sergey-reshetnikov.ru/catalog/3/35.html фантастический роман про мусоров и про людей.

 

Коктебель

 

            Как я чуть с самолета не выпрыгнул…и чуть не утонул

 

            Второго августа мы с Аленкой вылетели из Шереметьево в Симферополь. Полет для меня был нелегким. Да и для Алёны тоже. До полета в аэропорту мы, что не планировалось, поругались. Виноват был я, поэтому просил прощения.

            В полете мы поругались снова. Виновата была она, поэтому я вышел из себя. Еще чуть-чуть бы и я сорвался, и выпрыгнул бы с самолета на землю или подорвал бы его. Или еще чего-нибудь. Я бесился. Но сдержался. Самолёт приземлился.

            По прилету, когда мы ехали на такси в Коктебель, теперь уже Алёна извинилась. Я ее тут же простил.

            Мы поцеловались и поехали в машине рука об руку. Воздух, наполненный ароматом разнотравья и морской свежестью, врывался в салон автомобиля через раскрытое окно, кружил, дурманил наши забитые московским дымом и смогом головы. Такой воздух хотелось вдыхать еще и еще. Еще и еще. Больше и больше. Казалось, что надышаться им невозможно. Нужно сказать, что в Москве я практически никогда не дышу в полную грудь. Потому что выхлопные газы заполнили столицу до предела. От них не спасают даже ветер и Юрий Михайлович Лужков. Такое ощущение, что выхлопные газы и Москва не могут, не умеют жить друг без друга. Видимо, так и есть.

            Так вот. Мы ехали с Аленой два часа от Симферополя до Коктебеля. Там нас ждал гостиничный номер, забронированный через интернет. Таксист привёз нас в  Коктебель до автовокзала и сказал, что не знает, где искать улицу, которую мы назвали, что не будет этого делать, мол, мы об этом не договаривались. Мол, уговор был - доставить нас только до Коктебеля. А дальше уже... Что-как, ему, типа, всё равно. Ага. Мало, мол, заплатили… В аэропорту мы с трудом сговорились на две тысячи рублей. Он сказал, что это мало, но всё равно поехал. В Коктебеле я сказал, что дам еще 500 рублей, только пусть он нас доставит прямо до гостиницы. Он согласился.

            - Ок, две с половиной. Но до гостиницы.

            Собственно, в Москве проехать на такси расстояние 120 км будет стоить кратно дороже.

            Мы подъехали к трехэтажной гостинице. Я расплатился с таксистом, и мы вышли.

            Хозяйка (или, быть может, управляющая) нас встречала. Она приветливо улыбнулась, поздоровалась и проводила нас до номера.

            Номер оказался небольшим и на первый взгляд весьма приличным. Телевизор, кондиционер, балкон, совмещенный санузел, душевая кабина. Правда тут же выяснилось, что цена за номер, пока мы ехали, выросла на 100 гривен. Сто гривен - это примерно 500 рублей.

            - 420 гривен за день, девять дней, - сказала она и добавила, - Но так как сегодня уже поздно (на тот момент было около одиннадцати ночи), деньги внесете завтра.

            - Окей.

            И она ушла. Что ж... Не так плохо. Восемь минут до моря. В принципе недалеко. Но что-то меня смущало в номере. А что - я еще не понимал.

            Была уже ночь, но мы добрались до пляжа и окунулись в тёплую морскую воду. Я не был на море уже около двадцати лет. Представляете, какой я отсталый мэн? Недоделанный и отсталый. Я с удовольствием побултыхался на волнах. Нужно сказать, что пловец я хуевый. Но на воде держаться чуть-чуть умею. Метров 300-400 с трудом проплыву. Потом утону и подружусь с Посейдоном. Или стану морским привидением. У меня есть старший брат, который как рыба в воде, для которого вода - это родная стихия. Он плавает всяко - брассом, кролем, в размашку... В размашку плавает так, что из воды, пока он плывет, торчит пол торса. А я не… Не. Ни фига не пловец. И глубины еще к тому же боюсь. Дело в том, что нас учил плавать отец. Он бросал нас на глубину – мы должны были выплыть и научиться, таким образом, плавать. Мол, выплыть ты, в любом случае, должен. Я знал, что должен, но испугался. Не ощутив под ногами грунта, я глотнул воды и стал тонуть. Отец меня, естественно, спас. Но с тех пор у меня надолго пропала охота к плаванию. А брат выплыл и научился очень быстро. Испытание, так сказать, прошел. Молодец. Брат мечтал стать моряком. А я запрещал себе даже мечтать об этом. Мол, какой я моряк, плавать даже не умею.

 

            Максимилиан Волошин со своими стихами

 

            Но рассказ пока не про это. Рассказ про черное море и про гостиницу. Так вот. Накупив фруктов и вернувшись в гостиницу, мы приняли душ, поели и легли спать. Как вдруг слышим, как будто здесь у нас открывается дверь и в это же время звучит громкий бас. А наша входная дверь резонирует и начинает трепетать, создавая не меньший шум. Потом мы отчетливо слышим как храпит один из соседей, потом раздается детский плач. И ребенок плачет так, как будто коляска с ним стоит от нас в метрах трех. Потом опять бас и опять хлопок дверью. А наша дверь снова в резонансе. Тыр-тыр-тыр-тыр. Я обратил внимание, что нижняя дверная щель отходит от пола на расстояние где-то сантиметров пять. Теоретически через эту щель может пролезть хомячок, а то и котенок. То есть звукоизоляция в гостинице минимальная. А экономные хозяева сэкономили на чем только можно. И получили то, что получилось. Ближе к утру за стеной послышался голос какого-то Максимилиана Волошина, который стал громко декламировать стихи. Пиздец! Я уснул приблизительно к пяти часам, видимо тогда, когда уснул человек с басом. Алёна вообще в эту ночь не смогла заснуть, видимо, заслушалась стихами. В общем, полный аншлаг. То ребенок кричал, то сосед храпел, то ебанутые поэты. И не сказать, чтобы мы с Алёнкой были такими уж особо чувствительными к шумам. У нас квартира в центре Москвы. А вы понимаете, что такое квартира в центре столицы? Тут реально никакая звукоизоляция не помогает. Поэтому мы достаточно терпимы и к громким голосам и к непрекращающимся потокам авто. Но тут в гостинице было вообще что-то за грань выходящее. Как  будто бы всё это происходило в нашей комнате, рядом с нами, около нас. Тем более, я не люблю поэтов. Не люблю за то, что сам себя чуть-чуть считаю поэтом. А меня таковым никто не считает. Ну да ладно.

            Наутро мы проснулись с одинаковой мыслью - непременно поменять жилье. Слава Богу, что расчет за комнату нам предложили сделать утром. Соответственно, заплатив за один день, мы могли до 12 часов (время расчета) запросто свалить куда глаза глядят. Что мы и сделали. Ла-ла-ла. Чики-паба-па. На хуй – на хуй.

            План был такой. С утра искупаться. Утро для нас начинается в семь. Потом сразу же искать новое жилье. Сразу же.

            Господи, какой кайф купаться с утра, когда на пляже нет еще тупых детей, нет пьяных мужиков, нет гиперэмансипированных или жирных тетушек. На пляже всего несколько человек, таких же как ты, жаворонков. Только, блядь, двум московским  жаворонкам сегодня поспать ни хуя не дали. Но это всё равно… У жаворонка есть одна характерная черта, во сколько бы он с вечера не лег, с утра он встанет в положенное время и пропоет гимн солнцу. Вот мы и поем. Во славу Богу.

            Мы с Аленкой искупались в море и пошли искать новое жилье. Предложений было много. Зашли в один дом, что недалеко от набережной, по цене... Забыл уже. Около 85 долларов за день, по-моему. Но там сама хозяйка стала говорить о том, что здесь может быть вечерами шумно...

            - Хорошо, мы подумаем.

            Пошли дальше. Еще одна комната - за 2000 рублей в день. Совсем недорого. Но без душа и без ванны.

            - Мы подумаем.

            Нафиг-нафиг. И идем дальше. Подходим к тете, которая сидит на обочине, рядом с которой плакат «сдам жилье»

            Она спрашивает:

            - Вам люкс?

            Отвечаю:

            - Нам нужно хорошее жилье. У моря.

            Она звонит куда-то, с кем-то говорит. Потом опять звонит, еще говорит. Потом обращается к нам:

            Едемте. Для вас есть хорошая комната. Вы на машине? Нет. Хорошо, щас позвоню мужу. Он нас увезет. Алло, Илья! Мне нужна машина. Не можешь? Почему? Помидоры поливаешь? Говорила ему – не надо сажать эти помидоры! Ну, ладно, я щас возьму такси. Поехали.

            Они тут в этом Коктебеле все, видимо, друг друга знают. Она подошла к таксисту, назвала его по имени и мы поехали к дому, где нас ждала хозяйка.

            Хозяйка оказалась радушной. И самое главное, мы обнаружили, что дом стоит на высоком скалистом берегу у самого синего моря. До пляжа одна минута крутого спуска. С моря дует прекрасный ветер. В комнате душ, туалет, кондиционер и тд. В общем, прекрасный вариант за 17 тысяч рублей за всё время проживания, за восемь дней. Нормально. Вы согласны? Согласны. В Москве гостиницы кратно дороже. Я однажды, когда мы ссорились с Аленкой уходил в гостиницу, платил по четыре-пять косарей (с завтраком) и жил с видом на прекрасный Ленинский проспект. Если вы когда-нибудь жили с видом на прекрасный Ленинский проспект, вы меня поймете. Это жопа. Машины не перестают ездить никогда. Море машин.

            Так вот. Комната нам ужасно понравилась. Мы переехали, заплатили за весь срок проживания, обустроились и сразу спустились со скалы купаться. Ура-а!

            Господи, тут море было еще лучше. Еще чище. Тут – подальше от берега после гальки был песок, как в Евпатории. Это был такой кайф. Я не был на море уже лет двадцать. Позвонил маме, рассказал ей, как здесь прекрасно, а она мне напомнила о том, что последний раз я был на море в 10 лет. Мы тогда ездили в Евпаторию. С ума сойти, как много утекло воды с тех пор.

            А сегодня мы с Аленкой купаемся и получаем удовольствие.

            - Я люблю тебя. Спасибо, что уговорила меня ехать отдыхать, - сказал я ей, держа ее на руках в море.

            - И я люблю тебя, - ответила она мне.

            - Классно.

            Мы еще раз извинились друг перед другом: я за то, что был виноват в ссоре перед вылетом, она за то, что устроила ссору в полете. После всех этих приятных формальностей. Я называю объяснение в любви формальностью. Именно. Это самая настоящая формальность, но ужасно приятная, и ужасно нужная всем людям. Все хотят, чтобы их любили. Многие понимают, чтобы тебя любили нужно любить и беречь. Я, по крайней мере, стараюсь это делать. Безусловно, из-за моего строптивого характера мне это дается очень непросто. Но я стараюсь. Видит Бог, я очень стараюсь. И я люблю ее, мою Аленку. Всем сердцем.

            Море держит, поднимает на волне, опускает. Поднимает и опускает. Сначала поет песню волна, потом вступают камушки, они начинают свой мерный шелест. А когда ты с головой ныряешь под воду, там слышна совсем удивительная музыка. Музыка, которую можно слушать бесконечно. Жалко, что я не умею плавать как мой старший брат. Я бы отплыл от берега за километр и послушал бы, как поет море там вдалеке. Чем та музыка отличается от этой, прибойной? Жалко.

 

            Генуэзская крепость и Дон Решетников из Генуи

 

            В один из дней нашего десятидневного отдыха мы посетили Генуэзскую крепость, что в Судаке. Когда мы вошли в ворота этой крепости у меня сразу же детство в жопе заиграло. Мать моя!!! Это была самая настоящая рыцарская крепость. Здесь жили те самые генуэзцы из Италии, которые скупали рабов у монголов, которые возили хлеб в Италию, которые участвовали на стороне монголов в Куликовской битве. Те самые. Рыцари.

Собственно, в этой крепости они и оборонялись от тех самых монголов, у которых были свои понятия о государственности. Сегодня они продают в европу рабов-славян, завтра они идут на них войной, успокоить свою пассионарность. Поэтому генуэзские купцы и войны построили здесь, на берегах Черного моря крепость-порт, где должность губернатора-консула покупалась, где кусок земли внутри этих стен стоил огромных денег, где на торговле рабами и хлебом можно было нажить себе приличное состояние. По одной из легенд, здесь у стен крепости, жили когда-то еще очень бедные родственники известного Дэвида Бекхэма. Прапрадедушка Абрам и прапрабабушка Сарра, торговавшие всяким хламом.

            С Алёной бродим по стенам и башням крепости, забираемся выше и выше. Смотрим на город, на море. Красота. И всё видно. Я – рыцарь. Блин, я самый настоящий средневековый рыцарь из Италии, пропивший латы. Я Дон Решетников из Генуи. Я приехал немного заколотить бабушек и чуть-чуть потрахать монгольских девушек. Я понимаю генуэзцев, почему они купили у монголов именно этот кусок берега и построили здесь стены.

            Спустя века уже после угасания пассионарности монголов и после возвращения генуэзцев в Италию, русские войска здесь воевали с турками. Здесь турки были сброшены в море, после чего Крым переименован Екатериной второй в Таврическую губернию (Тавриду). Но тогда Крым еще русским не стал. Основное количество русских появилось в Крыму после 1946-го года, после депортации крымских татар, во время Великой Отечественной войны активно записывающихся в фашистскую полицию.

Сегодня в Крыму около 70 процентов русских. Нужно сказать, что мне всегда грустно думать о том, как недальновидный Никита Хрущев подарил Крым Украине. Безумно щедрый и неимоверно глупый подарок. Я недавно задумался (бывает такое), кого из российских руководителей двадцатого века я могу уважать. И не нашел такой персоны. «Игравший в солдатиков» Николай Второй? Нет. Он проебал Россию. Уничтоживший несколько миллионов русских Владимир Ильич Ульянов-Ленин? Нет. Он при помощи революционных сил затормозил прогресс России на многие годы. Уничтоживший десятки миллионов советских граждан Иосиф Висарионович Джугашвили-Сталин? Нет. Он уничтожил тех, кого не убил Ленин. Косноязычный Никита Сергеевич Хрущев? Нет. Больной Леонид Ильич Брежнев? Нет. Андропов? Нет. Черненко? Нет. Горбачев? Нет. Ельцин? Нет. Путин? Нет. Медведев? Нет. Нам казалось, что страшное для России столетие прошло, и вот-вот начнется возрождение. Но, увы, начинается фарс. В фаворе новые миллиардеры - баловни судьбы, полудержавные властелины. На экранах новые тупые пионеры, взрослеющие политические проститутки - «Наши». Глупая система власти, не справляющаяся ни с какими проблемами. А если сравнить наших недоделанных миллиардеров, евреев-полукровков с российской элитой 19-го века? Ведь здесь вообще не может быть никаких сравнений. Посмотрите на сладкого мальчика Романа, посмотрите на иных полубандитов. Они не идут в сравнение со Львом Голицыным, возрождавшим в Крыму виноделие. Слава Богу, он не дожил до революции 17-го года.

 

            Дезертир

 

            В Солнечной долине мы бродим по тропам тысячелетнего можжевелового леса, потом смотрим на царскую голубую бухту, где купался Николай Второй, потом купаемся в синей бухте, потом по тропе Голицына проходим в естественный скалистый грот, где для гостей князя пел сам Шаляпин. Мы идем по тропе Голицына дальше, а я думаю о нашей глупой российской власти, за которую я не голосую. Собственно, я практически никогда и не мог голосовать. Многие годы назад перед командировкой в Чечню я самовольно покинул часть. Я убежал. Я шел пешком три дня и три ночи, я ночевал в стогах сена, я убил складным ножом овчарку, натравленную на меня сержантом дисбата, а потом и самого сержанта, я побирался и попрошайничал, чтобы не умереть с голоду. Мне везет на голубых. Я ночевал одну ночь у голубого майора, который полночи приставал ко мне. Когда утром он уехал на службу, я украл у него из квартиры деньги. Притом я «честно» взял только десять процентов найденной суммы. Я подумал, что именно столько мне хватит на билет домой. И мне хватило, чика-в-чику. Только на жратву не осталось. И я ехал в поезде почти не жравши. Мне один раз предложили кусок хлеба с колбасой, и я не отказался. Сожрал. Я выжил, господа и дамы. Я числился в дезертирах десять лет, и всякий раз избегал попадаться на глаза власти. Поэтому избегал избирательных участков. Хотя... Думаю, и фамилии моей там никогда не значилось. Потом, дождавшись амнистии, получив военный билет, я устроился на работу. Но на момент президентских выборов у меня не было прописки. Я переезжал из одного города в другой. Поэтому в звездном часе Путина я участия не принимал. Потом был мой резкий взлет. Афера. Я, воспользовавшись личным обаянием и умением напиздеть, устроился сразу начальником пресс-службы. И, вопреки всему, справился с поставленной задачей, уничтожил старый, не боеспособный отдел и создал новый, рабочий, боевой. Плюс, принял участие в выборах, уже как один из начальников предвыборной кампании. И справился. Тяжело, но справился. То есть, спиздев о своем трудовом стаже и "огромном" профессиональном опыте, я справился со всеми поставленными задачами.

            Я шел по этой тропе и вспоминал свое прошлое. Печально. Печально. Остается надеяться только на будущее. Мне. Хотя…

            Хотя... пассионарность русских в далеком прошлом. Пассивность - да, пассионарность - нет. Пассионарность была сожжена в гражданскую и Великую Отечественную. Далее пошел спад и серость. Афганистан, перестройка, Чечня... Сегодня всю пассионарность поглотили алкоголь и героин Йедидъи Иваныча. Вы знаете этого человека? А я знаю.

           

            Я стану камнем

 

            Много что было. Мы плыли вдоль вулканического массива Кара-Даг. Край голубых вершин. Я нырял в море прямо с яхты. Потом нырял с катамарана (или как его?). Мы ели килограммами свежий инжир, отчего, предполагаю, часто занимались сексом. Было и плохое. Мы так и не попали к водопаду. Президент Украины закрыл все заповедники. Нам не вернули деньги и мы всей группой подали заявление в милицию. Я был инициатором всего действа. Говорю об этом с гордостью. Потому что только после этого нам вернули хотя бы часть денег за пустую поездку. В конце отдыха мы с Алёной отравились, я сметаной, Алена арбузом. Мы пару дней дристали и блевали. Благо, сняли комнату с туалетом и душем. В общем, жизнь удалась. Всё было. И плохое, и хорошее. Хорошего больше. Поэтому и рассказ о нем больше. Глядя на горы Кара-Даг я понял, что когда вырасту, я стану камнем. Обязательно стану. Я так хочу. Я стану большим камнем, вершиной скалы. Это будет моя Нирвана.

            Всё.

            С уважением, Ваш СР.

Новый роман Сергея Решетникова спайс
В то время, когда Владимир Валентинович наслаждался кровью только что убитого младенца, в то время, когда Еремей взрывал в Дагестане дом, где предположительно находились маджахеты, в то время, когда Николай Жуковский и Нина Ламаладзе под музыку Тома Уэйтса сливались в сексуальном экстазе, в то время, когда тень генерала Капорова пугала гостей и жителей столицы на Арбате, в то время, когда Йедидъя Иванович готовил свой пистолет к выстрелу, Костя Ямщиков шел по тротуару, не помня себя. Был 2009-й год. Лил плотный дождь.

Сергей Решетников Голубая моя Москва роман. Можно пройти по ссылке и прочесть произведение.
"...Это гомосексуальное, как я понял потом, счастье протеста. Счастье вызова. Счастье бесконечной борьбы с натуралами. По сути, счастье глобального одиночества и бездетности. И – в итоге - счастье забвения. Гибельное пустое, как воздушный шарик, счастье. Они в четыре глаза смотрели на этот Мир через грязное окно анального отверстия. И открыто ненавидели всех, кто был не с ними. НАТУРАЛЫ – как говорили они. Они вкладывали в это слово всю свою обиду, всю свою ненависть, всю свою боль. Они искренне хотели, чтобы всех человеков засосало в эту клоаку, в это анальное отверстие..."

reshetnikow.ru/

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА. ЗА ЩЕКУ.

Я сел в машину. Мы поехали. Игорь сидел впереди рядом с водителем. Я на заднем сидении.

- А Дима?
- У него дела, - коротко бросил Игорь.

Игорь, видимо по традиции, снова стал заигрывать с водителем, говорить, про член, про секс. Но мне уже не хотелось смеяться. Я тихо сидел и пялился в окно на напичканную неоновой рекламой Москву, которую вот-вот задушит утренний свет. Мы выбирались из центра столицы в северный округ, где находился офис Карабейникова. Пробок не было. И мы мчались. Время пять часов утра. С ума сойти. Некоторые люди живут ночной жизнью каждый день. День изо дня в этом кругу мнимой свободы, с трахающими девушками, целующимися юношами, бешеными танцами и караоке с текилой.

- Финиш, - сказал вслух я.

Игорь услышал это, оглянулся и спросил:

- Как ты себя чувствуешь, Коля?

Я промолчал.

Мы ехали в тишине некоторое время.

Игорь снова стал заигрывать с водителем.

Как я устал… измотан… выжат, как лимон… Отлично отдохнул. Тихая Москва проносилась за окном. Странно видеть столицу безлюдной…

Я заснул.

Просыпаюсь. Смотрю в окно. Машина припаркована в каком-то захудалом московском дворе. Никак не могу понять, почему стоим. Где я? Вдруг до моих ушей доносится шорох и вздохи:

- А. а. а.

Я не понимаю, что происходит. Алкоголь рубанул меня основательно. Смотрю вперед. Вижу только водителя.

- А где Игорь? – спрашиваю я.

Водитель оборачивается, смотрит на меня затуманенными глазами и молчит.

Вдруг вижу, Игорь шебаршится где-то в ногах у водителя. Причмокивает.

- Игорь, ты чего? – спрашиваю я.

Передвигаюсь на середину сидения, чтобы было больше видно, заглядываю вперед и… Бля! Ни хера себе!!!

НЕТ!!! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!

Игорь Карабейников сосет у водителя. Сосет грязный член таксиста.

- Бля-ядь!!! – взревел я и стал судорожно искать ручку двери, пытаясь выбраться из этой чертовой машины, но спьяну не мог найти, - Выпустите меня отсюда!!! – Пинал я дверь ногой.

Таксист обернулся ко мне:

- Не ори, не дома.

- Я хочу выйти! – кричу я.

Водитель, молча, закинул руки за голову и откинулся на подголовник.

А Карабейников не отрывается от своего занятия, орудует, чмокает, сосет член.

- Выпусти меня, козел! – снова кричу я, пиная дверь.

Водитель нажимает кнопку на щитке, срабатывает сигнал, и двери разблокируются. Я дергаю за рычаг, открываю дверь, выскакиваю на воздух, спотыкаюсь о бордюр и плашмя падаю в лужу. Быстро вскакиваю на ноги. С меня стекает вода.

- Блядь! – говорю я.

Поворачиваюсь к машине, чтобы захлопнуть дверь.

Игорь отрывается от минета, смотрит на меня. По его подбородку течет сперма. Он мило улыбается.

- Ты чего, Коль? – удивленно спрашивает он меня.

Я с силой толкаю дверь. Она с грохотом захлопывается.

- Блядь!

И я побежал. Бежал по серым московским улицам и дворам. Бежал, куда глаза глядят. Бежал без оглядки. Бежал от этого ужаса. А в голове моей слышался вопрос:

- Ты чего, Коль?

И улыбка. Его милая улыбка. Блядь!

А по подбородку бежит сперма.

- Ты чего, Коль?
- Ничего! – кричал я в тишину московских дворов.
- Ничего!
- Ничего!
- Чего кричишь? – спросил меня утренний дворник, упершись подбородком в черенок метлы.
- Ничего, – тихо ответил я.

Боже мой, и это мой кумир! Человек, режиссер, продюсер, которым я был очарован! Блядь! Блядский Мир! Ужасный! Убить в себе государство!

Моросил весенний серый дождь. Пахло подмоченной пылью. Слышно было, как дворник в глубине двора метет тротуар.

Я бежал по переулкам Москвы. Бежал по переулку Узкому. Потом свернул направо. Чуть не попал под машину. Оказался на Звёздном бульваре. Вдалеке я увидел милицейскую мигалку, и незамедлительно, от греха подальше, свернул во двор дома. Выбрался на Вторую Новоостанкинскую. Чёрт его знает, где она находится, эта Вторая Новоостанкинская! Я остановился, перевел дыхание. Не знаю, куда идти, направо или налево. Куда? На метро? У меня нет ни денег, ни ноутбука…

Я понимал, что нахожусь где-то неподалеку от Студии Карабейникова. Там должен быть Витёк – монтажер, человек из Рязани. Он ведь там живет. Мысли путались у меня в голове. Я не хотел думать о том, что видел полчаса назад. Мозг отказывался это понимать.

- Ты чего, Коль? Ты чего? – звучали его слова.

Ничего!!! Я пошел быстрым направо. И снова оказался на Звёздном Бульваре. Снова увидел милицейские огни. Блин! Дурацкая кольцевая Москва. Так всегда. Можно уйти с одной большой улицы, долго блуждать по переулкам. Ты будешь уверен, что ушёл уже далеко. Выйдешь на большую улицу, посмотришь на табличку. А это та же самая улица, с которой ты ушел десять минут назад.

Я снова рванул обратно во дворы от милицейских огней. Что делать? Куда идти?

В итоге я оказался на Мурманском проезде. Где это, чёрт побери? Я не знал. Иду. Иду. Иду. Опять иду. Снова иду.

Я вышел на Крестовский мост. Стал щарить по карманам, в надежде, что там завалялась десяточка-другая. Нет. Нашел только мобильный телефон. Позвонил Алисе. Она сразу взяла трубку. Я заплакал и сказал:

- Он сосал…
- Кто? – удивилась Алиса.
- Он сосал у водителя, представляешь?
- У какого водителя? Кто сосал?
- Он.
- Где ты? Что с тобой?

Я шел по мокрому от дождя тротуару.

- Что ты молчишь?! – кричала Алиса.
- Он сосал, представляешь? – крикнул я.
- Кто?
- Кто-кто! Карабейников! У этого грязного водителя…
- А ты что там делал?!
- Ехал.
- Куда?
- Не знаю.
- А кто знает?!
- Не знаю.
- Откуда ты ехал?
- Из гей-клуба.

Алиса замолчала.

- Алиса! – позвал я ее.
- Где ты сейчас находишься?
- Не знаю. По-моему, где-то недалеко от Академика Королёва.
- Приезжай домой.

Я присел на лавочку, попавшуюся мне по дороге, и сказал:

- У меня ноутбук в студии.
- Потом заберешь.
- У меня в кофре ноутбука портмоне с деньгами.

Через паузу я услышал, как она вздохнула. Потом строго сказала:

- Так! Идешь в студию. Забираешь ноутбук. Приезжаешь домой.
- Иду, - послушно сказал я, - Только куда?
- В студию!
- Иду.

Я поднялся с лавочки и пошел.

- И не клади трубку. Будь на связи.
- Хорошо, - согласился я и повернул на другую улицу.

Куда я шёл? Одному Богу было известно.

Алиса была на связи:

- Бери такси. Говори, что по приезду в Останкино рассчитаешься.

Алиса несколько секунд молчала. Я слышал, как она всхлипывает.

- Я так устала, - сказала она.
- Я люблю Тебя, - сказал я.

Она мне не ответила.

Конечно. Всё верно. Я не заслуживаю любви. Ночь напролет болтаюсь черти где. Тусуюсь с голубыми в предбанниках Сатаны, вместо того, чтобы писать сценарий. За что меня любить?

Потом у меня закончилась зарядка на телефоне. И связь с Алисой прервалась.

По дороге ехала машина. Я проголосовал. Автомобиль остановился. Я, не спрашивая, слёту плюхнулся на заднее сидение.

- На улицу Академика Королёва.
- Куда там?
- Точный адрес не знаю. Я покажу, - показываю ему указательный палец, - Пальцем.
- Двести рублей.
- Ок. Приедем туда, сбегаю в Студию, возьму деньги, принесу, отдам тебе триста.
- Так не пойдет, - сказал водитель, показал на дверь и добавил, - Выходи.

Я секунду помолчал и жалобно сказал:

- Слушай, мужик, понимаешь, такое дело… Тоси-боси…
- Понимаю. Выходи.
- Ну, блин… Я точно отдам. Приедем, отдам. Лениным клянусь. Вот, - достаю я из кармана корку Члена Союза писателей Москвы, - документ тебе в залог оставлю. Поехали? А, мужик?

Он внимательно посмотрел на корку и спросил:

- Стихи пишешь что ли?
- Да-а, - соврал я.

Вижу, шофер думает. Видимо, я внушил доверие. Не совсем еще запился.

- Поехали, брат? А?

Он включает скорость, трогается. Мы едем. Как оказалось, я был совсем недалеко от офиса. Просто кружил пешкодрапом, и учапал не в ту сторону. Менты с мигалками меня с понтолыги сбили.

Я указал ему на здание, к которому нужно подъехать. Вход туда по пропускам. А с моим пропуском только до 12 ночи. Блин, что делать?

Я говорю:

- Подожди здесь. Я сбегаю, принесу деньги.

Не даю ему одуматься, взмахиваю рукой и начинаю читать Есенина:

- Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят…
- Твое что ли? – спросил водитель.
- Моё, - смущенно ответил я и вылез из машины.

Иду, думаю – как буду пробираться через охрану? А вдруг все входы-выходы в задние еще закрыты? Не может быть. Тут организаций – тьма тьмущая. Должна работать хотя бы одна проходная. И я всеми правдами-неправдами должен через нее пробраться.

Подхожу к первой проходной. Закрыто. Обхожу здание с другой стороны. Закрыто. Еще иду в одно место. Вижу – свет. Слава Богу! Захожу. Там бабушка на кушетке спит.

Я говорю жалобным голосом:

- Тётенька, пустите меня, пожалуйста. Мне очень нужно на девятый этаж. В студию. У меня там документы остались. Вот пропуск.

Достаю пропуск. Бабушка протирает глаза, долго и внимательно изучает.

- Сте-пан-ков. А у вас пропуск-то только до одиннадцатого часу. С ШОСТИ утра до одиннадцатого часу.

Я изобразил скорбную гримасу.

- Мне очень нужно, тётенька. У меня там документы. Я в Подмосковье живу. Далеко. Вот, я поэт, - показываю ей писательское удостоверение, и вспоминаю, что должен был оставить его водителю в залог, но не оставил.

Тётенька впала в раздумье. Я переминаюсь с ноги на ногу и опять выдаю:

- Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят…

Блин, - думал я, - чего порю? Какой поэт?

Она строго посмотрела на меня, принюхалась и сказала:

- Чё-то больно от вас водкою несет.

Глубоко вздохнула, мельком посмотрела на свою постель и шепотом сказала:

- Проходи, поэт. Последний раз, - и погрозила мне пальцем, - Только хош, как хош, а я тебе не пущала.
- Ясен пряник – не пущала, - улыбнулся я и пошел к лифту.
- А лифт со второго часу ночи до ШОСТИ не РАБОТАТ, - сказала она.

Ну и ладно. Я повернул за угол. Пошел по лестнице пешком. Фигня – война!

Этаж за этажом мне покорялся. Чем дальше, тем сложнее. Здание было пустым. По ходу я думал про таксиста. Он ждал внизу три сотни рублей, которые я должен ему вынести за доставку. С другой стороны – как он сюда попадет, таксист этот? Как? Тётушка его не пропустит. Не. Ни за что не пропустит. Кто он таков этот водитель? Проходных – три штуки. Да и найти меня на девяти этажах такого огромного офисного здания не так-то просто. Днем с огнем не сыщешь. Да и не пойдет он искать. Не. Не пойдет. Да и зачем ему эти триста рублей? А? И ехать-то сюда оказалось всего три улицы – рублей на сто. А он – двести рублей, двести рублей! И я еще добрая душа – дам триста, говорю, вези. Почему я ему должен отдавать триста рублей? Какова черта?! Документ в залог, как обещал при посадке, я ему так и не оставил. Хе-хе. Нет-нет. Никакого ехидства. Просто. Всё просто. Проехали! Так я успокаивал свою совесть.

Успокаивая свою совесть, я поднялся на нужный этаж. Подошел к железным дверям офиса Карабейникова. Думаю, Витёк – рязанский монтажер точно здесь. А где же он еще? Точно, здесь. Игорь, поди, всё еще сосет у таксиста. А я уже здесь. Быстро заберу ноутбук. Там в кофре вместе с ним лежит портмоне. Возьму всё свое, и поминай, как звали. Я не хочу работать с минетчиками. Боже мой, Карабейников, моё разочарование! Моё глубокое разочарование! Сосать грязный член у таксиста! Как можно!?

Я перекрестился, нажал на звонок. Никто не открывает. Еще раз нажал. Дверь отворяется. И…

И стоит пьяный Карабейников.

Блин!
 

ВОСЬМАЯ ГЛАВА. ГЕЙ-КЛУБ.

По дороге в гей-клуб Игорь флиртовал с водителем попутки. Сыпал пошлыми шутками, метал колкими намеками, одаривал нелепыми комплиментами.

- Как ты мне нравишься. Какой у тебя член? Наверное, сантиметров двадцать? Или больше? А что, если мы с тобой встретимся…

Водитель не знал, как реагировать на провокации Игоря. Не врубался шутка это или конкретное предложение.

Я, кстати, тоже не понимал. И смеялся как сумасшедший. Хохотал над любой глупостью, которую выкидывал разыгравшийся вконец Игорь. Дима же, с которым я сидел на заднем сидении, не реагировал ни на шутки, ни на смех. Он тупо смотрел в боковое окно на утопающую в огнях ночную Москву. Надо признать, ночная Москва безумно красива. Но сейчас мне не до этого. По мозгам ударила Текила. И мне всё было по барабану. Карабейников перестал докапываться до таксиста только когда мы прибыли на место. Рассчитался. Дал больше положенного, за что водитель даже поклонился. Мы вышли из машины. Двери – хлоп, хлоп, хлоп!

Огни ночного клуба освещали нам дорогу.

Если честно, не люблю ночные клубы. Одно время, лет семь назад я работал ведущим, режиссером клубных вечеринок в родном сибирском городе. Представляете, пипл веселится, кайфует, отрывается, а ты работаешь, выслушиваешь пьяный бред, предлагаешь играть в дурацкие игры? Ты, типа, массовик-затейник. Иногда тебя посылают «нахер». А иной раз дальше и грубее. Для меня страшнее всего пьяные женщины. Пьяная женщина – это вершина ужаса. Из нее лезет бред, пошлость, похоть. Полный набор грехов. Помесь ругательств и блевотины. Ты работаешь с такой аудиторией.

Когда приходит время, ты объявляешь мужской стриптиз и ретируешься. А пьяные девушки орут, пищат от восторга, писают кипятком. Выходят два широкоплечих стриптизера и полчаса зажигают толпу. Ты же эти тридцать минут отдыхаешь в укромном уголке от громкой музыки и пьяных воплей, пьешь чай и готовишься к следующему номеру.

Вот в таких условиях я и проработал полгода. За одну ночь, правда, мне очень прилично платили. Но это были адские деньги, адские ночи. Ночи, которые я не забуду никогда. С тех пор я убежден на сто процентов, ночной клуб – это предбанник Сатаны.

Хотя сейчас, насколько я понимаю, всё изменилось. Уже нет никаких ведущих, никаких номеров и представлений. Каждый дрочит как хочет. Все просто отдыхают по-полной. Кто-то зажигает на танцполе, кто-то тупо бухает, кто-то фальшивит в караоке, кто-то трахается в сортире.

Мы вошли в ночной клуб. Карабейников заплатил за троих. Нам показали дорогу, на что Игорь ответил:

- Спасибо. Бывали. Знаем.

Мы вошли в зал. Музыка накрыла и оглушила меня. В разноцветном свете играющих огней танцевали девчонки и пацаны. Карабейников повел нас сквозь танцующую толпу. Я спросил:

- Куда мы?

Но даже себя не услышал. Децибелы били по моим параметрам. С ума сойти! Как люди находятся тут? Бедные их ушки!

Мы оказались в более-менее тихом помещении. Здесь больше света, кресла и столики. А на небольшой сцене стояла косолапая вислозадая девушка и читала надписи на электронном экране. Она пыталась петь. Это был караоке-бар.

- Не на-до, ми-лый мой, не на-до,
Сыта я вдо-воль сладким я-я-адом… - складно говорила она песню.

Я увидел в углу целующихся мужчин. Вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь улыбнулся, пожал плечами и сказал:

- Свободная страна.
- Свободная Москва, - поправил его я.
- Моя Москва, вернее, наша Москва, - обвел он руками заполненный зал.

Мы сели за свободный столик. Игорь заказал Текилы и хлопнул меня по плечу:

- Ты забыл, Коля?

Я на секунду задумался, о чем я забыл, а потом - улыбнулся. Игорь взмахнул рукой и сказал:

- Вот именно. Улыбайся.

Я устал улыбаться. Как дурак улыбаюсь вторую неделю. Два мужика в углу продолжали облизывать друг друга. Неподалеку от нас сидели две девушки. Одна трогала другую между ног. Обе красные. Я подумал, они от смущения или от возбуждения красные?

Когда нам принесли шесть рюмок Текилы, я тут же выпил одну. Через тридцать секунд другую, и вечернее настроение ко мне вернулось. Вернулось с новой силой. И я улыбался, и мне было хорошо. И Мир, даже этот клубный дьявольский Мир мне казался приемлемым. Сначала хотел сказать ПРЕКРАСНЫМ. Нет, не прекрасным. Просто ПРИЕМЛЕМЫМ. Меня устраивало это адово действо при условии наличия Текилы. Надо сказать, что Текила – хороший напиток. Он отлично ударяет по мозгам. И голова после него болит гораздо меньше, чем после водки. СМИРЕНИЕ приходит с алкоголем. Хотя и это тоже временно. Потому что после передозировки алкоголем СМИРЕНИЕ сменяется ЗЛОСТЬЮ, ГНЕВОМ, АГРЕССИЕЙ.

Песня, которую исполняла косолапая девушка, наконец-то закончилась. Игорь встал, попросил у нее микрофон, подошел к ди-джею - бармену караоке-бара, заказал песню и вальяжно вышел на сцену. Он широко улыбнулся.

- Это песню я хочу посвятить, - сказал он в микрофон, - Николаю Степанкову. Моему новому другу, которого я полюбил.

Посетители караоке-бара зааплодировали. Я был смущен. Человек семьдесят сидят за столиками, а Игорь объявляет песню в мою честь и говорит, что меня полюбил. Я удивился – с одной стороны. С другой стороны, что значит ПОЛЮБИЛ? А если взглянуть с третьей стороны – всем пофигу, кто такой Коля Степанков, какое он имеет отношение ко всему происходящему. А с четвертой? С четвертой – хер с ней! Пусть уже идет, как идет.

Игорь запел песню:

- Засыпает синий Зурбаган
А за горизонтом ураган…

И Карабейников влюблено смотрел на меня. Потом отворачивался к экрану, пищал фальцетом под Володю Преснякова:

- А-а-а! А-а-а! А-а-а!

Буквы светятся на экране. Любопытно, что даже А-А-А – светятся, напоминая, что надо петь эту гласную.

- А-а-а! А-а-а! А-а-а!

Игорь снова запел. Мне на самом деле нравится то, что песня посвящена мне. Нравится, но я старался не подавать вида. Зачем это? Не нужно радоваться. Еще какой-то мудак из-за соседнего столика уставился на меня. Радостно подмигивает.

Игорь продолжал петь, а я под шумок выпил свою последнюю рюмку Текилы. И мне не по-детски ударило в голову. Мужчины в углу продолжали целоваться. Скажу больше, они уже почти трахнули друг друга. Думаю, точно обкончались в штаны, потому минут сорок лобызались, мацались.

- Это голубой клуб? – спросил я у молчаливого Димы.

Он пожал плечами и ответил:

- Я бы так не сказал.
- А как?..

Дима замялся, выпил рюмку Текилы и ответил:

- Не знаю. Каждый как хочет, так и делает. Здесь нет лишних.
- Ясно, - откинулся я на спинку кресла, - демократия. Самая настоящая демократия. Хочешь, отдайся соседу, хочешь, отсоси у ди-джея, хочешь подрочи на официантку. А хочешь, делай это одновременно и в дружеской компании.

Дима улыбнулся и согласился:

- Где-то так.

Я осмотрел стол. Моя Текила закончилась. Стояли только две рюмки Игоря и одна – Димкина. Я махнул рукой, взял рюмку Игоря, предложил Диме чокнуться, крикнул поющему Игорю:

- Твоё здоровье! Ты лучший!

И выпил.

А Игорь пел:

- А-а-а! А-а-а! А-а-а!

Мужики, целующиеся на диване, исчезли. Я показал в угол, где они сидели, и слегка толкнул Диму:

- Как ты думаешь, куда они пошли?

Дима пожал плечами:

- Понятия не имею. Я за ними не наблюдал.

Я вздохнул и выдал:

- Зря. А я наблюдал. Пушкин когда-то говорил, как мы не любопытны.

Потом я попытался подняться:

- А где тут ТУВАЛЕТ?

Дима показал пальцем:

- Выйдешь отсюда. Налево. И еще раз налево.

Я пошел к выходу. Вышел. Налево. Еще раз налево. Потом еще. И зашел куда-то не туда.

Всё было как в тумане. Танцующие молодые девушки, целующиеся парни. Я долго искал туалет. Потом спросил у охранника. Он показал куда идти. Я нашел что-то похожее на туалет, подошел к двери. Некоторое время изучал, мужской или женский. Потом предположил, что общий. Вошел.

Юная леди в красном платье подмывалась сидя на биде. Посмотрела на меня и заманчиво улыбнулась.

- Простите, - сказал я.

Юная леди сказала:

- Ничего страшного.

Я спросил:

- Правда?

Она ответила:

- Да, - и продолжила подмывать мохнатку.
- Это очень забавно, - я подошел к зеркалу и взглянул на свое измученное Текилой отражение, - Ужасное лицо! Ужасный Мир! Вы знаете, девушка, что Пушкин был страшный блядун. Он бы точно не упустил момента. И воспользовался ситуацией.

Девушка улыбнулась, ничего не ответила, закончила подмываться, встала с биде, оторвала бумагу, вытерла промежность, бросила бумажку в урну и пошла.

Я еще раз взглянул на себя в зеркало:

- Боже мой…

Девушка остановилась в дверях, повернулась ко мне и спросила:

- Неужели вы натурал?

Я смотрел на нее через зеркало.

- Да.
- Ну и как вам?

Я пожал плечами:

- Не знаю. Странно.

Она с улыбкой вздохнула и сказала:

- Жалко, что вы не Пушкин.
- Жалко, - согласился я.
- Может быть в другой раз, - улыбнулась девушка и вышла.

Я хотел что-то крикнуть ей вслед. Может быть что-то предложить. Я ведь видел её мохнатку. Её прелестную мохнатку. Еще не раздроченную. Молодую мохнатку. Блин, через эту самую мохнатку к нам выглядывает Бог! А мы суем туда свои синие головки членов, тыркаемся, тремся, пытаемся упереться в небеса. Зачем? А затем, чтобы потом оттуда выглядывал Бог! Чтобы рождались детишки. Я подумал о своей Алисе. О том, что она очень хочет, чтобы у нас появился младенец, посланник с небес.

О чем ты, Степанков? Приди в себя. Дергай в зал. Пой в караоке.

Как же так? А пописать? Я вошел в кабинку, расстегнул ширинку, достал член и стал справлять нужду. Сначала струя пошла влево. То бишь, я не попал в унитаз. Потом я приметился, пристелялся. Струя направилась аккурат в нужник.

В это время в туалет ворвалась пара хохочущих девушек. Одна из них возбужденно говорила:

- Я люблю твою попочку больше всего на свете. Ты только не кончай быстро.
- Угу.
- Потерпи.

Они зашли в соседнюю кабинку. Я закончил писать и через минуту услышал стоны наслаждения. Вау! Как в приличном порнофильме из серии «Дом – 2».

- О! Да! Ниже! Да! Еще! Целуй меня! Трахни меня!

Мне стало любопытно. Минут пять я слушал стоны. А потом решил подсмотреть. Я встал ногами на унитаз, приподнялся на цыпочках, зацепился руками за край перегородки и заглянул в соседнюю кабинку.

О Боже! Рыжая девушка запихала крашеной блондинке кулачок в анус и орудовала им. А блондинка стонала:

- А-а-а! Вау! Круто! А-а-а!..
- Помочись на меня, - говорила рыжая, - пусти фонтан.
- Боже мой!.. Как так можно разработать жопу!? – неожиданно для себя сказал я.

Обе девушки посмотрели на меня и один голос заорали:

- Пошёл вон!!!

Я поскользнулся на краю унитаза, сорвался вниз и хряпнулся жопой на пол. Мало того, головой я ударился о стену, руку ушиб об унитаз. Плюс ко всему я еще сел в лужу. То ли моча, то ли вода. Скорее, моча. Такие же, как я «меткие» стрелки не умеющие направлять струи аккурат в нужник.

- Блин! – проговорил я.
- Дебил! – крикнула одна из девушек.

Дальше я вновь услышал стоны:

- А! А! Круто! С-супер! А!

Я, прихрамывая, вышел из туалета и пошел в караоке-бар.

Карабейников взволновано спросил:

- Мы тебя потеряли. Где ты был? Я хотел посвятить тебе еще одну песню. Уже объявил. Смотрю, Коли нету.

Я широко улыбнулся, как он всегда меня просит, хлопнул его по плечу и воскликнул:

- Давай!
- А чем от тебя воняет? – спросил Игорь.
- Морем, - ответил я, - Зажигай!!!

И он зажег.

Потом нам принесли еще шесть рюмок Текилы.

Что я помню? Помню, что пытался петь в караоке. Помню, зазвучала лиричная музыка, я пригласил Карабейникова на медленный танец. Нам долго аплодировали, пока мы танцевали. В общем, полный КАРАОКЕ.

Назвать это место Голубым Ночным Клубом – это не верно. Это ночной Клуб полной Распущенности и Развращенности. Тут мужчины могут трахать друг друга, где-нибудь в темном уголке. Тут девушка может запихивать свой маленький кулачок в анус другой девушке. А та будет кричать:

- Су-упер!

Ночной Клуб – ОДИН ИЗ МОИХ ПЕРВЫХ КРУГОВ АДА.

Я напился до беспамятства. Временами я терялся в пространстве и во времени.

Мы с Карабейниковым целовались в засос. А на ухо я ему шептал:

- Ты же понимаешь… что я… не голубой.

Он в ответ улыбался и кивал головой.

Игорь устроил на сцене стриптиз. И звал меня с собой. Я сказал, что не умею танцевать. Похер!

Бред. Картинки. Люди. Лица. Ад. Сатана. Бред.

Игорь растрясает меня. Кричит в ухо:

- Поехали домой, Колюня.

Я прихожу в себя и радуюсь:

- Домой. Конечно, домой. Уже сил… моих… нетути…

Мы уходим отсюда. Слава Богу! Прохожу мимо туалета, говорю Игорю:

- Щас, поссу.

Захожу в туалет. Там сидит на биде и подмывается наш знакомый Дима. Я морщусь, дую губы и почему-то говорю ему:

- Привет!

Он с улыбкой, которой я раньше не замечал на его лице, машет мне рукой и продолжает подмываться.

Я захожу в кабинку и кричу Диме оттуда:

- Тебя что? Оттрахали что ли?

Он не сразу, но говорит:

- Нет. Это любовь.
- Ясно, - выхожу из кабинки, застегиваю ширинку и продолжаю, - А мне девушка, сидя здесь, говорила, что Пушкину бы тут понравилось. Думаю, нет. Пушкин был натурал.
- Все мы когда-то были натуралами.
- Правда? – почему-то спросил я.

Дима с улыбкой кивает головой. Я вышел из туалета. Игоря уже нет.

Выбрался из Клуба на свежий воздух. Посмотрел на утреннее небо. Вдохнул свежего воздуха.

Из окна такси выглянул улыбающийся Игорь.

- Бегом сюда, Коля! Едем домой! Спать.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА. ДНЮХА!

Я зашёл в кабинет. А там сидит Алла Пугачева. Я растерялся. Стою, не знаю, что делать. Игорь представляет меня:

- Николай Степанков - лучший сценарист города Москвы. Лауреат всевозможных премий. Заслуженный драматург России.

Я смутился и покраснел.

Игорь спросил меня:

- Ну как? Похож?
- Кто? - спрашиваю я.

Игорь показал рукой на Пугачеву.

- Серёжа Харламов - пародист. На сегодня лучший двойник Аллы Борисовны. Знакомься.

Я засмеялся. Блин! А я уже думал! Иногда ведь смотришь на звезд по телику, они выглядят совсем иначе, нежели в реальности. Камера делает человека совершенно другим. Она его красит или уродует. Она его делает толще или худее. Она его любит или терпеть не может. Видеокамера тоже имеет душу. Если человек, например, её ненавидит, то она отвечает взаимностью. И картинка получается неудачной.

Игорь приобнял пародию на Аллу Борисовну и сказал ей:

- Серёжа, спеши, спеши. Переодевайся. Всё прекрасно. Костюм отличный. Грим супер. Звони завтра Ирине, будем тебя заявлять, - он широко улыбнулся, - всё еще только начинается.

Серёжа встал, кокетливо помахал мне пальчиками и вышел. Гомосек - подумал я.

Игорь выскочил вслед за пародистом.

Я огляделся. В кабинете всё как всегда. Стол завален бумагами. Рачок в аквариуме гоняет плоскомордых ящеров. Огромный, внушающий уважение, бордовый сейф стоит на месте.

Я сел на диван из чёрной кожи. Игорь зашел в кабинет и спросил:

- Ну что?
- Что?
- Как дела? Что сделал?
- Несколько сцен набросал для фестиваля.
- Отлично. Брось мне на компьютер. Я посмотрю.
- Я уже отправил три часа назад, по электронной почте. А ты прочитал сцены, которые я отправлял в прошлый раз?
- Прочитал.
- Ну как? – полюбопытствовал я.

Карабейников подошел к аквариуму, покормил живыми червяками из стеклянной баночки ящеров и рака. Потом повернулся ко мне и спросил:

- Что ты говоришь?
- Я говорю…

Игорь меня перебивает:

- Улыбайся, Коля, улыбайся! Если ты думаешь, что, будучи серьезным, ты умнее выглядишь, то глубоко заблуждаешься.

Я через силу улыбнулся.

- Вот! – сказал Игорь, - умеешь ведь. И как тебе пародист Серёжа?

Я пожал плечами:

- Нормально.
- Что значит - нормально?! Он прекрасен.
- Гомосексуалист?
- И не скрывает этого.
- Заметно, - сказал я.
- Щас. Я быстро.

Игорь вышел из кабинета.

И пропал на два часа. Оказывается, он опять уехал на какие-то переговоры. Блин! Когда мы уже будем работать?

На этот раз я взял с собой ноутбук. Открыл, включил, поставил себе на колени, попытался сосредоточиться на работе. Сценарий, только сценарий!

Напишу еще несколько сцен - подумал я. В это время в кабинет заходит Олег. На нем новая стильная сиреневая футболочка и короткие шорты, из-под которых торчат худенькие ножки. Он поздоровался со мной, спросил:

- Как жизнь?
- Хорошо, - отвечаю я.
- Почему – не отлично?
- Потому что хорошо.
- Ясно, - спокойно говорит он и садится за компьютер Игоря, - ясно то, что ничего не ясно.

Олег стал что-то искать на компьютере, щелкать по клавиатуре, цокать языком. Иногда он с улыбкой произносил что-то типа:

- Вот он! Ой какой сладенький!

Сейчас я буду писать сценарий! Важно начать. Начнешь, потом само собой всё пойдет. Слово рождает слово. По любому нужно сосредоточиться. Сценарий, сценарий, еще раз сценарий!

- Прелестно! Вот он! Хорошенький! Вот он какой! – с улыбкой комментировал увиденное на экране Олег.

Потом он оторвался от экрана и серьезно спросил:

- Чай будешь, Коля?
- Буду. Зеленый.

Олег встал со вздохом, будто не ожидал такого ответа.

- А булочку?
- Булочку не буду. Я поправляюсь с булочек.

На выходе Олег кинул:

- Ясно. Толстеешь, значит.

Он исчез. Я пытаюсь сосредоточиться на работе.

Дверь осталась открытой. Олег ходил в соседнем кабинете, в монтажной Витька минут пять. Я слышал, как бурно закипает чайник, как хлопает холодильник, как Олег спрашивает что-то у Витька. А Витек что-то отвечает. Что – я разобрать не мог. Сценарий, сценарий…

Какая-то лихая взъерошенная тетка влетает в открытую дверь, кладет бумаги на стол и громко говорит:

- А где Игорь Николаевич?
- Скоро будет, - отвечаю я.
- Ему почта, - говорит тетя и исчезает.
- Хорошо, - говорю я вслед.

В кабинете после её налёта осталась слащавая вонь дешевых духов вперемежку с запахом пота. Меня передернуло. Но я снова уткнулся в экран ноутбука.

Олег вошел в кабинет, подал мне чай. Сам со своей кружкой и бутербродом с красной рыбой сел за компьютер Игоря.

Я сделал глоток. Блин! Чай оказался чёрный. Мерзкий пакетированный чёрный чай.

Не стесняясь, я говорю Олегу:

- Я просил зеленый чай.

Олег развел руками, улыбнулся и ответил:

- Ну, прости. Пей, какой есть. Я не нашел зеленого. Купим. Завтра.

Я вздыхаю, хлебаю черный чай, морщусь. Олег продолжает:

- Зеленого просто нет. У нас никто не пьет зеленый.
- Зря. Зеленый чай очень полезен.
- Чем? – спрашивает меня Олег, а сам смотрит в экран компьютера и стучит по клавиатуре.
- Мощнейший антиоксидант…

Но Олегу не нужно объяснений. Он быстро погрузился в экран. Он в процессе. Так мировая Сеть Интернет затягивает в свои ловушки всевозможные целевые аудитории человечества. Голубых в одни сети, натуралов в другие, извращенцев в третьи. И так далее. Сети расставлены. Приманки брошены. Рыбы подкормлены. Мозги по макушку засраны чатами, блогами и сайтами. Суетный мир загнивает в Сети. И пахнет. Здесь знакомятся, трахаются, женятся, разводятся, опять женятся. И всё это не отрывая глаз от экрана, не выпуская из рук компьютерной мыши.

Я года три назад пытался заняться виртуальным сексом с эротичной, судя по фото девушкой. Полчаса мы чатились, виртуально ласкали друг друга. На меня нашел стояк. Я расстегнул ширинку, достал член и приготовился получить кайф. Вдруг я разглядел, что на фото полуобнаженная Кэмерон Диаз. И ужасно расстроился. Блин! То есть, получается, что по ту сторону экрана может сидеть толстая, вислозадая, старая тётка… Да кто угодно может сидеть! Даже мужик. Нет! Дудки! И я без объяснений и прощальных поцелуев вышел из этого дурацкого секс-чата.

Тупо смотреть порно и дрючить Дуньку Кулакову гораздо лучше, чем бить пальцами по клавиатуре и писать всякую чушь: Я ГЛАЖУ ТЕБЯ ПО ЯГОДИЦАМ! Я ЦЕЛУЮ ТВОЮ НАПРЯЖЕННУЮ ПУГОВКУ! КОНЧАЮ В ТЕБЯ! Виртуальный секс не для меня. Нет. Даже с Кэмерон Диаз.

Боже мой! О чем я опять думаю? Нужно писать сценарий. Не могу сосредоточиться.

Я встал, поставил кружку с чаем на столик рядом с аквариумом. Плоскомордый ящер посмотрел на меня из-за стекла. Посмотрел с упреком, так, будто хотел услышать рассказ о зеленном чае и виртуальном сексе с Кэмерон Диаз. Будто ему было любопытно узнать всё о целебных свойствах напитка Богов, как называют его в Китае. А может быть, хочет посмотреть порнуху, которая лучше секс-чата.

Я снова сел на диван, погрузился в работу. Вернее, попытался. Олег же стал громко шваркать чаем и смачно чавкать бутербродом. Я слышал каждое его движение. Даже как смыкались его челюсти, я слышал. Слышал! А потом, когда он всё наконец-то доел, стал приговаривать:

- Ути, мой маленький! Какой сладкий! Такая попка! Ай-яй.

Для чего он это говорил? Чтобы мне стало любопытно? Чтобы я бросился к экрану, поглазеть, на что он любуется? Мне пофигу! Я продолжал тупо смотреть в экран своего ноутбука, пытаясь войти в русло и начать творить. Творить, блин, творить! А не – ути, мой маленький!

Пиши уже, писатель!

- Ай, красавчик! Милый!

Это невозможно! Блин!

Я поставил ноутбук на диван и вышел из кабинета.

Туалет на восьмом этаже после десяти вечера почему-то закрывали на ключ, и мне, и другим обитателям студии, которые припозднились, приходилось спускаться на два этажа ниже. Там туалет открыт круглые сутки. Но он, надо признаться, был в ужасном состоянии. Мало того, что стены исписаны. На полу непроходимая двухметровая лужа воды. Несколько унитазов засраны до такой степени, что жидкое говно переливается через края.

Я нашел более-менее приличный унитаз в одной из кабинок, расстегнул ширинку и начал справлять нужду. Я думал о том, как сложно работать в таких условиях. Сложно творить, когда Олег, он же Михасик, он же Медвежонок чавкает бутербродом, шваркает чаем и бесконечно лепечет - ай, красавчик! Ай, да попка!

Мы будем писать сценарий. Вдвоем. Вспомнил я слова Карабейникова. Но куда он пропал? Зачем вызывать меня на ночную работу, а самому исчезать в неизвестном направлении? Зачем!?!?

Время двадцать три часа. Через час уже закончится мой день рождения. Меня никто, кроме Алисы, родителей, брата, друга Алика из Новосибирска не поздравил. Хотя, наверное, никто и не помнит о моем дне рождения. Несколько лет назад, когда я был начальником пресс-службы на градообразующем предприятии в Новосибирске, ко мне очередь выстраивалась с подарками и цветами. Так я всем был нужен, особенно редакторам, которым я платил деньги за публикации. Все меня «любили». Всем я был ДОРОГ. Именно ДОРОГ. Со мной было удобно дружить, выгодно. Нынче список, кому я на самом деле дорог, значительно меньше.

Я выбрался из вонючего туалета, глубоко вздохнул, отряхнул одежду, пытаясь избавиться от запаха мочи, и пошел наверх – в кабинет.

Открыл дверь. Олег, как прежде, весь в Сети, в экране.

Сумасшедший рачок перестал гонять ящеров и притаился где-то в уголке ближе к бордовому сейфу. Видимо, уснул и стал пускать пузыри. Алиса, наверное, тоже уже легла спать. А я тут.

Моя мобила запикала. Я достал телефон из кармана, включил, смотрю пришедшую СМС-ку:

«Пытаюсь уснуть. Люблю Тебя. Думаю о Тебе»

Это Алиса пишет мне. Я набрал в ответ:

«Спокойной ночи! У меня всё хорошо. Работаю. Люблю Тебя!»

Олег наконец-то встал из-за компьютера, выключил свет в аквариуме и говорит ящерам и рачку:

- Спокойной ночи, девочки и мальчики!

Потом посмотрел на часы и пробурчал:

- Ну где же Игорь?
- Может позвонить ему, - предлагаю я.

Вдруг двери в кабинет широко распахнулись, и через паузу появился счастливый Карабейников. Следом за ним вошел черноволосый паренек. Игорь снова протянул мне руку для рукопожатия и спросил:

- Ну что – пишется?
- Ну да.
- А где улыбка? – близко-близко боком встал рядом со мной Игорь, как будто ждал, что я чмокну его в щечку.

Я улыбнулся.

- Вот, - показал он Олегу на меня, - Вот. Так бы и давно. Наша школа, Медвежонок.
- Нервничал он, - заложил меня Медвежонок.

Игорь театрально изобразил недовольство:

- Нервничал? А что так? Не надо нервничать. Надо улыбаться.

Потом он снова обратился к Олегу:

- Скажи, Медвежонок, я же хороший?
- Да, - с готовностью ответил Олег.
- Нет, нет. Ты скажи ему. Он не верит. Посмотри на него. Он же не верит нам. Он считает нас сумасшедшими. А себя считает гением.

Я попытался защититься:

- Почему?

Игорь подошел ко мне вплотную:

- Улыбайся, Коля. Будь веселым и добродушным, - он повернулся к Олегу, - ну, скажи, Михаська!

Михаська расплылся в улыбке:

- Ты самый лучший, Игорь! Самый-самый!

Игорь взял Олега за ушко.

- Дай, я тебя потреплю за ушко. Ути мой маленький! - потом отпустил его и обратился ко мне, - Вот Михаська хороший, а ты Степанков не добрый.
- Почему это? - спросил я.
- Не знаю. Родился такой.

И он ловко прыгнул в кресло за компьютер. К нему подошел черноволосый парень.

- Ну и где? – спросил у парня Игорь.
- В почте, - ответил тот.

Олег, переминаясь с ноги на ногу, спросил:

- Игорь, можно я поеду домой. Спать хочется. Сил нет.

Карабейников, перегнувшись через стол, отодвинул Олежика рукой, так, чтобы видеть меня и сказал:

- Вот видишь, Коля, люди с ног валятся, как работают. А я ночами не сплю. Всё забочусь о вас. Вы же моя семья.
- Ты лучший, - подыграл Олег.
- Езжай домой. Только не на метро.
- Почему? – спросил Олег.

Игорь достал из портмоне пятьсот рублей, всучил ему в руку и сказал:

- Потому что поздно уже. Пожалей себя. Ты же директор. И ездишь на метро. Стыдно. Вдруг тебя гомофобы опять побьют.
- Сплюнь, - говорит Олег.

Игорь вмиг стал злым и громко сказал:

- Я щас тебе сплюну! Дергай отсюда! Бери такси. Езжай.

Олег стал оправдываться:

- Денег жалко…
- Деньги будут, деньги есть, денег не может не быть, - перебил его Игорь, встал из-за стола, толкнул Олега в сторону двери и добавил, - Всё. Ступай. Не мешай работать. Видишь, писатель тоскует, - показал он на меня пальцем.

Игорь вернулся к компьютеру, сел в кресло и обратился к черноголовому парню:

- Где?
- Второе слева, - показал парень пальцем в экран.

Олег засобирался: сложил записную книжку и смартфон в небольшую кожаную сумку, достал из шкафа флакончик с туалетной водой и брызнул себе на голову, поставил обратно, брякнул в кармане связкой ключей. Потом опять обратился к Игорю заботливым голосом:

- Игорь, родной мой, котлеты в холодильнике. Там еще икра красная… немного осталось. Ты съешь. И заварное пирожное.

Игорь отвлекся от экрана, зло посмотрел на Олега:

- Ты чё – не понял что ли? Иди! Всё найду.
- Ухожу, ухожу, - заторопился Олег, повесил сумку на плечо и протянул свободную руку Игорю, - До завтра, Игореш!

Игорь, не отрывая взгляда от экрана, подал Олегу руку и сказал:

- Дергай, любимый.

Олег попрощался со мной, пошел к выходу, но в дверях остановился.

- Коля, ты напомни Олежику, что котлетки в холодильнике. Лазанья тоже. Не сидите голодными. Кушайте. А то я буду беспокоиться.
- Хорошо, - я улыбнулся.

Олег, он же Михасик, он же Медвежонок ушёл.

Я продолжал сидеть на диване и тупо смотреть в экран ноутбука. Для меня работа после двадцати трех часов – это невыносимо. Мой мозг начинает засыпать. Я иногда пишу ночью. Но это происходит уже далеко за полночь. Ближе к четырем утра. Когда петухи вот-вот запоют. Тогда во мне открываются какие-то неведомые шлюзы, и я творю. Ранним утром написаны мои лучшие рассказы и пьесы. Но сейчас 23:25. Мертвое время для меня. Тихий час для моей Музы. Чёрная полоса. Обычно в это время я читаю хорошую книгу или смотрю культовое кино.

Игорь наконец-то закончил дела с черноволосым парнем, откатился с креслом от стола к окну, почесал коротко стриженую голову и громко сказал:

- Ну что, друзья мои?..

На часах 23:31. Карабейников встал с кресла, подошел ко мне, указал на черноволосого молодого человека, стоящего у аквариума и представил его:

- Дима.
- Николай, - я встал с дивана и протянул руку Диме.

Дима пожал руку и обратился к Игорю:

- Когда нужно?
- Завтра, - ответил Игорь.
- Хорошо. А аванс?
- И аванс завтра.

Игорь хлопнул в ладоши. Ну всё, думаю, сейчас сядем писать сценарий.

- Как успехи? – спрашивает меня Игорь.
- Движемся.
- Как дома?
- Нормально. Жена смирилась с тем, что я буду работать по ночам.
- Умная женщина, - пригрозив пальцем, сказал Игорь, - повезло тебе с женой, Николай. Как её зовут?
- Алиса.
- Алиса в стране чудес. Ты делаешь для нее чудо, Степанков?
- Стараюсь. Но на самом деле, чем меньше в жизни чудес, тем лучше.

Игорь глубоко вздохнул, прошелся из одного угла комнаты в другой и спросил у меня:

- Ты посмотрел «Бум»?
- Посмотрел.
- Ну и как?
- Не очень.
- Ну и зря, - он посмотрел на часы и добавил, - день сегодня паршивый.
- Мой день рождения.

Игорь нахмурил брови:

- Не понял?
- Сегодня день моего рождения.

Карабейников неожиданно обрадовался:

- А чего же ты молчишь!?

Он подошел к своему шкафу, достал маленького плюшевого медвежонка из своей коллекции, протянул мне и с театральным пафосом сказал:

- Поздравляю тебя с днем рождения! Пусть этот медвежонок принесет тебе счастья, радости и успеха.

Я взял игрушку. Медвежонок был очень хорошенький. Только зачем он мне? Плюшевых игрушек я дома не держу. Пыль от них только. Ну да ладно, подарю дочке Маше, когда та приедет ко мне в Москву.

- Спасибо, забавный медвежонок - сказал я.
- Ты его должен полюбить, - многозначительно сказал Игорь.

Дима меня тоже поздравил. А Карабейников тем временем открыл дверь и громко крикнул:

- Витёк! Зайди ко мне!

Послушный Витёк, как из ларца, моментально вырос на пороге.

Игорь раскрыл свое волшебное портмоне, достал оттуда две тысячи рублей, подал их Витьку и сказал:

- Бутылку Текилы. И закусить что-нибудь на твое усмотрение. А! Ну да. Лимон один.

Витёк исчез.

Без пятнадцати двенадцать мы сели отмечать мой день рождения. Через десять минут мой день рождения закончился, и мы просто бухали.

Мы выпили бутылку Текилы. Игорь встал с кресла и громко сказал:

- Едем в ночной клуб отмечать Колькин день рождения!

Я улыбнулся:

- Мой день рождения закончился.
- Это не имеет никакого значения. Сколько тебе вчера исполнилось?
- Тридцать три.
- Мама дорогая, возраст Христа! Да за это нужно пить не меньше трех дней!

Я развел руками и спросил:

- А сценарий?
- Завтра, - коротко ответил Игорь.

И мы стали собираться. Я спросил:

- А ноутбук? С собой брать?
- Зачем? Его тут никто не украдет. Витёк тут круглые сутки находится.
- Почему?

Игорь накинул на плечи пуловер и ответил:

- Он живет в Рязани. А здесь пока квартиру не может снять. Дорого. Ищем дешевле.
- А семья где?
- В Рязани. Жена и двое детей.
- С ума сойти, - подытожил я.

Карабейников обнял меня и с улыбкой сказал:

- Жизнь, Никола, тяжелая штука. Вот меня тут год назад убить хотели…
- Как? – удивился я.
- Так. Но. Жив, здоров, как видишь.
- За что хотели убить?

Игорь почесал нос:

- Враги. Всюду враги. Я успешный проект сделал, помнишь? «Проклятый ад»?
- Ну.
- Люди завидуют. А нам и море по колено. Все в клуб! Все в клуб! Танцевать, петь караоке. Ты умеешь петь караоке, Коля?
- Не знаю. Не пробовал.
- Поехали!

И мы трое вышли из кабинета. Провожать нас вышел рязанский Витёк. Блин, надо же! Жена с детьми в Рязани. А он в офисе живет, где ни душа, ни приличного туалета. Ужас!

- Когда будете, Игорь Николаевич? – спросил он.
- Под утро, - ответил Каробейников.

Надо сказать, что Витёк очень походил на сказочного слугу.

Мы втроем вышли из офиса.

Игорь громко крикнул:

- Мы с моим другом Степанковым едем в гей-клуб!
- В какой клуб? - переспросил я.

ИЗ ДНЕВНИКОВ АЛИСЫ:

…Как он сегодня доехал до дома, мне неизвестно. Как дошёл до рынка и купил у бабушек молока в пластиковой бутылке, вообще загадка. Донес до квартиры только половину. Вся одежда в молоке. Еле держится на ногах.

Алиса, я люблю тебя, Алиса прости, Алиса, ты моя лучшая женщина, а я Твой мужчина. Всё прекрасно.
Я ночь не спала. Нервничала. Его телефон не отвечал. Подзарядка осталась дома.

Спросила, писали сценарий? Нет, оказывается, придумывали название. Молодцы! Гении!
А Карабейников прочитал то, что ты ему высылал? Нет. Чем вы тогда всю ночь занимались? Мне Игорь про свою жизнь рассказывал. Ты обещал не пить. Я не мог не пить. Тебе в рот насильно заливали? Нет. А писать сценарий вы будете? Будем. Когда?

Коля сейчас поспит три часа и сядет писать сценарий. Я в бешенстве.

Еле сдержалась, чтобы не сорваться на крик.

Фотография наша в ящике стола у Карабейнкова. Алкогольный бред. Нет сил.
Пьяный Степанков раздражает. Откуда она там могла взяться? Мы как затворники эти полгода существовали. Нас никто не мог сфотографировать.
Дурацкий вопрос Степанкова. Вдруг Игорь из ФСБ? Ага. Очень весело. Измученный кокаином гомосексуалист непременно разведчик.

Наверное, тоже пойду спать. Ничего пока не понимаю. И ни о чем не хочется думать…

ШЕСТАЯ ГЛАВА. ДЛИННЫМ КОРИДОРОМ.

Я приехал на очередную встречу с Карабейниковым. Для меня сделали пропуск на студию. Хотя студией три небольших кабинета с темнушкой назвать трудно. Но юридически ведь это студия?

Студия «New Lain first Blue Studio», которая находится на восьмом этаже девятиэтажного здания бывшего советского НИИ имени Филиппа Филлиповича Преображенского. В одном кабинете монтирует фильмы и всяческую рекламу Витёк. В другом сидит Ирина – девушка с большой грудью и толстыми губами. Там же еще пара-тройка человек. В том числе, второй режиссёр Роман Ермошин. Невысокого роста, широкоплечий мужчина сорока лет, с чёрными кудрями. Он мне регулярно на протяжении трех месяцев названил и задавал один и тот же вопрос:

- Сценарий готов?

Мелькали перед моими глазами и другие люди. Одна из них, пробегая мимо, сунула мне на подпись договор. И я, как часто бывает в России, на ходу, вслепую, не познакомившись, не прочитав толком, подписал. Второй, двадцатипятилетний парень с длинными немытыми волосами. Чем он занимался на студии, я так и не понял. Что-то вроде ассистента режиссёра.

В лучшем кабинете сидел Игорь Карабейников - персона номер ОДИН, который ничего не читал из того, что я писал дома. Будь то синопсис, сюжетник, сцены. Он изначально был убежден в том, что вместе мы напишем гораздо лучше. Вернее, как вместе? Под его бдительным руководством.

Для меня же, главной задачей оставалось - поскорее закончить проект и получить свои денежки. Ах вы деньги, деньги, деньги, рублики… Поэтому дома на днях я впахивал как бобик, сделал новую схему отношений, новые характеристики персонажей, опять набросал начало сценария и несколько сцен. Ведь в этом процессе самое главное начать. Как начнешь, так и будет. Хорошо начнешь – хороший сценарий получится. С натяжкой начнешь – твои проблемы, твой геморрой. Литературную землю перед написанием сценария важно вспахать, удобрить, потом грамотно засеять. Далее регулярные прополки, поливки, борьба с грызунами и паразитами. А потом можно и собирать урожай. Собирать урожай самое приятное и, по сути, самое легкое. То есть, к чему я веду. Написать сценарий легко. Дойти до написания – гигантский труд.

Я поднялся в тесном лифте на восьмой этаж. Вышел, иду по не ремонтированному с советских времен коридору, и у меня вдруг возникает ощущение, что меня там, в конце коридора ждут. Мне там рады. Я там нужен. Какое потрясающее ощущение! Ощущение собственной нужности, социальной востребованности. Оно так необходимо человеку ТВОРЧЕСКОМУ, по сути ОДИНОКОМУ. Любой человек немного ОДИНОК, каждый из нас по-своему ОДИНОЧКА.

Так вот. Иду я по коридору. А мне сегодня исполнилось ни много, ни мало тридцать три. Тридцать три года! Возраст Христа! С ума сойти! Михаил Юрьевич Лермонтов погиб годы назад. Федор Михайлович Решетников скоропостижно почил. Серёжу Есенина повесили три года назад. А я до сих пор хожу по земле пешком. Без своего угла, без регулярного дохода. Не написавший нужного людям романа. Два года назад, приехав в Москву, я думал, был уверен, что я драматург. Теперь я знаю, что я ПИСАТЕЛЬ.

Навстречу мне идет монтажер Витёк. Протягивает руку:

- Как дела?
- Зашибись, - бодро отвечаю я.

Я еще полон сил и энергии. У меня еще не затраханы мозги, не засрана душа, не попорчена кровь, не расшатаны нервы. Я не поддался на провокации, остался при своих принципах. Я натуральный натурал, моя жопа цела. Плюс ко всему, у меня есть работа. Я еще думаю о хорошем. Многое могу, на многое способен. И мне на многое глубоко насрать.

- Отличный ответ, - с улыбкой говорит Витёк.

Потом он ткнул пальцем и сказал:

- У тебя коза из носа торчит!

Я схватился за нос, стал шарить пальцами, искать. А он улыбнулся и сказал:

- Шутка юмора.

Потом хитро прищурился, как будто на чем-то меня поймал, и спросил заговорщицки:

- Ну? Как закончили? Успешно?
- Что?
- Ну. Тогда - ночью?

Во рту у меня стало плохо. Или из пасти Витька чем-то воньнуло. Я машинально достал из кармана джинсов пачку с жевательной резинкой, выдавил один прямоугольник, зажевал, чихнул от переизбытка ментола, ударившего в нос, и ответил:

- Нормально. Покреативили.

Витёк с прищуром подозрительно заулыбался. Я показал пальцем на его лицо и сказал:

- У тебя нос между глазами. А за ними - пустота.

Витёк не понял:

- Это что шутка, типа?
- Нет. Это, типа, правда.

Я натянуто улыбнулся ему и пошел в конец коридора, где базировалась студия.

Что Витёк имел в виду, когда спросил меня о том, как мы закончили? Может он думает, что я отдался Карабейникову? Ведь я не вылетел из проекта после первой рабочей ночи. Видимо, для натурала в этой студии – это нонсенс. Что я тогда нащупал у Игоря под волосами? Жировик или рожки? Боже мой, какие рожки!? Смешно, ей Богу!

Вспомнил слова Карабейникова:

«Он же медвежонок. Ты посмотри на него. Натуральный медвежонок Мишутка, - губы трубочкой и будто маленькому ребенку, - Ути, мой маленькой»

«Я думал, ты завалишь его на стол и прямо там, не сходя с места, отсосешь. Михасик, ты был такой дурачок. Медведь просто»

Да, нет. Это провокация. Провокация чистой воды. Может быть, на самом деле он еще и не голубой.

Я шел по длинному коридору НИИ дальше и снова размышлял о своей НУЖНОСТИ. Мне тридцать три. Спектакль по моей пьесе скоро поставят в РАМТе. И на Украине в городе Николаеве будет постановка. У меня сейчас есть работа. Есть немного денег. Я вижу впереди цель. Чувствую в себе силы. И я счастлив. Не совсем, конечно, не абсолютно. Ну так. Нормально.

Только мы с Алисой забрались черти куда. В самую жопу Московской области – в Егорьевск. Ну, даст Бог – сделаем там бизнес. Правда, пока никаких движений. Не выходит, блин. Тяжело начинать с нуля. В России без поддержки практически невозможно.

Навстречу мне вышла Ирина, директор по кастингу, с имплантантами и накаченными губами (?). Зачем так сильно накачивать губы? Люди становятся похожими на губошлепов или, того хуже, на гуимпленов. Им кажется, что толстые губы - это удивительно эротично. Да, это эротично. Только тогда, когда это гармонично. А то, часто бывает, носик пуговкой, глазки зернышки, а губы – губошлепы. С такими губами стоять на дороге – зарабатывать отсосом. По сто долларов за отсос. Пойдет. Нормально, сто долларов. А может полтинник. Одинокий бизон Великих равнин во мне не просыпался. Иногда так происходит. Одна и та же девушка в разные дни может выглядеть совершенно по-разному. Один день смотришь - и тебя поражает критический стояк. И ты думаешь – вот вдуть бы по самую цурепицу. В другой день она кажется тебе никакой. Почему-то. Толи губы не так накрашены, толи уголь на ней ночь напролёт возили, то ли флюиды её выдохлись.

- Здравствуйте, Николай! – первой поздоровалась Ирина.
- О! Здравствуйте! – опомнился я, как будто раньше не приметил.

Она широко улыбнулась. Она всегда широко улыбалась. Еще вот-вот и пройдет. И уйдет вдаль нескончаемого коридора. Бизон во мне спал. А каблуки по бетонному полу – цок-цок! цок-цок! Я начал быстро думать, что нужно ей что-нибудь сказать, сделать какой-то комплимент. Ну же… А каблуки по полу - цок-цок! цок-цок! А бизону по барабану. Ему не нужна случка. Он весь в творческом процессе. Его запрягли в плуг, и он из свободолюбивого бизона превратился в послушного буйвола. Он горбатится, пашет литературную землю для продюсерского российского кино.

Всё. Уже поздно. Она прошла, пашущий буйвол.

А в глубине коридора – цок-цок! цок-цок! По бетонному полу. Как подкованная лошадка.

Как раз в это время в метрах пяти от меня открывается дверь, выходит улыбающийся Игорь Карабейников. Встречает меня, распахивает объятья, изображает поцелуй в одну щечку, в другую и говорит:

- Привет, родной! Почему не улыбаешься?
- Не знаю. Работать же иду…
- Улыбайся. Работать же идешь. Работать надо в приподнятом настроении.
- Работать надо в рабочем настроении.

Игорь толкает меня к дверям:

- Заходи уже, Степанков.

И я вошёл. А там сидит сама Алла Борисовна Пугачёва. Блин!

ПЯТАЯ ГЛАВА. ЧЁРТ ПОБЕРИ!

Выпив, Текилы я забыл про фотографию в ящике стола.

Мы в эту ночь бухали. Бухали долго. Начали с бутылки Текилы. Потом Витёк сбегал еще. Потом еще. Всю ночь говорили об искусстве, о творчестве, о режиссуре, о режиссерах. Вернее, больше говорил Игорь, а я, открыв рот, слушал.

Подробно рассказав очередную историю своего успеха, Игорь разливал по рюмкам Текилу, обнимал меня и кричал:

- Я так не креативил с института! Ты лучший, Коля! Ты меня возбуждаешь… к жизни.
- К чему - возбуждаю? - подыгрывал я.

Мы креативили. Хотя креатива в нашей пьянке было ни на грош. Выпив очередную порцию, Игорь лез целоваться в губы. Он касался моего рта влажными губами, я отстранялся, отгораживался от него. Какого черта?

- Ты такой классный, Коля! Я давно так не креативил.
- Ты гений, Игорь! - в ответ хвалил я.
- У нас с тобой всё получится.
- Дай Бог!

Дай бог… Дай бог…

- А ты веришь в Бога? - спросил я.
- Обязательно.
- В какого?
- Я православный.

Я налил очередную порцию Текилы и сказал:

- Ты лучший, Игорь. Я очень рад, что познакомился с таким режиссером, как ты. Очень рад, что Володя Дроздов свел нас вместе.

Он снова тянул ко мне свои влажные губы. Я же поднимал рюмку и заслонялся ей:

- Выпьем. Выпьем за дружбу.

Игорь поддерживал, поднимал свою рюмку и говорил:

- О-о! Дружба между мужчинами – это вершина. Это лучшее, что возможно в этом мире. Это самая потрясающая вещь не земле.

Я зачем-то спросил:

- А у тебя есть жена, Игорь?

Он поставил рюмку на стол, изменился в лице и скорбно сказал:

- Да, у меня есть жена. Жанна. Она такая красива-ая… Ты не представляешь, Коля.

Мне понравилась его фраза про красивую жену. Я вспомнил про свою Алису.

- Почему? Представляю, - улыбнулся я.

Я подумал. Может, я ошибаюсь? Может быть, он никакой не голубой, а просто чуточку манерный, чуточку модный, в ногу со временем. Так ведь сейчас принято – мужчины часто кокетничают. Здесь – в Москве.

- Расскажи мне о Жанне.
- Жанна меня любит, - он склонился над мусорной корзиной, громко шваркнул носом и смачно сплюнул соплей, - Жанна очень хорошая. Она… Это я поднял ее из грязи. Я. Сделал из неё человека.
- В смысле?
- Я её всему научил. И она сейчас работает исполнительным продюсером в одной из лучших кинокомпаний Москвы. Востребована. Жанна - моя школа, - хихикнул Игорь, - Иногда даже зарабатывает больше, чем я.

Я улыбнулся, прищурил глаза. Игорь утвердительно закивал головой:

- Да-да-а. Правда. Она такая красивая, Колёк, - на секунду замолчал, потом добавил, - Вчера звонит мне в час ночи, не может выбраться с Мосфильма. Я говорю, бери такси. Она хохочет, зараза. Выпила, говорит, вина. Наверное, завела себя любовника на стороне. Но и это проходит. Скорей бы она ушла от меня.

Он посмотрел мне в глаза. Я не знал, что сказать, пожал плечами.

Игорь взял меня за руку и сказал:

- Ты знаешь, Степанков, у меня член двадцать четыре сантиметра.

Я растерялся, криво улыбнулся и ответил:

- Не знаю.
- Так вот. Знай, - отпустил он мою руку.
- Ты гордишься этим? – спросил я.
- Безусловно. Двадцать четыре сантиметра - это величина. Правда же?
- Зачем тогда Жанна любовника на стороне ищет? Ну… То есть…

Он икнул, крякнул и сказал:

- Для разнообразия. В этой жизни всегда хочется разнообразия, - он на секунду задумался, потом продолжил, - Пускай, я ей не запрещаю. Пусть ищет. Пусть трахается. Пусть берет от жизни всё. Я её не ревную.
- Ну да. Чужая жена всегда лучше.

Игорь почесал нос и спросил:

- Почему? Что ты имеешь в виду?
- Есть такая пословица. Чужая жена всегда лучше.

Карабейников задумался, потом сказал:

- Хорошо креативим.

Я пожал плечами, осторожно спросил:

- А мы - креативим?
- А как же? Что мы, по-твоему, делаем? Мы дополняем друг друга…
- По-моему мы просто бухаем.
- Ну, это по-твоему.

Игорь снова стал наливать. Я взял рюмку, торжественно встал и сказал:

- Ну что ж… Выпьем. Выпьем за двадцать четыре сантиметра. У меня семнадцать, - засмеялся я.
- А у меня двадцать четыре, - с гордостью сказал Карабейников и тоже встал.

Он выпил и добавил:

- А давай мериться членами?

Я выпил и сказал:

- Нет. Не хочу. Зачем? Всё ясно.

Мы сели.

- Боишься? - спросил Игорь.
- Не боюсь.
- Как ты думаешь, сколько мне лет, Колёк?
- Сколько?

Края его губ опустились, глаза наполнились слезами. Он встал с кресла, отвернулся к окну, плотнее закрыл жалюзи, развернулся ко мне, и опять на его лице сияла улыбка:

- Ты как думаешь – сколько?
- Я думаю, лет тридцать восемь, как Володе Дроздову.

Игорь улыбнулся:

- Не угадал.
- А сколько?

Он сел в кресло, обмазал края рюмки с текилой солью и выпил смакуя.

- Сорок восемь, - поморщился Игорь.

Я удивился:

- Сорок восемь!?
- Сорок восемь. Старенький уже.
- Ни фига! Ты так хорошо сохранился!

Игорь самодовольно улыбнулся. Мы замолчали. Я еще некоторое время думал о том, насколько он молодо выглядит для своих сорока восьми. Как я понимаю, нет никакой речи о здоровом образе жизни. Он выпивает, прямо скажем, не хило…

- Сейчас такое время, что все возраста сравниваются, - перебил Игорь ход моих мыслей, - Цивилизация это позволяет. Нет жестких разграничений.
- В принципе, да.

И ночь шла. И мы пили. И долго еще о чем-то говорили. И я был очарован этим человеком. Оказывается, он в 90-х играл в кино. Только я ни одного из перечисленных им фильмов не видел. Снимал клипы для Ларисы Долиной, для Филиппа Киркорова, для Кристины Орбакайте. И я их, к счастью, видел. И похвалил его. В конце концов, в прошлом году Карабейников снял для третьего канала рейтинговый сериал «Проклятый ад». Я сидел, пил Текилу с человеком, который общался со многими звёздами эстрады, кино и телевидения. Я восхищался Игорем Карабейниковым. Пусть он даже трижды гей. Но это клево.

- А Серёжа Зверев – такой умница. Он такой креативный. Я тебя с ним познакомлю.
- Он, правда, голубой? Или это имидж?

Игорь взял бутылку в руку, стал разливать по рюмкам оставшуюся текилу.

- Давай выпьем, тряхнем, как говорится, титьками, - и громко захохотал.

Я засмеялся, протянул руку к его голове, желая потрогать прикольный белый ёршик густых волос. Я прикоснулся и…

А-а! От ужаса одернул руку и подскочил со стула.

- Что это!?
- Где? - мило улыбнулся Игорь, оглядываясь назад.
- Блин!..

Я, качаясь, подошел к дивану, упал на спину и сказал:

- Извини. Мне надо... Чуть-чуть отдохну. У меня глюки.

Я еще раз внимательно посмотрел на Игоря. Он с сумасшедшей улыбкой сказал:

- Ну что ж…

Я закрыл глаза. Что сейчас случилось? Я потрогал его по голове. Так? Так. Что я там нащупал? Боже!.. Да, нет. Абсурд. Не может быть. Просто шишечка. Обычная шишечка. Нарост, жировик. Чёрт его знает! Чёрт… Ну не рога же! Может быть, я допился до белой горячки? Боже!..

Игорь тронул меня по руке, которой я закрылся от электрического света, бьющего сверху в глаза.

- Что с тобой, Николай?
- Всё хорошо.
- Давай тогда ложиться спать.
- А где?
- Здесь.

Я представил себе перспективу сна на одном диване с Игорем Карабейниковым. Хоть я его и беспредельно уважал, но не до такой же степени, чтобы лечь с ним на одном диване. Через неплотно закрытые жалюзи пробивались лучи утреннего солнца.

Я встал и сказал:

- Поеду домой. Уже метро работает. Автобусы до моего города ходят.
- А где ты живешь?
- Сейчас в Егорьевске.

Игорь удивился:

- Вау. Далеко.
- Два часа. Мы с Алисой хотим там бизнес сделать…

Он, не желая слушать, пожал мне руку.

- Ладно, Николай. Бывай. Завтра… Вернее сегодня мне рано вставать. Ехать на переговоры. Нужно поспать немного.
- Сценарий так и не начали писать…
- Хорошо сегодня посидели, покреативили.

Я вспомнил про галлюцинацию, вздохнул и устало сказал:

- Нормально.

И начал собираться. Скрутил шнур адаптера, сложил ноутбук, положил его в сумку, пристегнул ремешком. Игорь тем временем говорит:

- Мы с Михасиком пять лет вместе.
- Пять лет - это срок, - сказал я, не оборачиваясь.
- Когда я его первый раз трахал, он после этого четыре дня блевал.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. ПЕРВАЯ НОЧЬ.

На следующий вечер я приехал на работу, с ночевой. Девушка с большой грудью и толстыми губами – не то секретарь, не то помощник сказала, что Карабейников с минуты на минуту будет. Я расплылся в улыбке. Ок. Она кокетливо улыбнулась в ответ. Открыла кабинет Карабейникова, предложила мне присесть. Я вошел, сел. Она еще раз улыбнулась, эффектно развернулась, поплыла к выходу, эротично покачивая бедрами. Я проводил её взглядом. Одинокий бизон, сидевший внутри меня, замычал в ожидании случки. Но бизон - животное неразумное. Какая случка? Случки так просто в мире человеков не случаются. Это в прерии можно заскочить на бизониху, оттарабанить её во все дыры «по самые не балуйся», а потом равнодушно щипать травку, отгоняя хвостом мух, и мычать на голую луну.

Сижу на диванчике, вздыхаю, жду Игоря. Думаю - ведь доверили же мне кабинет, оставили одного. Приятно быть в круге доверия.

Я напрягся, пока никого нет, тихо пустил ядовитого шипуна, вышел из застенков души, из экзистенции, решил оглядеться.

Тёмный кабинет Игоря Карабейникова, продюсера, режиссёра и единственного владельца компании «New Lain first Blue Studio» больше походил на жилую комнату человека, который любит и ценит свой беспорядок или точнее сказать - творческий БАРДАК. И в этом БАРДАКЕ всё, как полагается, на своих местах. Да. Именно. Потому что этот БАРДАК для него лучше ПОРЯДКА. Скажем больше, этот БАРДАК при большом желании можно даже назвать ПОРЯДКОМ. Без преувеличений можно назвать ПОРЯДКОМ. Только это БАРДАК. Блин.

Я сидел на огромном черном, до тошноты мягком диване, который стоял в середине комнаты у стены. На стенах облупленные желтые обои. На обоях - фотографии и афиши с автографами знаменитостей. Филипп Бедросович, Лариса Долина, Кристина Орбакайте, Алексей Булдаков, еще ряд персон. В том числе Майкл Джексон. Я даже поднялся с дивана, чтобы поближе разглядеть подпись Майкла Джексона. Видимо, фикция, подделка.

Ближе к окну - черный офисный стол, заваленный бумагами, компьютер. За столом черное кожаное кресло. За креслом огромное окно, завешенное жалюзи поносного цвета. По правую руку от окна коричневый шкаф. За его стеклянными дверцами - тьма кассет различных форматов, пара дипломов, всевозможные сувениры и более трех десятков маленьких плюшевых медвежат. Видимо, подарки – подумал я.

В метре от шкафа большой аквариум с живностью. С первого взгляда, неприятная, надо сказать, живность. Два хвостатых ящера, разгребая перепончатыми лапками воду, тыкаются своими плоскими носами в стекло, смотрят на тебя, будто что-то понимают в жизни. Миниатюрный коричневый рак с гигантской по его размерам клешней притаился на дне среди камней и пускает пузыри, будто маленький компрессор.

Справа от двери – большой бардовый сейф. Надо признаться, всё, кроме сейфа, меня насторожило. Только этот огромный стальной толстопуз говорил о том, что тут сидит человек деловой, и с ним можно иметь дело.

Я прождал на диване три часа. Блин. Листал какие-то книги, журналы, потом опять смотрел на ящеров и маленького рачка. Когда он проснулся, стал слоняться по каменному дну, собирать на дне какие-то крошечки, кушать их. После трапезы разыгрался, стал резвиться и гонять ящеров по аквариуму. Рачок был смелее и наглее, хоть и наполовину меньше каждого из них. Так бывает в нашей жизни. Лучше быть маленьким наглым рачком, чем большим мягкотелым ящером.

Время – без пятнадцати одиннадцать. Врывается запыхавшийся счастливый Игорь. Пожимает мне руку, плюхается в кресло, спрашивает:

- Давно сидишь?
- Три часа.
- Ну так писал бы сценарий.

Я растерялся:

- Как?
- Ручками, - пошевелил пальцами Игорь, показывая на оборудование, - ручками. Клавиатуру я с собой не забирал. Компьютер стоит. Включил бы, да писал. Работа бы сдвинулась с места.

Я развел руками:

- Компьютер чужой. Если бы я знал… я бы… ноутбук взял.
- Ну ты даешь!

В кабинет вошел директор Олег, одетый в голубые джинсы с кармашками и розовую кофточку с завязочками.

- Тебе кофейку, Игорь Николаевич?

Игорь задумался. Потом говорит:

- Чего? Да. Со сливками.
- Может покушать? Курочка есть. С соусом. Соус отличный. Как моя мама готовит.
- Нет. Курицу потом.
- Творожку?
- Нет.
- Плов есть.

Я увидел, что Олег расстроился.

- Надо покушать, - присел он на стул, - Энергию восстановить.

Игорь уронил на пол книгу со стола, быстро поднял:

- Давай… Творожку. Кальций. Ага, - резко сказал, а потом добавил к чему-то, - Да.

Олег обрадовался, вскочил со стула, сделал несколько шагов к выходу, потом остановился, оглянулся:

- Ты чего-нибудь будешь, Коля?
- Чай, - отвечаю я, - если можно зеленый.

А сам думаю - странно, директор носит кофе-чай-творожок-курочку с соусом. Хотя… Исполнительный же директор. Местечковый. Друг, товарищ, опора.

Олег вышел.

Игорь говорит мне:

- Мы сейчас с продюсерами отмечали начало проекта. Море Текилы выпили. Анекдоты травили. Михасик смеялся…
- Какой Михасик? – спросил я.
- Ну вот этот, - показал Игорь на входящего Олега, который принес творожок и чай, - Мишутка.
- Почему – Мишутка? – поинтересовался я.

Игорь громко заразительно засмеялся:

- Он же медвежонок. Ты посмотри на него. Натуральный медвежонок Мишутка, - Карабейников сделал губы трубочкой и будто маленькому ребенку пролепетал, - Ути, мой маленькой, Мишутка.

И провел пальцем по ширинке на джинсах Олега.

- Сладкий мой!

Счастливый Олег улыбнулся, покраснел как девица, посмотрел на меня – в ожидании реакции, не дождавшись, махнул рукой, мол, достал уже, и тихо сказал:

- Коля, ты не знаешь наших приколов. У нас весело. Тебе должно понравиться.
- Понимаю, - сказал я на полном серьезе.

Игорь нахмурился и, глядя мне в глаза, многозначительно произнес:

- Да.

Потом посмотрел на Олега, растянулся в улыбке, стал дурашливо веселым и громко захохотал:

- Ха-ха-ха! Ты так ржал над анекдотом… В ресторане… Медвежонок!.. Ты такой прикольный!

Олег, кокетливо улыбаясь, стал оправдываться:

- Смешно ведь.

Я, глядя, как заразительно хохочет Игорь, тоже засмеялся.

Карабейников, сидя на стуле, прижал к себе стоящего рядом Олега, громко дунул ему в голое пузо, выглядывающее из-под одежды. От чего Михасик покатился со смеху:

- Щекотно! Игореша!

Игорь с прищуром посмотрел на него и сказал:

- Я думал, ты завалишь его на стол и прямо там, не сходя с места, отсосешь, - и опять засмеялся, - Михасик, ты был такой дурак. Медведь просто. Мишутка.
- Они такие хорошие ребята.
- Надо было завалить, да отсосать. Думаю, он был бы не против.

Я стал переваривать сказанное. Что это было? Провокация? Прикол?

Олег высвободился из рук Игоря, подал мне остывающий чай и сказал:

- Ты, Коля, еще тут такое услышишь и увидишь!
- Я уже чувствую, - попытался сострить я.
- Мы тебя научим любить жизнь, - сказал Игорь, - правда, Михасик?
- Могу предположить, - ответил я.
- Хи-хи-хи! – захихикал мне в лицо Олег.
- Ха-ха-ха! – захохотал Игорь.

Олег убежал из кабинета. Я спросил у Игоря:

- Сценарий будем писать?

Игорь моментально перестал смеяться, игриво возмутился:

- Так садись, пиши. Кто мешает? Кто сценарист? А?

Я развел руками:

- Так… это… Концепция, синопсис, персонажи, речевые характеристики?
- Садись и пиши, - Игорь встал со своего кресла, подошел ко мне и подтолкнул меня к компьютеру, - иди, работай.
- Ты прочитал, что я тебе выслал?
- А что ты мне выслал?
- Ясно, - расстроился я, поняв, что он не читал, - Концепцию, синопсис, характеристики.

Игорь подошел к окну, закрыл жалюзи, повернулся и сказал:

- Садись, пиши сцены для ролика.
- Какого?
- Презентационного. Для кинофестиваля.
- Может, я поеду домой писать? Тут люди ходят, шум, гам, кастинг, пестинг и тд.
- Шутишь так? Смешно. Забавно, - серьезно сказал Игорь, - Сейчас всё уляжется, утрясется. Все уйдут. Будет тишина. Останемся только мы с тобой. Будем писать.

Вбежал Михасик. И у них опять начался флирт.

Глядя на них, я задумался. Порекомендовал меня сюда мой хороший друг. Володя Дроздов. Актёр одного из ведущих театров Москвы. За ним я никогда не замечал никаких таких наклонностей. Почему же он не предупредил, что тут голубой, как я понимаю, альянс?

Игорь подошел ко мне вплотную, толкнул меня в бок:

- Ко-оля!
- Да, Игорь.
- Не грузись. Садись. Пиши, писатель.

Я сел за компьютер, напрягся, попытался сосредоточиться. В аквариуме среди водорослей миниатюрный сумасшедший рачок упорно гонял двух хвостатых ящеров. Михасик бегал туда-сюда с какими-то бумагами. Игорь разговаривал с девушкой, у которой большие титьки и толстые губы. Она меня сегодня встречала.

- Кстати, Ирина, - представил девушку Игорь, - директор по кастингу, по актёрам.
- Очень приятно, - встал я, подал ей руку.

Ирина улыбнулась мне. Я подумал - губы накаченные, титьки - силиконовые.

Она вновь обратилась к Игорю:

- Завтра я его приглашу, Игорь Николаевич. Но он такой строптивый. Ужасно.
- А ты помягче с ним, - сказал Игорь.
- Ну куда еще мягче.
- Помягче-помягче. Он же, типа, звезда. Дай ему понять, что он звезда. И он растает в твоих объятиях.

Нет, точно - силикон. А может, и нет.

Ирина кивнула головой и вышла. Игорь подошел ко мне и сказал:

- Ну что, Коля, выпьем за первый рабочий день. С почином, так сказать.

Я не знал, что ответить:

- Вроде как… работать собрались.
- А я тебе о чем? Работать. Конечно, работать. Что будем пить? Тебе понравилась Текила?
- Ну… да.

Игорь хлопнул в ладоши.

- Витёк!

Прибежал Витёк. Сунул мне руку для здоровканья, и в ожидании приказа уставился на Игоря. Витёк худощавый, широкоплечий парень. Работает у Игоря монтажером.

Игорь достал из портмоне две тысячи рублей, подал их Витьку и тихо спросил:

- Олег ушел?
- Ушел, - ответил Витёк.
- Сгоняй, Витёк, за Текилой. Только Серебряную покупай. Закуски какой-нибудь, - Карабейников обратился ко мне, - Ты лазанью кушаешь?
- Не знаю. Кушаю, – ответил я.

Игорь - Витьку:

- Усвоил? И Байкалу бутылочку. Или – нет – лучше две. Две бутылочки Байкала. Всё. Беги.

Игорь вытолкал Витька за двери и вышел следом. Двери закрылись.

Я подошел к столу, сел за компьютер, открыл свою электронную почту Yandex. Вдруг боковым зрением вижу, один из ящиков письменного стола приоткрыт. Любопытно. Правда, любопытно. Чужой стол, чужой ящик. Я открыл его побольше, заглянул. Там фотография. Блин! На фотографии моя Алиса и я.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. НОЧНАЯ РАБОТА.

Всё началось с Текилы, вернее, с Мохито. Вернее, всё началось с того, что мне нужно было написать сценарий. Сценарий четырех серийного фильма, плюс - полнометражную версию. Его звали Игорь Карабейников. Продюсер, режиссер. О нём ходили различные слухи. Но мне было пофигу. Самое главное - работа.

Он позвонил поздно вечером, пригласил на встречу в ресторан, назвал адрес - улица Академика Королёва, 13 «Б». Я приехал, зашел. Приличное заведение. Сел за столик. Но, как это обычно происходит в Москве, Игорь опаздывал. Я позвонил. Он сказал, что будет с минуты на минуту. Я для смелости заказал себе Мохито. Прождал полчаса. Потом заказал еще Мохито. Когда приехал Игорь, мы выпили еще по Мохито. За знакомство. Потом еще. За моё участие в проекте.

Надо признаться, когда собирались по поводу работы, мы пили всегда. Мама дорогая! Сколько мы пили? Чего мы пили? В основном Текилу. Сначала я сопротивлялся, мол, нужно работать, мол, меня алкоголь расслабляет. Через два месяца (забегаю вперёд) мне это станет по барабану.

В первый день мы обговорили условия. Я с удовольствием получил аванс – две тысячи зелёных, поехал домой думать над концепцией и тратить деньги.
Мы с Алисой стараемся денег попусту не тратить. Но, блин, оборачиваемся назад, и оказывается, что половина денег растрачена попусту. Потом мы горюем, мол, зачем это купили, зачем то. Куда делись эти деньги, куда те.

- А где те сто долларов?
- Так мы их разменяли неделю назад.
- А пятитысячная?
- Рубашку тебе купили.
- Блин. Зачем? Чё у меня рубашек нет.
- Ты хотел рубашку.

Деньги нам с Алисой, что называется, жгут ляжку. И рубли, и доллары, и евро.

Через два дня мы с Карабейниковым встретились вновь. Я подготовился по полной. Две ночи не спал. Продумал концепцию, набросал синопсис, сделал несколько пробных сцен, нарисовал схему-план и характеристики персонажей.

С чувством выполненного долга, я счастливый вошел в офис.

Меня встретил манерный Олег, как выяснилось потом, директор компании.

- Доброго дня! Меня зовут, Олег.

Хороший человек, - подумал я. Доброжелательный. Приветливый. Видимо, гомосек. Олег. А Игорь? Блин, не знаю. Вроде - нет. На счет Олега никаких сомнений. Манера разговаривать, вышивки-рюши-цветочки на стильных джинсах, короткая футболочка из-под которой слегка выглядывает загорелый подкаченный животик, плюс - серьга в ухе (хотя у Карабейникова тоже серьга).

Так вот. Ждем-с.
Ждем-с.

Через час Игорь вихрем влетает в кабинет.

А вот и я. Ну, так что? Работать будем так. Как? Так. И без разговоров. Но я ведь… Без разговоров.

Забавно, – сначала мне вручили аванс, а через два дня сказали, что работать будем по ночам. Я переспросил:

- Я, - акцент на «я», - буду писать сценарий ночью? Гм. Не один?
- Мы, - погладил Игорь себя по коротко стриженой голове и премило улыбнулся, - мы будем писать сценарий. Вдвоем. Ты да я. Да мы с тобой.

А потом запел:

- Ты меня расстроил, пистолет пристроил, к моему виску…

Я вздохнул. И согласился. А куда деваться? Сценаристов по Москве как собак не резаных. Заказчиков днем с огнем не сыщешь. Плюс ко всему обещанный гонорар очень ничего по российским меркам. Лично для меня - приличный. Для Зои Кудри, конечно, это детский лепет, а для меня деньги. Шестнадцать тысяч долларов - четыре серии, плюс - полный метр. Гэй-гэй-гэй! Гали-гали! Я еще не получал столько в Москве. Можно рассчитаться с долгами, съездить к родителям и, наконец, привезти дочь на каникулы в столицу. Сводить ее в Третьяковскую галерею, в зоопарк, на Красную площадь…

- Есть возражения? – поинтересовался Игорь.
- Никак нет, - как в армии, в шутку отрапортовал я.
- Ну и форева. Ты мне нравишься, Степанков, с тобой весело, - многозначительно сказал он.
- Со мной весело? - переспросил я.
- Почему нет? Обязательно будет, - он присел на диван, громко хлопнул в ладоши, - А сейчас смотрим хорошее кино. Ты «Кабаре» смотрел?
- Да.
- «Бум»?
- Что - бум?
- Фильм «Бум».
- Не смотрел.
- Как!? Ты не смотрел «Бум»?!
- Не смотрел.
- Ужасно! А «Иствикские ведьмы»?
- Не смотрел.
- ???

В общем, на протяжении десяти минут он перечислял всевозможные названия фильмов. Из них я смотрел только одно-два-три.

- Я не понимаю. Что ты вообще смотришь? - возмущался Игорь.
- Вообще? Кустурицу, Фон Триера, Кар Вая, Ким Ки Дука и тд.
- С тобой всё ясно.
- Что?

Я - вернее, мы с Алисой - два дня потратили на то, что смотрели дома кино, которое мне порекомендовал Игорь. Половину из этого мы посчитали говном. Только одно очень понравилось, которое, как выяснилось, Витёк, монтажёр Игоря, скачал из Сети по ошибке. (!?) «Ведьмы из Блэр», с бюджетом всего двадцать пять тысяч долларов. На сегодня фильм собрал более трехсот миллионов долларов. (!)

- Переходим на ночную работу, - поставил точку Карабейников. И Витек побежал в супермаркет за Текилой.

- А что делать? – объяснял я Алисе. Алиса – это моя любовь, моя жена, мой друг и помощник.
- Скажи что ты жаворонок. Что ты лучше работаешь по утрам, – беспокоилась она.
- Это его не волнует. Ему нравится работать ночью. Мне не из чего выбирать. Мы будем работать ночью.

Алиса глубоко вздохнула.

***

Какое же название всё-таки дать роману? «Пидорасы» отчетливо, но длинно. А если просто «ПИДОРЫ»? Весомо, грубо, зримо. И решил пока на этом остановиться.

Итак, глава вторая «Нет ничего слаще члена».

ВТОРАЯ ГЛАВА. НЕТ НИЧЕГО СЛАЩЕ ЧЛЕНА.

- Слаще члена ничего нет.
- Нет ничего слаще члена, - говорил он мне, когда разливал по бокалам Текилу.
- Ничего нет слаще члена, - говорил он мне, когда ровнял очередную дорожку кокаина.
- Ничего нет.

Он подавал мне скрученную в трубочку сторублевку. Я наклонялся над белоснежной дорожкой, подносил трубочку к ноздре, втягивал в себя порошок:

- ...уф-ф-ф…

Опрокидываешь голову назад. Зажимаешь пальцами нос, слегка массируешь его. Короткий вдох-выдох. Вторую половину дорожки - другой ноздрей. Потом пальцем собираешь остатки и мажешь между зубами и десной.

И-и-и…

- ...уф-ф-фа-а-а!..

Гм. Мир становится терпимым. Ты уже почти любишь человечество. Тебе кажется, что Бог вдохнул в тебя уйму сил и творческой энергии. Талант твой плещет через край. Цвета становятся красочнее. Мысли льются бурным потоком, заполняя озеро творчества. И это озеро неисчерпаемо. Оно с каждой минутой становится всё больше и больше. Черноглазые птицы-слова кружат над этим озером. Ты их рифмуешь, собираешь в стаи и косяки. И они хором поют. Слово рождает чудо. Чудо немного чудит…

Но какого черта?!

Это только кажется. Бред! Чушь! Абсурд! Епонский бог!.. Зубы как будто чуточку отделяются от десен. Будто им тесно в полости рта. Будто они чувствуют себя лишними. Как будто они хотят вылезти на свободу. И никаких черноглазых птиц. Никакого озера. Только глупые слова в пространстве комнаты.

- Очуметь!
- Нет ничего слаще члена, - продолжал говорить он, когда готовил дорожку кокаина для себя.

Для себя он всегда строил дорожку и значительно толще, и длиннее.

Я улыбнулся, поцеловал его в губы, сказал:

- Я люблю тебя.

Потом шуткой погрозил ему пальцем и добавил:

- Только не так, как ты думаешь. Я не гей. Я на самом деле не голубой.
- Ясно. Ты натурал?
- Называй, как хочешь.
- Все мы когда-то были натуралами, - сказал он, втянул в себя порошок, и добавил, - глупый, потом поймешь.

А потом мы молчали. А потом он сказал:

- Мы уже больше чем на тысячу долларов сегодня вынюхали.
- Только, как будто зубы от десен отделяются, - сказал я.
- Так бывает.
- А как это было? - спросил я.
- Что - было?
- Ну… как ты… это… стал геем?..

Он откинулся на диване, закрыл глаза и стал говорить:

- Мне нелегко об этом вспоминать. Это произошло шесть лет назад. Я долго боролся с самим собой, со своей сущностью. Пытался покончить жизнь самоубийством. Резал себе вены.
- Я тоже резал себе вены… в армии…
- Потом смирился. Вступил в согласие с самим собой.
- А ты был в армии?
- Тогда я первый раз влюбился. В мужчину. Я сходил с ума. Я готов был пойти ради него на край света.

Я вздохнул:

- А когда мы будем писать сценарий?

Игорь включил диск с фильмом «Кабаре», почему-то резко убавил звук и неожиданно спросил:

- Неужели ты никогда не мерил мамины колготки?
- Нет, - ответил я сразу, но почему засомневался, пытаясь что-то вспомнить из далекого детства.

Что у меня было в детстве? Пластилиновое одиночество. Плачущая мать, пьяный отец, жестокий брат, отрешенная бабушка. И никому не было дела до меня. Каждый жил своей жизнью. Я играл в пластилиновых солдатиков, создавал свой мир и никогда не надевал мамины колготки. Не знаю. Точно. Не надевал.

- Нет, никогда не мерил. Я так думаю. Папину шляпу мерил, когда с братом играли в ковбоев, - начал рассказывать я.

Игорь не стал слушать, приблизился ко мне, улыбнулся, слегка похлопал меня по щекам и сказал:

- Ты честный. Я люблю честных. Мы должны с тобой сделать кино, Степанков. Попсу, конечно. Но это должна быть великая попса.
- Я хочу сделать с тобой кино.
- Ты войдешь со мной в историю.
- Ты лучший.

Он потянулся ко мне своими влажными большими губами и прошептал:

- Ты меня искушаешь.

Я увернулся от поцелуя. Взял в руки бутылку Текилы и спросил:

- После кокаина Текилу можно?
- Немного. Но лучше не надо.

Я поставил бутылку на стол, тяжело вздохнул и сказал:

- Я вроде ничего такого не делаю.
- Чего - такого?
- Ну… ничего… такого.
- Вот именно. Ты меня боишься?
- Чуть-чуть.

Игорь кокетливо улыбнулся:

- Понимаешь, какой чести ты удостоился?

Я откашлялся:

- Видимо, я чего-то не понимаю.
- Безусловно.
- И что?
- У меня другие сценаристы вылетают из проектов за один день. А ты мне симпатичен.
- Понятно.
- Дай я тебя поцелую.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Слово, как птица. Пока ее держишь в руках, она просто теплая, испуганная птица с чёрными глазами. Отпускаешь в небо, и она летит. Тогда приходит понимание, что её полёт лучше любого тепла в ладонях. Лучше.

Есть в жизни моменты, когда НЕ СДЕЛАТЬ что-то НЕЛЬЗЯ. Когда в тебе рождается, живет стая теплых слов. И ты отпускаешь их одно за другим на Волю.

Осенью я понял, что должен написать повесть «Голубые». Первые четыре месяца работы прошли вперемешку с алкоголическими депрессиями. К середине декабря я осознал, что история выливается в полноценный роман и называться он должен «Педерасты». К началу января, со слезами на глазах, закончив главу про голубую сауну, я решил, что роман должен называться «ПИДОРАСЫ». Именно «ПИДОРАСЫ». Для русского слуха это понятнее и доходчивее.

В моем измученном небе полно птиц.

Сегодня я, написав половину, продолжаю писать, и параллельно начинаю публикацию на страницах ЖЖ. Глава за главой. Принципиально не хочу публиковать роман на других порталах, типа, литературных журналов. Только в ЖЖ и - по трансляции автоматом - в другие блоги.

Итак, начну по-голливудски. С экшена.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО.

Я убил человека. Вернее двух. Первого случайно.

Я стоял за углом офисного здания. Держал за пазухой небольшой охотничий нож. Ждал. Слышал шаги. Голос. Он говорил по мобильному телефону. Его задорный заразительный смех. Три шага до угла. Два. Один.

Я выныриваю из-за угла, и с силой вонзаю нож в область сердца. Он кричит как раненный поросенок.

- И-и-и!!!

Я держусь за рукоятку. Но…

Я ошибся. Не он. Это не он. Какой-то рабочий, ремонтирующий офисы. Смотрит на меня черными сумасшедшими глазами, полными слёз.

Где он? Человек, которого я должен убить? Вау. Стоп. Чу-чу.

Он как вкопанный застыл поодаль. В трех шагах. Продюсер, режиссер, актер. Собственной персоной. Мастер клипового монтажа. Игорь Карабейников. Я выдергиваю нож из груди рабочего и устремляюсь на своего врага.

Игорь не двигается с места. Пока он соображает, я уже стою перед ним. Замахиваюсь окровавленным ножом и, не раздумывая, два раза бью в горло справа. Кровь брызжет фонтаном.

Человек, убивая другого человека, не думает ни о чем другом, кроме того, что он УБИВАЕТ. УБИВАЕТ. И теплая кровь доставляет убийце звериную радость. Именно, звериную.

Игорь закричал:

- А-а!

- Всё, - тяжело дыша, сказал я, и еще два раза ударил ножом в область сердца. Первый раз нож наткнулся на ребро, скользнул и легко вошел в плоть. Вот. Второй раз - еще легче. Уже легче. Ага. Снова кровь - опять эйфория.

- А-а! - крикнул еще раз он.

Я отпрянул. Нож остался в груди, он шевелился, пульсировал в ритм ударов сердца.

- Всё, - переведя дыхание, спокойно сказал я.

Карабейников схватился за рукоять и еще громче крикнул:

- Чё-ёрт!
- Вот именно, - сказал я, - Чёрт.

Я развернулся и пошел восвояси. Зашел за угол. Прошел длинную, воняющую мочой арку, вышел на яркое солнце. По улице Академика Королёва в двух направлениях двигались плотные потоки авто. Я шёл в сторону ВВЦ. Хороший район. Мне нравится. Когда у меня будет много денег, я куплю здесь квартиру. Повыше этажом. Чтобы экология была на высоте.

Это моё первое убийство. Двойное. Меня зовут Коля Степанков. Вообще-то я писатель, сценарист. Ничего серьезного из моего творчества еще не поставлено. Но это временно. Будет на моей улице праздник. Потом. После.

Руки липкие от крови. Неприятно.

СЕРДЦЕ.

Оно билось. Сжималось и разжималось, сокращалось и расслаблялось.

Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук!

Он держал свое большое окровавленное сердце на ладони. Кровь капала на вспаханную взрывами землю. Сознание уходило на секунды. Потом возвращалось. И тогда он опять думал, что человеческое сердце на самом деле не имеет никакого отношения ни к душе, ни к любви, ни к какому-нибудь другому чувству. Это просто кусок жесткого, трепетного мяса. Бездушная плоть. Безумная боль. Ни дух, ни суть, ни Бог.

Он стоял так минуту. Целую вечность. Часто во многих романах перед глазами умирающего пробегает прожитая жизнь. Кадр за кадром. Монтажно. Самые важные значимые эпизоды. Но перед его глазами сейчас ничего не бежало. Он не переживал. Он вообще был нелюдим, равнодушен и особо никогда не переживал. По крайней мере, так казалось окружающим. Его считали холодным, угрюмым, равнодушным. И он держал себя в руках.

- Джон, ты жестокосердный, – сказала однажды мама, когда показывала трехмерные фотографии своей новой пассии – продюсера Саши.

Джон отвлекался от фотографий, наблюдал, как комар-долгоножка тупо бьется о стекло окна, пытается выбраться на волю, вылететь на воздух. Видимо, комар видел деревья, кусты, листья, но до его комариного сознания не доходило, что он бьется о стекло. Он, глупый, никак не мог догадаться подняться чуть-чуть выше, где была открыта форточка. Так же и некоторые люди – в поисках счастья.

- Почему ты не купишь москитную сетку? – спросила мама.
- Может, жизнь бесполезна, мам? – не слушая ее, спросил он.

Мама помрачнела:

- Почему?

Не дождалась ответа, вздохнула и добавила:

- Глупый мальчишка!

Солдат Джон Ху;лиган (ударение на первый слог). 2034-ого года рождения. Майор армии Новой Русской Колумбии (НРК). Код – 85 57 915 178 АБ. Кровь – АВ(IV-K7). Кличка – ЧЕЛОВЕК-ПРУЖИНА. Человек – машина, человек – монстр. Глупый мальчишка. Раненный зверь.

Кровь была повсюду. Он держал свое буро-красное сердце в ладони впервые. Ему было больно и любопытно. Он впервые получил в грудь разрывную пулю из крупнокалиберной лазерной винтовки системы «RD». От левой ключицы до солнечного сплетения его мощная грудная клетка была вскрыта, как консервная банка, вспахана взрывом пули. Куски кровавой плоти и бело-желтые ребра торчали по всему периметру огромной рваной раны. Под ребрами и кожей двигалось, дышало паутиной вен розовое легкое. Джон сумел пережать важные артерии. Его мозг продолжал работать. Голова оставалась, как никогда, светлой. Тело двигалось. Только дышать было ужасно тяжело и больно. При каждом последующем выдохе из его гортани вырывался хрип и свист. Потрескавшиеся сухие губы застыли. В руке у него лежало сердце. Лежало и продолжало биться.

Тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!

А он думал о любви. Думал о любимой женщине с видеокамерой, о женщине, которой так толком и не признался в своих чувствах. Которой так и не предложил секс. Почему? Глупый. Она ведь хотела.

- Ты предложи ей секс, - говорил когда-то Гаврила, рыжий капитан спецназа, сосед по гаражу, ветеран двух войн с двумя рядами титановых ребер.

Гаврила с прищуром улыбался своими белыми вставными зубами и бил указательным пальцем правой руки по кольцу, собранному большим и указательным пальцами левой руки. Зоновский жест. Мол, трахни её.

- И чики-паба!

Джон качал головой. Движение головы от левого плеча к правому плечу означало НЕТ. НЕТ.

Джон качал головой.

- Любуешься, Джон?

Джона держал на прицеле Иван Бастон. Террорист №2. Кровь – В(III - 5&L). Кличка КРЕОЛ, а еще его звали в народе ИВАН-ДУРАК. Человек-кисть. Иван – был первым добровольным мутантом. На его теле генетики создали огромную, два с половиной метра, человеческую кисть руки. Ладонью к спине. Один гигантский палец этой кисти был кратно толще и мощнее самой накаченной человеческой руки. И таких пальцев было пять. Пять огромных пальцев. Именно он, Иван Бастон, известный на всю планету бандит и террорист, украл из клиники Новой Земли лазерные аппараты и двух профессоров-хирургов, специалистов по генетической модификации организма человека. Именно Иван-Дурак создал громадную армию тупых убийц с генетически модифицированными телами. Ладонники (так звали их в простонародье) носили на своих спинах по пять гигантских пальцев, горы мышц и костей, при помощи которых легко преодолевать гигантские расстояния, по паучьи ползать, прыгать, за которыми можно прятаться как за панцирем, которыми можно воевать, бить, крушить, топтать, убивать. Единственным недостатком этих модифицированных солдат была постепенная деградация мозга. Отупение. За полтора года их мозг атрофировался. Солдаты глупели на глазах. Если им не посчастливилось быть убитыми на поле сражения, они превращались в слабоумных придурков, полных идиотов. Тогда Иван их убирал. Он называл это утилизацией. Загонял в казарму, закрывал на замок герметические двери из высокопрочного пластика, по православному обычаю крестился, глядя на небо, и уничтожал внутри весь кислород. Потом роботы-могильщики складывали тела в межпланетный батискаф и отправляли в открытый космос, туда, куда не ступала еще нога человека. В чёрные дыры. А на смену умалишенным солдатам, Генерал Бастон создавал новую армию ладонников, с которыми можно было воевать без проблем целых полтора года, пока они не отупеют.

- За полтора года службы у меня вы получите столько, сколько не заработаете ни в одной армии мира за десять лет, - кричал командным голосом Иван.

И ему верили.

В самом начале он еще не носил за своей спиной ладони. Он знал, если позволить генетикам создать ладонь, его постигнет участь других солдат, он через восемнадцать месяцев станет идиотом. И только когда генетики придумали лекарство, задерживающее развитие слабоумия у ладонников, Иван сделал операцию и себе. Он проснулся после недельного наркоза и первым делом попытался вспомнить таблицу умножения.

- …девятью девять – восемьдесят один. Всё, - самодовольно улыбнулся Иван, - Будем верить, что я не отупею.

Поднялся с кровати, встал перед зеркалом, взглянул на себя, расправил за спиной огромные пальцы, улыбнулся и завопил от счастья нечеловеческим голосом:

- Я король Мира! Я – Бо-о-ог! Бо-о-ог!

И ладонники шли за ним на смерть. Шли, потому что верили ему. Шли потому, что полгода назад их семья получила хороший аванс.

- Деньги – это важно. Деньги – это круто, - говорил один ладонник другому. Другой соглашался и в ответ кивал головой.

Ладонники – это самое лучшее, самое надежное пушечное мясо относительно небольшого срока годности. Превращаясь в ладонника, человек сразу же получал вознаграждение. Его семье на счет в межгалактическом банке перечислялся аванс за полгода года службы вперед, на что родные могли жить припеваючи, как минимум, лет пять. Эти деньги можно было вложить в бизнес, в недвижимость, потратить куда угодно. Иван не обманывал ладонников. Они получали аванс вовремя, сполна. И полтора года ждали зарплаты. Только зарплату через восемнадцать месяцев выдавать было некому, потому что Иван утилизировал своих идиотов. Утилизировал, посылал родным письма соболезнования и вербовал новых. Вернее, вербовку он начинал за полгода до «демобилизации» поглупевших ветеранов. Вербовал, оперировал, ставил в строй, утилизировал, опять вербовал, ставил в строй, опять утилизировал. На земле полно людей, которым нужны деньги. Иван принимал одну единственную власть – власть денег. Человек ради денег готов идти на всё. Даже стать ладонником.

Подобный генетически измененный солдат с кистью руки на спине стоил двух-трех десятков простых бойцов, пяти роботов и теоретически мог справиться даже с Джоном Хулиганом, Человеком-пружиной. Но только теоретически.

Джону Хулигану в этом кровавом бою удалось уничтожить практически всю армию Ивана Бастона – 126 модифицированных бойцов. Джон рвал, метал, прыгал, резал их огромные пальцы десятками. Нескольким ладонникам удалось скрыться. И только Генерал, Иван Бастон после трехчасового боя сумел поразить Джона в самое сердце из крупнокалиберной лазерной винтовки «RD». Старый заклятый враг Хулигана, «генерал» Бастон, КРЕОЛ, ИВАН ДУРАК, у которого была заветная мечта – вскрыть, вспахать грудь Джона из крупнокалиберной винтовки.

- Говорят, мечты сбываются, - хитро улыбнулся Иван, щелкнув затвором «RD».

- Как сердце? Болит? – присел Иван на большой кусок покореженного металла.

В небе застыли перистые облака. По этим бело-голубым линиям скользили клубы разноцветного дыма. Черный, белый, бурый. Официально бой закончился полчаса назад. Дымящееся пространство осваивали роботы-могильщики, роботы-санитары, роботы-электромагниты, следом роботы-чистильщики. Роботы-могильщики выглядели, как летающие красные шкафы-купе. Один из них подбирался к месту, где стояли Джон и Иван. Иван услышал, как робот-могильщик шелестит неподалеку.

Иван крикнул:

- Не надо сюда!

Робот продолжал движение.

- Не надо!!! Говорю! Рано!

Робот затих. Но потом снова продолжил движение. Иван искривился в лице, смачно плюнул на землю, вскочил на ноги, рванул к роботу, выстрелил в него из лазерного гранатомета. Робот крякнул задвижкой, скрипнул шарниром, повалился на бок, потух и пустил черный дым, который тут же сменился серым.

Иван снова повернулся к Джону с кривой улыбкой:

- Сердце, спрашиваю, не ноет? Не покалывает? Ох, уж эти пули разрывные! Куда ты с этим куском плоти теперь?

Джон молчал. Надо сказать, что Джон не очень-то любил говорить и в мирное время. А сейчас, если бы он вдруг ответил на вопрос… Нет-нет.

К чему всё это? Перед ним стоял давний враг, который семь минут назад пробил из винтовки его грудь.

- Слушай, а у тебя очень большое сердце, - показал Иван пальцем. - По-моему оно стало биться медленнее. Ты не заметил?

Иван почесал рукой большой палец модифицированной ладони и, зевнув, добавил:

- Я, кстати, твою мокрощелку два часа назад… у… (зевнул еще раз) …убил.

Джон медленно и сурово посмотрел на Ивана, переложил сердце из правой руки в левую. Оскалил окровавленные зубы, зажмурился, оттолкнулся что было мочи, и прыгнул в небо. Километров на пять.

Как в старые добрые времена Человек-пружина прыгнул к облакам, в свою стихию.

Иван вздрогнул, испугался:

- Куда ты, сука!?

Бастон упер в плечо винтовку, быстро прицелился и стал стрелять по улетающему в небо Джону.

Б-дышь! Б-дышь!

- Стой, тварь! Стой, сука!!!

ЧЕЛОВЕК-ПРУЖИНА – НАСТОЯЩИЙ СОЛДАТ.

У него внутри была пружина. Любимые женщины называли это стержнем. Но он знал абсолютно точно, что это пружина. Настоящая, упругая, витая пружина, которую ему вмонтировал в спину профессор Лоопарт во время третьей мировой войны в мае 2052-го года.

Вилли Робертович Лоопарт, профессор медицинской академии Острова Октябрьской революции, главный врач отделения титановой хирургии. Седой, сильный и мудрый, как гора Кафзех, с объективом, встроенным вместо глаза в правую глазницу, позволяющим производить рентгеноструктурный, рентгеноспектральный анализ, определять на глаз группу крови и читать генетический код. Еврей, чудом оставшийся в живых, во время арабо-израильской конфликта 2048-го года. За семь минут до взрыва уничтожившего половину Хайфы, они с женой и детьми сели в электрический лайнер и улетели на Камчатку в Новую китайскую Америку, перспективную, динамично развивающуюся страну, которую пока не коснулась война. Лоопарта пригласили возглавить медицинскую академию города Ключи. Но жена скучала, пребывала в подавленном настроении. После очередного приступа депрессии ее поместили в клинику. Профессор обнаружил ее дневник, заинтересовался, прочитал. «Когда я попадаю в компанию, где нет китайских лиц, начинаю понимать, как мало, в сущности, человеку для радости нужно», - написано дрожащей рукой на иврите, потом продублировано на русском и английском. Лоопарт принял решение, и они перебрались в Новую русскую Колумбию – НРК. Поселились сначала в мегаполисе Романове-на-Мурмане. Потом профессора пригласили возглавить отделение титановой хирургии на Остров Октябрьской революции, и они переехали туда.

Здесь было тихо, ласточки кружили за окном, в саду росли персики и вишни, прохожие приветливо улыбались, улицы не коптили старые автомобили с бензиновыми двигателями, надоедливые китайцы не навязывались почистить обувь, а надувные бесхозные роботы-«подорожники» с холодными лицами японских красавиц не предлагали чашку зеленого чая и секс «с самой лучшей смазкой, всего за полтора рубля». Вода в Карском море на протяжении четырех летних месяцев прогревалась до 20 градусов и выше. У моря можно было часами лежать на горячих от яркого северного солнца камнях: лечить почки, геморрой, нервы; пить мумиё, только что вытекший из расщелины скалы, смотреть вечерами как тонет в синем море красное солнце или читать Ибн Сину.

Профессор вошел в больничную палату. В больших волосатых руках он держал массивную пружину, согнутую спиралью серебристо-белую нить с синеватым отливом из сплава нейзильбера с титаном. Лоопард возвышался над кроватью, на которой лежало длинное, костлявое тело Джона Хулигана. Юноши больного врожденным целанизафритом, 18 лет прикованного к кровати.

- Как себя чувствуешь, Джон?
- Как камень, - с улыбкой ответил Джон.

За окном щебетали воронки. Весеннее солнце пропекало соскучившуюся по теплу землю. В настежь открытое окно доносились ароматы сирени и майских цветов.

Лоопарт показал пружину и сказал:

- Ты, сынок, будешь первым. Это как в космос полететь в первый раз.

Он немного задумался, приподнял брови домиком и продолжил:

- Но ты имеешь право отказаться.
- Я согласен, - с готовностью ответил Джон.
- Ну что ж. Хорошо.

Профессор коснулся костистой руки Джона, широко улыбнулся и сказал:

- Послезавтра операция.

Послезавтра? Ужас! Джон переволновался, - не мог уснуть ночью. Лежал, слушал дикие песни майских кошек. Когда их спугнули санитарки, он в уме взялся считать баранов в надежде уснуть. Потом понял, что бесполезно и стал мечтать. Белая луна заглядывала в окно, освещала его бледное скуластое лицо.

Он думал, как же обрадуется мама, когда увидит своего сына на ногах.

На протяжении долгих лет не поднимаясь с кровати, Джон Хулиган взрослел, рос, получал образование. Всё лежа. Неподвижный. На его больших широких костях практически не было мышечной массы. Мышцы не развивались.

- Посмотри телевидение, - говорила мама.

Джон не очень любил телевидение. Он смотрел с удовольствием только программу «Военные хроники», циклы «Тактика и стратегия» и «Великие полководцы». Но еще с большим удовольствием он слушал, как заботливая мама читает ему Библию:

- И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на голове его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы пожрать её младенца…

Голубые глаза Джона горели, он издавал членораздельные звуки, заикаясь:

- Спа… С… Спасти… Я должен…

Мама же вставив между страниц закладку, закрывала большую потерявшую цвет от времени Библию, клала ее на стол, гладила Джона по голове и говорила:

- Спасешь, спасешь. Вырастешь… и спасешь.

В ее больших серых глазах читалась слеза. Она отворачивалась от сына. Не хотела, чтобы он видел её слёзы. Джон же улыбался, он искренне, всей душой верил, что поможет спасти мир, что он встанет. Вот-вот, и встанет. Ни сегодня, завтра. У него получиться. Он встанет, пойдет, и будет спасать. Он уже один раз чувствовал большой палец левой ноги, он чувствовал, как им можно пошевелить. Старался это сделать. Три часа пытался. Мучился, потел. У него почти получилось.

- Когда закончиться Библия, что мы будем читать? – неожиданно спросил он у мамы.
- А что хочешь? – она повернулась к нему лицом.
- Библию.
- Снова?
- Снова.

Спустя восемь лет Джон лег под лазер. Операция по механическому внедрению в тело пружины длилась 6 часов 30 минут и закончилась благополучно. В 18 лет Джон сделал свой первый шаг.

Пружина придавала ему живучести, стойкости, упрямства и силы. Иной раз он мог сжаться до предела, уйти в себя, спрятаться. И вдруг выпружинить, изогнуться, прыгнуть на двадцать, тридцать, сто метров в высоту. Потом приземлиться на землю, оттолкнуться и махнуть еще выше: пятьсот, тысяча метров, дотянуться до небес. Превратиться в коршуна и парить. Парить над землей. Видеть всё, чего не углядит самый дальновидный. Коллеги уважали его за это. Он был майором армии Новой русской Колумбии, командиром 14-G полка воздушного десанта, который базировался на полуострове Таймыр.

ПОЕДИНОК.

- Т-дышь! Т-дыщь!

Иван стрелял в небо много раз. Но Джон уже летел высоко-высоко.

Иван выругался на португальском, смачно сплюнул на землю, упал на живот, съежился в комочек. Подушечки огромных пальцев, росших за спиной, почувствовали поверхность земли. Кисть встала крепко на всю пятерню. Иван подогнул ноги, спрятался под ладонью, повиснув на своих модифицированных костях. Кисть быстро двигалась на пятерне, отталкиваясь большим пальцем. Голова Ивана находилась в промежутке между средним и указательным пальцами. Он с опаской поглядывал на небо. Он теперь больше походил на паука. Его движения были стремительны, молниеносны. К тому же его тело было защищено огромной ладонью, а руки свободны. Он держал винтовку.

- Я убью тебя, тварь! – кричал Иван Бастон.

В ста метрах от Ивана приземляется Джон. В его левой руке продолжало биться сердце. Приземлившись, Джон схватил одной рукой валяющийся в грязи автомат с лазерным прицелом, поднял его и стал целить в Ивана.

П-дыш! – прогремел выстрел.

Огромная пуля летела, свистя и рассекая воздух. Малейшие доли секунды. Она тупо взрезалась, вспахала землю возле огромных пальцев пятерни Ивана.

Ствол автомата осветило ярко-желтое пламя. Грянул второй выстрел:

- П-дыш!

Иван оттолкнулся всей пятерней, прыгнул в сторону и укрылся за полуразрушенным домом.

Джон присел на корточки, посмотрел на перистые облака, попытался сдуть пыль со своего работающего сердца. Он уже не чувствовал боли. Потом встал в полный рост и пошёл к полуразрушенному дому, за которым прятался Иван.

Иван сидел за углом и чувствовал шаги Джона. Иван до крови прикусил губу. Его глаза горели. Он тяжело дышал.

- Ну что – идешь, Джон? – крикнул что есть мочи Иван, - Иди-иди, сын шакала! Железное дерьмо! Пружина в жопе!

Джон в ответ выстрелил по углу дома, из-за которого доносился голос. Десятисантиметровый кусок бетона отвалился от угла.

Иван вздрогнул и засмеялся:

- Тварь! Тебе повезло…

Джон, не останавливаясь, выстрелил еще раз в угол дома. Попал чуть выше. Большой кусок откололся от стены и рассыпался на мелкие кусочки.

Иван сжался, не переставая улыбаться, потом расправил огромные пальцы, лег на живот, встал на пятерню и побежал к другому углу дома.

Джон остановился на секунду, перевел дыхание, оттолкнулся, прыгнул и легко перелетел через здание. Приземлился на разрушенной детской площадке.

Силой пригнутый к земле турник. Искривленные на бок качели. Разбитая песочница. Неподалеку рельсы и лежащий на боку двухметровый детский паровозик, работавший когда-то на аккумуляторах. Аккумуляторы лежали неподалеку.

Джон повернулся к дому. Вдруг сердце его начало усиленно колотится в ладони. В мозг вошла яростная боль. Зрачок в одном глазу расширился до пределов. Глазное яблоко стало плотно наливаться кровью. Из носа хлынула кровь.

Перед самим домом стоял спрятанный в своей пятерне Иван. Он держал на прицеле Джона. Это была его любимая винтовка. Он до смерти любил её. Очень хотел из нее убить Человека-пружину, Джона Хулигана. Сейчас Иван Бастон держал его на прицеле. Всё. Баста.

- Тварь! – сказал Иван Бастон.

ТЕРРОРИСТ №2.

Иван Бастон родился в 2039-м году, в Канаде. Его отец и мать – выходцы из России, уехавшие молодыми в 2013-м году, после очередного дефолта. Папа – Иван Иванович – худосочный учитель из Волгограда, украинец. Жена – Марина Георгиевна – повар столовой, потомственная дворянка. Красивая, глазастая, полная.

Ваня родился крепким парнем, бил одноклассникам морды, рано начал пить вино, курить гашиш. Отец мечтал, что его сын станет зубным доктором. Но началась война, и всё смешалось в доме Бастонов. А Ваня был счастлив. Война радовала мальчугана. Как же. Он в глубине души мечтал попасть в зону военных действий. И его мечта сбылась.

Через несколько лет после начала война пришла в Канаду. Дом Бастонов попал под обстрел зенитных установок. Ваня едва выбрался живым из-под обломков здания. По горящей улице бегали раненые и сошедшие с ума. Сосед – дядя Билл полз по асфальту, волочил за собой оторванную ногу и горько плакал. Обнаженная восемнадцатилетняя Грета подбежала к Ване, стала орать нечеловеческими голосом, потом вдруг перестала, склонила голову на бок, взглянула на Ваню сумасшедшими глазами и побежала прочь. Молодой Бастон поначалу заплакал, закричал, стал звать родителей. Никто не откликался. Земля горела под ногами. По небу летали вертолеты. Ваня пошел по дороге, увидел убитого полицейского и… неожиданно к нему пришло спокойствие. Он взял себя в руки. Ему захотелось вынуть пистолет из кобуры копа и спрятать его где-нибудь. Чтобы, когда закончится война… Она же непременно закончится – завтра или послезавтра. Так вот. Когда она закончится, достать его из потайного места и… показывать своим друзьям. Блин, с ума сойти! Ваня улыбнулся, вынул пистолет из кобуры. Уже хотел его спрятать за пазуху, как вдруг перед ним возник сосед – дядя Артур, бухгалтер, отец Греты. Ваня часто видел раньше, как дядя Артур обнимал перед своим домом любимую единственную дочь. Как они громко смеялись, шутили, говорили о каких-то пустяках. В это время дядя Артур хлопал дочке по попке. Ваня это видел два раза. И тоже в глубине души мечтал похлопать по попке Грету. Единственное. Когда пять минут назад она подбежала к нему обнаженная и стала орать, у него не возникло желания похлопать ее по попке. Он вспомнил о своем желании только, когда к нему подошел ее папа.

Дядя Артур смотрел на Ваню такими же, как у дочки сумасшедшими глазами и шептал что-то себе под нос потрескавшимися губами. Ваня, не выпуская пистолет из рук, спросил:

- Что?

Дядя Артур закрыл рот.

Ваня криво улыбнулся:

- Что – вам?

Дядя Артур округлил глаза и прошептал:

- Моя… ма…ма.

Ваня спокойно спросил:

- Что – ваша мама?

Дядя Артур закивал головой.

- Она сдохла? – спросил Ваня.

Дядя Артур ничего не отвечал.

Ваня сказал:

- Она ведь была слишком старая.

Дядя Артур схватился за голову руками и заныл:

- Ой, я не могу. У меня же отпуск. Такой ужасный отпуск! Моя мама… Террористы! Ой, я не могу! А где Грета?! – и стал звать ее – Грета, девочка моя! Твоя бабушка умерла!

И убежал прочь. Ваня направил пистолет на убегающего по улице дядю Артуру, прищурил один глаза, стал метиться. Надул воздухом губы, изобразил выстрел:

- П-дыш!

Потом еще раз:

- П-дыш!

Опустил, спрятал оружие за пазуху и побежал к развалинам.

Через двадцать шагов он обнаружил тело своей матери, голова которой была расплющена потолочной плитой. Ваня с любопытством, внимательно стал разглядывать желтые мозги матери. Потом он на всякий случай снял с ее шеи золотую цепочку и пошел, куда глаза глядят, напевая себе под нос незамысловатую мелодию.

Ваня был совершенно спокоен. Он читал много приключенческих книг. Любил смотреть старые фильмы Кветино Тарантино, Роберта Родригеса и новые «мочиловки» великих режиссеров DJ.roma или Ивана ибн Федоровича Ленина-Фосбиндера. Ваня был уверен, что золото, деньги и оружие – это спокойствие, власть и сила. Золото и оружие у него были. Да. Нормально. Всё окей. То есть он был спокоен и силен. Осталось только добиться власти. Он это сможет. Обязательно сможет. Земля дымилась у него под ногами. Но вдруг он ощутил голод. Вспомнил о матери, и впервые пожалел о том, что ей расплющило голову. Но жалость ушла через десять минут, когда началась новая бомбардировка. Он забыл о голоде. Стал искать укрытие.

Через день Ваня попал в плен к маджахетам. У него сразу забрали золото и пистолет. Он лишился спокойствия и силы. Но он верил, что вернет себе и пистолет, и золото, и всё-всё.

Через год он принял обряд обрезания, выучил наизусть Коран, взял в руки автомат и стал убивать неверных. Убивать ему доставляло гораздо больше удовольствия, чем молиться.

Ему исполнилось 13, а у него за плечами было четыре подбитых вертолета системы «Вертер», более девятнадцати офицеров, убитых из снайперской винтовки «RD». Несчетное количество рядовых. И самое главное, Муса ибн Бастон (как звали его боевики) подорвал Президента Соединенных штатов Центральной Америки – Ляха Хачинского. Ваня сумел пробраться через все заграждения, мимо охраны, подложить под кресло Президента миниатюрную бомбу, покинуть помещение, нажать спуск и разорвать в клочья «нахального» Президента Ляха, как называли его террористы. Так пал режим Ляха.

За это мулла Мохаммад бен Ладен (сын знаменитого на весь мир Усама бен Ладена) наградил Мусу ибн Бастона золотыми шароварами и огромным ятаганом с семнадцатью бриллиантами.

Карьера молодого террориста пошла вверх. В 16 лет он возглавлял роту чилийских моджахедов, которые базировались в Южной Африке. В 18 он уже командовал бригадой турецких янычар, которых с боями провел от Средней Азии до Сингапура, по ходу уничтожив банду сибирских разбойников и взорвав Баку. В 19 Ваня подавил восстание католиков в Сицилии. Подавил жестко. Окропил кровью всё побережье острова. За что получил прозвище Оливковый террорист. Он вывез из Сицилии всё золото. В одночасье стал миллиардером, завел себе большой гарем, в котором были женщины всех рас и национальностей. Его любимой женой была кореянка Джунг Су-Ким. Она родила ему первого ребенка. Через полгода Ивана прозвали террористом №2. Но и здесь ему было мало. Он хотел быть террористом №1. Месяц назад ему исполнилось 19 лет.

В 20 лет с Мусой случилось непоправимое. Он, находясь под морфином, расстрелял одного важного чеченского командира, изнасиловал его любимую жену и кастрировал их десятилетнего ребенка.

- Ты ничтожество! Мой папа купит тебя с потрохами! – перед тем кричал десятилетний сын командира. Уже успевший окончательно оборзеть и, при случае, вытирать ноги о кого угодно. Слава Аллаху, папа всегда был на стороне сына. Он убил двух сослуживцев за то, что те посмели вступить в спор с его малолетним сыном из-за тарелки с кишмишом.

- Ничтожество! – кричал малец, когда Муса вынимал из ножен маленький острый ножечек.

- Что ты хочешь делать? – кричал мальчик.

- Подержите его, - спокойно говорил Муса своим моджахедам. Два бойца силой схватили мальчика.

- На стол! – скомандовал Муса.

Мальчика положили на стол, раздели. И Муса двумя взмахами отрезал ему яйца.

- А-а-а-а-а! – кричал мальчик.

Мусса бросил яйца любимому псу-доберману, который заранее чувствовал, уже давно ждал лакомого кусочка.

Муса возглавил отряд мятежников и объявил Джихад самому Мохаммаду бен Ладену, террористу №1. Муса хотел быть ПЕРВЫМ.

Вскоре, потерпев ряд поражений от войск Мохаммада, бездарно проиграв американским войска битву при Стамбуле, он бросил остатки своих мятежников, укрылся в Юго-восточной Африке. В СМИ он продолжал пиариться, утверждал, что раскаивается во всех грехах, что хочет вновь принять христианство. Демократическое правительство Центральной Европы молчало. Новой Русской Колумбии Иван был не нужен. В Республике Китай его пять лет назад заочно приговорили к смертной казни. В Новой Китайской Америке он был персоной нон грата. Оставалось жить в Африке. Он не возражал. Лишь бы его не трогали ни мусульмане, ни христиане. Он готовился к новой войне. Он украл в Финляндии лазерное оборудование и захватил в плен двух профессоров-лазерщиков. И теперь они для него готовили новое оружие.

- Скоро Мир узнает, кто его настоящий хозяин, - потирал руки Иван-Муса. А в пяти метрах от него на ковре лежали тридцать четыре его жены во главе с Джунг Су-Ким. А во дворе бегали десять детишек Ивана. Четыре мальчика, которых он всех назвал Иванами, и шесть девочек, которых он не знал, как звали. Просто сказал женам:

- Называйте, как хотите. Только не Гретами.

http://reshet.ucoz.ru/index/0-39

В колонках играет - Юрий Шевчук
http://www.youtube.com/watch?v=XsJuaUxusSU

- Завидую я мужу Елены Батуриной - сказал мне приятель - У тетки столько денег.
- И правда, откуда столько?
- Заработала.
- Ай да молодца!