Стягиваешь крайнюю плоть обложки, и вслед за порнографическими призывами узнать "что это за странный боливийский вирус" в аннотации-синопсисе-или чёрт его разберёт, что там они у себя в АСТ печатают на четвёртой странице книги, широко и ватно разворачивается такое уже ожидаемое от Сорокина сладкое чеховско-толстовское действо - уездный врач Гарин не может сыскать на станции перекладных. Он сердится на глупого смотрителя, которому всё равно, что в соседней деревне гибнут люди, курит и топает ногами. Но вот что удивительно: казалось бы, все мы давно уже знаем, что Сорокин только прикрывается сюжетом, пользуется языком ради языка, а не ради смысла, укрытого этим медовым невыносимым наслаждением, которое испытываешь от каждой его книги. Однако чем дальше в лес (хотя, здесь скорее, в поле), тем больше понимаешь, что в этот раз Владимир Георгиевич (тм), похоже, не шутит - и в самом деле волею судеб нас занесло в метель конца XIX века, хотя и странны эти фантастические выверты с "малыми" лошадями и нефантастическим телефоном на станции. Но к ним быстро привыкаешь и вновь погружаешься в густую, как манная каша, вязкую метель, с её мыслями и рассуждениями о нелёгкой участи врача, вознице-дураке и тёплым конским запахом. Сколько таких метелей пережила русская литература, русская жизнь? Легко ли, тяжко ли, но одолеет их птица-тройка. Быть может, для русского метель - как пустыня для араба. Она опасна, но в ней есть своя невыразимая другому человеку красота, даже философия.
Но не проходит и четверти пути, как становится уже невозможно мириться с фантастической сорокиновщиной - на пышной, необъятной груди мельничихи нитка живородящего жемчуга. Сорокин прокололся - действие происходит примерно в то же время, что и события "Дня опричника" или "Голубого сала" (хотя и явно в другой литературной вселенной). Всё, жди теперь беды! Будешь биться в непонятной природы оргазме, задыхаться от восторга. Но этого не происходит. Оргазм всё равно наступит, мягкий и нежный, накроет снежным покрывалом, успокаивающий, а не разрывающий. И хорошо, и славно.
Помимо совершенно классических приёмов снов (которых в книге великое множество), собственно метели, словно описывающей Россию и русского, пары "барин - слуга" (который не слуга вовсе, а хочется ему служить барину), каких-то других вещей, Сорокин вводит классический уже для себя приём буквального понимания языка, и у него появляются малые и большие люди, в самом прямом смысле. Сюда же заодно прибавляются малые и большие лошади. Чудовищность расслоения русского народа показана так буквально, что становится едва не страшно, хотя именно здесь малые и большие не означает ничего, кроме размеров. И малый может быть начальником мельницы, а большой - только лесорубом. И здесь можно было бы даже увидеть намёк на то, что хотя все люди так разительно отличаются, они всё же равны, одинаковы. Но мне не хочется видеть таких намёков, возможно, это приступ ницшеанства.
Столь лелеямого и обдумываемого долга своего доктор не исполнит. Человеческое, слишком человеческое, как это часто бывает, оставит деревенских жителей на съедение страшной заморской хвори, а доктора - в китайском плену. Но речь здесь идёт не об одной только деревне - "народ", в России так остро понимающий своё единство, по воле властей, не выделивших доктору транспорт, не построивших дорог и бог весть ещё почему, остаётся обречённым на смерть, и доктор понимает это ещё в мельницком доме, хотя и не хочет признаваться себе в этом до конца, как не хочет признаваться в том, что это и его вина в многом тоже. Интеллигенты, они в таком не любят признаваться.
В общем, книга к прочтению обязательная, и не только почитателям творчества автора, но даже и тем, кому он не нравится своей мерзостью, разверзающейся прямой кишкой в руках и на глазах визжащего от восторга зрителя. Здесь нет этой мерзости. Есть адаптированный, но от того не теряющий - Лев Николаич, Бунин и Чехов, немного даже Гоголь и Пушкин (именно так, такой массой, суммой своей). Сорокин не подминает их под себя, и сам не стелется под ними. Он, страшно сказать, ставит себя в один с ними ряд. Хотя, мы-то его туда давно уже поставили.
Автор barrettian
Восторги автора рецензии - разделяю. Но русский народ в образе доброго и прекрасного Кузьмы - неубедителен.
