Теперь мы все находимся здесь - https://www.facebook.com/groups/PBHNHL/

И называемся Правильны Боевой Хоккей!!!

капитан_Немо_ все записи автора

«What’s the compensation? The average value is just 7.14M, doesnt that mean it’s only 2 firsts, a 2nd, and a 3rd?
A: No, as per CBA 10.4, the term used in an offersheet calculation is the lower of the term of the contract and five years. 100M/5 = 20M. 20M > 8.4M. Compensation is four first round picks.»

$1,034,249 annual cap hit or less: No compensation
$1,034,249 — $1,567,043: Third-round pick
$1,567,043 — $3,134,088: Second-round pick
$3,134,088 — $4,701,131: First and third-round pick
$4,701,131 — $6,268,175: First, second and third-round pick
$6,268,175 — $7,835,219: Two first-round picks, a second and third
$7,835,219 and higher: Four first-round picks

капитан_Немо_ все записи автора

ДЕНЬ ВЫБОРА

Я продолжал встречаться и с Дэни, и с Бэмби. У Бэмби была подружка по имени Дженна, с которой начал встречаться Шелдон, поэтому мы тусовались все вчетвером. Бэмби не переставала пытаться сделать меня более покладистым. Она была хорошей девчонкой, но порой доходило до смешного. Дэни была полной противоположностью. Она приезжала ко мне из Виндсора, когда я ей звонил, не пыталась осуждать меня или менять. Она принимала меня таким, какой я есть.
Однажды вечером мы с Дейвом Уинхемом решили развеяться. Бэмби и я смотрели Общество мертвых поэтов, а наутро я обнаружил записку на подушке: "День выбора!" Я подумал, что это мило с её стороны не повелевать мною, а всего лишь указывать направление, но Дэйв был более категоричен: "Она толкает тебя к просветлению и изысканности. Я не понимаю, зачем ты с ней возишься, если в Виндзоре живет совершенная девушка, всего-то перемахнуть через речку." Он был прав.

К Рождеству 1990 Дэни и я стали жить вместе.
Я познакомился с Джимом, отцом Дэни в его машине - '86 Monte Carlo. Он был славным малым, не любящим парить в облаках. Он вырос в Виндзоре, но не был ярым хоккейным фанатом. Вокруг Джима вечно крутилось множество телок. Он был женат и жил гражданским браком, по крайней мере, раз шесть. Он часто любил напоминать мне: "Эй, тупица, запомни, пока моя дочь улыбается – я счастлив."

У нас с ним было много общего – мы оба любили поковыряться с техникой и оба обожали мотоциклы, так что мы быстро подружились. Пару раз мы серьезно повздорили с ним, однажды он даже схватил меня за яйца и едва не оторвал их. Так получилось, что у моего брата Норма были проблемы с выпивкой и еще кое с чем, и когда он всерьез перебирал – лучше было не трогать его. Как-то раз, он сказал Джиму что-то нелицеприятное про Дэни. Джим не стал терпеть и закричал: "Никто не смеет оскорблять мою дочь!" Он врезал разок Норму, так что мне пришлось вклиниться между ними. Джим посмотрел на меня: "Приятель, это не хоккейная коробка. Хочешь устроить разборку?" А потом схватил меня за яйца и дернул вниз, прокомментировав: "Мне совсем не хочется повторять подобное, потому что я хочу внуков." Он отвернулся и быстро забыл о произошедшем.
На следующее утро, во время завтрака, Джим сказал: "Не переживайте, мальчики. Обещаю, что это был первый и далеко не последний раз."

У нас с ним были отношения, основанные на любви и ненависти.
В апреле 1991 в плей-офф мы играли против St. Louis, который на 29 очков обогнал нас в турнирной таблице. Я был дисквалифицирован на один матч и оштрафован на $500 за слишком теплую беседу с их вратарем Винсаном Риндо на последних минутах второго матча. Я знаю, что это было тупо, но я достиг точки кипения. Гарт Батчер пытался устроить потасовку и что-то сказанул в мой адрес. Я слегка двинул его клюшкой, и Риндо как оголтелый стал кричать судье Биллу МакКрири, чтобы тот свистнул. Проезжая мимо Риндо, я слегка задел его щеку, а тот изобразил, словно я его ударил изо-всех сил. Батчер мог наказать меня за это, но он испарился. Вот таким крутым он оказался на самом деле. Генеральный менеджер Blues Рон Кэрон поднял шумиху, заявляя во всеуслышание, что меня надо упрятать обратно в тюрьму. Он зажимал свою ноздрю так, будто нюхал кокаин. У Стиви Ай хватило духа (had the balls) кое-что ответить через газеты: "Я очень разочарован, мы считаем решение НХЛ несправедливым. За это стоило дать две минуты штрафа и забыть, а не показывать раз за разом по телевидению и не раздувать до невероятных размеров. У меня появляются сомнения в том, что люди, принявшие такое решение, действительно разбираются в происходящем."
Американское правительство не переставало охотиться за мной. СИН активно пытались выдворить меня из страны, так что оспорили разрешение судьи Гилмора на пребывание и работу в Штатах, подав апелляцию в Шестой окружной федеральный апелляционный суд. В августе 1991 мои адвокаты обнаружили в новом Законе об Иммиграции правило, написанное мелким шрифтом и гласившее о том, что при подаче апелляции, преступники не могут быть арестованы, если не представляют угрозу обществу. Я вновь оказался свободен.

Когда Трой Краудер в 1991 подписал контракт с Дедройтом, я стал с нетерпением ждать начала игр. Однако, в тренеровочном лагере, он надорвал себе спину, поднимая тяжести. К началу чемпионата он почувствовал некоторое облегчение, и даже стал выходить на лед в звене со мной и Китом Примо. Средний рост нашей тройки был 198 см и вес около 110 кг. Мы провели несколько выставочных матчей вместе, в которых забили несколько голов, заработали несколько передач. Было очень весело играть, когда вокруг все расступаются, и вокруг тебя образуется много свободного пространства. Все было бы неплохо, если бы в третьем матче сезона Краудс не пропустил силовой прем в спину и не выбыл на длительный срок. Он три года пытался вылечить спину, и даже вернулся на лед, но полностью восстановиться ему так и не удалось.
В начале сезона 1991-92 у меня состоялись две схватки со Стю Гримсоном. Этот здоровяк ростом под два метра и весом за 110 кг выступал за Chicago. Гримсон был из тех ребят, кто постоянно совершенствует технику своего боя. Чем больше боев мы проводили, тем очевиднее становился результат. Единственным его недостатком можно было назвать неумение держать равновесие. После комбинации из пары нанесенных ударов, и пары ударов в ответ, он мог просто упасть. Он был большим и сильным, хорошо умел раскачиваться, но просто не мог держать равновесие.
Он сильно прибавил в выносливости, чем обычно славился я. К его чести, Гримсон всегда был в прекрасной форме. Он знал свою задачу и прекрасно её выполнял.
На закате его карьеры, когда Стю выступал за Kings и Nashville Predators, я всегда был готов к продолжительному и жесткому бою. Честному и продолжительному.

21 декабря в матче против Los Angeles мы проигрывали 4-1. Тони Гранато подъехал ко мне и ударил клюшкой. "Какого хуя? – подумал я. – Сейчас я замочу этого мелкого придурка."
Марти МакСорли пришлось защищать этого осла. Позже, после матча, я услышал разговор Марти и Тони: "Тони, мне похрену от кого тебя защищать – будь то Боб или кто-то еще. Просто дело в том, что я получал удовольствие от игры, да и Боб никого не провоцировал. Зачем ты ударил его? Зачем ты разбудил этого спящего великана, спровоцировав ситуацию, в которой мне пришлось драться с одним из сильнейших бойцов просто так? Ради чего это?'' Марти вовсе не отказывался от боя, но не хотел ввязываться в него бесцельно. С помощью боя нужно как-то воздействовать на течение матча.
Марти не скрывал, что всегда готовился к встрече со мной. Ему нравились эти игры. Он начинал разминаться в раздевалке, и никто из молодых игроков не смел побеспокоить его, настолько он был сконцентрирован.
Поскольку меня считали одним из величайших бойцов в лиге, мне приходилось драться со многими молодыми парнями, стремящимися проявить себя. Они пытались завоевать себе место в основе. Я все прекрасно понимал, потому что я сам начинал боями с ветеранами. Они любезно предоставляли мне такой шанс, так что и я хотел предоставлять шанс молодым парням. Это ведь часть игры – врезать кому-нибудь хорошенько. Но это не означало, что я дрался с любым желающим. Проблема в том, что я часто бывал битым. Когда команда выигрывает, а ты вдруг проиграл свой бой, то разочарование приходит ко всем игрокам.

Молодой тафгай Calgary Пол Круз как-то пытался вызвать меня на бой. Он подъехал ко мне, но кроме моей усмешки ничего не добился, ведь никто не отменял иерархию. Сначала он должен был встретиться с кем-нибудь из наших молодых игроков, вроде Даррена МакКарти, и только после победы над ним, он мог встретиться со мной. Сначала нужно было заработать себе репутацию.
Тай Доми заработал себе имя встречами с серьезными ребятами – Джеффом Бьюкибумом из Edmonton, Тимом Хантером из Calgary, Кеном Баумгартнером из Islanders и Джино Оджиком из Vancouver.
Что мне действительно не понравилось, так это то, что Доми трепался повсюду, как он встретится со мной 9 февраля 1992. Для него эта встреча значила очень много. Какую пользу мне мог принести бой с парнем, который на 20 см ниже меня? Даже если бы у нас была ничья, то это выглядело бы его победой. Я не отнесся к этой встрече достаточно серьезно. Я оказался не готов. Я не понимал, насколько все может оказаться серьезно. Оказалось, что он довольно серьезный соперник. Коротышки обычно отличаются этим. Вдобавок, он был левшой. Надо отдать ему должное, он был маленьким жестким ублюдком. Он действительно мог хорошо держать удар.
Он хотел начать прямо со вбрасывания. Он был обязан трижды договориться со мной. В конце концов, он заявил: "Давай, Боб, Мачо Мэн хочет сразиться за чемпионский пояс." Маленький, но дерзкий кусок дерьма.
Я ответил: "Да заебал ты, погнали."
Он схватил меня за майку и нанес несколько ударов в молоко. Я попал ему несколько раз, но он продолжал держаться на коньках. Мне удалось избавиться от своей майки, но он все продолжал сопротивляться. Обычно, большинство моих соперников быстро выдыхались, а у Доми еще было полно сил. У меня появилось небольшое рассечение, когда он все-таки смог попасть с левой. Повреждение не было болезненным, но выглядело просто ужасно. Я уже начинал злиться, поскольку в течение сорока секунд непрерывно обрабатывал его. Судьи вмешались и разняли нас секунд через пятьдесят после начала боя. Надо отдать ему должное – он так и не упал.
Когда мы разъезжались, он стал руками рисовать окружность вокруг себя, изображая завоевание чемпионского пояса. К чему я все это – если ты неуверен в себе, то начинаешь поднимать шумиху и устраивать шоу, а если тебе непринципиально мнение окружающих – ты спокойно воспринимаешь свои победы и поражения. Может быть, Тай постоянно переживал, что подумают о нем люди? Как-бы то ни было, он посчитал нужным изобразить этот пояс. Не знаю, для кого он это показал – для себя или для толпы, но выглядело это дерзковато.

Меня этот факт не волновал, также как и все, что было после боя. Мне не нравилось как он самоутверждался. Когда кто-то начинает выливать кучу грязи в газетах – это вовсе не круто.
Отец Дэни Джим начал готовить меня к матчу-реваншу. Он давал мне уйму рекомендаций: "Доми старается ударить, а потом уворачиваться. Он наносит удар, а потом уклонется вправо. Он никогда не стоит лицом к лицу, постоянно сваливается вправо. Тебе следует не выпускать его из поля зрения." Джим постоянно смотрел видеозаписи. Мне кажется, что он считал меня Рокки Бальбоа.
Во время выездных матчей мы жили в одной комнате с Мо Мэлли. Проснувшись утром накануне повторного боя 2 декабря 1992, мы увидели первую полосу спортивного раздела The New York Times. Просто сумасшествие какое-то. Газеты представляли меня и Доми, словно Али и Фрейзера: рост, вес, статистику и количество штрафных минут. Я поинтересовался мнением Мо Мэлли, на что он ответил: "Боб, я не боец. Просто выйди и сделай то, что должен сделать, старик. Ты ведь один из тех, кого все непременно хотят победить. Ты ведь четко знаешь действовать в таких ситуациях, делай так, как считаешь нужным, братан." У меня не было страха, я ждал этой встречи с нетерпением и немного переживал. Самое главное, что я не оказался в замешательстве. Внутренне я переживал, о своей позиции лучшего.
Спустя тридцать семь секунд после начала матча, находясь в центральном круге, я вызвал его: "Давай, мелкий ублюдок."
Доми пытался утихомирить меня: "Я скажу, когда буду готов."
Я был не настроен ждать: "Сейчас."
Доми использовал то левую, то правую руку во время боя. Я не мог хорошенько влепить ему, потому что он постоянно крутился, а порой он настолько низко наклонялся, что все мои удары приходились ему по макушке, которая была настолько огромной, что по ней было бы проблематично промазать. Я прикалывался, что ему нужно прибивать шлем заклепками к голове.
Самым неприятным было то, что сложно было подстроиться под его ритм. У него был очень неуклюжий стиль ведения боя, но с его ростом и весом ему сложно было придумать что-то получше. Его стиль основывался на подставление спины и удары с левой. Он был похож на пожарный кран, потому что был невысоким, коренастым и хорошо держал равновесие. Он старается тянуть тебя вниз и выводить из равновесия. Если ты попятишься вперед, то он будет пытаться нанести тебе прямой удар. Очевидно, что это такая тактика приносила результат, раз уж он построил на ней свою карьеру.

Обозреватели подсчитали, что количество ударов было 47-23 в мою пользу. Но это ровным счетом ничего не означало. Считать нужно те удары, которые достигли цели. Несколько раз я хорошенько его зацепил. После того, как Доми очутился на льду, Стиви Ай показал на себе чемпионский пояс, как это сделал в прошлый раз Доми – получилось довольно забавно. Мы провели хороший, честный бой, длившийся около минуты. Крис Кинг, полицейский Rangers, сказал, что устал смотреть бой. Для меня это был просто обычный рутинный день. Не было смысла тявкать об этом.

капитан_Немо_ все записи автора

13 ПРОЯВИМ НЕМНОГО ЭНТУЗИАЗМА

Сыграв лишь четыре матча в предыдущем сезоне, я по-настоящему заиграл в сезоне 1990-91 годов. У нас в составе появились несколько новых игроков, и Сергей Фёдоров был чуть ли не самым младшим из пришедших. Он пытался найти свою дорогу. Представьте себе обратную ситуацию – вы приехали жить в Россию, и не зная языка, становитесь там суперзвездой. Он был великолепным хоккеистом, но ему было очень сложно влиться в наше общество и быть постоянно у всех на виду. В нашей команде было немало характерных игроков, и Сергей, определенно, был одним из них.
Нашим новым тренером стал Брайан Мюррей. В прошлом году его уволили из Capitals, взяв ему на смену его брата Тэрри. Я был давно знаком с Брайаном. Команда охотно играла за него.
В начале сезона, 4 октября, у меня произошла стычка с Троем Краудером из New Jersey. Все началось с того, что я с клюшечкой хитанул Клода Лемье, вернув ему должок. Клод славился своими дерьмовыми провокациями. У Краудера было всего три боя за плечами. Несмотря на это, он выскочил ко мне со скамейки, и я принял его вызов.
Если вы посмотрите запись боя между мной и Краудером, то увидите, что мы весь бой кружились и кружились. Я схватил его за сетку и левой рукой пытался наносить удары. Мы раскачивались, толкали и тянули друг друга, но особо не сближались. Умение держать равновесие на коньках является частью бойцовского мастерства на льду. Чтобы достойно драться, необходимо уметь хорошо держать равновесие. Большинство бойцов стараются хорошенько схватить тебя за сетку одной рукой, а другой наносить удары. Мне нравилось, когда с меня быстро стягивали сетку, потому что если нет сетки, то за что будет тебя хватать противник? Ему не за что будет ухватиться. Хватайся, за что ухватишься. Краудер был не из мелких, достаточно сильный. У нас был примерно одинаковый рост и вес, но он не был столь искушен в драках, так что я подумал, что все закончится очень быстро. Наши клюшки валялись на льду, и одна оказалась у меня промеж коньков, так что я случайно наступил на неё левым коньком. Я оказался в полоборота к нему, и вдобавок нога скользила вместе с клюшкой. Я не мог нормально балансировать. Я стоял на одной ноге, пытаясь выпрямиться и наносить удары. На переднем плане видно, как я пытаюсь слезть с клюшки, и в этот момент он бодбил мне левый глаз. Бывает, что иногда пропускаешь всего один серьезный удар, и противник рассекает тебя. Со мной такое случалось не часто, так что ему, как новичку в лиге, этот бой создал хорошую репутацию. Парни стали доверять ему, и он понял, что сделал нечто большее, чем просто защитил одноклубника. Это очень сильно поспособствовало началу его карьеры. Это был огромный скачок.
10 октября у нас в гостях были Calgary Flames. Игра перешла в овертайм, где Flames оставили меня в одиночестве перед своими воротами. Я сделал нехитрый финт и положил шайбу в ворота. Я был очень счастлив, и этот гол помог нам с Мюрреем настроиться на дружескую волну. Ему нравился мой стиль игры, и однажды, после моего боя с Джеем Миллером из L.A. Kings, он сказал команде: "Если хоть кто-то бьётся за эту команду, черт побери, то почему бы и остальным не проявить немного энтузиазма ради него?"
Это произвело нужный эффект, потому что боев ждали многие. У нас было кому поучавствовать в них, но часто они просто-напросто сидели, сложа руки, и ждали, пока я не выйду и не решу их проблемы. Я считаю, что если ты не ссышь дать отпор кому-то, не взирая на то, выбьет он из тебя дерьмо или нет, но ты не уклоняешься, то этот поступок показывает остальным игрокам, что ты жаждешь добиться победы так сильно, что выходишь на лед и подставляешь под удар свою задницу. Айзерман никогда не отступался.
Вопросы депортации съели немало моих нервных клеток. Первая игра на территории Канады проходила в Торонто 13 октября, и я получил извещение о запрете на пересечение гранцы. Служба иммиграции и натурализации США настаивала на моем возвращении в тюрьму, вплоть до решения суда. Вобщем, слушание с федеральным судьей Гилмором Хорасом состоялось 22 октября. Я не находил себе места, ведь если суд примет их сторону, то меня либо посадят, либо навсегда выдворят из Соединенных Штатов.
Через три дня судья вынес свое решение. Wings постоянно поддерживали меня. Мюррей предлагал отправить всю команду на вынесение вердикта, но я любезно отказался. Я не хотел впутывать в дискуссии с журналистами своих напарников по команде. Судья Гилмор постановил, что попытки СИН засадить меня в тюрьму являются неконституционными, и разрешил мне продолжать работать в Штатах.
На время моего девяностодневного пребывания в Federal Medical Center в Рочестере, штат Миннесота, судья выдал мне так называемую JRAD – судебную рекомендацию против депортации. По-сути, эта бумага означала, что меня не могут выдворить из страны за наркоту. Однако, в ноябре 1990 закон об иммиграции изменился, и все JRAD были аннулированы, включая мою. Мои адвокаты снова засели за письменный стол. Они собирались подать апилляцию, поскольку врачи называли причиной моего злоупотребления спиртным СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности, а при лечении подобного рода психических расстройств, правительство не может запрещать въезд в страну. Короче говоря, мне разрешили спокойно играть, не выезжая за пределы страны.
Накануне матча против New Jersey 28 января масс-медиа подняли шумиху из-за прошлого боя между мной и Краудером. Об этом говорили в новостях, на улицах, в газетах, и меня это напрягало. Краудеру было как-то пофигу на происходящее. Он не стал подливать масла в огонь, не проронив ни слова. Реально крутой чувак. Я собирался подраться с ним снова, потому что сам хотел этого, а не по чьей-то указке. Я не собирался драться ради ебаных журналистов.
У Краудера не было недостатка спарринг партнеров перед нашим с ним следующим боем. К моменту нашей повторной встречи он провел уже порядка пятнадцати боев. Многие его соперники считали, что, побив Краудера, смогут высоко подняться в рейтинге. Вдобавок ко всему, у Краудса был тренер, любивший провоцировать соперников на драки. он встречался перед матчем с тренером соперника и говорил: "Мой парень собирается сегодня хлопнуть твоего," – ну а дальше вы понимаете, к чему это приводило.
Большинство боев, проведенных Краудсом, состоялись по причине того, что кто-нибудь пытался хлопнуть его, либо приходилось заступаться за одноклубника. Осознание предстоящего боя очень сильно заставляло его нервничать. У них был отличный капитан – Кирк Мюллер. Вечером, предшествующим нашей встрече, Мюллер решил позвать всю команду слегка выпустить пар. Выпив, они немного расслабились. Ему совсем не хотелось оставлять Краудса в номере наедине с мыслями о предстоящем бое. Это очень помогло ему отвлечься.
В первом периоде наши смены не совпадали. И вот, во втором периоде, мы оба вышли на лед, и я пригласил его: "Ну что, давай." Он схватил меня за рукав и за майку, стараясь прижаться ко мне вплотную, но я наклонился вперед, и майка с меня слетела. Он схватил меня за воротник, так что я освободил правую руку. Я слегка отъехал от него, чтобы хорошенько попасть. Я ударил его пару раз, и он упал.
Немного погодя, он сам вызвал меня. Во втором бое он пару раз попал мне по шлему и по наплечнику. Он не мог дотянуться до моей головы, так что я скинул с себя майку и слегка прижался к нему. Ему не за что было ухватиться, так что он просто пытался удержать равновесие. Я начал злиться все сильнее и сильнее. Мы были прижаты друг к другу очень близко, так что он решил, насколько возможно, максимально отодвинуться от меня, и изо-всех сил ударить меня в подбородок. Позже, Краудс признался, о чем думал в тот момент: "Боже, этот удар должен был просто вырубить его!" когда вы посмотрите запись боя, то увидите, как моя голова дернулась назад и вернулась обратно. Помню, как сильно меня это взбесило, и я стал толкать его вперед. Краудс сказал, что был словно в замедленной съемке. Он был просто в шоке от того, что я не упал: "Матерь Божия! Не могу поверить, что только что я нанес ему жесточайший удар, и теперь он просто вытряхнет меня из коньков." Краудс признался, что его охватили сомнение, растерянность и страх. Я ударил его, но он успел увернуться, и удар пришелся по шлему, он потерял равновесие и упал.
Боями со мной Краудер вытянул себе счастливый билет. На следующий год Detroit подписал с ним контракт на $400,000.

капитан_Немо_ все записи автора

ЖЁСТКИЙ ИГРОК
(TOUGH GUY)

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ

      Я познакомился с Шелдоном Кеннеди весной 1990 года в раздевалке Red Wings. Нас представили друг другу и вдобавок поселили вместе, чтобы мы сообща восстанавливались, неправда ли весело? Мы нашли с ним общий язык. Меня недавно освободили из тюрьмы, а у него закончился курс реабилитации. Мы прикрывали друг другу спину. Так поступают настоящие друзья, так делали и мы.
К нам приставили еще одного парня. Звали его Дейв Уинхэм. Дейв работал помощником тренера в Detroit Drive, футбольной команде нашего владельца М-ра И. Дейв отвечал за силовые тренировки и физическое состояние команды. Он должен был шпионить за нами, в чем нам и признался. Он рассказал, что руководство требует от него следить за нашими действиями. Мы с ним подружились.
Мы поселились в центре Детройта в Lafayette Towers, расположенных всего в нескольких минутах ходьбы от Greektown. Дейв тренировал нас, и мы подходили к тренировкам очень ответственно. Огромное количество аэробных упражнений, занятия с весом, лед. Я чувствовал себя прекрасно. Мне хотелось быть готовым к следующему сезону. Курить я, конечно, не бросил, а порой добавлял к этому по огромной щепотке курительного табака Copenhagen или Skoal.

   
        Никто даже не имел представления о причинах беспокойства Шелдона. Спустя несколько лет, стало известно, что он подвергался сексуальному насилию его детским тренером Грэхэмом Джеймсом. Джеймса в итоге посадили в тюрьму на три с половиной года. В своей книге, Тео Флери рассказывает, что также подвергался насилию, выступаю за команду Джеймса. Тогда Джимми Ди, не зная всей истории, дал задание Дейву контролировать, чтобы Шелдон регулярно созванивался с Грэхэмом Джеймсом. Wings считали Джеймса частью огромной семьи и полагали, что тот поможет Шелдону оставаться в завязке. Джеймс, эта заноза, ему постоянно названивал.
Дейв, Шелдон и я очень хорошо ладили. Нам всегда было очень весело. У нас дома всегда была отличная еда. Мы покупали стейки и жарили их, шли в магазин и покупали шесть видов мороженого с десятью разными начинками. Дейв не давал нам долго торчать дома, и Шелдон и я очень уставали. Он был для меня как младший брат. Я звал Шелдона "Мо Мэлли." Однажды, мы пели песенку про имена, и мне достался момент про Мо Мэлли: " Shelly, Shelly, Mo Melly, banana-fana, bo-belly, fee-fie-fo-Felly. Shelly." Мы были готовы смеяться без остановки. Я будил его, в 5 утра вскакивая на его кровать с криком: "Просыпайся, Мо Мэлли! Просыпайся, Мо Мэлли! Пошли кататься на лыжах!"

       У нас были Харлеи еще до того, как у всех поголовно появились Харлеи, мы любили на них кататься. Помню, как мы приехали на инх на тренировку – все были просто в шоке: "Ребят, вы совсем спятили?" Мы выделялись среди остальных, будто мы были такими "плохими парнями." Но нам всего-лишь нравилось кататься. Мы любили прокатиться до Альпены, штат Мичиган – четыре часа в седле. Однажды был просто сумасшедший ливень, и мы обгоняли фуры. Из-под них вылетало море брызг, и мы не могли ничего видеть, так что обгоняли их наугад. Так мы и жили своей жизнью. Мы жили сурово, и мы играли сурово, на льду и вне льда.

        На харлеях очень сложно ездить на заднем колесе, поскольку они очень тяжелые. Я мог поднять свой ненадолго, и то благодаря конструкции. У меня была Nostalgia. Я называл её "Корова Му-му." Она была черного цвета, и на ней было кожаное седло. Байк Мо Мэлли был невероятно тяжелый. Он гонял на бирюзовом Fat Boy. Кроме этого, я купил себе черно-серую Yamaha V-Max, быстрейший байк из разрешенных для дорог общего пользования. Сейчас таких уже не выпускают. Если на нем хорошенько газануть и не держаться – тут же окажешься лежать спиной на земле. Сумасшедший байк. Также у нас были два внедорожника WR500, созданных для мотокросса. Они были довольно высокими, так что Мо Мэлли приходилось наклонять мотоцикл, чтобы достать ногами до земли. Мы рисовали ими круги на асфальте, ездили только на заднем колесе, а иногда загружали их в мой фургон и выезжали за город, на север от Флинта. Там всегда было полно грязи и холмов, достигавших 5 метров в высоту. Мы катались в ковбойских сапогах, джинсах и, в зависимости от погоды, в футболках или без, при этом всегда были в шлемах и защитных очках.
          Мы парили по воздуху, словно дети смеялись и шутили. То были чистые и безалкогольные моменты. По-настоящему веселые моменты. Мы смеялись до колик в животе, наблюдая за кувырканием друг друга в грязи.
           Мне нравилось так проводить время. Мы катались так, что все посторонние мысли нас покидали, мы были сосредоточены только на байках. Так мы могли хотя бы временно не думать обо всем том дерьме, которое происходило с нами.
Нам приходилось все это скрывать, поскольку неприятности от руководства команды были бы обеспечены, попадись мы им на байках. Как- то раз после такой поездки, нам позвонили из команды: "Где вы были, ребята?", - они заподозрили, что мы были на вечеринке. Мо Мэлли и я окинули друг друга взглядом и, покрытые грязью с ног до головы, рассмеялись.
Каких только аппаратов у нас не было – мотоциклы, водные байки, тачки. Окружающим нравится наблюдать, как нхловцы развлекаются на своей технике, за такие развлечения денег не берут.
Шелдон получил повреждение на второй год своего контракта. Он ехал по парковке Lafayette к выезду, где нужно вставлять карту в приемник, и, слишком близко прижавшись к бетонному столбу, сломал себе левый локоть, торчавший из окна. У него было раздроблено предплечье от запястья до локтя. От кости ничего не осталось – она была полностью раздроблена. Врачи даже собирались ампутировать ему руку, но затем имплантировали ему пластину на девятнадцати саморезах. Ему дополнительно пришлось носить корсет как у парня из рыбки по имени Ванда. Мо Мэлли посещал тренировки и мог управлять моим катером, не снимая своего корсета. Боль была на столько сильной, что он постоянно принимал обезболивающие.
             

      1 декабря 1990 года мы играли против Чикаго, когда Эдди Белфор задел меня коньком, сломав мне левое запястье. Я выбыл на месяц, но операция не потребовалась, поскольку все зажило само.
Иногда мы выбирались немного поразвлечься, тщательно скрываясь от всех. Шелдон впервые попробовал кокс вместе со мной, когда я был травмирован – 23 декабря 1990 года. Мы вместе снимали комнату в течение четырех месяцев. У меня было немного порошка, а на улице был невероятный снегопад. Нам совершенно не хотелось быть застуканными, так что мы решили прокатиться. Я спросил, пробовал ли он когда-нибудь, и он ответил отрицательно.
"Ну что, хочешь попробовать, Mo Мэлли?" – он был непротив. Меня чересчур беспокоило пристальное внимание со стороны команды, федералов, а также некоторых служащих тюрьмы. Нам приходилось многое делать скрытно, поскольку за нами все следили, а попадаться в поле видимости радаров нам было нельзя.
           

          Однажды ночью Мо Мэлли немного посвирепствовал в баре. Он немного перебрал, и не хотел уходить из бара, так что нам пришлось его забирать оттуда. Утром он отвратительно себя чувствовал, был подавлен и замкнут. Он заперся в своей комнате и просидел там два дня до следующего вечера. В конце-концов, Дэйв зашел к нему и сел на краешек кровати. Шелдон лежал, уткнувшись лицом в подушку, всем видом показывая, что ему похуй на всех. Дэйв попытался его успокоить: "Братан, все в порядке. С кем не бывает? Не переживай ты так." Потом Дэйв положил свою руку ему на плечо, но Шелдон резко дернулся, отсбросив её. Тогда никто из нас не мог понять, чем же так Шелдона зацепил рассказ Джеймса. Шелдон пришел в себя только через несколько дней.
 

          Когда кому-то из нас было хреново на душе, Мо Мэлли предлагал: "Бобби, давай развеемся на катере, прогоним нервозность." Как-то ночью, мы катались во время шторма. Волны захлестывали катер, полностью лишая нас видимости. Трюмные насосы качали на всю катушку. Я старался хоть как-то обруливать волны. Мне кажется, что это была самая страшная ситуация, в которой нам доводилось бывать в своей жизни. У нас не было уверенности, что мы сможем выбраться оттуда. Я был немногословен, просто следил за компасом.
Не думал, что когда-нибудь мне придется надевать спасательный жилет, но деваться было некуда. Второй надел Шелдон. Взглянув на меня, Шелдон начал хохотать вповалку: "Эй, Крошка Хью! Бля, если ты упадешь в воду, то он тебя не удержит!" Мы там чуть не сдохли, а он не переставал смеяться. "Заткнись, Мо Мэлли!" – крикнул я. Но было и правда смешно.
 

          Мы любили поразвлечься на воде. Это не значит, что мы всегда были пьяные или уделанные, просто умели хорошо провести время. Как-то мы взяли с собой на прогулку Супи, купались и катались голышом на лыжах. У меня тогда был красно-белый катер Sea Ray Ski Ray с движком Mercury и с колонками над головой. У него еще были огромные прожекторы. Когда один катается на лыжах, то другой светил на воду, чтобы катающийся мог видеть путь. Но в основном, мы катались при лунном свете. Как-то ночью, Мо Мэлли катился сзади и оказался посреди стаи лебедей – среди перьев, говнища и прочего мусора. Его едва не стошнило, но к счастью, все остались живы. Нам нравилось творить всякие безумные вещи вроде этой.

            Также мы любили порыбачить. Я слышал, что если взять четверть палки динамита с запалом, подпалить и бросить в воду, то можно оглушить рыбу, и она всплывет на поверхность. Так мы и поступили, рванув такую бомбочку. Рыба стала всплывать, только не оглушенная, а дохлая.
Шелдон и я были страшными гольфистами. Мы оба могли выстрелить по сотне мячей. Мы любили запускать мяч куда подальше, но только ради развлечения. Мы постоянно соревновались, кто дальше запустит мячик. Никаких правил. Если мы загонялм мяч в дерево, то просто доставали новый или вытаскивали на свободное место. Это тоже самое, что гоняться на тачках – как сильно, как далеко и как быстро полетит твой мяч. Мы даже делали ставки по нескольку сот баксов, ящиков пива или пачек сигарет.
Как-то раз мой адвокат Гарольд Фрид пригласил Тома Мюллена, Мо Мэлли и меня поиграть в гольф во Franklin Hills Country Club, расположенном в получасе езды от Детройта. Franklin очень престижный клуб, в основном его членами являются евреи. Они все старые, богатые и вышедшие в отставку. Мы с Mo Мэлли приехали в расстегнутых рубашках. Гарольд ругался и кричал на нас, чтобы мы вели себя достойно. Я ему парировал: "Эй, клубок, не надо нам грубить, договорились?" Гарольд постоянно висел на телефоне, так что когда Гарольд брался за клюшку, я вытаскивал из его трубы батарейку. Это невероятно злило его, а мы довольно посмеивались. Мне нравилось подшучивать над ним.
 

          Также нам нравилось погонять на тачках. У меня был черный 'Vette, а у Мо Мэлли черный Сonvertible с коричневым салоном. Потом он купил себе синий с золотистой крышей и деревянной приборной доской. Я называл его Pimpmobile (сутенерской тачкой). Но из всех его тачек мне нравился его красный 'Vette с белым салоном.
Башни Lafayette стоят на Orleans, а Joe Louis Arena (где мы тренировались) находится на 600 Civic Center Drive. Между ними примерно четыре километра, и если не превышать скорость, то добраться можно за 8 минут. Кто-то сказал Мо Мэлли, что если проехать от башен Lafayette до стадиона не превышая скорости, то это будет всего примерно на полторы минуты медленнее, если нестись на всей скорости. Мы в это сразу не поверили. Поэтому мы целую неделю засекали время. Сначала мы неслись на 180 км/ч, а потом не превышая. И знаете, что мы выяснили? Разница во времени примерно полторы минуты.

капитан_Немо_ все записи автора

ЖЁСТКИЙ ИГРОК
(TOUGH GUY)

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ

Попался...

Кокс становился проблемой. Я принимал его 4-5 раз в неделю каждый раз по 8-ball (3,5 грамма) (в зависимости от качества), потом прерывался на пару дней и вновь брался за него. Однажды я попробовал перед игрой, и это было жестко. У меня просто не было никаких сил. Помню, как сидя на скамейке и облокотившись на бортик, я озирался по сторонам с мыслью: "Они всё знают. Двадцать тысяч людей знают, чем я занимался перед выходом на лед." Я был на измене.
Джим, отец Дэни, сделал мне предложение: "Послушай, бросай свою привычку. Это полнейшее дерьмо. Я прошел через это, и больше не хочу. Хочешь хорошенько оторваться? У меня есть предложение. Завязывай с наркотой прямо сейчас. Рванем вместе в Боливию недельки на три, оторвемся там по-полной на год вперед. Вернемся домой, и ты будешь отдохнувшим до конца года."
Он был рад мне помочь, но я с ним это никогда не обсуждал.
Между Виндсором и Детройтом 8 километров – пятнадцать минут езды, если ехать через тоннель. Для меня не было границы как-таковой, особенно до 9/11. Обычно я пересекал её с читательским билетом. Я всегда проезжал без досмотра. Все было проще. Сейчас нужно иметь при себе паспорт. Они настолько придирчивые, что если они тебя прерасно знают, или ты через пять минут собираешься пересечь границу обратно, то эти кретины всё равно будут надоедать тебе.
У меня возникали несколько раз проблемы при въезде в тоннель, но несерьезные. Таможенники внимательно изучали мои документы, но довольно быстро оставляли меня в покое, потому что я играл за Wings. Я замечал, что они косо на меня поглядывают из-за моих историй с вождением в нетрезвом виде.

Я с детства дружил с Джеффом Кларком. Его родители владели инструментально-штамповочной мастерской в Штатах, поэтому у него была грин карта. Он встречался с американкой по имени Энн. Она была танцовщицей. 1 марта они собирались на хоккей в Детройт, посмотреть на мою игру. Тогда я только что купил унцию кокаина. Закинул всё это в бардачок, а потом все трое мы поехали через границу назад в Виндсор, чтобы поразвлечься в баре Penrod. Дэни жила со своей бабушкой в графстве Эссекс, юго-восточнее Виндсора. Я заехал за ней около 2 часов ночи, потому что у неё как раз заканчивалась смена в Relax Plaza. Я был за рулем своего джипа Blazer. Дэни называла его свинарником, потому что я жил в нём. Я жил совместно с Лори Грэм, подругой жены Петера Климы. У неё была свободная комната, но мы не могли ужиться. Я не мог приводить девчонок и не мог пить, поскольку она помечала бутылки. Я не шибко много книжек прочитал, поэтому для Дэни описал наши отношения с Лори как строго "плутонические".

Иногда я оставался у приятелей, например у Джеффа, или же ночевал в джипе. Дэни довезла нас до бара, потому что я уже слегка выпил. Мы приехали туда и присоединились к веселью. Мы играли в дартс, я немного выпивал. Позже Энн и Джефф засобирались домой. Джефф оставил свою машину в центре Детройта, а у Энн дома сидел ребенок. Я предложил им: "Давайте я вам дам денег на такси." Они не захотели. Я предложил еще: "Тогда давайте, я вам сниму номер. Оставайтесь ночевать здесь," – но они и от этого отказались. В конце концов, я сказал: "Ладно, я отвезу обратно." Первым делом я отправился в уборную принять немного кокса, чтобы протрезветь. Потом разделил все, что у меня было на четыре пакетика, и отдал два своему знакомому на сохранение. Остальное я положил к себе в карман. Мы загрузились в мой Blazer. Я сидел за рулем, Дэни сидела рядом, а остальные дремали на заднем сиденье. Я немного засомневался по поводу пересечения границы, но прогнал от себя эти мысли: "Да не будут они меня обыскивать. Они знают, что я играю за Red Wings." Я ошибся.

Было около 5-30 утра, когда мы спускались к тоннелю по Goyeau Street. Я попросил Дэни подержать руль, пока я немного подготовлюсь. Мне нужно было спрятать пакетики с коксом. В одном пакете был большой камень граммов 12, а во втором маленький – грамма 2. Также у меня была с собой дробилка для кокса. Она примерно 5 см высотой, вобщем похожа на консервную банку. Мне надо было спрятать и её. Я сунул пакетики к себе в нижнее белье, но камень был очень большим. Запихивал в трусы, под футболку – везде пробовал. Надо мне было выкинуть всю эту хуйню в окно прямо в тоннеле. Оно много не стоило - где-то баксов 30. Дело в том, что эти камни получались из-за того, что их откалывали от одного большого куска. В итоге я сунул их во внутренний карман куртки. Они были в полиэтиленовом пакете, обернутом резинкой.
Помню, как Дэни смотрела на все это большими глазами. Она не понимала, что происходит. Она никогда не сталкивалась с подобными делами. Думаю, что она никогда даже не видела дробилку. Мы подъехали к крайнему стенду, и караульные поросили у нас документы. Стоит отметить, что мы были несколько подозрительны, поскольку Энн американка, а Дэни, Джефф и я канадцы. У меня было разрешение на работу, у Джеффа была грин карта, поэтому у нас была куча разных докуентов.

Наверняка они были наслышаны обо мне из газет, потому как один из них, взглянув на мой паспорт, сказал: "Пройдемте со мной," – нам пришлось припарковаться. Они завели нас внутрь на таможню и в миграционный офис, где проверили мою визу и все наши свидетельства о рождении. Спросили сколько денег у нас с собой, где мы работаем, как долго планируем здесь находиться и все в этом роде. Потом они нас отпустили: "Хорошо, можете ехать." Мы думали, что сейчас спокойненько удалимся. Казалось, что уже все: "Фуф!"
Возможно они хотели выиграть время, потому что стоило нам дойти до джипа, как кто-то нас окрикнул: "Минуточку! Парни! Немедленно вернитесь назад!"
Я продолжал думать, что все идет как надо. Но пока одни проверяли документы – другие обыскали мой джип. Под водительским сиденьем они нашли капсулу с аминокислотой, которую мне давали медики Red Wings. Они заподозрили, что это что-то незаконное. Вдобавок на заднем сиденьи обнаружили непочатую упаковку пива и бутылку мятного шнапса, провалявшуюся там уже около месяца.
Мы вчетвером сидели в комнатушке, пока они заканчивали осмотр джипа. Офицеры о чем-то перешептывались между собой. Они были настроены очень серьезно. Мы все старались выглядеть спокойными, много не разговаривать. Я беспокоился о Дэни.
Один из копов взглянул на Джеффа и произнес: "Вы! Снимите плащ и положите на стол." Затем стал его обыскивать. По завершению обыска, Джефф выглядел подавлено. Теперь настал мой черед.
Мне приказали встать и снять куртку. Я снял её и положил на стол. Обыскав её, офицеры обнаружили дробилку. Они вытащили её из пакета, и я понял, что мне приходит пиздец, потому что на ней оставались следы порошка. То же самое, что иметь при себе полный пакет.
Мне приказали пройти в заднюю комнату. Оказавшись там, я снял рубашку, спустил штаны до колен. "Хорошо, снимай трусы" – велели мне. На мне были боксеры. Обычно я хожу в боксерах, а эти были стретч, поэтому плотно прилегали к ногам. Я приспустил боксеры, и пакетики съехали вместе с ними. Я стоял, опустив руки по швам, и старался не обращать внимания на торчавший уголок пакетика. Мне сказали: "Окей, повернись спиной, повернись обратно, хорошо, можешь одеваться." Я наклонился за боксерами, как вдруг один из них увидел отблеск пакетика и произнес: "Стой-ка, это что еще такое? А ну, дай сюда." Я отдал ему большой пакет, а меньший остался у меня в трусах.
Они отвели меня обратно в комнату ожидания, и я попросился в туалет.
Мне отказали: "Нет, сядь и сиди." Через несколько минут мне все-таки разрешили: "Ладно, можешь сходить в туалет." Со мной зашел офицер и наблюдал, остановившись у двери. Как только я начал мочиться, он захлопнул дверь, оставшись снаружи. Я тут же достал пакетик, бросил в унитаз и помочился на него. Потом меня посетила мысль: "Какого черта? Я ведь итак спалился." Тогда я достал пакетик, промыл под струей воды, вытащил камень, отломил кусочек и использовал его по назначению. Затем запихнул остатки в пакетик, и спрятал его в карман рубашки.
Они закрыли меня в камере и ушли. Несмотря на это, у меня все еще оставался в кармане мой бумажник со всеми деньгами и парой кредитных карт. Я находился там в полном одиночестве, поэтому достал пакетик, свернул долларовую купюру и сделал пару дорожек. Минут через пять трое вернулись на повторный обыск: "Отойти от двери! Встать к стене!" Прямо как в кино.
Они ощупали меня снова, и на этот раз пакетик упал на пол. Это их сильно разозлило, поскольку они уже написали протокол, в котором указали вес 11,4 грамма, а новая находка выставила их идиотами. Полагаю, что они все-таки разорвали старый протокол и написали новый, потому что в бумагах, переданных моему адвокату, было уже 14,2 грамма. Что-то в этом роде.

Я продолжал надеяться, что все само-собой образуется. Однако, около 7 утра они повезли меня к федералам и сняли мои отпечатки пальцев, тогда я понял, что крупно вляпался. Когда они уже были готовы везти меня в тюрьму, федерал, сопровождавший меня сказал: "За дверью собралось огромное количество журналистов. Похоже, что кто-то дал им отмашку, а они только этого и ждали, не так ли?"

Пэт Дюшарм представил меня адвокату экстра-класса Гарольду Фриду, представлявшего много известных людей из Детройта. Я его называл Клубком. Хорошее прозвище для человека, у которого становилось все меньше волос. Гарольд был хорош. Когда-то он уже помогал мне с иммиграционными бумагами. Он ехал в свой офис и услышал о моем аресте по радио. Он приехал ко мне незамедлительно, поскольку мне нужен был представитель в суде. Окруженный журналистами, Гарольд принял весь напор журналистов на себя.

Дэни, Джефф и Энн ничего не предъявили. Их просто отправили домой. Я был спокоен за них.
Понимаю, что я облажался, но знаете, что было самым неприятным в этой истории? Две вещи: во-первых, они конфисковали мой джип и вытащили оттуда все, что было можно. После освобождения из тюрьмы я узнал, что сыну моего надзирателя Рика Лузвельдта, учившегося в Детройте в средней школе, один из знакомых предлагал купить динамики и усилители. Видимо, у этого парня кто-то из родственников работал в Федеральном Здании. Ребенок утверждал, что ему разрешили залезть в мой джип и взять большую магнитолу и усилители. Он хвастался сыну Рика: "У меня стереосистема Боба Проберта. Хочешь купить её?" Позже я получил счет за мобильный телефон, оказалось, что кто-то звонил с него несколько раз. Также пропали мои солнечные очки. Благо, что джип был зарегистрирован на моего знакомого, поэтому они были обязаны его вернуть. Пусть даже весь распотрошенный.
второе, что мне не понравилось – это комментарии некоторых моих одноклубников. Большинство из них думали, что я ушел навсегда. Стиви Айзерман заступался за меня: "Не думаю, что мы больше не увидим Боба Проберта." Некоторые отзывались обо мне довольно жестоко. Получается, что я защищал этих ребят, а они в благодарность поливали меня грязью. Помню, Жильбер Делорм заявил, что мне давали шанс неоднократно, а теперь меня нужно выкинуть из лиги навсегда. В следующем году он уже играл за Quebec, и я настиг ублюдка. Он был защитником, поэтому я подстерег его, когда он проезжал с шайбой за воротами, и со всего маху размазал его по борту. У него был выбит локоть, и он не смог доиграть тот матч, на что мне было абсолютно наплевать. Мне хотелось ебнуть ему за его ебучие комментарии. Не нужно говорить так о своем одноклубнике, чтобы не произошло. Можешь думать все, что угодно, но не озвучивай это в прессе.
Ли Норвуд тоже не мог держать язык за зубами. Он сказал, что если бы я к нему обратился, то он несомненно помог бы мне и оградил бы от неприятностей, будто он Супермэн или Господь Бог. Совсем не круто.

Между тем, Служба иммиграции и натурализации США настаивала на том, чтобы я находился под арестом вплоть до суда. Всей делегацией мы направились в зал заседаний, где Гарольд официально мог осуществить некоторые правовые маневрирования. В 1989 году у иностранцев не было права на надлежащую правовую процедуру, в отличае от американских граждан. Именно потому, что у меня была просто невероятная команда адвокатов, суд счел требование неконституционным. Меня освободили до вынесения наказания, чему мы все были несказанно рады, ведь все прошло именно так, как мы планировали. Чтобы избежать встречи с журналистами, мы воспользовались запасным выходом.
Мы похлопывали друг друга по спине, радостно восклицая: "Ура!", - и поздравляли друг друга с успехом, как вдруг, Гарольд сделал серьезное лицо и произнес: "Проби, притормози слегка. Разве ты не понимаешь, насколько все серьезно, и через что на довелось пройти?" Для меня это было так внезапно, словно ты сидишь на солнышке, а на тебя кто-то выплескивает стакан ледяной воды. Я закурил и сказал ему: "Клубок, улыбнись! Слышишь? Мы на свободе. Меня только что освободили. Мы выиграли. Мы выиграли!"
После вынесения вердикта и отбывания срока наказания, мне можно было продолжать играть в Штатах, вплоть до нормализации моего иммигрнтского статуса. Мой случай помог изменить законодательство для иностранцев – обычные граждане могли зарабатывать себе на жизнь, ожидая разрешения на иммиграцию, чтобы впоследствии могли переехать туда жить. Я рад, что что-то хорошее из этого вышло.

Я не хотел возвращаться обратно в Канаду, потому что обратно в Штаты меня бы уже не впустили, так что я пригласил Дэни после работы к себе в Штаты. Мы жили вместе. У меня не было машины, так что за продуктами мы ходили пешком. Через пару дней мы затарились под завязку в супермаркете Meijers и вызвали такси. В вестибюле было множество людей, часть из них смотрели на нас, а одна девушка подошла ко мне и спросила: "Ты Боб Проберт?"
Я улыбнулся и одобрительно кивнул: "Точно, это я."
Она посмотрела на меня и сказала: "Я хочу, чтобы ты знал, что ты позорище." Она просто разорвала меня на части прямо перед толпой. Её слова запали мне глубоко в душу, и мне было очень стыдно.
Через пару дней мы с Дэни зашли в бар Anchor. Мы играли в биллиард, и я пил пиво. К сожалению, этот бар находился прямо напротив издательства Detroit Free Press, и Кейт Гейв донес на меня в своей статье на следующий день. Служба иммиграции США стала настаивать на том, что мне необходимо обратиться в реабилитационный центр, потому что им все еще не давал покоя мой инцидент с кокаином. Они определили меня в Holly Gardens Treatment Center, неподалеку от Флинта.
Гарольд устроил все, чтобы меня направили в реабилитационный центр. Он считал, что суд учтет тот факт, что я становлюсь сильнее зависимости. Дэни было очень тяжело меня туда провожать. Что касается меня, то я не парился сильно насчет этой сделки. Конечно, я не горел желанием туда попасть, но она и вовсе проплакала всю дорогу.
Владелец Red Wings Майк Илич приехал навестить меня на своем лимузине и пригласил на обед. Мр. И поинтересовался моими успехами. Сказал, что команда поддерживает меня, и руководство сделает все возможное, чтобы помочь мне выбраться из всего этого. Рассказал, что комиссар Национальной хоккейной лиги Джон Зиглер, на данный момент, собирается вынести мне пожизненную дисквалификацию. Во время неофициальной беседы с ним, Мр. И встал на мою защиту. Я был очень признателен ему. Он был на моей стороне.
Дэни пирехала ко мне на выходные. Она привезла с собой ореховый пирог и домашние шоколадные печеньки для всех. По-началу все было замечательно, но потом я положил глаз на хрупкую белокурую медсестричку по имени Кэти. Странно конечно. Не сказал бы, что я жеребец, но полагаю, что многие сталкивались с такими барышнями, которые идут заботиться о людях, по собственному желанию. Может быть эти вещи взаимосвязаны, не считаете так? Как бы то ни было, мы с Дэни расстались. Казалось, что она этим ничуть не расстроена, потому что она периодически все еще встречалась со своим бывшим парнем Кевином. Позже у Кэти возникли неприятности из-за того, что она помогла мне с машиной, чтобы я смог выбраться в какой-нибудь бар, чтобы немного выпить с парочкой знакомых. Мы отыскали бар и хорошенько погудели. А потом я узнал, что эти двое были несовершеннолетними – лет по 16-17.
26 сентября 1989 в 2 часа дня решениме Окружного Судьи Патрика Дж. Даггана я был приговорен к шести месяцам заключения. Меня посетила мысль: "Не так уж все и плохо." Я думал, что есть шанс отделаться и вовсе условным сроком, потому что Гарольд представил все так, что закон преследует тех, кто продает наркотики, и все с ним согласились, что я использовал их исключительно для собственного применеия. Полностью аргумент не прошел, но направление было выбрано верное, и судья все-таки принял не столь строгое решение.
Я взглянул на Гарольда. На его глазах были слезы.
17 октября 1989 суд вынес окончательное решение по моему делу: три месяца в Federal Medical Center в Рочестере, штат Миннесота, три месяца в "доме на полпути", три года проб, $2,000 штрафа плюс расходы на $3,680. Вдобавок к этому, оплата тюремного места по $1,210 в месяц. Я должен был платить арендную плату тюрьме.
7 ноября Мр. Хитч зафрахтовал частный самолет для Гарольда и меня, и я отправился в тюрьму. Она оказалась похожа на общежитие. В моей комнате было окно и толстые тяжеленные двери, которые не закрывались до 11 вечера. До 6 утра анм предстояло быть запертыми. Могло быть и хуже. Неплохо бы конечно, чтобы там был бар.
Я был федеральным заключенным под номером 12211-309, носил тюремную одежду, ну или как вы её называете, вроде бы коричневого цвета. Я находлися там с евангелистом Джимми Беккером и главарем мафии из Мичигана Билли Гиакалоне. Тогда Джимми Беккер сфоткался с одним из знакомых заключенных – пять долларов за фотку на Polaroid. А потом огромный черный верзила отправил эту фотку своим родственникам, а те продали её National Enquirer, напечатавшим эту фотку с заголовком, говорившем, что они были любовниками в тюрьме. После этого Джимми перестал фоткаться. Он вообще был каким-то бесхарактерным. Он постоянно жаловался на то, как ему приходится изворачиваться, чтобы слезть с верхней койки. Как-то раз нам должны были поставить прививку, а он взял и расплакался. Я повернулся к нему и сказал: "Расслабься, приятель, не все так плохо. Это же не Джессика Хан."

Судя по слухам, Билли Гиакалоне был причастен к исчезновению Джимми Хоффа. Он и впрямь был крут. Кроме этого, он был фанатом Wings. Он советовал мне: "Слушай, Боб, если у тебя возникнут неприятности, или кто-то будет докучать тебе – просто возьми стул и сломай его об его голову."
На второй день, когда я стоял в очереди за едой, один из парней неожиданно влез передо мной. Я сказал ему: "Почему бы тебе не пойти в конец этой ебучей очереди, как делают все остальные?" Он обернулся ко мне и ответил: "Когда выйдешь отсюда, советую оборачиваться назад. Я знаю кое-кого в НХЛ." Я думал, что мы подеремся прямо в кафетерии, но он произнес это и пошел своей дорогой.
Я был немного озлоблен. Никто не пожелает оказаться в месте, подобном этому. Оказывается, тюрьма очень жестока для парня, который не любит сидеть взаперти. Я смотрел в окно каждый день, осознавая, что не могу никуда отсюда вырваться. Чертовски охото домой, когда видишь двойные заборы и постоянно курсирующие патрульные машины. К моменту моего освобождения у меня совсем не осталось ногтей.
Я просто ненавидел работу на кухне. За два дня до Рождества я мыл кастрюли и сковородки на кухне. Мне было невыносимо скучно. Я должен был составлять их на конвеерную ленту, потом другой парень их мыл, а третий сушил. Так что я вышел с кухни и присел в курилке. Как только я закурил, ко мне подошел охранник и произнес: "Слушай, сейчас не время для перекура. Возвращайся к работе."
Я ответил: "Хорошо, сейчас."
Он ушел, а я остался курить дальше. Он вернулся: "Ты все еще здесь? Я же сказал тебе, что еще не время перекура. Возвращайся к работе."
Я ответил: "За одиннадцать центов в час, вы можете засунуть эту чертову работу себе в задницу."
Он сказал: "Я правильно понял? Это значит, что ты не собираешься работать?"
"Я думаю, да," – ответил я.
Итак, он ушел и вернулся с конвоиром: "Пожалуйста, встаньте к стене." Я встал и подошел к стене. Они скрутили мне руки за спиной и отвели меня в сраную одиночную камеру за отказ от работы. Так они и делают – закрывают вас в одиночке, а потом ходят и наблюдают. Срок, который ты проведешь в этой камере, зависит от того, сколько дней ты отработал. Поэтому, если ты сидишь здесь, как в моем случае, то отработанные мною три дня из всей рабочей недели вычитаются, и тебе светит еще четыре дня. Я просидел там два дня до Рождества. Моя мама приехала навестить меня, поэтому помощник начальника тюрьмы (пожилая дама) разрешила освободить меня, вплоть до разбирательства по моему делу через неделю.
Когда моя мама приехала, то мы вышли на урицу, и я закурил. Помимо нас там был здоровяк со своей женой, они стояли, прислонившись к стене, прямо под камерами. Они стояли лицом друг к другу, как вдруг она приподняла юбку, и он стал трахать её. Мне стало не по себе. Это было так грубо, словно собачья свадьба. Мы быстренько вернулись обратно в здание.
На слушание меня пригласили в зал, где сидели три бабищи, считавшими себя самим Господом Богом. Одна из них поинтересовалась моим видением ситуации, и я рассказал, что случилось: "Я работал на кухне и сделал комментарий по этому поводу." Она зачитала мне из протокола: "За одиннадцать центов в час, можете катиться с этой работой куда подальше." Я поправил её: "Нет, не так. За одиннадцать центов в час, вы можете засунуть эту чертову работу себе в задницу." Бабищам это крайне не понравилось, и они впаяли мне еще недельку.

Не смотря на это, я приобрел кое-какой опыт. Теперь ты изолирован от основной массы. Тебя запирают с сокамерником. Первый мой сокамерник был осужден за убийство. Он и с приятелем находились у себя дома с кучей травы, а кто-то вломился к ним. Мой сокамерник сидел на диване с двумя девченками, а его приятель отлучился в ванную комнату. Двое грабителей стали угрожать им оружием.
Его друг выглянул из-за угла и выстрелил, убив одного из грабителей мгновенно. Затем вышел из-за угла и продолжил стрелять. Второй нападавший выскочил из дома и не пострадал. Так он мне рассказывал о произошедшем. Потом он резко сменил тему, и стал рассказывать мне про одного восемнадцати летнего индейца. Говорил, что у индейцев отключается мозг, когда те выпьют, поэтому он и подрался со своим лучшим другом, а потом достал нож и зарезал его. Ему дали четырнадцать лет. Пока я находился с ним в одной камере, я спал с одним открытым глазом.
У нас был час для прогулок. Наш двор был отгорожен от общего. На тебя надевали наручники и снимали их только на площадке. Разрешалось выкурить две сигареты, час поиграть в баскетбол и больше ничего. Я сходил с ума.
Мне запретили курить в течение первых трех дней, также как и моему сокамернику. Как мы выкручивались – взяли открытку, склеили её по краям зубной пастой, которую нам выдавали по утрам. Затем проделали отверстие в уголке, расплели свои носки, сплели длинную веревку, привязали открытку и стали забрасывать её к соседним камерам. Они складывали в неё сигареты и бросали нам обратно.
Однаждыохранник застукал нас за перекидыванием открытки, наступил на неё, оборвав веревку, и плакали наши сигареты. Как же дерьмово потом было! Тебе жутко хочется курить, ты закидываешь открытку, потом тянешь её к себе, а потом оказывается, что тебя поимели. По ночам забавно наблюдать в крохотное окно, как такие открытки летают туда-сюда. Люди добывают себе сигареты.
Здесь были по-настоящему изобретательные люди. Кто-то сделал самогонный аппарат. Кое-кто, кто работал на кухне, брали дрожжи, изюм, фрукты, воду и ставили вино. Ему нужно время, чтобы настояться, поэтому они поставили его в начале ноября. Кто-то из ребят сказал мне, что на Рождество охранники на многое закрывают глаза.
Люди постоянно достают наркотики контрабандой. Как-то один знакомый предложил мне пыхнуть: "Слушай, Боб, не желаешь присоединиться?" Мне оставалось сидеть всего неделю, так что я отказался: "Э, нет. Я пас." Как оказалось, я правильно сделал, потому что на следующий день у меня взяли анализ мочи. Его берут выборочно. Будет достаточно всего одного теста, показавшего наличие наркотиков в твоем организме, и тебе пиздец.

Тюрьма была довольно строгой, но не то, чтобы Alcatraz. Стиви Ай, Супи и Демер навестили меня в январе. Само собой, это попало в газеты. Стиви просто удивительный человек. Он никогда не сгущал краски. Он всегда мне желал наилучшего. Когда у меня случалси неприятности, он говорил журналистам так: "Что ж, надеюсь, Боб разберется с этим и будет еще сильнее." Когда меня арестовали, Демер назвал меня раковой опухолью. А после освобождения, сказал, что рак отступил. Забавно, как я перестал быть раковой опухолью для команды. Мне кажется, что он беспокоился о собственной заднице.
Исполнительный директор Wings Джим Лайтс приезжал навестить меня в Рочестер. Он назвал её Большой стеной. До этого он ни разу не был внутри тюрьмы. Тогда процедура досмотра была похожа на досмотр в аэропортах в наши дни. Достаешь все из карманов, проходишь через рамку, а потом тебя просвечивают рентгеном. Джим Лайтс говорил, что это было самым страшным моментом.
Джимми Ди также навестил меня. Он был холостяком. Он посвятил всю свою жизнь команде – правильно это, или не правильно, но так оно и было. Мне кажется, что парни, вроде меня, были для него как родные дети. Он потратил немало нервных клеток со мной. Некоторое время спустя, он рассказывал, что был рад увидеть меня в тюрьме, потому что после статьи о том, как я едва не разбился в автокатастрофе, боялся, что я умру от передозировки, или меня пристрелят из-за какой-нибудь телки. А если не из-за всего этого, то я бы наверняка разбился на своей лодке. Во всяком случае, он надеялся, что закон поможет мне больше, чем команда или реабилитационные центры.
Пожалуй, больше всего в тюрьме мне не хватало женщины. Взглянуть на попку. Женскую попку. Дэни отправляла свои фотографии, но так как они не доходили, мне приходилось подключать своё воображение. Фотографии были запрещены.

Я получил аттетсат о среднем образовании, пока находился в тюрьме. Я даже начинал заниматься по программе колледжа по курсу деловой переписки, но не закончил его. Я пришел на первое занятие, которое длилось четыре часа с одним 15 минутным перерывом, а так как я был курильщиком, то это мне очень не понравилось. Потом нам задали написать сочинение не менее, чем на четырех листах, несколько сотен слов к следующему дню. Я сказал: "Забудьте об этом," – и больше там не появлялся.
2 января 1990 я был приговорен к депортации из страны сразу по окончании моего срока прибывания в доме на полпути. Гарольду удалось получить для меня разрешение на право работы в Штатах. Однако, я не мог свободно пересекать границу, иными словами – покинь я Штаты, и меня больше никогда не пустят обратно.
Я жил в доме на полпути с начала февраля до середины апреля, но сначала меня направили на психологическое обследование в Бетесду, штат Мэриленд. Там было много психов. Меня всего обвешали проводами и вводили прокаин – обезболивающее. Я просто сидел в кресле, ловил невероятный кайф, и мне хотелось его еще усилить. Ради этого я притворился, что он на меня вовсе не действует. Результаты компьютерного обследования показали, что у меня синдром дефицита внимания и гиперактивности – СДВГ. Пэт Дюшарм считал эти заключения собачьим дерьмом. Он считал, что некоторые специалисты настолько зациклены на конкретном диагнозе, что могут найти его, хоть у камня, они находят его только потому, что усердно его ищут.
Газетчики пронюхали про это, и в одной из статей я прочитал, как один из журналистов назвал это "расстройством дефицита напряженности."

Врачи пытались пичкать меня различными препаратми, типа депакота или риталина, чтобы помочь мне сосредоточиться. Пока я был там, то закрутил с одной из медсестер, а потом она поехала со мной на неделю в Мичиган. Она была не такой, как все. Она была брюнеткой.
Я был приписан к офицеру по снятию проб Рику Лузвельту и помещен в Eastwood, центр лечения наркомании в городе Понтиак, недалеко от Детройта. Там было словно в гетто. Я посетил там 90 собраний А.А. за 90 дней и сдал море анализов.
Рик дал мне разрешение тренироваться с командой.
Wings были готовы допустить меня к тренировкам, чтобы я смог вернуться в строй к следующему сезону, но с этим сразу же возникли проблемы. Мне пришлось пройти много различных видов лечения в тюрьме, но директор хотел, чтобы я вернулся к начальной точке. Он аргументировал это так: если ты опустился на самое дно, то ты должен полностью избавиться от всего, что приобрел на этом пути, все свои качества, а потом заново построить себя с того момента, которого я еще не достиг. Я считал его конченым придурком. У нас было собрание, на котором решался мой допуск к тренировкам, а он взял и запретил мне.
Я позвонил Рику и сообщил, что уже готов выйти из дома на полпути. Рик возразил: "Оставайся там, пока я не приеду и не переговорю с тобой. Если ты просто уйдешь оттуда, то это будет являться нарушением условий испытательного срока, и они тебя опять потащат в суд. Боб, общество раздавит тебя." Итак, он приехал, и мы беседовали больше часа, придя к соглашению, что я могу вернуться на лед, поработав с "журналом." Теперь я должен был каждый день записывать мысли наподобие этой: "Однажды я смогу сконцентрироваться, стать свободным и счастливым, построить свое собственное дело."

Первые три недели я тренировался в одиночестве, мне помогал в этом Супи. Сезон подходил к окончанию – оставалось всего четыре игры, и наша команда не попадала в зону плей-офф. Wings надеялись, что я смогу им помочь, но нам предстоял разговор с Зиглером о снятии моей пожизненной дисквалификации. Он был настроен очень категорично.
В НХЛ существовало постановление, разрешающее комиссару пожизненно дисквалифицировать любого игрока собственным решением, минуя слушания, доказательства и любые доводы самого игрока. Мои адвокаты отправили ему письмо, обосновав, что это неблагоразумно. Также они намекнули, что это постановление было составлено бывшим главой Профсоюза Игроков Аланом Иглсоном, который постоянно шел на поводу у комиссара Лиги. Иглсону было наплевать на интересы игроков. Игроки не были защаищены от произвола, поэтому мы собирались подавать в суд.
За восемь месяцев со дня вынесения дисквалификации, Зиглер немного смягчил свою позицию. Он ответил, что не против проведения слушания, так что у меня появился шанс.
В начале марта в отеле Ritz-Carlton Southfield состоялась встреча с присутствием моей мамы, Джимии Ди, Мр. Хитчем, моими адвокатами, мною и Зиглером. Об этой встрече больше никто не знал. Она проходила без огласки. Зиглер взял организацию встречи полностью на себя, арендовав огромный зал для заседаний. Он был готов выслушать абсолютно все наши доводы. Мр. И был очень сдержан: "Мы хотим вернуть нашего Боба обратно. Наш клуб нуждается в нем, он необходим нашим игрокам. Это тот человек, который усердно работал в процессе своей реабилитации." Не помню, говорил ли он что-то еще, но эти слова подействовали.
Джимми Ди сказал, что в клубе знали о моих проблемах с алкоголем, но Wings даже и предположить не могли, что я на наркотиках. Несмотря на это, команды остро нуждалась в моем возвращении, так как я усерндо потрудился над реабилитацией.
Гарольд рассказал, сколько мне пришлось заплатить из собственного кармана, чтобы пройти курс реабилитации, а также, сколько денег я потерял во время заключения. И добавил, что мне было бы достаточно этих наказаний. Дюшарм припомнил, сколько игроков были пойманы на употреблении наркотиков, но никто не получал пожизненную дисквалификацию. Я сказал Зиглеру, что завязал, и что хоккей очень важен для меня. Сказал, что моё возвращение было бы ярким примером для ребятишек, что из любых неприятностей можно выкарабкаться.
Зиглер разрешил мне вернуться, сказав журналистам: "Основываясь на результаты наркологических тестов и результаты анализов, я полностью удовлетворен его нынешним состоянием. К тому же, утраченный годовой гонорар в размере $200,000, является достаточным наказанием."
Я не пил и не употреблял, и сильно переживал по этому поводу. Я так устал от всего этого лечения. По правде говоря, я не понимал, почему мне нельзя пить.
Рик Лузвельт считал, что мне надо бы потренироваться летом, посмотреть на реакцию болельщиков, и лишь потом вернуться на площадку. Он встречался с Судьей Дагганом, и тот поддержал нас. Это давало некоторую уверенность в беседе с директором клиники. Позже состоялась большая встреча с присутствием Рика, Джимми Ди, Супи, Жака Демера и Джимми Лайтса. Все единогласно говорили: "Считаю, что Боб готов вернуться, считаю, что Боб готов!" – и смотрели на Рика, понимавшего, что теперь все зависит от его решения. Рик знал, что Wings бились за попадание в зону плей-офф, а с финансовой точки зрения, попадание в матчи на вылет сулило немалые деньги. Он понимал, какое давление было на команду в связи со всем моим курсом лечения, он ругнулся: "Вот дерьмо," – и позвонил директору.
Директор попытался отфутболить его: "Ну, нет, он еще не готов, ему не следует возвращаться на лед."
Рик поинтересовался: "С чем это связано?"
"Это связано с тем, что он еще не закончил вести свой блокнот. Ему нужно дописать еще четыре страницы," – ответил директор.
"Вы не могли придумать что-нибудь поумнее?" – завелся Рик. "Вы считаете, что Боб не может играть только из-за тре-четырех недописанных страниц в блокноте?" – и положил трубку. Мне разрешили выйти на лед уже в завтрашнем матче против Миннесоты. Этот матч должен был состояться в четверг, а потом предстояли спаренные матчи с Чикаго – в субботу на Joe Louis Arena, и в Chicago Stadium в воскресенье. Я мог выйти на лед в домашнем матче, а в воскресенье я играть не мог, поскольку мне было запрещено выезжать за пределы штата.
Рик рассказал мне о новостях. Я был невероятно счастлив услышать его: "У меня для тебя новость, ты не сможешь играть. Понимаешь?" Я кивнул в ответ. Я все понял.
Часа за полтора до матча, мы приехали на стадион и встретились с Демером. Он сказал, что хочет увидеть меня на льду. Команда рисковала остаться на последнем месте в Дивизионе Норриса, и я несколько тревожился о своем возвращении. Столь долгое отсутствие напоминало о себе – как воспримет меня команда и болельщики?

Я выкатился на разминку 22 марта 1990, и болельщики встретили меня просто потрясающе! Газеты писали, что толпа скандировала: "Проби! Проби! Проби!" Это было замечательно. Люди были рады моему возвращению. Я хотел доказать, что являюсь частью всего этого. Миннесота забила несколько быстрых шайб, что омрачило публику, а потом я забил гол, который не засчитали. Это разозлило меня еще сильнее, и я попытался устроить заварушку. Но не думаю, что кто-то хотел, чтобы все накопленное мною за год отсутствия выплеснулось на него. Свой гол в этом матче я забил чуть позже. Публика сполна оценила это. У меня встал камень в горле, когда они меня приветствовали.
Поклонники Детройта более либеральны, нежели все остальные. Я слышал, как многие говорили, что сыты моими выходками по горло, что не хотят мириться с этим, но я считаю все это полнейшей чушью. Настоящие болельщики все понимали. Они писали мне письма, в которых рассказывали, что молились за меня и надеялись на мое возвращение. Поклонники Детройта очень великодушные люди, настоящие фанаты. Они любят хоккей. Балет на льду – это не их стиль.
Несмотря на поражение 5-1, все в раздевалке были рады моему возвращению. На следующий день газеты писали, что я прослезился, когда фанаты приветствовали мое возвращение. Не скажу, что я прямо-таки расплакался, но был слегка шокирован такому приему.
Я устал, но был счастлив. Мне казалось, что команда не хотела играть за Жака. Ни у кого не было искры в глазах. Несмотря на реальную возможность попадания в плей-офф и большую значимость оставшихся игр, я не чувствовал драйва в команде.

Рик разрешил мне выйти на лед в субботу, но ни в коем случае я не мог полететь на воскресный матч в Чикаго. Директор клиники был категорически против этого, он вообще был против моего появления на льду. Рик придумал, что мне нужно усердно пахать на тренировках. Тот, кто вкалывает по десять часов в день, семь дней в неделю просто не может думать об алкоголе или наркотиках. Гарольд позвонил Рику, объяснив ситуацию с недостатком игроков у Жака. Рик поговорил со своим руководством, и директор пояснил: "Что ж, под вашу ответственность, но так как Боб является нашим клиентом на полный курс, то ему придется потренироваться в воскресенье дополнительно, как вы считаете?" и Рик согласиглся: "Без проблем."
Он позвонил мне в дом на полпути утром в воскресенье и поинтересовался: "Боб, только между нами, как ты себя чувствуешь?"
Я ответил: "Немного устал."

Он продолжал: "Если ты действительно уставший и опустошенный, просто скажи, и я скажу клубу и прессе, что ты рвался в бой, но я тебе запретил играть. Никто не узнает об этом."

Я был настроен иначе: "Я хочу играть, я должен быть с командой." Рик ответил: "Замечательно, ты будешь."
Окрыленный этой новостью, я забил победный гол в субботу, сравнял счет в воскресенье, пусть мы и проиграли тот матч 3-2. Моя жизнь возвращалась в привычное русло.
Гарольд Фрид хотел оградить меня от неприятностей, поэтому познакомил с одним парнем из Детройта, спонсировавшем нашу команду. Его звали Рики Рогоу, но все называли его Big Daddy. Он владел рестораном в Западном Блумфильде, штат Мичиган, носившем название Big Daddy's Parthenon, славившимся невероятно вкусной греческой кухней. Big Daddy, Гарольд и я встретились в офисе Гарольда, и Big Daddy оставил мне свою визитку: "Звони. Я первым звонить н буду." Мы с ним встретились недели через четыре: "Эх. Ты мне так и не позвонил." Я пообещал, что вскоре позвоню. Недели две спустя, я ему все-таки позвонил. У меня было немного порядочных друзей, а Big Daddy всегда знал, как можно повеселиться.
Мы оба любили полакомиться. Как-то вечером мы впятером приплыли к нему в ресторан на моем катере. В их меню было порядка 25 различных десертов: пироги, мороженое, торты. Big Daddy взглянул на меня и поинтересовался: "Проби, как думаешь, мы осилим их все?" Я поддержал его идею: "Почему бы нет?" Big Daddy обратился к официантке: "Принеси нам всех по-одному." Она переспросила: "Вы серьезно?" Мы приговорили их все.
Когда я только познакомился с Big Daddy, я встречался с Джеки. В одно воскресное утро, после бурной ночки, я предложил: "Я знаю, где можно перекусить!" Мы прыгнули на мой Harley и поехали завтракать к Big Daddy. Я еще не был знаком с его супругой, которую тоже звали Рики, как и мою подружку. Рики открыла нам дверь в шортах и растянутой кофточке, вся взьерошенная и с двоими ребятишками. Она взглянула на меня в моей косухе и кислотных джинсах, на мою подружку в топике и белых сапогах и запречитала: "O, нет-нет, нет," – и захлопнула дверь. Я продолжил стучать в дверь: "Big Mama, Big Mama! Открой нам, открой нам!" В конце концов, она нас впустила, и это стало началом нашей прекраснейшей дружбы. Big Daddy и Big Mama стали одними из моих лучших друзей.

Тем летом я познакомился с Бэмби. Она была милой и игривой, у неё не было сисек, но была великолепная задница. Я был судьей на конкурсе гавайских красоток, в котором она принимала участие. Она была тренером по гимнастике. Бэмби хотела приучить меня к культуре, водила меня на The Sound of Music. Наши отношения продлились пару месяцев, а к Рождеству я снова стал встречаться с Дэни.
Дэни лишилась работы в Relax Plaza из-за инцидента на таможне. Её имя мелькало в прессе, и журналисты постоянно названивали ей на работу. Управляющему это не понравилось, и он предложил ей подыскать новую работу.
Я не мог поехать в Канаду, потому что таким образом департировал бы сам себя. Поэтому я остался в Детройте, ходил в качалку, катался на катере и получил несколько штрафов за превышение скорости.

Как только меня выпустили из тюрьмы, клуб захотел изменить мой образ в прессе. Вместо постоянной грязи, они стали писать обо мне хорошие вещи. Брали у меня множество интервью. Однажды, когда меня пригласили на радио, я позвонил Дэни, и еще двум другим девчонкам: "Я буду давать интервью по радио. Настраивайся на WRIF прямо сейчас."
Какой-то паренек позвонил и задал такой вопрос: "Слушай, Боб, а ты с кем нибудь встречаешься?"
Лучшее, что я мог придумать, было: "Да, я встречаюсь со своей старой знакомой."
Я думаю, что кто-то из них надоумел его спросить об этом. А иначе, с чего бы вдруг парень спрашивал меня об этом?

капитан_Немо_ все записи автора

ЖЁСТКИЙ ИГРОК
(TOUGH GUY)

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ

ПРУД ПРУДИ ТЕЛОК

У меня начались серьезные проблемы с руководством, и мне было велено отправляться в клинику Betty Ford на Ранчо Мираж, штат Калифорния, либо какую-то другую. Я так и сделал, но пробыл там всего неделю. Эта поездка закончилась в баре с мыслью о самолёте в Детройт.
Американское правительство аннулировало моё трудовое соглашение, так как Wings запретили мне играть. По этой причине я застрял в Виндсоре – мне нельзя было выехать оттуда. В конце октября 1988 я поселился в Relax Plaza и оставался там до декабря.
Там было не так уж и плохо, потому что там было полно красивых девчонок, особенно мне понравилась блондика за стойкой регистрации по имени Дэни. Я не мог оторвать от неё глаз. Невероятно горячая штучка – потрясающе красивая. Ей нравилось говорить, что я обращаюсь за помощью к кому угодно, кроме неё, потому что она настолько никчемная. Я позвонил своему приятелю Дино Росси и заявил: "Я влюбился в одну девушку, на которой хочу жениться," – и это было чистой правдой.

Я спросил её напарницу, есть ли у Дэни друг. Она сказала, что есть, но у них нелады в отношениях. Я активировался: "Как думаешь, Дэни будет со мной встречаться?" Она обещала узнать. Дэни посчитала меня высокомерным мудаком, потому что тут "пруд пруди телок" – только свистни. Против меня было еще и то, что после пары вечеринок менеджер отеля приходил ко мне в номер с фотоаппаратом, когда меня там не было. Я уже и не рассчитывал получить её телефончик, как внезапно помогла её мать. Мне повезло, что её родители, Лесли и Дэн Паркинсоны, приехали её навестить, когда я был в холле гостиницы. Дэни кивнула головой в мою сторону: "Мам, знаешь кто это? Это Боб Проберт, хоккеист." Лесли взглянула на меня. Я был с длинными волосами и в кожаной жилетке, собираясь куда-то ехать. Лесли обернулась к Дэни и сказала: "Мне безразлично кто это. Держись от него подальше." И когда её подружка спросила телефончик для меня – Дэни согласилась: "Конечно, пусть позвонит."
Я позвонил ей и сказал: "Домино пицца, вы заказывали пиццу?" – она ответила: "Чего ты хочешь, Боб?"

Мы прогуливались с ней несколько раз. Первый раз мы пошли в китайский ресторан House of Lee в центре Виндсора. Ей было всего двадцать, и она была немного застенчивой. Я встречал немало тусовщиц, и она не относилась к их числу, но она мне очень понравилась. Следующим вечером мы пошли купаться, а когда вернулись в Relax Plaza, то она пошла работать, а я поднялся к себе в номер. Я не переставал названить на рисепшен, требуя дополнительные подушки. После третьей прогулки мы нашли общий язык, но не хотели огласки в гостинице. Она пробиралась ко мне в номер по пожарной лестнице. Старые добрые времена.
 

Мой адвокат Пэт Дюшарм зашел ко мне в номер поговорить. Я был на чем-то зациклен, слегка сонный и не мог сосредоточиться. Он посмотрел на меня и сказал, что не может больше представлять мои интересы: "Ты создаешь очень много проблем и причиняешь кучу страданий. Я не хотел делать этого и, возможно, пожалею о своем решении, но я больше не хочу, чтобы ты меня тревожил и звонил мне." Затем он направился к двери.
Я был немного шокирован и сказал: "Ты это не серьезно."
Он парировал: "Я серьезно, Боб. Поступай, как знаешь. Если ты хочешь и впредь совершать самоубийство в рассрочку, так тому и быть, наш разговор на этом окончится. Ты строишь из всех нас дураков."
Мне стало не по себе: "Не уходи", - сказал я.
"Хорошо, - согласился он, - ты действительно хочешь поговорить?"
Я спросил: "А надо?"
Со слезами на глазах он произнес: "Я сильно огорчусь, если ты не разрешишь мне помочь тебе. Я не могу этого вынести. Я не могу на это просто смотреть."
У нас состоялся серьезный разговор в ту ночь. Он рассказал мне о том, какую боль я причиняю людям: "Знаешь, Боб, то что чувствую я, просто меркнет на фоне того, что чувствует твоя мать, что чувствует твоя бабушка. Я на грани срыва из-за твоих выходок, но это не идет в сравнение с тем, что ты делаешь с ними."
Я был немного шокирован этим. Я имею в виду, что я обеспечивал свою семью, заботился о них, понимаете? "Да ну?" – удивился я.
"Ох, Боб. Твоя мать всегда тихонько плачет перед сном." Мне было это дико слышать, я чувствовал себя ужасно. Мы говорили несколько часов. В конце беседы он сказал: "Я очень обеспокоен таким положением дел. Я не брошу тебя." Эти слова стали поворотной точкой в наших дальнейших отношениях.

К 22 ноября меня вернули в ростер команды. Пэт Дюшарм нашел в коллективном договоре игроков НХЛ (CBA) пункт, говорящий о том, что если ты находишься в игровых кондициях, то тебе должны платить зарплату. Wings пытались оспорить эти доводы, мотивируя тем, что я опаздывал и приходил с запахом алкоголя, а значит не был готов выйти на лёд. Однако, в CBA были прописаны все показатели, по результатам проверки которых можно было делать заключение о готовности играть. Именно поэтому Пэт организовал для меня проверку у широкого круга специалистов, таких как хирург-ортопед, терапевт, спортивные врачи. Мы собрали кучу заключений врачей, гласящих о том, что я нахожусь в прекрасной спортивной форме. У Wings было четырнадцать дней на возобновление отношений со мной, иначе бы они нарушили условия моего контракта, и я стал бы свободным агентом. Wings были шокированы этим, и поведали в прессе, что я вынудил их вернуть меня. Я отвечал на этот вопрос иначе: "Я отстоял свои права."

Вокруг меня было множество слухов. Уверен, что до руководства Wings они доходили. Любое мое действие мгновенно раздувалось до невероятных размеров. Я жил словно под микроскопом. Накануне рождества я присутствовал на вечеринке в одном из отелей Детройта. Одна из тех вечеринок, которые продолжались в номере после закрытия бара. Около 3-х часов ночи одной девушке стало плохо, она упала и стала биться в конвульсиях. У неё была эпилепсия. Другая девушка вызвала реанимацию и никого к ней не подпускала. Когда прибыла помощь, я решил оттуда удалиться: "Увидимся, пора отсюда уходить." Я столкнулся с парамедикам на выходе, а кто-то потом придумал историю сродни сцене с передозировкой Умы Турман в Криминальном Чтиве.
Я не мог получить штраф за превышение скорости, и чтобы это не стало новостью и непременно, меня описывали пьяным. Если я был 100% трезв и приехал на тренировку к 9 утра, но получил штраф, то, вопреки здравому смыслу, это выглядело так: "Боб был пьян и гнал 160 км/ч без водительского удостоверения."

Дэни и я не были единственными друг для друга. В то же время у меня было несколько подружек – Тери, Джеки, Мишель, Дрита. Я начинал со звонка Дэни, но если её не было дома, то я двигался далее по списку. Как-то вечером мы с приятелем решили прокатиться на 'Vette и заехать за Джеки. Я жил в центре, а она в пригороде, примерно в тридцати минутах езды. Может из-за того, что я играл в хоккей, я всегда видел, что происходит вокруг меня. Я заметил, что за мной двигается автомобиль, повторяя в точности мой маршрут. Если я останавливался, то и он делал тоже самое. Я сказал своему приятелю: "Сдается мне, нас кто-то преследует."
"Брось," – ответил он. Я свернул на следующем повороте, и, действительно, он тоже свернул. "Да, приятель, за нами кто-то следит," – сказал я. Я выехал на улицу, где жила Джеки, а минут через пять туда выехал наш преследователь, проехал мимо нас, припарковался у обочины, но никто так и не вышел. Я развернул свой 'Vette, промчался по улице и остановился прямо перед этим мужиком. Это был какой-то старый испуганный ублюдок. Он завел машину и собирался уехать. Полагаю, что он думал смыться от меня, но я-то был на 'Vette, так ведь? Удачи, дружище. Вобщем, я начал гнаться за ним, пролетая на красный свет, минуя знаки стоп, по всей восточной части Детройта. Парень был настолько напуган, что остановился на лужайке возле полицейского участка Роздейла. Подъехал к зданию и позвонил им из машины: "Этот маньяк меня преследует!" Я вышел из машины, подошел к его окну, и в это же время из здания вышли полицейские. Я сказал копам: "Этот мудак следил за мной." Они ответили: "Хорошо, подождите в своей машине. Сейчас мы все проверим."
Они поговорили с ним, затем подошли и сказали: "Эй, Боб, мы не можем ничем помочь. Он частный детектив, нанятый следить за тобой. Мы не можем предъявить ему обвинение, не можем ничего сделать." Они велели мне не двигаться, пока этот мудак не свалит оттуда, потому что знали – я хотел разбить его окна и вытащить его самого из машины.
Когда они сказали, что кто-то его нанял – я сразу подумал о Red Wings, и в частности о Джимме Девельяно. Я позвонил Пэту Дюшарму и попросил узнать кто же нанял этого мудака. Он перезвонил мне и рассказал: "Когда я спросил у них о преследователе – они все отрицали. Я рассказал о парне, который все рассказал полицейским, остановившись на их лужайке. Это просто смешно, Боб. Я имею в виду то, что они отрицают очевидное."
Пэт объяснил мне, что ничего незаконного здесь нет, поскольку он меня не беспокоил. Парень просто соблюдал дистанцию и наблюдал за мной в общественных местах.

Позже я узнал, в чем суть дела. Все началось летом 1988, когда Джимми Ди вызвал меня в свой кабинет и сделал мне предложение. Это было строго между нами, никто больше не знал. Если бы я приходил к нему каждый день в полдень, то он давал бы мне таблетку антабуса и сто баксов в придачу. Каждый день в течение всего лета. Джимми показал мне свои запасы. Восемь кусков сотками лежали в его столе.
Я наотрез отказался. Я хотел отдыхать летом, а не думать о команде. Поэтому они наняли детективное агентство – двоих круглосуточных детективов. Десятью годами позже Джимми Ди рассказал все в прессе, а Супи поведал мне всю правду. Wings хотели убедиться, верны ли слухи о том, что я принимаю наркотики. Для этого они и наняли детективов. Эти ребята следили за мной весь июль. Джимми требовал от них доклад о моих действиях за все 24 часа в сутки. Они снимали квартиру через дорогу от моей и наблюдали за мной с помощью камер. Джимми Ди получал доклады стопка за стопкой. Детективы наблюдали, кто пришел и ушел из моего номера, а также ходили за мной по клубам. Больше всего Джимми Ди беспокоило насколько быстро я езжу. Детективы сообщили, что как-то ночью я поднялся на шестой этаж парковки и дымил там колесами своего 'Vette. Также они доложили о том как быстро я носился на своем катере по Detroit River. Они также заявили, что не могли сопровождать меня на шоссе, поскольку я летал около 200 км/ч. Однако, после того, как я столкнулся с одним из них около полицейского участка, детективы заявили Джимми, что эта работа слишком опасная и отказались от дальнейшего выполнения.

В то время с нами работал какой-то доктор. Он был уверен, что я принимаю наркотики, поскольку он не контролировал мой прием медикаментов. Он давал мне капсулы с аминокислотами, уверяя, что с их помощью вырабатывается допамин, устраняющий жажду кокаина. Итак, мы начали встречаться с ним каждую неделю. Он постоянно старался крутиться возле меня. Хотел, чтобы мы вместе ходили по магазинам и обедали. Я позвонил Дюшарму и объяснил: "Послушай, убери его от меня. Он сводит меня с ума. Он вечно болтается со мной, хочет быть прятелями." Позже, как-то раз, я проспал и пропустил тренировку. На следующий день нужно было играть в Сент-Луисе. Я пропустил первый рейс, но прилетел на следующем. Когда я прибыл, то меня ждала записка с просьбой зайти к нему. Он сказал мне: "Итак, сейчас тренер докладывает руководству, что ты принимаешь наркотики. Я здесь, чтобы помочь тебе, поэтоу если у тебя что-то есть с собой, то лучше отдать это мне." Я ответил: "Да, есть," – и отдал ему все, что было. Сразу после этого меня отстранили на неопределённый срок, но с выплатой зарплаты. Мне было велено держаться подальше от команды, поскольку я плохо влиял на одноклубников.

Wings затеяли большие перемены в 1989. Они обменяли Мирослава Фрейсера, Джо Мерфи отправили в низшую лигу и отказались от Тима Хиггинса и Дуга Халварда. 5 февраля команда вела переговоры с Oilers об обмене меня, Климы (у него были проблемы в личной жизни, а также с алкоголем) и Адама Грейвза на Джимми Карсона и Кевина МакКлелланда. Wings дали слово, что попытаются обменять меня. одна из газет назвала это не иначе, как "распродажа подержанного Боба Проберта." Джимми Ди поведал прессе, что активно ищет варианты для моего обмена. Сказал, что уже беседовал с Los Angeles Kings и Winnipeg Jets. О моей личной жизни выходили статья за статьей, из-за чего я был несказанно зол. Было очень тяжело через все это пройти. Я любил Детройт.

капитан_Немо_ все записи автора

ЖЁСТКИЙ ИГРОК
(TOUGH GUY)

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ

 ПРОБЕРТ ... ТЫ ИДИОТ

Испытательный срок был для меня некоторой проблемой, поэтому Wings заключили с судьей сделку, чтобы я провел одну ночь в тюрьме. Они не предупредили меня об этом заранее, потому что боялись, что я исчезну. Помощник тренера Колин Кемпбэлл позвонил мне и сказал: "Я заеду за тобой к 8-00. Одень костюм и галстук."
Я спросил: "Куда мы поедем?"
Супи скрыл: "Не скажу. Просто одень костюм и галстук, и будь наготове."
Итак, следующим утром, я уселся в его машину, и он открыл свою тайну: "Окей, слушай. Мы поедем на встречу с судьей. Мы заключили с ним сделку. Тебе придется провести одну ночь за решеткой."
Я вскрикнул: "Ни хуя себе, вот дерьмо!"
Он продолжил: "Мы договорились по-тихому. Пресса ничего об этом не знает. Кроме нас в зале суда никого не будет, и все, что от тебя требуется – провести одну ночь в камере. Я кое-что собрал для тебя. Сладости и зубную щетку."
Итак, мы оказались перед судьей, и выслушали его речь: "Г-н Проберт, я не удовлетворен таким исходом, я считаю, что вы заслуживаете более серьезного наказания, но мы собираемся закрыть вас в камере на одну ночь, в связи с нарушениями условий испытательного срока. Вам есть, что сказать, Г-н Проберт?"
И я, не скрывая, спросил: "Это что, шутка такая, Ваша Честь?"
Супи аж поперхнулся и прошептал: "Проберт. . . ты идиот."
Судья оторвал взгляд от стола и удостоверился: "Вам это кажется шуткой, Г-н Проберт?"
Я пытался отодвинуться от Супи, потому что тот шпынял меня, и сказал: "Ну, мне это кажется неправильным. Они меня не предупредили об этом."
Судья ответил примерно так: "Г-н Проберт, я пошел на эту сделку из самых лучших побуждений. Однако, я уверен, что вы здесь окажетесь снова. Вы не продержитесь без нарушений. Таким образом, вы обязаны провести одну ночь в тюрьме. А сейчас покиньте помещение."
Все оказалось не так уж плохо. Мое пребывание там закончилось тем, что я играл в карты с сокамерниками. Они все оказались отличными ребятами.
Супи было поручено постоянно за мной присматривать. Он помогал мне поддерживать форму. Он все время гонял меня. По утрам мы отрабатывали катание, а так как у меня не было стиральной машинки, то я иногда не одевал нижнее белье. И попросил Супи поделиться парой его трусов. Как-то утром, я жевал гамбургер из Wendy's, когда Супи пришел на тренировку. Он обиделся и сказал: "Проб, я трачу на тебя время. Ты не стираешь свои трусы. Ты ешь гамбургеры и не воспринимаешь все это всерьез, и мне это порядком надоело!"
Один из болельщиков подошел ко мне и поинтересовался: "Проби! Ты как?"
Я ответил: "В полном порядке."
Он добавил: "Ты лучший."
Супи вмешался: "В честь чего такие громкие заявления в адрес Проба? Он же отброс."
Приятель возразил ему: "У него дар от Бога. Он мужик!"
Супи ответил: "Ты прав. Бог его создал, потому что ни один человек не в состоянии создать такой кусок дерьма."
Мне показалось это слишком резким, поэтому я расстроился: "Эй, Супи, ты всегда будешь меня преследовать?"
Супи сказал: "Конечно, ты у меня получишь." Супи поиграл за Penguins, Oilers, Canucks и Wings, а также немного успел побоксировать. Он был старше меня лет на десять. Итак, мы спустились в раздевалку, сдвинули скамейки, нацепили перчатки и провели три раунда по 1 минуте. В начале каждого раунда я бил его по голове, а он пытался прижаться лбом к моей груди.
На следующий день он пришел на матч с черными синяками под глазами, и Джерард Галлант поинтересовался: "Боже, Колли, ты всю ночь не спал?"
В аэропортах у нас всегда было много свободного времени, поэтому я часто разыгрывал кого-нибудь трюком с долларом – привязываешь его на нитку и бросаешь на пол. Кто-нибудь обязательно пройдет и заметит его – либо дети, либо пенсионеры, а ты тянешь за нитку. Конечно, потом я отдавал им купюру, так что никто обижен не был. У нас всегда было очень весело.
Плей-офф 1988 года оказался для меня самым результативным в жизни – я набрал 21 балл, побив рекорд Горди Хоу, установленный им в 1955 году – за десять лет до моего появления на свет. У Айзермана было травмировано колено, поэтому я играл в первом звене с различными партнерами, включая Джона Шабо и Петера Климу. Каждый предшествующий матчу вечер мы всем звеном ходили пропустить пивка. Мы обыграли Toronto и St. Louis, встретившись в третьем раунде, финале конференции, с Edmonton. Мы играли на загляденье, но Oilers были на голову сильнее нас. Уэйн Гретцки, Марк Мессье, Яри Курри, Гленн Андерсон, Грант Фюр – все пятеро в зале хоккейной славы, добавьте к ним Эсу Тикканена, Крейга Симпсона, Стива Смита, Марти МакСорли, Джеффа Бьюкибума, Кевина Лоу, Билла Рэнфорда и Крэйга МакТавиша. Просто убийственный состав. В итоге они завоевали кубок не только в этом году, но и в следующем. Мы проигрывали в серии 3-1 и были на грани вылета. Несмотря на это, некоторые по традиции пошли попить пива. Кто-то предложил сходить в очень популярный клуб Goose Loonies.
Руководство было довольно, что я не пью. Трое игроков, включая меня, были на сульфиране или антабусе. Это препараты для алкоголиков – вас стошнит, если будете пить. Я немного схитрил – пошел в кабинет Колина Кэмпбелла и вместо аспирина насыпал антабуса, который взял в тренерской, затем вернулся в тренерскую и высыпал аспирин в банку из-под антабуса. Представьте, каково было бедняге, выпившему аспиринчика, взятого в тренерской, а потом его стошнило, когда он решил выпить пивка в кругу семьи.
Каждое утро мне надо было навещать Колина, и он обычно говорил мне: "Окей, открывай рот!" – и закидывал мне в рот таблетку. Я фыркал и проглатывал её. Когда Демер спрашивал Супи: "Ты точно уверен, что Проби не пьет? Да ладно тебе, от него же несет перегаром," – тогда Супи отвечал: "Ни единого шанса для него, чтобы выпить. Я собственными глазами видел, как он принимает антабус."
Ночью перед матчем с Edmonton game тренеры решили проверить, все ли находятся в своих номерах после отбоя и обнаружили, что кое-кого нет на месте. Помощник генерального менеджера и Супи на стойке регистрации задали тот же вопрос, что и мы: "Какой бар посоветуете?" Само собой, им посоветовали Goose Loonies. Супи уставился на нас и произнес: "Парни, вы должны немедленно вернуться в гостиницу!" Я был уже поддатый, вышел вместе со всеми на улицу и сказал: "Отлично, ребята, сейчас мы быстренько вернемся в гостиницу. Давайте, садимся в такси," – и, как последний кретин, дал денег таксисту. Мы вернулись в бар, пропустили еще по паре бокалов и лишь затем вернулись в отель.
Неприятности начались за завтраком. В ресторане к Петеру Климе подошел наш центральный нападающий Брент Эштон и начал на него наезжать: "Нахуя ты тащишь Проби с собой? Из-за него итак достаточно дерьма, а ты еще и водишь его по барам и даешь ему пить! Какого черта, ты хоть немного думаешь?"
Кейт Гейв был редкостным мудаком, ведшим спортивную колонку в Detroit Free Press. Мы никогда с ним не ладили, потому что он был из тех, кто ждет чего-то такого, чтобы обосрать тебя в прессе, ну вы понимаете. Исключительно негатив. Он завтракал в одном ресторане с нами и услышал нашу беседу. Он пошел к нашему тренеру Жаку Демеру и сказал: "Мне стало известно, что кое-кто из ваших ребят пил прошлой ночью." На что Жак, прикрывавший в том числе и свою задницу, оборвал его и заявил: "Это не так." Вобщем, он подставил нас. В случае, если мы проиграем матч, то он тут не при чем, потому что команда вчера квасила, так ведь? Он собрал всех нас и произнес: "Парни, если вы сегодня выиграете этот матч плей-офф, то про ваши похождения напишут где-нибудь на последней странице. А если проиграете – то на первой полосе."
Разумеется мы проиграли, и заголовки газет запестрили. И Жак не преминул этим воспользоваться. Угадайте, кто стал козлом отпущения? Жак заявил, что мы обманули наших болельщиков, и в интервью Windsor Star подлил масла в огонь: "Боб Проберт был любимцем публики в Детройте. Надеюсь, когда в следующий раз он выйдет на этот лед, то не получит оваций, поскольку он их не заслуживает." И все в этом духе. Один из наших одноклубников, защитник Ли Норвуд, как всегда ныл: "Это будет хорошим уроком для Петера Климы и Боба Проберта, чтобы они перестали нарушать режим, иначе им будет не по пути с Detroit Red Wings." Норвуду пришлось завершить карьеру с металлической пластиной и восемью шурупами в ноге, после того как его же Харлей придавил его. Злодейка судьба.
Газеты продолжали трубить, и все стояли на ушах. "Да ебись оно всё," – подумал я, собрал вещи, прыгнул в свой 'Vette, и мы вместе с приятелем укатили в Дайтона Бич.
После инцидента в Goose Loonies клуб сообщил мне, что мне надо бы опять в реабилитационный центр. Я был категорически против такой постановки вопроса: "Ни за что. Я только что купил катер и новую машину, и к тому же я проторчал в этих центрах три лета подряд!"
Мой Monte Carlo поселился на свалке, поэтому я купил себе Corvette Convertible Triple Black, абсолютно черный – крыша, корпус, салон. Мне было двадцать три и он был неимоверно крутой. Я его очень любил, но он привлекал к себе чересчур много внимания, особенно копов. Стоило мне не там свернуть, и мне выписывали штраф.
Тем же летом я купил девятиметровый гоночный катер Formula 311. Он был словно из Майами, потому что выкрашен был в цвета в стиле Палм Спрингс – белый, ярко розовый, бирюзовый и черный. Мы привезли его на Lake Erie и стали прыгать на волнах от грузовых судов. Здесь от них можно поймать волну 3-3,5 метра. Чтобы тебя подбросило хорошенько – нужно стараться поймать волну серединой катера. Тогда вся лодка сможет оторваться от воды. Lake Erie настолько большое, что там рождаются огромные-преогромные волны. Налетая на них, становится видно желоба, и ты летишь. Мы отрывали от воды полностью девятиметровый катер и даже вращались в воздухе. Взять высоту – непередаваемые ощущения.
Я начал вращаться в кругах кокаинщиков. Оказавшись в этом вагоне, ты видишь продавцов повсюду. На большинстве вечеринок и баров, где я бывал, можно было встретить людей, занимавшихся этим. Многие парни сидели на нем. Это просто невероятно. Правда, не те, с кем я играл. Кокаин был волшебным. Можно было продолжать пить и оставаться на ногах. Мне нравилось пить, и пить, и не тупеть при этом. Я получал около восьмидесяти кусков в год, но и траты мои были огромными. Я потратил $80,000 на катер, $33,000 на 'Vette, и за каждую унцию кокаина (28 грамм) - $800 в неделю, и сорок-два куска в год. Я потратил все свои сбережения.
В сентябре 1988 Петер Клима, мой хороший приятель, и я были выведены из состава. Меня спустили в Adirondack и оштрафовали на $200 за то, что мы пропустили клубный автобус и рейс из Чикаго в Детройт на матч. Мы с Петером ночевали у меня дома, и планировали на рейс в 11 утра. Проснувшись поздно, мы позвонили и перенесли регистрацию. У нас было полно времени, чтобы успеть на второй рейс, но мы и его перенесли. Все-таки собравшись в аэропорт, мы зависли в стрип баре недалеко от аэропорта. Мы успели на последний рейс, но не успели до 12-30, поэтому нам телефоне оставили сообщения: "Не можем больше вас ждать. Вы вне заявки. Езжайте домой."
Мне кажется, что в низших лигах с опозданиями все гораздо строже, чем в Шоу. Как-то раз нас спустили вместе с Деревом. Нам нужно было лететь из Детройта ночным рейсом. Мы договорились с ним ехать из дома моих родителей в Виндсоре, поскольку у него не было машины. Я собирал вещи, а Дерево повторял раз за разом: "Бобби, мы не можем опоздать."
Я ответил: "Все нормально. Не переживай."
Но он не находил себе места, а мне нужно было еще кое-что сделать, поэтому я ему предложил: "Слушай, может тебя мой брат Норм довезет? А я присоединюсь в аэропорту."
Он уточнил: "Ты не опоздаешь?"
Я ответил: "Не, я буду как раз вовремя."'
Дерево и Норм уехали. Добравшись до границы Виндсора и Детройта, Норм обнаружил, что не взял с собой права.
В конце концов, Дерево смог убедить сотрудника иммиграционной службы пропустить Норма, чтобы тот отвез его в аэропорт. Они зависли там настолько долго, что я уже успел сесть в самолет и приготовиться к вылету. Когда пилот объявил о взлете – я вскочил со своего места и побежал по тоннелю к терминалу. Сотрудница аэропорта уже закрывала ворота, так что я сумел в последний момент просунуть только руку. Это её сильно разозлило, и она начала кричать: "Сэр! Вы должны убрать руку! Мы не можем разрешить взлет, пока я не закрою ворота." Я ответил ей: "Я знаю, но мы должны дождаться Дерево!" Мы спорили с ней несколько минут, пока я не услышал приближающегося Дерево: "Бобби, я здесь!" Не думаю, что отважился бы на такое сейчас. Задерживать самолет, готовый к взлету. Меня бы арестовали наверно. Но Red Wings были дружной командой. Никто не подсиживал друг друга. Мы были друг за друга горой как на площадке, так и вне её.
Однажды Петер Клима и я заехали к моему приятелю Тому Мюллену, чтобы посмотреть пару тачек. Том отличный парень, лет на десять старше меня. Он владеет фирмой TNT EDM, металлообрабатывающей компанией в Плимуте, штат Мичиган, сотрудничающей с Ford. У нас с ним всегда были дружеские отношения. Я заключал с ним несколько сделок, мы вместе играли в гольф и развлекались. Честный малый. Мы с Петером выпили немного пива после тренировки, но нам предстояло еще тренироваться. Мы должны были присоединиться к Adirondack "для факультативных тренировок", чем оба были расстроены. Мы немного поддали, и Петер заявил: "Не собираюсь я за них играть. Хуй им." Я согласился: "Точно, хуй им всем, не надо нам дополнительно тренироваться." Таким образом, мы пропустили автобус, и решили позвонить от Тома на радио и высказать все, что думаем по этому поводу, но Том остановил нас: "Вы, два идиота! Не вздумайте это делать! Потом пожалеете об этом."
Петер всегда мне нравился. Он был отличный парень и великолепный хоккеист. Мне кажется, что Red Wings разочаровались в нем. Может им показалось, что ему на все наплевать, не знаю. Мы с ним не раз попадали в разные переделки.

капитан_Немо_ все записи автора

 ПИЦЦА СВАЛИЛАСЬ, И ТЫ СВАЛИВАЙ

      С 25 января 1987 у нас начался 4-х дневный перерыв между матчами, в это время проходил Super Bowl между New York Giants и Denver Broncos. Я начал смотреть матч дома, но в одиночестве это было отстойно. Я очень любил Super Bowl. У меня всегда было три повода, чтобы напиться. Мой день рождения, Рождество и Super Bowl. Именно так. Это было моим требованием. Итак, я встретился с друзьями в баре. Я планировал не пить, но всегда найдется кто-то, кто скажет: "Давай выпьем, Боб," – мне придется отказаться: "Не, не, я не пью." Он ведь не уймется: "Всего один бокал," – и мне приходится соглашаться, а потом скрывать это от руководства клуба. Просто большой замкнутый круг. Я не считаю, что выпивка мешала мне играть в хоккей. Многие скажут, что я выступал гораздо лучше, когда выпивал. А когда я уходил в завязку – часто были обратные отзывы: "Совсем опустился, уже ниже киля пал."
В то особое воскресенье, когда проводился Super Bowl, я действительно не разгонялся, выпив всего пару рома с колой. Я находился постоянно под микроскопом - кто-нибудь мог запросто сдать меня.
Жак Демер хорошо ко мне относился. Я получал много игрового времени. Он ставил меня в первое-второе звенья. Как тренер он предпочитал больше разговаривать с игроками. Некоторые из нас считали, что его слова: "Давайте, давайте, сделайте их, парни!" – повторяемые изо дня в день, уже устарели. Однако, мне нравилось, что он не использовал множество видеоматериалов. Он был представителем старой школы. Его отец был алкоголиком, и он постоянно мне об этом говорил. Он действительно хотел со мной подружиться, так что после одного из важных матчей, который мы выиграли, и я неплохо себя проявил, Жак и я решили пропустить по паре кружек пива.
Пэт Дюшарм позвонил Жаку с укоризной: "Зачем ты это сделал? Теперь он считает, что ты его не осуждаешь."
Жак ответил ему: "Не знаю, Пэтти, я не думаю, что он алкоголик. Он был совершенно нормальным. Выпил пару бокалов пива и был в полном порядке."
После Super Bowl я вновь оказался в газетах, Жак вызвал меня к себе, объяснив, что мне вновь нужно на реабилитацию – это будет уже мой третий раз. Я ответил, что если я хочу выпить пива, то это никого не должно ебать, но он добавил, что если я откажусь, то он исключит меня из команды, и в довершении у меня будет уже третья стадия реабилитации. Блять!
 

    11 февраля 1987 я отправился в Brentwood Recovery Home для алкоголиков в Виндсоре, возглавляемый очень твердым священником преподобным Полом Шарбонно. Отец Пол ни с кем не сюсюкался. Wings позаботились о том, чтобы у меня было освобождение на посещение работы, так что я мог играть. Я жил в центре, но меня отпускали на матчи и тренировки.
Примерно через месяц в матче против Minnesota North Stars Джои Кочур забил на первой минуте. Через несколько минут я получил шайбу и рванул к их воротам. Френк Мюсил сбил меня, и рефери назначил буллит в ворота Кари Такко. Я так нервничал, что меня аж трясло. Я сделал несколько шагов до шайбы, раз пять взмахнул клюшкой, подхватил шайбу, пожонглировал с ней, переехал синюю линию и переложил шайбу с неудобной руки на левую. У меня было два варианта для броска – или бросать над ловушкой, или под пятую точку. Я решил бросать в домик – переложил вновь на неудобную сторону и резко бросил. Takko свел щитки вместе, но было уже поздно. Шайба отскочила от щитка, и мне подфартило – она проползла в левый угол. Признаюсь, это был очень щекотливый момент.
В конечном счете, меня выгнали из Brentwood за нарушение правил. Иногда мне назначали специальное лечение. Я доставал билеты для консультантов, и они разрешали мне не возвращаться подольше. Вообщем, все было нормально, и я раздавал автографы для их ребятишкам, если те успевали прийти до полудня.
Отцу Полу не нравилось такое положение дел, а вдобавок я еще и заглянул в стрип-клуб в Виндсоре. Не стоит этого делать, когда ты живешь в реабилитационном центре. Я повстречал там двух сестер француженок, работавших танцовщицами. Мы разговорились, и одна из них оставила мне свой номер, попросив перезвонить. Так я и сделал. Я пригласил её поужинать в одном из центральных ресторанов. Она заказала себе водку и апельсиновый сок, удивившись, что я не пью: "Ты себе ничего не заказываешь?" Я отговорился: "Да знаешь, мне сегодня еще за руль, может попозже закажу." Мне не хотелось, чтобы она узнала, что я не пью. Я думаю, ей бы не очень понравилось, если бы я ей все выложил: "Извини, я алкоголик," – понимаете, о чем я? Так что я обыграл эту ситуацию, словно не хочу схватить лишний штраф. Потом мы отправились в бар, и она заказала кувшин пива. Налила себе, а потом и мне. Я просто крутил бокал в руках, нагревая его, и думал: "Хорошо, буду просто притворяться." А потом появился другой кувшин, и я серьезно нагрузился.

 
      Последней каплей стала пицца, которую я заказал ночью, когда нам захотелось перекусить. В дверь постучали. На пороге стоял отец Пол, державший эту пиццу над плечом. Он швырнул её через плечо на пол и сказал: "Пицца свалилась, и ты сваливай."
Я не мог поверить, когда меня выбрали для участия в матче всех звезд НХЛ 20 января 1988. Заголовок в Windsor Star гласил: ПРОБЕРТ НА ДЕВЯТОМ НЕБЕ ОТ ПРИГЛАШЕНИЯ НА МАТЧ ЗВЕЗД, прямо в яблочко.
После объявления состава на матч звезд, я переночевал дома в Виндсоре, а утром отправился на тренировку. Один парень отказывался меня пропускать, поэтому пришлось звонить Пэту Дюшарму, он спустился вниз, и стал убеждать охранника, что все конфликты с законами США у меня улажены, и все в порядке. Пэт меня отмазал, но на тренировку я опоздал. Я переоделся, снял передние зубы, и пошел на лед. Я попросил Пэта, чтобы тот объяснил тренерам причину моего опоздания. Все были уже разогретые, а оставался сухим, и Супи, проезжая мимо меня, крикнул: "Погнали, Проби! Черт, ты просрал всю тренировку, и стоишь тут как идиот. Давай, работай." Я посмотрел на него и ответил: "Я решыл побересься до матся."
Этот матч стал одним из главных в моей карьере. Он проходил в Сент-Луисе. На площадке выступали просто невероятные личности – Марио Лемье, набравший шесть очков, Матс Нэслунд, сделавший пять передач; Денис Савар – гол+2 передачи; Дейл Хаверчак – гол+2 передачи; и, разумеется, Уэйн Гретцки, забивший на 18:46 первого периода с моей передачи. Если бы год назад мне сказали, что я окажусь здесь – я бы рассмеялся вам в лицо. Непередаваемые ощущения.
 

     В конце марта я получил письмо от Джимми Ди: "Рад сообщить, что вы достигли одного из предусмотренных контрактом бонусов в сезоне 1987-88. Набрав 60 очков, вы повысили свою зарплату до $150,000 за сезон." Я получил надбавку в $65,000 к своей начальной зарплате в $85,000.
Закончил он свое письмо фразой: "Боб, не могу ни отметить, насколько все мы довольны твоим выступлением в нынешнем сезоне. Уверен, что ты никогда не забудешь свое выступление на матче всех звезд НХЛ."
Мне повезло, что я оказался в НХЛ в самое подходящее для моего стиля игры. Я не был провокатором, я просто защищал своих одноклубников.
Хорошо, когда вы дружите в коллективе. Моя задача была проста: "Ничего не должно случиться со Стиви." Мне необязательно было всегда торчать с ребятами из команды. У меня была своя дорога, и я попадал в неприятности. Возможно, тогда мне надо было находиться немного ближе к ребятам. Несмотря ни на что, мы со Стиви были друзьями. Он хороший парень. Действительно хороший, классный парень. Он искренне заботился о своих товарищах по команде.
Думаю, что играть вместе со Стиви было также, как если бы я играл с Джо Сакиком, только Стиви был более общительным и более деловым, нежели Джо. Джо просто нормальный парень, которого ничто больше не интересовало, кроме как игра и его семья.
Стиви беспокоился, если я попадал в какие-бы то ни было неприятности, потому что мы были партнерами по звену. Я всегда думал, что это было итак понятно. Я был поражен талантом Стиви. С его габаритами, по сравнению с Лемье, он был просто бесподобным. Стиви делал все для команды. Именно поэтому он был настоящим лидером. Он ложился под шайбы, блокируя броски, так что тренер ставил его в пример игрокам четвертого звена: "Почему вы не ложитесь под броски, когда лучший из игроков падает под шайбы, летящие со скоростью более 160 км/ч?" Он шел в углы площадки. Он делал все возможное для победы. Когда тренером стал Скотти Боумэн, то попросил Стиви сосредоточиться больше на обороне, нежели о нападении. Все думали, что Стиви раздражен такой постановкой вопроса и потребует обмена. Но нет. Он планировал помочь Скотти Боумэну довести количество его перстней за кубок Стэнли до десяти. Он все сделал правильно. И они в конечном итоге победили. Удивительно, когда человеку, забивающему по 50 голов, говорят перейти в чекинг-лайн, и он соглашается на это.
Я играл с парнем, чье имя постоянно звучало в моих ушах: "Эй, Проби, ты видел того парня, что увязался за Стиви? Надо его убрать." А тот парень был просто огромным. Однажды, я задал ему вопрос: "У тебя что, перчатки клеем намазаны?" Никогда не любил игроков, которые будут задираться и накалять обстановку, а потом свалят, когда придет время расплаты.
 

     Свои лучшие бои я проводил в состоянии безумия и злобы. Мне не нравилось провоцировать соперников. Мне не нравилась сама идея того, что я должен подраться с тем или иным парнем, только из-за его репутации. На нас оказывалось огромное давление.
Меня возмущали грязные бои, такие как с Брайаном Курраном, которого прозвали Полковником. У нас с ним было 5 боев – в 1986, 1987 и три в 1988. Во-первых, он не снимал шлем, так что я постоянно разбивал себе все руки, а когда бой заканчивался, и он валялся на льду, а я уже отъезжал от него, то он хватал меня за лодыжки. Не понимаю, что ты хочешь этим доказать? Бой окончен, ты проиграл, прими это как мужчина. Не нужно этого делать. Если ты профессионал, то в тебе должна быть хоть капелька гордости, чтобы не делать таких идиотских вещей.
Я убежден, что не стоит дважды драться с одним и тем же, так как можно получить серьезную травму.
В октябре 1987, в матче, проходившем в Торонто, Дейв Семенко набросился на меня. Перед этим, у меня состоялась встреча с Уэнделом Кларком, ставшей односторонней. Судья схватил Уэндела за майку и оттащил. Он был настроен очень решительно – даже не собирался отступать.

     Семенко должен был присматривать за порядком на площадке, но не сделал это должным образом. Я проезжал за воротами, а он толкнул меня в спину. Он одурачил меня, натянув сетку на голову. Я пытался вырваться, когда самый высокий в лиге лайнсмен Майк Цвик вмешался. Семенко все еще наносил удары, а Цвик сковал меня так, что я не мог высвободить руку. Я орал на него: "Отпусти меня! Отпусти меня!" все, кто был на поле, подключились – вмешался Галлант, Айзерман пытался меня вызволить, подъехали и другие ребята. После схватки Демер отматерил судью, назвав это "грязным поступком." Меня же это мало волновало – Семенко продолжал играть. Я ожидал новой встречи с ним.
У нас не было долгого противостояния, как это было с Доми, но когда Семенко приехал в Детройт в январе, уверен, что зрители предвкушали грядущее. Игра протекала в зоне Торонто, и он задержался в ней последним, так что я был готов встретить его. Я был готов продолжить начатое в прошлом матче. Он попытался натянуть мне свитер, но я сумел освободить руку и приложиться хорошенько пару раз. Я понял, что все кончено, и отступил, тут же вмешались судьи - Семенко сидел на одном колене. Он смог подняться, но толи получил травму, толи просто был ошеломлен, но для него это оказалось перебором. После этого случая он не долго продолжал играть.

капитан_Немо_ все записи автора

Автор: Алексей Дзюбенко, со ссылкой на http://isport.ua .

Несмотря на то, что европейский хоккей не пропагандирует насилие и грубости в этой игре, грубиянов хватает везде. Мы уже поведали о самом ненавистном и успешном европейце в НХЛ Эсе Тикканене, а в этом материале мы вам поведаем о другом финском ”Плохише” – Яркко Рууту.

Рууту можно с уверенностью называть наследником ”Великого” Эсы. Оба финны, оба начинали своё выступление в хельсинском ХИФК, оба провокаторы… Чёрт! Да у них даже одинаковый рост и вес – 185 см, 95 кг. Вот только если Тикканен это игрок оборонительного стиля с довольно хорошей результативностью, то Рууту, это всё тот же оборонительный форвард, но с очень хорошим хуком и джебом. Ах да, а еще Рууту знает английский по-лучше своего коллеги.

На льду он суров и жесток, любит жесткую игру и силовые приёмы. Он любит потрепать языком, поспорить, оскорбить, в общем, его кредо это везде всунуть свой нос. Но настоящую славу Рууту принесло его ребячество на льду, за которое его просто таки ненавидят. То он уцепиться руками за ногу соперника, то схватит клюшку соперника, а может и, прихлопывая по своему заду, проехать мимо лавки запасных соперника, посылая их тем самым в … ну вы поняли. В общем, он просто большой ребёнок! А выходя из раздевалки после матча, он превращается в довольно серьёзного и интеллигентного мужчину: костюмчик, очки, улыбка и ни одного плохого слова в адрес своих соперников.

Яркко родом с городка Вантаа, который находиться всего в 19 километрах от Хельсинки, а потому принято считать его частью пригорода столицы Финляндии. Кстати, выходцами города Вантаа, помимо семейства Рууту, являются бывшие хоккеисты НХЛ Сами Капанен и Осси Ваананен, действующие Валттери Филппула (Детройт) и Антти Ниеми (Сан-Хосе), а также двукратный чемпион Формулы-1 – Мика Хаккинен. Возвращаясь к семье Рууту надо заметить, что у Яркко есть двое младших братьев Микко и Туому. Все трое занимались хоккеем с самого детства, являются воспитанниками хельсинского ХИФК, и причастны к НХЛ.

В 20-летнем возрасте Яркко получив спортивную стипендию, перебрался в США, где выступал в Национальной ассоциации студенческого спорта (NCAA) за Технический университет Мичигана. Но уже через год он вернулся на родину, где подписал свой первый профессиональный контракт с ХИФК. Два сезона с 1996-1998 года вышла для Яркко более-менее удачными: за 85 матчей он набрал 41 очко и 321штрафных минут. К тому же он неплохо себя проявил на Чемпионате мира 1998, завоевав серебро в составе сборной Финляндии, что позволило Яркко в том же году попасть на драфт НХЛ, где он был выбран Ванкувером под 68-м номером.

Несмотря на его великолепную физическую подготовку, Яркко, как и большинство новичков, был отправлен в минорные лиги для ”созревания”. Сначала Яркко еще на год вернулся в ХИФК, где выступая в одном звене со своим братом Микко, набрал 14 очков и 136 штрафных минут в 25 встречах. В следующем году они оба переехали в Северную Америку. Микко был выбран на драфте 1999 Оттавой 7-м раунде под 201-м номером. Сезон Микко провёл в NCAA, выступая за Университет Кларксона, но уже через год он вернулся в Финляндию, где играл вместе с ”младшеньким” Туому за Йокерит. В НХЛ Микко так и не сыграл. В 2003-м году он получил очень серьёзную травму колена из-за которой ему пришлось завязать с карьерой игрока, но от хоккея он не отошел и сейчас является скаутом Оттавы Сенаторз. А вот Туому считается самым талантливым среди братьев Рууту. Он был выбран Чикаго под 9-м номером на драфте 2001. Сейчас он проводит свой седьмой сезон в НХЛ, выступая за Каролину Харрикейнз. Так…. Всё! Темы братьев мы больше касаться не будем, а вернёмся к Яркко.

Сезон 1999-2000 Рууту начинал в качестве игрока основы Ванкувера, но поучаствовав лишь в восьми поединках (0+1), он был отправлен в фарм-клуб АХЛ Сиракуз Кранч, где выступал до конца сезона и показал действительно неплохую результативность: 58 очков(26+32) и 164 штрафных минут в 65 матчах. Следующий сезон Яркко начинал в Канзас Сити Блейдз ИХЛ, но перед плейофф-2001 он был вызван в Ванкувер. До конца сезона Рууту отыграл в 21 встрече, забил три шайбы и отдал три результативные передачи и смог дебютировать в плей-офф НХЛ, правда, в первом же раунде Кэнакс были биты будущими чемпионами Колорадо Эвеленш – 0:4, а Рууту набрал лишь одно очко и то с передачи. Выбыв из розыгрыша Кубка Стэнли, Рууту отправился на Чемпионат мира в Германию, и со сборной Финляндии завоевал серебряные награды.

Дальше были два слабеньких сезона c 2001-го по 2003-й, в которых Рууту в основном либо отлёживался в командном лазарете, либо же находился в резерве и появлялся в заявке на матч лишь в случае травмы одного из основных игроков Ванкувера. Полноценным игроком основы Яркко стал лишь в сезоне 2003-2004, когда провёл в составе Кэнакс 71-у встречу. Он смог набрать 14 очков и отсидел 133 штрафных минуты, с тех пор его результативность не падала ниже десяти очков за сезон, а количество штрафов не опускалось ниже 100 минут. Но только стоило нашему герою выйти на более-менее приличный уровень, как тут же грянул локаут. Как известно сезон 2004-2005 в НХЛ был отменён из-за локаута, а потому Рууту решил вернуться на родину, и подписал контракт с нечужим ему ХИФК. И знаете, год прошел зря, ведь Яркко умудрился набрать 215 штрафных минут за сезон, установив при этом рекорд СМ-Лиги. Правда, уже в следующем году его рекорд побил Мэтт Никерсон, на счету которого было 236 минут.

Вернувшись в НХЛ, Яркко провёл один из своих лучших сезонов. Во-первых, он отыграл все 82 матча сезона; во-вторых он впервые в карьере НХЛ смог забить десять шайб за сезон; ну, а апогеем его выступления в Ванкувере стала всемирно известная подножка на Дионе Фанёфе. После того как Рууту провёл силовой приём против Фанёфа, канадец решил отомстить и начал задираться к Яркко. Но Рууту не растерялся и вовремя смены ”лёгким движение руки”, а в данном случае клюшкой, опрокинул Фанёфа на лёд. Эта шутка немного напоминает какой-то мультяшный прикол, но, тем не менее, его считают одним из самых смешных эпизодов в НХЛ. 

В 2006-м Яркко участвовал на зимней Олимпиаде в Турине, где стал серебряным призёром. И как вы поняли, Рууту всё-таки покинул Ванкувер и летом 2006-го на правах свободного агента он пописал двухлетний контракт с перспективным Питтсбургом. Здесь он был призван добавить в молодой коллектив большей физической мощи. К тому же он служил таким себе буфером для тафгаев соперника, которые норовили нанести травмы молодым звёздам Пингвинов. Так в составе Пингвинз Яркко дошел до финала Кубка Стэнли в 2008-м году, где они в шести матчах уступили Детройту, что пока можно считать наилучшим достижением в НХЛ карьере Рууту. Всего за Питтсбург Рууту провёл 152 матча, на его счету 32 очка и 267 штрафных минут, а болельщикам он запомнился очень жестким парнем с невероятной самоотдачей. Также многие будут помнить о неприятном моменте, в котором были замешан наш герой и Крис Саймон.

15 декабря 2007-го года в матче против Айлендерс, Рууту и Тим Джекмен выясняли отношения прямо перед лавкой запасных Островитян, в это время как заходивший в калитку Крис Саймон, наступил коньком сзади на ногу Рууту. Когда Яркко упал на колени, Саймон еще пару раз наступил коньком прямо на правую икру финна, после чего спокойно себе покинул лёд.

Тут же Саймон получил пятиминутный штраф и удаление до конца встречи, а этот момент был рассмотрен в дисциплинарном комитете НХЛ. После слушания Саймон был дисквалифицирован на 30 матчей, что является второй самой большой дисквалификацией в истории НХЛ (на первом месте Марти Максорли, который был дисквалифицирован на год за удар в голову клюшкой Дональду Браширу).

Перед сезоном 2008-2009 Рууту подписал трёхлетний контракт с Оттавой Сенаторз. В том же сезоне он установил личный рекорд по количеству штрафных минут за сезон – у него их было 144. А с 21- очком, он смог впервые в своей карьере преодолеть отметку в двадцать за сезон, а уже в следующем сезоне Рууту набрал 26 очков, что пока является его личным рекордом. Шестого января 2009-го года Яркко повторил поступок Кэна Линсмена (http://isport.ua/hockey/nhl/news/120055.html ). Во время встречи с Баффало Сейбрз, Яркко укусил за палец Эндрю Питерса. При этом он прокусил его краг! В после матчевом интервью Рууту утверждал, что Питерс сам совал ему в рот пальцы и пытался выдавить ему глаза. Уже на следующий день Рууту был отстранён на два матча, а его кошелёк опустел на 32 тысячи долларов.

В конце прошлого сезона в Оттаве наметилась перестройка. Многим игрокам Сенаторз довелось покинуть столицу Канады. Так, 17-го февраля 2011-го года Рууту был обменян в Анахайм на драфт пик шестого раунда. А по окончанию сезона Яркко вернулся в родную Финляндию, где выступает за хельсенский Йокерит.

Серия сообщений "Тафгаи и Агитаторы":

Эта рубрика о игроках, профессия которых не типична для большинства игроков в хоккее. Кто они - рыцари на льду или грязные дебоширы? Ответы на все вопросы в этой рубрике.

Часть 1 - Джентльмен Тони.
Часть 2 - Драки или законное мочилово на льду! Как, зачем, почему?
...
Часть 19 - Стив Отт - главный хулиган Западной Конференции.
Часть 20 - Шон Эйвери - подонок в галстуке...
Часть 21 - Ублюдок, как одна из профессий в хоккее - Яркко Рууту.

капитан_Немо_ все записи автора

ЖЁСТКИЙ ИГРОК
(TOUGH GUY)

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ

МОЖЕТ ПОВТОРИМ?

В октябре 1986 я был приговорен к двум годам условно за нападение на полицейского в ту ночь, когда мы отказались покидать таверну Tune-Ups. Однако, существовало положение, вследствие которого моя запись будет удалена, если я не буду пить весь этот срок. Те два задержания стали огромной головной болью. В ноябре, после поражения Leafs со счетом 2-0, мой одноклубник Петр Клима и я были задержаны в аэропорту встревоженными таможенниками. Год назад Клима сбежал из Чехословакии, и у него не было с собой туристической визы. Меня задержали за то, что я был на испытательном сроке и с временной визой, которой также у меня с собой не оказалось, пришлось ждать, пока мне ее пришлют. Попались.
Тот год получился довольно забавным, но у меня случилась куча проблем. Меня задержали на таможне, задержала полиция, я был вне состава Wings. Все началось в тренировочном лагере. Я травмировал колено, мне сделали операцию, после которой я выпал из основы, и для меня могло все закончиться. Хирурги прооперировали меня, вырезав хрящ. Через две недели я вернулся в игру. Порядка десяти лет все было в порядке, а потом снова нужна была операция.
Как то вечером в декабре 85-го Дерево и я были в Квебек Сити в преддверии матча. Ни один из нас раньше не был здесь. Дерево предложил мне: "Послушай, Бобби, я завтра не играю. Ты же знаешь, что у них отличный состав с Петером и Энтоном Штясны, Майклом Гуле. Так что пошли, расслабимся сегодня. Покушаем, возьмем по 6-7 пива, не больше."
Мы пошли в один шикарный ресторан, выпили там немного и в районе 21-30 вышли оттуда. На улице шел снег, так что мы решили прогуляться. Проходя мимо какого-то клуба, мы услышали Led Zeppelin и решили заглянуть туда. Я заказал нам в баре по парочке Джека с колой, а Дерево заказал 4 пива у официантки. Там мы немного посидели и вернулись в гостиницу в районе 4-30. На двери нас ждала записка: позвоните тренеру.
Я скомкал её, но их оказалось немерено – на выключателе, на подушке, на телефоне, на ночниках.
Дерево замялся: "O, Боже."
Утром мы пошли на завтрак, не будучи уже столь самоуверенными. От нас несло перегаром. Там был наш тренер Гари Нил со своим помощником Колином Кэмпбеллом, прозванного нами Плаксой. Нил произнес: "Вы двое, идите сюда."
Дерево сказал мне: "Бобби, давай я сам поговорю с ним."
Нил взглянул на Дерево и спросил: "Где вы были прошлым вечером? "
Дерево ответил: "Гуляли."
Нил посмотрел на меня: "Где ты был прошлым вечером, Бобби?"
Дерево ответил: "Гулял."
Нил продолжал: "Во сколько вы вернулись?"
Дерево ответил: "Поздно."
Нил констатировал: "Что ж, в полвторого вас не было в номере."
Дерево ответил: "Мы подошли попозже."
Нил закончил беседу: "Окей, с каждого по 300 баксов, и кстати, Дерево, ты сегодня играешь."
Мы выиграли 5-4. Дерево стал толи первой, толи второй звездой матча, а я забил гол, отдал голевую передачу и выиграл драку. Следующим вечером мы полетели в Хартфорд, заказав себе по пиву. Так как мы выиграли матч, то я предложил Дереву: "Может повторим?"
Мне было двадцать, и мне казалось, что я непобедим. В декабре 1986 незадолго до Рождества я и мой приятель-хоккеист собрались в бар Peachy's в Виндсоре. Потом решили пострелять по барам Виндсора, побывав минимум в пяти. Мы пили виски и водку и окончательно накидались. Потом я решил сесть за руль и отвезти своего приятеля домой в Детройт. Обратно я возвращался в Виндсор по туннелю, а что происходило потом - толком не помню.
Я остановился на светофоре на пересечении Ouellette и Wyan¬dotte, рядом со мной также кто-то остановился. В протоколе было написано, что второй водитель утверждал, что я выглядел мертвецки пьяным. Видимо, я наклонился вперед и сощурил глаза. Этот ублюдок с визгом шин рванул со светофора. Я топнул педаль в пол, и дальше все было словно во сне. Я словно летел над дорогой, глядя ему вслед, а затем резко ударил по тормозам - хряяссссссь!! Тот водитель сказал, что я отшатнулся от припаркованного на обочине такси, зацепил её и выскочил на другую полосу. Сказал, что я потерял управление, вылетел на обочину и врезался. Водительской стороной я налетел на бетонный столб. Столб сломался и упал прямо на крышу машины. Надо было видеть мой Monte Carlo. Он был разбит всмятку.
По-видимому, несколько парней вытащили меня из машины и положили меня на обочине. Помню как меня на носилках грузили в реанимацию. Врачи щекотали мне ступни, проверяя, не парализован ли я. Я спросил у водителя: "Во что я врезался? Никто не пострадал?" Он ответил: "Нет, ты врезался в столб."
Они отвезли меня в больницу, и вот, сидя на кушетке, я подумал: "Интересно, где мой второй башмак?" Вскоре зашел доктор и заштопал меня. У меня был разорван хрящ в грудной клетке, и все лицо было изрезано. Когда он закончил зашивать мое лицо, то разрешил мне идти: "Можешь быть свободен, только никому не рассказывай о произошедшем." Я не мог ему возразить. За дверью стояли копы, так что я встал с кушетки и приоткрыл её. Дождавшись, пока они отойдут, я распахнул дверь пошире и осмотрел холл. Никого. Я вышел в коридор и, ковыляя из последних сил, почти смылся оттуда. Я добрался до выхода, открыл дверь и услышал изумленный оклик: "Эй, куда это ты собрался?" Двое копов меня повязали и отвезли в участок, где пытались заставить дунуть. Я был еще изрядно пьян, и у меня болело все, что могло болеть. В своем рапорте они написали, что я не переставал говорить им, чтобы они отъебались от меня, пока все- таки не согласился пройти освидетельствование на алкотестере. Разрешённая доля содержания алкоголя .08, я выдул .17.
Я провел ночь в вытрезвителе. Они отпустили меня в 8 утра. Тем временем, Джим Лайтс, адвокат Wings узнал об этом инциденте. Я должен был встретиться с ним, как только меня выпустят. Я пришел к нему офис, и он предложил мне присесть. Я так и сделал, а он закатил истерику на целый час. Просто орал на меня, говорил, каким мудаком я себя выставил, вгоняя меня в краску, что выставил в дурацком свете Wings – конечно все по делу. Нет, чтобы меня поддержать: "Эй, Боб, рад тебя видеть живым." Только об этой гребаной аварии! "Убирайся отсюда к чертям собачьим."
Я тоже был рад тебя видеть, Джимми.
Wings дисквалифицировали меня на неопределенный срок из-за моих приключений с DUI. Стиви Ай был отличным снайпером, а когда в прессе появлялись нелицеприятные статьи о моих похождениях, он комментировал это так: "Что за хуйня, Проби?" Несмотря на это, он раз за разом за меня заступался. Он заявлял прессе, что никогда не видел меня ни с чем крепче содовой, и что клуб не станет цацкаться со мной только потому, что мы с ним друзья.
Таким образом, в январе на мне висел двойной испытательный срок – за недавний инцидент и за апрельский арест и конвой с DUI в преддверии кубка Колдера. Донни Михен был моим адвокатом и агентом, подписавшим мой первый контракт. Он был хорош, но теперь мне требовался более искушенный адвокат.
У моего отца был хороший приятель Дон Уили. Он работал детективом в полиции Виндсора. Они вместе с отцом патрулировали улицы на Харлеях. Дон присматривал за Нормом и за мной после смерти отца. Джим Лайтс и Колин Кемпбелл связались с Доном, и он посоветовал им одного человека, способного вытащить меня – Пэта Дюшарма. Дон охарактеризовал его как очень опытного адвоката, за что его ненавидел весь департамент полиции. Так что я нанял его, чтобы он смог мне помочь.
Тренер Wings Жак Демер снял с меня наказание в Рождественский сочельник после разговора по душам. Он был очень расстроен из-за этой аварии. Он проводил рекламную агитацию против пьянства за рулем, после того как пять лет назад потерял в такой аварии лучшего друга. Мне было настолько не по себе, что я обещал больше не пить.
В середине января меня оштрафовали и лишили водительского удостоверения, после того как признали меня виновным в случае с отказом от прохождения освидетельствования на алкотестере. Я давал показания по этому делу. Я встал за трибуну, и отвечал на вопросы прокурора. Его допрос выглядел примерно так: "Мистер Проберт, вы известны в НХЛ как очень жесткий игрок, не так ли?"
Я ответил: "Да, это так."
Он продолжил: "В некоторых статьях, прочитанных мной, утверждается, что вы чемпион в супертяжелом весе во всей НХЛ, если можно так сказать."
Я отвечал: "Да, я тоже слышал такие мнения."
Допрос продолжался: "Если кто-то из игроков на хоккейной площадке захочет победить вас, то вряд ли сможет оказать серьезное сопротивление, поскольку вы очень сильный боец."
Я ответил: "Есть конечно серьезные ребята, но им тяжело со мной тягаться."
Он сказал: "И точно так же, когда офицеры задержали вас, а вы отказывались проходить освидетельствование, в то время как они на этом настаивали, вы не захотели дуть в трубку, когда они сказали вам дуть в неё, и не смогли бы силой заставить вас это сделать, потому что таких мощных офицеров нет на свете, не так ли?" Я отвечал: "Наверное, вы правы." Он подытожил: "То есть, как я понимаю, даже шесть офицеров не смогли бы заставить вас пройти тест, не так ли?"
Я сказал: "Думаю, да."
Покидая суд, я обратился к Пэту Дюшарму: "Я плохо выступил, да ведь?"
Дюшарм ответил: "Если в качестве обвиняемого по судебному делу, то не очень хорошо, а если для аудитории Saturday Night Live, то блестяще."
По этому делу мне вынесли приговор. В конце судья задал мне вопрос: "Если послать отряд полиции девятнадцать раз это не отказ, то как еще это назвать?"
По второму нарушению я был оправдан, но мне пришлось заплатить два огромных штрафа и остаться без прав на год за отказ от прохождения освидетельствования на алкотестере. Прокурор хотел засадить меня за решетку, но Дюшарм нанял судмедэксперта из Торонто Риту Чарлбуа. В тот апрельский вечер я выпил штук пять Molson Lights в течение двух часов. Ей удалось убедить судью, что при моем росте за метр девяносто и весе 95 кг этого количества недостаточно, чтобы одурманить меня. Судья принял эти доводы, и до поры до времени я остался на свободе.

капитан_Немо_ все записи автора

ЖЁСТКИЙ ИГРОК
(TOUGH GUY)

ЖИЗНЬ НА ГРАНИ

КТО-НИБУДЬ СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ

Летом 85-го я проходил отличные сборы с Detroit Red Wings. Я был первым снайпером сборов. Это был уже третий мой трейнинг-кемп в NHL, и сейчас я стал понимать, что выхожу на профессиональный уровень. Криспи научил меня многому, поэтому сейчас я пахал в поте лица. В первые два раза я думал: “Какого черта, ну не смогу пробиться в Wings - вернусь в юниорку.” Нынче так уже не выйдет.
В то время тренером Detroit был Гарри Нил. Не думаю, что у него и у Джимми Ди подкоркой сидела мысль, что я нарушитель порядка, но меня беспокоила возможность командировки в Американскую хоккейную лигу, так как у Wings были трое левых крайних, кроме меня: Джон Огродник, забивший за полтинник в 1984-85; Уоррен Йанг, свободным агентом подписавший огромный контракт после удачного сезона за Pittsburgh; и Петр Клима, сбежавший из Чехословакии в то лето. Осенью меня отправили в Adirondack, ущемив тем самым моё эго. Я был подавлен.
Adirondack Red Wings выступали в Глен Фоллс (Нью-Йорк, порядка 80 км севернее Олбани) в восточной части штата. Я жил с нашим вратарем Крисом Пьюси (одноклубником еще по Brantford) и защитником Дэйвом Королем на верхнем этаже дома. Я переоборудовал кухню в свою спальню, а они постоянно жаловались, что там воняет словно от кошачьего туалета. Несмотря на то, что я был расстроен своим отсутствием в Шоу, мне нравилось в низшей лиге. Бары открыты до 4 утра и на тебя никто не давит. У нас был отличный тренер Билл Дайнин, поигравший за Detroit в 50-е.
Нашими соперниками по Северному дивизиону были Moncton, Fredericton, Halifax, Sherbrooke, Portland, Maine, что давало нам огромное количество времени на опустошение бара во время поездок – мы ехали в приморские провинции и дважды играли в Монктоне, дважды в Галифаксе, дважды в Фредериктоне, и только потом отправлялись домой. У нас была традиция: выиграли матч – пошли и отметили это дело. На следующий день шли на тренировку минут на 45-30, а вечерком принимали еще по паре банок. Когда я попал в лигу, во всех клубах практиковались общекомандные застолья. Это было почти обязательным моментом, общекомандным мероприятием. В свободные от игр дни, мы ходили куда-нибудь выпить пива. Это было очень полезно для поддержания боевого духа. Это сближало коллектив. Сейчас у каждого своя дорога после матча.

В сезоне 1985-86 я мотался между Adirondack и Detroit. Мой первый вызов в основу состоялся в первую неделю ноября. Wings никак не могли набрать обороты – после двенадцати матчей в их активе была всего одна победа. Полагаю, они решили, что я не смогу ухудшить их положение.
Очень часто вместе со мной вызов получал и Марк ЛаФорест (Дерево). В первую же неделю пребывания в клубе, несколько ребят схватили его прямо в душе на Джо Луис Арене. Они завязали ему глаза, полностью раздели, и привязали к багажной тележке, словно орла с распростертыми крыльями. Так голым и провезли метров восемь. Остальные новички не могли ничем ему помочь – им оставалось только сидеть и наблюдать за происходящим. Парни побрили его с головы до пят, а потом выкрасили его ноги черной краской. Когда они брили ему ноги, казалось что тут настоящая парикмахерская. Дерево невозмутимо напевал " Джека-попрыгунчика", словно его ничто не беспокоило.
Затем они выкатили в центр площадки. Все уборщицы, подметавшие в проходах и между сиденьями, награждали его забавными комментариями: “Бедняжка, тебе наверно холодно”. Дерево продолжал петь, а ветераны надрывались: “Мы знаем, что ты тебе это нравится, урод!” Идея заключалась в том, чтобы запугать новичков, а он напевал в свое удовольствие Роллинг-Стоунс. Я был очень горд им.
Наконец, ветераны сказали: “Ладно, забирайте его”. Я выбежал на лед: “Дерево! Так держать!” Я развязал ему руки и ноги, отвел обратно в раздевалку, где мы дружно посмеялись над случившимся. Поскольку Дерево был вратарем, то кошмарил его вратарь-ветеран Эдди Мио. Я подумал, что неплохо было бы побрить Эдди. Я сказал: "Слушай сюда. Я схвачу и повалю его. Он не сможет вырваться."
Дерево ответил: "Ох, не знаю, Боб. Они убьют нас."
Я спросил: "Будем связывать ему ноги?"
Дерево растерялся: "Думаю не стоит."
Я настоял: "Я серьезно."
"Нет, Боб, у нас ни малейшего шанса провернуть эту затею."
Пять минут спустя, в середине раздевалки, я напрыгнул на Эдди и повалил его, крикнув: "Дерево! Я держу его!" Дерево был в ужасе: "Ради Бога, Боб, отпусти его!"
Через несколько дней Дэнни Геир и Дуайт Фостер подошли к Мио с предложением: "Мы собираемся побрить Боба Проберта." Эдди парировал: "Отлично, только я пас." Но они его уговорили: "Да брось, ты же его знаешь, он из твоего родного города. Да и он хотел побрить тебя. Подойди к нему и повали его. Мы не будем усердствовать." Итак, Эдди согласился: "Я сделаю это."
Эдди подошел ко мне и сказал: "Бобби, иди сюда, я хочу поговорить с тобой." Я подошел и начал было беседу, как вдруг Эдди набросился на меня, а сзади пятеро парней схватили меня. Я стал бороться с ними, но Эдди прошептал: "Бобби, не дерись! И не бей меня пожалуйста! Парни просто хотят попугать тебя." Тогда я сбавил обороты, и они повалили меня на стол и связали.
Дуайт Фостер взял бритву и побрил меня, а парни раскрасили меня, точно также как Дерево, с той лишь разницей, что я не покидал раздевалку. Когда они закончили, то все свалили. Чуть позже тренер и администратор меня выпустили.
На следующий день мы все посмеялись над этим. Что было, то было – прошлого не переделать: я официально стал частью команды.

В том сезоне я сыграл 32 игры в АХЛ, забросил 12 шайб и отдал 15 передач; за Detroit я провел 44 матча, забросил 8 шайб и 13 раз был ассистентом.
А еще у меня было 152 штрафных минуты в Adirondack и 186 в Detroit. Я осознавал, если хочу остаться в Шоу, то мне придется биться со всеми тафгаями, чем собственно я и занялся. Мой третий бой в НХЛ состоялся 14 декабря в первом периоде матча против Flyers. Я сцепился с Дэйвом Рихтером. Он был огромным левшой – 195 см, 97 кг. Он был готов к бою. Я сделал все как полагается. Очевидно, что лучше вызвать соперника на бой, нежели просто наброситься на него. Что касается меня, то я хотел честного боя. Ты хватаешь меня за руку, я хватаю тебя, а там посмотрим, кто победит. Примерно так. Некоторые применяют грязные приемчики. Например, хватают за волосы или давят на глаза. Но в основном, все бойцы-тяжеловесы в НХЛ вели себя порядочно. Некоторые пытаются сковать тебе руки, стараясь не пропустить ударов, бросят несколько ударов в твою сторону, чтобы казаться участвовавшим в бою. Большинство бойцов будут уворачиваться и наносить удары в ответ. По-большому счету, я думаю, что болельщики хотят видеть двух парней, пытающихся вырубить друг друга, а не только слегка покружившихся вокруг.
Потом у меня был бой с Риком Токкетом, у которого было 23 боя в том сезоне. Джон Барретт, один из наших защитников-гренадеров, силовым приемом выбросил на скамейку Рича Саттера, а его брату-близнецу Рону это крайне не понравилось. Тут же началась рукопашная, и мы ввязались в неё с Токкетом недалеко от скамьи штрафников. С моей стороны все было честно, а Токкет пару раз ударил меня головой. Мне удалось вернуть себе преимущество, и справедливо выиграл тот бой. Мой брат Норм присутствовал на том матче вместе со своими друзьями. Увидев, как Токкет использует грязные приемы, он примчался вниз к скамейке штрафников. Спустившись туда, он подумал: "Ну и нахрена я сюда прискакал?"

Команда Adirondack состояла из игроков низших лиг (парни вроде Горди Робертсона и Теда Спирса), тех кто вот-вот завершит профессиональную карьеру (Эдди Джонстон, Барри Мелроуз, Бретт Кэллихен), а также новичков (таких как я, Шон Бурр, Джои Кочур и Адам Оатс). Мы финишировали первыми, обогнав на очко Maine Mariners, и в первом раунде плей-офф кубка Колдера сошлись с Fredericton Express. В первом матче их тафгай Ричард Землак, набравший 280 штрафных минут в регулярке, намеревался переломить ход событий. Я его быстро вырубил, и, поскольку бой был очень быстрым, я не ожидал продолжения. Во втором матче он врезался в меня, а потом решил, что не хочет со мной прогуляться. Но было слишком поздно – я не мог позволить ему смыться, и мы подрались. В будущем это столкновение не лучшим образом отразится на моем здоровье. На этот раз я не дал ему ни единого шанса, выиграв бой в одну калитку. После этого он признался, что осознавал, как плохо выглядел, и что болельщики звали его за это бесхарактерным цыпленком. Вот такое давление испытывают на себе бойцы.
После двух матчей в Glens Falls счет в серии был равным, затем мы переехали на третий матч в Freddy Beach. Во втором выездном матче Fredericton выбивал из нас всех чертей. В середине второго периода мы летели 5-1, и тренер снял с игры Дерево. Пьюси встал в ворота, и некоторое время неплохо играл, но в третьем периоде Fred¬ericton опять понеслись на наши ворота. Забив гол, они проезжали мимо нашей лавки, радостно размахивая кулаками, словно в руках у них был насос. Я просто ненавидел такую дерзость. Меньше чем через минуту, они опять забили. Счет стал 7-1, и они опять проезжали мимо нашей лавки, размахивая кулаками и дразня нас. Они выигрывали – но почему, как так? Дерево стоял позади скамейки, сходя с ума: "Сделайте же что-нибудь! Этого не может быть! Сукины дети. Кто-нибудь сделайте что-нибудь!"
Я взглянул на их вратаря Фрэнка Каприса. Он был совершенно расслаблен, так как мы мы его ничем не тревожили. Но кто-то должен был что-нибудь сделать. Я выскочил со скамейки запасных и погнался за их защитником Нилом Белландом (немного поигравшего за Vancouver Canucks), владевшем шайбой. Я проехал за ним до их ворот, а когда он поехал за ворота, то я выскочил на пятак прямо перед Каприсом. Он врезался в перекладину. Его перчатки полетели в одну сторону, клюшка в другую, маска слетела, ворота упали, а сам он упал на спину, корчась и валяясь по льду. Белланд развернулся и подъехал ко мне. Я схватил его за голову, придушив рукой. Я стоял спиной к бортику, ожидая их подкрепления. Но никого не было, поэтому я отпустил Нила и поехал на смену. Никто из их команды ко мне не прикоснулся.
Каприса увезли на носилках, а меня дисквалифицировали до конца серии решением президента АХЛ Джека Баттерфилда. Андре Савар, тренер Fredericton, жаловался на грубую игру, жлобскую тактику и все такое. Но для меня главным вопросом было то, кем они являлись. Ни один их игрок не вступился за Каприса.
Итак счет в серии стал 2-2. Мы вернулись в Glens Falls и вынесли их 9-3. Каприс действовал довольно неуверенно. Думаю, что он и шайбу толком не видел, потому что я солидно его прессанул. А потом мы выиграли 5-4 на их поле во втором овертайме.

Я не принимал участия в полуфинальных матчах против Moncton. Меня препроводили домой в Виндсор. Я развлекался, когда копы меня сцапали и упрятали за решетку на ночь, мотивировав это тем, что у меня были красные глаза, от меня несло спиртным и я был невменяем. Что ж, мне пришлось с ними согласиться. Moncton не был жесткой командой, поэтому Дайнина мое приключение не тревожило. Я ему был нужен в финале против Hershey Bears. У них было много тафгаев.
Мы обыграли Moncton в пяти встречах, в то время как полуфинал между Hershey и St. Catharines длился все семь. Это дало нам шесть выходных между сериями. У наших тренеров было правило на плей-офф – никто не должен слоняться по барам. Во время перерыва Дерево и я пошли в бар в Glens Falls, и угадайте, кого мы там встретили? Тренера.
На следующий день Дерево пошел извиняться перед тренером: "Послушайте, мне очень жаль. Бобби и я вышли прогуляться и пропустить по паре кружечек после обеда. Прогулка была великолепной."
Тренер ответил: "Ладно, ничего страшного, я вчера застукал семнадцать наших парней."
Hershey Bears попытались нас запугать. Они являлись фарм-клубом Philadelphia. Они дрались больше нас, у них было больше здоровяков, и они были очень мастеровитые. На первом матче в Hershey на арене собралось порядка восьми тысяч зрителей. Во второй смене я боролся в углу с огромным защитником Майком Стотхерсом, и он бросил мне вызов. Я принял приглашение. Их капитан Дон Нахбаур был против такого развития событий, так что в следующей моей смене он вызвал меня прямо перед лавкой Hershey.

На следующий день в статье Glens Falls Post-Star журналист Гордон Вудворт отметил, что "выхлестнув" Нахбаура я позволил нашей команде раскрыться во втором матче. Они перестали бить нас, бросили провокации после свистка. А так как наш уровень мастерства был выше, то мы и выиграли кубок Колдера.
Тем вечером состоялся огромный праздник. Зрители передавали нам бутылки с шампанским прямо на лед. Потом мы все оказались в баре под названием Trading Post. Дерево пошел справить нужду, повстречав там кого-то. Он постучал в дверь. Через несколько секунд огромный детина вышел оттуда, бросив взгляд на Дерево. Спустя час, когда Дерево собирался уходить, увидел этого здоровяка возле выхода. Поэтому Дерево подошел ко мне и сказал: "Проби, видишь того парня? Того качка размером с холодильник?"
"Конечно", - ответил я.
"Он хочет меня убить."
"Что, серьезно?" – переспросил я.
Я подошел к тому парню: "У тебя проблемы с Деревом?"
Он ответил: "Ага, проблемы. У тебя с этим проблемы?"
Я вынул свои зубы, спрятал их в карман и пошел поговорить с ним: "Отлично, пошли, Халк Хоган."
Наша компания вышла на улицу. Я не хотел, чтобы нас разнимали, поэтому позволил ему ударить меня по лицу раз пять-шесть. Потом я его схватил, не давая шелохнуться и сказал: "Все видели, что не я это начал?" Я закончил его успокаивать уже на земле. Мой приятель и одноклубник Шон Бурр сказал, что это было страшно. Я поднял свой пиджак и вернулся обратно выпить еще пивка. Позднее мне пришлось ехать в больницу, чтобы наложить пару швов. Забота об одноклубниках была моей работой не только на льду, но и вне его.
Первый раз я приложился к коксу на вечеринке по поводу завоевания Кубка Колдера. Я всегда боялся его. Я слышал о его воздействии на мозги, так что старался держаться от него подальше. Когда я уже собирался уходить, один из игроков позвал меня: "Пошли в уборную, хочу тебя кое-чем угостить."

Я отказался: "Не, я хочу."
Он не унимался: "Пошли, тебе понравится. Он отрезвит тебя, и ты почувствуешь себя прекрасно!"
"Нет, нет. Я в порядке."
Позже вечером мы поехали к другому парню, и он мне тоже предложил: "Боб, пошли со мной." Мы поднялись на верх. К тому времени я солидно нагрузился, так что мне уже было не так страшно. В его спальне на комоде нас уже ждали несколько дорожек. Он дал мне свернутую купюру и я взял несколько дорожек. Это была любовь с первого взгляда. О да! Я слегка поморщился, словно от выпивки, в голове все смешалось. И вдруг я почувствовал невероятный прилив сил. Я почувствовал себя Суперменом. Невероятное ощущение: "Ух ты! Это потрясающе!" Я вернулся через часик и попросил добавки: "У тебя есть еще эта штука?"
Но нет, все закончилось.

Я жил в отеле Куинсбери в Glens Falls (я отказался от квартиры с Пьюси и Королом). Вернувшись после вечеринки к себе, я подошел к девушке администратору, немногим старше меня: "Привет, не подскажете где можно по близости достать кок..н?" Это звучало так, словно я спросил где можно купить зубную щетку. Она одарила меня тяжелым взглядом и покачала головой: "Ох, нет, я не знаю никого." Испытав это в первый раз, мне хотелось еще.
На следующий день я поехал в Детройт с одним из наших ветеранов. Вместе с нами до шоссе ехал еще один молодой игрок. Нам нужно было на запад, а ему на север. Мы добрались до перекрестка и съехали на обочину. Ветеран вытащил пакет и разделил его пополам с молодым. Нам предстояло провести весь день в пути, так что он хотел нюхнуть дорожку до того, как мы пересечем границу штата. Он взглянул на меня: "Эй, Боб, не желаешь присоединиться?" Я все утро вспоминал, как хорошо мне стало прошлым вечером, так что я согласился. Если вы нюхаете кокс трезвым, то во рту появляется странный вкус. Я начал сплевывать, но старший сказал мне: "Нет, не плюйся! Лучше проглоти, пусть оно окажется в желудке." Я так и сделал, но мне очень хотелось выплюнуть все это.

Мы выиграли последний матч кубка Колдера 21 мая 1986. К 28 мая руководство Red Wings узнало о том, что меня под конвоем сопровождали домой, и отправили меня в реабилитационную клинику. За что мне пришлось заплатить из собственного кармана. Я не думал, что у меня проблемы с выпивкой, но знал, что если не поеду туда, то будут большие проблемы. Но дата поездки перенеслась, после того как выяснилось, что у меня мононуклеоз и воспаление горла.
Я отправился на лето домой. Так как я жил у мамы, то принимать наркотики у меня не было возможности. Мои виндсорские друзья не нюхали кокаин не под каким предлогом, но вечеринки устраивали с удовольствием. 2 июля я с моим приятелем хоккеистом Джеем Ди Урбаником, игравшим за Spitfires и задрафтованным в Boston, выпивали в баре Тьюн-Апс. Было уже 1:25 и бар закрывался, поэтому официантка попросила нас закругляться. Мы продолжили пить, и охранники вызвали копов. Я был арестован за нападение на полицейского, а Джея Ди обвинили в сопротивлении полиции. К 22 июля я чувствовал себя намного лучше, и анализ на моно оказался отрицательным. Клуб отправил меня в Центр Сити в Миннесоте в учреждение под названием Hazelden, место, где побывало немало профессиональных команд и спортсменов. В аэропорту я встретил девушку, направлявшуюся туда же. Ей было слегка за двадцать, симпатичная блондинка. Нас усадили в фургон, и по дороге мы с ней познакомились. Забавно, что когда вы впервые попадаете сюда, то всех сразу разделяют по направлениям, но в течение первых пяти дней все находятся в общей группе, так что я успел побыть с этой девушкой.
там можно было хорошо прогуляться по лесу. В один из дней мы пошли к огромному черному ясеню, разбитому грозой, решили поваляться на нем и начали раздеваться. Одна вещь за другой, и мы сделали это прямо на стволе. А во второй раз все получилось тупо. Мы решили сделать это прямо около пешеходной дорожки. Это было безумие, потому что из-за неожиданно приближающихся людей, нам пришлось прятаться в кусты. Нас не засекли, но она рассказала своей подружке, которая сказала, что заложит нас, если та сама не расскажет. Поэтому ей пришлось согласиться. Двое сотрудников центра пришли в мой корпус с заявлением: "У нас есть основания полагать, что у вас был секс с одной из наших клиентов-женщин." На основании этого, они перевели меня в другое место в Миннесоте. Не думаю, что это было честно. Они не дали мне шанса самому сознаться. Все произошло неожиданно.
Помню, когда меня повезли в фургоне, эта блондинка провожала меня взглядом, ей пришлось остаться там. Я чувствовал себя последней сукой. Она была очень горячей. У неё на руке было кольцо с огромным бриллиантом, она рассказывала, что вышла замуж за парня, чьи родители были очень влиятельными в спортивных кругах. В следующем году я прочитал в газете об их разводе. Тогда был огромный скандал в Штатах. У них была страшная бойня в суде, и она "честно поведала" о его злоупотреблении кокаином и получила кучу денег.

Я провел еще месяц в госпитале Abbott-Northwestern в Миннеаполисе. Они не церемонились со мной, как это было в течение недели в Hazelden, что казалось мне бесчеловечным. В прессе появилось нужное объяснение моего переезда из Hazelden – там был недостаточно хороший спортзал. Подъем в 6-30, с 9 до 9-30 лекция, групповая терапия с 10 до 11-30, а потом обед. Снова групповая терапия с 13 до 14, а потом приемные часы для родственников. Все это широко освещалось в прессе. Команда говорила о том, как я изменил свое отношение ко всему меня окружающему, что я все понял в один прекрасный момент – чушь собачья. Я прошел через все это, потому что ни в коем случае не мог саботировать тренировочные сборы в сентябре.
В Hazelden все было не так уж и плохо, потому что у меня закрутился роман с симпатичной девушкой из персонала. Она была знойной блондинкой. Когда я уезжал, она полетела со мной. Я привез её на недельку к маме. Маме она понравилась. У нас с ней ничего не было до возвращения домой. Мы с ней встречались некоторое время, но долго это не продлилось.
Wings продолжали устраивать мои интервью для прессы, в которых я говорил, что окончательно завязал со всем этим, и мне повезло, что Detroit интересуется мной. Давая эти интервью, я держал в уме, что они могут сыграть свою роль на предстоящих слушаниях в суде. Я беспокоился о возвращении мне водительского удостоверения, которого я лишился на год. Это означало, что я не мог ездить на новенькой Monte Carlo SS, купленной мною за $22,000 на подъемные за подписание контракта.