Последний лебедь в стынущем пруду, Раскинув крылья, голову наклонит, Последний отблеск мимолетно тронет Деревья в зачарованном саду, И все уснет… Медлителен и хмур, На мрамор ляжет тканью синеватой Глубокий снег. У величавых статуй Стрелу опустит раненый амур. И зазвучит тогда, невесела, Неповторимой песней лебединой, Отходная пленительной, единой И странной жизни Царского Села.

Музыка: Е.Карева и Виктория Королева - Лебедь Сен-Санс

Стихи: Анатолий Штейгер 

Стихи: МАРИЯ ВИЗИ

Музыка:В.Бондарчук - Вьюга

“Родилась в Нью-Йорке, училась в Петрограде, Харбине, Пекине. Высшее образование получила в Америке. Живу с семьей в Сан-Франциско. Служила в Калифорнийском университете; теперь занимаюсь переводами, научными и литературными. Пишу стихи по-русски и по-английски и перевожу с одного языка на другой.”

Моим любимым кошатникам!

Наконец-то, кошка, мы с тобой вдвоём. Погрустим немножко, песенки споём… Будет синий вечер лезть в окно тайком. Я укрою плечи маминым платком. Я тебя поглажу и пощекочу, Ты же мне расскажешь всё, что я хочу: И про ту сторожку в тишине лесной, И про то, что, кошка, мы сбежим весной. Мы с тобой такие, мы с тобой – одни, А они – другие, не поймут они. Не поймут и скажут: – Ишь ты, как горда! Улыбнуться даже стоит ей труда. То даётся в руки, то лишь хвост трубой!.. – Кошка, ведь от скуки любят нас с тобой! – Лишь за то, что гладки, гибки да хитры, За красу повадки, за азарт игры… За уют, за сказки, за холодность глаз, За скупые ласки – когти про запас… А когда поверим – нас не захотят, Выбросят за двери, как твоих котят. Ничего, мы сами. Мы одни – и пусть! Пусть томится с нами ласковая грусть! Пусть ничем на свете нас не смогут взять, Втолковать все эти «можно» и «нельзя». Пусть в холодной злобе, когти затая, Мы – игрушки обе. Обе – ты и я! Мучай нас не мучай – мы всегда верны Древней и дремучей радости весны. И, как только ветер шевельнёт листом, Так махнёшь вот этим шёлковым хвостом. Я ж, глаза сощуря, – следом за тобой: И в грозу, и в бурю, и с судьбою в бой! Ларисса Андерсен

Художник Гаврин Юрий.

Таинственная судьба у Ларрисы Андерсен. Длинная жизнь. В 2006 году в России вышел наиболее полный сборник её стихов, воспоминаний и писем «Одна на мосту» "Последний лепесток с восточной ветви русской эмиграции отлетел. 29 марта 2012 года во Франции тихо скончалась лучшая поэтесса «русского Китая» Ларисса Николаевна АНДЕРСЕН. Случилось это на 98 году ее удивительной и такой долгой жизни."

О, мир двоящийся, мир отражений
В лазури озера пылающий закат,
Час невозвратности и вечных возвращений,
Вечерней памяти благословенный яд.

Две глуби сонные. Какой – поверим?
Где загорелся луч непризрачной звезды?
Зарю небесную озерный манит терем,
Подводные леса – как райские сады.

И ближе ночь. Гореть заря устанет,
Растают в сумраке прибрежные холмы,
И дымный Серафим с мечом на страже станет
Непостижимости, молчания и тьмы.

Сергей Маковский*

Аркадий Александрович Рылов ( 1870-1939

* Маковский Сергей Константинович [15(27).8.1877, Петербург — 13.5.1962, Париж] — поэт, художественный критик, искусствовед, издатель, мемуарист.

Сын известного живописца К.Е.Маковского. 

В глупом пасьянсе равнодушныя карты Случайно столкнулись, чтоб смерть предречь: Вы так задумали, загадали в марте Скинуть тяжесть земную с усталых плеч... Вы бросили карты, сжав холодные пальцы, Улыбнулись грустно предстоящей весне... И, конечно, не вспомнили о хмуром скитальце, Вы, верно, забыли, что так дороги мне... Но вы не уйдете так скоро навеки, Хотя и вышли все четыре туза ... У вас холодные льдинки — веки, Но теплы любимые мной глаза... А.Перфильев (Ли)

Harry Wilson Watrous

ДОН АМИНАДО

Жил. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили,
Мимо главного прошли. 

 

 

Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы…
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы…
Пусть, как в лучших сочиненьях,
С плачем, с хохотом, с раскатом
Завывает все, что надо,
Что положено по штатам!
Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи и буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе!..

Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
И чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов…

А сама в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелетевшими листами,
Выбирай мне из «Айвенго»
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы…

Потому что человеку
Надо, в сущности ведь, мало…
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота
И играли на роялях,
И читали Вальтер-Скотта,
И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово.

 

Был месяц май, и птицы пели,
И за ночь выпала роса...
И так пронзительно синели,
Сияли счастьем небеса,

И столько нежности нездешней
Тогда на землю пролилось,
Наполнив соком, влагой вешней,
И пропитав ее насквозь,

Что от избытка, от цветенья,
От изобилья, от щедрот,
Казалось, мир в изнеможенье
С ума от счастия сойдет!..

Был месяц май, и блеск, и в блеске
Зеленый сад и белый дом,
И взлет кисейной занавески
Над русским створчатым окном.

А перед домом, на площадке,
Веселый смех, качелей скрип.
И одуряющий и сладкий,
Неповторимый запах лип.

Летит в траву твой бант пунцовый,
А под ногой скользит доска,
Ах, как легко, скажи лишь слово,
Взмахнуть и взвиться в облака!..

И там, где медленно и пышно
Закатный день расплавил медь,
Поцеловать тебя неслышно,
И если надо, умереть...

Был месяц май, и небо в звездах,
И мгла, и свет, и явь, и сон.
И голубой, прозрачный воздух
Был тоже счатъем напоен.

Молчанье. Шорох. Гладь речная.
И след тянулся от весла.
И жизнь была, как вечер мая,
И жизнь и молодость была...

И все прошло, и мы у цели.
И снова солнце в синеве,
И вновь весна, скрипят качели,
И чей-то бант лежит в траве. (1929)

ГОРОДА И ГОДЫ

 

Старый Лондон пахнет ромом,
Жестью, дымом и туманом.
Но и этот запах может
Стать единственно желанным.
Ослепительный Неаполь,
Весь пронизанный закатом,
Пахнет мулями и слизью,
Тухлой рыбой и канатом.
Город Гамбург пахнет снедью,
Лесом, бочками и жиром,
И гнетущим, вездесущим,
Знаменитым добрым сыром.
А Севилья пахнет кожей,
Кипарисом и вервеной,
И прекрасной чайной розой,
Несравнимой, несравненной.
Вечных запахов Парижа
Только два. Они всё те же:
Запах жареных каштанов
И фиалок запах свежий.
Есть чем вспомнить в поздний вечер,
Когда мало жить осталось,
То, чем в жизни этой бренной
Сердце жадно надышалось!..
Но один есть в мире запах
И одна есть в мире нега:
Это русский зимний полдень,
Это русский запах снега.
Лишь его не может вспомнить
Сердце, помнящее много.
И уже толпятся тени
У последнего порога.
                     {1927}

Бабье лето

 

Нет даже слова такого
В толстых чужих словарях.
Август. Ущерб. Увяданье.
Милый, единственный прах.
Русское лето в России.
Запахи пыльной травы.
Небо какой-то старинной,
Темной, густой синевы.
Утро. Пастушья жалейка.
Поздний и горький волчец.
Эх, если б узкоколейка
Шла из Парижа в Елец...
(1926)

 

 
 

Легендарный еврей Аминадав Шполянский (1888 - 1957) более известен как Дон Аминадо. Его изумительные стихи и афоризмы знала вся русская эмиграция от Нью-Йорка до Харбина. Поэт эмигрировал в начале 1920 года через Константинополь в Париж, где и прожил до Второй мировой войны. Во время войны он перебраться на юг Франции, а потом поселился под Парижем в Йере. В эмигрантской литературе творчеству Дон-Аминадо принадлежит заметное место. Его стихи и проза написаны в импрессионистической манере, мастерство основывается на аллюзиях и иронии. Дон Аминадо еще в далеком 1920 году предсказал Беловежскую пущу и распад Совдепии - пророк в своем Отечестве! Он ставил знак равенства между Гитлером и Сталиным, писал эпиграммы на кремлевских вождей. Его юмор порождал изречения и афоризмы, которые повторялись пьяными в кабаках и ораторами с трибун благородных собраний.

Об этом мире слишком много лгут, Об этой жизни ходит много басен, Но все же этот мир – прекрасен, И этой жизнью все-таки живут… Пройдут года и, заглушая вздох, Раздастся вдруг невольное признанье: – О, этот бедный мир совсем не плох! О, эта жизнь – совсем не наказанье! *** У нас не спросят: вы грешили? Нас спросят лишь: любили ль вы? Не поднимая головы, Мы скажем горько: — Да, увы, Любили… как ещё любили!.. *** Мы знаем – любовь бывает, Мы знаем – счастье есть, Но только сердце не знает, Как сердцу подать весть. В какой-то стране далекой, Иль рядом с нами тут, Знаменья, голоса, срока Также люди ждут… Но только годами мимо Идем, не видя их. И сыпятся сроки незримо Песком из рук Твоих. Рафал Ольбиньский *** Бывает чудо, но бывает раз. И тот из нас, кому оно дается, Потом ночами не смыкает глаз, Не говорит и больше не смеется. Он ест и пьет – но как безвкусен хлеб... Вино совсем не утоляет жажды. Он глух и слеп. Но не настолько слеп, Чтоб ожидать, что чудо будет дважды. Эти стихи Анатолия Сергеевича Штейгера (1907-1944) Анатолий Штейгер происходил из старинного швейцарского рода; его отец, барон Сергей Штейгер, одно время был адъютантом одесского генерал-губернатора, затем депутатом Государственной Думы. Благословенное детство будущего поэта в украинском имении Николаевка и в Петербурге закончилось бегством из Одессы в 1920 году, когда семья Штейгеров чудом прорвалась на английский корабль, оставив на берегу почти все, что было взято с собой. Тоненькие книжечки - сборники стихов "Этот день" "Эта жизнь", "Неблагодарность" - были одобрительно встречены критикой, признаны русским литературным Парижем. Это о нем, поэте бароне Анатолии Штейгере, Марина Цветаева написала: "Наконец-то встретила надобного мне". Он - адресат стихотворного цикла Цветаевой "Стихи сироте". Тяжелая форма туберкулеза, которой Штейгер был болен с детства, вынуждала большую часть времени проводить в горных санаториях. Но болезнь не помешала "эстету" Штейгеру стать автором едких антифашистских листовок. Немецкие власти в пограничных со Швейцарией областях даже назначили награду за его голову. Уже смертельно больной, Анатолий Сергеевич продолжал работать над новым сборником стихов. Но закончить книгу ему так и не удалось. Посмертный поэтический сборник "Дважды два четыре" был издан в 1950 году.

Стихи Анатолия Штейгера

Возвращается ветер на круги своя, Вот такими давно ли мы были и сами, Возвращается молодость, пусть не твоя, С тем же счастием, с теми же, вспомни, слезами. И что было у многих годам к сорока, И для нас понемногу, ты видишь, настало: Сил, еще не последних, довольно пока, Но бывает, что их и сейчас уже мало. И не то чтобы жизнь обманула совсем, Даже грубость ее беспредельно правдива, Но приходят сюда и блуждают - зачем? - И уходят, и все это без перерыва. *** Не времени, а совести стенанья. Всё остальное только дым, И нет для нас ужаснее страданья, Чем нами причиненное другим. *** Мне хочется с тобою увядать, Нет силы все сначала начинать, Слабее ревностность души по дому, Сильнее жалость ко всему земному. Нет ничего печальней рук твоих, Когда ты голову кладешь на них И думаешь с открытыми глазами. Оцуп Николай Авдеевич Daniel F. Gerhartz

Николай Оцуп (1894, Царское Село – 1958, Париж)

«Человек, случайно не убитый…» Поэт-эгоцентрик так мог написать только о себе. Если бы всё, что хотел сказать Николай Оцуп, ограничивалось одной этой строкой, вряд ли бы я процитировал ее. Строка явно бьет на жалость, создает жертвенный ореол вокруг автора. Но уже следующая строка укрупняет сказанное до всечеловечности:

…Человек, случайно не убитый,
То есть каждый современник наш…

И это точнейшее определение для человека XX века.

У меня даже дух перехватило, настолько просто и страшно это было выговорено между 39-м и 45-м, в промежутке истории, похожем на черный адский провал, набитый трупами, а вот почти никем не услышано.

Подумать обо всех, думая о себе, не каждому дано. Но и услышать дано не каждому. Как странно, что, казалось бы, такая простая мысль о случайной неубитости не только тебя самого, но и каждого из человечества раньше никому не приходила в голову, а если и приходила, то не достучалась до нас. Наверно, чувствительность нашего слуха саморегулируема страхом задуматься над тем, что, может быть, непоправимо – во всяком случае, нами. Но тогда кем же? Всё возлагать на потомков? А что если они эти проблемы будут перевозлагать на своих потомков, и так до бесконечности?

Всегда очень нравился этот романс в исполнении Валерия Агафонова, но не подозревала, что его написал Юрий Визбор!

Быстро-быстро, донельзя, Дни пройдут, как часы, Дни пройдут, как часы, Лягут синие рельсы от Москвы до Шаньси, От Москвы до Шаньси, И мелькнет над перроном белокрылый платок, Поезд вихрем зеленым улетит на восток, Унесет на восток. Будут рельсы двоиться, убегая вперед, Убегая вперед, До китайской границы от покровских ворот, От московских ворот. Запоет, затоскует колесо колесу Образ твой с поцелуем я с собой унесу, Я с собой унесу. Застучат переклички паровозных встреч, Паровозных встреч. Прозвучит с непривычки иностранная речь, Очень странная речь, И в купе у окошка передумаю вновь: За кордоном Россия, за кордоном любовь, За кордоном любовь.     Левитан Исаак Ильич Поезд в пути Стихи Вера Инбер Поет Валерий Агафонов

Еще романсы в испонении Валерия   Агафонова 

В 1910 во Владивостоке родилась Мария Ивановна Савицкая (сценический псевдоним Маруся Сава),
известная в 1930—1960-е годы в США певица (контральто), исполнительница русских народных песен и цыганских романсов. Родилась она в обеспеченной семье

С детства у Маруси был прекрасный голос.Маруся пела в хоре Успенского собора Владивостока
Из-за строгого воспитания в семье в 15 лет Маруся сбежала из дому и устроилась работать медицинской сестрой.
Вскоре она познакомилась с Петром Валентиновичем Шеболдаевым, самым известным в городе врачом-гинекологом. Он взял её к себе на работу, а потом предложил стать его женой. Мужу Маруси был 61 год.
Промучившись несколько лет в уже почти разоренном большевистским правлением Владивостоке, в 1928 Петр Валентинович вместе с Марусей смогли покинуть город и эмигрировали в Шанхай. Из Шанхая супруги должны были перебраться в Париж, куда Петр Валентинович был приглашен читать лекции в Парижской медицинской академии, но он внезапно заболел и умер.
Молодая вдова осталась одна на чужбине без средств к существованию. Маруся Сава прожила в Шанхае нелегкие девять месяцев, где ходила на курсы изучения английской машинописи и пыталась заработать на жизнь музыкой и пением.
Ей удалось попасть в хор Агреневой-Славянской, набиравшей певиц для поездки в Америку (Маргарита Дмитриевна Агренева-Славянская в Китае была известна как музыкант и хормейстер. Знаменитый хор был основан почти за семьдесят лет до описываемых событий её отцом, певцом Дмитрием Александровичем Агреневым, собирателем и популяризатором русских и славянских песен, ставшим всемирно известным под именем Агренев-Славянский).
В декабре 1928 Маруся вместе с хором прибыла в Сан-Франциско......

С чикагского ночного клуба «Петрушка» в 1930 началась многолетняя, неизменно успешная карьера Маруси Савы.
Осенью 1934 Маруся Сава перебралась в Вашингтон. Её пригласили выступать в знаменитом вашингтонском ресторане «Тройка»

Успех неизменно сопутствовал певице, талантливой, да вдобавок писаной красавице: чистый, как бы хрустальный голос её сочетался с длинными, почти до колен каштановыми косами, темно-синими, цвета сапфира, глазами, красивыми, алебастровой кожи, оголенными плечами. Когда певица, исполняя цыганские пляски, ударяла в тамбурин, зал неистовствовал от восторга
Ее слушали Чарли Чаплин , Марлен Дитрих, Ингрид Бергман.
Выпускались большими тиражами альбомы ее пластинок. Умерла певица в 2004г

В 2007 в Москве в изд-ве Русский путь вышла о ней книга----Близнюк М. И. Прекрасная Маруся Сава…: Русская эмиграция на концертных площадках и в ресторанах Америки. 
 

источник

Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии».

Всякому в мире свое дано.
Всякому в мире – свой удел:
Камень зарылся в морское дно,
Сизый орел высоко взлетел.

Я не орел, и не камень я,
Течет и проходит жизнь моя,
Пустой ручей, а мой дух ничей,
И брошен он Б-гом в царство лучей.

* * *

У американского режиссера Стэнли Крамера есть великий фильм «Корабль дураков» по роману Кэтрин Энн Портер. В Германии только что пришел к власти Гитлер, но немецкие евреи, находившиеся в Америке по делам или в туристической поездке, безбоязненно возвращаются домой на роскошном океанском лайнере, не веря ни газетным статьям, ни слухам о том, что им могут грозить неприятности, убаюкивая себя самоуспокоительным: «Всё образуется».

Так уговаривали себя многие евреи, которые с узелками шли бесконечной вереницей к Бабьему Яру в сентябре 41-го. Так не хотела поверить, что в оккупированной Франции ей грозит гибель, эмигрантская пара – поэтесса Раиса Блох, на десять лет старше мужа, и он сам, Михаил Горлин, ниже ее на голову, со светлыми вьющимися волосами, похожий на полненькую, не приспособленную к жизни девочку, основатель берлинского «Кружка поэтов». В Берлине они и познакомились, оттуда бежали в 1933 году в Париж, показавшийся им спасением. Но фашистская Германия пришла за ними и туда. А они успели влюбиться в Париж и не могли представить, что этот город может их предать.

В конце века Римский Папа, их собрат по любви к поэзии – Иоанн Павел II, не зря попросил прощения не только за жестокости крестоносцев и инквизиторов, но и за предательство многих евреев французскими католиками.

Это только синий ладан,
Это только сон во сне,
Звезды над пустынным садом,
Розы на твоем окне.

Это то, что в мире этом
Называется весной,
Тишиной, прохладным светом
Над прохладной глубиной.

Взмахи черных весел шире,
Чище сумрак голубой...
Это то, что в этом мире
Называется судьбой.

Борис Кустодиев. Прогулка на Волге. 1909 год

 Есть блаженное слово -- провинция, есть чудесное слово -- уезд.
Столицами восторгаются, восхищаются, гордятся.
Умиляет душу только провинция.
Небольшой городок, забытый на географической карте, где-то в  на берегу Волги, преисполняет сердце волнующей нежностью, сладкой болью.
-- Потерянный, невозвращенный рай!
Накрахмаленные абоненты симфонических концертов, воображающие, что они любят и понимают музыку, церемонно аплодируют прославленным дирижёрам, великим мира сего.
Но в Царствие небесное будут допущены только те, кто не стыдился невольно набежавших слез, когда под окном играла шарманка, в лиловом бреду изнемогала сирень, а любимейший автор -- его читали запоем -- был не Жан-Поль Сартр, а Всеволод Гаршин.

Дон-Аминадо

Дон Аминадо -- псевдоним Аминада Петровича Шполянского, начавшего свой литературный путь с газетной работы, затем печатавшегося в "Сатириконе" и выпустившего до эмиграции две книги стихов. Он уехал из России 20 января 1920 г. Расцвет его литературного творчества приходится на двадцатые--тридцатые годы. В 1921 г. вышла его первая эмигрантская книга "Дым без отечества" -- сборник сатирических стихотворений; в 1927 г. -- книга "Наша маленькая жизнь", рассказы на злободневную тему трудного эмигрантского быта. Лучшая поэтическая книга -- "Накинув плащ" (1928), с очень точным подзаголовком: "Сборник лирической сатиры". Последняя русская предвоенная книга (у Аминадо выходили книги и на французском языке) -- "Нескучный сад". Лучшее, что он написал в послевоенное время, -- мемуары "Поезд на третьем пути", в которых последние главы посвящены литературной жизни эмиграции.
"Десятилетия прошли -- и, не в пример другим юмористам эмиграции, Аминадо никак не устарел", -- писала в своих воспоминаниях Зинаида Шаховская. В подтверждение мемуаристы обычно приводят какие-нибудь остроумные иронические строки. Но стихи Дон Аминадо, которые он сам включил в свои поэтические сборники, -- подлинная лирика, хотя бы и вперемешку с горькой или легкой шуткой. Аминадо-лирику, безусловно, суждена более долгая жизнь, чем Аминадо-юмористу. "Вы своим даром роскошничаете ", -- писала ему Цветаева. И еще: "У Вас проста поэтическая сущность, которой Вы пренебрегли". В довоенные два десятилетия его известность не уступала, а может, и превосходила известность Н. Тэффи. Оба в своей жизни писали стихи, юмористические рассказы, воспоминания. Но Тэффи, ценившая свои стихи, останется в русской прозе, Аминадо -- в поэзии. Бунин имел в виду именно Аминадо-поэта, когда писал о нем как об одном "из самых выдающихся русских юмористов, строки которого дают художественное наслаждение".продолжение... 

 ЭРТЕ (наст. фамилия и имя Тыртов Роман Петрович) (1892-1990), русский художник, представитель модерна, корифей графического дизайна и знаменитый модельер.

Родился в Петербурге 23 ноября (4 декабря) в семье морского офицера. Отказавшись от традиционной для семьи военной карьеры, обосновался в 1912 в Париже, став корреспондентом петербургского журнала "Дамские моды". Систематического художественного образования не получил; недолго посещал академию Р. Жюльена. Составил псевдоним "Эрте" из первых букв имени и фамилии. В 1913-1914 начал работать как модельер (у известного кутюрье П. Пуаре) и художник сцены (исполнил, в частности, эскизы костюмов для спектакля Маты Хари Минарет в театре "Ренессанс"). Заключил контракт с американским журналом "Harper` s базар "(1915), нарисовав для него в последующие 22 года более ста обложек. Работал также для журналов "Vogue", "Cosmopolitan", "Женщины` s Home Journal "," Этюд "и других иллюстрированных изданий США, Англии и Франции. Жил в Париже и Монте-Карло. 

Сергей Арсеньевич Виноградов (1869—1938). Живописец, рисовальщик, автор статей о московских деятелях культуры и искусства, С. А. Виноградов продолжал в своем творчестве традиции русской школы бытового и пейзажного жанров. Вынужденный в 1924 г. покинуть родину, художник поселился в Риге и во многих произведениях воспел природу восточной территории Латвии — Латгалии, ставшей для него неисчерпаемым источником творческого вдохновения. В своей рижской художественной студии С. А. Виноградов воспитал более сорока талантливых учеников. Картины мастера хранятся во многих музеях, как в России, так и за ее пределами.

Алупка. 1917. Холст, масло. Нижегородский художественный музей, Нижний Новгород

   "Он на несколько десятилетий был забыт, в советской истории искусства упоминали его мало, от случая к случаю, поскольку последние 15 лет жизни провел в Латвии, то есть практически за границей. Поехал в 1923 году сопровождать выставку россиян в США - и не вернулся в советскую Россию. По-настоящему известным Виноградов стал недавно, после публикаций статей о нем на родине после перестройки, с успешным появлением работ на зарубежных аукционах.
 

 Надежда Винокур

Пускай из моды вытеснен альбом -

Он для меня как дедушка любимый:

Прелестная есть старомодность в нем

И дух любезности - неповторимый?

 А.И.Куприн

Сегодня фамилия Цетлиных многим уже известна. И тем не менее напомним вкратце историю этой замечательной семьи.

В начале 1900-х годов дочь крупного московского ювелира Мария Тумаркина уехала учиться в Швейцарию, где получила диплом доктора философии. Там же она познакомилась с революционным кружком молодых эсеров, стала активным его участником и по возвращении в Россию была арестована. В то же время в Петропавловской крепости находился один из лидеров социал-демократического движения Н.Д.Авксентьев, и там состоялось бракосочетание Марии Тумаркиной и Авксентьева. Ее вскоре выпустили, а Авксентьев бежал из тюрьмы. Молодая пара уехала за границу, и в 1907 году у них родилась дочь Александра. Брак этот был совершен не столько по любви, сколько по общности идейных и политических интересов, и уже в 1909 году супруги расстались, сохранив самые дружеские и добрые отношения. А годом позже Мария Самойловна вышла замуж за другого участника швейцарского кружка, М.О.Цетлина. Михаил Осипович, родившийся в благополучной состоятельной семье, бывшей совладелицей чайной фирмы Высоцкого, как и многие молодые люди того времени, с энтузиазмом бросился в революцию, однако наказания избежал, уехал в Швейцарию, где и познакомился со своей будущей женой. В 1917 году, после февральской революции, Цетлины вернулись в Россию, поселились в центре старой Москвы, в Трубниковском переулке, и стали собирать у себя друзей - людей из литературно-художественного мира, устраивать вечера чтений, дискуссий, затягивавшихся иногда до утра. С этих времен и принято отсчитывать историю гостеприимного салона Цетлиных, которому суждено было сыграть важную роль в судьбах русской эмиграции.

Вот что вспоминает И.Эренбург в своей книге "Люди, годы, жизнь": "В зиму 1917-1918 года в Москве Цетлины собирали у себя поэтов, кормили, поили, время было трудное, и приходили все - от Вячеслава Иванова до Маяковского. Эренбург упоминает также среди гостей Бальмонта, Хлебникова, Цветаеву, Мандельштама. В мемуарах младшей дочери Цетлиных, Ангелины Цетлиной-Доминик, говорится (со слов родителей) об этом периоде как о "самом насыщенном и захватывающем".

перфильев александр михайлович (ли)

1895-1973

Поэт, псевд. Александр Ли, Шерри-Бренди.

Родился в Чите в 1895 году в генеральской семье. Отец перфильева командовал казаками. В 9 лет совершил увлекательное тяжелое этнографическое путешествие под руководством Н. Козлова в Китайскую провинцию.

После революции 1917 жил в Латвии;

После 1945 в Германии.

Стихи (сборники "Снежная месса", 1925; "Листопад", 1929; "Ветер с Севера", 1937; итоговая книга "Стихи", опубликована в 1976 бывшей женой поэта И. Е. САБУРОВОЙ), фельетоны, рассказы (сборник "Человек без воспоминаний", 1946).

Перфильеву принадлежат тексты некоторых известных песен и романсов 30-х гг., в т. ч. "О эти черные глаза..." (музыка О. Д. Строка). 
 

"Александр Михайлович Перфильев, и был он уже весьма пожилой, молчаливый, застенчивый, работавший в отделе новостей. В годы гражданской войны Александр Перфильев служил в Белой армии и был казачьим есаулом, что в моем представлении плохо вязалось с его внешностью - он был щуплый, невысокого роста в очках. После войны оказался в Германии. Какое-то время был мужем писательницы Ирины Сабуровой, тоже, кстати, работавшей на радио, и был он поэт. Однажды на салфетке, в которую был обернут съеденный вместе бутерброд, Александр Михайлович написал моей жене благодарственный экспромт. А в ответ на вопрос, как ему удается так быстро импровизировать, Перфильев ответил, что говорить в рифму ему гораздо легче, чем прозой. "А стихи ваши вы когда-нибудь печатали?" - поинтересовался я. "Да, было, - как-то нехотя ответил Перфильев. - Была даже песенка". "Какая песенка?" И тут Александр Михайлович начал тихонько напевать: "Был день осенний, и листья грустно опадали, в последних астрах печаль хрустальная жила. Грусти тогда с тобою мы не знали, ведь мы любили и для нас весна цвела. Ах эти черные глаза..." ну и так далее", - сказал автор слов песни." май 1964г. Семен Мирский.

Лицо незаурядное, известен как поэт незаурядных шлягеров.

С 1926 года работает журналстом.

В1973 году умер в Мюнхене.

Был день осенний, и листья гpустно опадали
В последних астpах печаль хpустальная жила
Гpусти тогда мы с тобою не знали ведь
Мы любили и для нас весна цвела.
Ах, эти чеpные глаза меня пленили,
Их позабыть не в силах я,
Они гоpят пеpедо мной.
Ах, эти чеpные глаза меня любили
Куда же скpылись вы тепеpь,
Кто близок вам дpугой.
Ах, эти чеpные глаза меня погубят,
Их позабыть нигде нельзя
Они гоpят пеpедо мной.
Ах, эти чеpные глаза, кто вас полюбит,
Тот потеpяет навсегда
И сеpдце и покой.
Ах, эти чеpные глаза, меня пленили
Их позабыть не в силах я,
Они гоpят пеpедо мной.
Ах, эти чеpные глаза меня любили
Куда же скpылись вы тепеpь,
Кто близок вам дpугой.
Ах, эти чеpные глаза меня погубят,
Их позабыть нигде нельзя
Они гоpят пеpедо мной.
Ах, эти чеpные глаза, кто вас полюбит,
Тот потеpяет навсегда
И сеpдце и покой.

--------------------------------------------------------------------------------

Зимний ветер так колюч и хлесток,
Жжет лицо, царапает его.
Вот и он, — знакомый перекресток,
Но на нем не видно никого.

Треплет ветер, точно очумелый,
Белоснежный Божий пуховик.
Буду ждать тебя я вечер целый,
Пряча щеки в мятый воротник.

Гулко бьет цветной стеклярус града
В ободок фонарнаго стекла.
Может быть, мне ждать тебя не надо?
Может быть, не выйдешь из тепла?

Может быть, с скучающей зевотой
Просто ляжешь с книжкою в постель
И забудешь, что томится кто-то
На углу, в собачую мятель?

Тихо скажешь, что в такую стужу
И собак не выгонит никто;
И прижмешься, ласковая, к мужу;
Он тебя укутает пальто.

И заснешь, забывши про бродягу,
Не услыша мой безмолвный крик.
Я вздохну и тихо, тихо лягу
Под фонарь, на Божий пуховик

Стихи: Александр Ли

Художник: Ирина Бируля

 источник  

 Виталий АМУРСКИЙ

Владимир Корвин-Пиотровский