Академик Вонсовский: из прошлого в будущее.
По мотивам круглого стола на кафедре философии УРОРАН, посвящённого 100-летию
со дня рождения учёного.
Происхождение.
Нельзя сказать, чтобы в советские годы
подробности начала биографии академика
Вонсовского составляли тайну за семью
печатями, но что они не популяри
зировались – это точно. Валентину Юрьевичу
Ирхину запомнилось, как во время
предвыборной кампании (в 1963–
1971 годах С. В. Вонсовский трижды избирался
депутатом Верховного Совета
РСФСР) на столбах висели предвыборные
плакаты, и про Сергея Васильевича
там было сказано, что он «сын крестьянина
из Ташкента». «Потом, – рассказывает
Ирхин, – стали исправлять: дескать,
сын учителя из Ташкента. Это было ближе
к правде. Но учителем его отец был
необычным…»
Тут уместно разговор за круглым столом
дополнить информацией из других
источников. Б. А. Путилов, написавший
в советское время документальную повесть
об академике Вонсовском, тоже сделал
акцент на демократическом происхождении
ученого. Дескать, его отец познал
«голодное, полунищее детство», а «уже
с третьего класса Смоленской гимназии,
куда за редкие способности был определен
на казенный кошт, стал давать уроки
по богатым семьям, помогал многодетному
отцу». После окончания Московского
университета Василий Семенович не принял
предложение остаться на кафедре, а,
«движимый высокими идеалами», отправился
работать на ниве просвещения в
Туркестан: «вышедший из народа, он вернулся
к нему отдать долг».
И о Софье Ивановне, матери Сергея
Васильевича, писатель говорит как о
«личности не менее замечательной». Ее
отец был земским врачом и погиб от тифа,
спасая больных турок, взятых в плен под
Плевной. А потом у нее появился отчим –
«сельский учитель-самородок Н. С. Федотьев
», который уже в преклонном возрасте
был определен по протекции профессора
В. Р. Вильямса сторожем-смотрителемПолитехнического музея в Москве.
И вот неразгаданный знак судьбы:
памятник русским гренадерам, погибшим
под Плевной, оказался прямо под окнами
его служебной квартиры.
Все это более или менее соответствует
реальности, дело только в акцентах и,
так сказать, в густоте красок: в советское
время не обо всем полагалось говорить
вслух и договаривать до конца. В этом
плане В. Ю. Ирхин, уже не связанный
идеологическими условностями и не имеющий
нужды что-то недоговаривать, рисует
картину хоть внешне и похожую, но
по смыслу существенно иную. Про отца
Сергея Васильевича: «Он был самоучка,
но достиг высоких чинов; он был директором
школы имени Песталоцци. А мать
тоже была женщина совершенно незаурядная.
Она происходила из дворянской
семьи с очень глубокими корнями. Родословную
этой семьи можно найти в книге
воспоминаний С. В. Вонсовского. Есть
там и немецкие корни, есть и герб фамилии
Гильтебрандтов…»
Поскольку Валентин Юрьевич апеллирует
к книге самого С. В. Вонсовского,
то какие-то детали, пожалуй, лучше прямо
по ней и уточнить. О достатке семьи, из которой вышел его отец, Сергей Васильевич
говорит сдержанно: «У папы была
большая семья. У него было три брата и
сестра, и жили они довольно бедно. Поэтому
вряд ли родители могли дать детям
хорошее образование. Но тут нашелся
добрый человек – священник их церкви
(к сожалению, я не знаю его имени), который
видел, что папа имеет хорошие
способности к ученью, и он на свой счет
(а не на казенный, как у Путилова! – В. Л.)
отправил его учиться в гимназию в Смоленск.
После окончания гимназии в Смоленске
папа захотел учиться и дальше и
получить высшее образование. Он уже
самостоятельно поехал в Москву и поступил
в Московский университет…»
Кстати, подрабатывал Василий Семенович
домашними уроками, уже будучи студентом
(что характерно для той поры).
Занимался он, между прочим, с детьми
Анны Тимофеевны Морозовой, купеческой
дочери и сестры известного купца
Саввы Морозова. Семейство было не бедное,
так что платили ему щедро; из этого
приработка получалось и отцовской семье помогать.
Насчет возвращения в народ под воздействием
высоких идеалов – красивая
легенда, невесть когда и как возникшая;
на самом деле все было прозаичней и
проще. Из документов, которые приводит
С. В. Вонсовский в своих воспоминаниях,
следует, что после окончания
университета Василий Семенович чуть
больше полутора месяцев поработал преподавателем
женской школы при общине
сестер милосердия в Москве, после
чего принял предложение занять должность
преподавателя физики и математики
Ташкентской женской гимназии
№ 1. С хождением в народ это назначение
не имело ничего общего, но обстоятельства,
его сопровождавшие, заслуживают
того, чтоб рассказать о них
чуть подробнее.
В гимназии почему-то освободилось
место учителя. Директор гимназии
В. Ошанин обратился телеграммой к профессору
Московского университета Анучину
с просьбой порекомендовать на это
место выпускника математического факультета.
Тот ответил тоже телеграммой:
дескать, отправиться к вам согласился
выпускник прошлого года Вонсовский.
Связавшись по телеграфу уже с самим
Василием Семеновичем и обсудив с ним
вопрос о подъемных и прогонных, директор
гимназии обратился с рапортом к
Главному инспектору училищ
инспектору училищ Туркестанского
края. Так, поднимаясь с одной бюрократической
ступеньки на другую, дело
о переводе учителя В. С. Вонсовского из
московской школы в ташкентскую гимназию
достигло почти заоблачных высот.
В конце концов приказ о новом назначении
Василия Семеновича подписал «и. д.
Туркестанского генерал-губернатора генерал-
лейтенант Иванов». Текст приказа завершался
замечательной фразой: «Объявляю
об этом по Туркестанскому краю»
Иными словами, назначение выпускника
университета (сегодня сказали бы:
молодого специалиста) на должность рядового
гимназического учителя было подано
широкой общественности как событие,
значимое для всего огромного региона.
Можно рассуждать о том, было ли
оно на самом деле столь масштабным;
можно клеймить извечную российскую
бюрократию: чтобы принять на работу
учителя, пришлось подняться аж на уровень
генерал-губернатора, но нельзя отрицать
главное: статус учителя признавался,
не в пример нынешним временам,
очень высоким. Соответственно и преподавательский
коллектив даже в рядовой
гимназии формировался неординарный:
это была интеллектуальная элита общества
того времени. Не только в столицах
были замечательные учителя, но и в провинциальном
Ташкенте. Вот вам и «самая
темная околица России»…
Эта история не отступление от темы
круглого стола: к теме она имеет самое
прямое отношение. По ней читатель может
хотя бы косвенно судить о том, в какой
среде начиналась жизнь сына гимназического
учителя – будущего академика
Вонсовского.
Добавим еще к сказанному, что свой
долг на ниве просвещения Вонсовский старший
исполнял ответственно и с большой
отдачей, за что был уважаем коллегами,
любим учениками, а также удостоен
нескольких государственных наград и
высокого чина статского советника (5-й
разряд в табели о рангах – уровень вицегубернатора!).
Кстати, и в советское время
талантливый педагог В. С. Вонсовский
не был обделен вниманием и почетом:
были у него и правительственные награды,
и звание заслуженного учителя республики.
Опыт отцовской жизни, несомненно,
поспособствовал накоплению
стартовой нравственной энергии, позволившей
будущему академику с первых
шагов в большую жизнь ставить перед
собой высокие цели.
Что касается Н.
Н. С. Федотьева, деда Сергея
Васильевича по материнской линии,
то читателю воспоминаний достаточно
взглянуть на его, вместе с супругой Юлией
Андреевной, фотографию, помещенную
в книге, чтобы понять, насколько он, читатель,
ошибся, если оценил должность
«сторожа» Политехнического музея по
нынешним меркам: даже по внешнему
виду этой почтенной супружеской четы
можно заключить, что это люди обеспеченные
и занимающие достаточно высокое
общественное положение.
На самом деле, «сельский учитель-самородок»
из села Гулынки Пронского уезда
Рязанской губернии столь же мало походил
на скромного и безвестного провинциала,
как сторож-смотритель уникального
музея на нынешнего старичка пенсионера,
дремлющего ночами у телефона
на вахте какой-нибудь конторы ради
малой прибавки к пенсии.
Николай Степанович был настоящим энтузиастом
просвещения. «У него, – как пишет в своих
воспоминаниях академик С. В. Вонсовский,
– были большие интересы в
жизни, которые существенно выходили за
рамки интересов обычного сельского учителя» Он не только «обучал письму,
арифметике, пенью и в простых рассказах
начальным основаниям русской истории
и географии» своих учеников, но и
уполномочен был земской управой, ввиду
признания его учительских талантов
и успехов, «осматривать все сельские
школы в Пронском уезде, делать надлежащие
замечания и указания», которыми
руководители школ обязаны были руководствоваться.
Кроме того, Н. С. Федотьев
учредил при школе в Гулынках метеостанцию,
которой заведовал в течение
24 лет, а собранные сведения посылал в
ряд ведущих метеоцентров страны, за что
был удостоен звания корреспондента
Главной физической обсерватории Академии
наук в Петербурге. Николай Степанович
сотрудничалсотрудничал и с другими научными
учреждениями, благодаря чему
пользовался широкой и заслуженной известностью,
неоднократно поощрялся разными
наградами, был произведен в чин
коллежского регистратора – самый низкий
в табели о рангах, но уже дворянский
и вполне престижный для сельского
учителя.
По делам просвещения и иным общественным
делам Николай Степанович
тесно сотрудничал с владельцем гулынкинского
поместья А. В. Головниным –
сыном известного русского мореплавателя
В. М. Головнина и видным общественным
деятелем либерального толка
(в 1861–1866 годах Александр Васильевич
был министром народного просвещения
России), вел соживленную
переписку, пользовался его поддержкой
в разнообразных своих начинаниях. А в
последнее десятилетие своей жизни в Гулынках
Николай Степанович увлекся выращиванием
(в Центральной-то России!)
тутовых деревьев и разведением шелковичных
червей. На этом интересе к шелководству
он познакомился и сошелся с
профессором В. Р. Вильямсом, братом
знаменитого академика-почвоведа
директором Политехнического музея, который
и «перетащил» энтузиаста в Москву,
когда тот вышел в отставку по годам
с должности учителя.
По рождению Н. С. Федотьев принадлежал
к духовному сословию, его отец
служил дьяконом в городе Касимове. А
вот жена его, Юлия Андреевна, происходила
из поместных дворян, ее девичья
фамилия – Гильтебрандт; родовые корни
этого семейства уходили далеко в глубь
немецкой истории. Одна родственница
Сергея Васильевича проследила родословную
Гильтебрандтов аж с 1530 года Гильтебрандты
жили в Швабии, в Померании,
в Штеттине, в Вормсе на Рейне и
в других немецких городах. Лишь во второй
половине XVIII века первый представитель
этого рода, доктор медицины
Иван Дорофеевич Гильтебрандт, поступил
на русскую службу. Сыновья его, рожденные
уже в России, тоже были медиками.
Один из них, Иван Андреевич Гильтебрандт,
был прямым предком Софьи Ивановны,
матери С. В. Вонсовского.
Все эти факты не проговаривались
вслух за круглым столом, но всеми имелись
в виду, потому что едва ли кто из
участников разговора не читал цитируемой
выше книги воспоминаний. А вот
читатель нашего отчета о круглом столе
вполне мог ее и не читать, поскольку вышла
она хоть и в прекрасном полиграфическом
исполнении, но обидно маленьким
тиражом – всего-то 300 экземпляров,
вот мы и сочли уместным ее здесь процитировать.
Но раз книга существует, то
достать и прочитать ее в принципе возможно.
Поэтому не будем больше злоупотреблять
ее пересказом и цитированием
Зададимся вместо того уже назревшим у
читателя вопросом: а в чем смысл этого
переосмысления родословия академика?
Пробуждение души.
Сразу подчеркнем: смысл вовсе не в
том, что стало предметом моды и престижа
на нынешнем переломе эпох. Ведь в
90-х годах все у нас вдруг занедужили ностальгией
по «России, которую мы потеряли
», углубились в изучение своих родословных
в надежде обнаружить дворянские
корни; заговорили о варварстве боль-
шевиков таким тоном, будто те разорили
именно им, воздыхателям по прошлому,
принадлежавшие родовые поместья… Читатель
помнит эти настроения – не о них
сейчас речь. Но С. В. Вонсовский даже
малым намеком не дал понять, что в нем
взыграла «голубая кровь», потому что не
было этого. Во вступлении к книге воспоминаний
он выражает надежду, что «не
очень ординарная» жизнь его родителей
будет «достаточно интересной для любого
читателя», и это действительно так.
А интересна их жизнь более всего тем,
что дает возможность очень наглядно увидеть,
какие процессы исподволь совершались
в социокультурном фундаменте российского
общества в предреволюционные
десятилетия и как они потом преломились
в советские времена. Это не просто любопытно
– это мировоззренчески важно! Те,
кто постарше, еще помнят анкеты советских
времен: одним из ключевых был в них
пункт о социальном происхождении. Ну
как же: всерьез считалось, будто «рабочекрестьянское
происхождение делает человека
«полноценным», а если он из презренной
породы «эксплуататоров», то, стало
быть, относится ко второму сорту. Деятели,
занимавшиеся предвыборной кампанией
С. В. Вонсовского в начале 60-х годов,
наивно пытались представить «кандидата
блока коммунистов и беспартийных»
крестьянским сыном, видимо, не затем,
чтоб скрыть от широкой публики «неудобные»
подробности его происхождения
(кто стал бы тогда вникать?), а чтобы добавить
позитивных красок в его облик:
мол, уж этот по всем статьям «свой»!
С начала 90-х (даже еще и чуть раньше)
наши «социальные генетики» кинулись
в другую крайность: дескать, «рабоче-
крестьянское» происхождение – значит,
низменное и бесплодное, «кухаркины
дети». А если кто-то из великих граждан
России оказывался вдруг выходцем из
«кухаркиных детей», это a priori объявлялось
ошибкой биографов или пропагандистским
мифом большевиков. Копните,
мол, поглубже его родословную – и обязательно
наткнетесь на струйку «голубой
крови». И находились энтузиасты, которые
«копали», «облагораживая» то
А. Д. Меншикова, то М. В. Ломоносова...
Так вот, С. В. Вонсовский в эти игры
не играл. Ему были равно интересны и
крестьянские корни его талантливого
отца, и сын касимовского дьякона
Н. С. Федотьев, его дед по матери, и
уходящий в седую древность немецкий
род Гильтебрандтов (которые кстати,
были не потомственными аристократами,
а нормальными бюргерами и тружениками
– по большей части аптекарями
и лекарями). В то же время не менее
интересны были ему люди всех сословий,
которые окружали отца и мать
их молодые годы, которых и он частично
застал. Ему была интересна культурная
среда, в которой Вонсовские
жили в Ташкенте и часть которой сами
составляли. Так что не из «рабоче-крестьянской
» и не из «эксплуататорской»
среды вышел ученый, а, как очень точно
подчеркнул В. Ю. Ирхин, выразив
общую мысль участников разговора,
«из семьи, очень богатой духовными
традициями». В этих традициях и коренится
главная тайна его личности.
В сущности, Валентин Юрьевич
сформулировал одну из ключевых мыслей
круглого стола, подхваченную и в
ряде других выступлений, но не стал развивать
ее подробно лишь потому, что
слушали его люди, безусловно, читавшие
книгу воспоминаний С. В. Вонсовского.
А она почти вся (но особенно два
первых раздела – «Мои родители» и
«Жизнь в Ташкенте») посвящена культурной
среде, в которой будущий ученый
возрос. Есть там, в частности, главы
«Музыкальная жизнь Ташкента»,
Музыка и моя жизнь», где с подробностями,
которые уже сами по себе говорят
о том, насколько эта тема близка
душе мемуариста, рассказывается, как
перед Сергеем Васильевичем с самого
детства раскрывался мир музыки. В этом
рассказе фигурируют и местные – весьма
неординарные – музыканты, и замечательные
гастролеры (в их числе впоследствии
всемирно известный «Левочка
Оборин»), и музыкант, музыковед,
сосед по дому и близкий друг семьи Вонсовских
Михаил Николаевич Кулябко-Корецкий,
от которого будущий физик «получил
много в смысле понимания музы
ки, ее философского содержания, особого
“чувства” музыки, ее именно философского
осмысливания жизни». Но особенно много в плане музыкального
воспитания Сергей Васильевич перенял
от своей матери Софьи Ивановны, талантливой
пианистки и музыкального педагога.
Музыкантом Вонсовский все же не
стал, о чем впоследствии даже сожалел;
но музыку полюбил на всю жизнь. Тот
же В. Ю. Ирхин, много и близко общавшийся
с ученым в последние годы его
жизни, свидетельствует в недавней публикации:
«С. В. очень любил классическую
музыку, особенно Рахманинова, сам
играл на фортепиано (этому он учился в
детстве), сам пробовал сочинять. Известный
в семейном кругу музыкальный этюд
С. В. в его собственном исполнении звучит
в документальном
документальном фильме “Выбывший
оставил вещи…”»
Но культурный кругозор, обретенный
С. В. Вонсовским в ташкентские годы, не
ограничивался музыкой. Тому много способствовала
духовная атмосфера в школе
имени Песталоцци, в которой он учился и
директором которой был его отец. Наверно,
не каждый читатель вспомнит, что
швейцарский педагог И. Г. Песталоцци
был энтузиастом совмещения обучения с
воспитанием; оттого, вероятно, во времена
еще не погашенного революционного
энтузиазма его иноземным именем и назвали
школу в Ташкенте.
Воспитание отличается от обучения,
в частности, тем, что для него нужна среда.
И там, в ташкентской школе, сумели
создать среду – прежде всего ученическую.
Достаточно сказать, что уже на склоне
жизни (лет через 70 после выпуска! И
какими событиями были наполнены эти
70 лет!) Сергей Васильевич в своих мемуарах
вспомнил фамилии, имена, а в большинстве
случаев даже и отчества всех
сорока двух своих одноклассников
Тем более поименно и со всеми подробностями
помнил он и своих учителей, и это
понятно: они не «оказывали образовательные
услуги», а пестовали человека,
будучи сами прекрасными педагогами и
духовно богатыми людьми. В эпоху, когда
человеческое достоинство ученика и
учителя раздавлено железной пятой бюрократического
ЕГЭ, вестью из другого
мира, более радостного, чем наш, звучит
оценка классным руководителем успехов
своего подопечного, записанная, между
прочим, в каком-то вполне официальном
документе: «Вонсовский Сергей, ученик
5-го класса, в первом полугодии оказал
успехи: Русский яз. – удовл., устно – хорошо,
письм. раб. слабее, но старается».
И т. д. Кстати, там же: «Франц.
яз. – хорошо, Немец. яз. – удовл.». Приобщали
сразу к двум языкам – формировали
широкий взгляд на культуру!
Такое отношение к ученику, такая атмосфера
в школьном коллективе нынче
кажутся похожими на утопический вымысел,
но это была реальность: учеников
ташкентской государственной школы
имени Песталоцци не натаскивали на
проверку с помощью формальных, а часто
и нелепых тестов,
эта педагогическая задача
была решена в отношении С. В. Вонсовского,
можно судить хотя бы по свидетельству
Людмилы Николаевны Петровой.
Так сложились обстоятельства, что она
имела возможность наблюдать ученого с
более близкого расстояния, нежели другие
участники круглого стола: «Мой муж и мой
сын были у него в аспирантуре. Я много
лет, даже десятилетий, работала вместе с
приемной дочерью Сергея Васильевича Татьяной
Семеновной…» В общем, общались
они по-семейному. И вот что наблюдала
Людмила Николаевна с самого близкого
расстояния: «Он очень любил поэзию. Особенно
поэзию Серебряного века. Очень
любил Гумилева. Сам писал – не на профессиональном
уровне, но, во всяком случае,
это был человек поэтического склада».
Впрочем, любовь к поэзии,
к поэзии, к Гумилеву в
частности, не была тайной для узкого круга
и темой семейных преданий – о том вспоминают
многие, кому довелось общаться с
С. В. Вонсовским в разные годы И хоть
сам Сергей Васильевич прямо о том не говорит,
но читателю его воспоминаний очевидно,
что широкий культурный кругозор
академика Вонсовского идет не только от
семьи, в которой он появился на свет и
вырос, но и от культурной жизни города
Ташкента, а во многом – и от школы имени
Песталоцци, которую, впрочем, тоже
можно рассматривать в русле семейных
традиций, поскольку директором и, скажем
так, идеологом ее был его отец.
Но следует говорить не просто о культурном
кругозоре: там, в Ташкенте – в
семье, в ближайшем окружении семьи, в
культурной жизни города, в школе им. Песталоцци,-
сформировалось то качество личности академика
Вонсовского, которое непременно отмечали все, кому
довелось общаться с ученым в разные
годы, – глубокая, подлинная и безупречная
интеллигентность.
lvt:
Подведём итоги. На Виньетке 1966 года изображены:
1 ряд(педагогический) слева-направо. Алексей Еремеевич Солдатов( преподаватель физики); Зинаида Дмитриевна Самойленко — Пастухова (п-тель английского языка); Елена Ивановна Муждабаева(п-ль литературы); Давыдова Давыдова Александра Васильевна (завуч); директор школы Василий Феофилович Ермолаев;Паршакова Альбина Борисовна завуч; Аникеева Александра Павловна(п-ль астрономии); Владыка Фёдор Афанасьевич (математика); Рассохина Мария Александровна(история). Отдельно в ряду учеников Рахиль Григоьевна Берштейн(наш куратор, п-ль химии).
Нет фотографий Игоря Владимировича Москалёва (п-ль физкультуры); преподавательницы немецкого языка, преподавателя черчения Перфилова Олега Борисовича; преподавателя узбекского языка Ахунджанова А.К.; преподавателя географии Лазаревой Оксаны Николаевны. В 9классе математику у нас вёл Константин Алексеевич.
Ученики.1 ряд сверху( слева-направо).Кабанова Наталья, Ефремов Александр, .Бакальчук Людмила, Дмитриева Татьяна, Петрова Ольга, Хамидова Валентина, Кравченко Наталья, Гагиев Игорь, Куканова Светлана, .Белякова Вера.
Ученики. 2ряд сверху. Мустафабаев Рустам, Гриднева Наталья, .Фетисова Людмила, Мещёркина Ольга, Козлова Лидия, Подкопаев Владимир, Райцын Леонид, Прощицкий Ефим, Деньга Елена, Солдатова Татьяна, Оренбах Евгения.
Ученики. З ряд сверху(слева-направо)Бакулин Валерий, Лихоманова Нина, Искандаров Мухтар, Ефремова Наталья, Кузнецов Владимир, Обидина Татьяна, Лебедев Александр, Кириллов Геннадий, Мотов Виктор, Фадеев Владимир. Отчего-то нет в Виньетке Фимы Минца, Дины Валиевой, Юры Бронштейна?? Выпуск 1966 года.