Екатерина Демидова
Сегодняшнее
Цикл «Катехизисы
О Сказках

Картина Виктора Низовцева

Сказочное Очарование.

***

И ты, что сидишь у огня ...
Не старайся уйти поскорей -
Блеск, и брызги, и всполохи дня
Станут радостью вечной твоей ...

Разжигая огонь изнутри
Сил и времени не жалей,
На цветастое пламя смотри -
И себя, и других обогрей ...

Он не спросит тебя там, вдали,
Отделяя козлов от ягнят,
Чем владел ты в пределах земли,
Но что в памяти люди хранят ...

Скольких ты обогрел, накормил
Разжигая огонь твой внутри,
Тот огонь, что вручен тебе был,
Тот огонь, что был даром Любви ...

А. Серков

***

из всего непростительного
самое непростительное
это: - выдавать желаемое за действительное,
- дурака считать восхитительным,
- быть для всех положительным,
- слыть резким и мстительным,
- к пустому-чувствительным,
- в разлуке-стремительным,
- быть умному-учителем,
- стыдиться родителей,
- судить с высока.
наблюдать из глазка,
за тем, как чужая рука
бьет силой всего кулака!
позволить родному "пока"
сказать тебе в след на века.
и поэтому я осознанно говорю,
всем кого люблю (или не люблю),
что всего важней у меня внутри -
не терять ключи от моей двери!
наблюдать как светятся фонари!
я тебе скажу: •никогда не ври•
и апрелем сменятся январи.

Ах Астахова

***

спасибо, моя бесконечная сила!
мне кажется всё же (разлукам назло),
что жизнь понапрасну ни с кем не сводила,
и, как ни крути — мне ужасно везло.

спасибо, моя быстротечная память,
за то что (и пусть, как заправский простак)
я светлое в мыслях сумела оставить,
и все позабыть, что случалось не так!

спасибо, надежда и странная вера,
за то, что вы сердце мое не щадя,
учили любить без границы, без меры,
и вновь возвращаться, на век уходя!  

спасибо, мое бесконечное время,
за то, что не зная начал и концов
во взгляде моем не оставило тени,
и сильно мое не меняло лицо!

спасибо тебе.. за «не нужно/не мило»
желаю всем сердцем (о, как его жгло!)
чтоб жизнь понапрасну ни с кем не сводила,
и чтобы тебе,
как и мне
повезло.


Ах Астахова 

Искусство Daniel Микель
http://on.fb.me/1MUYB7w

***

Поздно ночью, за закатом или утром, на рассвете,

Не сказав друзьям и близким, мы достанем чемодан,

И в забытую деревню, ткнув на карте мы уедем

Или уплывем на лодке в самый тихий океан!

Или в белом самолете, в самый теплый город мира,

За высокими горами улетим на пару лет..

Ты же видишь, нас с тобою обессилила квартира,

И черствее стало сердце от бессмысленных монет.

В чемодане будут только наши две зубные щетки,

Пару книг и старый плеер, кеды, майки и блокнот..

Представляешь: мы с тобою из обычной самой лодки

Пересядем где-то в Каннах, на обычный пароход!

Можно в поезд - мне не важно!Лишь бы только из столицы!

Лишь бы люди не узнали о тебе и обо мне..

Ты же видишь, как упорно в этом городе не спится?

А зимою мне не спится в этом городе вдвойне!

Я уверена, мы сможем стать свободными, как дети

Представляешь сколько в мире городов и чудных стран?

Я прошу тебя, сквозь слезы: ну давай с тобой уедем,

Или уплывем на лодке в самый тихий океан! _

Но, как будто, отстранившись, от меня душой и телом,

Он спокойно сел на кресло, спрятав пальцы в кулаке..

И пугая долгим взглядом произнес спокойно, смело:

- Чемодана нам не нужно, Мы поедем на налегке!

© Ах Астахова http://www.stihi.ru/2015/06/14/3698

***

Хочу быть ребенком: наивным и смелым,

ничего не бояться и верить в добро.

Я бы снова писала по черному белым:

два плюс два - ну, четыре, конечно равно!

Ну, конечно, боялась бы в школу без сменки,

и, конечно, бежала бы первой с звонка

с каждых чашек молочных спивала бы пенки!

И не знала бы вовсе, что значит тоска.

Я боялась бы папу (и маму, наверно)

я боялась бы поздно вернуться домой,

мне казалось бы все в этой жизни бессмертным

и ничто не тревожило б детский покой

Я хотела бы плакать от ссадин и шишек?

И не плакать от горя ушедших людей,

я б без всякой любви целовала мальчишек,

я б ребенком была среди этих детей.

Я любила бы все, не боясь ошибиться ,

я бы каждое утро спешила гулять;

вот бы в мире детей мне опять очутиться

- на неделю, на день, на минуточек пять!

Ах Астахова

***

знаю, крепкие сны мне обещаны
в подушках в твоих волосах.
теплым воском согрелись трещины
на уже догоревших свечах.

словно время на нас разбросано,
словно нет ничего вокруг:
только звезды, да белые простыни,
и довольного сердца стук.

и за это все я клялась Луне
целовать ее в странные очи…
каждый раз, засыпая, ты шепчешь мне:

— Я люблю тебя.
Доброй ночи.

ах астахова

***

Дом мой — зеленый лес.
Травы — моя постель.
Если дожди с небес,
Я ухожу под ель.

Слушаю шум воды,
Шелест дубовых рощ;
Если захочешь ты,
Вряд ли меня найдешь.

Мне хорошо средь птиц,
Диких (моих) зверей:
Я устаю от лиц,
С возрастом все быстрей.

Счастье мне у песков
Слушать ночной прибой.
Мне хорошо без слов,
Выдуманных тобой!

Значит, что далека
Встреча у нас.
(И где?!)
В городе мне — тоска, Дико среди людей.

ах астахова

Сказка о потерянном тепле

что-то грусть рождает, что-то смех,
много разных сказок на Земле.
самая печальная из всех,
"Сказка о потерянном тепле".

холод в сердце гасит все огни.
все бы ничего, но вот беда:
в этой сказке, как ни поверни
люди расстаются навсегда.

но пока мы делим на двоих,
эту жизнь. я тихо прошепчу:
- из тобой согретых рук своих
больше я тепло не отпущу.

Ах Астахова

***

***

В стране глухих, где я искал тебя
к холодному дыханию дождя
примешивались хна и купорос.
По нервным окончаниям берез
шел слабый ток, и в темноте они
сияли, как болотные огни.

В стране глухих, где значим только жест
с колен вставая, вольные созвездья,
все шли и шли из наших гиблых мест,
цепляя за распятые деревья,
за старую огромную ветлу,
в стране глухих, где ваткой на иглу
надернуто замерзшее пространство,
кричать слова заветные во мглу —
бессмысленная гордость и упрямство.

Но если ты найдешься, то сквозь смерть
увидишь в темном зеркале старинном,
как медленно горят с тяжелым дымом
мои слова, легчайшие, как нефть.

Дмитрий Мельников

Художник Элеонора Альметьева

Анна Галанина

***

Чёрная паутина, ни дать ни взять...
Дождь оплетает время недобрым «ша…»
и по карнизу шлёпает: «ать-два, ать…», 
и захватил полгорода, не спеша.

В солнечном городе время плелось быстрей,
вот оттого, быть может, и вышел срок
солнечных батареек... У батарей
время - ладони греть и ботинки впрок.

Время шагами мерить - потом... Потом
город падёт в тревожную темноту.
Дождь на окно приладится пауком
и обовьёт безвремением... Но тут

время настанет - время остановить.
Переменить хоть что-то, хоть вдох на плач.
Веришь – не верь, боишься - свернись в калач.
Или смотри, как рвётся за нитью нить
в окнах, где дождь-паук, и где век-палач.
(2015)

 

***

У тебя на стенке гвоздик,
у меня на сердце тяжесть.
Мы висим и не елозим
рядом с веером бумажным.
Наша рамочка тускнеет,
нас никто не замечает…
Жаль, на полочке теснее – 
наши книжки заскучали.
В них остались наши мысли
и следы кофейных чашек…
Обними меня в той выси,
где не тесно душам нашим.

 

***· 

Анна Галанина

Плач попугаев, смех крокодилов.
Страусов стая землю долбила -
воду искали в жаркой пустыне.
Будто из стали клювы простые.
Флагами вьются - верной приметой -

хвостики куцые, строго по ветру.
Красные веки в пыльных узорах... 
- Будут здесь реки или озёра!
Дружно смеётся публика злая:
- Первопроходцы! Видели, знаем.
Страусы гордо головы в землю,
попы – на морды. Страху не внемлют – 
сил бы хватило. Доля такая.
Плач - крокодилам, смех – попугаям.
)
(2012)

 

***

У ветра подняты закрылки
и отказали тормоза.
Прохожих зябкие затылки,
витрин холодные глаза.
И никому никто не нужен,
тепла хотели, да не ждут.
Идут попутчики по лужам,
по снегу встречные идут.
Воротники и капюшоны,
фигуры съёжены на треть…
И каждый смотрит отрешённо – 
в себя. Куда ещё смотреть…
(2013)

 

***

Анна Галанина

21 января 2015 г. 

 

***
Небо зашторено розовой веткой…
Вдоль занавески планета нехожена,
лес у опушки берёзовый, редкий,
дождь пробивает вишнёвой горошиной.

Речка петляет – запуталась в складке,
где за домами поля акварельные.
Ветром дымок раздувается сладкий –
чай с чабрецом или что-то с вареньями.

И не хватает всего-то немножко,
где у планеты материя светлая,
чтобы к тебе дотянулось в окошко
счастье на блюдечке с розовой веткою. 
(2013)

***
Если долго бить баклуши 
и лениво ветер слушать, 
и листать легонько мысли 
в невесомой звёздной выси, 
и огарочек свечи 
жечь от полночи в ночи,
то к свинцовому рассвету 
ты поймёшь и то, и это, 
и останется немного – 
да и ладно с ним, ей Богу, 
лишь бы только до зари 
кофе крепче заварить,
завернуться в полушалок, 
сон прогнать, чтоб не мешал он, 
и забыть про всё на свете – 
только ночь, свеча и ветер, 
и уснуть, когда взойдёт 
солнце задом наперёд
из рассветного заката 
в облаках тяжёлой ваты, 
в утомлённой ближней дали, 
где всю ночь чего-то ждали, 
да не вышло... Всё прошло 
за каким-то там рожном.
(2013)

***
Холодный вечер и горячий чай.
И всё как в детстве – к чаю карамельки,
малина, книжка, кошка на скамейке,
и страхи в окна смотрят невзначай.
Они скрипят морозно по стеклу
и что-то прячут в тень у занавески...
И поделиться глупым страхом не с кем - 
 лишь книжка с кошкой рядом, и тепло.
Но ты за ними, словно за стеной,
и всё возможно… Утром наконец-то
уйдёт простуда... А за нею детство - 
туда, где ночью страшно и темно. 
(2012) 

 

***

Анна Галанина

16 февраля 2015 г.

 

Старенький балкон,
ржавые перила…
Выше облаков
снега навалило.
До краёв полна
сухарей кормушка - 
сели у окна
птицы – муж и мужка. 
Вот и мы глядим,
суженый-ряжёный,
что там впереди
за окном. Погоны.
Намело гостей 
пришлых и незваных.
Это им постель 
выстлана бураном.

 

 

Анна Галанина

8 мая 2016 г. · 

 

Папа говорил, что евреи, оставляющие Толочин, бежали и на запад, и на восток. На западе было тише, меньше канонады, многие пошли туда. 

Большинство евреев осталось в Толочине – дома, хозяйство, старики, дети. Как их бросишь, и как всех возьмёшь... Да и кто мог подумать, что немцы так близко, и что это смерть. Что они знали, местечковые евреи… Старики рассказывали, что в первую мировую немцы евреев не обижали. А погромы – дело привычное. О судьбе евреев в Европе тогда в газетах не писали, фильмы не показывали. Союзники, совместные парады. И при всём при этом, «если завтра война»… 
В Толочине оставались и евреи, и белорусы. Соседи. Скоро одни будут охранять и убивать других. Толочинское гетто «открытого типа» охранялось своими, местными. Это будет очень скоро - немцы пришли в Толочин 6 июля 1941 года. Жители – 21% евреев. 12 марта 1942 погибнет последний толочинский еврей. Всего в Толочинском гетто убьют две тысячи евреев. Но это потом. А в начале июля 41-го уходить было страшнее, чем оставаться. 

Папа уговорил, чтобы пошли на восток. Бабушка Миня с тремя детьми – Зина 16-ти лет, мой папа 13-ти лет и трёхлетний Митя. 
Папа рассказывал, что они успели уйти только потому, что немцев на один день задержали у Толочина. Была удачная контратака наших в боях за стратегическую дорогу Минск-Москва. Сейчас посмотрела в интернете - бои за Толочин вела 1-я Московская мотострелковая дивизия под командованием полковника Я.Г.Крейзера. Светлая им память. 

Шли пешком. Ни машин, ни подвод. Бабушка и трое детей, самый младший всё время на руках. Худенькая и маленькая моя бабушка Миня. Не знаю, как она смогла. Впереди отступающих войск. Вместе с отступающими. Более 300 километров пешком. В Смоленске чудом успели сесть в последний товарный состав, который завёз их на Южный Урал, в Оренбургскую область, станция Халилово. Выжили. И дед, которого мобилизовали в первые дни войны в стройбат – тоже выжил.
А в Толочине погибли все. 

Мой прадед, папин дед Шмуил Лившиц. В 1940 году после смерти жены (моей прабабушки) переехал из Шепелевичей в Толочин. Остался. Погиб в гетто.
Прадед и прабабушка (родители бабушки Мини) Вовк Айзик и Леее-Цние – убиты в местечке Черея под Толочином. Там же погибли папины тёти – Нехана с детьми, Песя и Гита.
Папины друзья, соседи, одноклассники… 

Папа рассказывал, что когда они вернулись из эвакуации в Толочин, соседи отводили глаза. Мои не смогли там остаться, не захотели. Уехали в Минск.

А я была в Толочине один раз - в командировке. Обычный городок, больше похожий на большую деревню. Но мне трудно было там дышать, и казалось, что весь город в липком сером тумане.

 

Два стихотворения - папе и бабушке Мине. И всем-всем.

 

Толочин
Черта оседлости не держит ни черта…
Толочин жался к перекрёстку всех обочин.
Погромов не было. Так – сдуру… Между прочим. 
И между делом, дней тянулась череда.

Хватало времени работать и рожать, 
и не скучны, но и недолги, были ночи - 
 мастеровых ковали жарко здесь. Короче,
была у каждого - и родина, и мать.

Война и бег. И стал враждебен даже дым
печей отечества, а жить хотелось очень...
Обетованы стали ямы вдоль обочин, 
так жадно жить хотели мёртвые жиды -

те, что остались. И с детишками, и без...
На дне могил их жёлтых звёзд чернели клочья. 
Спаслись отчаянные - без надежды, молча,
детей в охапку, и с бегущим фронтом – в лес.

И - до Урала… У евреев много сил –
босые ноги в кровь месили пыль обочин…
А где-то прятался за ставнями Толочин 
и никого на том пути не приютил.
_____

***
Дыхания хватало на ура, 
а силы на «вперёд» и «сдали Оршу».
А больше ни на что. Ничто не больше,
чем прошлое, убитое вчера.

Тогда колонна беженцев ползла,
бежала, разрывалась от снарядов,
и смерть была везде, а лес – не рядом…
А после - кто живой, кто опоздал...
Сиреневые жилы у детей – 
у маменькиных баловней вчерашних - 
а их терзали вороны на пашне,
и рядом спали матери… Не те,
что гладили тихонько синяки
и пели колыбельные устало.
Убитые. Их смоет снегом талым,
и вырастут в глазницах васильки.

Но это через годы... А пока
/до выдоха: «до дна», - за «взяли Прагу!»/ 
живой мальчишка собирал ватагу
друзей, глядящих слепо в облака.
____

 

 

 

 

 

Дмитрий Горошнев

  Мирошникова Ирина

Дорога к морю

***

Я принёс тебе весть такую -
На Луне сейчас - тоже весна!
Но там - нет тебя,
Без тебя - Луна очень тоскует!
Ты сегодня перед сном улыбнись ей,
Чтоб и там... зацвела сирень

Лю Тур

***

Как светло, как хорошо, - тихо сказала она, и пошла встречать свой новый день.
Весёлые стрижи услышали эти слова и поспешили исполнить свой веселый танец над её синим августовским небушком...

лю тур

***

 И куда это опять ты намылилась?!
- Как это куда!? - Я - спасать корабли!!
В чемоданах моих - маяки и ракушки,
птицы, зайцы,
моря, океаны,
созвездия,
карты пиратские,
лодки,
киты...ツ

лютур

 Стивен МакМеннами продолжает радовать своими фото-коллажами, которые он называет combophoto.

***

Мне сказали, что Четверг сегодня Чистый
Это значит, надо убирать свою Планету !
Наводить повсюду красоту!
Птицам помогать славить весну!
Это значит, надо Солнце пригласить и вокруг всё - светом озарить,
Это значит - посадить цветы,
Это значит - радуги мосты,
Это значит - всех вокруг обнять

лю тур

***

А у тебя в кармане сказки, миллион историй и....
единороги
И с волшебством - единая дорога!
Пожалуйста, не забывай об этом! -
Ты и есть - восьмое чудо света

Ты – море И ты – небо,

В тебе огонь любви горит,

С тобою солнце говорит,

- «Не отпускай тепло из сердца своего»,

Храни, храни его! Ты – мир, Ты – радость,

Ты и есть – восьмое чудо Света!

Не отпускай тепло из сердца своего.  

лю тур

***

Если плачет царевна, вянут в саду пионы.
Над столицей солнце и дождь пятый день подряд.
Что-то воет в лесу одиноко и монотонно.
Не везёт рыбакам. В пекарнях коржи горят.

Если плачет царевна, мох укрывает камень.
Всякий крепкий побег безвольно лежит, как плеть.
С гор спускаются злые, угрюмые великаны --
подержать на ладони, погладить и пожалеть.
Море в гневе швыряет на берег ошмётки пены,
огоньки и сирены скрываются в толще вод.

Если плачет такой, как я, то во всей вселенной
не случается ничего.

Дана Сидерос

***

Смотри, говорю,
роем ямку, в неё — обёртку или фольгу,
сверху перо, монету, мелкое что-то.
Или бусинку — все шкатулки ими забиты,
или камушек подбери здесь, на берегу.
Накрываешь стеклом, присыпаешь его песком,
чтобы выглядело, как будто его здесь нет.
Получился секрет, поняла?
Наш с тобой секрет.
Помни, где он зарыт,
но не делись ни с кем.

Хмурится.
Водит пальцем по грязной коленке.
«Не понимаю, папа, зачем всё это?»
Вечно с ней вот так.
И попробуй не дать ответа.
Вспоминаю что-то, говорю:
понимаешь, Ленка,
фантики умирают, когда их снимают с конфет
мы должны их похоронить.
Если сделать всё, как положено, то они
превращаются в мотыльков и летят на свет.

Она кивает, идет собирать ракушки и камни.
Её устроил ответ.

Дана Сидерос

***

Он возвращается.
Они обступают его,
спрашивают: "Что ты видел там?"
Он хочет сказать: "Совсем ничего,
одна пустота,
как будто звука и света, тепла и льда
просто не было никогда".
Он хочет сказать: "Никакого "там" нет,
уйдите к чертям от моей постели".

Но говорит:
"Я видел нежнейший свет
и слышал, как ангелы пели".

Дана Сидерос

Сагидаш Зулкарнаева

***

Да, я баба – в халате, в галошах,
Обитаю средь голой глуши.
Не люби меня слышишь, хороший,
Отпускаю – хоть пей, хоть греши.
Я похожа на ангела? Ново…
Это с виду, в душе я – не та.
Шар воздушный от шара земного
Отличает его пустота.
Не люби, не ходи понапрасну,
Я стихами и мраком дышу.
И не мерь мою шкуру - опасно.
Я сама эту жизнь доношу.
***
-

Ларисса Андерсен 
Александр Вертинский

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Известная поэтесса и танцовщица восточной ветви русского зарубежья. В октябре 1922 года из Владивостока отправилась в эмиграцию сначала в Китай, а после переселилась во Францию.

Её поэзию Александр Вертинский называл «Божьею Милостью талантом»
Вот что он написал в одной из статей, посвященных ей: «Я… хочу отметить появление «странного» цветка, прекрасного и печального, выросшего в «Прохладном свете просторного одиночества». И еще не затоптанного жизнью».

Даже много лет спустя, вернувшись в Москву из Шанхая, где они познакомились, из последней точки своего долгого эмигрантского путешествия, он нередко цитировал ее стихи в компании друзей, в письмах к жене, Лидии Циргвава, с которой Ларисса тоже была знакома:

Я иду в этой жизни, спокойно толкаясь с другими…
Устаю, опираюсь на чье-то чужое плечо,
Нахожу и теряю какое-то близкое имя…


Благодаря настоятельному его совету Л.Андерсен за свою жизнь выпустила лишь единственную книжечку стихов в Шанхае в 1940 .Его имя будет не раз упомянуто в этой книге – слишком близки по духу они оказались: легкий, чарующий стих Лариссы Андерсен; магия слова и колдовство жеста Александра Вертинского. Немудрено, что вскоре в русских эмигрантских кругах родилась легенда – об истории их любви… Ларисса пыталась развенчать досужие разговоры и светские вымыслы, но они упорно продолжали жить…

Вертинский действительно одно время был в нее страстно влюблен … Безответно. Она конечно же высоко ценила его талант, ей лестно было внимание кумира тысяч и тысяч русских эмигрантов, но это не стало Судьбой…

«Если бы Господь Бог не дал Вам Ваших печальных глаз и Вашей Внешности – конечно, я бы никогда в жизни не обратил на Вас такого внимания и не наделал бы столько ошибок, сколько я наделал! – грустно восклицал Вертинский в одном из писем к Лариссе, обнаруженном каким-то чудом в ее архиве, долгие годы она считала его пропавшим. – …Важно, что Вы – печальная девочка с изумительными глазами и руками, с тонкими бедрами и фигурой отрока – пишите такие стихи!»

Ларисса Андерсен, даже столько лет спустя, не решилась пока полностью опубликовать это письмо, дозволив сделать лишь небольшую цитату.

В блокнотных листочках с фирменным знаком отеля «Cathay Mansions», покрытых размашистым почерком Вертинского, оказалось вложено отпечатанное на машинке его поэтическое «Ненужное письмо»

Ненужное письмо

Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть.
Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,
В белой узенькой лодке уйдем за маяк.
На закате, когда будет вечер малинов,
Будем книги читать о далеких краях.
Мы в горячих камнях черепаху поймаем,
Я Вам маленьких крабов в руках принесу.
А любовь — похороним, любовь закопаем
В прошлогодние листья в зеленом лесу.
И когда тонкий месяц начнет серебриться
И лиловое море уйдет за косу,
Вам покажется белой серебряной птицей
Адмиральская яхта на желтом мысу.
Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино,
И за Ваши печальные детские губы
Будем пить по ночам золотое вино.
А любовь мы не будем тревожить словами
Это мертвое пламя уже не раздуть,
Потому что, увы, никакими мечтами,
Никакими стихами любви не вернуть.

Александр Вертинский.
Лето 1938 Циндао

***

А.Вертинский
Лариссе Андерсен
•'★¸.•'★¸.•'★¸.•'★¸.•

Вы мой пленник и гость, светло-серая дикая птица,
Вы летели на Север. Я вас подобрал на снегу
С перебитым крылом и слезой на замерзшей реснице
Я вас поднял, согрел и теперь до весны берегу…

***

Я боюсь своей легкой походки,
И цветов, и стихов, и… вас
Я боюсь нежданной находки
В такой неурочный час.
Я боюсь ожиданья чуда
И внезапных припадков слез.
Нет, уж лучше я брать не буду
Этих ваших влюбленных роз.

Л.Андерсон

***

Ларисса Андерсен
Александру Вертинскому
•'★¸.•'★¸.•'★¸.•'★¸.•

Это было давным-давно,
Мы сидели, пили вино.
Не шумели, не пели, нет —
Угасал предвечерний свет.
И такая цвела весна,
Что пьянила и без вина.
Темнота подошла тайком,
Голубея лунным цветком,
И укрыла краем крыла,
А печаль все росла, росла,
Оставляя на много лет
Догорающий тихий след.
И, я знаю, никто из нас
Не забыл тот прощальный час,
Что когда-то сгорел дотла…
Так прекрасна печаль была,
Так звенела в ночной тиши,
Так светилась на дне души

***

Наконец-то, кошка, мы с тобой вдвоём.
Погрустим немножко, песенки споём…
Будет синий вечер лезть в окно тайком.
Я укрою плечи маминым платком.
Я тебя поглажу и пощекочу,
Ты же мне расскажешь всё, что я хочу:
И про ту сторожку в тишине лесной,
И про то, что, кошка, мы сбежим весной.
Мы с тобой такие, мы с тобой – одни,
А они – другие, не поймут они.
Не поймут и скажут: – Ишь ты, как горда!
Улыбнуться даже стоит ей труда.
То даётся в руки, то лишь хвост трубой!.. –
Кошка, ведь от скуки любят нас с тобой! –
Лишь за то, что гладки, гибки да хитры,
За красу повадки, за азарт игры…
За уют, за сказки, за холодность глаз,
За скупые ласки – когти про запас…
А когда поверим – нас не захотят,
Выбросят за двери, как твоих котят.
Ничего, мы сами. Мы одни – и пусть!
Пусть томится с нами ласковая грусть!
Пусть ничем на свете нас не смогут взять,
Втолковать все эти «можно» и «нельзя».

Ларисса Андерсен

***

Я думаю, что стихи – это как молитва у монахов: если молиться постоянно – то и выходит, а если нет – наступает «сухость» души. И стихи не звучат. А как хорошо, когда они звучат! Словно вот тут-то оно и есть то, для чего живешь…

Ларисса Андерсон

***

Ветер весенний поет
По большим и пустынным дорогам…
Солнце, протаявший лед —
Это так много, так много!
Как мне об этом сказать?
Как бы пропеть мне об этом?
Надо, чтоб стали глаза
Брызгами яркого света.
Разве глаза у людей
Могут казаться такими?
Белое платье надеть?
Выдумать новое имя?
И закричать, зазвенеть
Ветру, дороге и полю…
Слов человеческих нет
Этому счастью и боли!

Ларисса Андерсен

***

Мне было десять лет, когда я попросила: "Расскажите мне что-нибудь о любви". Быть может, тогда я впервые почувствовала, что в человеке есть что-то гораздо большее, чем то, чем он осужден быть…
И еще об одном я любила спрашивать: "Для чего мы живем?"
Это спрашивалось всегда перед сном, и на это отвечалось: "Спи!"
Но пришел такой вечер, когда я не смогла спать.
Для чего мы живем?..
И, не дождавшись рассвета, выпрыгнула через окно в серозеленые влажные сумерки, и убежала в лес. По узкой тропинке — в сырую туманную темь. Лес… Лес… Мимо — маленькая березка, удивительно доброе существо. Мимо сердитый дуб. Я уже не играю с деревьями. Я ищу волшебное дерево, на котором висит ключ к неразгаданному. Быстрей, быстрей…
Мелкий бисер тумана повисает на прядях волос… Большая, настороженная тишина выходит ко мне из глубины леса. Я останавливаюсь. Тишина обступает меня, обступает вплотную… Дотрагивается до меня… Дышит…
Сейчас будет чудо!..
Тихий хруст — упала сухая ветка…
Тишина вздрогнула, заметалась. Мне показалось, что тишина зашумела.
На мокрой траве — маленькая длиннохвостая птичка. У нее умненькая головка, и она сбоку поглядывает на меня.

– Ты кто? — спрашиваю я.
Черненький глазок смотрит. Я делаю шаг вперед… Птичка вспархивает и садится немного дальше. Умненькая головка снова поворачивается ко мне.
Ты указываешь мне путь? — спрашиваю я и иду за ней все дальше и дальше. В сырую, пахнущую прелью темь.
Волшебное дерево?
Но разве не был сказкой мой путь в этом лесу, где все деревья оказались волшебными?
Она снова ступает по теплой весенней земле, эта странная девочка в длинных коричневых чулочках. Она опять возвращается. В ее руках уже много, много фиалок, но глаза ее тоскуют по–прежнему…
Прохладной детской рукой, полной царапин и ссадин, она прикасается к моей.
– Для чего мы живем?
– Чтобы пройти по весенней земле и собрать много цветов.
– Но ведь это не цель?
– Нет? Но тогда и не надо цели…

***

Ангел с кисточкой в руке
Крылья белые в разлет
Он рисует на холсте
Мир, в котором он живет
Ангел с кисточкой в руке
Кудри темные до плеч
Желтый свет на потолке
От горящих ярко свеч
Ангел с кисточкой в руке
Ты же в сущности дитя
Ты же хочешь все успеть
У тебя же вечность вся
Ангел с кисточкой в руке
Между небом и землей
Жилка бьется на виске
Между счастьем и бедой
Ангел с кисточкой в руке
Тихо песенку поет
Остается на холсте
Мир, в котором он живет.

Татьяна Калачева

***

Зима в феврале свой багаж собирала:
Метели, сугробы, пургу паковала.
Последним впихнула промозглый туман,
И к марту был сложен большой чемодан!

На север старушка катила без спешки:
Зевала и щёлкала льдинки – орешки,
Чуть-чуть почитала, немного вздремнула,
Зачем-то потом в чемодан заглянула:

- Постойте! Забыла! Ужасный склероз!
Оставила в марте свой лучший мороз!
Пора, очевидно, к врачу обращаться.
Обидно! Придётся теперь возвращаться!

Елена Ярышевская

***

***

Ловцами во ржи не становятся те,
кто сам не упал на последней черте.
Любая из этих разумных Алис
летела по пропасти. Быстро и вниз.
И мальчики падали в алую рожь.

Закатное солнце - забытая брошь,
сияло на небе, как будто алмаз,
подсвеченный только сиянием глаз.

И мальчик и девочка, два дурака,
смешная ладошка, большая рука,
короткая юбка, седые бинты:
- Ты точно поймаешь?
- Поймаю. А ты?
- Банально, конечно, но я тебя лю...
- Внимание! Ловишь?
- Ужасно ловлю.

История старая. Это Орфей,
и те, кто остался у эльфов и фей,
об этом писали Паланик и Грин,
оттуда, наверное, плыл Лоэнгрин,
- а может, и вся эта глупая жизнь
о том, как мы вместе по полю кружим,
и мы же внизу. И потом на краю.

- А ты меня ловишь?
- Не бойся, люблю.

Арчет

***

"Где-то в стране жаркой, Аравии,
каком-нибудь Йемене,
- или холодной, где девушки в шарфах
вне зависимости от времени,
где крику и плачу и возгласу
вторит стократно эхо,
- - где-нибудь там находится
Великая Стена Смеха.

Очень высокой кажется, хотя и стоит в яме.
Сотни тысяч бумажек между ее камнями:

"Спасибо за хлеб насущный.
И персики тоже клёвые".

"Ты нас не очень мучил.
Спасибо тебе, ё-мое".

"Спасибо тебе за землю,
за воздух, огонь и воду".

"Спасибо, что мы поели.
Папа нашел работу".

"Спасибо за это тело,
что я поимел давеча".

"Спасибо! Всегда хотела
увидеть живого Павича".

"Слушай, они все поняли,
мне подарили зиппо!".

"Вот - я пошел по миру...
А он - оФигенный! Спасибо".

Когда-нибудь к этой стенке приду (приползу) и я.
Сюда не привозят зэка - вокзал-чемодан-статья.
Сюда приходят кругами, и путь у каждого свой.
Сюда приходят ногами, но главное - головой.

Мне будет, конечно, страшно, но я, на закате дней,
- приду и вставлю бумажку,
я тоже вставлю бумажку,
со смехом вставлю бумажку

со смехом моим на ней."

Арчет

***

***

Это я была такая: виноватая.
Это ты был - из насупленных обид.
А сейчас, что про тебя - то дело пятое.
А сейчас, что про меня - то не болит.

Это я была такая-растакущая:
по привычке не дружила с головой.
Это ты был... (здесь нарочно мной пропущено).
Был да был. И, слава Богу, что живой.

На помине лёгок день весенний ветренный.
Потревоженные солнечным лучом,
просыпаются душа, сороки-сплетницы,
личный ангел, продремавший за плечом
зиму всю, заботы всякие-приятные,
просыпаются забытые слова.

Это я была... Но это дело пятое,
потому что неделимое на два.

Лара Мишанова

***

Она была влюблённою всегда:
в дожди, в траву и в стрекозу из лета...
И в южные цветные города,
где с морем танцевала до рассвета...

Она влюблялась сразу и всерьёз
в закаты, звездопады, шум прибоя...
И в запахи рассветных первых рос...
И в небо, серебристо-грозовое...

Лара Мишанова

***

Если поезд ушел, надо как-нибудь жить на вокзале:
в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,
ибо нам небеса это место и век навязали,
как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.

Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,
разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,
и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,
и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.

И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону, -
и понять, и проклясть, и смириться, и все расхотеть,
и без зависти белой смотреть на дуреху ворону,
что могла б и в Верону на собственных двух улететь.

И на этом участке планеты дожить до рассвета,
и найти себе место под крышей и солнцем в виду
раскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,
и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.

И стоять на своем, и пустить в это месиво корни,
и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,
ибо поезд ушел в небеса и свистки его горни,
но остался вокзал, на котором написано: "Дом" 

Инна Кабыш

***

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.