Попозже...

— Папа, поиграй со мной в прятки, — просит маленький мальчик.
— Сынок, я сейчас занят. Давай попозже.
 

****
— Мама, помоги куколке косичку заплести, — говорит пятилетняя девочка.
— Доча, давай потом. Я как освобожусь, так сразу.
 

****
— Папа, Мама, давайте на горку сегодня сходим, — ребенок рассматривает через окно стоящие на балконе лыжи и санки.
— Давай на выходных. Сейчас совершенно нет времени. Да и устали мы жутко после работы.

Эх, мамочка моя........я очень по тебе скучаю...

Моя бабушка умерла на руках у мамы, а мама ушла при мне. Я вышла на кухню, чтобы помыть руки, вернулась, а её уже нет. Надеюсь, что и мне глаза закроет кто-то родной. Дочери у меня нет, есть сын, на него надежда, на будущую невестку и внуков. Но это я сильно далеко загадываю, мне всего лишь сорок пять и когда это всё будет… Надеюсь, не скоро.

Почему-то сегодня я вспомнила, как уходила бабушка. Она лежала в больнице, говорили, небольшая операция, но потом за этой небольшой последовала операция посерьёзнее, а затем и ещё одна. Бабушка угасала, это я сейчас понимаю, тогда в это не хотелось верить. И когда после недельной голодовки она вдруг попросила курицу, запечённую, такую только я готовила, я побежала на рынок к знакомой торговке.

— Баба Мила, дайте самую лучшую курочку, жёлтую, душистую, бабушка просит!

Продавщица нырнула под прилавок, как в старые времена и вытащила небольшую, но жёлтую, как я и просила, увесистую тушку.

— Возьми вот эту, по травке гуляла, что хошь с неё делай, хоть лапшу, хоть жаркое. Что с бабушкой?

Я коротко рассказала ей об операциях, о том, что бабушка не ела неделю, не хотела, как мы её не уговаривали, а сегодня, вдруг, запросила курицу. Я протараторила это быстро, торопилась домой, чтобы успеть с курицей до ужина и не обратила внимания, как помрачнела баба Мила и покачала головой. Я благодарна ей за то, что она не стала мне говорить очевидные вещи, потом уже сама узнала о том, как человеку перед самой смертью лучше становится. Если бы я знала тогда, разревелась бы и курицу испортила. Но я ничего не подозревала и тем же вечером бабушка с удовольствием обгрызала мясо с куриной ножки.

Любого работника – от сторожа до министра
можно заменить таким же или еще более способным работник
Хорошего же отца заменить таким же хорошим отцом невозможно.

В. А. Сухомлинский

Зайнаб, будто её кто-то увлек, выступила вперёд и захлопала в ладоши: в кругу танца кружился её отец. Она ликовала: «Мой папа танцует! Мой папа! Папа, которого я давно не видела! Папа, который во сне так много подарков мне приносил! Папа, которого я так долго ждала…»
Радости девочки не было предела: высокий, широкоплечий, с густой шевелюрой, он очаровал своим танцем всех собравшихся. Зайнаб казалось, что из всех приехавших в село на свадьбу, он был самым красивым. Он улыбался зрителям, делал знаки, чтобы громче хлопали. Девочка с восхищением смотрела на танцующего отца. Ей хотелось побежать к нему, прильнуть к его щекам и обнять его крепко-крепко.
Когда музыка утихла, и танцоры разошлись, девочка, сама того не замечая, оказалась недалеко от Идриса: «Папа, почему ты не смотришь в мою сторону? Почему? Я же тут. Я, твоя дочка, узнала тебя. Папа, посмотри, как я выросла! Ну, посмотри же на меня…»
Оттого что отец не смотрел в её сторону, душа девочки разрывалась на части. Вдруг она не то чтобы заметила, почувствовала удивлённые взгляды соседей, обращённые к ней. От этих странных взглядов девочке стало не по себе, но она продолжала хлопать, даже не замечая, что музыка остановилась.

Когда родители стареют, ментальная дистанция между поколениями превращается в пропасть. Старики раздражают, утомляют, вызывают желание свести общение к минимуму. Сожаление об этом неизбежно, но нередко бывает запоздалым.

«Да, мам, что ты хотела?» — голос Игоря был таким откровенно недовольным, что она сразу внутренне сжалась. Ну вот, опять позвонила не вовремя! Она жутко комплексовала, потому что сын раздражался ее звонкам и в будни (я занят!), и в выходные (я же отдыхаю!). После каждой такой отповеди она в душе корила себя: называла назойливой мухой или классической клушей, которая, выпустив птенца из-под крыла, все продолжает о нем кудахтать. Чувства при этом испытывала противоречивые. С одной стороны, радовалась, что услышала самый родной на свете голос (жив-здоров, и слава богу!), а с другой — пыталась подавить невольно подступающую обиду.
 

художник - Татьяна Гладкова

Это трудный разговор, мама. За ним стоит вся моя жизнь, наша с тобой жизнь — такая, какой была, с её горькими и светлыми минутами, с её обретениями и потерями, со всеми её постижениями, дающимися нередко очень высокой ценой.

Нам нелегко было вместе, мучительно нелегко. И нужно было прожить почти целую жизнь, чтобы ответить на вопрос — почему мы, родные, бесконечно любящие друг друга люди, были почти несовместимы в те не годы, а десятилетия, что жили под одной крышей.

Зачем я затеваю этот разговор сейчас, на склоне лет твоих, да и моих, пожалуй, тоже? Что изменит он для нас с тобой? Не знаю. Быть может, он — лишь продолжение того внутреннего монолога (или диалога…), который звучал во мне долгие годы.

У меня взрослый сын, у сына — свой сын, жизнь продолжается, и мы вольно или невольно передаем следующему поколению эстафету разлада или единства, которыми пропитана душа наша. И происходит всё не в умозрительном далеке, а вот оно — здесь, рядом, в конкретной и ощутимой реальности сегодняшнего быта и бытия. Мы передаём эту эстафету самым родным людям, с которыми связаны кровными узами.

Как же важно не нарушить, не разрушить этой связи, потому что слаб без неё и отдельный человек, и все мы, вместе взятые. Родня, родные, род, народ… Нет, не отделить одно от другого, и дай нам Бог не разорвать этих уз.

…И вот я перебираю в памяти события сегодняшней и всей своей жизни, перебираю всю себя, и ищу, напряженно ищу корни свои, свои начала не просто в детстве — в тебе, мама.

Как тесно, как мучительно тесно мы жили! Дело не в том, что была у нас одна комната в коммунальной квартире. Теснота была другой, я долго этого не понимала, хотя и ощущала почти постоянно. Мне только-только исполнилось девять лет, брату — шесть, когда умер отец, и мы были вся твоя жизнь, которой ты отдавалась безоглядно и самоотверженно. Ты сузила её до любви к нам, и в такой очерченности нашего бытия мне не хватало впечатлений для ума и сердца, да и книг в те послевоенные годы в нашем доме было мало…

Жук лежал на спине и не двигался. Мальчик осторожно тронул его лопаткой.
— Деда, а ты тоже умрёшь?
Он посмотрел на старика, сидевшего с ним рядом.
Тот помолчал немного, но подумав, что кто-то должен обьяснить внуку, ответил.
— Умру, Егорка. Когда-нибудь все умирают. Вот только дождусь, когда ты вырастешь и умру.
— А приходить будешь? — мальчик ожидающе посмотрел.
— Как же я буду приходить, если меня похоронят? — засмеялся дед.
— Как это похоронят? — удивился Егорка.
Старик опять задумался, внуку было всего пять.
— Вот смотри!

фотогрофия Владимира Ролова

Негромкая любовь

Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой. В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат.

Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами посреди ночной дороги - была военная тайна. Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину.

Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу. Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт?

Накануне 9 мая депутаты дарили ветеранам подарки, и пока они поздравляли дедушку, который прошел всю войну, бабуля хотела, чем-то угостить почтенную делегацию. Гостеприимность этих людей и готовность поделиться последним всех просто поразила.

автор фото Yaroslav. Зайдите на страницу фотографа, посмотрите на лица наших стариков.... источник

«Да что же такое? Второй раз за день. Да, мам! Что опять?» Я обернулась. Женщина одной рукой пыталась закрыть сумку, второй держалась за поручень в маршрутке, а телефон прижимала к уху плечом. Ей явно было неудобно разговаривать – это было видно, но всё равно меня «резанул» по сердцу тон, которым она ответила маме.

И вовсе не потому, что захотелось осудить, а потому, что я узнала себя. Сама была такой же – не раз лихорадочно искала в сумке телефон и также говорила: «Да, мам, что опять?», – а потом злилась и ждала, когда закончится этот несвоевременный разговор. Опять меня спрашивают, тепло ли я одета, купила ли таблетки, которые по телевизору рекламировали (про них сказали, что они просто чудодейственные), помню ли я, что внуку не стоит пить кока-колу и есть чипсы.

Я сама знаю, какие лекарства купить, и я знаю о вреде чипсов и газировки. Я давно взрослая, а эти разговоры с мамой превращают меня в бестолковую школьницу, и это очень злит. Думала я так частенько, пока однажды на остановке не увидела, как женщина, моя ровесница, плачет, поглаживая телефон. Я подумала, что она «убивается» так по сломанному телефону, так он вроде не из дорогих. Стараясь быть тактичной, тихо спросила: «Вам чем-то помочь?» 

Единственное, что решила сохранить по традиции из странички Лазурная - это дневник с историями, которые трогают душу, я их коллекционирую и даже не делю на литературу и реал, отмечаю, конечно, когда вымысел, но если он добрый и светлый - пусть будет, хорошая литература формирует хорошую реальность, в это я верю свято.
 

из сети. лучшее. спасибо журналистам за то, что есть что читать и чем делиться.

"Трогательная история о том, как важно ценить бабушку, пока она еще рядом.
Бабушка — это наше детство, вкусные пироги и домашнее варенье, это то, что откликается в душе теплом и напоминает о беззаботности. Правда, вырастая, мы все чаще забываем позвонить и навестить бабулю, приезжая в лучшем случае по праздникам. Но куда печальнее, когда старушка, посвятившая всю жизнь семье, живет с родными и при этом чувствует себя обузой.

Одна женщина средних лет привезла к себе свою бабушку, которая от старости ослепла. Ей было 90 лет: сухонькая старушка с натруженными руками. Она этими руками всю жизнь копала огород, доила корову, кормила овечек и кур, стирала, мыла, стряпала... Ручки как птичьи лапки высохли.
И этими лапками бабушка теребила платочек; сидела на диване и платочек теребила. И из невидящих глаз сочились скупые старческие слезы. Вроде бы ее перевезли в лучшие условия: туалет теплый, диван, столик с тарелкой... Дом продали в деревне и живность тоже. Как слепая старушка будет одна жить? Вот внучка и взяла ее к себе.
Бабушка работала всю жизнь. Сейчас может на диване отдохнуть! Но старенькая труженица не привыкла сидеть без дела; она погибала без работы. И стало происходить вот что: бабушка ощупью мыла посуду. Женщина приходила с работы и перемывала тарелки. Сами понимаете, что там намоет слепой человек 90 лет. Но приходилось делать это втайне от бабушки. Та ведь думала, что хорошо посуду моет, помогает. И просила оставить ей работу на день: посуду для мытья... Мол, ты не мой, я помою сама!
Посуда оставалась грязной. А на полу были лужицы и брызги на стенах. И уставшей после работы женщине приходилось все перемывать и убирать. Двойной труд получался. Но она все делала тихонько. Перемывала посуду и мыла пол. Каждый день. Вернее, каждую ночь, когда бабушка засыпала и не слышала, как течет вода и гремят тарелки.
А бабушке внучка говорила, что посуда вымыта отлично, спасибо, ты мне так помогла! И старушка улыбалась, кивала... Ей так важно было быть нужной и не даром есть хлеб. Она нужна внучке, она еще на что-то годится! И бабушка брала тряпочку и на ощупь протирала пыль или прибирала вещи. И спрашивала, не накопилась ли еще посуда — она помоет!
Это маленькое терпение. Небольшое самопожертвование, не велика заслуга, так ведь? 6 лет бабушка прожила у внучки и до последнего дня мыла посуду. Не слегла; ни дня не пролежала. Потому что могла работать и чувствовать себя нужной. Она по-другому не умела жить.
А внучка любила свою бабушку. Любила всем сердцем. Иногда любовь — вот в этом: не в мытье посуды, а в перемывании. В терпении. Это маленькое самопожертвование, даже крошечное; не великий подвиг. Но это любовь.

от себя. Люблю представлять как читаются эти строчки, как шмыгают носики, катятся слезы, они светлые, не от горя, а оттого, что живые души.

Светлана Погодина: литературный дневник

источник