© Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!


ОТКРЫТИЕ В ЗАРОСЛЯХ

    Она тащила сестричку по улицам и молчала. Богатый опыт ночных прогулок не подвёл: встречались им только кошки, бесшумные тени с зелёными колдовскими глазами. Да и те поспешно растворялись в ночи, натыкаясь на такой же зелёный, холодный взгляд Лаисы: она была слишком опасной.

    Лаисе Тай никогда не причиняли настоящей боли. Боль, когда задыхаешься, и в глазах всё плывёт, размывается, как в тумане. Ярость. Кипит, пенится жидким огнём в крови, в нервах, всюду. Ярость... и глупое детское желание проснуться... и отомстить. А что? И достойно, и приятно, очень разумная цель.

    Да - в фан-мире, где у меня есть оружие и сильное ловкое тело, умеющее с ним управляться! А тут - я беспомощный ребёнок. Без оружия, без могущественных союзников, без средств к существованию. Зато с младшей сестрёнкой. Отличнейший расклад. Как раз для доблестного воина Света! И платье - одна красота, никакой пользы. Хорошо, хоть Джис следует более удобной моде и почти готова идти...

    Куда идти, она уже знала. Получится ли - другой вопрос... Заткнись. У тебя всегда всё получалось.

    - Пошли в Заросли, - сказала она. - К цветочникам.

    - Ты с ума сошла, - вяло воспротивилась Джиссиана.

    - Они не кусаются, не едят детишек и не насилуют девственниц. В чём дело?

    Джис села на бордюр клумбы.

    - Нам надо к мэру. Получить документы, кредитки. И страховку... - она насупилась и уставилась в землю. Лэйси присела рядом на корточки. Обнять и утешить или рявкнуть, чтоб сестричка разозлилась и ожила? От объятий и утешений вообще-то и я бы не отказалась... Тихо, рыцарь!

    - Кто-то кого-то хотел убить, Джис. Маму за её финансовые штучки, или отец в суде довыступался... - она нахмурилась: - Я никому ничего не обещала, ни с кем не спала, ни во что не ввязывалась. Если из-за меня, совсем уж непонятно. И потом - вещества для взрывов, их же в магазине не купишь. Их просто нет. Есть только формулы. А готовят их в одной-единственной лаборатории, где-то в тропиках, и все заказы идут через военных, Конгресс и равновесников. Ну и чем кому-то из них наша семья помешала?

    - От взрывов шум, - безучастно заметила Джис. - Остатки... всякие. И по всему городу уже носилась бы тьмища полиции. С сиренами и мигалками.

    - А всё тихо. - Лэйси вздохнула: слава богу, сестричка пока в здравом рассудке! - Правда, странно.

    - Лэй, ты знаешь о «Стальных Крыльях»?

    - Психи, которые орали в Конгрессе, что сенсы - враги человечества? Я читала. Это было десять лет назад, когда ты родилась. Все посмеялись, их быстренько заткнули, тем всё и кончилось.

    - Не кончилось. Они просто перестали орать.

     Оказывается, от бессилия болит голова? Мне нужно ощутить меч в руках. Удобный… тяжёлый… успокаивает… Лаиса с трудом очнулась.

    - Послушай, в городе до фига сенсов. Настоящих. И не припомню, чтобы их дома взрывали.

    - Настоящих, Лэй. Даже ты почувствовала опасность.

    - О! - Лаиса нехорошо сощурилась. - Взрослых трогать боимся, а деток, значит, можно?

    Она криво усмехнулась. Всё-таки и меня можно довести до того, что мне хочется плакать…

    - Ну, допустим. А мне повезло учуять опасность, и первый полёт был удачный, и вообще я везунчик. Отлично. И на кой чёрт мне рисковать своим везеньем, крича, что мы живы? Ребята пальнут ещё разок - и в кого попадут, когда мне снова повезёт? А среди цветочников затеряться запросто: пришёл и живи, имён они не спрашивают. У них никакие «Крылья» нас не отыщут. Да и зачем искать, если мы пепел?

    - Отыщут, если захотят. Взрыв был другой. Понимаешь?

    Лэйси озадаченно нахмурилась.

    - Пси-удар? Но если «Стальные Крылья» хотели уничтожить сенсов, как же они могут... Идиотизм!

    - Я слышала, лидеры «Крыльев» сами были сенсы.

    - Ты что-то путаешь, - пробормотала Лэйси. Головная боль превращала слова почти в бессмыслицу.

    - Нет. На словах они вроде заботились об интересах людей без пси, которые рядом с сенсами совсем беззащитные. А на деле они что предлагали? Закрыть Академии, сенсов отовсюду повыгонять, вообще отменить такую науку - психосенсорику. Ну, тогда и равновесников не станет. И сенсы - из «Крыльев», например, - и правда смогут править миром. Ведь никто про них не знает, и приструнить их некому.

далее

© Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!


ТРИ ДНЯ ЛЕТА В ДИКОЙ СТЕПИ

    Солнце укатилось к горизонту, и теперь на него можно было смотреть, не рискуя ослепнуть: диск цвета красного вина (или крови, думал Вил, - кому что нравится) неторопливо падал в травяной океан, а вокруг него прозрачное вечернее небо переливалось множеством красок. Оранжево-багровые волны растекались в лимонное мерцание, и светло-зелёную хрупкость весенних листьев, и росчерки красного золота, и неуловимые серебряные блики - едва заметишь, и их уже нет, и лиловые вуали подступающих сумерек... и много других оттенков, для которых, наверно, в мире Сумрака просто не существует слов.

    Вил был пленником закатов с детства. Он ощущал их как музыку, хрупкие, переменчивые, лживые закатные краски, как самые прекрасные песни. А чем был он - певец, восхищённый слушатель или нота в мелодии? Ещё один призрачный всплеск цвета, мелькнувший в небе?.. У его ног спал белокурый мальчик, раскинув руки, словно отдаваясь на милость и доброму, и злому на его пути. Вил устроил над ним полог из плаща, наброшенного на ветви, положил на лоб мокрую тряпицу, смазал соком огнёвки его руки и грудь, обожжённые солнцем; возился с другом из последних сил и мечтал об одном - лечь и немножко отдохнуть. А потом взглянул в небо - и закат обрушился на него ливнем поющих красок. Он прижался к яблоне, подумал, что сейчас потеряет сознание или разрыдается, и целиком ушёл в закат.

    Краски струились, завлекали, дразнили. Ему хотелось кричать, или играть, сдирая мясо с пальцев и разрывая струны, или умереть. Больше, чем восторг, - то было почти безумие. Таинственный полумрак леса окутывал его душу грустным покоем, горы слегка пугали, изумрудно-золотые поля делали его беспечным, насмешливым и дерзким, рассветы манили в путь, в новые края и в неизвестность. Закаты - оглушали. Он тонул. Он переставал быть Вилом, менестрелем, бродягой в лохмотьях, переставал быть вообще - преображался во что-то загадочное, неистовое, свободное... нечто из бесплотного Мерцания, ничего общего не имеющее с властным, тяжёлым, осязаемым миром Сумрака.

    Он стоял и стоял, недвижимым мраморным изваянием - одинокая хрупкая фигурка под одиноким деревцем, озарённая багровыми волнами, не ребёнок двоих людей из плоти и крови, а призрачное дитя Мерцания Изначального, неведомо зачем принявшее облик человека - и тем лишь несхожее с детьми Сумрака, что среди них не бывает столь безупречной, поистине неземной красоты.

    А Вил просто смотрел, как садится за горизонт солнце...

    Cперва пришла музыка, за ней слова, и началась работа: подбирать аккорды, приглаживать стихи и учить. Новая песня, он знал по опыту, может улетучиться из памяти начисто, стоит пройти паре часов; и повторял снова и снова, пока не уверился: теперь-то она точно не позабудется.

    Баллада вышла невесёлая: о влюблённых, что жили и погибли в далёкие дни Войны Чар. Дни, когда кровь лилась на плодородные земли чаще дождей, и не спелые колосья всходили на полях, а печальные венцы надгробий. Злые времена... люди звали их - Багровые Годы, годы крови. Они пронеслись над Тефрианом семь веков назад, оставшись лишь в легендах, туманных и противоречивых. Не вызывало сомнений одно: страшные три года под небом Тефриана бушевала война, и виной тому была вражда Чар-Вэй. Чего не поделили, к чему стремились - ответы потонули во тьме ушедших дней...

    Легенды говорили, что в той войне Свет одержал победу. А Вил думал: нет, победы там не было. Были ненужные смерти, разбитые судьбы, слёзы и кровь. И погасло великое Созвездие Чар! Даже о его существовании не всякий помнил... Ушли в небытие веками копившиеся знания о природе Чар; вместе с мудрецами погибла в битвах постигнутая ими мудрость. А что осталось? Вместо пяти Обителей Чар, где обучали всех, независимо от положения и тяжести кошелька, - одинокая Огненная Башня, укрытая в мрачных, погибельных для человека Кричащих Скалах. Вместо могущественного Созвездия - одна Звезда, которая и не скрывала: даже пять сильнейших Магистров-Лучей слабы в сравнении с прежними адептами Чар, как слаб крохотный ребёнок рядом со своим мускулистым, полным сил молодым отцом.

    Темна история Войны Чар, думал Вил. Злые помыслы выпустили её в мир, и злом она обернулась. И даже не в пролитой крови то зло: люди умирают всегда, в постели от старости или юными от меча, но всегда рождаются новые люди, чтоб распахивать под поля покрытые пеплом земли и возводить города прекраснее старых. Но кому под силу возродить убитые знания? Мир воротился в Тефриан, и люди лишь в сказках слышат слово «война»... но кто вернёт им открытия Созвездия - о природе Мерцания Изначального, о законах породившего мир Сумрака, о поющем Кружеве Чар? Сколько лет или веков ждать Тефриану, пока на его небосклоне вспыхнет второе Созвездие, и суждено ли дождаться? Такие грустные раздумья нередко овладевали его душой в сумеречные часы, сменяющие чудесную картину заката. И в эти часы к нему приходили мелодии и строки новых песен - о красоте мира и непостижимой сложности людских душ, о любви, мужестве и предательстве. О крохотных, слабых пылинках жизни, попавших в безжалостный ураган чужих неистовых страстей и злого могущества. О Войне Чар.

далее

© Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!


ПУТЬ И ВОСПОМИНАНИЯ

    Разбудил его голод. Мысли текли медленно, сонно: вчера без обеда, ужина тоже не было, и почему Энтис... Ой, да он ведь ходить не может! Привык, удивлённо понял Вил: Энтис и охотится, и готовит, всё сделает, а ты только играйся с минелой. Ничего себе! Вот мама бы ему не дала так разлениться!

    Он переждал опасное воспоминание, открыл глаза и привстал. Энтис знакомым жестом отбрасывает волосы со щеки и улыбается. Всегда такой тёплый! Ни разу по-настоящему не гневался, не мрачнел. Тёплый и ясный, как солнышко. Золотистый, светлый... вот кому зваться Рыцарем Света - в самый раз!

    А видок-то у Рыцаря Света... не очень. От голода, небось. Вил со вздохом встал и пошёл на охоту.

    Вернулся он хоть и с добычей - двумя жирными голубями, - но чувствуя себя на редкость паршиво: три часа убиты впустую на попытки добыть еду честным путём, а потом пришлось свистеть приманку. Трясины! Звери доверяют Дару, а использовать доверие для убийства - самая последняя подлость. Лучше уж голодать или просить подаяние! Он охотился с помощью Дара очень редко, и всякий раз ощущал себя вымазанным в грязи. Но без Дара ничего бы он не поймал. А там Энтис. Вдруг заболеет...

    Энтис встретил его просветлевшим взором. Почему-то угрызения совести немножко потускнели.

    - Я суп сварю. Ещё часик потерпишь?

    - А куда ж я денусь? - Энтис слабо усмехнулся. - Я их сырыми есть не умею.

    - Ничего, научишься. В дороге бывает всякое.

    - Ну нет, - встревожился Энтис. - Сырое мясо я уж точно есть не стану!

    - Ты обещал слушаться, Рыцарь, - промурлыкал Вил. - А если я велю? Выполняешь свои обещания?

далее

© Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!


ЗАМОК ЭВРИЛ
    Кер нервно мерил шагами широкий коридор, устланный узорчатым янтарным ковром. Он пытался не оборачиваться поминутно на дверь, мимо которой уже третий час ходил туда-сюда, - и оборачивался то и дело. А дверь всё не открывалась. Проклятье... ну есть ли пытка хуже, чем ожидание?!

    Дверь, наконец, растворилась. Кер кинулся к вышедшему мужчине:

    - Милорд!

    - Свет с тобою, Кер, - он, казалось, был чем-то озабочен и говорил несколько рассеянно. - Что тебе?

    - Я с рассвета жду, милорд! - воскликнул мальчик почти с упрёком. - Мне надо с вами поговорить.

    Талин вздохнул и провёл рукой по лицу. Выглядит утомлённым, думал Кер, значит, ночь снова была тяжёлой. На Талина часто нападали приступы бессонницы, и заснуть ему удавалось лишь под утро. Кер не раз делил с ним бессонные часы, пытаясь помочь другу: читал вслух, пересказывал содержание свитков из архивов, а иногда строки древних историй складывались в стихи, превращались в песни. Талин, наконец, засыпал, а Кер всё пел тихонько - вдруг хрупкий сон оборвётся, если он замолчит...

    А теперь с утра пораньше примчался теребить неприятными вопросами измученного бессонницей человека! Он решительно отбросил угрызение совести. В конце концов, ему тоже нелегко. Не так-то просто отважиться прийти незваным и не просить даже - требовать беседы!

далее

© Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!


ЛЕГЕНДА О КАМНЕ
    «Вернутся Тёмные дни, как бывало и прежде, как будет всегда - ибо рождён мир Сумраком, что хоть отторгнут был Тьмою Предвечной, но и создан ею; и неизменно таятся в нём Тёмные тени, подобно пылинкам, танцующим в лучах солнца. И когда тучи скрывают солнце, является тех пылинок без счёта, и когда гаснут в душах искры Мерцания, Тьма обретает силу, и Сумрак становится чёрным. И слёзы будут вместо дождей, и кровь потечёт рекой, чтоб напитать Тьму; и идущим к закату выпадет хоронить юных; и не солнце осветит небо, а пламя великих пожаров; и придут на землю Тефриана ужас, гибель и страдания. И неисчислимы будут силы врагов, и коварны их замыслы, и жестоки сердца.

    И сразятся с Тьмою мудрые Чар-Вэй, коим ведомы сокровенные знания о Мерцании Изначальном, что вдохнуло свет в Сумрак и озарило души людские, пронизав их Кружевом Чар.

    Но черна и бездонна будет та Тьма, и её ненасытность поглотит свет Кружев, и разорвётся Поле над Тефрианом, как паутину рвёт ураган. Храбро пойдут они в бой, взяв силу сердец вместе с Силою Чар и щиты соткав не из Кружев, а из терпенья и мудрости Сумрака. Но не хватит силы сердцам, и не укроют щиты, ибо тонка их связь с миром Сумрака, и погаснет Звезда, как огонь оплывшей свечи.

    И выйдут из Замков сыновья Ордена Света, коим в давние дни открылась Великая Тайна из самого сердца Мерцания, чтобы спасти Тефриан от могущества Тьмы.

    Но черна и бездонна будет та Тьма, и скроет от взоров их сердце Мерцания и окутает мраком память - и сломанным мечом для них станет Великая Тайна, сухим колодцем в летней степи. Не откроются они страху и выйдут в бой с мечами из стали Сумрака. Но когда смерть родится от их мечей, великое горе они испытают, и дрогнут их руки, и разобьются сердца, и пеплом и льдом оденутся души. И одолеет их Тьма, и рассыплются в пыль стены Замков, и не будет более Ордена Света.

    И горе станет беспредельно, и травы увянут от пролитых слёз, и ослепнут зоркие, и слух откажет умеющим слышать, и надежда умрёт в сердцах. И будет один, в чьём сердце таится малая искра огня - столь бледная и ничтожная, что не заметит и не убьёт её Тьма. Но среди боли и страданий закалится то сердце, в дни страха и отчаяния исполнится отваги, и из земли, политой кровью, взрастёт его мудрость, и терпение и веру найдёт он, ища проблески солнца меж чёрных туч и глотки свежего ветра в воздухе, напитанном Тьмой. И отважится выпустить искру на волю, и хрупкий свет её вспыхнет в ночи. И так черна и непроглядна будет Тьма, что всякий увидит тот свет и скажет: «Вот ослепительное пламя!», и вернётся в сердца надежда. И так ненасытна будет Тьма, что в жадности ринется на тени, отброшенные на неё огоньком, и поглотит их, и поранит и обессилит сама себя. И много рук потянется к огоньку за теплом, и бедны будут руки, и подарят ему лишь тонкие былинки. И в том будет удача, иных даров не вынес бы огонёк, а былинки примет он, и придадут они ему силы. И бледен будет его свет, но дрогнет в испуге раненая Тьма, ибо кто уверовал в непобедимость свою - уязвим и слаб, и чья власть питается страхом, тот для страха открыт и победить его не может. И не приблизится Тьма, и не погубит его. И пойдёт он по мёртвым землям, и в следах прорастёт трава; и наклонится к чёрным водам, и заиграют на них блики огня; и его дыханье горячим ветром разгонит чёрные тучи; и за его спиной растает лёд и рассеется туман. И один прозорливый из людей, согретый его теплом, отправится вслед, и коснётся его, и скажет: «Глаза мои видели на земле незримые знаки - следы, что горят огнём; и я доверился знакам, и шёл по следам, и вот иду рядом с тобой. Я видел того, кто Пламенеет во Тьме, и вот говорю с ним». И Единственный обернётся и увидит в следах своих те, что пылают огнём. И потянется к нему сердцем, и даст ему руку, и молвит: «Идём же со мной, и укажешь мне знаки, и направишь мой путь». И за то, что сотворил Единственному новое зрение и сокрытое открывал, будет он прозван - Творитель.

    И пойдут рука об руку, и причудлив будет их путь, и сны смешаются с явью, и оживут легенды, и мёртвые посмотрят на Единственного живыми глазами, и безмолвные с ним заговорят. И встретится им некто с сердцем, как буря, и глазами, как звёзды, и судьбой странной и тёмной, где путь был разорван и создался вновь, и силой великой, но тайной и злой для владеющих ею. И дальше пойдёт вместе с ними, с тенью в душе, и сияющим взором, и именем в сердце Единственного - Звезда Восходящая.

    И скажет Творитель Единственному: «Вижу я Знаки Огня, обернувшись назад, но вижу и впереди, и то следы твои, и ведут к Огненной Башне в Кричащих Скалах». И поймёт Единственный, что он тот, кто Предсказан для великого могущества и великой боли, и страх охватит его. И закроет глаза руками, и гневными словами ответит Творителю, чтобы не слышать его речей. Но не устрашится Творитель и скажет: «смотри». И увидит Единственный горе, и боль, и отчаяние; и сострадание укрепит его душу. И уверует, что прогонит он Тьму, и вернёт мир и нежность в сердца, и новым Светом одарит Сумрак.

    И пойдёт один в Огненную Башню, и увидит Камень-не-Чар, и позовёт, и Камня коснётся рукой. И воссияет чудесный свет, и озарит землю и небеса, и то будет вздох Камня-не-Чар. И проснётся в Камне сила великая, что спала много лет, ожидая Предсказанного, и войдёт в его тело, и с кровью потечёт по жилам, и овладеет душой, и пламенем охватит сердце. И кто видит Свет, тем предстанет он в сиянии несказанно прекрасном, и те возрадуются и пойдут за ним, говоря: «Вот сын Сумрака, Пламенеющий во Тьме, и владеет он силой непобедимой и Светлой, и рассеет он Тьму навеки».

    И придут Дни Пламени, и сровняются горы с землёй, и горами встанут равнины, и леса будут, где были пашни, и степи, где были города, и высохнут полноводные реки, и реками разольются ручьи. И неузнаваемо переменится лицо Тефриана, и многие судьбы спалит огонь Пламенеющего. И отступит в ужасе Тьма, ибо безмерно могущество Огня, и нет предела власти его, и нет в Сумраке силы, что с ним сравнится. И вернётся свобода в Тефриан, и воссияет Созвездие ослепительным светом, что прольётся, подобно дождю на жаждущие земли, из сердца Пламенеющего-в-Сумраке».

Легенда о Пламенеющем. Джалайн, трактир «Два Оленя»,
меж Лойренским лесом и селеньем Ров,
под знаком Тигра, в год 2359 от Озарения. Записана Каэрином Р. Трентом,
Магистром и Лучом Звезды Тефриана.

    ___
далее

    Потянуло меня на случайный отрывок... можно сказать - просто экспромтик.
С чего вдруг это я - понятия не имею.
    Такое вот забавное лениво-мурлычно-экспромтное настроение )

___


    - Я думал - мы с тобой уже никогда...

    - А я знал. Я всегда знал.

    Наше молчание было ощутимым, плотным, окрашенным в бархатно-синий с проблесками серебра.

    - Я всё испортил, да?

    - Нет. Конечно, нет.

    Тёмный, тёмный серый оттенок беззвёздной ночи.

    - Перестань. Ты не можешь отвечать за всех. И никто не может. Мы просто делаем то, на что способны.

    Я не видел его глаз: он смотрел в фонтан, густо-чёрные волосы заслоняли лицо, и казалось - сама Тьма в солнечный летний полдень окутала его непроницаемой ночной вуалью.

    - Я не хотел, чтобы кто-то погиб. Я... не... - голос не оборвался: просто погас.

    Я не знал, что отвечать. Любые слова прозвучали бы фальшивыми нотами. Проще всего было обнять его, но почему-то я не делал этого - неподвижно сидел возле него на бортике фонтана и смотрел, как в танце капель переливается маленькая радуга.

    Я никогда не умел утешать. Не умел жалеть ощутимо, вслух. Даже когда мне этого очень хотелось.

    - Он ненавидел меня? - голос моего друга был тихим-тихим, бесцветным, как туман. - В конце?

    - Нет.

    Я сам не ожидал, что слово свистнет рубящим взмахом меча.

    - И никто из нас. Ни на миг. Тебя НЕ ненавидел.

    Незримый меч рубил эту дымную мглу, поймавшую его. Он даже вздрогнул слегка. Но глаз я так и не видел.

    - Люди умирают. Мы не были бессмертны. Мы знали, на что идём. И за то, что случилось, отвечаешь не ты.

    А он всё ещё на меня не смотрел.

    - Это была достойная смерть. И мы верили. Мы все. Никто не усомнился в тебе. А он - он ушёл счастливым.

    Моя рука, словно без участия воли, резко отбросила волосы с его лица. Я не удивился бы, если бы он плакал... но нет - это были всего лишь капельки от струй фонтана.

___


    Нашёл несколько очень «тефрианских» пейзажей - они не именно к этому отрывку, поскольку в нём-то действие происходит не в Тефриане, - но зато красивые и подходят под моё текущее настроение.










фотограф AnatIv


    А ещё к нам кое-кто вернулся... и я этому очень рад, вотЬ ))
И думаю, что все, зашедшие во ссылке мой Любимый Автор, - не пожалеют!

Сразу предупреждаю: это - НЕ задуманная мною следующая глава «Звёздного Тигра».
Это - нечто, родившееся внезапно, хотя к сюжету оно имеет прямое отношение.
Более того, «нечто» непременно надо было написать. Хотя я-то планировал, что это прочтётся позже.
В общем, это - отрывок из дневника.
Поехали...
_________

     Мне казалось, это никогда не кончится. Я испробовал все степени защиты, но он сносил их, как зимняя буря - давно не чиненый трухлявый сарай.
     Хуже всего было то, что это позорище продолжалось уже без пары дней знак. И я начинал терять веру в себя... и это пугало. Непривычно. Неуютно. Неправильно!
    
     - Будущий Магистр... - с ленивой иронией ронял его голос, и очередная защита разлеталась в клочья. Я его почти ненавидел.
    
     В очередной раз я встал, сохраняя, по крайней мере, способность скрывать, что я чувствую... что вообще что-то чувствую.
    
     - В постельку? - с ядовитой нежностью осведомился он. - Молочка? Шину с ромом? Колыбельную?
    
далее

    По просьбе моих драгоценных ЛиРу'шных друзей
    сподобился наконец-то выложить следующий кусок моего «Алфавита».

    Написан он давно, весь - под настроение. Предупреждаю честно: серьёзное обдумывание
    данную малосвязную кучу буковок успешно миновало )
    БЕЗМОЛВНОЕ
    Мелькнувшее слово исчезает… вспомню ли я его?

    Такое чувство, что я никогда ничего не умел, кроме трех вещей: читать книги, наводить порядок и собирать истории.

    Бездонное.

    Я знал, что вспомню, и это кажется хорошим знаком… я верю в собственные приметы, хотя и не признаюсь себе в том, что в них верю.

    19:00

    Приметы… Вероятно, они есть у каждого, кто живет не только материальной реальностью. Время отпустить и плыть…
    
    Быть может, если я сделаю это своей новой приметой - мне повезет этой жизнью?

    Книга захватила меня, как давно не захватывали… как когда-то давно. Она тревожно волнует. Думаю, она не порадует меня.
    Но возможно, я проснусь.
далее

Перевирая ритм строки,
Ловя в слова непостижимость,
Я замираю от тоски
По тем, что никогда не жили.

Мой мир, он россыпь миражей,
И я - мираж, я - сновиденье.
Что вам искать в моей душе?
Калейдоскоп. Покровы. Тени…

И в мир рассвета погружён,
Мой разум дремлет, очарован...
Я попрощаюсь - с миражом.
Фантомом. Образом. Героем.

Ах, если б мне его вернуть!
Не руки сжать - души коснуться,
Не поцелуем обмануть,
Не завлекая, улыбнуться

Когда же золотой рассвет
Сведёт со мной ночные счёты,
На холод стали - Ваш портрет, -
Ложится кружево дремоты.

Приснитесь мне, я Вас прошу,
Иль подарите мне забвенье!
Вас нет - но Вами я дышу.
Вы словно я. Мы чьи-то тени…

© Copyright: Марк Шейдон, 2008

автор AKF - «Последний листопад»

Просто увлекся я произведениями одного прекрасного художника... не могу назвать его скучным словом «фотограф».

Я уже выложил одну его работу, буду продолжать.



Из тумана в туман
и из ночи и тьмы - во тьму
Возвращаются тихие люди
без душ и без сердца.
И уходят назад,
и приходят опять - почему?
Им, наверное, тоже, как мне,
просто некуда деться.

В тишине - в тишине
нет людей. Значит, нет там и зла.
Она лечит, в ней песням
легко и родиться, и спеться.
Мы уходим в неё,
позабыть про дневные дела,
И обратно спешим, на ходу
Закрывая бронёй своё сердце.

Мы уходим от бед.
На чужие - глаза закрываем,
А своих - их и так выпадает обычно
сполна...
На дорогах своих
мы чужие сердца собираем,
Потому что нужны
и тревоги, и ночи без сна.

А потом - а потом,
если холод, и негде погреться,
Мы стучимся в дома,
но ответа напрасно мы ждём.
Остаётся одно:
снова на пустоту опереться
И укрыться от ветра надеждой,
как старым плащом.


© Copyright: Марк Шейдон

И шелест снов, несотканных когда-то,
И тихий смех из тьмы прошедших лет,
И мириады грёз… и мягкий свет
В тумане среди образов крылатых…

Я просто разрываю ткань миров
И создаю… и умираю снова -
Сто тысяч раз… и лишь пути земного
Непроницаем сумрачный покров.

   ... по многим причинам.
   Во-первых, я уже который день порываюсь написать о демонах вообще, и в частности перейти на изложение всего, тут произносимого, от лица лорда Зойсайта.
   Почему? Ну кто меня знает.
   То есть, я-то знаю, но это отдельная история, и связана она с одним фанфиком, не моим, который я тоже давно хочу сюда выложить, но длинный, зараза )
   В общем, года три назад стал я Зоем, и так им и остаюсь.
   (что вовсе не мешает мне быть Тенью Кота из Римини, но это ещё одна отдельная история)

   А во-вторых, я написал нечто вроде стиха. Примерно пару часов назад и примерно за пять минут.
   Вот такое у меня было ясно-светло-жёлто-солнечно-травяное настроение )
   И стих был как раз вполне «Зойсайтский». Со мной это вообще бывает - стихи мои иногда пишу не я на самом деле, а мои «ребятишки» )

   А дальше случилась очередная Страшная История, сиречь глюк браузера, которому вдруг захотелось слететь. Что он успешно и проделал, закрыв все окна... в том числе и то, где я писал тот самый стих. Поскольку от дурацкой привычки писать свои стишества в сети я так и не избавился. Мда, глупость не лечится 0_0

   *говорит Я, который снова пишет прямо в окошко сообщения* )))

   Этот стих написался так стремительно, что я его не запомнил.
   И потом битый час пытался его вспомнить, а в итоге пришлось писать по-новой. И вышло, конечно, хуже.
   Трясины Тьмы!..

Я ведь разный - близкий, далекий
Легкий. Сумеречный. Нездешний
Тайна темных полночных окон
Предрассветный сон безмятежный.

Я лишь летний и лживый ветер,
Тень на ваших стенах и душах
И туман попадает в сети -
Плен улыбок. Оковы «Слушай».

Пусто? Нет. Ведь и лед - не камень.
Тихий смех возвращает тоже.
Я склоняюсь в твое не-пламя,
Мягкий всплеск холодка по коже

Глубина - не обрывом в бездну
И безмолвие - не бесстрастность
Я горел бы, не будь ты снегом
Я во мгле, а ты моя ясность

Кто-то не услыхал и не был,
не найдя ответа и средства
А я просто маленький демон,
Тень из Темного Королевства




За фото и вдохновение благодарю CoolTash

                          Сказка, в которую хочется верить,
                          Сказка о счастье
                          Небо, в котором распахнутой дверью
                          сердце - на части...

                          Сказка, к которой так просто стремиться...
                          Как это просто
                          В душу с разлету призрачной птицей...
                          Или уж к звёздам.

© Copyright: Марк Шейдон, 2009

Просто осколки сердца. Просто осколки звезд.
Пламя мягко трепещет в вытянутой ладони
Я бы ответил, только ты не задашь вопрос
Я бы молчал, но голос в холоде ветра тонет...

Я уходил бы тихо, но под шагами дождь
Капли стучат по душам, капли стучат по крышам
Может быть, я узнаю. Может быть, ты придешь.
Или сквозь песню бури шепот мой не услышишь

Я прочертил бы небо молнией цвета снов
Снов твоих дальне-странных, огненных и печальных
Тают последним эхом отзвуки давних слов
Тают в дымке тумана наши синие тайны

© Copyright: Марк Шейдон, 2009

- Ночь... моё время. Время Сов.
Тихо. Спокойно. Свободно.

- Ночь. Можно дышать. Тенью скользить... обратиться в тень. «Тень из Римини».
Теням не страшно. Теням не больно.

- Ночь. «Научись смеяться. Не надо говорить, что ты это умеешь. Пока сам не увижу, не услышу и не почувствую - не поверю». Но я не могу смеяться всегда. Не могу, когда больно тем, кто мне небезразличен.
Чего стоит неискренний смех?

- Ночь. Мне хочется написать в дневник - не здесь - хорошее стихотворение какого-нибудь великого поэта. Или не великого, пускай просто хорошее. Не то чтобы весёлое - но красивое, яркое... зовущее жить. Но всё, что я вижу, бродя по сети, оказывается... не то. А из прозы ничего не приходит на ум... зато там, на уме, много мыслей... и чувств... не-смешных.
И получается песенка.
Все мои стихи - отчасти песни... а некоторые - не отчасти.


Странные сказочки в мире далёких людей
Или теней, холодящих туманное утро
Странные песни из призраков и перламутра
Странные сны о домах без окон и огней

Сердца звенящий и ясно-молчащий кристалл
Свет цвета неба в грозу, что горит, но не греет
Я наносить тот последний удар не умею
Я лишь умею не таять средь сотен зеркал

А разорвешь - лоскутки станут каплями звёзд
Не золотых, а сиреневых звёзд полумрака
Ты не увидишь меня, а я жду только знака,
Ноты, аккорда, молчанья, что это всерьез.

Где-то в долине вчерашних нестрашных дождей
Я обернусь кареглазым смеющимся ветром
Чтобы остаться - уйти и быть найденным где-то
В странной истории в мире далёких людей...
- Ночь...

Спят кружева золотого снега
В грёзах зимних лесов
Золото слёз. Золото неба.
Золото твоих снов.

Кто прикоснется губами к векам?
Чьих не порвать оков?
Шёлковый лёд. Бритвенность ветра.
Золото твоих снов...

Нет, не гляди - золото слепит
Память по сердцу - в кровь.
Золото лжи. Шёпот рассвета.
Темный огонь, любовь...




фото jedzer

Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!

ДВОЕ В НАЧАЛЕ ПУТИ
   «Доверие. Вот маме я доверял. И она ушла, бросив меня на съедение этому миру - прямо как в зубы семейке голодных биров. И зубы с тех пор трудятся без устали: старательно пережёвывают то, что от меня оставила её смерть. А есть ли там, что жевать? Камень, в который обратилось моё сердце? Бедные зубы, эдак суждено им сломаться, одному за другим, и всё без пользы: мёртвым камнем не наешься!

   Доверие... Совсем надо спятить, чтоб Рыцарю доверять! А Рыцарь, который доверяет такому, как я? Вот кто действительно спятил! Думает, я покорно стану дожидаться расплаты за его «доброту»? Боги, кем он меня считает?! Или уверен, будто весь мир по их рыцарским законам живёт? Рыцари! Лгут, как и все люди. Только, похоже, сами себе. А я лгу другим. Интересно, это лучше или хуже?

   Ах, мама, мама, как ты могла так поступить со мной?! Я любил тебя, мама, Лили... тебя одну! А ты, выходит, тоже мне лгала. Ни словечка о болезни своей не сказала. Я учил бы все слова твои наизусть, я задал бы тысячу вопросов... нет, я смотрел бы на тебя, мама. Не утомлял бы тебя глупой болтовнёй - только смотрел бы и слушал твой голос. Берёг бы каждый миг с тобой, как бесценное сокровище. А ты позволяла мне часами бродить одному, и даже в тот последний день... Ты лгала мне, мама, потому что я ребёнок, да? Мы отлично сыграли в твою игру - я ребёнок, а ты не умираешь!»

   Даже от ручья, звенящего о камни, слышался голос минелы. Не смолкает с рассвета, а сейчас уже полдень. Как струны не ранят его пальцев? А может, он и причиняет себе боль? Энтис вздохнул. Нет, боль его не остановит, если уж решил играть. Какой странный, сложный, невероятно гордый характер!
   Если бы Энтиса Крис-Талена спросили, почему определение «упрямый глупыш» вдруг заменилось многозначительным «гордый», он вряд ли сумел бы отыскать ответ.
   Вил молчал. Третий день открывал рот лишь для того, чтобы напиться (ел он редко и очень мало), и ещё для пения. Да и то не настоящего: он тихонько мурлыкал что-то, склонясь над минелой, и если там и были слова, они совершенно тонули в музыке. Но голос Вила, даже такой призрачный, был приятным добавлением к игре. Энтис попробовал перенести свои повседневные хлопоты поближе к музыканту, надеясь разобрать слова песен, но успеха не достиг: то ли его манёвры были замечены, то ли Вил устал петь, но он замолчал; остались только звуки минелы. Энтис не усмотрел тут дерзости и не обиделся, но почему-то загрустил. Быть может, именно под эту грусть в обрамлении нежных мелодий, льющихся со струн Лили, и потекли по новому руслу его мысли о спасённом им человеческом существе?
   Существо не было грубым, не казалось глупым или неотёсанным. Напротив. Странно, но весь облик бродяжки-менестреля прямо-таки дышал утончённостью. Но внешность обманчива - а что внутри?

   Сам Энтис с детства знал, что красив, но не придавал этому особого значения. Заботиться стоит о сердце, характере и знаниях, гибкости и сноровке ума и тела. И в последнюю очередь - о том, какое лицо ты видишь в зеркале. Ну да, потом это пригодится: какой-то девушке будет приятно смотреть на него, целовать и заниматься с ним тем, от чего у мужчин появляются дети. Но девушки - они ж когда ещё будут! А чаще от красоты ни толку, ни радости. Да и может ли доставлять радость нечто, тобою не заслуженное и от тебя почти не зависящее? Зато неприятности - ещё как. В детстве золотые локоны и большие серые глаза стоили ему не одной ночи горьких слёз, надёжно упрятанных под подушку: ну где сказано, что если лицом кто-то здорово смахивает на хорошенькую куколку, то и весь он вроде куклы - робкое, беспомощное, изнеженное создание, прямо созданное для насмешек?! Ни беспомощным, ни робким он отродясь не был, и доказать ошибочность такого мнения ему удалось очень быстро. Но вот способ «переубеждения» его в восторг не приводил. А пришлось. Из-за окаянной кукольной мордашки. А он-то тут при чём?! Не сам же он заранее так подгадал - родиться сыном вполне симпатичного отца и потрясающей, редкостной красавицы-матери. Могло бы быть и совсем другое лицо. Запросто.

   Куда сложней решалась задача под названием «Вил». Совсем не решалась! Чем дольше я смотрел на Вила - тем больше загадок. Весь Вил, целиком, вместе со своей ненаглядной минелой Лили, был одной большущей загадкой! А ведь на первый взгляд всё просто: кому и идти в менестрели, как не такому вот хрупкому ребёнку с тонкими пальцами, ни для какой работы, кроме дёрганья струн, не пригодными?
   Он играет больше шести часов. Он сказал: я буду играть, пока не сотру пальцы до кости. Давиат! Я ничего не знаю о людях из-за Черты! Как мне проверить, чтобы не задеть его гордость? А если он не шутил? Неужели мне снова придётся бить его, чтобы вытрясти хоть крупицу здравого смысла?!
   «Менестрели - лживые ничтожные бездельники». И он такой? Беспомощный и безрассудный - да, возможно. Но не ничтожный. Отчего я уверен? Откуда у меня взялось ощущение, что его внешность в точности соответствует сути, и за красивым лицом скрывается утончённая, возвышенная душа?
   Ну почему он так смотрит?! Будто я какая-то мелочь, не заслуживающая внимания. Неинтересный пустячок. Отчуждённо, высокомерно... пренебрежительно. И это высокомерие - тоже часть его души?

   ...Наконец он не выдержал: вскочил и с упрямо сжатыми губами направился к Вилу. Тот соизволил поднять голову не раньше, чем на корпус минелы упала тень. Ещё одну любезность - заговорить - он явно считал излишней. А Энтис терпеть не мог первым вступать в разговоры! Жалко, здесь нет Кера! Вот кому легко подойти, и болтать о чём угодно, и задавать вопросы...
   - Ты долго играешь, - осторожно начал он. Чёрные глаза пристально сверкнули ему в лицо и тут же скромно прикрылись длинными ресницами.
   - Я мешаю? Если не хочешь, я больше не стану.

   Странно. Бессмысленно! Разве у меня есть право распоряжаться чужим временем и желаниями?

   - Если бы мне не нравилась музыка, я бы ушёл, - в замешательстве сказал он.
   - Ты вернулся бы в свой Замок, если бы тебе не понравилось, как я играю?
   - Что ты! - Энтис засмеялся, тут же оборвал смех и серьёзно заверил: - Конечно, нет. Я буду с тобой, пока не поправишься. Я имел в виду, если бы музыка была не по душе мне, я сходил бы к ручью, или на охоту, или... ну, куда-нибудь. Лес большой... Вил, - вырвалось у него, - почему ты так смотришь?
   - Как? - спросил Вил, глядя на него в упор. Энтис смущённо уставился в траву.
   - Проще запретить мне играть, - проронил бархатный голос, - чем убегать.
   Энтис взволнованно покачал головой:
   - Минела твоя, как я могу запрещать? И я люблю музыку, а ты хорошо играешь, очень хорошо!
   - Спасибо. А мне показалось, ты чем-то недоволен. Ты с таким мрачным видом ко мне двинулся.
   А я чуть в обморок не грохнулся с перепугу. Настало моё время, вот что я подумал. А знаешь, что я думаю теперь? Всё ещё впереди. Какого чёрта ты подошёл?! Не о музыке же собирался поболтать!
   - Извини, - густо залился краской Энтис. - Я не хотел... Собственно, я... меня волновали твои руки.
   - Руки? - искренне озадачился Вил, быстро глянул на них и вновь на Рыцаря: - А что с ними не так?
   - Я боялся... ты говорил, что будешь играть для меня, пока не сотрёшь пальцы, но ты не должен...
   Нет, Вил явно не желает ему помогать! Молчит и смотрит своими загадочными глазами!
   - Мне этого не надо, - упавшим голосом закончил он.
   Менестрель касался струн легко и нежно, словно ласкал зверюшку.
   - Сам же сказал - музыку любишь.
   - Да, но... Мне неприятно, если кому-то больно.
   - Мне не больно, - жёстко отрезал Вил. - По-твоему, я сумасшедший? С чего мне такое вытворять?
   Энтис не знал, куда деть глаза, и проклинал тот миг, когда решился ввязаться в этот дикий разговор.
   - Вначале ты всё пытался встать, - пробормотал он, - когда надо было лежать. Словно не понимал.
   Вил рассмеялся, опрокидывая все его представления об обидных словах и людях из-за Черты.
   - Я и не понимал. От иного сна и дёрнешься, и закричишь. Ты думал, я играл тоже вроде как во сне?
   - Ты не кричал, - уточнил Энтис. - Нет, не думал, ты ведь не спал. Но так долго... а ты обещал мне...
   - Гляди. - Вил вытянул руки ладонями вверх. - Я не обещал, я пошутил. И вовсе не долго, я и целый день умею. - Он издал недобрый колючий смешок: - А если бы струны правда поранили мне пальцы?
   - Тогда, - тихо сказал Энтис, - у меня появились бы основания просить тебя перестать.
   Вил просвистел несколько сложных переливчатых нот.
   - Просьбы, знаешь, не всегда выполняют. - Он снова посвистел. - Можно забрать минелу. А можно пару раз дать как следует, тоже хорошо помогает.
   Энтис сжал зубы. Ни разу он не попадал в такие неприятные истории! Даже когда забыл расседлать Кусаку, и когда в десять лет принёс на танец стальной меч... «Вина уходит с искуплением». А где ему взять искупление сейчас?! Давиат, уж лучше уйти из конюшни, не расседлав взмокшую лошадь! Ни от какого несчастного ремня мне так не хотелось плакать, как от его взгляда. Что происходит со мной?
   - У тебя открывались раны. - Он с трудом отрывал слова от языка. - Я объяснял, просил, но ты всё равно... Ты сам сказал - не понимал. Я был вынужден тебя ударить, но я не хотел, и это не было легко.
   - Ясно. - На лице Вила можно было прочесть не больше, чем на пустой странице. - Ну, извини.
   Энтис кивнул. Волосы растрепались, и он этому радовался: хоть за ними можно спрятаться.
   - Мне играть? Или хочешь побыть в тишине?
   - В тишине? - Энтис поднял голову, радуясь возможности сменить тему. - Её тут никогда не бывает, даже без музыки. А может, ты со мной ещё поговоришь? Тут много интересного, и не то чтоб я скучал, но... ты молчишь, и я словно совсем один. Я и деревья, а они... ну, другие. Далёкие. И всё в лесу живёт по их законам. А мы чужие. Нас терпят, пока не нарушим законов, но мы же их не знаем! Вообще-то я привык к молчанию и одиночеству, но быть одному здесь или в библиотеке - это совершенно разное.
   Он подумал, что до неприличия много болтает. Но Вил вроде бы слушает, и сам же задал вопрос...
   - Мне иногда казалось, что и ты часть леса. Часть этого чужого мира. Говоришь с ними, и пел ты для них, - он взглянул на кроны огромных вязов, - и они к тебе ближе, чем я. Странное чувство... правда?
   Вил склонил голову, задумчиво рассматривая его лицо.
   - Он живой, верно. Мы чужие, но не враги, пока не очень убиваем. Вот тебе и закон.
   - Не убивать? - оживился Энтис. - Даже лес следует Заповедям! Когда-нибудь и все люди их примут.
   Вил усмехнулся.
   - Не убивать лишнее и не убивать совсем - большая разница. В лесу все убивают, и мы ведь тоже убиваем и едим: рыбу, зверей, растения. Чтобы выжить. Люди другие, им всегда мало необходимого. Поэтому их много, а лесов всё меньше. Видишь, он умеет нас терпеть. Принимает и многое дарит. А люди никогда не терпят. Если им кто мешает - не уймутся, пока не выбросят. И чёрта с два они что-то подарят просто так! Всё только для себя, для своих резонов. Лес щедрый, Энтис. А люди расчётливые и жадные. Не нужны им ваши Заповеди. Людям свойственно убивать, и никакой Орден этого не изменит.
   Он заметил взмах, но не отдёрнулся, не пытался закрыть лицо. Щека горела. В голове мерно стучали по наковальне крохотные молоточки. Похоже, я и правда болен, отрешённо думал он, сквозь влажную пелену глядя на Рыцаря, лучше бы он не делал так снова, я потеряю сознание, если он ударит снова... Я должен понять, надо ли мне заплакать... поскорее, или это выйдет независимо от моих желаний.
   - Всех в мире людей ты не знаешь! - Энтис пылал от негодования. - И смеешь такое о них говорить?!
   Вил, ты идиот, каких Сумрак не видывал. Если он сделает это ещё раз, ещё десять раз, можешь сказать себе спасибо, ты заслужил. С кем ты тут растрепался, мальчик? Трясины Тьмы, какой же я дурак. Только оттого, что он понял, чем были мои песни, чем был я сам... Дурак, дурак, дурак!
   - Извини. - Он опустил глаза и сделал свой голос очень виноватым. - Я не хотел никого обидеть.
   - Так думай перед тем, как болтать! Видишь, к чему приводят необдуманные слова? Он не хотел!
   - Вижу, - покаянно вздохнул Вил. - Пожалуйста, не сердись. - И вкрадчиво предложил: - Хочешь, я спою по-настоящему, со словами? Если тебе не надоел я с моей минелой до смерти...                              далее

Copyright: Марк Шейдон, 2009
Свидетельство о публикации №2901140384
В имени Лили ударение на первом слоге!

РЫЦАРЬ И МЕНЕСТРЕЛЬ
   Стоило от него отойти, как он порывался подняться. И его раны тут же открывались. Само собой, я хотел уладить всё мирно! Объяснял, что вставать ему рано, он и не сумеет, только напрасно причинит себе боль, а надо лежать спокойно и не мешать мне его лечить.
   Я думал, это и без разговоров понятно. Будь я на его месте (Давиат, ну и мысли!) - мне не пришлось бы повторять дважды! Но он... То ли эллин так подействовал, то ли его голова и прежде была устроена не совсем правильно, но слова до него не доходили. Ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего. Он смотрел странными пустыми глазами, а едва я отворачивался - пытался встать. Падал, терял сознание, иногда тихонько стонал. А мне (кипящему от гнева из-за его тупости) приходилось греть бесчисленные котелки воды, смывать кровь с застывшего под руками тела и часами возиться с целебными травами. А они, кстати, не спешили попадаться на глаза. Отыщи-ка нужную травку среди кучи других, если видел только засушенной или на картинке! А вдруг перепутаешь и вместо лечебной ядовитую сорвёшь? Тут не урок, насмешками не отделаешься! В общем, забот у меня было выше головы и без его капризов.
   Увидев, что обращаться к его здравому смыслу бесполезно, я растерялся и полдня молча наблюдал. Готовил ему лекарства, стирая ладони в кровь жёсткими стебельками, и думал: мог бы и не стараться, бестолковое существо опять закопошится, испытывая ненужные страдания и не давая себя вылечить. Наконец терпение моё лопнуло, и я подошёл и ударил его по щеке. И внятно посоветовал не дёргаться, пока я не разрешу. А если он вздумает вновь приняться за старое, одной оплеухой не отделается.
   Чувствовал я себя потом паршиво. Боли ему и без меня хватало, да и вообще... мерзко бить слабого ребёнка. Почему, ну почему он понимает только язык грубой силы?!
   А он понял: больше не мучил нас обоих, пытаясь встать. Лежал, непроницаемый, как камень, и ни звука не издавал. Я думал, он спит почти всё время, но как-то поймал на себе его взгляд. Пристальный, ледяной - прямо мороз по коже! Глаза у него были удивительные: чёрные-чёрные, отливающие густой синевой; казалось, в них нет зрачков. Или они расширены, как от испуга, удивления или гнева. Сейчас, похоже, и вправду гнев... Несправедливо. Я ведь его не обижаю, а лечу! Изо всех сил о нём забочусь!
   
   Шёл шестой день моего Пути. На ладонях у меня появились мозоли, кожа потемнела от загара. Ел я очень мало: убивать зверей было жалко, да и с готовкой возиться некогда, всё время уходило на травы. Чуть выдавалась свободная минутка, я танцевал с мечом, а потом купался в ручье и дремал под жгучим солнцем, веселясь от мысли, что я, всегда такой осторожный, так безрассудно лезу в бой с жестокими... нет, просто равнодушными, лишёнными жалости стихиями. А стихии отдавали должное моей дерзости: от холодной воды я не простудился, на солнце не обгорел, непривычная пища не доставляла желудку ни малейшего беспокойства. И отцовский меч не валился из ободранных рук, в лесу мы с ним ладили ничуть не хуже, чем дома. А потерю долгожданного Посвящения смягчал плащ Мейджиса - и назвал же он меня Лордом при прощании! А подобные выражения Мейджис на ветер не бросает.
   Нет, жилось мне в Лойрене вовсе даже неплохо. Можно бы сказать - отлично...
   Если б не Вил! Ледяной взор. Молчание. А как-то раз за свистом меча я услышал тихий плач. Почти беззвучные, сдавленные всхлипывания. Но едва подошёл поближе, звуки утихли, а проверять было бы невежливо, да и сложно: лицо он прятал в одежде, из которой я устроил ему постель. Когда же поднял голову, я не заметил следов слёз. Похоже, всё-таки ослышался... Но сомнение осталось. И тревога тоже. Этот взгляд... Он всерьёз обиделся на тот удар и не хочет меня простить, что бы я для него ни делал?
   Я почистил и бросил в котелок трёх рыбок, развёл огонь под котелком и улёгся в тени раскидистого вяза. Сердится или нет, но сейчас он болен и нуждается в уходе. А потом? Уйти молча или попробовать помириться? Дева Давиат, как всё это сложно!
   - Где моя минела?
   Я вздрогнул. Его голос... в эллине он был полон такого отчаяния, что сжималось сердце. Здесь, в прошлый раз, - дрожащий, слабый, как писк котёнка; и мне было жаль его до слёз и хотелось защитить и согреть. А теперь - острый, как заточенная сталь. Об такой голос и до крови порезаться недолго!
   Я встал, вынул минелу из развилки в ветвях и подошёл к нему. Он удивил меня: легко приподнялся на ладонях и сел, скрестив ноги; все движения плавные и грациозные - и не скажешь, что ему больно! Чёрные глаза ожили и сверкали колючими огоньками:
   - Без чехла? Трясины! Давно?
   Я решил «трясин» не замечать: он же бродяга, он привык к грубым словам. Зато больше не молчит!
   - Нет-нет. Я всегда храню её в чехле. Просто я её брал недавно. Я бы не забыл про чехол.
   - Ты брал... - сталь оделась в бархат: - Прошу прощения, милорд.
   - Да не за что. Не зови меня на «вы», я не люблю всяких почтительных обращений.
   Он вздёрнул брови и слегка склонил голову.
   - А я люблю. Сьер Тиин - звучит очень мило. Правда?
   Он пошутил? Вид у него серьёзный... Или это дерзость? Дерзости от бродяг Рыцарю выслушивать не подобает!
   - Извини. Глупая шутка, я понимаю.
   В голову настырно лезла мысль: он говорит свысока и смеётся надо мной, причём смеётся недобро. Я с усилием её отогнал и улыбнулся:
   - Вот ещё, за шутки извиняться! Странно, если мы станем вести себя... ну, будто совсем чужие.
   - Да, странно. Ты ведь так обо мне заботишься. Это же ты прыгнул к Лили? Я у тебя в долгу.
   - Никаких долгов, - пробормотал я. Отчего у меня вдруг появилось ощущение увесистой пощёчины? Да я просто отвык с людьми разговаривать! Прав был Мейджис, нельзя всё свободное время сидеть в библиотеке. Теперь мне чудятся насмешки в невинных шутках и оскорбление в каждом взгляде! Как пристально он смотрит, а я опять краснею, и вид у меня дурацкий. Я поспешно протянул ему минелу:
   - Возьми. Я ничего не испортил, ты не беспокойся.
   - Хорошо играешь?                           далее

Никаких фендомов, рейтингов и прочей фикерской лажи.
Это просто роман. Не фэнтези. Мой. Длинный.
Первый том - завершён.
© Copyright: Марк Шейдон, 2009
Свидетельство о публикации №2901100029

В имени Лили ударение на первом слоге!

ПРЕЛЮДИЯ.

      Всадник в белом был мрачен, как грозовое небо над его головой. Конь прядал ушами и раздувал ноздри, словно чувствуя приближение опасности; но тот, кто вышел из зарослей на поляну, опасным не выглядел. При нём не было даже оружия. А у всадника оно было: c пояса свисали ножны чёрной кожи с золотым тиснением. Он застыл в седле, белый воин на белом коне, свет против тьмы - так как второй казался созданием ночи в чёрном, до земли, плаще, скрывающем его фигуру, лицо, возраст и пол - всё. Кроме непреклонности. Всадник, молодой и очень бледный, положил руку на рукоять меча. Второй поднял голову, капюшон плаща упал, густые иссиня-чёрные волосы потекли ему на плечи.

      - Зачем ты здесь? - спросил он. - Ты не можешь меня остановить. Только не ты.

      Всадник приоткрыл бескровные губы, но промолчал.

      - Пропусти, - с едва уловимой мягкостью сказал человек в чёрном. - И уходи. Тебе здесь не место.

      - Ты не пройдёшь. - Голос всадника был тихим и острым, как сталь. - Ничего не выйдет. Пока я жив.

      - Значит, ты умрёшь.

      - Ты убьёшь меня?

      Человек в чёрном прямо смотрел ему в глаза.

      - Да. Да, если вынудишь. Ты знаешь, что я могу.

      Меж грозовых свинцовых туч, затянувших небо, пробился ослепительно-яркий луч солнца.

      - Знаю. Я всегда это знал.

      - Уходи! - Тот, в чёрном, почти молил. - Ну, убирайся! - он тоже был молод. И очень, очень красив.

      Молния слепящей вспышкой разрезала небо, и оглушительно ударил гром. Ветви отламывались с деревьев и летели в белого всадника; потом и сами деревья принялись с грохотом валиться вокруг него. И горела трава. Горел воздух. Огненные стрелы, ледяной дождь, плети из взбесившегося ветра - всё для него одного. Конь плясал под ним, дрожал и всхрапывал от ужаса под закутавшей его голову попоной; он же оставался невозмутимым, холодным, недоступным для атак. Стихии, обратившиеся в злобных чудовищ по воле его врага, бесновались вокруг него, грозя исхлестать до крови, растерзать на куски, уничтожить, - но плащ остался белоснежным, и ни разу он не дрогнул, и ни один удар не достиг цели. Он произнёс имя, и буря улеглась... и он поднял меч, заблиставший синим льдом, и направил на врага.

читать далее

Какие кусали нас бури в порту Санта-Крус,
У Мыса Далекой Надежды всё скрыто во мгле.
Надежду ищу, только всё натыкаюсь на грусть,
Проснуться хочу, да увяз в зачарованном сне.

Но что тебе шторм? Отвернись, он бессовестно лжёт!
«Голландец» не скрылся во мраке и в толще воды.
Мы вырвались из урагана и мчимся вперёд,
И нас не поймает предчувствие новой беды.

Что чайки кричат? Паруса превратились в тряпьё?
И мачты расколоты в щепы, и корпус пробит?
Поверь, эти чайки слепы, как и всё вороньё,
А шёлк парусов - как огонь поцелуев твоих.

Что, жёны матросов рыдают, и море кляня,
Невеста старпома шагнула в него со скалы?
Мне жаль их, родная, но ты - ты же веришь в меня.
Глаза твои сухи, а руки - как прежде, теплы.

Конечно, я жив, и конечно, к тебе тороплюсь.
Накинь эту шаль, что тебе я прислал из Бали,
Вот только куплю ящик рому в порту Санта-Крус,
Да пару сапфиров на рыжие косы твои.

Не любишь сапфиров? Ах да, я забыл, не сердись:
Мы всё забываем, когда нас зовёт океан.
Но взор твой сапфировый в памяти - светом звезды,
Ведущей сквозь ночь и сквозь шторм, исцеляя от ран.

И не говори мне, что я не успел и не смог
Поймать лунный луч и коснуться дыханьем зари.
Дождись - и мы выйдем из тьмы на лазурный песок
И двери захлопнем, и ключ позабудем внутри.





фото taurus13

И не спрашивайте, почему луг с маками прилагается к морскому стихотворению.
Единственное, что я могу сказать, - соответствует по духу.

    Существует множество нюансов, входящих в понятие «хорошая книга». Разумеется,
для кого-то интересны лишь «пост-толкиеновские» поделки в стиле условно-фэнтези-
эльфятник, а для кого-то не надо для счастья ничего, кроме дамского «романа»
в мягкой обложке.

    Я же говорю о Хорошей Книге. В качестве примера можно привести «Трудно быть богом» и «Улитка на склоне» Стругацких, «Заповедник гоблинов» Саймака, цикл Барраярских романов Буджолд, бессмертный «Амбер» Роджера Желязны и тэ дэ, и тэ пэ, список - отдельным постом.

    Итак. Чем Хорошая Книга отличается от книги? Или даже так: что необходимо книге для того, чтобы пополнить собою гордые ряды Хороших?
читать далее

                                    Долгие годы не скроют суть.
                                    Можно дышать. Можно вздохнуть.
                                    Можно увидеть - можно смотреть,
                                    Можно подняться. Можно лететь...

                                    Синяя сказка - белый сюжет...
                                    Вы - моя вечность. Я - ваш сонет.
                                    Можно не выбрать огненный путь,
                                    Можно заплакать... Можно заснуть...

Сады моей души всегда узорны...
и иллюзорны. И горят сиренью.
И я вам ежечасно лгу проворно
на полустанке Синей Светотени

Сады мой души всегда... пристрастны
и так неясны в сумраке мечтаний
И взглядом их ловить всегда опасно:
их аромат отравленно-туманен

Сады моей души - всегда загадка
Всегда - надежда и всегда - сомненье
Так подойди... и я убью - но сладко,
и ты умрешь смеясь, без сожалений

Сады моей... мечты - всегда как пламя
Лиловое. Холодное. Хмельное.
Пей, обжигаясь пряными словами,
Люби - горя, мой феникс поневоле

Сады... моей неслышимой кантаты...
моей незримой цитры... или эрху
Насмешник-вор, я украду украдкой
Тебя у всех... и твой огонь - у Смерти


Кое-что от Автора:
    Выкладываю стишество почти с трепетом, ибо полчаса назад мне было сказано следующее:
"в первом стихотворении есть и смысл и слог, во втором только глупость, какие-то абсолютно детские слова, нет смысла, стихоплюйств­о какое-то... какой-то ребёнок сочинил бред и радуется, зачем стихи портить?"

    В состоянии, несколько ошарашенном данным взрывом Конструктивной Критики, я тем не менее нашел в себе мужество представить предмет дискусии на усмотрение Почтенной Публики.
Не то чтобы мне требовалась лавина "дружеских" комплиментов - но объективные суждения не помешали бы... Интересно же: это было сугубо индивидуальное суждение - или в нём таки таится здоровая доля объективности?

    P.S. Одно могу сказать абсолютно точно: сколь бы низок ни был уровень собственно "поэтики" - но вот с отсутствием смысла никак не могу с "уважаемым критиком" согласиться. Смысл таки есть. А вот воплощение... ну - как говорится, «что выросло - то выросло»... ))

Название:Пустота
Фендом: Yami no Мatsuei
Автор: RhiSh aka Zoisait
Персонажи: кхмм... Мураки Кадзутака
(пояснение: если бы Мураки-сан писал стихи - что он сказал бы Тсузуки?)


             Я отдам тебе
                            пустоту моего сердца,
                    И оно опустеет по-другому,
             И Ничто сменит не-жизнь,
                    И сердце моё наполнится...
             Я отдам тебе
                            пустоту моего сердца,
             Я выплесну тебе в душу
                            пустоту моего сердца,
             И усталость, и безжизненность,
                     И грёзы об иной пустоте...
             Я отдам тебе всё,
                            что могу отдать,
                     и, только тебе, - рождённую тобою,
             Я возвращаю
                            пустоту моего сердца...

             Я не дам тебе слёз и нежности,
             Я не оскорблю тебя сочувствием,
             Я не стану вонзать в душу тебе
                    ржавые крючья ожидания -
             Нет. Я просто буду безжалостным:
             Я отдам тебе
                     пустоту моего сердца,
             Чтобы оно наполнилось
                    пустотой иного рода...

             Мой блистающий мрак,
                     Мой терпеливый убийца,
                        Моя суть и Вечность -
                            Жди.
             Не уставай не-спрашивать,
             Не-рыдать, не-умолять -
             Только бездумно, отстранённо,
                            страстно в глубинах -
                         Жди.
                    Я помню. Я приду к тебе снова -
                 И дам, подарю, вылью - кислотой
             на камень без мха - лёгкую, ароматную, жадную -
                            пустоту моего сердца.

             Под звуки мелодичных голосов,
             Под скрежет ржавых цепей,
             Под шум города
                     и шелест едва живых трав,
             Под дыхание тысяч жизней
                     и смех миллиардов смертей -
             Я выплесну аметистовым облачком
                  в прекрасное лицо и
                     замершую в неясности душу -
             Пустоту моего сердца,
                     чтобы дать ему покой,
             Чтобы заполнить его
                    пустотой иного рода...

             Я отдам тебе,
                     мой принц Величия и Сути,
             Я отдам тебе самое драгоценное -
                     пустоту моего сердца.


      



Роза для Мураки
позаимствована с сайта прекрасного фотографа
Tomasz Dziubinski

Ну что я могу вам сказать (поправляет очки) Тип 1Б

мдя... ваши галлюцинации не снились даже Дэвиду Линчу в кошмарах, навеянных творчеством Сальвадора Дали. Сюжеты настолько сюрреалистичны, насколько может себе позволить ваша больная фантазия, а уж она-то точно ни в чём себе не откажет. Большая склонность к слуховым галлюцинациям, но опять же - какие голоса, доносящиеся из стен, будут вас мучить зависит только от ваших личных предпочтений ))

Пройти тест

Сумеречные эльфы ещё живут в одном из миров Сумрака...





    Я люблю тени и свет
    Я - это сумрак и сон
    Я и поэт, и сонет,
    Осень, печаль... не сезон.

                Ты возвратишься ко мне
                теплым осенним дождем
                Или весною во сне,
                Или июльской звездой...

    Что-то свершается въявь,
    Что-то - лишь эхо, мираж
    Что-то ты встретишь во снах
    Что-то спою тебе я...







     В тумане
бессоных, безлунных ночей
               я люблю
     В дурмане
непроизнесённых речей
               я люблю
     Вы - осень...
Но стали Вы летней грозой, что меня
               Уносит
Сиренью и мягко шуршащей листвой
               Сны манят

     В сиянье
небес, что омыты слезами дождей,
               Я люблю
     В тумане
пустынно-молчащих, несолнечных дней
               Я люблю
     Я нежность
и слезы, и смех в никуда отдаю
               Всё - тому,
     Чья снежность
и пламя - чаруют. Я песни пою
               Одному.

Я смотрю на мир сквозь
искрящееся облако твоих
волшебных радужных вуалей...

Липкой, неистовой, недоплетённой сетью
На душу падает, падает светотень.
Ветер кричит, по стёклам холодной плетью…
Ночь - не моя. В агонии бьётся день.

Не разорвать. Не распутать. Лишь сном и смехом,
Лишь ладонями - дождь и слёзы со щёк.
Слушай, слушай, как плачет в рассвете эхо!
Помни, помни о том, что живёшь ещё…

 

© Copyright: Марк Шейдон, 2009

 

Сорвись ко мне в ладони с неба,
Моя опальная звезда!
Скажи мне: где ты был и не был,
Какие видел города?

Какие озаряя дали,
Ты мне смеялся с высоты?
Какие ведая печали,
Сквозь смех тихонько плакал ты?

Каким богам не поклоняясь,
Ты то горел, а то мерцал?
Каким богиням улыбаясь,
Ты обо мне не вспоминал?

В каких, дрожа, блуждал туманах?
С каких срывался в бездны гор?
Какие в сердце сжёг желанья
В песках у миражей озёр?

Скажи: рассвет встречая, тени
С тоской какие прогонял?
Кому в порыве откровенья
Ты вдохновенно, страстно лгал?

Кому ты пел? Кому молился?
Кому - безмолвие дарил?
В какую деву не влюбился?
Каким друзьям не изменил?

Ты жил - не жил... Ты был как не был...
О чём жалел? О ком мечтал?
Сорвись, сорвись мне в руки с неба,
Моя мятежная звезда!..