вечерах было по 200-300 гостей. А случались “парти”, на которые являлись до тысячи человек. В трех залах для гостей играли оркестры, между столами ходили венгерские цыгане с рыдающими скрипками. Зиму Маклины проводили в Палм-Бич, лето в Ньюпорте, весну и осень в Вашингтоне. Друзья, балы, дерби...

В 1916 году это “однообразие” жизни четы было нарушено знакомством и внезапной душевной дружбой с новым сенатором Уорреном Хардингом и его женой Флоренс, прибывшими в Вашингтон из Огайо, где Хардинг, до избрания в Сенат, был издателем газеты “Марион Ньюс”. Импозантный, с изысканными манерами, Хардинг производил чарующее впечатление, особенно на дам (которые, как всегда и везде, делают погоду в большой политике).

В 1920 году Хардинг был номинирован кандидатом в президенты США от Республиканской партии и победил на выборах. Эвелин и Эдвард оказывали своему новому другу множество самых разнообразных (порою и очень дорогостоящих) услуг. Они, как утверждала потом Эвелин, помогли ему во время предвыборной компании надежно спрятать от шустрых журналистов двух (!) постоянных любовниц, с одной из которых у него был внебрачный ребенок.

Когда Хардинг стал президентом, Эд предоставил ему свой домик, расположенный позади особняка Маклинов. “Маленький Белый дом” — как шутя окрестили его друзья президента. Там Хардинг мог в исключительно уютной обстановке встречаться с возлюбленными, играть в покер с друзьями, пропустить рюмку-две спиртного, что было запретным наслаждением, ибо в стране правил “сухой закон”.

Но однажды в этом домике разыгралось чрезвычайно неприятное происшествие. Президент с близкими друзьями устроил сабантуйчик с участием некой девицы не очень строгих нравов. Изрядно приняв, мистер президент со товарищи (совсем как русские купцы) стали бросать бутылки в покрытые зеркалами стены. Несколько бутылок попали в девицу, и ее пришлось отправить в больницу, где она скончалась от потери крови.

Скандал надо было срочно замять. Но у девицы оказался брат, который стал угрожать президенту Хардингу не очень приятными разоблачениями. И тогда парня, не рассчитавшего соотношения сил, заперли в психиатрическую лечебницу. Неизвестно, чем закончилось бы это президентство, но в 1923 году Хардинг внезапно умер...

А на Эвелин несчастья посыпались, как из рога изобилия. Сумасбродное транжирство Маклинов подорвало даже их огромное состояние. Правда за Эвелин числились и добрые дела. Она, например, истратила очень много денег, пытаясь отыскать похищенного сына Линдберга. Во время Второй Мировой войны отдала свой дом в Вашингтоне под “Красный Крест”. Но в целом, ее бессмыленные траты принесли свои плоды.

Пару имений и несколько картин пришлось продать. Эдвард пил беспробудно. Однажды, будучи приглашен на прием в Белый дом, он на глазах у всех подошел к камину и позволил себе кое-что, замочив при этом ногу английского посла. Эвелин не могла больше выносить безобразий мужа и разъехалась с ним. Он с ходу завел романчик (кто бы мог соблазниться?) и потребовал развода. Эвелин произнесла решительное “нет” и упрятала муженька в сумасшедший дом, где он и умер в 1937 году. Вслед за ним отправилась в мир иной дочь, перебрав снотворных пилюль.

С непобедимым упрямством Эвелин продолжала ежедневно с утра надевать “Хоуп”, в связи с чем получила разрешение на ношение оружия. Так, никогда не оправившись от смерти дочери, она умерла в 1947 году.

Сыновья продали бриллиант ювелиру Гарри Уинстону за 176 тысяч долларов. А тот подарил камень Смитсоновскому институту в Вашингтоне. Причем посыльный, доставивший злополучный камень, вскоре попал под грузовик (!), но не погиб, а отделался серьезной травмой головы. Однако дом его вскоре все же сгорел дотла, и в огне пожара погибли жена и собака.

Когда об этом стало известно, в институт посыпались письма. Их авторы требовали, чтобы от камня избавились, так как он может принести вред своему новому хозяину, которым стали... Соединенные Штаты... Требованием пренебрегли.

Трудно сказать, повинен ли “Хоуп” в неприятностях этой страны, или они проистекают по иной причине…


http://www.softmixer.com/