Bo4kaMeda

Русская эмигрантская живопись чуть менее изучена по сравнению с советской, но при этом чуть более разнообразна (хотя говорить, что она достойнее русской живописи советского периода, я бы не стал). Уму непостижимо, сколько же талантливых художников предпочли заграницу государству рабочих и крестьян. Например, чуть ли не весь «Мир искусства» в полном составе выехал на чужбину в 1917–1930 годы. В это время фотография ещё не стала массово доступной, и потому, помимо мемуаров, живопись — это ещё одна оставшаяся «форточка» для исследователя эпохи.

В серии материалов «Портретная галерея русской эмиграции» я хочу познакомить вас со своей подборкой из двадцати двух портретов русских эмигрантов от начала до конца XX века. Каждый портрет — это мини-история или биографической очерк о той или иной эмигрантской судьбе. Каждый портрет выполнен мастерами своего времени. На каждом портрете колоритная фигура со своим ярким характером и судьбой.



Автопортрет Марианны Верёвкиной (1910 год, Германия)
Ныне находится в Городской галереее в доме Ленбаха (художественном музее Мюнхена)


Это автопортрет одной (но отнюдь не единственной) из успешных русских художниц-эмигранток XX века — Марианны Владимировны Верёвкиной. У нас в первой половине века была целая плеяда прекрасных и успешных художниц-эмигранток: Зинаида Серебрякова, Наталья Гончарова, Мария Васильева, Александра Экстер, Маревна, Елизавета Кругликова…


Несмотря на признание и успех, судьба Верёвкиной, как можно заметить по её напряжённому и печальному взгляду на этом автопортрете, была не вполне счастливой.

Марианна была участником русско-немецкой арт-группировки «Der Blaue Reiter» («Синий всадник»), в которую входили Василий Кандинский, Давид Бурлюк, Пауль Клее, Август Маке, Франц Марк и другие. Она была самостоятельной художницей, а не приложением к её спутнику, другому известному художнику-эмигранту Алексею фон Явленскому (тоже участнику «Синего всадника»), с которым они эмигрировали в Баварию в далеких в 1890-х годах.



Явленский и Верёвкина. Художница Габриэла Мюнтер, 1909 год

Увы, семейная жизнь Явленского и Верёвкиной была далека от этой идиллии на фоне баварского пейзажа…


Явленский — успешнейший русский художник-эмигрант. Его картины стоят сотни, а то и миллионы фунтов, евро и долларов. Но вот как спутник он был тот еще фрукт… Судите сами — он, проживший с Верёвкиной около 30 лет (на момент написания автопортрета — 20 лет), тем не менее имел ребёнка не от Марианны, а от её служанки Елены Незнакомовой, которая всё это время жила вместе с ними — с сыном, Явленским и Верёвкиной.

Верёвкина учила Явленского-младшего живописи, да так, что тот стал художником. А в 1918 году Явленский, Незнакомова и их сын навсегда покидают Марианну и возвращаются в Германию из Швейцарии, где они прятались от Первой мировой войны. Конечно, на фоне российских потрясений это всего лишь человеческая драма, но кому пожелаешь пережить такую измену и потерю семьи на старости лет?..



Алексей Григорьевич фон Явленский, Елена Незнакомова, Андреас фон Явленский-Незнакомов. Германия, 1920-е годы


Марианна Верёвкина остаётся одна в Швейцарии, но, уже обосновавшись на Западе, войдя в контакт с местной творческой интеллигенцией, она до самой смерти продолжает творить из швейцарской Асконы, будучи окруженной местной богемой и эмигрантами. Она умирает в 1938 году, но её творчество продолжает жить своей жизнью и продаётся по сей день на западных аукционных площадках за десятки и сотни долларов.



Марианна Верёвкина в старости, 1930-е годы. А ведь прекрасно выглядела наша русская «upper class»-старушка? И даже более счастливой, чем на своём автопортрете.


✹ ✹ ✹ ✹ ✹



Маруся (1913 год, Франция, художница Елена Киселёва)


Этот портрет безымянной русской парижанки — ода одному из архетипов русского жителя западного зарубежья до революции 1917 года.

Этот тип тогдашнего русского парижанина до боли напоминает сегодняшних русских лондонцев, точнее их «парадную часть». Как сто лет назад жили в Париже политические эмигранты, ведущие бурную политическую антиправительственную деятельность а-ля Ленин или Борис Савинков, так и сейчас живут в Лондоне и чем-то похожим занимаются Михаил Ходорковский сотоварищи.

Как тогда во Франции при странных обстоятельствах кончали самоубийством одни из самых богатых людей России (Савва Мамонтов в Каннах), так и ныне мрут при не менее странных обстоятельствах их классово близкие современники (Борис Березовский и Николай Глушков, оба в Лондоне).

Как тогда некоторые крупные учёные имена (а-ля биолог Илья Мечников) предпочитали работать на чужбине из-за «излишней реакционности» российских властей, так и в нынешние времена крупные учёные люди по тем же причинам покидают Россию, как, например, бывший ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев, уехавший, как и Мечников, в Париж.



«В ресторане. Париж». Художница Елена Киселёва, 1911 год

Ещё одна общая черта, объединяющая русский дореволюционный Париж и современный Лондон — это непропорциональное количество состоятельных и образованных русских эмигрантов, живущих краше большинства окружающих их французов и англичан.


Как более ста лет назад, большую часть выезжающих навсегда из России составляли евреи и немцы (меннониты), так и большинство эмигрантов из СССР составляли представители этих двух народов.

Как и более ста лет назад, состоятельные родители отправляли своих детей на учёбу за границу (как, например, автора этой картины Елену Киселёву), так и в наши времена элита отправляет своих детей за границу.

«Маруся» в моей подборке русского эмигрантского портрета воплощает символ вышеописанного постоянства. Согласно справочной информации, Маруся — это сестра некого русского художника из Парижа. Может быть, она счастливый дореволюционный эмигрант, которой через несколько лет уже не придётся искать пристанище на чужбине, а потребуется лишь приютить спасшихся родственников. А может, Маруся — заезжая туристка из Питера, словно из романа русского писателя-эмигранта Александра Амфитеатрова «Закат старого века» (1910), которая приехала прикупить модных платьиц на Champs-Élysées и уже думает о том, как бы ей обойти российскую таможню по приезду домой, чтобы не платить пошлины!

Сама Елена Киселёва на момент 1913 года была в Париже туристом, но уже через 7 лет она опять окажется за границей и станет эмигранткой в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, где её муж получил работу в Белградском университете. Межвоенная жизнь прошла у Киселевой в достатке, но злой рок нагнал её. Опять мировая война, опять гражданская война, опять коммунисты, погромы, расстрелы…



Портрет сына. Художница Елена Киселёва, 1925 год

В 1944 году её сын Арсений после отбывания двух лет в немецком концлагере умирает. Написав тогда «Портрет сына на смертном одре», художница навсегда бросает живопись.


В конце 1960-х, 90-летняя Киселёва, не лишенная тоски и любви по родине, благодушно передаёт свои картины из Белграда в Воронежский художественный музей, где они находятся и поныне.



Портрет Павла Милюкова (1922 год, Франция, художник Савелий Сорин)

Революция и изгнание подсушили полноватого светоча русского либерализма, что ему стало даже к лицу.


Среди крупных политических русских фигур эпохи краха империи традиционное первенство по всеобщему презрению достается главе Временного правительства Александру Керенскому, но следом за ним сразу идёт его коллега — Павел Николаевич Милюков, лидер партии кадетов и глава МИДа во Временном правительстве.

На портрете знатного русско-еврейского живописца Савелия Сорина мы видим уже несколько иссушенного Милюкова-эмигранта. Ещё буквально вчера он — бонвиван мировой политики, златоуст русского парламента, который, казалось бы, реализовал свою мечту — провёл «бескровную» революцию, сверг 300-летнюю династию «тиранов» Романовых… А всего через пару лет оказался у разбитого корыта в Париже чуть ли не беженцем.



Милюков и Керенский, 1930-е годы

Встретились два одиночества и масона. Последний факт русские правые, да и не только правые, никогда не забывали.


Вот именно такого Павла Милюкова образца 1922 года пытались убить в Берлине русские монархисты, да не попали, убив отца будущего публициста Набокова. Как видим, политические неудачи, глубокое презрение к ним со стороны патриотических сил и политические убийства преследуют российских либералов уже как минимум сто лет.



Павел Милюков и Пётр Кропоткин — участники Государственного совещания. Москва, август 1917 года

Эти две звезды русской политики, находящиеся на пике своего величия, ещё не знают, что они — всего лишь пар от тектонических изменений, а не властители дум революционной Руси.


В 1918 году через Турцию Милюков бежит в Англию, а затем во Францию, где без особых успехов хлопотает перед уже бывшими союзниками за Белое движение. В 1921 году Милюков объявил в Париже о новой тактике, что большевиков можно свергнуть через союз с социалистами (!) и без интервенции и иностранного вмешательства, чем теряет последние крохи своего статуса в русском обществе.

Тот факт, что Милюков был политиком-неудачником, проигравшим всё и вся, тем не менее, не отменяет то, что он был весьма способным издателем, историком и публицистом, оставившим нам множество исторических трудов. Особо стоит отметить его детище — самую успешную русско-эмигрантскую газету Франции «Последние новости», издававшуюся в Париже с 1921-го до 1940-го года, где он трудился главным редактором.



На этом фото 1914 года — Владимир Набоков, которого случайно убили монархисты, целившись в Милюкова. Он был не последним человеком в русском либеральном движении и диаспоре. По совпадению, он, как и Милюков, тоже был причастен к эмигрантскому печатному делу, издавая в Берлине влиятельную кадетскую газету «Руль» (1920−1931).


В «Последних новостях» публиковались почти все русские звёзды того периода: Владимир Сирин-Набоков, Иван Солоневич, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Марк Алданов, Андрей Седых, Алексей Ремизов, Иван Бунин и многие-многие другие. Так что назвать Милюкова совсем уж неудачливым персонажем русской истории всё-таки будет неправильно.



Портрет Феликса Юсупова (1925 год, Франция, художник Зинаида Серебрякова)


Моложавый красавчик Феликс Юсупов — ещё один яркий участник великой русской драмы с печальной судьбой. На портрете ему 38 лет. Он пока всего 6 лет живёт в эмиграции, в Париже, который он предпочёл Лондону, где прожил несколько лет до революции 1917 года.

Юсупов 1925 года — это ещё энергичный и всё ещё беспечный богатый буратино. На оставшиеся в западных банках деньги он осел в поместье под Парижем. В 1924 году он открывает модный дом IRFE, который при всех отсутствиях таланта к бизнесу у Феликса смог просуществовать аж 7 лет и в который Юсупов старался пристроить как можно больше эмигрантов.



16-летний граф Сумароков-Эльстон, он же князь Юсупов, позирует Валентину Серову для своего знаменитого портрета. Санкт-Петербург, 1903 год


До революции весь мир должен быть у его ног, но таким страстным юношам, как Феликс, противопоказано заниматься не только бизнесом, но и политикой, тем более грязной политикой. Феликса до конца жизни коробило, что он был один из тех, кто нажал на спусковой крючок и по сути легитимизировал убийство как способ политической борьбы. Хотя, кто знает, может, убить Распутина Феликсу подсказали чуткие британские товарищи из числа разведчиков MI6.



Феликс Юсупов у дома на Пьер Герен в Париже. Фотограф Эжен Рубин, 1956 год


После революции прекрасный Феликс бежал в Париж. Ну а что такому болезненному красивому юноше делать в мясорубке? Он по совести пытался помогать русским эмигрантам: устроил дом-приют для них, пытался заниматься бизнесом. Но всё позже пошло крахом и только встроенная подушка безопасности — семейные богатства, которые накапливались веками — не позволяла ему опуститься на самое дно.



Портрет Веры Фокиной (1925 год, США, художник Николай Фешин)


Красавица Вера Фокина — это один из архетипов русской эмигрантки из мира балета. Ну, а балет — это, как и сто лет назад, сильный русский бренд и пример того, что можно достичь успеха на чужом (французском) поприще.

Средний русский балетный эмигрант был более успешным и счастливым, нежели, скажем, бывший белогвардеец. Ведь навыки балетмейстера или балерины одинаково могут быть применимы и в Москве, и в Париже, и в Нью-Йорке или Сиднее. Навыки же солдата, конечно, нужны тоже, но только в горячих точках или во французском иностранном легионе, да и воевать вечно мало кому хочется. Вот и приходилось белым ветеранам работать сторожами, официантами и таксистами…



Русская красавица Вера Фокина в роли Маты Хари на обложке «The Dance Magazine» за июль 1929 года, Нью-Йорк


А русской балетной звезде ведь можно не только самому танцевать или делать постановки. Можно и школу свою основать, как это сделали дягилевские выходцы, эмигрантская пара Фокиных — Веры и Михаила в Нью-Йорке в 1920-е годы. Балет — занятие элитное, а потому и денежное, и таких русских, как Фокины, было много.



Вера Фокина на обложке журнала «Art Group Quarterly», Нью-Йорк, 1925 год


Фокины одно время даже думали вернуться в СССР 1930-х, но благоразумно остались в Большом Яблоке, где оба и умерли. Типы балетных эмигрантов оставались актуальными до относительно недавнего времени. Последними примерами были Михаил Барышников и Рудольф Нуреев. Оба советские шестидесятники, оказавшиеся на Западе на третьем десятке своих лет. Оба неплохо устроились и достигли успеха, но сильно отличались по характеру. Один был русским (татарским) панком, другой же стал американским «middle class normie». Один — родитель нескольких дочерей, другой — любитель разгульных похождений и беспорядочных связей.

Те же типы были и в Русском зарубежье начала века, и если, скажем, Сержа Лифаря можно отнести к «богемным панкам», то Вера Фокина скорее американизированная «normie».



Георгий Чичерин на обложке журнала «Иллюстрированная Россия» (1927 год, Франция, Павел Матюнин, он же — Пэм)
«Иллюстрированная Россия», 1927 год, № 21


Красный граф Чичерин — исключение нашего списка. Запомнился он русской истории как народный комиссар иностранных дел в Советской России 1920-х. Но также имел Чичерин и опыт дореволюционной эмиграции. Наконец, в силу рабочих обязанностей гражданину Георгию Васильевичу приходилось часто выезжать из своего рабоче-крестьянского отечества, чем он давал повод эмигрантам поязвить на страницах эмигрантской прессы на тему барских привычек этого борца за интересы пролетариата.

На дипломатическом поприще Чичерин отметился подписанием Брестского мира с немцами, мирных договоров с Эстонией, Турцией, Ираном, Афганистаном. Представлял советскую делегацию на послевоенных Генуэзской (1922) и Лозаннской (1923) конференциях.



Портрет писателя Михаила Кузмина, любовника Чичерина в молодости. Художник Юрий Анненков, 1919 год

Чичерин был известен своим пристрастием к противоположному полу. В свободонравной юной Советской державе это не считалось уголовным преступлением, тем не менее его преемник на посту главы НКИДа Максим Литвинов любил поострить на этот счёт.


Чичерин — представитель древнего русского дворянского рода с одной стороны и не менее древнего немецкого остзейского рода Мейендорфов с другой стороны. Успел поработать по линии МИДа ещё до революции. В 1904 году он уехал в Германию, а годом позже вступил в РСДРП(б) в Берлине. Позже жил в Дрездене и Париже, где тёрся плечами с ведущими европейским социалистами.

В 1914 году он оказался в Лондоне, где тоже тусовался с местными социалистами и суфражистками. Участвовал на руководящих ролях в работе британского «Комитета помощи русским политкаторжанам и ссыльнопоселенцам», политического органа, который под началом Чичерина стал заниматься в период мировой войны систематической агитацией против российского правительства.

Чичерин находился на позициях «пораженчества» и своим пылом заслужил, что над ним посмеивались местные большевики (например, Иван Майский, будущий посол СССР в Лондоне), а местные царские дипломаты, как советник лондонского посольства Константин Набоков, называли его не иначе как «графоманом» и «типичным дегенеративным фанатиком».



Георгий Чичерин и Максим Литвинов — заклятые товарищи и коллеги. Оба имели опыт жизни в Соединённом Королевстве


Как известно, британцы довольно благосклонно относились к большевикам, живущим в Королевстве, но потерявший всякие приличия Чичерин умудрился попасть в британскую тюрьму летом 1917 года за чересчур уж упёртую антивоенную пропаганду. Всё-таки Англия была тоже воюющей стороной и союзником России! Однако после пары писем Троцкого в Лондон, к январю 1918 года, Георгия Васильевича освобождают. Заканчивается 14-летний период его эмигрантства, и он начинает свою службу на высших должностях в зарождающемся советском Народном комиссариате иностранных дел.

В 1930-м году граф Чичерин выходит на пенсию и умирает в 1936 году в спокойной старости. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Такой тип большевика навсегда уходит в прошлое. Больше салонных большевиков а-ля Леонид Красин или Леон Троцкий в России не будет, а новое подобное поколение пока вроде не выросло.

Автор: Климент Таралевич

vatnikstan.ru

.