"Август. 
Персики и цукаты 
И в медовой росе покос. 
Входит солнце в янтарь заката, 
Словно косточка в абрикос. 
И смеется тайком початок 
Смехом желтым, как летний зной. 
Снова август. 
И детям сладок 
Смуглый хлеб со спелой луной". 

(Ф. Г. Лорка)

Забытый Богом городок
Застыл в благословенной скуке,
Как фотоснимок. Словно руки
Не донесли воды глоток
До рта. Сухая тишина
Опавших листьев. Спирт размешан
С касторкой. Явь безгрешней сна,
Хоть вера в то что сон безгрешен
Наивна, ибо сон иной
Рождает чудищ. И кошмаром
Мне представляется недаром
Привычно видимое мной:
Вокзал, кладбище, каланча,
Под ратушей безликой рынок,
Гудящий, будто саранча...
Тоскливо, как среди поминок,
Пивными кружками гремит
Десяток баров. Пара саун.
Мясная лавка фрау Шмидт,
А, может, Мюллер. Или Браун.
Здесь не Москва и не Париж.
Здесь и спокойней, и покойней.
Здесь высоко не воспаришь,
Но, если прыгнуть с колокольни,
Тебя заметят. Дня на три,
А, может быть, и на четыре
Ты станешь в этом сонном мире
Героем. Что ни говори – 
Приятно. В этот городок,
Подобный опустевшей клетке,
Смерть – редкий, вобщем-то, ездок,
Хоть, к сожаленью, слишком меткий,
И многие почти до ста
Здесь доживают терпеливо.
Здесь раскрываются уста
Лишь для того, чтоб выпить пиво,
Сказать соседу добрый день
И попросту зевнуть со скуки.
А, впрочем, – остальные звуки,
Быть может, вправду дребедень.
К чему творить в душе разброд
И, песенкам внимая лисьим,
Чего-то ждать, раскрывши рот,
Как ждет почтовый ящик писем,
Взамен рекламы находя
И горькую усталость. Небо
Косой линейкою дождя
Напоминает, как нелепо
В ушедшем времени искать
От настоящего вакцину –
Как будто горло полоскать,
Настойчиво леча ангину
Двухлетней давности. В былом
Прекрасно то, что это было.
Нас вечность только пригубила
И приютила под крылом.
И даже этот городок
Уже обрел свое там место –
Не как смущенная невеста,
А как жена, надев платок
И в церковь наравне войдя
С молящимися. Но покуда
Живет он не сознаньем чуда,
А ощущением дождя,
И созерцаньем тишины,
И чашкой утреннего кофе.
Он будет даже на Голгофе,
Как Гамлет, спать и видеть сны,
Покуда глас небесных труб
Ему не станет пробужденьем.
И на кресте он с удивленьем,
Проснувшись, обнаружит труп.
И пробежит по телу дрожь,
Как от укола злой булавки,
И... Но довольно. Вечер. Дождь.
Намокшие кафе и лавки.
Пустые улицы. Листву
Швыряет пригоршнями ветер,
И голый клен в фонарном свете
Как будто грезит наяву.
Надежда робкая в глазах
Желтушных окон страх сменила,
В слегка шершавых небесах 
Расплылись кляксою чернила.
Всплывает первая звезда,
Из темноты мерцая зыбко.
И я с тоской гляжу туда,
Оттуда чувствуя улыбку.

ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ

***
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Шпагу для дуэли, меч для битвы.
Слово для любви и для молитвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя
Выбираю тоже как умею
Ни к кому претензий не имею
Каждый выбирает для себя

сл.Ю.Левитанский

Вкусно написано!
И история хороша! 
От Марины Починок и Ко.

В 1982 году Ларри Уолтерс, пенсионер из Лос-Анджелеса решил осуществить давнюю мечту - полететь, но не на самолете. Он изобрел собственный способ путешествовать по воздуху. Уолтерс привязал к удобному креслу сорок пять метеорологических шаров, наполненных гелием, каждый из которых имел метр в диаметре. Он уселся в кресло, взяв запас бутербродов, пиво и дробовик. По сигналу, его друзья отвязали веревку, удерживавшую кресло. Ларри Уолтерс собирался плавно подняться всего на тридцать метров, однако кресло, как из пушки, взлетело на пять километров.
Соседи обсуждают. Звонить ли 911? Зачем? Человек улетел. Летать не запрещено. Закон не нарушен. Насилия не было. Америка - свободная страна. Хочешь летать - и лети к чертовой матери.
...Часа через четыре диспетчер ближнего аэропорта слышит доклад пилота с заходящего лайнера:
- Да, кстати, парни, вы в курсе, что у вас тут в посадочном эшелоне какой-то му**к летает на садовом стуле?
- Что-что? - переспрашивает диспетчер, галлюцинируя от переутомления.
- Летает, говорю. Вцепился в свой стул. Все-таки аэропорт, я и подумал, мало ли что...
- Командир, - поддает металла диспетчер, - у вас проблемы?
- У меня? Никаких, все нормально.
- Вы не хотите передать управление второму пилоту?
- Зачем? - изумляется командир. - Вас не понял.
- Борт 1419, повторите доклад диспетчеру!
- Я сказал, что у вас в посадочном эшелоне му**к летает на садовом стуле. Мне не мешает. Но ветер, знаете...
Диспетчер врубает громкую трансляцию. У старшего смены квадратные глаза. В начало полосы с воем мчатся пожарные и скорая помощь. Полоса очищена, движение приостановлено: экстренная ситуация. Лайнер садится в штатном режиме. По трапу взбегают фэбээровец и психиатр.
Доклад со следующего борта:
- Да какого еще хрена тут у вас козел на воздушных шариках путь загораживает!., вы вообще за воздухом следите?
В диспетчерской тихая паника. Неизвестный психотропный газ над аэропортом.
- Спокойно, кэптен. А кроме вас, его кто-нибудь видит?
- Мне что, бросить штурвал и идти в салон опрашивать пассажиров, кто из них ослеп?
- Почему вы считаете, что они могут ослепнуть? Какие еще симптомы расстройств вы можете назвать?
- Земля, я ничего не считаю, я просто сказал, что эта гадская птица на веревочках работает воздушным заградителем. А расстройством я могу назвать работу с вашим аэропортом.
Диспетчер трясет головой и выливает на нее стакан воды и, перепутав руки, чашечку кофе: он утерял самоконтроль.
Третий самолет:
- Да, и хочу поделиться с вами тем наблюдением, джентльмены, что удивительно нелепо и одиноко выглядит на этой высоте человек без самолета.
- Вы в каком смысле??!!
- О. И в прямом, и в философском... и в аэродинамическом.
В диспетчерской пахнет крутым первоапрельским розыгрышем, но календарь дату не подтверждает. Четвертый борт леденяще вежлив:
- Земля, докладываю, что только что какой-то парень чуть не влез ко мне в левый двигатель, создав угрозу аварийной ситуации. Не хочу засорять эфир при посадке. По завершении полета обязан составить письменный доклад.
Диспетчер смотрит в воздушное пространство взглядом Горгоны Медузы, убивающей все, что движется.
- ...И скажите студентам, что если эти идиоты будут праздновать Хэллоуин рядом с посадочной глиссадой, то это добром не кончится! - просит следующий.
- Сколько их?
- А я почем знаю?
- Спокойно, борт. Доложите по порядку. Что вы видите?
- Посадочную полосу вижу хорошо.
- К черту полосу!
- Не понял? В смысле?
- Продолжайте посадку!!
- А я что делаю? Земля, у вас там все в порядке?
- Доложите - вы наблюдаете неопознанный летательный объект?
- А чего тут не опознать-то? Очень даже опознанный.
- Что это?
- Человек.
- Он что, суперйог какой-то, что там летает?
- А я почем знаю, кто он такой.
- Так. По порядку. Г д е вы его видите?
- У ж е не вижу.
- Почему?
- Потому что улетел.
- Кто?
- Я.
- Куда?
- Земля, вы с ума сошли? Вы мозги включаете? Я захожу к вам на посадку!
- А человек где?
- Который?
- Который летает!!!
- Это что... вы его запустили? А на хрена? Я не понял!
- Он был?
- Летающий человек?
- Да!!!
- Конечно был? Что я, псих.
- А сейчас?
- Мне некогда за ним следить! Откуда я знаю, где он! Напустили черт-те кого в посадочный эшелон и еще требуют следить за ними! Плевать мне, где он сейчас болтается!
- Спокойно, кэптен. Вы можете его описать?
- му**к на садовом стуле!
- А почему он летает?
- А потому что он му**к! Вот поймайте и спросите, почему он, тля, летает!
- Что его в воздухе-то держит? - в отчаянии надрывается диспетчер. - Какая етицкая сила? Какое летательное средство??? Не может же он на стуле летать!!!
- Так у него к стулу шарики привязаны.
Далее следует непереводимая игра слов, ибо диспетчер понял, что воздухоплаватель привязал яйца к стулу, и требует объяснить ему причину подъемной силы этого садомазохизма.
- Его что, Господь в воздухе за яйца держит, что ли?!
- Сэр, я придерживаюсь традиционной сексуальной ориентации, и не совсем вас понимаю, сэр, - политкорректно отвечает борт. - Он привязал к стулу воздушные шарики, сэр. Видимо, они надуты легким газом.
- Откуда у него шарики?
- Это вы мне?
- Простите, кэптен. Мы просто хотим проверить. Вы можете его описать?
- Ну, парень. Нестарый мужчина. В шортах и рубашке.
- Так. Он белый или черный?
- Он синий.
- Кэптен? Что значит - синий?...
- Вы знаете, какая тут температура за бортом? Попробуйте сами полетать без самолета.
Этот радиообмен в сумасшедшем доме идет в ритме рэпа. Воздушное движение интенсивное. Диспетчер просит таблетку от шизофрении. Прилетные рейсы адресуют на запасные аэропорты. Вылеты задерживаются.
...На радарах - ничего! Человек маленький и не железный, шарики маленькие и резиновые.
Связываются с авиабазой. Объясняют и клянутся: врач в трубку подтверждает.
Поднимают истребитель.
...Наш воздухоплаватель в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший, судорожно дыша ледяным разреженным воздухом, предсмертным взором пропускает рядом ревущие на снижении лайнеры. Он слипся и смерзся воедино со своим крошечным креслицем, его качает и таскает, и сознание закуклилось.
Очередной рев раскатывается громче и рядом - в ста метрах пролетает истребитель. Голова летчика в просторном фонаре с любопытством вертится в его сторону. Вдали истребитель закладывает разворот, и на обратном пролете пилот крутит пальцем у виска.
Этого наш бывший летчик-курсант стерпеть не может, зрительный центр в мерзлом мозгу передает команду на впрыск адреналина, сердце толкает кровь, - и он показывает пилоту средний палец.
- Живой, - неодобрительно докладывает истребитель на базу.
Ну. Поднимают полицейский вертолет.
А вечереет... Темнеет! Холодает. И вечерним бризом, согласно законам метеорологии, шары медленно сносит к морю. Он дрейфует уже над берегом.
Из вертолета орут и машут! За шумом, разумеется, ничего не слышно. Сверху пытаются подцепить его крюком на тросе, но мощная струя от винта сдувает шары в сторону, креслице болтается враскачку, как бы не вывалился!...
И спасательная операция завершается по его собственному рецепту, что в чем-то обидно... Вертолет возвращается со снайпером, слепит со ста метров прожектором, и снайпер простреливает верхний зонд. И второй. Смотрят с сомнением... Снижается?
Внизу уже болтаются все береговые катера. Вольная публика на произвольных плавсредствах наслаждается зрелищем и мешает береговой охране. Головы задраны, и кто-то уже упал в воду.
Третий шарик с треском лопается, и снижение грозди делается явным.
На пятом простреленном шаре наш парень с чмоком и брызгами шлепается в волны.
Но веревки, на которых висели сдутые шары, запутались в высоковольтных проводах, что вызвало короткое замыкание. Целый район Лонг-Бич остался без электричества.
Фары светят, буруны белеют, катера мчатся! Его вытраливают из воды и начинают отдирать от стула.
Врач щупает пульс на шее, смотрит в зрачки, сует в нос нашатырь, колет кофеин с глюкозой и релаксанты в вену. Как только врач отворачивается, пострадавшему вливают стакан виски в глотку, трут уши, бьют по морде... и лишь тогда силами четырех матросов разжимают пальцы и расплетают ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула.
Под пыткой он начал приходить в себя, в смысле массаж. Самостоятельно стучит зубами. Улыбается, когда в каменные от судороги мышцы вгоняют булавки. И наконец произносит первое матерное слово. То есть жизнь налаживается.
И когда на набережной его перегружают в "скорую", и фотовспышки прессы слепят толпу, пронырливой корреспондентке удается просунуть микрофон между санитаров и крикнуть:
- Скажите, зачем вы все-таки это все сделали?
Он ответил: "Ну нельзя же все время сидеть без дела"

                                   
                             САМОВАР В МОСКВЕ

Люблю я вечером, как смолкнет говор птичий,
Порою майскою под монастырь Девичий
Отправиться и там, вдоль смертного пути,
Жилища вечные неслышно обойти.

Вблизи монастыря есть домик трехоконный,
Где старый холостяк, в прошедшее влюблённый,
Иконы древние развесил на стенах,
Где прячутся бюро старинные в углах,
Среди вещей и книг, разбросанных не втуне,
Чернеются холсты Егорова и Бруни.
Там столик мраморный, там люстра, там комод.

Бывало, самовар с вечерен запоет
И начинаются за чашкой разговоры
Про годы прежние, про древние уборы,
О благолепии и редкости икон,
О славе родины, промчавшейся, как сон,
О дивном Пушкине, о грозном Николае.

В курантах часовых, в трещотках, в дальнем лае
Мерещится тогда дыханье старины,
И оживает всё, чем комнаты полны.
В картинах, в грудах книг шевелятся их души.

Вот маска Гоголя насторожила уши,
Вот ожил на стене Кипренского портрет,
Нахмурился Толстой, и улыбнулся Фет,
И сладостно ловить над пылью кабинетной
Былого тайный вздох и отзвук незаметный.

                                       1914
                           

  Поэт "Серебряного века", прозаик, драматург и литературный критик. Книги стихов: "Пятьдесят лебедей" (1913); "Косые лучи. Пять поэм" (1914), "Самовар" (1914), "Обитель смерти" (1917) и др. Скончался Б.А. Садовский 5 марта 1952 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (4 уч. 11 ряд).

Она жила в саду среди цветов
И так любила целовать рассвет.
Она носила платье с облаков,
В улыбке спрятан был ее секрет.

Она мечтала рисовать картины,
Ее палитрой были небо и луна.
Она из счастья делала лавины,
Боялась, что наступит тишина                                                                                                                                                          Она читала судьбы в именах                                                                                                                                      

Под звук дождя и тамбурина.
Летала ночью в белых кружевах,
Сплетенных из цветов жасмина.

Она была загадкою для всех,
Желанной женщиной, мечтой поэта.
Ей каждый новый день дарил успех,
Вокруг нее вращались все планеты. 

С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ из к/ф" Ирония Судьбы..."1975г. 

Режиссер .Э.Рязанов, муз.М Таривердиев, cтихи "С любимыми не расставайтесь" Александр Кочетков

Как больно, милая, как странно, 
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями - 
Как больно, милая, как странно 
Раздваиваться под пилой. 
Не зарастет на сердце рана, 
Прольется чистыми слезами, 
Не зарастет на сердце рана - 
Прольется пламенной смолой. - 
Пока жива, с тобой я буду - 
Душа и кровь нераздвоимы, - 
Пока жива, с тобой я буду - 
Любовь и смерть всегда вдвоем. 
Ты понесешь с собой, любимый, 
Ты понесешь с собой повсюду, 
Ты понесешь с собой повсюду 
Родную землю, милый дом. - 
Но если мне укрыться нечем 
От жалости неисцелимой, 
Но если мне укрыться нечем 
От холода и темноты? - 
За расставаньем будет встреча, 
Не забывай меня, любимый, 
За расставаньем будет встреча, 
Вернемся оба - я и ты. - 
Но если я безвестно кану - 
Короткий свет луча дневного, - 
Но если я безвестно кану 
За звездный пояс, млечный дым? - 
Я за тебя молиться стану, 
Чтоб не забыл пути земного, 
Я за тебя молиться стану, 
Чтоб ты вернулся невредим. 
Трясясь в прокуренном вагоне, 
Он стал бездомным и смиренным, 
Трясясь в прокуренном вагоне, 
Он полуплакал, полуспал, 
Когда состав на скользком склоне, 
Вдруг изогнулся страшным креном, 
Когда состав на скользком склоне 
От рельс колеса оторвал. 
Нечеловеческая сила, 
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила, 
Земное сбросила с земли. 
И никого не защитила 
Вдали обещанная встреча, 
И никого не защитила 
Рука, зовущая вдали. 
С любимыми не расставайтесь, 
С любимыми не расставайтесь, 
С любимыми не расставайтесь, 
Всей кровью прорастайте в них, - 
И каждый раз навек прощайтесь, 
И каждый раз навек прощайтесь, 
И каждый раз навек прощайтесь, 
Когда уходите на миг!

Сплетение судеб. Художник из Турции: Гургуз Доган Эксиоглу.

Бабушкины советы — Воду пей перед едой — будешь долго молодой. — Коже рук вернет былое сок чесночный и алоэ. — Гепатиту гибель дарят корни ревеня в отваре. — Чем старее мужичок, тем важней ему лучок! — Вену видно изнутри — уксус яблочный вотри. — Натощак зуб чеснока — сутки вирус в дураках. — Мёд, лимоны и чеснок одышку пустят наутек. — Глицерин, лимон и мед съешь, и кашель отойдет. — Мёд с морковью, облепихой язву ног осадят лихо. — Ревматизм натри и грей соком редьки почерней. — Болят суставы и спина — вотри репейник — семена. — Артрит, подагру и склероз питай арбузами до слёз. — Если есть грибок в ногах — по траве носись в лугах. — При чесотке не мореной кожу парь в воде соленой. — Настой из семечек укропа при энурезе чаще лопай. — Лист осиновый приложь — геморрой не будет гож! — В стопы ног лимон вотри — боль не явится внутри. — Нужный в яблоках пектин гонит прочь холестерин. — Фарингит гнетут лимон плюс шиповник, мед и сон. — Огурец, морковь и свекла гонят камни смесью сока. — Приложи к радикулиту лист от хрена свежий, битый. — Отвар сухих корней арбуза смоет твой колит из пуза. — Малярии нет в помине, коль спишь в ворохе полыни. — Коль желудок портит стул — подорожник ешь, как мул. — Скрой живицей недуг ног, чтоб без боли шастать мог. — Коль заел фурункулез — каждый день ешь лук до слёз. — Сок свекольный чаще пей, чтоб не знал живот камней. — Хочешь быть всегда здоров — пчел паси, не докторов! — Если здравия все ж мало — ешь чеснок, горчицу, сало. — Прячь ожог, где будет пир, под картофельный мундир. — Насморк, кашель, голова — лук с медком прими сперва. — Пей от кашля сок берёзы с молоком парным, без дозы. — Чтоб срастались переломы, ешь скорлупки до истомы. — Три петрушкой с чесноком дерматит, коль есть на ком! — Можжевельник — масло с ягод лечит раны так, как надо. — В глухоту гож клевер красный — пей отварчик ежечасно. — Пей настой цветков от липы и мать-мачехи при гриппе. — На водке почки от березы микробов губят с малой дозы. — Огуречный сок с морковным не оставят лик бескровным. — Артроз и судороги ног боятся валеных сапог, насыпь в те валенки гороху, ходи в них чаще и не охай! — Коль соли в пятке допекли, за можжевельником беги — настой на водке из корней перед едой по ложке пей. — Плохо спишь, боль в голове — съешь капусты дольки две. — Нерв седалищный болит — грей кирпич, пусть с ним и спит. — Заешь обед кусочком сыра — в зубах не будет места дырам. — Прополис в водочке с аиром зубную боль оставит с миром. — Геморрой пройдёт без крови — пей, как чай, ботву моркови. — Прополис в спирте вместе с мёдом ангину вылечит на годы. — Соки пей, меняй продукты — проживешь здоровым фруктом. — Держи занозу в керосине, в нем та слаба, как ёж в трясине. — Ожог закрой морковью с тёрки, чуть облепихи иль касторки. — Сгодится может и медок, коль не слизнет его едок. — Боль в ногах — парь в чане смело вместе с травкой чистотела. — Кипяти овёс фуражный в разведенном молоке, против астмы пей. И даже… камни выйдут налегке. — Гепатит боится хрена — пей настой перед едой; с молоком хрен непременно гонит вон песок крутой.

Евгений Евтушенко.

***

Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.

***

Я, как поезд,
что мечется столько уж лет
между городом Да
и городом Нет.
Мои нервы натянуты, 
как провода,
между городом Нет
и городом Да!

Все мертво, все запугано в городе Нет.
Он похож на обитый тоской кабинет.
По утрам натирают в нем желчью паркет.
В нем диваны - из фальши, в нем стены - из бед.
В нем глядит подозрительно каждый портрет.
В нем насупился замкнуто каждый предмет.
Черта с два, здесь получишь ты добрый совет,
или, скажем, привет, или белый букет.
Пишмашинки стучат под копирку ответ:
"Нет - нет - нет...
Нет - нет - нет...
Нет - нет - нет..."
А когда совершенно погасится свет,
начинают в нем призраки мрачный балет.
Черта с два - хоть подохни - получишь билет,
чтоб уехать из черного города Нет...

Ну, а в городе Да - жизнь, как песня дрозда.
Этот город без стен, он - подобье гнезда.
С неба просится в руки любая звезда.
Просят губы любые твоих без стыда,
бормоча еле слышно:"А, - все ерунда..." -
и сорвать себя просит, дразня, резеда,
и, мыча, молоко предлагают стада,
и ни в ком подозрения нет ни следа,
и куда ты захочешь, мгновенно туда
унесут поезда, самолеты, суда,
и, журча, как года, чуть лепечет вода:
"Да - да - да...
Да - да - да...
Да - да - да..."
Только скучно, по правде сказать, иногда,
что дается мне столько почти без труда
в разноцветно светящемся городе Да...

Пусть уж лучше мечусь
до конца моих лет
между городом Да
и городом Нет!
Пусть уж нервы натянуты,
как провода,
между городом Нет
и городом Да!

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО (1964)

Храм Христа Спасителя. Москва.

***

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.

http://www.kp.ru/daily/26326/3208889/

***

Проснуться было, как присниться,
присниться самому себе
под вспыхивающие зарницы
в поскрипывающей избе.

Припомнить — время за грибами,
тебя поднять, растереби,
твои глаза открыть губами
и вновь увидеть в них себя.

Для объяснений слов подсобных
совсем не надо было нам,
когда делили мы подсолнух,
его ломая пополам.

И сложных не было вопросов,
когда вбегали внутрь зари
в праматерь — воду, где у плесов
щекочут ноги пескари.

А страх чего-то безотчетно
нас леденил по временам.
Уже вокруг ходило что-то,
уже примеривалось к нам.

Но как ресницами — в ресницы,
и с наготою — нагота,
себе самим опять присниться
и не проснуться никогда?

Евгений Евтушенко

***

Окно выходит в белые деревья.
Профессор долго смотрит на деревья.
Он очень долго смотрит на деревья
и очень долго мел крошит в руке.
Ведь это просто – правила деленья!
А он забыл их – правила деленья!
Забыл – подумать! – правила деленья!
Ошибка! Да. Ошибка на доске!
Мы все сидим сегодня по-другому,
и слушаем, и смотрим по-другому,
да и нельзя сейчас не по-другому,
и нам подсказка в этом не нужна.
Ушла жена профессора из дому.
Не знаем мы, куда ушла из дому,
не знаем, отчего ушла из дому,
а знаем только, что ушла она.
В костюме и немодном, и неновом, –
как и всегда, немодном и неновом,
да, как всегда, немодном и неновом, –
спускается профессор в гардероб.
Он долго по карманам ищет номер.
«Ну что такое? Где же этот номер?
А может быть, не брал у вас я номер?
Куда он делся? – Трет рукою лоб. –
Ах, вот он!.. Что ж, как видно, я старею.
Не спорьте, тетя Маша, я старею.
И что уж тут поделаешь – старею…»
Мы слышим – дверь внизу скрипит за ним.
Окно выходит в белые деревья,
в большие и красивые деревья,
но мы сейчас глядим не на деревья,
мы молча на профессора глядим.
Уходит он, сутулый, неумелый,
какой-то беззащитно неумелый,
я бы сказал – устало неумелый,
под снегом, мягко падающим в тишь.
Уже и сам он, как деревья белый,
да, как деревья, совершенно белый,
еще немного – и настолько белый,
что среди них его не разглядишь…

Евгений Евтушенко

***

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

***

А когда — когда-нибудь — как в воду
И тебя потянет — в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом — меня — мои стихи — забудь.

***

Текст песни - Катюша

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила на берег катюша,
На высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.

Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От катюши передай привет.
И бойцу на дальнем пограничье
От катюши передай привет.

Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь катюша сбережет.
Пусть он землю бережет родную,
А любовь катюша сбережет.

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила на берег катюша,
На высокий берег на крутой.
На высокий берег на крутой.

Слова М. Исаковского 

***

Я выпил газированной воды
под башней Белорусского вокзала
и оглянулся, думая, куды
отсюда бросить кости.
Вылезала
из-под домов набрякшая листва.
Из метрополитеновского горла
сквозь турникеты масса естества,
как черный фарш из мясорубки, перла.
Чугунного Максимыча спина
маячила, жужжало мото-вело,
неслись такси, грузинская шпана,
вцепившись в розы, бешено ревела.
Из-за угла несло нашатырем,
лаврентием и средствами от зуда.
И я был чужд себе и четырем
возможным направлениям отсюда.
Красавица уехала.
Ни слез,
ни мыслей, настигающих подругу.
Огни, столпотворение колес,
пригодных лишь к движению по кругу.

Иосиф Бродский - Любовь (1971)

Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью
не приносили утешенья мне.

***

***

Иосиф Бродский

Ни тоски, ни любви, ни печали, 
ни тревоги, ни боли в груди, 
будто целая жизнь за плечами 
и всего полчаса впереди. 
Оглянись — и увидишь наверно: 
в переулке такси тарахтят, 
за церковной оградой деревья 
над ребенком больным шелестят, 
из какой-то неведомой дали 
засвистит молодой постовой, 
и бессмысленный грохот рояля 
поплывет над твоей головой. 
Не поймешь, но почувствуешь сразу: 
хорошо бы пяти куполам 
и пустому теперь диабазу 
завещать свою жизнь пополам.
1962

***

...Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.

Лариса Рубальская.

Какая роскошь — быть не в моде
И жить, ни на кого не глядя,
И одеваться по погоде,
Не ради взглядов встречных дядей.

ЛЕВ БОЛДОВ

Этот странный мотив — я приеду сюда умирать.
Коктебельские волны лизнут опустевшие пляжи.
Чья-то тонкая тень на подстилку забытую ляжет,
И горячее время проворно завертится вспять.

                             ТОПОЛЬ

Наш тополь радовал весь двор
ещё с военных лет,
но некто вынес приговор - 
и вот его уж нет.

Топор ударил в ствол живой,
вонзился как в висок,
и, скорой горькою слезой,
полился свежий сок.

Последний раз листвой обнял
другие тополя,
ломая руки, он упал,
и вздрогнула земля.

Пожухлый, режущий глаза,
лежал он целый день...
А рядом - белый, весь в слезах,
торчал нелепый пень.

Залечит время раны - вот
и корни не умрут.
И даже, года не пройдёт, -
побеги прорастут.

Их будет много, и опять,
проснувшись поутру,
начнут наперебой шептать,
сгибаясь на ветру.

Хоть шелест этот жизнь вернул,
о прошлом - не забыть.
Им ровный тополиный гул
никак не заменить.

И не забыть, как ствол стоял,
поправ ногой песок,
и, словно в жилах кровь, играл
в ветвях пьянящий сок.

Вот так срослись и мы с тобой:
ты - корни, ветви - я.
И нам с тобой не отменить
законы бытия.

Друг с другом тесно сплетены
до тех лишь только пор,
пока топор не прозвенит.
Останови топор.

< 1970 >

                      ВСЁ  БЫЛО

Всё было смутно, как в тумане.
Всё было зыбко, как во сне.
Как губы в тягостном молчаньи,
смыкались шторы на окне.

Вползал неслышно вечер ранний,
и ты, загадочно мила,
стирая грани расстояний,
как сфинкс, пугала и влекла

лицом с девчоночьим овалом,
венцом, чернее, чем смола,
и взором женщины усталым,
всего изведавшей сполна.

Как часто скепсиса забрало
с бронёю стёртых фраз и слов
пред этим взглядом пасовало,
что стар, как мир, и вечно нов.

Так нас пронзают неизменно
сквозь панцирь знаний и веков
слова мыслителей нетленных
и лики мудрые богов.

< 1971 >

Иронический человек

Мне нравится иронический человек. 
И взгляд его, иронический, из-под век. 
И чёрточка эта тоненькая у рта - 
иронии отличительная черта. 

Мне нравится иронический человек. 
Он, в сущности, - героический человек. 
Мне нравится иронический его взгляд 
на вещи, которые вас, извините, злят. 

И можно себе представить его в пенсне, 
листающим послезавтрашний календарь. 
И можно себе представить в его письме 
какое-нибудь старинное - милсударь. 

Но зря, если он представится вам шутом. 
Ирония - она служит ему щитом. 
И можно себе представить, как этот щит 
шатается под ударами и трещит. 

И всё-таки сквозь трагический этот век 
проходит он, иронический человек. 
И можно себе представить его с мечом, 
качающимся над слабым его плечом. 

Но дело не в том - как меч у него остёр, 
а в том - как идёт с улыбкою на костёр 
и как перед этим он произносит: - Да, 
горячий денёк - не правда ли, господа! 

Когда же свеча последняя догорит, 
а пламень небес едва ещё лиловат, 
смущённо - я умираю - он говорит, 
как будто бы извиняется, - виноват. 

И можно себе представить смиренный лик, 
и можно себе представить огромный рост, 
но он уходит, так же прост и велик, 
как был за миг перед этим велик и прост. 

И он уходит - некого, мол, корить, - 
как будто ушёл из комнаты покурить, 
на улицу вышел воздухом подышать 
и просит не затрудняться, не провожать.

Ю.Левитанский

АННА АХМАТОВА

Вновь подарен мне дремотой
Наш последний звездный рай -
Город чистых водометов,
Золотой Бахчисарай.