♥ღ♥Михаил Кокшенов: «Мама считала, что бабам от меня нужны только деньги»♥ღ♥
 

В жизни Михаил Кокшенов вовсе не так прост, как его герои в кино, иначе бы не женился на миллионерше.

Я своим лицом везде и всюду прохожу! Но некоторые гражданки только по типажу и судят: вон, мол, пошел Леша Пряхин из «Самой обаятельной и привлекательной»… Дурачок. Только Наталья Васильевна сразу меня разглядела: простой, да не прост... Потому и в 90-е не сгинул, как многие актеры, оставшись без работы… И неспроста сейчас рядом со мной эта потрясающая женщина: крутая бизнесвумен и настоящая красавица. Впрочем, по обоим поводам некоторые граждане все же возмущаются: «Везет дуракам!»

Неспроста и Булат Окуджава написал мне на своей книжке: «Михаилу Кокшенову — хорошо замаскировавшемуся интеллигенту». Это была повесть «Будь здоров, школяр», которая стала сценарием для фильма «Женя, Женечка и «катюша», где я сыграл свою первую большую роль, антипода Даля — парня с лесозаготовок Захара Косых, который постоянно задирает и тюкает тонкого-звонкого интеллигента. А за кадром мы с Олегом, такие разные внешне, обнаружили, что у нас много общего. Коренные москвичи. Одновременно окончили театральные институты, только он — «Щепку», а я — «Щуку». И у обоих романтизма — полные галифе… Не снимая солдатской формы времен Великой Отечественной, в перерывах между съемками мы отправлялись гулять по Кенигсбергу. И тут нас останавливает патруль: «Какая часть?» Мы хором выдаем разные показания. «Морская кавалерия!» — вытягивается по струнке Даль. «Железнодор-рожный флот!» — раскатисто громыхаю я. И вот нас уже ведут в комендатуру. Тогда еще лица не заменяли нам паспорта, пришлось Мотылю замолвить словечко…

На местном рынке продавалась вкуснейшая рыба, и мы с Олегом проглотили километра два угря. А однажды накушались домашнего молдавского вина и прилегли под мостом. Когда в отражении речной глади пролетела пятая по счету сигнальная ракета, Олег заметил: «Этот фейерверк по наши души, между прочим». Таким образом разъяренный Мотыль пытался вернуть на площадку двух без вести пропавших актеров. У которых было еще кое-что общее — оба скучали по театральной сцене, оставленной ради «Жени, Женечки…»

…На моем месте должна была быть моя мама, Галина Васильевна. Не под тем мостом рядом с Далем, а в театре — она мечтала стать актрисой. Училась и ходила в театральный кружок еще во Владивостоке, куда был переброшен с женой и двумя дочерьми мой дедушка Василий Борисович — военный моряк, участник Русско-японской войны 1905 года. Там же встретились мои родители. Повод для знакомства вышел забавный: мама увидела на набережной мужика, у которого завязки от кальсон выбились из-под штанов — болтаются.

Подбежала: «Заправьтесь, товарищ!» С этих завязок у них все и завязалось... Отец и мой тезка Михаил Михайлович Кокшенов был генеральным директором комбината в Хабаровском крае. Мама туда к нему переехала. Но не оставляла надежды устроиться в большой хороший театр, желательно столичный. И вскоре они с папой погнались за этой мечтой в Москву… Маме все казалось: вот получится, вот получится… Но сначала в Москве получился я. А потом наступил 37-й год, и отца не стало… Следом грянула война. А тут уже не до театров — крапиву жрали! Мы с мамой жили в роддоме при «1-м меде», где она работала санитаркой…

В мирное время вернулись в нашу девятиметровую комнату на Софийской набережной. И я каждый год с огромным нетерпением ждал парада Победы! Хотя всю местность рядом с Кремлем оцепляли: у нашего дома стояли сотрудники и следили, чтобы никто из парадного не высовывался. Меня даже к щели не подпускали приложиться. Но если мы с приятелем успевали выбежать на улицу раньше, то у нас было хобби: пробивались на демонстрацию против людского потока там, где народ с нее выпускали. Так что я прошел Красную площадь сто раз, на всех праздниках. Я тогда большой был идеалист: на Кремль любил посмотреть, покричать лозунги… Сталина не видел, но знал, что он где-то там — поверх людского моря.

Мама воспитывала меня одна, больше замуж не вышла. Хотя женихи к ней косяками шли. Причем все люди обеспеченные. У Галины Васильевны на этот счет была своя теория: «У бедных нет физической радости — с ними скучно». Гости обычно ссужали мне 10 рублей на кино и выставляли за дверь на ночь глядя. Так что советские фильмы я полюбил с ранних лет. И именно в кинозале однажды задумался: «Мама должна была стать артисткой. Не стала. А что же я?»

Профессию я всегда искал романтическую. Сначала хотел быть как дед — моряком. Но мама меня далеко от себя не отпускала. В речном техникуме не прошел медкомиссию по зрению — глаза у меня разные: один правый, другой левый. Поступил в Московский индустриальный техникум на отделение геологоразведки. И с тех пор каждое лето проводил в экспедициях на раскопках — по всей России мотался. Там, конечно, все пили, и вскоре я понял: геологом не стану — столько не выпью (а я всегда дружил со спортом). Потом мама посоветовала мне сходить к знакомому еще по Владивостоку инженеру, начальнику главка. Тому доложили: «К вам Михаил Михайлович Кокшенов», — он в кресло вжался, думал, мой отец с того света к нему заглянул. Старый знакомый меня приветил, выделил стол у дальней стенки от окна.

Из своего угла я пялился на затылок того, кто сидел за первым столом, и понимал: пока до него дойду, стариком стану. Надо отсюда валить!

Помню, пришел в Щукинское училище эдаким стилягой: в фиолетовых штанах, зеленой рубашечке-капустке, на макушке — кок. Поступил со второго года. Ошибка моя оказалась в том, что воображал себя героем, раз под два метра ростом. Но мне быстро дали понять, что рожа у меня не геройская. Тогда я осознал, что надо бороться за свое лицо. Решить: кто ты? И стал писать небольшие рассказы под себя, которые выдавал за классику — за отрывки Куприна или Бунина. И прокатывало! И у преподавателей Щукинского, и у зрителей, когда я начал с этой программой ездить на выступления... Видя реакцию публики, мне иногда было даже обидно, что все аплодисменты Куприну с Буниным достаются.

После четвертого курса пришло время лететь в открытый космос: я показывался во все театры. Больше всего мне понравился Театр им. Вл. Маяковского. И через три года я очень не хотел оттуда уходить, хотя за это время дорос от третьего ворона без реплик до главного ворона, которому позволялось каркать и махать руками… В основном играл в эпизодах, массовке. Поэтому когда меня пригласил на одну из главных ролей сам Владимир Яковлевич Мотыль, отказаться было бы преступлением. Я с болью отрывал от себя Театр Маяковского: думал, уйду на полгода, а получилось, что навсегда… Потом были другие театры — Миниатюр, Киноактера… И я понял, что для сцены мне дисциплины все равно не хватает.

Я воплотил в себе мамину мечту об актерской профессии и при этом видел, что она ревнует меня к сцене. Обычно я отправлял ее подлечиться в санаторий «Актер» и специально для нее давал там концерт. А мама сидела в первом ряду и пересказывала зрителям по второму разу все мои реплики. «Галина Васильевна, дайте послушать артистов!» — просили они. «А я для кого тут выступаю?» — обижалась мама. Конечно, когда у меня пошли заработки, известность, она радовалась. Но одновременно утверждалась во мнении, что всем бабам от меня нужны только деньги. Галина Васильевна вообще считала, что второй хозяйки на нашей кухне быть не может. И я, маменькин сынок, привык на многие вещи смотреть ее глазами. Может, поэтому так долго и не женился. Мне этого было не нужно.

К тому же я постоянно находился в разъездах: в год иногда снимался в пяти фильмах одновременно и в разных уголках Союза. Рестораны, гостиницы… Актерское существование. Как-то мы с Крамаровым курсировали по санаторию «Актер» с этажа на этаж в поисках интересных знакомств. Девчонки нас спрашивают: «Мальчики, что вы ходите вверх-вниз?» «Тут же 14 этажей, а у нас план — перетрахать весь санаторий! Еще 3 этажа не охвачено!» — рапортует Савелий. Ходоки мы были известные! Крамаров не стеснялся своей внешности, брал женщин остроумием… Как-то склеил бабу в аэропорту. Привел в гостиницу. Она говорит: «Я на все согласна, кроме того чтобы ребенок был на тебя похож!» «Я подумаю», — ответил Савелий. Вышел из комнаты, а потом вернулся в трусах и… противогазе!

Кстати, на площадке «Жени, Женечки и «катюши» многие были бы не прочь приударить за главной героиней... Но к Фигловской просто так не подкатишь, она дама резкая: отшивала всех с задором Женечки Земляникиной. И вдруг мы оказались с ней в одном поезде из Питера до Москвы: она едет одна в целом купе. Я долго не раздумывал — сразу в бой! Сел на полку напротив и положил ей руку на коленку. Она мою ладонь не отбросила, только глаза на меня вскинула и глядит так насмешливо… Смотрит, но не гонит. И я под этим взглядом вдруг стушевался! Так что Фигловскую из своего списка вычеркнул...

Обычные девушки на актеров куда более отзывчивы… Во время тех же съемок у Мотыля в Кенигсберге на рынке познакомился с одной — ну все при ней! Сразу пригласил к себе в гостиницу. Сначала помялась: «Как не стыдно, я же учительница…» Тоже мне аргумент! Я ее звал — Кэт. А Даль просто — Салат. Потому что она приглашала нас в гости и всегда вкусно кормила. Мы несколько лет с ней так общались: Кэт приезжала ко мне во все города. Как-то в Ереване встречали ее в аэропорту с Фрунзиком Мкртчяном. Смотрим: встала в конец очереди. Подошли к паспортистке: «Эй, слушай, дорогая: наша актриса приехала, ей надо срочно на грим — и в кадр!» Нас-то везде без очереди пускали и на любой транспорт доставали дефицитный билет.

С бортпроводницей Ниной мы познакомились в самолете и обычно назначали свидания в аэропорту. Иногда она брала меня с собой на борт, кормила «пассажирским пайком»… А потом — бах! — и я стал отцом. Не люблю я, когда бабы самодеятельностью занимаются, а потом сталкивают тебя лбом с фактом: «У тебя родилась дочка». Поначалу даже обиделся. И мама к внучке отнеслась настороженно: «Откуда взялась?» «А откуда дети берутся?» — отмахивался я. Но спустя годы я принял Алевтину, мы стали общаться, когда ей было 17 лет. И с бабушкой они подружились на почве общих походов в театр, могли и по рюмочке за разговором пропустить.

Теперь ломаю голову, как дочку замуж выдать: 28 лет уже, пора. Нашел тут ей одного пластического хирурга в женихи, но вот незадача: по росту не стыкуются. Он собой невелик, а Аля пошла в меня — метр восемьдесят лошадь. Я ее учу: «Тебя за мозги будут замуж звать, а не за красивую задницу». Она упрямая, как и я, никогда не признается, что послушалась. Рад, что образование у дочки хорошее: Аля знает три языка, работает журналисткой во Франции.

Посудите сами: что я мог дать в Советском Союзе женщинам? Я по-прежнему жил в той самой девятиметровой комнатке с мамой, жену приводить было некуда.

Да и не очень-то хотелось, у меня была другая задача в жизни: сначала я собирался сделать карьеру. И главным лотерейным билетом в ней стала моя встреча с Леонидом Гайдаем.

Сначала она произошла заочно: Гайдай искал себе актеров в ларьках, разглядывая открытки с известными лицами. А я для такой ответственной фотосессии купил себе в магазине «Березка» блейзер — синий, с серебряными пуговицами. И этот пиджак мне на лицо отбросил цветовую проекцию: рожа получилась на открытке, будто я пьяница запойный. Зато Гайдай ее как увидел в ларьке, сразу попросил: «Дайте мне вон того, синенького». И утвердил на роль в свой фильм «Не может быть!»

Приехали в Астрахань. В порту вобла сушится на баржах гроздьями. Гайдай смотрит — облизывается. «Сейчас принесу», — говорю. И прошу у матросов: «Дайте актерам 5 штук, пожирнее…» Леонид Иович ценил меня за то, что пробивной. И за чувство юмора тоже, мы подружились и с его замечательной женой Ниной Павловной Гребешковой. На тех съемках я снова встретился с Далем, и мы много времени проводили вчетвером. Помню, сидели у Гайдая в номере, смотрели хоккейный матч по телевизору и ели астраханский арбуз. Ор стоял страшный, так что Нина Павловна не выдержала: «Еще одно матерное слово — и я телевизор выброшу в окно!» Курить хозяйка разрешала только в коридоре — и дома к ручке входной двери Гайдая была привязана консервная банка.

С не меньшим азартом режиссер подходил к игре на автоматах. Набивал карманы пятнадцатикопеечными монетами, пальцы от них у него вечно были черные… А сорвав джек-пот, Гайдай все деньги раздавал друзьям. Но нас к автоматам не подпускал, уверяя: «Только с моей руки можно выиграть!»

Я любил привносить в фильмы свои наблюдения, и Леонид Иович ко мне прислушивался. «Спортлото-82» снимали в Алуште. Я пришел на местный рынок и услышал, как один мужик выкрикивает: «Кому апельсины, кому витамины?» Предложил Гайдаю, он взял — и это ушло в народ. До сих пор мне при встрече то наблюдение припоминают… Режиссер ходил с палочкой, но не потому, что хромал, — для солидности. Как-то проезжаем мимо брежневской дачи, вдруг Гайдай говорит: «А вот интересно, если я трость в окно машины выставлю, как они там среагируют?»

Михаил Пуговкин всегда приходил на площадку «Спортлото...» со своим термосом — в перерывах пил «чайковский», ни с кем не делился. Мы шутили: «Михал Иваныч, опять водку в термос налил?» Однажды он опрокинул свой термос на штаны, ошпарился.

Приходили врачи, наложили бинт буквально везде… А съемки проходили на природе — в горах. Так что когда пострадавший отходил в кусты и начинал разматываться, мы его подкалывали: «Михал Иваныч, у тебя там, в штанах, сколько метров?» Потом я часто бывал у него в гостях в Ялте, куда Пуговкин переехал после смерти первой жены и знакомства со второй. Мы сиживали у него на террасе с видом на море и пили чай с восточными сладостями. Вытащить его в Россию было сложно: от поездов Михаил Иванович уставал. А самолетов вообще чурался. «Ненадежная конструкция», — замечал он, задумчиво глядя на небо.

Между фильмами Гайдая я тоже много снимался — всего на моем счету 240 картин. Но каждый раз я очень ждал нашей новой совместной работы с Леонидом Иовичем. Это был мой режиссер и учитель. Последним стал фильм «На Дерибасовской хорошая погода…» Там играла американская актриса Келли МакГрилл, дама оказалась с запросами. Когда снимали на природе под Феодосией, ее возмутило отсутствие удобств. «Туалет, договор!» — повторяла она Гайдаю единственные два слова, выученные по-русски. Оказывается, в ее контракте было прописано наличие цивилизованного туалета, и ради этого шоферу пришлось возить ее в Феодосию.

Глядя на удаляющуюся машину, Армен Джигарханян развел руками: «Вот чем американские артисты отличаются от наших». Привезли на площадку обед: борщ, винегрет, котлеты. Келли опять нос воротит: «Что это, разве еда?» Ужинать ее возили в Ялту, в ресторан гостиницы «Интурист», где, изголодавшись за день, актриса уплетала по тазу салата. Когда снимали в Америке, уже она приглашала нас в гости на вечеринку и кормила своей кухней: гамбургеры и картошка фри. Ну разве можно такое есть?

В Америке я потом снимался еще не раз. И в собственных фильмах тоже. Когда Гайдая не стало, актеры комедии осиротели. Это совпало со сложным для кино периодом 90-х годов, когда многие артисты оставляли профессию и шли в торговлю. Но я не сдался и сел за сценарии сам: писал же когда-то в училище не хуже Бунина и Куприна! Моим соавтором был Аркадий Инин. Нашли любителей кино, которые помогали нам бескорыстно, кому-то предлагали снять их детей. На меня уже работало лицо: люди видят, что известный актер, — дают для съемок предприятия, машины. Каждый год мы делали по два фильма, которые собирали кассу по всей России. Кроме того, мы их продавали большими тиражами и за границу для русскоговорящего населения — в Израиль, Германию, Америку.

Сняли целый сериал, где в названиях обязательно значилось что-нибудь русское: «Русский бизнес», «Русский счет», «Русское чудо». Я собирал старых добрых друзей — комедийных актеров — и давал им работу. Правда, чтобы запуститься, для первого фильма не сразу нашли главного героя. А потом из Америки ненадолго приехал Савелий Крамаров, прочитал сценарий и согласился сыграть хозяина медведя Майкла. Мы тогда с моей женой Леной угощали его всем, что Савелий называл «дефицитом»: красной рыбой, колбасами… Он шутил: «А как раньше было: достал дефицит, поел дефицит, спрятал дефицит, дефицит кончился…»

Крамаров вообще был избирателен в еде: употреблял в пищу только полезное — «витаминчики». В этом мы с ним тоже сошлись. Поход на рынок для него был ритуалом: пока Савелий не перепробует весь мед, ничего не купит. Но продавцы его не ругали, угощали с удовольствием.

Крамаров никогда не жаловался на жизнь за рубежом, но мне казалось, что советскому актеру в Голливуде прижиться непросто. С Савелием мы впервые встретились в Театре миниатюр. Он увидел меня и воскликнул: «Вот кто будет подменять меня в роли Вани, пока я на съемках!» Наш друг «пан Гималайский» Рудольф Рудин шутил: «Два таких интеллигентных лица в один кадр ставить нельзя — решат, что цивилизация прошла мимо». «Закроют твой «Кабачок» — третьим будешь!» — откликались мы. С Савелием мы вместе занимались спортом, иногда целый день проводили в бассейне, играли в теннис.

Я тогда даже был капитаном футбольной актерской команды. Заметил, что многие артисты гоняют мяч в перерывах между съемками, разминаются… И решил перевести это в профессиональное русло. Набрал команду: Михалков, Янковский, Чернов… Со всех театров съезжались на нас посмотреть. Главное было — не встречаться на жеребьевке с Большим театром. Балеруны все здоровые и высоко прыгают. Такие матчи давали хороший резонанс: «Вот артисты, не только водку жрут, они еще и в футбол играют».

С Крамаровым мы потом работали в том же Театре киноактера… Но исчез из страны он неожиданно для всех. Никому ничего не сказав. Может, боялся навлечь на друзей неприятности? Я хотел снять его и во втором своем фильме, однако Савелий затянул с приездом, я утвердил Семена Фараду. А через полгода узнал, что Крамаров заболел…

Без Натальи Крачковской не обходился ни один мой фильм: в кино она была и моей женой, и тещей, и любовницей, и партнершей по бизнесу… Я ее любовно зову — «Куча». Настороженно спрашивает: «Куча чего?» «Добра и таланта! А ты что подумала?» — успокаиваю.

С дочкой

Хотя из-за веса однажды с ней такой конфуз вышел: Фарада в сцене страсти толкнул Крачковскую на кровать, и та под ней сломалась. А снимали мы в гостинице, где моя жена Лена работала. Администраторы порчу имущества обнаружили: «Кто тут был?» — «Фарада с Крачковской». — «А у них — да?» — «Нет, просто Наталья Леонидовна неудачно села». Выставили нам тогда огромный счет.

Я пока мог, снимал актеров своей когорты… Им скажешь: сделай, чтоб было смешно, — и все готово. Это их кухня, им не надо ничего объяснять. К сожалению, они уже почти все ушли… Я снял 13 фильмов, но кризис 98-го года нарушил мои режиссерские планы. И хотя сейчас я пишу один сценарий, больших надежд на него не возлагаю. Таких комедий, которые я умею делать, больше не снимают. А в детективе играть не могу — буду хохотать от условностей.

Директором на всех моих картинах я поставил свою первую жену Лену: доверил ей распоряжаться выручкой, выдавать актерам зарплату, мы ездили вместе во все экспедиции… Она была на 30 лет меня моложе, но деловая! Мне нравились женщины крутые, с характером. И чтобы без этих комплексов: мол, сначала конфетно-букетный период... А крутые — они всегда готовы! С Леной мы познакомились на улице и сразу сошлись. Были вместе 20 лет — она прекрасно меня дополняла. Я человек взрывного характера, а Лена меня тормозила, любила по-настоящему, терпела…

Мама ее приняла не сразу, недолюбливала — ревновала она меня ко всем. Поженились мы с Леной еще при ее жизни, но мама уже болела. Угасал самый мой близкий человек… И, возможно, я ухватился за жену, как за соломинку: у меня руки не из того места растут, а Лена все умеет. Это был эгоистический подход, но я ничего от Лены не скрывал. И когда встретил дражайшую свою Наталью Васильевну, тоже супруге морочить голову не стал. Ушел, не взяв ничего, оставил Лене квартиру.

Просто встретил женщину, выше которой нет никого… С Натальей Васильевной мы оказались в соседних креслах самолета — летели из Варны в бизнес-классе. Смотрю, сидит симпатичная дама, скучает. Поначалу она мне не очень обрадовалась: я же разговорчивый, шумный. Но слово за слово… И она уже спрашивает: «Вы кто по знаку зодиака?» — «Дева». — «А число?» — «16-е». И все… Смотрю: повеселела, расслабилась… А когда нам еще подали хорошего коньяку, уже поцеловались. Потом оказалось, что я родился в один день с ее мужем, который скончался за год до нашей встречи. И Наталья Васильевна восприняла это как знак свыше. Наверное, только поэтому оставила мне свою визитку.

Я приехал домой и стал в волнении ей звонить, попадал в какой-то офис, где мне каждый раз отвечали: «Она на совещании». Уже было отчаялся, решив, что передо мной какая-то крутая директриса, не подкопаешься. А это я еще не знал, что у нее в подчинении тысяча человек… И тут она мне перезвонила сама: пригласила в гости. Я вскочил и помчался к ней на Комсомольский проспект. Оказался в хорошо обставленных апартаментах. На столе — шикарная закуска, крабы, коньяк. Мы говорили обо всем на свете, смеялись…

Я понимал, что влюбляюсь, влюбляюсь, влюбляюсь… В общем, домой к жене оттуда уже не вернулся.

С Тусей у нас оказалось много общего. Оба любим животных, в первый же день меня встретила черная овчарка Майка. «Осторожнее с ней», — предупредила Туся. Но я без страха стал показывать ей «козу рогатую», и Майка тут же откусила мне два пальца на перчатке. Я стал умнее: привозил ей курицу, вареные яички, которые она глотала со скорлупой, не поперхнувшись. И подкупил — Майка оказалась коррупционерка! Еще у Натальи Васильевны живут два кота, которые периодически пытаются сожрать попугая, но он тут же выставляет им в морды свои ноги 44-го размера. Как-то пошли с Тусей по грибы и встретили в лесу целую кабанью семью — жена все это замечает, радуется. Еще мы много путешествуем, объехали весь мир.

Наталья Васильевна — бизнесвумен, она ворочает целой компанией, так что режимы у нас не совпадают: она — жаворонок, я — сова. Чтобы не мешать друг другу, завели себе разные спальни. Но это касается только сна, все остальное делаем вместе. И мне важно, чтобы она могла отдыхать, получала эстетическое наслаждение. Со мной Туся полюбила музеи: мы ни одной выставки не пропускаем. Ходим по пятницам в театр. Особенно она любит Большой: все красиво, мата не слыхать, люди доброжелательные. До этого у нее была совсем другая жизнь: помнила только «Красную шапочку», на которую ее водили в третьем классе. Она в общем-то женщина простая, с периферии — и поэтому мне с ней легко и просто.

А еще Туся — прекрасная повариха, я совсем избаловался на ее шикарных харчах. Со своей стороны — культивирую в семье спорт и здоровое питание. Мы оба любим плавать. Но Тусю лучше не обгонять — начинает спешить и захлебываться. С самого начала она удивилась: «Надо же, актер — и не пьешь, не куришь». — «Зато баб люблю, у меня здесь широкое поле деятельности». Шучу, конечно. Просто спортом всю жизнь занимаюсь: три раза в неделю хожу в спортзал и в бассейн. Я вообще стараюсь следить за собой: хорошо одеваюсь, делаю массаж лица, педикюр... Чтобы всегда нравиться Тусе.

Наталья Васильевна очень положительно на меня влияет. Я человек резкий, она меня смягчает: легкая, веселая, рациональная. Подтолкнула меня к одному серьезному шагу — Туся религиозная и меня крестила. Теперь ходим с ней на все праздники в церковь, я раньше и не подозревал, сколько их. А по воскресеньям навещаем тех, чья память для нас священна… Что бы мы ни праздновали, Туся всегда поминает мужа: «Давайте выпьем за Влада». И я вместе с ней хожу на его могилу, шапку снимаю… И мою маму навещаем. Я доволен, что положил ее рядом с бабушкой, на Новодевичье кладбище, — вокруг Чехов, Гоголь, Шукшин, Шаляпин… Такое соседство ей понравилось бы.

С моей дочкой Алевтиной у Туси прекрасные отношения: нальют по рюмочке и давай трепаться о своем, о женском. У супруги тоже две дочери и уже есть внуки. Так что соскучиться нам не дают. Вместе мы уже восьмой год — и как один день!


Записала Мария Черницына
http://7days.ru/