Цитата сообщения Таня_Ализаде
Как смеются чайки
Июльская духота и размолвка с мужем не давали уснуть. Она еле дождалась утра и, как только рассвело, побежала к нему на пристань мириться.
Ее муж, капитан речного флота, всю ночь обслуживал туристов, предоставляя им возможность полюбоваться красотами Петербурга с борта экскурсионного судна. Она хорошо знала расписание ночных прогулок по Неве и пришла вовремя. До очередного рейса оставалось не менее получаса.
Поднявшись на кораблик, она столкнулась с капитаном другого судна, пришвартованного рядом. Они поздоровались, и она поспешила в капитанскую каюту, но не успела взяться за ручку двери, как услышала его яростный, полный негодования шепот: «Кто позвал сюда жену?!!". Она удивилась: что это с ним? И почему он позволяет себе командовать матросами на чужом судне? И вдруг увидела мужа, лежащего на палубе.
Он был без кителя и ботинок, мокрая рубашка наполовину вылезла из брюк. Она не сразу поняла, что случилось непоправимое. Смерть еще не успела наложить печать на его лицо, после чего оно становится чужим и неприветливым к живым. Если бы не темно-фиолетовые губы, то со стороны могло бы показаться, что он спит. Она опустилась на колени и молча стала гладить его по лицу, механически отмечая и раннюю седину, которую не замечала раньше, и небритость, столь раздражавшую ее, и небольшую ссадину на виске...
Чей-то голос за спиной объяснял ей, что произошло несчастье. Какая-то женщина свалилась с набережной в воду, и капитан бросился ее вытаскивать, но, видно, в темноте прыгнул неудачно. Ее спасли сразу, а вот его долго не могли найти, а когда выловили, было слишком поздно.
Боже! Какая глупость! Ее муж, коренной сибиряк, переплывал Енисей и вдруг утонул, и где? В этой луже?.. Это был ее последний эмоциональный всплеск. По мере того, как разгорался день и город оживал, заполняясь машинами, гомоном и шарканьем ног многочисленных туристов и гостей города, в ней, наоборот, все останавливалось, затихало, умирало, рушилось, заполняя каждую клеточку тела вязкой пустотой. Все звуки и краски внешнего мира растворялись в этой пустоте, терялись в ней, не достигая сознания.
Чьи-то крепкие руки ей помогли подняться, кто-то успокаивал, выражал соболезнования, совал под нос нашатырь, но ей было все равно. Она была, как неживая, и это состояние стало в одночасье привычным, как будто вместе с гибелью любимого мужа умерла она сама.Слез не было.
Потом были похороны. Народу пришло много. Еще больше было цветов и красивых слов о нем. От пароходства дали пенсию для маленького сына, пока не станет совершеннолетним.
А дальше... Жизнь продолжается. Для живых. А для неживых? И для них тоже. Она по-прежнему ходила на работу, ела, пила, спала, и даже смеялась, и шутила, но при этом оставалась мертвой, равнодушной к себе и безучастной к другим, и ко всему, что происходило вокруг.
Даже сын не мог вернуть ее к жизни, хотя он был похож на отца. У него были такие же глаза, цвета спелой черники, и густые тёмные волосы, которые она привычно гладила, не понимая, о чем он говорит и чему радуется. Мальчик, не находя в ней живого отклика, все больше тянулся к бабушке, но и это ее не задевало.
Время для неживых стоит на месте. Так продолжалось примерно полгода. В последнее время к ней в магазин, где она продавала канцелярские товары, зачастил парень, который ненавязчиво, но настойчиво пытался с ней познакомиться. Она немного разбиралась в мужчинах, и по тому, как он задерживал взгляд на ее груди и фигуре, понимала, что является истинной причиной повышенного интереса к ней.
Она была к нему равнодушна. После смерти мужа мужчины ее не интересовали. Неживой женщине ничего не нужно, но организм человека – саморегулирующая система, и тело не хотело сдаваться. Плоть взбунтовалась. Женское начало потребовало секса. Желание было столь сильным, что она неожиданно для себя пригласила его в дом на ужин, тем более, что сын с бабушкой уехали в гости к родственникам на каникулы.
Он быстро сообразил, почему она дрожит, и сразу перешел к активным действиям. Она не сопротивлялась, позволяя делать со своим телом все, что ему хотелось. Он был несколько смущен ее пассивностью и скупостью в ласках, но, разгоряченный желанием, вскоре увлекся процессом, не обращая внимания на детали.
Постепенно ее тело вовлеклось в любовную игру и становилось податливым, мягким, и вскоре откликалось на любое прикосновение. Она изгибалась, повторяя движения мужского тела, льнула к нему, а соприкасаясь, покрывалась мурашками или становилась обжигающе горячей, как искусственный лед.
Фантастическая пляска переплетенных тел замерла на мгновение, достигнув апогея страсти, а затем, потеряв прежнюю ритмичность, стала похожей на беспорядочные конвульсии. Когда ее накрыло волной наслаждения, она забилась под ним, вскрикнув, словно чайка. Резко и пронзительно. Вскрики рыдающей души поразили его своей безысходностью на фоне яркого телесного удовлетворения. Как ребенок сообщает миру криком о своем рождении, так и она вернулась к жизни с криком. Время ожило вместе с ней и продолжило прерванный бег.
Воссоединение тела и души, разъединенных утратой любимого, прошло болезненно, но вернуло вкус к жизни. Она снова с удовольствием вдыхала запах мужского тела, ощущала его упругость и силу, звуки и краски приобрели необходимую яркость и контрастность.
Внезапно захотелось плакать. Полгода не находившие выхода слезы напугали его своей обильностью. Он растерянно молчал, не зная, что сказать и что делать, но уже понимал, что с ней происходит что-то необычное. Катарсис. Он ничего не знал о трагедии в ее жизни, но изменение в состоянии было очевидным. Он смотрел на нее, как будто видел впервые. Это была уже другая женщина, и она больше не принадлежала ему. Он недоуменно размышлял о том, с кем же он провел ночь, и ошарашено смотрел на нее, не узнавая.
К этой новой женщине он боялся даже прикоснуться. Неведомая сила погнала его прочь из постели, из этого, ставшего сразу неуютным и негостеприимным, дома. Он быстро оделся и, сославшись на неотложные дела, собрался уходить.
В дверях, задержавшись на мгновение, стал что-то мямлить о том, как ему было хорошо с ней и о новой встрече, но она прервала его, слегка сжав пальцами за локоть. Это был знак признательности и одновременно прощания. Он еще раз посмотрел на нее, словно пытаясь понять, что же произошло, настолько была разительной перемена и, не найдя в ее глазах ответа, как и надежды на продолжение отношений, молча и не оглядываясь, стал спускаться по лестнице.
Так в ее жизнь снова вошли мужчины. Она отнеслась к этому спокойно, как к неизбежности, и даже искренне пыталась кого-нибудь полюбить. С одним из них она пробовала создать семью, но неудачно. Полюбить другого мужчину ей так и не удавалось.
Любила ли она слишком сильно покойного мужа, и поэтому осталась одинокой, она не знала. Возможно… Ее это не пугало и не огорчало. У нее было кого любить и о ком заботиться. Вместе с сыном она часто ездила на Финский залив. Бродили с ним вдоль берега по дюнам и вместе кормили чаек. Она вдыхала полной грудью свежий морской воздух и, раскинув руки, подолгу стояла, подставив лицо ветру... Вот бы стать чайкой… Парить в небесах, отдаваясь небу… И кричать, плакать, смеяться… Но они не смеются.
Почему не смеются чайки? Говорят, души погибших моряков живут в этих птицах. Это они кричат нам оттуда, откуда не возвращаются, горестно и безутешно, оплакивая свою любовь, свою несчастную судьбу, свою оборванную морем жизнь…
– Милые мои… Как же вам должно быть плохо… Как больно... Как одиноко...
Сын вырос и тоже стал капитаном, надолго уходя в море… Теперь она приезжала кормить чаек одна. Она боялась за сына и очень переживала, но птицы успокаивали ее, и однажды она услышала, как они смеются. Оказывается, чайки смеются, как люди! Только делают это очень и очень редко.
