Начнёшь, бывало, новую неделю; а в ней, блин, понедельник каждый день: проснись впотьмах, всё время бди при деле, в конце — упасть, а завтра — та же хрень… Эх, вот бы их однажды отменили… Казалось бы, расслабься, отдохни!.. — Обрадуешься, а потом прикинешь — Да ёмоё! — Да это же ВСЕ дни! И, неготовый к этой перемене, к отмене всех дней жизни, ты встаёшь и начинаешь новый понедельник, и зеркалу бурчишь: «ЗдорОво, ЁЖ…» Часы, что тикали, от времени отстали; не стрелки, цифры подгоняют нас…, и мы живём, покуда движет нами бессрочный понедельников запас

весь мир театр, и люди в нём актёры весь мир пиар, и люди в нём лжецы весь мир пожар, в нём люди мародёры весь мир кошмар, и мы его творцы куда ни глянь, везде, увы и ах, одно и то же в разных зеркалах

•  •  • меняются веры, века, поколенья, изменчивы меры потерь и побед; но все времена есть одно подтвержденье тому, что пророка в отечестве нет •  •  •

Бывает… Поучаствовал во флешмобе воспоминаний про снег, где снег — герой, то есть персонаж. Нарисовалось 3 штуки.

0.
Сперва надо сделать некоторые замечания. Снег глушит звук. Свежевыпавший снег глушит отражения, в результате чего звуковая атмосфера города становится похожа на таковую у фильмов, в которых эффекты помещений создаются искусственно, технологически, в студии, реальной или виртуальной. А идущий густо, крупными хлопьями снег — глушит все звуки вообще. Поэтому улица превращается в космос: всё сразу оказывается далеко, все расстояния увеличиваются в разы, становятся непреодолимыми. Атмосфера становится похожей толи на «Космическую одиссею», толи на любой другой фильм — с закадровым переводом, для которого приглушается оригинальный звук. Ну и ещё, снег — белый. Белый — это не цвет, это фон пустого экрана редактора.

А истории будет три. Не потому что настоящая, то есть содержащая реальное событие, из них только одна, а потому что, при этой жизни, когда ещё, if at all, представится повод всё это рассказать…

1.
Первая история случилась в студенческие времена. Учился я второй сменой, в Иркутске, куда ездил из Ангарска на электричке. Сперва я шёл на вокзал, шёл быстро, очень быстро, но атмосферой валящего снега проникнутся по дороге успел. Зашёл на вокзал, объявили электричку, вышел на перрон, оглядываюсь. Тишина. Почти. Люди тихо-тихо выходят на перрон из подземного перехода. Внизу — мультяшная паутина чёрных рельсов поверх белого снега. Вверху — такая же паутина чёрных проводов, а на них ватная плоскость, осыпающаяся густыми крупными хлопьями. Земля и небо — одного цвета, одной интенсивности, стоит убрать рельсы и провода — и они смешаются, схлопнутся — и… всё. Появляется электричка, она грохочет, останавливается — и опять всё замирает, и опять тишина. Я её слушаю. Слушаю вот эту особенную, только что наступившую, «снежную» тишину — смотрю вверх, вниз, по сторонам, думаю, красота-мол какая. Я стою, раскрыв рот — и электричка стоит, раскрыв двери… Стоит, стоит… минуту… или сколько там ей положено… В свой момент закрывает двери и отправляется. А я — продолжаю стоять, разинув рот, с моментальным пониманием, что… эээ… сегодня я на занятия не попаду. Иду домой, на автобус. Уже медленно. Так и запишем: выходной.

2.
Вторая история-неистория — произошла-непроизошла ночью. Надо отметить, что «снежная» тишина, не внезапно образовавшаяся пару секунд назад, а длящаяся — это уже не мёртвая тишина, а такой «аквариум», в который помещаются все звуки — дыхание, шаги, машины, речь, музыка…
Дык вотъ, идём я и собака-гулять, часа два ночи, город пустой: людей нет, машин нет, роботов нет, только я, собака и снежная тишина; собственно, для того ночь-собака-гулять и нужно. В какой-то момент в этом звуковом аквариуме начинают доноситься голоса, довольно далеко, слова не особо разобрать — парочка на противоположной стороне улицы, под неоновой вывеской «Силуэт» — что-то выясняют, ссорятся, не ругаются бурно быстро, а методично, напряжённо выносят друг-другу мозг, с чувством, с толком, с расстановкой. И это продолжается, продолжается… Иду «туда» — процесс идёт, иду обратно — процесс идёт…. По пути до дома придумал, а придя — записал такое:

В богом забытом городе богом забытые люди, не узнанные друг-другом, даже во сне — спешат. Ни их, ни этого города никто никогда не забудет… — Их нету в общей памяти, своей — они не хранят. В ночной тишине и в грохоте дневном, и в вечернем гуле, друг на друга бросая скупой деловитый взгляд, на вечном бегу отчего-то обречённо или испуганно усталостью фраз отрезают путь друг к другу назад

3.
Третья история — это просто сон, а не реальный «мемуар». Приснился он мне, наверное, лет через 8-10 после учёбы; по крайней мере, тогда у меня уже был сотовый телефон (а в студенчестве не было и домашнего), и ЖЖ (чего во время учёбы тоже не было), зато ещё была собака из предыдущего пункта. Но время действия — то же, студенческое.

Возвращаюсь с учёбы. Значит, я от автобуса ушёл, от электрички ушёл, и от другого автобуса ушёл, и от тебя, улица, домой уйду. А был в нашем микрорайоне такой дом, который очень долго не строили, мы ещё классе во втором играли в котловане со сваями, а когда я поступал в ВУЗ, тот котлован со сваями так и оставался в том же виде (правда, к моменту окончания ВУЗа дом всё-таки построили). Дык вот, чёрт меня дёрнул пойти через тот котлован из, скажем так, молодецских побуждений. Чёрт, он же такой, разного рода молодецские побуждения так и генерит. Иду по снегу, по твёрдой, слежавшейся, несколько раз подтаявшей и вновь замёрзшей корочке, прям по тому самому месту. Вдруг проваливаюсь — и — оппа… Надо мной ещё где-то метр, я внутри, шевелиться могу, но выбраться — нет, поскольку снег внутри мягкий — не упрёшься. Понимаю, что дело плохо, думаю: вот так и мрут человечки во время снежных лавин из-за невозможности выбраться из «ваты» на воздух. Звоню домой, говорю отцу, дескать я сквозь землю провалился, меня откапывать надо, и чем быстрее, тем лучше, и пусть, кроме лопаты, возьмёт длинный шланг от старого пылесоса и кинет его в дырку, которую увидит, когда доберётся. До дома ходу — минуты 4-5, а теперь, думаю, главное — меньше двигаться, меньше дышать. Дальше — пришёл отец с собакой, кинул мне шланг в дырку, и, пока он прорывал ход, я через этот шланг вдыхал наружный воздух и выдыхал мимо, чтобы там не образовывалась пробка.


PS: Вот что интересно: жизнь — штука странная: либо не происходит ничего, как в двух первых историях, либо лучше б и не происходило, как в третьей. Хороших новостей не бывает.

«Ну и ладно… ну и пусть и…» — так познают природу грусти; «Оно мне надо?.. Да плевать!» — а так кончают познавать природу большинства вещей, если не всего вообще.

Жил да был беспечный сон. Утром отправлялся он, на манер слона из басни, вдоль по улицам гулять. И чего он там гулял… — Мосек, видимо, считал… Вряд ли кто-то точно знает… К вечеру — домой опять. Но в один прекрасный день налетевшая метель и дороги и тропинки отключила от Сети. В результате к ночи сон не сумел найти свой дом, загулял к кому-то в гости и гостил, гостил, гостил… Если кто его найдёт, пусть немедленно вернёт! Или… Пусть себе оставит… — и всю жизнь во сне живёт. Ведь по джунглям городов бродит очень много снов, чай хоть сны в безумном мире нашем не наперечёт.

by/via dpmmax                  * * * Несут маньяки чикатилки и надписав их дарят всем и приглашают на прогулку:  — На Кремль! Ирина радостно щебечет «Ура, тусуемся, народ!», а сзади-сбоку нехта в ммаске:  — Вперёд! Читает дарственную надпись Витёк вдыхая ганджубас и выдыхая смотрит в небо:  — Я пасс…                 * * * У многих так бывало в жизни: заначку заложил в щиток, а попытался взять обратно — Шок… Ни света нет, ни интернета, нет соты, отключён вайфай — хоть выходи на Солнце, книжку читай                 * * * Как отмечают день влюблённых аутист и программист — построив Fункцию, считают циклично: каждый первый — ноль

Было дело, несколько лет назад написал этакое «подражание» Жванецкому. Не то, чтобы, прямо уж, совсем подражание, просто так, как если бы читалось его голосом в его манере.
Что ж… Было подражание — будет посвящение. Теперь уже памяти.

Одночасье

https://www.liveinternet.ru/users/lifestation/post283539645/

Мы все играем до поры. Потом выходим из игры. И тонем в мутном море грусти… в предчувствии перезагрузки. Перезагрузка — новый мир, зачищенный для новых игр — и… — по тому же кругу, снова, в ожидании иного…

Поток. В потоке — больше нет ни бездны черт, ни лжи, ни фальши; любой, кто не гребёт к себе, гребёт-себе куда-подальше. Отображая облака на битом зеркале теченья, безликая, несёт река плоды душевного горенья, мостов и планов громадьё, надежд вершины и иллюзий неповторимые картины… — Не повторить… Уносит всё. Последний буй… Последний узел… Последний радиосигнал… Край карты… Вот и он отстал… И мелкой каплей вечной грусти приоткрывается финал

Ещё не одичав до нормы славных дней, где принято друг-друга жрать на ужин, так упоённо слушают свиней, вещающих всё то же: «дуб не нужен»

Воленс-ноленс-первый-снег. На дороге человечек в джипе, верьте, аль не верьте, сбодрячка врулил в кювет. Почему всё так идёт? — Воленс-лёд и ноленс-лёд! На таком не подскользнётся разве только вертолёт. Воленс-ноленс-первый-след на снегу оставил кто-то, не дождавшись вертолёта кто-то шёл на личный свет. Так куда же он ушёл, белый притоптав пушок? — Знать не знаю, но ему там воленс-ноленс-хорошо. Воленс-ноленс-первый-смех. Вот прохожий навернулся: спотыкнулся, матернулся, встал и гулко буркнул: «Хех..!» Почему он столь суров, даже в смехе? — День таков. А ещё — таков каррахтер. И вообще, весь мир хренОф! Воленс-ноленс-первый-гнев. Ёлки-палки содрогнулись — это пальма вдруг проснулась с воплем: «Где я, вашу… ВСЕХ??!! Чё вокруг такой мороз?! Это чо за…, блин, колхоз?! Вместо, чтоб писать сонеты, я тут схлопочу невроз!» Воленс-ноленс-первый-бред. Пальма бросила сонеты, простудилась, значит это всё писать придётся мне-с. Не прошло и пол-годА — снег растаял, без следа. Что ж, пойду… Чернил - и - плакать кружкой пред окном вордА

Бодро, стильно, молодёжно разъясняем всё подряд! — А смысл жизни — кратко, можно? — Лут и чат Как умным видом впечатленье на всех произвести суметь? — Надеть очки, змее подобно шипеть Всеобщий домашний арест! «Карантин». Парализованно слушай, Страна: Тебя заключили в плане Пути на Костры священные горят во славу праведной души. Как ведьму, ищут точку пять джи

Я, как всегда, турист. И как всегда, проездом. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Движенье, суета и светская беседа, игра «узнай себя» в калейдоскопе лиц. Таак, что это у нас? — Налитые бокалы… Что обсуждаем? Кто наш нынешний кумир? А будет ли бурлеск? А маски среди бала? Не зря ли моя шляпа надета в этот мир? А это! Это что?! Хм… Пол. Нарядный. Женский. Забавные… — Как бабочки. Или колода карт… Такие!.. — Хоть играйся, собирай коллекцию, а хоть фоторужьём твори фривольный арт. Но всё же, я… пойду. Нет, правда, всем спасибо, цветы — дарите дамам, овации — себе; у вас тут — так светло, так весело, красиво, но это всё — мельчайшие трещины в судьбе, меня ждёт дальний Путь и долгая дорога, и лунная дорожка, и Небо надо мной, меня ведёт Закон… во мне, а это — много… Я, как это по-русски… — «чужой» или «иной»?.. И шаг за шагом прочь… В закат… или к восходу… Не те у них катушки… Да и слова не те… А лишку задержись на их лихой пирушке — и растворишься в них, как вечность в пустоте

____________

На праздничный весёлый мотивчик от доктора Макса

Ночная мгла; ночной пейзаж; фонарь, аптека не поможет; да и бессонный винный тоже не разожжёт былой кураж. Такая странная игра, чтоб непрерывной жизнь казалась, и время то и дело рвалось… и вновь сливалось каждый раз… «Всё будет так, исхода нет» — и время носится по кругу — оказывает нам услугу — над рельсами разносит свет. Он приближается, гудит, ещё чуть чуть — и всё случится, но… — Он всё так же мимо мчится, тебя минуя на пути. — Напоминает миражи… И непрестанно Провидение зачем-то разрывает время, притом не прерывая жизнь

Сегодня будет всё, почти как раньше: ленивый сон до половины дня; и в письмах, ускользающе вчерашних, раскопки жизни, мимоболтовня недавняя — в тени слепой привычки, чуть глубже в безысходности овраг… И теле-гад с небрежностью безличной ругнётся: «Всё не так, смотри, дурак!» И этот звук… Бесформенно-бездонный… — как бездна поданной руки… Он — всё. Но миг — и он — всего лишь — провожает Солнце в путь к оборотной стороне Земли… И снова ночь; в ней вынырнут из мрака мгновенья недарованной судьбы — и прахом-пеплом-ворохом и крахом, и душной пылью нежелание быть заполнит всё, на всём осядет, далее — хоть что на ней пиши… — слепой подбор секретных знаков, слов и заклинаний для входа ль, выхода… До неизвестных пор

У нас сегодня первый летний день. — Ни снега, ни метелей, ни капелей; и Солнце — свысока, но с невесенней теплотою смотрит на людей. Всё — летнее. «Прости-прощай» весне; мельчают люди, вырвавшись из курток, как глыбы книг и фальшь газетных уток; и звуки… — будто чище и стройней…; но… ни о чём. Бессмысленный порыв; когда день пуст, он ничего не стоит, даже мгновенья, что побеспокоит тебя и бросит, что-то подломив… А помнишь — как почти такой же день взрывался бурей радости, восторгом… А нынче — пустота немым укором глядит вослед. Да, вот вам и апрель… И всё сначала — только мысли вслух… А нет начала — и концов не сыщешь; путей возможных; их, казалось, тыщи. Но оказалось, что… Не больше двух

Мы смотрим на звёзды и ночью и днём, ночью — мечтательно, днём — мимоходом; в космосе — даль, и порядок при нём, и мы — растворяемся в нём, год за годом, даже во сне, продолжая отсчёт, и жизнь в перебежках — привычное дело… А в космосе кто-то нас тихо пасёт, как друг-друга мы — через сетку прицела. Порядок вещей, наблюденья, ряды, ветвленье прогрессии, мера и статус… Рожденье теории  из  Пустоты… — Взрыв. Не самый большой. Перезапуск

Солнце светит, жизнь идёт. Звёзды видят дно Байкала… Волн извечен оборот… Вот ещё одна… пропала… Отраженье, быстрый блик ярче сотни фотовспышек, увлекает в небо миг, мимолётней дальше выше тонкий пролагая луч средь нейронных завихрений тонущий как древний путь в море новых поколений

Уплывает устало the Sun в злые американские штаты, и восходит после заката Химерия-облако-сан. То ручьями о чём-то бурлит, то шумит суетливой толпою, то летит сквозь пространство стрелою, а то звездопадом искрит в этом небе, сплетенье пространств искажений иллюзий и байтов, порождений фантазий и сайтов Химерия-облако-сан. Отдаляя заброшенный Марс и большую Луну замещая, и отчасти себя возвращая в этот мир, я включаю радар… И опять принимаю сигнал, что несётся чёрт-знает-откуда тенью призрачно-странного чуда, Химерии, облака сна. Сжат архив, зашифрован поток сказок на ночь и прочих иллюзий. Запуск шлюза. Пароль. Вход на узел. Target=Облако. => Выгрузка. => Оk

— А давайте мы вон, чего спросим у гостя… — Говорю же: я НЕ разбираюсь в вопросе! — Да бросьте, не портите всем настроенье: излагайте в формате экспертного мненья!

Лестница в небо — с обратным отсчётом ступеней… В небе теряется путь вереницы нулей; сколько осталось, едва различимым гореньем мечется сквозь пелену пролетающих дней. «Сколько осталось?» — вопрос без ответа... да что там, сколько прошло, не всегда уже ясно, и дверь в позаброшенный дом может ждать за любым поворотом. Прошлое — в прошлом. Гадай, что случится, теперь

«Неужели в самом деле?!.» — Одурели, озверели те, кому ещё недавно был заслуженный поклон… Свежий взгляд — и оказалось, позабылось, растерялось что по капле собиралось сквозь течение времён. В школе мы ещё узнали, что извечно так считали творители искусства, пределов мысли, чувства, что сами, не торгуясь, чему-то повинуясь, создавали то, что вскоре с безрассудством эпоха на полвека всем естеством отвергнет, чтобы, полвека выждав, за эталон принять; тому ж, что вновь оправдано, навеки предпоказано в презрении старым нового инструментом стать. Как будто и не верится, что всё всегда проверится, что всё определённым будет на земле. И это отрицается, всё время восклицается: «Господи, помилуй!», «Господи, дай мне!..» И так сильно влечение вымолить прощение, списать свои ошибки на того, кто их простит, назвать свои пристрастия «божьим даром щястия», чтоб в «Господе» попутчика, точней, тягач найти. И страшновато верить, что мы одни на свете, и смертны те, кто знает, чем Великий Знак нам вымостит дорогу, где двинемся мы вногу, мы, роботы — к таблично-волновым мечтам.

Когда-то, тыщюлетназад, уже было дело, писал ютубическое: «БУДЬ!», но с позиции зрителя. А нынче — вот… Наоборот.

Ютуберская народная Боже мой, как ты всё подгадал! — Свет и ракурс, звук и монтаж! Господи, подпишись на канал! Подпишись на канал, Отче наш! На канале — флейты поют мелодии странствий души… Подпишись на канал, говорю! сОри, Боже! — МОЛЮ — подпишись! Каждый бит, каждый пиксел и герц — словно хором восторженных тайн сияющих сфер и сердец воспоёт Твой Божественный Лайк! Всемогущий, на миг снизойди: кликнуть мышкой — недолгий каприз; и опять воспари — И — СВЕТИ!.. Да и Зритель… — и ты подпишись.

…что частный человечек-непричёмчик настрочил

В чафирню «Семь чаёв» В чаёвню «Семь чертей» чертовски зачастили мальчик-ниочёмчик с чупчиком пучком и девочка-никчёмочка с чарующею чёлочкой, чураются чрезмерности и спичей ниочём; чураются чрезмерности речей о вечной верности, и прочих тем чураются: «А чё?» — «Ничё» — «Да фиг…», — молчат, и молча чавкают, чеплашками и чашками стуча всегда нечаянно, и чмакают чафир.

Это уже было, в другом формате.log Захотелось в краткость.tmp

Хочешь — трать, пускай по ветру; хочешь — прячь, храни, копи... Всё имеет в мире этом расширенье .TMP

Всяк, кто в мире долго жил, что-нибудь, да породил; а как только взял и помер, сразу превратился в номер, в буквы, в символы, в число… в общем, в вереницу слов; в этом виде и поныне жив, как дырка на картине

Неистовый треш улетающих крыш… И в нём, при любом устремлении, сколь ни копайся, не отличишь обострение — от — отупения. Вот мысли ушли. И молчит голова. Чтоли дать объявленье, комичное… Например: «Превращаю любые слова! ЛЮБЫЕ слова — В НЕПРИЛИЧНЫЕ!»

          Или так: Сонет+

Вышел гопник из тумана, только ножик из кармана… — тут ботаник выбегает, прямо в гопника стреляет! — Неожиданный финал? — Если б он ещё попал...

Студенцко-хулиганско-бунтарезистанско-КВНское. В работу не пошло. Забраковано командой :D
Что характерно, мне тогда было меньше лет, чем прошло с той поры. Ужысть…
Наверное, всего этого уже никогда не было…


Антинаучная контрапедагогическая фельетонпоэма

Педагогика — наука. Значит, вот, какая штука. Эта Штука появилась              ещё в древние века. Педагогика — искусство, а не тяжкое занудство, а «история вопроса» —              так длинна, так глубока!.. В общем, первый хомо цапинс, например, неандерталец вдруг задумал из дитяти              совершенство изваять; и ваял безрезультатно, но потом — решил приватно повзрослевшему творению              свой опыт передать. Долго он сидел в раздумьи, бедный, чуть не впал в безумье, изобрёл-таки систему              (он был первый инженер), называясь педагогом, вёл народ как демагог он, ставя новеньких детишек              на подгонку и обмер. Быстро своего добившись, в тот момент не ошибившись, пару новых поколений              обучил, да воспитал, потом — отстал от времени, и другие гении развИли и продолжили              что этот начертал. И первые папирусы, как умственные вирусы, легли в архивы греческих              и римских докторов, а первые теории в церковных директориях легли на плечи греческих              и римских школяров. И этого ведь мало потомкам оказалось — те написали массу             толстых умных книг и о воспитании, и об образовании, зашифровав в них сведенья,              как строить коммунизм. Хотя эти мечтатели- народопросвещатели с самозабвенной лёгкостью              парили в облаках, но пропагандировать, как страны реформировать у них так лихо вышло              в российских головах! А вот был Коменский, светила всевселеннский: фундамент исторический              наукою залил; вот он уж потрудился: стать Первым ухитрился, «Великую Дидактику»              в порыве породил. Природосообразностью он по безобразию схоластики — ШАРАХ! —              и учинил разгром, а новые концепции своё занЯли место и с землёй сравняли прошлое,              как старый ветхий дом. Так стал он первым богом, стоящим у порога Великой Педагогики,              в которой знал он толк, но лет так через двести российский гений, местный, став чудо-продолжателем,              Коменскому помог. Ето был Ушинский, он — не француз, не римский, его дом — Петербург,              а не какой-то там Берлин. Вот так преподаватель! Вот лавров собиратель! — Он знаньем психа-логии              Коменского затмил! Он обложился книжками, написанными им же — решил концы с концами,              в конце концов, свести, а в Смольном на девицах (ну, чтобы убедиться), проверил и опробовал,              что смог изобрести. Так время, протекая, историю вращая, в мучениях решало,              чего бы учудить… — Эпохи забывая, история лихая на колесе единственном              в двадцатый век летит. И вот — двадцатый век, век войн и дискотек; в России популярно              стадо: КОЛЛЕКТИВ; а капиталисты- индивидуалисты растят персон отдельных,              но мы им не простим! Под знаменем Макаренко и Крупской все шагаем мы, мы их задавим массой!              Буржуи, знайте нас! Мы новый рай построили, вписали мы в историю для вас такие страшные,              как Ленин, имена! Но есть и гуманисты среди коллективистов: к примеру — Иванов              с своей МКТВ; а Ленин, тот, воистину, решил расшевелить страну, чтоб вся страна — как в школе класс —              жила при КТД). Идеи продолжатель — другой преподаватель, в его фамилии есть что-то              от Нашего кино: он в московской школе всех мнительных уволил, оставив только тех,              кто с ним был за одно. Караченцев ли? — Щясс! Ну да! Или Тарковский? — Черта с два! Уверен я в одном:              точно, не Чайковский. А на экзамене б забыл, это бы значило — «приплыл». — Караченцев… Тарковский…              Во, вспомнил! Караковский! Потом — жужжали слухи назойливей, чем мухи, что будут У НАС школы              с системою «Вальдорф», но дураку понятно, что это — миф, приятная чушь, как утопический              любовный разговор. Время мчится. Вот и я, попав в *****Я, взираю тут на действия              элиты здешних мест: Здесь местным пед-новаторам, заправским реформаторам, науку удаётся              в самих себя привнесть. Они создали «Орден Матёрых Педагогов» — педагогов-в-принципе,              и тут — ни дать ни взять: всё — чтобы мастерство своё по страстному прочтению собственных же лекций              безмерно возвышать. И даже без смущения свои произведения студентов заставляют              учить аж наизусть, тем самым признавая, что формой подменяют смысл, при том пугают,              мол: «Вам устроим жуть!» Спросить, к примеру, физика, мол што такое физика? — Он если ваапще поймёт,              то вряд ли даст ответ, для наших же цариц наук и всяких разных прочих штук, чем «что есть педагогика?»,              важней вопроса нет. А их «пед-убеждения»?… — Отсутствие сомнений и эквивалент мышления —              список «мнемосхем», сплошь определения, читать их с выражением надо, чтоб с учением              не было проблем. Способность выразить себя считалась раньше и сейчас во все века истории              действительно искусством, нашлись же — человек-машины — формулировку сочинили: «искусство — степень мастерства»… —              Как грубо! И как грустно… Выходит, эти ужасы всего, что было худшего в учёбе — есть Учение,              его итог — облом, а всё, что было лучшее — просто воля случая, а в самом лучшем случае —              всего лишь педприём. Подобное открытие — печальное событие, через него бывает              так нелегко пройти, а по пренебрежению и к нам неуважению среди преподавателей              им равных не найти! Вот так педагогика! Где разум, где же логика?! Где мудрость, что присуща              величию наук?! Где же понимание накопленного знания?! И почему главенствует              начальнический дух?! И почему, в конце концов, они все практикуют то, чего студентов учат              не делать никогда?! Из этих на любой вопрос ответ один, он очень прост, но я в торжественный момент              не в силах его дать. _______ Эпилог: И всё же, так охота верить, что пусть не сразу, пусть не вдруг, когда-то в двадцать третьем веке, всё же, войдёт в ряды наук искусство самовыражения не как террор, не как ярмо на шее новых поколений учащихся грядущих школ, когда не будут позабыты ошибки прежних мастеров, и лишь талантливый учитель допущен будет до миров, что светом жизни существуют внутри у каждого из нас, где всё, что было, есть и будет отражено один лишь раз! И человечество воспрянет! И жизнь сумеет обновить! — Тогда, и правда, лучше станет!! А если нет?.. Всё может быть… Всё может быть; а это значит, что глупо ждать тут перемен. Невыполнимые задачи… Мечта. Не более. Ни чем.

  Подражая самизнаетекому  

Три закона общей теории философии:

   •   Практика — критерий истины.
   •   Теория — критерий практики.
   •   Истина — критерий теории.

Два закона специальной теории философии:

   •   Все высказывания ложны.
   •   Истинные в том числе.

Господа, перед нами объект. На сей раз не макет. Настоящий. И его описанье стоит на сегодня нашей задачей. Из чего состоит наш объект: есть каркас — домен прочности тайный, есть и скрытый глубинный секрет, есть и корпус с известным дизайном; в нём есть сенсор — поэт пустоты; есть локатор — внимательный, очень; есть входа, выхода и порты для слияния с миром всеобщим. Совокупностью этих частей будет сеть с иерархической схемой, что доносит поток новостей до ядра, до центральной системы. А система — особый вопрос; её поподробней рассмотрим, поскольку сложнее устройств не найдено в этой природе. Интеграция. Каждый блочок — неотъемлем — и — уникален, что объекту всему придаёт характер индивидуальный; и, пульсируя вещью-в-себе, в нём информационное поле живёт, словно звёзды в небес неприступно-естественном строе. Так вот, если кто-то из вас вдруг окажется в поле захвата локатора или слова какие-то скажет когда-то, на малейший звук или жест, на воздействие тоньше намёка отзовётся наш славный объект вихрем внутренних инфопотоков; и сверхнеповторимый ответ по каким-то каналам сверхтонким вернувшись, собой белый свет затмит. А того и … — заполнит … В заключение стоит сказать, что объект почти совершенен, в нём пытаться изъяны искать — поищи-ка затеи глупее. Да, такой уникальный объект — это произведенье искусства! Лишь один, напоследок, совет: ГосподА,               чтоб вам нЕ было                                           пУсто, изучАйте,                        входИте в контАкт, да любУйтесь                           чУдо-объЕктом! Но, БОГ УПАСИ вас —                                  искать, хУже, вИдеть                       в нЁм                                   человЕка! Ну вОт!                   НаконЕц-то!                                          ФинАл! Ознакомились...                          Длинно? —                                           КАюсь!! Я человЕко-                      вЕденье                                      отчитАл, Последние  ПОЛ-                          ЧАСА! —                                    УвольнЯюсь!.. Этот объЕкт,                      побериИ его                                            чЁрт, в душЕ             я прОклял ужЕ                                      и сжигАю кнИги,             и мЫсли                             врЕмя                                           у-бьЁт! Ни о вАс,            ни о нЁм                       бОль-шЕ-з-нАть                                       не же лАю!!! [выход из зала, двериный бдыщ]

Ну кто, спрашивается, уча английский язык
 по бразильской  советской системе,
хоть раз не переводил Роберта Бёрнса…
My Heart's in the Highlands

В горах я душой и мыслями там, оленей, косуль я гонял по горам… Реки, ущелья… Чудеснейший вид. Тот рай на Земле невозможно забыть. Прощальный привет этой горной стране. Достоинства храм, откуда я родом, за путеводной звезды моей свет спасибо тебе, твоей дикой природе. Спасибо вам, жители сказочных мест за лучшее всё, что во мне теперь есть; где б я ни скитался, где бы ни жил, я эти места навсегда полюбил. Прощайте, покрытые снегом вершины, камни хребтов, за ними долины, густые леса и горные реки… и водопады, прощайте навеки

В учении на чужих ошибках — чудеса; а на своих — измор, досада и усталость, тем более, на чужих-то учишься — ты сам, а по своим — тебя — гоняет кто-попало…

В моих стихах поэзии нет, я с самой первой строки это знаю, но желая это высказать мне, знай: ты МОИ слова повторяешь.                       *  *  * Я истиною с вами мериться не буду, о том и Аристотель уж давным-давно сказал, что истина — мечта, а тот блаженный сударь, что претендует на неё — как минимум, нахал.                        *  *  * Кто-то от спора себя ограждает, думая, что ограждает от бед, но вопрос интересен, я так понимаю, лишь до тех пор, пока спорен ответ                       *  *  * Поиск попутных вопросов в сомненьях не легче пути до далёких ответов… Вопросы — с ответами — в отношеньях таких же, как ветер и стороны света                       *  *  * PS: PPSS: Мысль изреченная — ложь. Неизреченная — тож.

Life is a dewdrop First it crawls, next it rolls, then it falls All way down

Друг ли Платон? Чем Истина дороже? — Вопрос грозит дилеммой роковой. Ответить на него не всякий сможет?… — Скорее, не всегда ответ простой. Важней ли Истина сообществ и союзов тех, кто её задумчиво искал, или заброшена под грудой уз и грузов, забыта где-то средь гранитных скал. Но если тот, кто первоочерёдно привержен истине, предателем сочтён, отступником… то здесь определённо, что друг его — уж точно, не Платон; и между ним и истиною выбор — не стоит всяких там душевных мук метаний-проживаний… Помнил ты б уж, что Истина — всегда последний друг. А в суетливо-напряжённом мире страстей и драм — на вкус и цвет и грош — на рынке не-платонов и не-истин до смерти тешься — выбирай как хошь… ______ В экране, во саду ли, в огороде — зарегистрирован объект; и вот вопрос: Наверно, это дятел?… Или тётел?… А, бог с ним… Бодро пишем: Дед Мороз.