Рассказ написан на основании рабочих записей. С человеком просматривали регрессию в прошлую жизнь. Задача - посмотреть прошлые предназначения.

Яшка сидел на камушке на берегу озера. Красиво было так, тихо. Любил он это время. Тот миг, когда еще и день не закончился и вечер не наступил. Даждьбог встал на краю небосвода и прежде чем шагнуть за край его встал и оглянулся. И замерло все вокруг, словно стараясь не испортить этот миг, чтобы все охватил он своим взором и запомнил именно таким.

Озеро застыло.…Ни что не рушило его полотно. Ни рыбка, ни бойкий плавунец не разбивали его зеркальную гладь.

Яшка смотрел на воду, а сам каждой клеточкой ощущал все во-круг. Озеро подошло к самым его ногам песчаной косой, но в метре слева и справа уходило плавной линией далеко вперед. Справа была черная скала, укрывающая тихую эту заводь от ветра, и, рваной линией выступив неприступной стеной, уходило далеко за спину в темный лес. Черный её монолит отражался в озере и уходил в высоту. Справа заводь прикрывали высокие хвойные деревья, густые и древние, они подходили к воде, словно темные великаны, решившие поглядеться в зеркальную гладь Живь-озера.

Святое это было место. Намоленное. В старые времена сами боги спускались в это место со своих высей и ступали на эту землю. Если б решил Яшка пойти вдоль каменной гряды через лесную глушь, то вы-шел бы он на полянку и увидел бы, что вырублено во всю высоту скалы лицо одного из богов. Нечеловеческая это была работа и поражала она своим искусством. Непонятно было, каким инструментом было это сделано, но вера в этом месте была нерушима именно из-за таких вырубленных ликов. Странное это было место. Сильное. Яшка чувст-вовал это и брал из него силу. Как нигде он был близок здесь со своими богами. Люди же дано ушли из этих мест. А такие, как Яшка молчали об этих землях. Потому как оберегали они эту святыню. Боялись нарушить ее силу. Ибо человеческая погань и так по всей земле шла семимильными шагами.

Святую тишину нарушил тихий всплеск и Яшка поднял глаза. По хрустальной глади озера в его сторону плыла лодка. А в ней дед Митяй. И словно этот всплеск нарушил тишину и надорвал ее… Зашумел лес, заквакали одна за другой лягушки, увеличивая громкость затрещали цикады, а сзади послышался шум и треск веток…Яшка оглянулся и краем глаза заметил темно зеленую тень в две сажени высотой, словно дерево ожило, сошло со своего места и устремилось вглубь. Яшка почуял интуитивно, что это дядька Листовик, помощник Лешего. Давно перестал боятся он всякой нежити и духов лесных. Объяснил ему все дед Митяй, объяснил что не боятся их надо, а слушать, почитать и любить… С той поры не может ничего испугать Яшку. В лесу он был все равно как дома… Не будешь же ты боятся кошку в своей избе. Улыбнулся Яшка про себя своей мысле…

А дед Митяй подплыл поближе. Уже и рассмотреть его можно. Маленький он, сухой, но сила чувствовалась в нем не людская. Пуши-стая его борода и волосы белой паутиной обрамляла темное его лицо все в морщинах. И только светло-голубые глаза, всегда лукавые и улыбчивые, ярким светом озаряли лицо. Дед Митяй так смотрел, что любой за версту чувствовал его любовь ко всему живому… Словно радовался он каждую минуту всему вокруг. Вот и сейчас на Яшку смотрели радостно и с теплотой его глаза. Яшка встал и мысленно по-тянулся к деду в приветствии. Разговаривали они редко. С полувзгляда понимали друг друга.

Дед Митяй для Яшки был родной душой. А вот родная семья давно забылась и затерлась у него в памяти… В трехлетнем возрасте дед Митяй забрал Яшку из родной семьи. Не нужен он был там. Не разговаривал, к мамке на руки не лез, сердце ее не грел, а у нее и без него забот полон рот был. Одна она растила восемь душ детей. А Яшка был хилый, слабый, да тихий. Думала, помрет он в следующую зиму. Вот и отдала местному знахарю на воспитание. И пригреет, и про-кормит, и обучит. И то ладно. А вскоре позвали его мать замуж, и вовсе уехала она из родной деревни в другое поселение. И больше ее Яшка и не видел.

А дед Митяй рад был немерянно своему питомцу. Заприметил он, как к Яшке любое зверье тянется, и то, как смотрит он на каждую тварь да цветочек по-особому. Словно разговаривает. Почуял дед в нем родную душу. И не ошибся.
Яшка по лесу словно по дому ходил. Каждого духа лесного в ли-цо знал. С любым зверем разговаривал без слов. Дед ему все поти-хоньку пояснял, словно сказки рассказывал. Да и лет с девяти, не дед его, а Яшка их кормил. Да так они душа в душу зажили, что любо-дорого. Как целое одно были.

Дед Митяй подплыл на лодке. Лодка большая была, просторная. Хоть и старая, но крепкая, и цельного дерева вырезанная. Яшка залез в нее и лег на край. Так, чтобы в воду глядеть. Вглядывался он в водную гладь, и то, что ветра не было, на руку было ему. Все до последнего камешка было видно… И рыбы, и духи водные, как прозрачные боль-шие рыбы под лодкой мелькали. Ближе к дому Яшка даже русалочий хвост приметил.

Дед Митяй, стоя в лодке, к дому греб. Обогнули они черную ска-лу, да вдоль берега плыли. Сухой, худой, да звонкий он был… Улыбался краем глаз, да в даль смотрел.

Домой добрались в сумерках. Вытащили лодку на берег. И по тропке домой поковыляли. Яшка вперед, дед Митяй позади. До избы быстро дошли.

Избушка была, как и дед Митяй, старая, но крепкая. Черная вся изнутри и снаружи. Но теплая, ни одну зиму в ней уже пережили ста-рый знахарь и ученик его. К избе большой навес был пристроен. Низкий и такой же черный. Чего там только не было: и шкурки лисьи, и рыба сушеная и трав немерянно…Дед Митяй знатный травник был.

За домом банька была пристроена. Тоже не последнее дело для старого знахаря и его старых косточек.

Так и жили они потихоньку. Яшка в лесу пропадал, а дед людей травами лечил. Яшка в лесу каждую тропку знал, каждую травинку чуял. Живой для него лес был. И духов в нем было много…Их силу и знания Яшка перенимал. Дед знал об этом и не препятствовал. Лес Яшку учил по-своему.
А Яшка рад был свободе и только боялся все за старого знахаря. Видел, какие люди к нему приходят. Больные, да измотанные. Никому дед не отказывал, хоть и чувствовал каждую душу как свое близкое.. Не раз Яшка приходил и видел, что дед после очередной больной бабенки на лавке отлеживается. И только глаза его светятся синевой и добротой безмерной. Это душа его великая через глаза рвалась. Жалко ему деда было. Баловал он его, чем мог. То ягод горсть принесет, то меду, то грибов, то рыбку изжарит так, что от одного запаха дуреешь.

Деревня была верстах двух от них. До них тянулась чуть заметная тропинка и от них спускалась к озеру. Но никто не ходил к ним в эти места. Слишком дикое место было. Да и зверье тут разное водилось. Дед да парень сами как местные духи были, зверье их и не трогало.

В деревню Яшка не любил ходить. Надо было говорить, а где и договариваться. Брал самое необходимое. Менял на шкурки, да сборы разные. Покупал у проверенных людей, что ему надо и шел обратно. В быту не прихотливы они были с дедом. Одежда на них была скромная, но ладная и теплая. А что еще надо?

В четырнадцать лет дед Митяй таки взялся за обучение Яшки… Пока тот совсем в лес то не ушел. Вначале с ленцой учился Яшка. Дед то травами занимался. А Яшка считал, что не мужское это дело по по-лям поутру бегать, да цветочки собирать. Но потом втянулся. С зарей вставал и шел по лугам. Великий Древобог создал не только красоту, но и великую целебную силу. Только понять, почувствовать ее надо было. Помогало Яшке то, что умел говорить он со всем живым. Научился он и в малом видеть душу. Научил его дед Митяй всю силу растения собрать в нужный срок.

Позже научился он сочетать травы. Часами сидел он под навесом и растирал траву в густую пахучую мазь, учился делать настои, как для людей, так и для всякой скотинки. Понял Яшка всю силу трав. За-любовался их хрупкой душой. Понял всю строгость своего учителя. Потому как это знание не всякому откроешь и не всякому передашь.

Такого сильного травника, как дед Митяй на много верст вокруг не сыскать. Но видел старый знахарь, что недолго ему осталось. И хоть и молод Яшка был, но только строгостью и упорством его свободную волю свернуть можно было и заставить учится.

Но понял быстро его Яшка, и не долго упорстовал. Новые знания легли его в душу, и голоден он оказался до нового. Все равно, что не корми человека лакомством и дай через много лет. Только распробует он и за уши не оторвать.

Так время до девятнадцати годов и пролетело. Дед Митяй совсем ослаб. Яшка часто думал, сколько ему лет, спрашивал у деда, но тот лукаво ухмылялся, да сверкал игриво и молодо синью глаз. Долго жил дед. Травы и образ его жизни не давали ему стареть. Но не вечно ходить ему по сырой землей…Заждался уже он Мару - богиню смерти. Ждал ее как старого друга, с привычной своей улыбкой.

Вот и пришел тот день, когда понял дед Митяй, что встреча эта уже не далека. Лежа под пестрым старым одеялом, на старых лавках возле мутного оконца, сверкал с подушки глазами на парня, сидевшего на его постели.

Красив стал Яшка. Здоровый, крупный, широкий в плечах. Свет-ло-русые волосы с рыжиной ниже плеч. Духи леса, чтобы узнавать своего, одарили его изумрудным цветом глаз, ярких и затягивающих как омут. Смотрел дед, и радовалась душа его ученику. Отец так не любит своего сына, как Митяй любил Яшку. Но вот, Мара нависла над его плечом. Понял Митяй, что пара вздохов осталось ему. Протянул он сухую жилистую руку в сторону Яшки и все тот понял. Наклонился парень и в глазах его сверкнули слезы.

Яшка боль чувствовал такую, что хоть сейчас готов был разорвать свою грудь и вырвать сердце, чтобы так не болело. Холодной тугой пружиной развернулась в нем жалящая тоска и слезами хлынула из глаз. Потянулся он к руке деда, но не тут-то было. В руках знахаря почуял он мощь нечеловеческую. Дернул его дед к себе с такой силой, что здорового парня мотануло так, что лбом об стену возле оконца шарахнуло. Притянул его дед и так глянул глубоко, что испугался Яшка. Такое чужое в глазах деда вспыхнуло, такая глубина оттуда по-лилась. А дед одной рукой за шкирку его уже держит, а другой рукой ладонью лоб ему зажимает. И тут так нахлынуло, что парень в глазах только вихрь зеленый с голубым увидел, и в голове его закружило. Словно сквозь шум воды, услышал он последний вздох Митяя – будто крик человеческий в подсознание прорвался… Да и человеческого то было в нем мало: и шелест травы в нем слышался, и скрип деревьев, и стон нелюдя… так и потерял сознание…рухнул на уже неживое тело деда и грузом сполз на пол.

Очнулся Яшка уже под вечер. Лежал на полу и вспоминал, что было…Понял, что дед ему силу свою передал. Видел краем глаза мут-ное оконце, одеяло и сухую руку знахаря. Но вот привычная тоска по-кинула Яшкину душу. Потому как почуял он – дед здесь, в его душе, в силе которую он ему отдал. Так он сильно его ощущал, что улыбнулся деду мысленно... Встал на колени, дополз до кадушки с водой, за-черпнул ладонью прохлады, и пил, пил пока мутить не стало. Встал потихоньку на ноги, глянул на деда, вернее на то, что от него осталось, и шарахнулся к двери… Сухое, тщедушное тело лежало под одеялом. А рядом со скамьей стоял полупрозрачный дед и ухмылялся, глядя то на себя, то на растерявшегося Яшку… Понял парень, чем еще его старый знахарь одарил, лоб потер да на улицу вывалился, осел на старом крыльце. Надо ж подумать, как дальше жить…
 

Прошло несколько лет. Тропинка к дому знахаря не поросла. Знатного ученика дед Митяй выучил. Слава о нем на многие поселения пошла. А уж о красоте и зелени глаз его особо говорили. Ни одна бабенка мечтала о нем, и придумывала причины, чтобы забежать в старую лесную избушку. Только словно обет служил парень, не под-пускал к себе девок. Так полыхнет взглядом, что ветром сдует девку, и долго еще эта зелень ей снится ночами.

Молчалив был Яков Матвеич. Все знали, что не говорит он раз-говоры, да делает все как надо. Насквозь он человека видел, и не только его, но род его и что с собой тот притащил. Рядом с ним любой чувствовал себя грязным и слабым. Лечил он их травами, да еще столько силы следом давал, что уходили от него задумавшись, и неде-лями не могли ничего сказать, настолько полными были внутри.

Слава про травника и знахаря Якова Матвеича далеко ушла. Дошла и до знатных людей. Рядом с поселением жил князь. Ему то и доложили о силе местного знахаря. Маялся князь сильно. Нога у него была вся изранена и никак не заживала. Гнила и убивала тело. Сколько золота было потрачено, сколько докторов князь обошел – не сосчитать. Он уже и не помнил, что такое спокойные ночи и радость в жизни. Измучался весь, измаялся. Не один год его эта боль ела. Решился он к озеру доехать.

Знахарь как всех его встретил, глянул так, что насквозь князю всю душу прожег, всю спесь его сбил. Посмотрел на гостя, и ушел молча из избы. А князь так и сполз от боли, слабости и впечатления от могучего мужика. Пока князь растерянно думал, что же ему делать, вернулся Яков Матвеич, положил перед ним рубаху свернутую. Положил, глянул и ушел опять из избы. Понял князь, что переодеться надо. Снял с себя одежды и оделся в длинную рубаху. Вышел на крыльцо и услышал, как знахарь в баньке шарится. Пошел князь на шевеление. Дымом на него пахнуло, жаром…Из пара вынырнула порыжевшая голова знахаря и ухмыльнулась, глянув на тщедушного князька. Поманил его, и - делать нечего, вошел тот в низкое черное помещение, пошатнулся от встретившего его жара. Поволокло его в самый пар… А дальше все как в мареве было…

Очнулся он поутру от тепла солнца, пригревшемуся на его руках. И радость яркой искоркой надежды озарило его душу и мысли, когда осознал, что не от боли он проснулся, а от того что выспался. Не боле-ло! Обрадовавшись, тут же испугался он своей радости… Открыл ак-куратно глаза, увидел, что в избе он, на чистой постели и накрыт на-дежно лоскутным старым, но чистым одеялом. Потянув узорчатый край на себя, глянул на свою ногу. Аккуратно она завернута была в ткань и перетянута корой, заместо лубка. Легкость была такая, что с детства не помнил он такой легкости. Радость накрыла его измученное тело. Заулыбался князь, защурился от удовольствия.
Открылась дверь, и зашел знахарь. Поставил перед кроватью на стол бутыль большую и кружку.
- Счас кушать будем, – тихо медленно проговорил Яков Матвеич. – Я тебе, князь, вот что скажу. Есть будешь только то, что разрешу. Скажу тебе, что можно, а что нельзя. Настой тебе дам. Будешь его пить на голодный живот с утра. И ко мне приходи первое время каждый день. Источила гниль твою ногу порядочно, до самой кости. У меня бы жил – быстро бы поднял тебя. На своих ногах бы ушел. Но не гоже такому знатному человеку у простого мужика жить. Так что приходить надо каждый день. Мазь, которая тебе поможет, храниться не может. Каждый день специально для тебя ее из свежих трав делать буду.

Сказал и стал на стол накрывать. Творог, яблоки, белый свежий хлеб, мед, ягоды и рыбу жаренную. У князя аж голова закружилась от накрывшего его голода и запаха еды. Помог ему мужик с постели встать, аккуратно усадил на лавку и стол пододвинул. Посмотрел на него с усмешкой и вышел вон из избы.

Каждый день князь начал наведываться в старую черную избушку. Время шло, нога заживала. Но тянуло князя сила Якова. Понял он, что хоть и жил тот вдали от людей, много больше многих понимал и чувствовал. Не из-за ноги, а уже за советом начал приходить он в дом на краю леса.
Видел он и скромную жизнь Якова Матвеича, и не раз наблюдал с какими увечьями к ними ходили все – от мала до велика, от нищего до купца. Понял он силу Якова и увидел, как тот легко общается с языческими богами.

Раз попросил он Якова об услуге, чтобы тот передал ее своим бо-гам и все случилось, удалось… Во вкус вошел князь. Одаривать он стал мужика из леса. А тот и не отказывался. Читал он судьбу князя легко и без усилий давал ему советы. В семье его принимать стал большое участие и даже однажды у Мары откупил сына княжеского, принеся жертву возле черной скалы. Князь уговорил Якова служить только ему и не принимать у себя всякий сброд и нищету. Яков согласился, вспомнив, как встретил старость его учитель.

Прошло много лет. Вместо черной сутулой избушки стоял уже добротный светлый дом с навесом и пристроями. Яков Матвеич раз-добрел, остепенился, оброс бородой и седина проблескивала в его светлых с рыжиной волосах. Так же молчалив он был. Жил богато, но без излишеств.
Дом отстроил он по милости князя на два этажа. Обзавелся ско-тинкой. Навес стоял на том же месте, но мало из старого осталось в нем. Высотой он был с крышу дома, а под ним появились столы и лавки. На специальном насесте сушилось множество трав, на полках стояли банки и ступы, горел огонь в специальной глиняной печи. Мальчики лет четырнадцати сидели за столами и растирали в ступках травы.

По-новому теперь жил бывший знахарь. Яков Матвеич набрал дюжину учеников и они уже выполняли всю работу травника, обслу-живали его дом и присматривали за хозяйством. А он передавал им то, чему учил его учитель. Но если старый дед Митяй взял Яшку за талант, то Яков Матвеич брал учеников за солидные деньги и учил их, не заботясь о том, куда пойдут они после.
Князь все так же наведывался к травнику, но делал это редко. Благодаря советам Якова поднялся он в гору и выкупил рудники, ко-торые принесли ему немалый доход. Перебрался он в большой город из деревни со всей своей семьей. Но сколько не уговаривал он Якова, не смог уговорить его покинуть родной лес. Яков хоть и не часто пользовался силой, взятой из леса, но чуял ее нутром, понимал он, что он часть леса, как зверь любой или дух. Все равно, что зверя в клетку посади и в город вывези – задохнется и умрет от тоски.

Понимал Яков Матвеич, что не тем путем шел он за старым дедом Митяем, но не чувствовал он сожаления в душе… Наоборот…Гордился он силой своей, видел чем отличается от других людей, от князя. Чувствовал и поддержку богов и понимал, что не каждого они видят и одаривают. Но боги не люди. Иногда так одиноко было ему в своей силе. Не видел он вокруг ни одной равной души. Все равно что волк среди своры кошек. Хоть вой.

Уходил тогда он из дому, доходил до Жить-озера, садился в лодку и уплывал в тайное свое место возле черной скалы.

Садился там на тот самый камень и смотрел в даль озера. И в это время не было мыслей в голове его, просто сидел он и смотрел, смотрел, смотрел… будто ждал кого-то…


Автор: Арина Родионова