«Врач на посту»  

Ян Каганов

 

Меня слегка попрекают тем, что даже в серьёзных коронастатусах я иногда не удерживаюсь от прибауток. Каюсь, грешен: как написал в 14 лет своё первое стихокошмарение, начинавшееся «Хоть сказать и нельзя, что аз грешный являюсь поэтом, Я беру карандаш, и рука моя, мелко дрожа, Эти строки выводит под тусклым фонарика светом. Посвящаю их той, что, как ангел, чиста и свежа...», так по сю пору и не могу остановиться.

Но, знаете, иногда любовь к слову помогала мне и в той области моей профессии, где этой любви, казалось, делать было нечего. Когда я работал региональным врачом больничной кассы в Северной Галилее, я должен был каждого врача, которого хотел забрить к нам на службу, провести через разрешение округа. Люди там сидели серьёзные и обоснований моим просьбам требовали с конкретными данными в руках. И вот, нашёл я раз педиатра, которого вознамерился привести на пол-ставки в уездный город К. Детей в городе было немного (но они были!), никакой базы под свою просьбу я подвести не мог и в графе об обосновании бесхитростно написал «Я понимаю, что цифры не подтверждают необходимость в педиатре, но меня душат слёзы от одной мысли, что дети города К. до сего дня видели детского врача только в американских сериалах».

 

Что было дальше, рассказала мне кадровичка. Заседание затянулось, все устали, и тут очередь дошла до моей просьбы — а кадровичка, естественно, распечатала её, не прочитав заранее. Она зачитала её вслух и в кабинете воцарилась мёртвая тишина — видимо, всем дружно показалось, что они бредят, и им это послышалось. Потом все попадали на пол от смеха, а когда успокоились, главный врач округа, который, в принципе, почему-то меня недолюбливал (с чего бы?!), вытирая проступившие слёзы, сказал с тоской: «Вот как он это делает?».

Педиатра утвердили мгновенно.

 

 

... вручили мне вчера на работе табличку «Врач на посту». Ну, или «при исполнении» — почему-то каждый мой профессиональный термин на иврите притягивает к себе рой переводчиков-доброхотов, считающих своим долгом поправить меня согласно последним распоряжениям ВЦСПС. Но речь не о них, а об этой чудо-табличке, живо напомнившей мне осень 1992 года.

Получил я тогда после стажа лицензию, и погнали меня знающие люди в Хайфский филиал профсоюза врачей за наклейкой на автомобиль и такой вот табличкой. Древняя красивая легенда гласила, что с ней можно бросать машину в любом месте, хоть в зале заседаний Кнессета, а полицейский, который бы понёсся низводить и курощать наглеца, увидев табличку, возрыдал бы и упал на колени, омыв колёса слезами раскаяния.

Но как-то исторически сложилось, что в Кнессет мне ехать не пришлось, а в других местах парковки находились законные, так что табличка мне в 90-х пригодилась не более, чем дохлая кошка эстонцу, а потом она вообще куда-то запропастилась и пала в неравной борьбе с Вечностью. И вот её близняшка явилась в мою жизнь через 27 с половиной лет, чтобы я мог без очереди и без проверки проезжать через полицейские блокпосты (доброхоты, это я неправильно перевёл слово מחסום, бегите скорее сюда!).

Конечно, не всякая ностальгия одинаково полезна, и при других обстоятельствах я бы наверняка больше обрадовался этому привету из юности. Но... «Что-то я забыл. А! Ну… Ну, мы сделаем это, ребята!»

 

 

Про кошку рассказала сыну,рождённому в Эстонии, ржали вместе.

 

 

Едет эстонец на машине и видит на дороге лежит дохлая кошка.
Он выходит из машины, берёт кошку и говорит:
- Пригодитс-ся!
Через год едет по той же дороге, выходит из машины, кладёт кошку на то же место и говорит:
- Не прогодилас-сь!