Читать предыдущую статью "Происхождение "Консерватории"

Антонио Страдивари –один из самых  великих итальянских мастеров скрипичных музыкальных инструментов. Его инструменты до сих пор считаются самыми прекрасными и оригинальными. Ни у одного человека в мире не получилось повторить их.

Нет никакой информации о рождении Антонио, но на основании документов, которые прилагались к его творениям, предполагается, что он родился в 1644 году в Кремоне, Италия.  Этот город славился своими мастерами скрипичного искусства почти 100 лет. Его главным мастером во время ранней жизни Антонио был Николо Амати, который представлял третье поколение в своей семье, вносившей вклад в развитие популярного в то время скрипичного мастерства.

Предположительно в юности ему посчастливилось познакомиться с Николо Амати, и молодой мастер стал подрабатывать в его мастерской в обмен на знания, не получая за это денег. Этому свидетельствуют ярлыки и печати на ранних творениях Антонио. Он работал в мастерской своего наставника, но также пытался делать инструменты самостоятельно, улучшая в них качество.

Он взрослел в своем искусстве и создавал свои величайшие произведения, которые устанавливают стандарт совершенства до сих пор. В 1680х он продолжал развивать свой собственный стиль, отходя от дизайна Амати, создавая более солидную скрипку, сделанную из новых материалов и с другой обработкой. Несмотря на значительный успех, Страдивари в его проектах продолжал искать способы улучшать свои скрипки. Примерно в 40 лет Антонио заключил брак с Франческой Феррабочи и они переехали  в новый дом № 2 на  площади Сан-Доменико. Это здание ему служило не только домом, но и его собственной мастерской.

В первом браке у Антонио было 6 детей. В то время болезни уносили много жизней. И во время одной из эпидемий, его жена скончалась.  Позже у Страдивари был второй брак с Марией Замбелли. И у них родилось еще 5 детей.

Годы с 1700 по 1720 были величайшими в карьере Страдивари, и эту эпоху часто называли «золотым периодом» мастера. Именно в это время он совершенствовал свой дизайн скрипки и сотворил свои уникальные инструменты. Мало того, что его дизайн был революционным, но и материалы, которые он использовал, также помогли создать его уникальные эффекты. Он выбрал отличную древесину, такую ​​как клен, для своих скрипок и разработал оранжево-коричневый лак, который стал товарным знаком его работ.

Ходит много слухов, что творения Страдивари обладают сверхъестественной силой и красотой тона, они начались еще в век скрипача-виртуоза и никогда не прекращались. Догадок причин этого великолепия было множество, но в основном думали, что основная причина была в сочетании клена, ели и лесной ивы, которые он использовал, а некоторые считают, что  прохладный климатический период, начавшийся в шестнадцатом веке, сыграл свою роль, сделав эти леса необычайно плотными. Современные производители инструментов, пытающиеся вернуть магию Страдивари, тесно сотрудничали с отдельными лесниками в конкретных европейских лесопромышленных регионах.

После 1720 Страдивари продолжал производить скрипки и другие струнные инструменты, но их количество уменьшилось за эти годы. В то время как его работа поддерживала высокий уровень качества, он начал терять зрение. Двое детей от первого брака пошли по стопам отца и много помогали ему в это время. Страдивари продолжал производить инструменты самостоятельно до своей смерти в возрасте девяноста трех лет. За всю свою жизнь этот непревзойденный мастер создал больше 2000 инструментов, но в наши дни сохранилось меньше 700, и в основном это скрипки.

Сегодня цена скрипки «Страдивари» настолько высока, что приобрести себе такую роскошь могут только состоятельные люди. В 2000 году скрипка Страдивари была продана на аукционе в Нью-Йорке за 1,3 миллиона долларов. И в этом же году произведенная вручную 284-летняя скрипка Страдивари была оценена самой дорогой в мире, она стоит почти 15 миллионов долларов.

Автор: Владислав Горностаев

Самой красивой девушкой Позднего Средневековья по праву считается Элеонора Аквитанская. На французском ее имя пишется как Aliénor d’Aquitaine или Éléonore de Guyenne. В этой девушке сочетались знатность, богатство, красота, мудрость и ум — недаром она была самой популярной девушкой XII века…

Родилась она примерно в 1122 году. Ее дедушка, виконт Гуго де Шательро, довольно своеобразно назвал свою дочь. Вместо Элеоноры он назвал ее Алиенорой (от лат. alienus — другой или особенный). Такое же имя — в честь матери — и получила наша красавица.

Мать ее была отдана замуж в возрасте 16 лет за герцога Гильома, но, родив ему троих детей, она вскоре умерла. Два ее сына прожили недолго, а там уж и сам Гильом, только женившись вторично, скончался прямо в Великою пятницу 9 апреля 1137 года.

Anthony Frederick Sandys (1829-1904). "Королева Элеонора"

Таким образом, в возрасте 15 лет Альенора стала герцогиней Аквитании (1137−1204 гг.), графиней Пуатье (1137−1204 гг.) и самой желанной невестой Европы. Аквитания занимала обширные территории на юго-западе Франции. Южнее районы Франции всегда были богаче и культурнее севера: в Аквитании имелись мощные крепости, богатые виноградники и благоденствующие порты.

Местные жители и не считали себя французами: у них был свой язык, своя культура, во многом перенятая из античных традиций, под итальянским, арабским и еврейским влиянием.

Трубадуры воспевали герцогиню в своих песнях, они называли ее «золотая орлица» («aigle en or» — очень созвучно с Алиенора). По описаниям, Альенора Аквитанская имела густые волосы цвета медной проволоки (из-за которых она и получила среди трубадуров такое прозвище), большие темные глаза, удлиненное лицо и стройную невысокую фигуру. Интересен тот факт, что вообще-то в те времена эталоном красоты была голубоглазая девушка с серебристыми волосами.

После смерти отца, по его завещанию, заботиться об Элеоноре должен был король Франции Людовик VI Толстый. До тех пор, пока герцогиня не выйдет замуж. В то время король был тяжко болен дизентерией, но оставался в здравом рассудке. Он быстро подыскал подопечной выгодную партию: своего сына и наследника. По обычаю, невеста должна была увидеть жениха впервые в день свадьбы.

Свадьба Элеоноры с Людовиком VII.

Людовик VII был чуть старше нее, но из-за худобы казался совсем мальчишкой. Правда, отличался серьезностью не по годам: говорили, что он мечтает отправиться в Святую Землю воевать против неверных.

Свадьбу сыграли 12 июля 1137 года в Бордо, после чего новобрачные отправились в Париж. По сравнению с блестящим аквитанским двором, Париж выглядел невзрачно. И не удивительно, ведь Капетингам принадлежало очень мало французских земель, остальная часть оставалась за крупными феодалами.

В Париже молодожены получили печальное известие: Людовик VI умер. Так Альенора становится королевой Франции. Но ни свадьба, ни новый статус не принесли Золотой Орлице радости. Королева скучала: ее муж постоянно был занят, они виделись очень редко. Красавица никак не могла забеременеть, а когда она, наконец, родила девочку, придворные начали изъявлять неудовольствие: все ждали мальчика, наследника.

Вскоре тоскующая Элеонора начала приглашать во дворец трубадуров. Барды свободно перемещались по дворцу, заходили даже в покои королевы, пели для нее баллады, воспевая ее необыкновенную красоту. Людовик не возражал: может, не видел в это ничего плохого, а может, просто не хотел потерять огромные владения Алиеноры.

В 1147 году в поисках развлечений Алиенора отправилась вместе с мужем во II крестовый поход, поразив всех своей выдержкой и умением управляться с конем. Не раз она оказывалась в самой гуще сражения, защищаемая отважными актавианцами.

Алиенора и Людовик VII. Миниатюра из «Хроник Сен-Дени»

Поход в шесть тысяч километров вовсе не был для нее скучным или утомительным. Переняв от деда, который, помимо пяти законных детей, имел еще десяток внебрачных, любвеобильность, королева не смогла устоять перед столь многочисленным мужским обществом.

Пошли слухи о ее любовниках. В числе прочих упоминался ее дядя, Раймунд. То, что они были родственниками, не остановило сплетников. Впрочем, и саму королеву вряд ли смутил этот факт.

Но дальнейшие отношение супругов не строились, они приняли решение о разводе. Нет точной информации, кто же был инициатором развода: оскорбленный муж или Алиенора, которая познакомилась с Генрихом II Плантагенетом и влюбилась. 17-летний Генрих был на одиннадцать лет младше своей избранницы, однако по темпераменту удивительно ей подходил: он был таким же подвижным, энергичным и бесшабашным.

Папа римский Евгений III наотрез отказывался разводить пару. Вместо этого он попытался помирить их, а также сделал так, чтобы королева могла спать только в одной кровати с мужем. У королевской четы в 1151 году родилась вторая дочь — Алиса. Вновь оставшись без наследника, Людовик VII был разгневан.

Хотя развод в XII веке в католической стране был делом трудным, оскорбленный муж добился разрешения папы римского на расторжение брака (а значит, на потерю огромных богатых владений на юго-западе, которые принадлежали Алиеноре по наследству и в несколько раз превосходили личные владения короля). Эта знаменитая семейная драма в будущем сильно повлияет на судьбы двух стран.

Развод Людовика VII с Алиенорой Аквитанской. Март 1152 года. Книжная миниатюра.

После развода бывшая королева Франции спешно отправилась в Пуатье. По пути в графство ее дважды пытались похитить феодалы, чтобы насильно заставить выйти за них замуж и завладеть ее огромными владениями. Это были Тибо V де Блуа и Жоффруа VI Анжуйский. Но Алиенора благополучно добралась до намеченной цели, ускользнув от преследователей, а в 1152 году вышла замуж за Генриха Анжуйского. 25 октября 1154 года он стал королем Англии.

В 1154 году Элеоноре было уже за тридцать, но это не помешало ей родить впоследствии английскому королю четырех сыновей, один из которых, Ричард Львиное Сердце, стал самым знаменитым рыцарем Западной Европы. А ведь среди обвинений, высказанных Людовиком VII, говорилось о неспособности королевы родить сына, наследника престола.

Во время долгого правления Генриха II противоречия между королевскими домами Англии и Франции вспыхивали каждый год. Правда, они очень напоминали большую семейную ссору между двумя мужьями герцогини Актавианской. Большинство историков сходятся во мнении, что именно в истории супружества Алиеноры стоит искать причины Столетней войны.

Золотая Орлица принимала участие в делах мужа, вместе отправлялась с ним и на войну, и на празднества. Разлаженное королевство вновь оживало: стали собираться налоги, границы с опасным соперником — Шотландией — вновь стали строго охраняться. Хронист писал об этом времени: «Весь народ полюбил короля, ибо он вершил справедливость и установил мир».

Английская королева вновь собрала кружок своих обожателей — поэтов и рыцарей. Молва наделяла Алиенору множеством любовников, но вряд ли в ее биографии было такое множество любовных похождений. А вот Генрих II почти открыто изменял ей: с 1166 года его фавориткой стала Розамунда Клиффорд, которая скончалась через 10 лет.

Обстановка в двух королевских домах накалялась и внутренними раздорами, и внешними распрями. В 1172 году Людовик VII встретился в Нормандии со своим семнадцатилетним зятем Генрихом, которого за два года до этого Генрих II короновал в качестве «молодого короля».

Целью коронации было укрепить ситуацию в Англии, но у нее оказалась и другая сторона — статус «молодого короля» подогревал честолюбивые устремления наследника, которые умело поддерживал и направлял Людовик VII.

Алиенора Аквитанская поддержала мятеж сына, и потому еще больше впала в немилость мужа. В конце концов, она была схвачена и заключена в тюрьму, где провела 16 лет (1173−1189 гг.) и была освобождена своим сыном Ричардом. После этого Алиенора уехала во Францию, где провела остаток жизни и скончалась в возрасте 82 лет.

Надгробия Элеоноры Аквитанской и Генриха II Плантагенета в аббатстве Фонтевро (Франция).

http://storyfiles.blogspot.co.il/2017/07/xii.html

http://myhistori.ru/blog/43182334820/Samaya-zhelan...29808080&tmd=1#42524432217

Элинор Гвин - счастливица Нелл

Народная память хранит имена вождей и злодеев, святых и поэтов, но совершенно особенным образом привязана к тем, кто возвысился из низов и не стыдился своего низкого происхождения. Именно такова была Нелл Гвин, актриса, закончившая свои дни любовницей Карла II Английского, но выросшая на лондонских улицах, при борделях Вест-энда. Она родилась более 350 лет назад в Англии. Здесь ее до сих пор помнят, а в известном смысле и чтят. У Трафальгарской площади издавна имеется пивная ее имени.

Элинор Гвин появилась на свет в 1650 году - через год после казни Карла I, за три года до установления военной диктатуры Кромвеля, за десять лет до реставрации монархии. Знаменем эпохи был пуританизм. Движение, своим идеологическим острием направленное против католицизма и папства, в повседневной жизни утверждало строгость, чистоту нравов и чопорную серьезность. Веселье почиталось грехом, скоморохи - еретиками. Никогда в своей истории Англия не была так серьезна. Балаганы и театры были запрещены.

В 1660 году монархия была восстановлена и климат в стране переменился. Появились не только театры, но и бордели. Мать будущей актрисы и фаворитки содержала как раз такое заведение вблизи Ковентгарденского рынка (по другим сведениям, состояла при нем в качестве домоправительницы). Отца своего Нелл потеряла в младенчестве. Он умер в тюрьме, куда угодил то ли за долги, то ли как роялист.

Семья бедствовала не в последнюю очередь потому, что мать была запойной пьяницей. Сестрам Нелл и Роуз с малолетства пришлось работать. Поначалу они торговали рыбой на Стрэнде, подавали пиво и бренди в заведении матери. Но вскоре девочки пошли в гору. Сперва Роуз, а затем и ее младшая сестра Нелл становятся разносчицами конфет, фруктов и напитков в только что открытом королевском театре на Друри-лэйн. Случилось это в 1664 году (в год рождения Шекспира), когда Нелл стукнуло четырнадцать.

Нелл была необычайно привлекательна и находчива, отличалась живостью и грацией. Она тотчас завладела вниманием публики, а затем и труппы. Драматург и режиссер Томас Киллигрю предложил ей попробовать себя на сцене. Актер Джон Лейси обучил ее танцам, а ведущий актер Чарльз Харт - игре. Вскоре она становится любовницей Киллигрю, а затем и Чарлза Харта. Танцевала и пела она замечательно.

Молодой король Карл II был хорош собой, влюбчив и весел. Воспитанник французского двора, он окружил себя молодыми придворными. В столице опять начались балы и музыкальные праздники, маскарады и спектакли. Именно по распоряжению короля Томас Киллигрю собрал труппу, для которой был построен театр на Друри-лэйн.

Дарование Нелл раскрылось немедленно. Уже в шестнадцать лет она становится ведущей комедийной актрисой королевской труппы и удерживает эту позицию в течение трех лет, с коротким перерывом на роман с лордом Бакхерстом. Страна тогда переживала отнюдь не легкие времена. За год до великого лондонского пожара, когда сгорело 13 тысяч домов и 87 церквей, в столице разразилась страшная чума, унесшая 75 тысяч жизней, а через год, в 1667-ом, Англия потерпела сокрушительное морское поражение от Голландии в ходе второй из четырех голландских войн.

Но народные несчастья не меняют общего строя жизни. Король охотится и развлекается. При дворе праздник сменяется праздником. Не замирает и театральная жизнь. На сцене королевского театра Нелл Гвин создает надолго запомнившиеся роли в пьесах Джона Драйдена и Джеймса Ховарда. Она хороша не только в комических ролях, но и в прологах и эпилогах, обязательных в ту пору в каждой пьесе. Здесь обнаруживается ее дар импровизатора, поистине драгоценный в эпоху, когда театр еще в значительной степени оставался балаганом. Серьезные роли даются ей заметно хуже комических, но она так популярна, что ей приходится играть и в романтических драмах.

При всем своем блеске Нелл вовсе не была писаной красавицей. Она брала живостью, обаянием и той особой женской привлекательностью, которая сильнее красоты. Говорят, лицо ее имело сердцевидную форму - то есть, вероятно, скулы несколько выдавались. Роста она была невысокого, сложения безупречного, свежа и розовощека, с ямочками, игравшими при улыбке, кареглаза, со вздернутым, задорным носиком и длинными каштановыми, с рыжеватым отливом волосами... Чего еще?

Вчерашняя уличная девчонка, совершенно неграмотная (она кое-как выучилась выводить свои инициалы E. G. под надиктованными письмами) в одночасье сделалась столичной дивой. Драматурги писали роли специально для нее, с непременными танцами и пением. В театре ей положили сумасшедшее по тем временам жалование: три фунта в месяц. Но все это не вскружило ей голову. Она присматривалась и училась, а при необходимости умела и постоять за себя. Туалеты, манеры, язык придворных - все это она подмечала и усваивала. И вот настал ее звездный час: на нее обратил внимание сам король. О том, что Нелл Гвин приглашена отужинать во дворце, судачил весь Лондон. Должно быть, простолюдинка не ударила лицом в грязь перед его величеством. Вскоре она становится любовницей Карла II. У нее за плечами уже целая жизнь, а ей еще нет девятнадцати. На дворе 1669 год.

Карл II вошел в английскую историю под прозвищем Веселый монарх. Он говорил, что "Бог вовсе не имел в виду унижать человека, отнимая у него маленькие сопутствующие радости", - и оставил после себя четырнадцать внебрачных детей. Его любовницами были такие великосветские львицы, как герцогиня Барбара Кливлендская и герцогиня Луиза Портсмутская. Историки полагают, что амурные дела Карла не слишком обременяли казну - дороже обходилась его страсть к охоте и некоторое попустительство в делах, объясняемое ленью. Нелл Гвин тоже не разорила его, но, вместе с тем, король и не скупился. Актриса, покинув по его настоянию сцену, жила в княжеской роскоши. Карл, похоже, действительно любил ее, не в последнюю очередь потому, что характер у нее был легкий, веселый, и она не пыталась влиять на его политические решения.

В апартаментах Нелл с королем встречались министры, здесь бывали придворные и иностранные дипломаты, а лучшие музыканты и актеры давали свои представления. Уже вскоре после своего возвышения Нелл не уступала светским дамам манерами и любезностью, а здравостью суждений и находчивостью превосходила многих. Выезжала на ежедневную прогулку по Лондону в экипаже, подаренном ей королем. Однажды это чуть не стоило ей жизни: прохожие заподозрили, что в роскошной карете сидит француженка Луиза де Керуаль, присланная французским двором “в дар” английскому монарху.

Естественно, Луиза была католичкой, так что лондонцы-протестанты немедленно пришли в ярость. Карета с трудом продвигалась сквозь толпу, выкрикивающую проклятия в адрес “католической шлюхи”. Нелл Гвин терпела, сколько могла, но в конце концов не выдержала и высунулась из кареты.

- Повежливей, люди добрые! – звонко выкрикнула она. – Я протестантская шлюха!

Все как один завизжали от восторга, никто не счел предосудительным, что королевская любовница так открыто объявляет о своем статусе. Главное, она – протестантка, остальное не имело абсолютно никакого значения. К тому же, получив благословение сюзерена, куртизанки становились национальным достоянием.

Рыжеволосая крошка Нелл родила королю двух детей, легко и весело мирилась со своими многочисленными соперницами и никогда не ссорилась с Карлом. Наверное, именно поэтому она навсегда оставалась желанной для ветреного монарха. Даже когда их интимные отношения прекратились, Нелл сохранила статус “королевского друга” и была куда более влиятельной, нежели официальные любовницы.

Бурная жизнь Нелл Гвин оказалась, по нашим меркам, очень короткой: в тридцать семь лет она сильно простудилась во время своего непременного выезда верхом и через несколько дней, несмотря на все усилия придворных медиков, скончалась. После нее - вещь неслыханная! – не осталось долгов. Правда, не осталось и состояния, но сын и дочь не бедствовали, поскольку король Карл всегда очень трогательно заботился о своих внебрачных детях.

А знаменитое “Я протестантская шлюха!” вошло во все сборники афоризмов. Наверное, действительно лучше всегда говорить правду, чем скрывать очевидное.

Мария Николаевна Толстая… В судьбе родной сестры великого писателя было много драматического, и если бы не брат… она легко могла шагнуть в бездну. В своем романе «Анна Каренина» Лев Толстой, разрабатывая образ главной героини, использовал черты внешности и черты характера от известных знакомых дам. Например, внешность Анны он «списал» с Марии Гартунг, дочери А. С. Пушкина. Вспоминает свояченица Л. Толстого Т. А. Кузминская:

«… она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью, он сам признавал это».

Характер же Анны Карениной писатель формировал из жизненных историй нескольких реальных женщин, в том числе и родной сестры, личная драма которой глубоко волновала Льва Николаевича.

В журнале «Русский вестник» печатал роман частями; с большим интересом их читала просвещенная часть русского дворянства. Мария Николаевна Толстая читала тоже. Незадолго до этого она пережила бурный любовный роман. Еще не зная концовки романа, она с горечью делилась впечатлениями в письме брату:

«Мысль о самоубийстве начала меня преследовать… так неотступно, что это сделалось вроде болезни или помешательства… Боже, если бы знали все Анны Каренины, что их ожидает, как бы они бежали от минутных наслаждений, которые никогда и не бывают наслаждениями, потому что все то, что незаконно, никогда не может быть счастием.»

Каковы же были истинные причины такого глубокого отчаяния? Давайте их проследим.

Мария Николаевна Толстая — детство, юность, семейная жизнь

С братом Лёвушкой она была очень дружна с ранних лет до конца жизни. Возрастная разница между ними была всего полтора года. Девочка в семье была она одна, 3 брата были значительно старше. Родной матери они лишились очень рано, возможно, отсюда возникла тесная привязанность Маши и Льва друг к другу. Воспитанная тетушками-опекуншами, Мария выросла довольно изнеженной и капризной. Жизненный уклад «от звонка до звонка» она никак не хотела воспринимать. Девочку определили в Родионовский институт благородных девиц в Казани. Регулярность посещения занятий ее не привлекала; заставить себя там жить и подчиняться общим правилам было тяжело. И для девушки даже сделали послабление — она стала «приходящей». Тем не менее дополнительное домашнее воспитание, которое было у всех дворянских детей — дало прекрасный результат. Мария Николаевна хорошо владела французским языком, умела рисовать, играть на фортепиано и скрипке, могла поддержать беседу.

И все-таки родственники-опекуны, испугавшись, что Мария «засидится в невестах», спешно ее сосватали. Женихом оказался дальний роственник-однофамилец, кутила и мот, к тому же старше, как тогда говорили, «на целую жизнь» — на 17 лет. Жили в Покровском Чернского уезда, в 80 км от Ясной. В этом браке с 1845 по 1852 родились дети: Елизавета, Варвара, Николай. Муж Валериан Петрович в удовольствиях себе не отказывал, да и не скрывал особенно свою любвеобильность на стороне. О его легкомысленном поведении знали многие члены семьи Толстых, но Машенька до поры до времени оставалась в неведении. Возможно, ей было не до этого, т. к. сама она испытывала в то время сильное сердечное увлечение. Ее избранником оказался 36 летний Тургенев. Постоянно живя во Франции, Иван Сергеевич изредка наезжал в свое имение Спасское-Лутовиново.

Мария Толстая и Иван Тургенев

Взаимное влечение между Марией Толстой, которой в ту пору было 24 года и писателем вспыхнуло внезапно после того как Мария с Валерианом по-соседски приехали в гости в имение. По-видимому, и Мария впечатлила Тургенева, поскольку не единожды упоминает о ней в письмах — П. Анненкову, А. Некрасову, Е Колбасину:

«Премилая, симпатичная женщина»; «… одно из привлекательнейших существ, какие мне только удавалось встретить. Мила, умна, проста — глаз бы не отвел. <…> Я едва ли не влюбился»; «Жена графа Толстого, моего соседа — сестра автора “Отрочества” — премилая женщина, умна, добра и очень привлекательна».

Мария Николаевна Толстая не слишком хорошо знала правила светского обхождения. Она всецело поддалась своим чувствам, эмоционально реагировала на ухаживания красивого дворянина-писателя и была уверена, что он тоже увлечен ею, а значит, возможно серьезное продолжение отношений? Братьев Николая и Льва волновала происходящая ситуация. Они-то понимали, что И Тургенев — однолюб и навсегда сердечно привязан к семье Полины и Луи Виардо…

Наступил однажды тот самый «прекрасный» день, когда все измены мужа Валериана Петровича стали известны Марии Николаевне. Бунтарка по натуре, она решила не мириться с этим и смело порвала отношения, забрав детей. Надеялась на перемену в жизни? Во всяком случае, сообщила уже отъехавшему в Куртавнель И. Тургеневу о том, что «разъехалась» с мужем и получила ответ: «… я останусь Вашим другом, пока буду жив». Иван Тургенев написал и Льву Николаевичу:

«…Скажите ей, что я часто думаю о ней и что, если бы желания могли осуществляться, она была бы совершенно счастлива».

В душе И.С. Тургенева память о Марии Николаевне хранилась долго. Он пишет небольшую повесть «Фауст», главную героиню которой — Веру Ельцову — наделяет чертами Маши. Писатель признается:

«Фауст” был написан на переломе, на повороте жизни — вся душа вспыхнула последним огнем воспоминаний, надежд, молодости».

Жизнь Марии Толстой. Что же дальше?

Действительно, демонстративно «хлопнув дверью», показав свой неукротимый характер, не получив полной взаимности от И. Тургенева, Мария Николаевна, по сути, оказалась «у разбитого корыта». Огорчения сестры брат Лев принял близко к сердцу.

Узнав о событиях, он тут же приехал из Баден-Бадена, присмотрел в Москве дом для сестры с детьми и какое-то время жил вместе с ними. Весной же решил развеять сильно загрустившую сестру и повез ее с детьми в Европу. Заграничные красоты мало привлекали М. Толстую; душевные раны все еще напоминали о себе. Лев Николаевич уехал обратно в Россию, а сестру уговорил остаться, чтобы подлечиться на водах.
Вскоре после отъезда брата нашлось лекарство, полностью излечившее Марию Николаевну от тоски. Лекарство в виде новой любви! Морской офицер, швед по национальности, виконт Гектор де Клен, оказался героем нового романа. Счастливая любовь длилась три года. Вместе с Гектором Мария Николаевна Толстая жила в Алжире. Позже, уже в Женеве, на свет появилась их общая дочь Елена (род. 1863). Однако радостного продолжения совместной жизни не последовало. Виконт не получил от родителей благословения на брак и оставил Марию. Хотя она всегда утверждала, что не дорожит мнением света, получилось так, что поставив себя вне светских законов, Мария Николаевна оказалась, по сути, изгоем.

Ее душевное состояние было ужасным. Марию Николаевну Толстую терзали сомнения относительно правильности собственных жизненных поступков; она накопила долги и для возвращения в Россию фактически не было средств. Кроме того, никак не могла определиться с новорожденной Еленой. Как поступить? Признать дочерью или отказаться совсем? В отчаянии она уже думала о бездне… Тогда-то и были написаны в письме строки:

«Если бы знали все Анны Каренины что их ожидает… «

И вновь на помощь пришел любимый брат. Он ободрил сестру письмом, затем отправил брата Сергея ехать в Женеву, а сам тем временем принялся хлопотать о разводе. Законы Синода были строги и разрешение могло быть получено лишь в 3х случаях. Не будем касаться юридических тонкостей, отметим только, что получив от брата все необходимые бумаги, Мария Николаевна, вновь впав в уныние, не смогла довести дело до конца и по закону оставалась женой своего мужа Толстого Валериана Петровича, а затем и его вдовой.

Сергей Николаевич Толстой тоже много сделал для родной сестры, не оставив ее в беде. В Женеве он крестил новорожденную племянницу, дал свое отчество, поместил девочку в хорошую приемную семью с кормилицей. Для племянника Николая подобрал пансион, где тот стал жить, а саму сестру Марию Николаевну и двух ее старших дочерей вывез в Россию.

Вынужденное одиночество, пустота жизни, понимание своих ошибок и никакой надежды на личное счастье… Всё это Мария Николаевна испытала сполна, живя в России. По воспоминаниям родственников, она стала еще более раздражительной и капризной. Маялась от бесцельной безрадостной жизни, скитаясь по разным местам: жила временами в Москве, приезжала в Ясную Поляну или в Покровское, ненадолго отправлялась за границу. Со временем, осознав причины жизненных неудач, писала Льву Николаевичу:

«Ответ на все трудные положения в жизни есть Евангелие: если бы я его почаще читала, когда незаслуженно была несчастлива с мужем, то поняла бы, что это был крест, который Он мне послал: “Терпевший до конца — спасется”, а я хотела освободить себя, уйти от воли Его — вот и получила себе крест другой, еще почище».

Мария Николаевна Толстая… 16 лет беспокойного, бесцельного существования, осознание собственных ошибок привели Марию Толстую к единственно верному для нее решению.

http://ankalev.ru/page/2

В фильме Владимира Мотыля образы влюблённых воплотили Эва Шикульска и Игорь Костолевский
Декабристы в камере Читинского острога (картина декабриста Н. Репина): слева Анненков полулежа читает книгу; за столом Никита Муравьев и Вадковский играют в шахматы. На кровати справа сидит Барятинский
«Декабристы на мельнице в Чите» (картина декабриста Н. Репина)

Новое в известной истории француженки Полин Гебль,отправившейся в сибирскую ссылку вслед за своим возлюбленным Иваном Анненковым

История любви Ивана Александровича Анненкова и Полин Гебль, казалось, давно известна. Александр Дюма-отец написал о ней роман «Учитель фехтования», и уже на нашей памяти был снят фильм «Звезда пленительного счастья». Но Дюма, как и подобает романисту, многое придумал и добавил «от себя», а в фильме Владимира Мотыля Ивану Анненкову и его Полине уделено не так много внимания: это лишь одна из сюжетных линий. Так что на самом деле в известной истории много неизвестного.

Милостью Наполеона
Семья Ивана Александровича Анненкова была невероятно богата даже по меркам московского барства. Ванечка рос и воспитывался дома, под надзором иноземных гувернёров и учителей. Достигнув пятнадцати лет, в 1817 году стал посещать лекции в Московском университете. Но курс не закончил и в 1819 году поступил юнкером в Кавалергардский полк. В те поры Иван Анненков стяжал себе славу светского шалопая, со всем пылом молодости предаваясь пирушкам, интрижкам с красавицами и карточной игре. Казалось, он пропал, когда стал участником дуэли: его вызвал Ланской, приревновавший к нему свою невесту, княжну Урусову. Приняв вызов, Иван Александрович стрелялся и убил соперника. За участие в дуэли со смертельным исходом полагалась смертная казнь. При смягчающих обстоятельствах (всё же вызвали его, а не он) Анненкову грозило многолетнее заключение в крепости, в лучшем случае разжалование в солдаты. Но его лишь продержали три месяца на гауптвахте. Причиной такой снисходительности к Анненкову было благоволение императора, которому очень нравилось, как умел танцевать этот молодой красавец-кавалергард. Когда на балу доходил черед до мазурки, императору специально напоминали об этом, и он, оставив своих партнеров по картам, шёл специально полюбоваться на Анненкова, который обычно танцевал мазурку в паре с великой княжной Александрой Фёдоровной.
Летом 1825 года Анненков был назначен в «полковые ремонтеры» – ему поручили произвести закупку лошадей для Кавалергардского полка. В июне, будучи проездом в Москве, в модном магазине фирмы Дюманси на Кузнецком Мосту он увидел служившую там Полин Гебль. Полин к тому времени прожила в России уже около года и достаточно хорошо разбиралась в реалиях местной жизни, чтобы тешить себя иллюзиями относительно перспектив романа с русским дворянином. Московские француженки ей все уши прожужжали о том, что русские дворяне легко вспыхивают, бывают щедры и милы некоторое время, но потом столь же легко бросают своих избранниц, совершенно не интересуясь, как они живут потом, когда их репутация загублена.
Полин Гебль, или, как писали в её русском паспорте, Полина Поль, была двумя годами старше Анненкова и неизмеримо опытнее его. У себя на родине ей рано пришлось столкнуться с неприятными сторонами жизни и стать самостоятельным человеком. Отец Полин был офицером императорской армии и после революции попал в тюрьму, из которой чудом вышел живым, с клеймом изгоя. Но во время испанского похода в 1809 году полковник Гебль пропал без вести, и мать Полин в 27 лет осталась вдовой с четырьмя детьми. Лишь благодаря личному участию Наполеона семье полковника Гебль было выслано 12 тысяч франков единовременного пособия и положена пенсия в 2 тысячи франков. Кроме того, Полин и её сестру приказано было принять в пансион для сирот кавалеров ордена Почётного легиона, а братьев Полин обещано было, как подрастут, отправить в военное училище Сен-Сир.
Относительное благоденствие семейства и учёба сестер в пансионе продолжались недолго – Полин исполнилось пятнадцать, когда империя, созданная Наполеоном, прекратила своё существование, а вместе с нею пропали и пенсия, и пансион, и училище для мальчиков. Полин поступила на службу в парижский коммерческий дом, с которым подписала контракт её матушка. Условия были весьма жёсткими: шесть рабочих дней в неделю, жить надлежало при торговом доме, и даже в воскресенье девушка не имела права отлучиться без разрешения хозяев. Вскоре ей до смерти надоела каторжная жизнь. Она решила уехать куда-нибудь подальше, и, узнав, что торговый дом Дюманси набирает работников для большого склада товаров и магазина в Москве, на Кузнецком Мосту, Полин подписала новый контракт. В 1824 году под именем Полин Поль она приехала в Россию.

Кавалергарда век недолог
Все попытки ухаживания, предпринятые избалованным женской уступчивостью кавалергардом, были тщетны. Даже когда он обещал жениться, Полин не дрогнула и отбила этот приступ простенькой просьбой: прежде чем пойти под венец, она желала быть представленной его матушке. Полин знала, что Анну Ивановну Анненкову в Москве называют за глаза «королевой Голконды» – за вызывающе роскошный образ жизни и невероятное самодурство. Поручик боялся своей мамаши как огня, и одна мысль о том, чтобы представить ей француженку-продавщицу в качестве невесты, казалась ему самоубийственной. На этом этапе процесс ухаживания застопорился, и они расстались. Как оказалось, ненадолго – встретились в Пензе. Анненков был командирован на тамошнюю ярмарку для «ремонта» – закупки новых лошадей для полка, а Полин была старшей продавщицей в лавке французских товаров, открытой на время ярмарки фирмой Дюманси.
Ухаживания молодого человека, наконец, нашли отклик в душе француженки, а окончательно их соединила почти детективная история. Дело в том, что «полковые ремонтеры», имевшие на руках большие суммы казённых денег, были одной из главных мишеней шулерских шаек, промышлявших на ярмарках. Как оказалось, вслед за Анненковым на ярмарку выехала компания игроков, которая уже однажды «пощипала» молодого человека в Петербурге, выиграв у него 60 тысяч.
Модные магазины, вроде того, в котором служила Полин, были своего рода светским клубом, а потому до ушей Полин долетели обрывки разговоров игроков. В назначенный для игры вечер Полин зазвала поручика в гости, и шулера зря прождали Ивана Александровича – тот остался у неё на ночь. Это свидание и стало точкой отсчёта их отношений.
В Москву Полин и Анненков прибыли только в ноябре. Здесь их и застало известие о кончине императора Александра I, которое, как заметила Полин, озаботило её друга. Несколько дней кряду в доме у Анненкова сходились молодые офицеры, вели между собой разговоры, из которых Полин поняла, что Иван Александрович состоит членом какого-то тайного общества и внезапная смерть императора почему-то грозит ему бедой. Вскоре поручик засобирался в Петербург – 2 декабря он выехал, но в спешке забыл портфель, в котором было более 70 тысяч рублей, и с первой станции вернулся за ним. Как потом оказалось, это была последняя возможность обнять любимую на воле. Он уехал в Петербург, а она, будучи уже беременной, осталась в Москве ждать от него вестей. Но вместо писем от Анненкова пришли известия о восстании в Петербурге. О судьбе Ивана Александровича ничего не было известно, и она жила, терзаемая этой неизвестностью.
Приехав в Петербург, Анненков 12 декабря явился на собрание заговорщиков, проходившее в доме князя Оболенского, и, когда речь зашла о вооружённом восстании, резко высказался против. Он пояснил, что солдаты его Кавалергардского полка не расположены к выступлению, а само выступление назвал «большой ошибкой, предприятием, обречённым на неудачу». В самый день мятежа, 14 декабря 1825 года, он не был в рядах мятежников. Поручик Анненков явился на площадь со своим полком, занимая место по боевому расписанию, как офицер 5-го эскадрона Кавалергардского полка, и стоял со своими солдатами возле дома Лобановых, на углу Невского проспекта. Когда на Сенатской площади было всё кончено, Анненков вместе с полком вернулся в казармы, и ещё пять дней его никто не тревожил. Лишь поздним вечером 19 декабря за ним пришли. Командир эскадрона Фитингов доставил его во дворец, и Анненков оказался в комнате, где находилось несколько его товарищей, также участников тайного общества, – их имена назвали на допросах те декабристы, которые были арестованы раньше.
Первые сведения о положении Анненкова после восстания привёз в Москву знакомый Ивана Александровича, Стремоухов: его брат видел Анненкова в Главном штабе после ареста. Полин готова была немедленно ехать в столицу, чтобы искать его, но для этого не было возможности. Деньги, которые оставил Иван Александрович, были прожиты, и Полин, будучи беременной на последних сроках, принуждена была снова пойти служить к Дюманси.
Не имея возможности ехать сама, она решила направить в Петербург доверенного человека. Перед отъездом гонца Полин послала его в дом матери Анненкова, чтобы спросить, не изволит ли Анна Ивановна чего передать сыну? Но «королева Голконды» была до крайности эгоистична и оберегала себя от всякого беспокойства. Достаточно сказать, что о смерти её сына Григория, убитого в 1824 году на дуэли, ей рискнули сообщить лишь год спустя, и теперь она нипочём не желала знать, что там случилось с её вторым сыном.
11 апреля у Полин родилась дочь. Роды прошли тяжело, и более месяца роженица не вставала с постели. В довершение бед её опять настигла крайняя нужда – те, кого она почитала друзьями, отвернулись, служить ей было не по силам, всё ценное имущество было заложено, и жила она только из милости стариков-французов Шарпантье, помогавших ей. Да ещё из дома Анненковой приходила горничная, то ли из сострадания, то ли по наущению: очень многих в Москве сильно встревожило рождение дочери Ивана Александровича. В сплетении интриг, разворачивавшихся вокруг наследства, появилась новая фигура, и всех Анненковых страшно интересовало: законнорожденное это дитя или нет? Если бы Полин и Анненков были венчаны, то она, как мать его ребёнка, по закону могла бы претендовать на седьмую часть имущества, а дочь становилась прямой наследницей и основным претендентом на всё, что останется после бабушки. В это время к Полин зачастили родственники Анненковой, и все в один голос советовали крестить дочку в православии. Полин согласилась.
Едва оправившись от болезни, она стала собираться в дорогу. Родственники переполошились пуще прежнего: «Вы можете повредить Ивану Александровичу – вы француженка, а у нас всех французов считают либералами. Ему только прибавится беды из-за связи с либералкой». К тому моменту уже ничего не могло ухудшить положение Анненкова. 13 июня 1826 года всем обвиняемым по делу тайного общества были вынесены приговоры, и Иван Александрович был осуждён как государственный преступник второго разряда. Решением суда его, лишив дворянства и чинов, приговорили к ссылке в каторжные работы сроком на 20 лет с последующим выходом на поселение.

Во глубину сибирских руд
Гебль не была родственницей Анненкова, а потому на официальное свидание надежды было мало. Но она так надоела чиновникам своею назойливостью, что о ней доложили императору. Николай приказал оставить француженку в покое.
По подсказке друзей Полин завела знакомство с плац-адъютантом Подушкиным – этот офицер «брал» и за это оказывал услуги, да к тому же его дочь, некрасивая перезрелая девица, влюбилась в одного из арестованных декабристов. Связавшись с Подушкиным, Гебль получила возможность подкармливать Анненкова, как это делали родственники остальных арестантов.
9 декабря 1826 года слуга Анненкова сообщил ей, что барин пытался покончить с собой. По Неве шёл сильный лёд, и лодочники отказывались везти её к другому берегу. Почти не говоря по-русски, она вынула из кошелька 25 рублей, и один из перевозчиков, соблазнившись, взялся доставить Полин к крепости. Пробившись сквозь невский ледоход, у ворот главной крепости страны так же, не тратя слов для убеждения, она дала денег часовому. Около полуночи она подошла к дому, в котором размещались офицеры. Она пришла в спальню, разбудила знакомых и стала расспрашивать об Иване Александровиче. Ей рассказали, что он пытался повеситься на полотенце, но оно оборвалось. Полин попросила о свидании и, видя колебания офицера, тут же вынула из кошелька сторублевую ассигнацию. Тот отправился за Иваном Александровичем. Придя ночью в тюрьму, офицер свободно вывел из неё Анненкова и доставил в какой-то закоулок, на задах офицерских корпусов. Потом офицер отвёл Анненкова обратно, а сам вернулся и, выведя Полин из крепости, проводил до квартиры. Полин присела к столу, чтобы написать Анненкову несколько строк, которые взялся передать «прикормленный» офицер, но тут раздался шум, звон колокольчиков и посвист ямщиков. Перепуганный гость Полин бросился на улицу, а когда вернулся, сообщил ей ужасную новость: из крепости отправили куда-то партию арестантов, среди которых был и Анненков.
Утром Полин кинулась к родственнику Ивана Александровича, Николаю Николаевичу Анненкову, состоявшему адъютантом при великом князе Михаиле Павловиче. В этот момент она походила на помешанную – одетая в мужской халат Анненкова, который любила носить дома, приехала во дворец великого князя. Николай Николаевич обещал узнать, куда отправили арестантов. Спустя час он сообщил – их повезли в Сибирь. Сразу от Николая Николаевича Полин отправилась нанимать лошадей и поспешила на первую от Петербурга станцию. Каторжников она там не застала, но, посмотрев в почтовую книгу, узнала: Ивана Александровича и его товарищей везёт фельдъегерь Желдыбин и направляются они на Омск, Красноярск, Иркутск.
После отъезда каторжников оставаться в Петербурге было незачем, и Полин вернулась в Москву. Она поехала прямо к Анненковой и высказала пожелание следовать за Иваном Александровичем.
Тем временем родня Анненковых с увлечением принялась хлопотать о деньгах, отобранных у Ивана Александровича при аресте: у него изъяли ломбардные билеты на 60 тысяч, которые предназначались им для обеспечения будущности Полин и её ребёнка. Мать писала императору, прося отдать эти деньги ей, а родня обхаживала Полин, прося её отказаться от них. Деньги уже перешли в руки Анненковых, но они опасались, что Полин заявит претензию. Потом мать объясняла, что эти 60 тысяч нужны ей были для покрытия процентов на одном из имений, продав которое она потом намеревалась положить деньги на имя Полин. Но и по прошествии многих лет так и не собралась сделать это.

Мастерица на все руки
Ещё несколько жён людей, замешанных в «политическое дело», собирались следовать за своими мужьями, а потому обращались к императрице с просьбой о помощи. Полин, которая никем не доводилась Анненкову, была лишена и этой возможности, а потому весной 1827 года она решилась на отчаянный шаг: узнав, что в мае император будет на манёврах в Вязьме, она собралась ехать туда и просить лично Николая Павловича о разрешении следовать за Анненковым.
Снова в ход были пущены связи французской колонии в Москве и в самой Вязьме, где гостиницу содержал француз. Она встретилась с метрдотелем императора, месье Мюллером, который служил ещё при Александре. Полин познакомилась с ним на балу французской колонии, ещё в тот год, когда приехала в Россию. Она спросила совета у Мюллера, и тот, подумав, рекомендовал начать дело, обратившись к флигель-адъютанту императора князю Лобанову-Ростовскому, так как он любим государем и в большом у него доверии.
Не сразу Полин удалось подойти к князю – целых семь дней она караулила возле дома, а на восьмой день застала его у крыльца, разговаривающего с крестьянами. Когда князь узнал, что Полин готова разделить участь Анненкова, не будучи его супругой, он, по-видимому, был поражён. Он обещал помочь и советовал писать прошение с припиской «в собственные руки Его Величества». На следующий день с готовым прошением она была у подъезда, когда государь садился в коляску. Полин едва не упала в обморок: император сам подошёл к ней и спросил, что ей угодно. Собственно, это был ритуал – императору уже объяснили суть просьбы, и его благосклонность вселяла надежду на то, что прошение будет удовлетворено. В этом уверил Полин и метрдотель Мюллер, который вечером пришёл её поздравлять. Однако официального ответа дано пока не было, и она вернулась в Москву, прибыв туда как раз на Троицын день.
Ждать пришлось долго – лишь в ноябре Полин Гебль, или, как её упорно продолжали величать в деловых бумагах, «Полине Поль», было дано высочайшее дозволение следовать в Сибирь, на Нерчинские заводы. Там отбывал наказание государственный преступник Анненков, который, «будучи спрошен, изъявил желание вступить с означенной Поль в законный брак». Вадковская, крёстная мать Ивана Александровича, дала 2 тысячи рублей, её дочь, Елагина, ещё тысячу. Они считали Полин настоящей героиней. А матушка Ивана Александровича, Анна Ивановна, не дала ни копейки. Правда, послала с нею до Иркутска двух своих дворовых, чтобы проводили и помогли.
Деньги пришли к Полин совсем с неожиданной стороны. Спустя неделю после указа о разрешении ей следовать в Нерчинские заводы Полин вызвал к себе московский обер-полицмейстер Шульгин. В канцелярии ей выдали все необходимые документы для проезда и проживания, и лично обер-полицмейстер вынес ей три тысячи рублей сторублевыми ассигнациями. Он подал деньги вместе с бумагой, сплошь исписанной цифрами, и пояснил, что деньги на дорогу и обзаведение жалует государь император Николай Павлович из личных сумм, а на бумаге выписаны номера сторублевок, выдаваемых ей. При этом, усмехнувшись, Шульгин прибавил: «Государь, вероятно, не очень доверяет своей полиции».
Провожать Полин пришло множество народу, но, как все ни старались поддержать её, она была сама не своя: в Москве оставалась дочь. Везти её в Сибирь было безумием. Рыдающую Полин усадили в карету. В ночь на 23 декабря 1827 года она выехала из Москвы. В лёгоньких повозках эта женщина проделала трудный и длинный путь через всю Сибирь и добралась в Читу лишь 5 марта 1828 года – подгадав точно ко дню рождения Ивана Александровича.
В Сибири Полин приняла православие и стала зваться Прасковьей Егоровной, а после того, как их повенчали в читинской церкви, уже во всех бумагах писалась Полиной Егоровной Анненковой. Перед венчанием жениха и шаферов – таких же каторжан Свистунова и Муравьева – расковали, а по завершении церемонии снова заковали. Новобрачный пробыл с супругой не более получаса у неё на квартире, а на длительное, двухчасовое свидание его привели только на другой день. Так они стали жить-поживать.
Прасковья Егоровна очень скоро стала весьма популярна среди жён декабристов – сказалась выучка. Она умела стирать, штопать, шить, отлично готовила. Так что, несмотря на то, что они с Иваном Александровичем были беднее остальных, жилось ему гораздо лучше, чем всем прочим. Достаточно сказать, что казённой пищи Анненков не кушал – ему присылала еду Прасковья Егоровна. Деятельная француженка завела корову, разбила огород. Русские дворянки старались как могли, но за Полиной им было не угнаться. Она первая во всей Чите устроила у себя в доме настоящую кухонную плиту, и дамы сходились к ней брать уроки кулинарии – учились варить суп, печь пироги, делать жаркое. Но воспитание сказывалось, они брезговали брать в руки сырое мясо или ощипывать ещё теплую курицу.
В том же, 1828 году Прасковье Егоровне удалось добиться возвращения тех 60 тысяч рублей, которые были отобраны при аресте у Анненкова. Кроме того, она дала дочери фамилию мужа. Для этого ей снова пришлось писать императору, и Николай Павлович был снисходителен. «По наведённой справке оказалось, что при аресте Анненкова у него было отобрано ломбардных билетов на 60 тысяч рублей, 8310 рублей ассигнациями и 2 рубля 50 копеек серебром. Из них по долговым обязательствам было уплачено 6823 рубля, а оставшиеся после осуждения Анненкова деньги были препровождены его матери» – этот рапорт был получен Николаем на борту корабля «Париж», стоявшего на рейде порта Варна, и там же была наложена резолюция от 11 сентября 1828 года: «Справедливо. Спросить у матери Анненкова, согласна ли она возвратить жене его 60 тыс. рублей и желает ли, чтобы дочь их, прижитая до осуждения, носила имя Анненковой».
На деньги, отобранные при аресте, как и на всё имущество Анненкова, претендовали родственники. Всем спорам положил конец указ императора: «Чтобы найденные в имуществе преступника Анненкова 60 тысяч рублей были истребованы обратно от наследников и отданы жене его, Полине Анненковой. Прижитой же с нею преступником Анненковым дочери дозволить носить фамилию Анненкова, не предоставляя ей, впрочем, никаких других прав по рождению, в том числе и права наследования». После этого указа в Симбирск, где жил кузен Ивана Александровича Н. Н. Анненков, прибравший к рукам те 60 тысяч, был послан жандармский полковник, который и истребовал с него всю сумму в наличных деньгах. Изъятая сумма была отвезена в Петербург и сдана в канцелярию государя. Оттуда деньги отправили в Читу, где их получил генерал Лепарский и лично привёз Прасковье Егоровне. Эти 60 тысяч отправили обратно в Москву, где их поместили в банк, а в Сибирь высылали проценты, на которые Анненковы и прожили весь свой долгий срок каторги и последовавшей ссылки.

Предводительница дворянства
Тут надо уточнить, что для сосланных в Сибирь по «политическому делу» всё было не так уж страшно. В записках декабриста М. А. Бестужева, отбывавшего наказание вместе с Анненковым, остались довольно занятные описания этой каторги: «От казны получали мы по 3 копейки ассигнациями и на 2 копейки муки. По положению варить и печь должны были мы сами, но когда мы прибыли в Читу, кухни ещё не выстроили, а потому кушанье варили на подряде у горного начальника Читы Смольянинова, на дочери которого потом женился Завалишин». То есть питание арестантов до приезда к ним жён находилось в руках милейшей Фелицаты Осиповны Смольяниновой – сводной тётки Анненкова и покровительницы арестантов. Что касается самих работ: «В Чите нас водили на земляную работу – но это была только приятная прогулка – мы выходили с книгами в руках и располагались в тени для чтения. Охотники ровняли дорогу. На Петровском заводе, куда нас перевели из Читы три года спустя, для работ была устроена мельница с ручными жерновами, на которой, ежели нам было угодно, то мололи, для моциона». От «близкого общения» ссыльных с жёнами ещё в Чите, к немалому смущению начальства, стали один за другим родиться дети. Прасковья Егоровна родила дочь Аннушку.
Перевод на Петровский завод расстроил декабристов и их близких: всё-таки они уже обжились в Чите, завели кое-какое хозяйство, которое пришлось бросить. Да к тому же климат местности, в которой был устроен Петровский завод, был много хуже читинского, а потому все тужили об этом переезде, но, как оказалось, напрасно. На новом месте всё обустроилось, а так как завод был ещё дальше от начальства, чем читинский острог, то постепенно, легальными и тайными усилиями, жизнь арестантов была облегчена. Постепенно им дозволили иметь книги, писать, читать. Прасковья Егоровна Анненкова была неистощима на выдумки и, по общему признанию, умела «устраивать самые разные дела». Эта дама обладала чрезвычайными пробивными способностями, а главное, затвердила урок жизни в России: дав денег, можно добиться чего угодно. На жизнь она смотрела со здоровым цинизмом, и потому к ней обращались за помощью в таких делах, с которыми к кому попало не подойдёшь. Именно она взялась решить проблему мужского одиночества каторжников. Эту тему как-то не принято затрагивать, но следует признать, что после того, как к нескольким каторжникам приехали жёны, остальные оказались в незавидном положении. Личная жизнь товарищей протекала практически у них на глазах, а оттого переносить одиночество молодым, полным сил людям было труднее. Анненкова нашла выход: она наняла здоровую девку, подкупила водовоза, доставлявшего воду в острог, дала денег часовым у ворот, и ту девку в пустой бочке вечером ввезли в острог. Утром героическую утешительницу вывезли в той же бочке. Впоследствии подобный трюк удалось повторить несколько раз в полнейшей тайне. Потом начальство всё же прознало об утехах арестантов, однако шума поднимать никто не стал – видимо, командование расценило, что так будет проще: одной проблемой меньше, пусть себе.
Иван Александрович отбыл на каторге десять лет и был выпущен на поселение. Потом ему разрешили поступить в статскую службу, они с Прасковьей Егоровной осели в Тобольске, зажили скромно, душа в душу. За те тридцать лет, что они прожили в Сибири, Полина (Прасковья – ред.) Анненкова-Гебль родила мужу много детей, из которых выжило шестеро. Дети получили приличное образование, дочери достаточно удачно вышли замуж. Анненковы уже в 1850-х годах вернулись из ссылки, а так как жить в столичных городах им было запрещено, то поселились в Нижнем Новгороде, где Иван Александрович несколько раз был избираем предводителем уездного дворянства и служил при губернаторе Муравьеве, также бывшем декабристе. Имущество, оставшееся от матери, им пришлось добывать путём судебной тяжбы, ибо родственники сумели-таки оформить опеку над частью наследства Анненковой, которая под старость лет разорилась совершенно. Ивану Александровичу удалось отстоять выплату 100 тысяч рублей для себя и такой же суммы для старшей дочери, а кроме того, ему перешли несколько имений.
Любопытно, но «декабрист» Анненков как барин проявил себя расчётливым и жёстким хозяином, не дававшим крестьянам никакой поблажки в отношении недоимок, потрав и прочего. Он строго взыскивал с нерадивых старост, а в письмах к старшему сыну наставлял его применять самые решительные меры к ликвидации крестьянской задолженности и рекомендовал «особенно не церемониться в выборе средств».
Полина умерла первой, в сентябре 1876 года, но вместе с её смертью кончилась жизнь и для Ивана Александровича: повредившись рассудком, он гнал прочь людей, приехавших выразить сочувствие, чудил в церкви при отпевании. Впав в безумие, он прожил на попечении детей чуть больше года, после чего и сам в январе 1878 года покинул этот мир. Похоронили их рядом, на кладбище нижегородского Крестовоздвиженского монастыря. В советское время прах обоих был перенесён на Бугровское кладбище. Внуки Анненковых после революции покинули страну и осели в эмиграции, опубликовав за границей воспоминания о бабушке и дедушке. 

http://www.sovsekretno.ru/articles/id/2911/

Художник Johann Georg Platzer (1704 – 1761)

Итальянский художник Jacopo Amigoni (1675 – 1752)

Художник Cesare Dandini (1596 – 1657)