http://www.topos.ru/article/poeziya/spasenie-utopa...HjqurOASacr0IZOqszmU7t8x0NBqXg

 

Этот цикл родился спонтанно, под впечатлением фразы Хосе Ортега-и-Гассета о том, единственно подлинные мысли — мысли утопающего. Всё прочее — риторика, поза, внутреннее фиглярство.
Он писал, что жизнь представляется ему в виде кораблекрушения: взмахи рук тонущего человека – это и есть культура, во взгляде этого человека – вся правда жизни. «Я верю только идущим ко дну!» – заявлял он. В смысле - человек не врёт только перед смертью. И писать надо как в свой смертный час.
Меня это зацепило, и я стала вспоминать и отбирать свои стихи, где тема "утопания" так или иначе присутствовала. Интересно, что писались они в разные периоды жизни, и выходы из ситуации душа подсказывала тоже самые разные - от безысходности до просветлённой надежды.

 

 

http://www.noviden.tmdt.ru/katalog-vypuskov-zhurna...cikla-natalija-kravchenko.html

Начало здесь

 

«Я друзей соберу,
на любовь моё сердце настрою…»

 

Всё не случайно

 

Николай Заболоцкий верил в судьбу. Он говорил: «Судьба сценарна. Она знает, что делает». Всё там уже начертано, всё предопределено. Случайностей не бывает. Всё не случайно в этом мире. Люди — посланцы бога. Они не просто встречаются нам, а посылаются нам с какой-то целью. Это либо подарки вселенной, либо её уроки.
«Хочешь насмешить Бога — скажи о своих планах». Жизнь всё равно перетасует по-своему. Но что-то ведь зависит и от нас. Надо уметь читать знаки, подсказки вселенной, уметь их расшифровывать. Развивать интуицию, своё шестое чувство. Это необходимо. Это будит фантазию, стимулирует творчество,  обогащает и украшает жизнь.

 

Запахи, звуки, шорохи, тени 
Давних событий, прошлых волнений, 
В памяти тая, как облака, 
Нас окликают издалека. 

 

Неуловимы и бессюжетны, 
В хронике жизни всем не заметны, 
Но в глубине сокровенно тая 
Неизреченную суть бытия… 

 

Наши земные очарованья, 
Там, за размытой временем гранью, 
На перепутье и на краю 
Не покидайте душу мою! 

 

Памятью детства, памятью крови 
В час наш последний слетят к изголовью, 
Став на мгновенья до боли ясны, 
Запахи, звуки, тени и сны…

 

 

Гораздо ближе христианской веры мне пантеизм – философское учение, отождествляющее Бога с природой, рассматривающее природу как воплощение Божества. Я впитала это в себя со строчками Заболоцкого («Можжевеловый куст, можжевеловый куст, остывающий лепет изменчивых уст…» «Кто мне откликнулся в чаще лесной? Утром и вечером, в холод и зной, вечно мне слышится отзвук невнятный, словно дыханье любви необъятной...»).
Я так чувствую. Не чужого холодного неведомого мне Бога, а близких мне любимых мною людей, они для меня по-прежнему живые и тёплые.
Я их чувствую всюду – в дождике, ветке дерева, солнечном лучике – я чувствую их дыхание («Ах, как пахнуло весной! Это, наверное, ты» (Фет), я чувствую их любовь, их всевидящий взгляд, их заботу и тревогу.

 

 

***     

Кивает мне каждое утро: «Здравствуй!»
А спрошу — обязательно даст ответ.
Качнёт зелёным своим убранством:
Вниз — это «да», влево-вправо - «нет».

 

Проснулась, смотрю за оконную сетку -
заледеневший бисер дождя
как жемчугом всю разукрасил ветку:
«вот, полюбуйся, то всё для тебя!»

 

А ночью брезжат в волшебном туманце,
в фонарном мареве неясны:
«Спокойной ночи, и пусть тебе снятся
самые-самые красивые сны...»

 

Утром воробушкам накрошила,
а вяз улыбается, увидав.
И ветка качается, став пушистой,
похорошевшей от крошек-птах.

 

Порой мне слышится ропот лёгкий
в листве, чья-то жалоба на судьбу...
А ветка изогнута, как у Лёвки
кисть покалеченная в гробу.

 

Но чаще чудится шёпот и трепет
родных, остывавших, уставших уст...
И кажется, что понимаю теперь я,
чего хотел от Марины куст.

 

 

Какая-то связь есть, какой-то обмен энергиями происходит.

 

 Постоянно знаки получаю
 от любимых из-за облаков.
 Веткой под окном моим качая,
 птицей, залетевшей на балкон,

 музыкой, звучащей ниоткуда,
 в снах ли получу благую весть, –
 всё мне возвещает это чудо,
 то, что вы ещё на свете есть.

 

 Вы как воздух, что не замечала,
 а теперь глотаю и ловлю.
 Я без вас совсем бы одичала,
 но спасает то, что я люблю.

 

 Я ищу, что мне дороже хлеба,
 в тёплой вороша ещё золе,
 что меня так властно манит в небо
 и так крепко держит на земле.

 

***
Отец – каштан, а мама – акация,
над балконом простёрли кисти.
Это не бред, не галлюцинация,
но я слышу, что шепчет листик.

 

Слова не нужны. Важна интонация.
Как для сердца нужно немного!
Шумит навстречу мне мама-акация,
и я слышу заботу, любовь, тревогу.

 

Каштан – тот сдержанней. Но я всматриваюсь:
вот чуть дрогнула ветка справа.
И сердце впитывает всё, как матрица.
Каждый жест их – и радость, и рана.

 

Они – не вместе. Она – красавица.
Он – насуплен, как будто в гневе.
И только кронами соприкасаются –
там, высоко, в поднебесье. В небе.

 

***
В жизнь выглядываю, заглядясь в окно.
(Та, что в зеркале — это уже не я).
Там стоит с фонариком старый гном,
освещает дом, где жила семья.

 

Иногда заглянет в гости звезда,
чтоб со мной о главном поговорить.
Словно птица, вырвавшись из гнезда,
она может всю ночь над окном парить.

 

Подмигнёт — мне намёк прояснится сам,
задрожит от холода или слёз -
я читаю по звёздам как по глазам
письма тех, кто душу мою унёс.

 

Всё, что вижу, таит для меня ответ
на далёкий невысказанный вопрос.
Вещий знак, таинственный лунный свет,
отголоски далёких весенних гроз.

 

 

Предчувствия

 

Я вспомнила о пьесе Аркадия «Тревожный сигнал», опубликованной недавно в журнале «Камертон», где героя одолевали предчувствия, что свершится какое-то несчастье с близкими — и это сбывалось. Цитирую:

Сцена 8

Валя. (Степану) Может быть, ты объяснишь, что происходит, если считаешь себя ясновидящим.

Степан (расхаживая по комнате). В последнее время вокруг нас творится какая-то чертовщина. Нам всем угрожает опасность. Я чувствую тревожный сигнал. Дядя стал первой жертвой. Потом этот случай с Таней. И теперь вот Валя с Виктором. Следующим должен стать я.

Валя. А я думаю, что здесь нет никакой мистики. Просто один из нас таит зло против других и пытается испортить нам жизнь. 

Степан. Ты слишком рационально мыслишь. Совсем как мой дядя. Учёные давно установили, что существует невидимый мир, параллельный реальному. И там происходят загадочные вещи. Оттуда поступают сигналы, которые мы должны постигнуть как предвидение будущих событий. Надо только уметь их улавливать. Кажется, мне это удаётся, по крайней мере, иногда.

 

Аркадий

 

Я спросила Аркадия, верит ли он в это, и он ответил, что у пьесы есть литературный источник – рассказ Агаты Кристи. Там герой предчувствует преступление, и оно совершается. Эффектный сюжетный ход. В его жизни таких предчувствий не было. Но он не отрицает самой возможности что-либо предвидеть, если человек наделён чуткостью к происходящим событиям. Так, наши диссиденты предвидели крах СССР, а в последнее время некоторые публицисты предсказывают большие перемены в жизни страны, поскольку исчерпаны ресурсы сырьевой экономики.
Я думаю, что эти предсказания имеют под собой реальную почву, это не  бессмысленные гороскопы, не лжепредсказания Глобов, Ванги, Кашпировского, Чумака и прочих шарлатанов, но я говорю совершенно о другом.
Я не верю в мистику, но я верю интуиции. У кого-то она развита сильнее, у кого-то меньше, это так называемый внутренний голос, который сильнее и тоньше ума. Есть вещи, которые просто логически не знаешь, как объяснить.  Интуиция опережает доводы разума и часто подсказывает тебе нужный ход задолго до того, как ты сама осознанно придёшь к этому решению. Не нужно отмахиваться от него. Ведь не случайно говорят: слушай своё сердце, делай, что тебе душа велит. 

Чей же это промысел –
генов? мага?
Что за тайна кроется
в дебрях мрака?

 

Сверху капля капнула –
это кто-то
обо мне заплакал там
с небосвода.

 

Где-то ветка хрустнула,
ветер дует, –
что-то, всё же, чувствую,
существует.

 

Если тяжко дышится,
слёзы душат –
слушай шёпот Высшего,
слушай душу.

 

Пусть твой ум не верует
в Божью лажу,
но душа всё ведает
и подскажет.

Потом все вспоминали предчувствия, которые случались и позже сбывались в жизни.

 

Лёша рассказывает о том, как с утра все приметы указывали: «сегодня не твой день».

 

 

Ненаписанное эссе

 

На прошлом занятии я хотела прочитать эссе, навеянное мне рассказом Асара Эппеля «Одинокая душа Семён».

 

 

Но я тогда не успела его дописать. И до сих пор в сущности не дописала — так, как мне бы хотелось. Так, только обрывки мыслей, ассоциаций, эскизы, наброски к тексту. И уже отчаялась написать что-то более внятное. Но эта тема, она очень властно меня держала, и я, чтобы освободиться от неё, написала как бы вчерне. Выплеснула всё, что лежало на душе. И назвала «Ненаписанное эссе». А потом подумала, что вот в таком виде, наверное, его и оставлю, как вышло изнутри, не хочу загонять этот поток сознания в какие-то искусственные логические литературные рамки.
В том рассказе Эппеля герой всё время грезит о неком доме, в котором его будто бы давно ждут, - в то время как его никто и нигде больше не ждёт - он мечтает туда попасть и принимает за этот дом другие, похожие, но не те - то ли это дом детства, то ли приснившийся в какой-то прошлой жизни, то ли явившийся из грёз, из мечты… Призрак манит, томит, не даётся в руки, ускользает, как солнечный зайчик, и только в редкие моменты душевных озарений или в минуты, когда он играет на скрипке свои любимые песни, ему открывается То Самое, что нельзя определить словами, куда неудержимо рвётся память и душа.

Мне вспоминалось, как Давид  в последнее время рвался в свой дом на Гоголя, где прошло его детство, к маме, к отцу, как собирал узелок с бельём, и глаза его горели безумным счастьем, не понимая, что этих домов давно уже нет и родители уже лет 30 как в могиле, но объяснить его сумеречному сознанию я уже это не могла, и отпустить не могла - он бы там искал свой дом, пока ни упал бы где-нибудь или заблудился, и душа разрывалась от боли, видя, как он рвётся туда душой и телом, а я не пускаю, запираю дверь, прячу ключ…
Как важно человеку попасть туда, где его ждут… А где теперь ждут меня? Пустой дом… Нет-нет да схватит ледяная тоска за горло… Как мне было хорошо, когда мы были вдвоём… Когда была жива мама, отец… Всю душу раздеребил мне этот Эппель…

А под утро пришла мысль написать эссе «Дом, в котором тебя заждались», в котором для меня переплелись и дом одинокой души Семёна, и дом с красными занавесами из «Неточки Незвановой», и дом на Гоголя, куда так рвался Давид в своё прошлое, и мои снесённые дома детства, которые я безуспешно искала в интернете — а вдруг? И как была в своём старом доме на Советской, в своей квартире — там шёл ремонт, и всё уже было не так… и дом отца уже не тот, там живут другие люди, и на доме мамы — бельма вместо окон, откуда она всегда смотрела мне вслед… И выстроенный не так давно дом напротив нашего, в котором, мне чудилось — живут призраки моих близких и смотрят на меня глазами окон…

 

 

Твой светлый образ бродит по земле.
Он освещает жизнь мою во мгле,
как дом, что вырос посреди аллей
и смотрит на меня глазами окон.
Я догадалась — то не просто дом,
он кем-то Высшим послан и ведом,
я чувствую, склонившись над листом,
как он косит в окно фонарным оком.  

 
Бессонница, весна ль тому виной,
что всё это случается со мной...
Ну что ты беспокоишься, родной, -
мне хочется сказать как человеку.
Я помню, я люблю тебя и жду,
с тех пор как ты в двухтысячном году
отбыл на новогоднюю звезду,
а я вдруг отошла другому веку.  

 
Я возле дома этого брожу.
Я кладбище в душе своей ношу.
Но никогда его не ворошу,
чтоб не тревожить сон родных и милых.
Им плохо, если плачу я о них,
когда я вызываю их из книг,
когда я к ним взываю каждый миг
и вижу, что помочь они не в силах.

 
О как же нужно холить и беречь
любую из земных недолгих встреч,

как музыку, впитать родную речь,
запомнить насмерть жилочку любую,
и этим жить, и это пить и петь,
вобрать в себя и на себя надеть,
чтобы за вами в светлое лететь,
а не в мученьях корчиться вслепую!  

 

Человеку важно, чтоб его где-то ждали. Важно знать, что кому-то нужен. Как писала Лариса Миллер:

 

Ну пусть не миру, пусть кому-то,
Кто без тебя тоскует люто.
Ну пусть не мир, пусть кто-то в нём
Ждёт-не дождётся ночью, днём
Тебя. Пусть кто-нибудь найдётся,
Кто без тебя не обойдётся,
Чтоб мог ты, счастья не тая,
Придя, воскликнуть: "Вот и я!"

 

Я опубликовала эти наброски на своих страничках, и они вызвали неожиданно для меня много откликов. Оказывается, столько людей мечтали о таком доме, где их ждут, и у большинства нет такого дома, поэтому отклики были очень грустные и в чём-то очень похожие:

«Есть ли тот дом, который ждет? Был ли? А , может быть, еще будет здесь - на Земле ( а потом - там, во внеземной ноосфере?..)
У нас - полное сокрестие наших "стай"! Они летят вместе, в одну сторону, отягощенные одним и тем же: грустью, одиночеством, ностальгией по случившимся счастливым мгновениям жизни и по не случившемуся - тоже...
Какая вселенская, глобальная грусть!..» 

Тамара Молодиченко, Саратов

«Легче это пережить, чем выслушать рассказ об этом.
Невозможно же без слез увидеть, представить тот наивно собираемый узелок, эту детскую веру, что " там заждались уже".
Невозможно следовать твоим раздумьям и тем отрывкам из чужих произведений, созвучных твоим и моим, без стеснения сердца, потому что осознаешь их близкими и своими.
Как печально, как одиноко жить, Наташа! Сколько же надо выдержки, терпения, мужества пройти свой путь здесь до конца. 
Обнимаю тебя и благодарю...»

Татьяна Доморослая, Новосибирск

«Наталия, потрясающе. Как вы сумели облечь в слова несказАнное, неназываемое, невыразимое... Всё, всё родное - и "Неточка Незванова" (как я любила ее в детстве!), и строки Бориса Рыжего, не могу его спокойно читать; и ёжик в тумане со своим узелком... "Но этот экран дрожащий, ускользающий свет - вот он-то и настоящий, ничего больше нет." Спасибо!»
   
Марина Дзюба, Новосибирск

«Как грустно... и при этом прекрасно.
Такое редко бывает в слове - чаще это дается музыке.
Спасибо.
А у меня нет дома, куда хотелось бы вернуться с узелком.
На этом свете. На другом, наверное, есть, но помнится очень смутно...»

Александра Созонова, Санкт-Петербург

 

«Наташа, невыносимо прекрасно...» Посмотрите http://blogs.7iskusstv.com/?p=11921

Лорина Дымова, Иерусалим
 

Я посмотрела ссылку и была потрясена: Лорина приводила мне своё стихотворение 10-летней давности, где писала, в сущности, о том же самом:

 

***
Нас где-то ждут.
Но мы забыли где.
Нас ждут в апреле или даже в марте.
Найти бы это место по звезде
Небесной или, может быть, по карте –

Мы живенько собрали б свой рюкзак,
Покуда нам дорогу объясняют,
И в путь. 
А кто остался, тот – чудак,
И на себя пускай он сам пеняет.

Сосед спросил бы: «Братцы, вы куда?»
«Нас ждут. Уходим», — мы б сказали гордо.
Он покачал бы головой: «Ну да?..» —
И принялся бы снова за кроссворды.

А мы б шагнули прямо в темноту, 
Забыв про насморк и про поясницу.
И долго шли бы в сторону не ту,
И были бы прекрасны наши лица.

Мы шли бы всю оставшуюся жизнь
По бездорожью, по коврам из пыли.
… Нас где-то ждали, но не дождались.
Мы знали адрес, но, увы, забыли.

 

Какие прекрасные строки!..

 

Жди меня. Я не вернусь.

И ещё — по поводу ожидания. Все мы зачитывались и восторгались строчками Симонова «Жди меня, и я вернусь». Но однажды я прочла у Е. Винокурова, что эти строчки Симонов стянул у Гумилёва, у которого они звучали так: «Жди меня. Я не вернусь». Это было куда сильнее. Я много раз искала этот стих Гумилёва в интернете и не находила. И вдруг нашла:

 

Жди меня. Я не вернусь —
это выше сил.
Если ранее не смог —
значит — не любил.

 

Но скажи, зачем тогда,
уж который год,
я Всевышнего прошу,
чтоб тебя берег.

 

Ждёшь меня? Я не вернусь,
— не смогу. Прости,
что стояла только грусть
на твоем пути.

 

Может быть средь белых скал
и святых могил
я найду кого искал,
кто меня любил?

Жди меня. Я — не вернусь!

 

 

Позже я прочла, что это фейк, что Гумилёв этих строк не писал и писать не мог, это дело рук литературных мистификаторов, но мне это было уже не важно. Мне было важно другое: сколько лет я искала этот стих — уж стала сомневаться в его наличии, и вдруг — нашла! И когда?! В канун дня рождения Давида! Может, это тоже знак от Давида? Чтоб ждала его, что мы Там встретимся? Жди меня, я не вернусь, но ты всё равно жди. Когда-нибудь мы будем вместе. Так же как две сойки, прилетевшие ко мне под окно — две райские птички, две, а не одна - вестницы из рая, как знак, что нас там будет двое.

 

 

Я послала этот свой монолог о доме, где нас заждались, в два журнала: в «Семь искусств» и в «Подлинник» - не отозвались, должно быть, смутил подзаголовок «Ненаписанное эссе», наверное, подумали: мол, вот когда напишешь, тогда и присылай. Но мне, в сущности, уже хватило этих откликов, этого резонанса чужих сердец.
Что я бы хотела сказать этим ненаписанным эссе? Если есть у вас такой дом, где вас ждут, где вам всегда рады — берегите и цените его, это не вечно. Если уже нет — всё равно ждите. В надежде, что кто-то скажет: "Ожиданием своим ты спасла меня". А может, просто, чтобы самих себя спасти, свою душу.

 

дом, где нас заждались

 

 

День рождения Давида

 

Когда мы делились гармониями момента, я не могла не рассказать об этом.
25 апреля был день рождения Давида. Сначала хотела просто устроить себе день воспоминаний: слушать его чтение стихов, включать его любимую музыку, приготовить все его любимые блюда, фаршированную щуку, которую делала его мама. И вспоминать, вспоминать… (Как Ариадна Эфрон, помню, вернувшись из лагеря, встречала свой первый Новый год в одиночестве: всё перемыла в доме, зажгла свечи и стала вспоминать: мать, отца, брата…) А потом подумала: ну почему одной? Ведь его столько людей знало, любило… Будем вспоминать вместе. И позвала тех, кто давно и хорошо его знал. Вечер прошёл прекрасно.

 

 

 

 

А со стены Давид смотрел на нас с портрета и радовался.

 

 

Потом я этот пост выложила в интернете, в трёх частях. И вот какие отклики получила:

Людмила Коваль:

"Здравствуйте, Наташа! Это просто потрясающе! Читала не отрываясь, с перехваченным горлом, периодически смахивая с лица слезы, потому что расплывались буквы.  Это так пронзительно, так красиво, так нежно и чувственно, что сжимается сердце. Это описано  так же талантливо, как талантливо было прожито, я нисколько в этом не сомневаюсь…
Ваш Давид прекрасен! Когда узнаешь о таких людях, внутри рождается  сожаление, что ты не соприкоснулся с ними в жизни, наяву.  У вас была такая замечательная, интересная, наполненная жизнь.  А Ваши стихи, написанные и раньше, и теперь, после его ухода - прекрасная история Любви. 
 И не слушайте Вы тех, кто говорит, что надо отмечать дни памяти, а не дни рождения. Вы все сделали правильно. Ваша встреча с близкими людьми в день рождения Давида  - это благодарность за то, что он в этот день когда-то пришел в этот мир, за то, что нашли друг друга и прожили вместе так счастливо.
 Живите, пишите свои прекрасные стихи, помните все и радуйтесь тому, что все, что было - БЫЛО. Я думаю так хотел бы Ваш любимый человек.
 И да пребудет с Вами свет его!
 С уважением и сердечным теплом. -  Людмила
 
P.S. Когда меня спрашивают:" Ну, как ты теперь без него?" 
      Я отвечаю: "А я не без него, я с ним". И это чистая правда..." 

 

Ревекка Левитант:

"Читала Ваш пост о Давиде, рассматривала открытки с Вашими стихами ему, написанными таким детским, доверчивым почерком. Разглядывала его записки с неутомимым "целую". Наташа, сколько любви Вы с Давидом вложили в эту жизнь, в друг друга. Это самый бесценный дар, и его излучение благостно.
Читала стихи Вашей землячки Кековой, Ирины Евсы.  На фоне многих элитарных поэтесс, Вы, Наташа, уникальны в поэзии. И Ваша любовь не слащавый сироп, которого полно у многих, а  абсолютная правда жизни. Вам веришь". 

 

Галина Коршункова из Железногорска:

"Наташа, спасибо! Что-то я стала совсем плаксивая, где надо улыбнуться, у меня слёзы. Счастье, что вы были столько лет вместе, а какие трогательные записочки и фотографии! Спасибо Вам и Давиду!"

А Володя мне прислал стишок:

Деньрожденное
(на пост в liveinternet.ru  https://www.liveinternet.ru/users/4514961/post454056599/
С тобою вечный день рожденья…)

 

 

Потрудилась на славу, Наташа,
Сокровенное вновь воскресив.
И Давид, как в дни лучшие ваши,
Аполлонен, задорен, красив.  

          

Распустились листочки игриво,
И обласкан весной белый свет. 
"Мыстобой", - ты, сказав, не шутила.
Он - в тебе, ты права - смерти нет.

 

Жизнь дарует тебе продолженье,
Память нежной любовью полна.
Пронеси её сквозь поколенья,
Освяти и слова и дела.                        
                                        
                                    30.04.2019 г. 

 

Дина Лебедева (Карелия):

"Дорогая Наташа,  здравствуйте!
Я прочитала Ваш очерк,  все три части, посвященные дню рождения Давида.  Что такое терять близких - мне знакомо.  И я очень рада, что Вы не одиноки,  Вас окружают люди,  помнящие и любящие Давида,  а также поддерживающие Вас - такую тонкую, такую  ранимую.  Ваш вечер прошел в душевной обстановке, Вы не зря к нему готовились. Это был вечер Памяти и все, что было представлено на нем - записки,   с любовью написанные Давидом, его стихи, его голос -  нашли отклик и отражение не только в Вашем сердце,  но и в душах Ваших друзей.   Я очень рада за Вас, что Вы не замкнулись в себе,  открыли свое сердечко людям, продолжаете жить,  как будто Давид рядом.   Так и должно быть!  
Спасибо Вам за статью,  за все прикрепленные фотографии,   которые я рассматривала с огромным интересом. У Вас чудесные друзья и каждый из них талантлив по-своему!  
Очень жаль, что я живу далеко, а так бы обязательно приковыляла со своими палками к Вам в гости, окунулась в  неповторимую, душевную атмосферу и забыла про одиночество.   С интересом буду ждать  Ваши заметки о следующем заседании Клуба.
Спасибо!

Крепко Вас обнимаю.

Дина

 

Знак от Давида

 

И вот по поводу знаков. Накануне мы с Валей ездили на кладбище к Давиду, и я по привычке ждала знака от него — какой-нибудь птички, бабочки, соловьиной трели… Ничего не было. Я была обескуражена. Думала, почему? Что-то не так я делаю? И вдруг… наутро после дня рождения Давида я вышла на балкон и увидела, что вишня под балконом, что на детской площадке, за одну ночь расцвела. Она стояла, как невеста в подвенечном платье, нежная, трепетная, тянулась ветками в мою сторону. И я поняла, что это и есть знак.

 

 

И ещё одно письмо-отклик на это от Татьяны Доморослой из Новосибирска:

«Ой, Наташа, ой! Полна чувствами, мыслями, слезами,и слова теснятся, а потому только - ой! 
Как хорошо ты отметила день рождения Давида. Сколько всего вспомнила, рассказала. Он был необыкновенный, конечно. Очень одаренный, красивый, любящий. Как трогательно видеть его мальчиком, с мамой.

 

 

Какая вы прекрасная пара, как вы подходите друг другу. Какое редкое и настоящее счастье - встретиться со своей половинкой. 

 

 

Нисколько не удивлена, но восхищена красотой того знака, ответа, что пришел тебе от любимого. Цветущее дерево - его и слепой заметит - по аромату. А уж зрячий-то никак мимо не пройдет. Громкий, яркий, удивительно утешающий и поддерживающий знак. Это и память о тебе - от него, и благодарность за твою память и любовь, и поддержка - живи, пока не призвали! 
Наташа! Дорогой друг! Ну куда еще яснее выразиться, сказать о том, что ушедший в мир иной жив?! Даже и не думай сомневаться! Он не только жив, он рядом с тобой! Ты не одна. Вас же разлучить невозможно!"

 

 

 

Надя зажигает

 

 

- Надь, ты давно нам не пела. Мне бы хотелось, чтобы ты спела «Не для тебя ли в садах наших вишни...» Она для меня теперь символическая, знаковая.

 

 

Поёт Надя: «Если б гармошка умела...»

 

Эта песня для меня символическая вдвойне. В детстве эту песню пел мне отец. «Русая девочка в кофточке белой». У меня в самом деле была такая белая кофточка. И я была уверена, что эта песня про меня. И когда выросла и поняла, что не про меня — была очень разочарована.
Надя рассказала, что это песня написана на стихи Алексея Фатьянова, с которым дружил её отец — артист драмы и оперетты Аркадий Гусев.

 

Надя рассказывает о дружбе своего отца
с поэтом А. Фатьяновым

 

- Мой папа, Аркадий Григорьевич Гусев, после тяжёлого ранения и контузии проходил лечение в госпитале г. Орска. После выздоровления в начале 1942 года был откомандирован в ансамбль красноармейской песни и пляски Южно-Уральского военного округа в г. Чкалов (сейчас - Оренбург), созданный на базе ансамбля Орловского военного округа. Там он познакомился и подружился с Алексеем Фатьяновым, знаменитым впоследствии поэтом, автором многих замечательных песен. Фатьянов  и папа были в ансамбле артистами, чтецами и ведущими концертов. В это время в Чкалове в эвакуации был композитор Василий Павлович Соловьёв-Седой. Фатьянов показал ему свои стихи и тогда была написана знаменитая песня "Соловьи". "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…" Ансамбль Юж-УрВО был её первым исполнителем. У Фатьянова с Соловьёвым-Седым сложился плодотворный союз, он помог Фатьянову перейти в Ансамбль Александрова в Москву. Однако на гастролях  случился форс-мажор:  генерал приревновал свою молодую жену к Фатьянову, и тот был отправлен в действующую армию. После демобилизации поэт сотрудничал с композиторами Богословским, Мокроусовым и другими. К сожалению, он был подвержен известной "русской болезни", отчего ходил такой стишок: "Видели Фатьянова - трезвого, непьяного.Трезвого, непьяного - значит не Фатьянова". Фатьянов умер в Москве в 1959 году, ему было всего 40 лет, у него были сын и дочка. Папа переписывался с его вдовой. Сейчас на его родине в Вязниках проводится Фатьяновский фестиваль, а его песни исполняются и любимы народом. Недавно одна из программ "Романтика романса" на канале "Культура" была посвящена поэту.

 

 

Надин отец Аркадий Гусев на фронте

 

 

Вот на этой фронтовой фотографии - ансамбль красноармейской песни и пляски Южно-Уральского военного округа, где на нижнем фото в центре — Алексей Фатьянов, исполняется «гвардейская сценка», а справа от него внизу — держит приятеля — это Надин отец, Аркадий Гусев.

Перед войной он закончил саратовское театральное училище, и его педагогом был Иван Артемьевич Слонов, имя которого носит наш драмтеатр. Вернувшись с фронта, он в 1946-48 годах работал в нашем ТЮЗе, потом в театрах оперетты и музкомедии и в филармониях Иркутска, Новосибирска, Хабаровска, а позже снова переехал в Саратов, здесь играл в театре оперетты ("Марица","Принцесса цирка","Сильва","Не прячь улыбку","Фиалка Монмартра" и др.). 

Вот на этом фото он в ролях капитана Стрельцова ("Особое задание"), матроса Куприянова ("Беспокойная старость") и короля в "Золушке".

 

Теперь понятно, откуда у Нади такой артистизм и любовь к песням и пляскам.

 

 

Она и раньше — много лет - часто украшала сцену нашей библиотеки на моих вечерах поэзии.

 

Надя на вечере, посвящённом Наталье Крандиевской-Толстой,
читает её стихи. 2003 г.

 

Надя на моём творческом вечере 2007 года: https://www.youtube.com/watch?v=6jcFq2dtEQI&li...NnBWYOO60&index=3&t=0s
(видео, где она представила композицию по моим стихам и своим песням на них)

 

Надя на моём последнем творческом вечере. Февраль 2019 г.

 

Надя в ансамбле русской народной песни «Зёрнышко» музыкальной школы № 6

 

Там и внучка её занимается.

 

 

 

Все костюмы шьёт сама Надя.

А потом она спела ещё одну песню, где тоже шла речь о знаках: «За закате ходит парень возле дома моего...» И развеселила всех.

 

 

«за закате ходит парень возле дома моего»…

 

"поморгает мне глазами и не скажет ничего…"

 

"и кто его знает, чего он моргает, чего он моргает, чего он моргает... " 

 

все дружно подпевали Наде

 

Четыре часа пролетели незаметно. И тут мы спохватились, что не поговорили ещё о третьем компоненте нашей сегодняшней темы — о снах. Не успели. Тема очень глубокая, ёмкая, неисчерпаемая, близкая и дорогая сердцу. Не хотелось её комкать. Поэтому решили договорить об этом в следующую встречу.

Напоследок — записи в нашем гостевом альбоме:

 

 

Надя записала своё стихотворение о ледоходе, которое читала сегодня, а Лёша подарил свой фирменный рисунок.

 

 

 

 

Так что до встречи — 15 июня, в субботу, в 15 часов. Тема — «Сны». Мои виртуальные друзья тоже приглашаются!

 

Переход на ЖЖ: https://nmkravchenko.livejournal.com/471706.html

 

Четвёртая встреча здесь: https://www.liveinternet.ru/users/4514961/post457161179/

Начало здесь

 

Потом, когда в своем наитьи
Разочаруешься слегка,
Воспой простое чаепитье,
Пыльцу на крыльях мотылька...

В. Ходасевич

 

 

Знаки

Что такое знаки? Это подсказки вселенной, как я их понимаю, если предположить, что где-то Там существует некий единый мозговой центр, некий высший разум, понять природу которого мы пока не в состоянии, но ведь ещё век назад никто не мог представить себе существования компьютера, мобильника, скайпа. Так что я, хоть и не могу с уверенностью, конечно, утверждать, что эти Знаки существуют, но  где-то близка к этому, так как доверяю своей интуиции, своему шестому чувству. И много раз встречала в жизни подтверждение этой, скажем так, гипотезе. И сегодня я хочу с вами о этом поговорить.
Но сначала несколько писем.
Вот от Людмилы Коваль из Калининграда:

«Ваша задумка по теме  следующей встречи в Клубе интересна. Не могу сказать, что серьезно верю в знаки и сны, но то, что несколько раз в жизни я их получала - несомненно. Причем иногда смысл их раскрывался  через большой промежуток времени».

 От Ревекки Левитант из Бруклина:

«Наташа, какие  темы Вы придумываете! Вау! Они сразу выдают Вас как человека, нет, не сумасшедшего,  но очень экзальтированного и тонко организованного. Конечно, я знакома с этим. И в знаки верю!.. Сны тоже у меня бывали вещие. Насчёт предчувствий.... порой сама себя боюсь. Наташа, но стоит ли всеми этими вещами так уж сильно увлекаться? Вся эта мистика хороша только при наличии крепкого душевного здоровья». 

Многие люди не только не верят в знаки, но даже не знают, что это такое. Один мой знакомый говорил мне в ответ: «я живу в реальном мире, а не придумываю, чего нет». И я думала — я ли более тонко организованное существо, а он — одноклеточный, толстокожий, без шестых чувств, или наоборот, он — в реале, а я — не от мира сего, не все дома, такая вся экзальтированная, с некрепким душевным здоровьем. Ну ладно я. Но я приведу вам высказывания людей знаменитых, здравомыслящих, в твёрдом уме и памяти, которые тоже верят в знаки. И даже некоторым образом это обосновывают.

"Есть вещи, которые лежат где-то на границе сознания, в той области, где живет поэзия и где рождаются чудеса", - писал  Константин Паустовский.

А Иосиф Бродский - уж на что трезвый, хладнокровный поэт, говорил в одном из интервью:

 «Я не верю в бесконечную силу разума, рационального начала, – в рациональное я верю постольку, поскольку оно способно подвести меня к иррациональному. Когда рациональное вас покидает, на какое-то время вы оказываетесь во власти паники. Но именно здесь вас ожидают откровения. В этой пограничной полосе, на стыке рационального и иррационального. По крайней мере, два или три таких откровения мне пришлось пережить, и они оставили ощутимый след».

 

 

В эссе «Полторы комнаты», например, он пишет о своих умерших родителях, которые являлись к нему в образе двух неразлучных ворон.
В конце повествования каким-то будничным бесстрастным тоном как бы вскользь сообщает он о том, что во дворе его дома в Америке недавно появились две вороны. Он не говорит прямо, но тон не оставляет сомнения в том, кто для него эти птицы:

«Две вороны тут во дворе у меня за домом в Саут-Хадли. Довольно большие, величиной почти с воронов и, подъезжая к дому или покидая его, первое, что я вижу, это их. Здесь они появились поодиночке: первая – два года назад, когда умерла мать, вторая – в прошлом году, сразу после смерти отца. Во всяком случае, именно так я заметил их присутствие. Теперь всегда они показываются или взлетают вместе и слишком бесшумны для ворон. И я не пробую отыскать их гнездо. Они чёрные, но я заметил, что изнанка их крыльев цвета сырого пепла».

 

 

"Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину" —

кадры из художественно-анимационного фильма

 

Я уже говорила о таких знаках, словно посланных мне свыше, как воздушные шарики над балконом, которые меня буквально спасли тогда, дали понять, что смотреть надо не вниз, а ввысь.

 

 

Или как райская птичка, прилетевшая сначала к Давиду (я запечатлела не неё, а его лицо, озарённое радостным изумлением, устремлённое на свет из окна), а потом, уже после смерти, она прилетала ко мне на балкон.

 

 

 

Я назвала её райской птичкой и подумала, что это та самая, которую увидел Давид в окне. Сначала она прилетала ко мне одна, и я даже не поверила своим глазам: такая красивая. Но ещё не поняла до конца, не уверена была, что это от него. А потом прилетели уже две, сидели на вязе, на ветке напротив кухонного окна, как вестницы из рая, как знак, что нас там будет двое. Чтоб мне уж совсем ясно стало — это мы. Мы по-прежнему вместе.

 

 

Я нашла в интернете эту птичку, это оказалась сойка. Её невозможно спутать ни с кем из-за этих голубых с перламутровым отливом крылышек. И каково же было моё изумление, когда я прочла у Ларисы Миллер стихотворение о сойке, где она тоже называет её райской птичкой! Мы, не сговариваясь, назвали её так одинаково!

 

А у сойки на тельце — небесные пятна.
Ведь летает она до небес и обратно
И на крылышках, так облегчающих вес,
Каплю краски приносит с лазурных небес.
Я никак на тебя не нарадуюсь, Боже,
Ты и небо придумал, и крылышки тоже.

 

Об одном из таких «откровений», о которых говорил Бродский, рассказывает и Анастасия Цветаева в своих воспоминаниях.

 

 

В детстве Марина очень любила комнатные растения, выращивала их на подоконнике. Любимый цветок её был серолист, из семейства бегоний, листья которого усыпаны серебряным узором. И вот спустя много лет, в 1943-м, в ссылке, Анастасия увидела в доме у одной женщины в большой кадке цветок, любимый её сестрой, разросшийся в комнатное дерево – серолист. Она рассказала владелице дерева о Марине, и та подарила его ей. «Дерево стало моим», – пишет А.И. Цветаева. И вот однажды в тихую безветренную погоду, когда она сидела и рисовала Марину... Цитирую: «Внезапно, как бы в порыве сильного ветра, все ветви серолиста всплеснулись шумно. Все мы, поражённые, смотрели друг на друга, молча, я – оторвавшись от марининого портрета. Дерево медленно успокаивалось... Марина дала знать о себе?..».

 

 

И у меня было множество таких «откровений». Однажды я переписывала плёнку с моими песнями. В окно, как всегда, шелестела акация. Её тогда ещё не срубили и я всё время общалась с ней как с живой. Мне казалось, когда она трепетала мне навстречу всеми своими  веточками и кисточками, что это мама что-то шепчет мне, приняв после смерти её облик. Когда зазвучали слова: «О любимые прежде, пока я вас помню, жива, и вы тоже, пока я люблю вас, по-прежнему живы», я прибавила звук: «Мамочка, слышишь? Это про тебя». И вдруг – клянусь, это было, я не вру и не сошла с ума – ветка стала подрагивать в такт мелодии. Она сильнее раскачивалась там, где было крещендо, и утихала, когда заканчивалась строфа. Она слышала – в этом не было никакого сомнения.
Но ведь этого не может быть! Это было что-то выше логики, разума, что-то такое, что постигаешь сердцем, нутром, душой, всем своим существом. Плёнка кончилась. Я нажала клавишу. Со страхом взглянула в окно – а вдруг ветку просто качает ветер? Ветка была неподвижна. Её раскачивала музыка. 
Вспоминается ещё одно утро. Было безветренно, и я, волнуясь, глядела в окно: неужели она мне не помашет, не может быть, чтобы она не нашла способа этого сделать, дать мне какой-то знак, что видит меня, помнит, любит... И вдруг какая-то птица неизвестной породы, откуда ни возьмись – прыг на ветку! Посидела, раскачала её своим телом и – вспорхнула прочь, будто только за этим и прилетала. А веточка продолжала раскачиваться.

И я словно увидела мамину лукавую озорную улыбку: «видишь, я придумала выход! Я здесь, не сомневайся!».
Точно такая же улыбка была у неё на одной из фотографий, где она решила изобразить, что якобы на пляже: в летнем халате, в соломенной шляпе и чёрных очках. В глазах светилось наивное торжество и лукавство: вот, мол, как я вас ловко провела! Но мама не учла, что за её спиной возвышалась тумбочка с приёмником, которые коварно разоблачили на фотографии её невинный обман.

 

 

Ветка акации смотрела на меня с тем же неповторимым маминым выражением, я не могла ошибиться. Ну какие ещё нужны доказательства?!

 

***
Как ты меня просила –
поговори со мной!
Теперь полна бессильной
душа моя виной.

 

Спешила, торопилась,
попозже, как-нибудь...
Слабее сердце билось,
твой завершался путь.

 

Как я потом молила –
скажи хоть слово мне!
Лишь губы шевелились
беззвучно в тишине.

 

Но слов твоих последних
мне донесло тепло
с балкона ветром летним
акации крыло.

 

И что шептала мама
мне веточкой в окне –
до боли понимала
душа моя в огне.

 

Из «Рассказа о синем лягушонке» Ю. Нагибина:
«Для тех, кто живёт по злу, жизнь – предприятие, но для большинства людей она – состояние. И в нём главное – любовь. Эту любовь уносят с собой во все последующие превращения, безысходно тоскуя об утраченных. О них скрипят и стонут деревья, о них вздыхают и шепчут травы, называя далёкие имена. Я всё это знаю по себе...».

 

 

 

* * *

Меня не обманывали деревья,
Книг хэппи энды, вещие сны.
Зверьё не обманывало доверья,
Птиц предсказанья были верны.

 

Ни гриб в лесу, ни ромашка-лютик,
Ни родники, что манили пить.
А обманывали только люди,
Которых я пыталась любить.

 

В одной из своих книг я написала, что «Рассказ синего лягушонка» Ю. Нагибина – это лучшее, что я когда-либо читала о любви. Нагибин и сам считал его лучшим своим рассказом. Синий лягушонок – это он сам, это тот новый образ, новое обличье, которое его душа приняла в другой жизни. Но – пишет он: «со мной случилось самое худшее из всего, что могло принести новое существование – я стал лягушкой с человечьей памятью и тоской». Он продолжал тосковать по жене, которую оставил в прежней жизни, и обнаруживал те же страдания в своих собратьях – тех животных и растениях, которые были прежде людьми.

«Вы слышали когда-нибудь ночные голоса леса? Скрип деревьев, вздохи трав? Я не раз наблюдал, став лягушкой, как по-разному ведут себя деревья с наступлением ночного часа. Соседствуют две берёзки-однолетки с крепкой корой без раковых наплывов и здоровой сердцевиной ствола, с густо облиственной кроной, но приходит ночь, и одно дерево спокойно, тихо спит, а другое начинает скрипеть – в полное безветрие. И скрип этот – как стон, как бессильная жалоба, как сухой, бесслёзный плач. У природы нет общего языка, как нет его у людей. И всё-таки я знаю, о чём они скрипят и стонут, – это тоска по оставшимся в прежней жизни».

 

 

«Будучи человеком, я заигрывал с идеей переселения душ, гарантирующей жизнь вечную. Казалось заманчивым примерить на себе другие личины. Разве знал я, что в это бессмертие втянется лютая тоска». «Скрип деревьев, бормот кустов, шёпот трав перебили и заглушили другие звуки – ухали, охали, скулили, взрыдывали животные, бывшие когда-то людьми. Те же, что не пили жизни из человечьей чаши, спали безмятежно, глухие к памяти своих былых превращений; среди этих тихонь находились и первенцы бытия. А ведь и они могут когда-нибудь очнуться в человечью муку».

Ю. Нагибин. «Рассказ синего лягушонка».

 

Если Нагибин вообразил себя после смерти в образе синего лягушонка (и теперь я на всех лягушек смотрю с каким-то почти мистическим чувством), то Бродский, в стихотворении, адресованном дочери Анне, просит её внимательно присматриваться к предметам — возможно, его душа после смерти примет облик какого-то из них:

 

Дайте мне еще одну жизнь, и я буду петь
В кафе «Рафаэлла». Или просто сидеть,
Размышляя. Или у стенки стоять буфетом,
Если в том бытии не так пофартит, как в этом.

 

И поскольку нет жизни без джаза и легкой сплетни,
Я еще увижу тебя прекрасной, двадцатилетней —
И сквозь пыльные щели, сквозь потускневший глянец
На тебя буду пялиться издали, как иностранец.

 

В общем, помни — я рядом. Оглядывайся порою
Зорким взглядом. Покрытый лаком или корою,
Может быть, твой отец, очищенный от соблазнов,
На тебя глядит — внимательно и пристрастно.

 

Так что будь благосклонна к старым, немым предметам:
Вдруг припомнится что-то — контуром, силуэтом.
И прими, как привет от тебя не забывшей вещи
Деревянные строки на нашем общем наречье.

 

И. Бродский. «Дочери» Перевод Г. Кружкова

 

дочь И. Бродского Анна

 

Можно не верить, смеяться, считать причудами гения… А можно прислушаться к себе, к своему внутреннему голосу, шестому чувству… И тогда приоткроется дверца туда, где таится то, «что и не снилось нашим мудрецам».

Вспоминается стихотворение В. Ходасевича, написанное им как бы от имени погибшего друга Муни, с которым он всегда ощущал нерасторжимую связь даже после его смерти, находя признаки его существования во всём вокруг:

 

Ищи меня в сквозном весеннем свете. 
Я весь - как взмах неощутимых крыл, 
Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, 
Я легче зайчика: он - вот, он есть, я был. 

 

Но, вечный друг, меж нами нет разлуки! 
Услышь, я здесь. Касаются меня 
Твои живые, трепетные руки, 
Простертые в текучий пламень дня. 

 

Помедли так. Закрой, как бы случайно, 
Глаза. Еще одно усилье для меня - 
И на концах дрожащих пальцев, тайно, 
Быть может, вспыхну кисточкой огня. 

 

Есть вещи, которые трудно объяснить логикой, здравым смыслом. Это навеяно чем-то свыше.
У Гоголя в «Страшной мести» сказано: «Бедная Катерина! Она многого не знает из того, что знает душа её». Душа наша знает больше нас. У нас внутри тайна.
Как писал А. Кушнер:

Я готов под сомненье поставить честь
свою, впрочем, об этом и Еврипид
рассказал, и все древние: что-то есть,
что-то есть. Значит, кто-то за всем следит.

 

Каждая частица бытия связана невидимыми нитями с чем-то, чего не увидишь глазами, но что является смыслом и сутью всего видимого, явного, что «знает из опыта» наша генетическая память.

Мы сделали ещё один перерыв на чашку чая. Надо было как-то осмыслить услышанное...

 

 

 

Вот что пишет Дмитрий Шеваров — о необходимости читать знаки:

«Ведь взрослый человек устроен так обидно, что даже если жизнь и признается тебе в любви, ты этого не слышишь. Для нас моросящий дождь — это только неприятность; воробей, заглянувший в окно, — это просто воробей, а трава — это сорняки. Мы похожи на неграмотного, который получил записку от любимой девушки, но прочитать ее не может даже по складам».

Человек должен уметь читать эти послания. Особенно это необходимо человеку пишущему, творческому, поэту.
Я знаю, что эта способность — читать знаки — очень развита у Лёши Солодова, это видно и из его прозы, и из стихов.

 

Лёшины знаки

 

В повести «Как мы искали папу» его герой ищет по архивам следы своего отца и почти физически чувствует, как тот не хочет, чтобы он его нашёл, как насылает тучи с грозой,  которые буквально врезаются в их машину, как всё время находятся не те бумаги, как судьба чинит препятствия, словно желая предостеречь — не надо ворошить прошлое, пусть всё остаётся как есть, тебе туда не надо. Это очень тонко и очень образно передано в этой книге.

«Вместе с ветром появились тяжёлые дождевые тучи. Я люблю дождь, особенно сейчас, когда лето такое жаркое. Но этим странным вечером я точно знал, что всё это: и переполненные маршрутки, в которых для меня нет места, и надвигающийся дождь — дело рук папы. Он прячется от меня. Ему хорошо там, где он сейчас, без меня. Он не хочет, чтобы его тревожили, и не пустит меня к себе. …Дорога всё время шла вверх, всё ближе и ближе к небу. В считанные минуты город остался где-то внизу, позади, а кругом — огромное небо с тяжеленными, провисшими до макушек тополей, тучами. Как по волшебству, исчезли дома, улицы и люди. Осталось одно небо и эти  страшные, ощетинившиеся тучи. И дорога, которая несла нас прямо в эти тучи. Они, как пограничники, сделают всё, чтобы мы не пересекли заветный рубеж. …Грянул гром, как последнее предупреждение от стражников. И молния, длинная и стремительная, как кинжал, пронзила как раз ту тучу, в которую мы должны врезаться. Было немного боязно, и одновременно очень тянуло туда, в святая святых, куда не пускают посторонних. Но нас сегодня, может быть, всё-таки пустят».

И в другой повести, «Потерявшийся пёс на холодном снегу», когда китайская роза завяла в ответ на смерть его близких: «Я уверен, что у нашей китайской розы есть душа. Представляете, что творится у неё на душе, если она даже перестала цвести! Я-то хоть днём ухожу на работу, а каково ей, несчастной, стоять весь день в тихой квартире…»

«И вдруг мне пришло в голову, что души всех людей, которые покинули этот мир, один раз в году становятся снежинками, собираются в большую снеговую тучу и летят на землю, чтобы посмотреть, как мы без них живём. Целый год они скучают по нас, по городу, в котором жили, и ждут единственного дня, когда наступит их очередь слетать к нам в гости. …Я и сам понимаю, что это ерунда. Просто мне очень захотелось, чтобы моя ерунда оказалась единственно верным и самым главным законом на Земле, а может, и во всей Вселенной. Я назвал бы его «Законом возвращения  души».

(«Потерявшийся пёс на холодном снегу»).

 

 

- Лёша, может, ты вспомнишь ещё какие-нибудь страницы своих книг или стихи, где эти предчувствия, знаки у тебя присутствуют?

 

 

Лёша ищет стихотворение в своей книге, которое хочет прочесть. Но он не захватил очки. Стихи вызвалась прочесть Валентина.

 

 

 

 

Они отцвели и покинули летом
планету родную навеки. Однако
я вас попрошу: не грустите об этом,
ведь даже оттуда, из вечного мрака,

 

они всё равно наблюдают за нами
и нам помогают, когда нам несладко.
А мы наслаждаемся их именами.
У них на луне есть одна пересадка -

 

оттуда они улетают в ракете
к планете другой и навек пропадают.
Но даже на той, неизвестной планете,
за нами они всё равно наблюдают.

 

Мы в свой телескоп их увидим едва ли,
и их голоса никогда не услышим.
И если б они адреса нам давали,
мы писем туда всё равно не напишем.

 

Я знаю: они нас ещё не забыли.
Пусть годы проходят и дни опадают,
но что б мы ни делали, где б мы ни жили -
поверьте, за нами они наблюдают.

 

Лёша в этот день был немножко «не здесь», порой отключался, уходил в свои мысли.

 

 

Но когда улыбался, вернувшись «на землю», то словно солнышко комнату озаряло.

 

 

 

Делимся гармонией момента

 

Володя тоже читал свои стихи. Они у него более земные, но очень тёплые, добрые и человечные.

 

 

К нам сегодня он приехал с ипподрома. Охотно делился впечатлениями.

 

 

 

Валентина рассказала о посещении вернисажа в Энгельсском краеведческом музее, откуда вернулась в полном восторге.

 

 

Это было сплошное «ах!» Так заразительно рассказывала, что всем захотелось ахать вместе с ней.

 

 

Валентина читает мои стихи

 

 

Валя — моя правая рука в клубе. Помню, когда я на дне рождения Давида посетовала, что, провозившись с фаршированной рыбой, не успела написать сценарий вечера, она тут же перехватила инициативу: «Зато я написала!»  А столько моих стихов даже я не знаю, сколько знает она.
С интересом слушали и  "театралку" Людмилу.

 

 

Сначала она чувствовала себя у нас не совсем в своей тарелке, смущаясь тем, что сама ничего не пишет: «мне очень у вас интересно, но я не ваша, неужели вы этого не чувствуете?». Но я напомнила ей, что у нас не литобъединение, а литературный клуб общения, и любовь к чужому творчеству у нас ценится ничуть не меньше, чем демонстрация своего. Теперь Людмила вполне вписалась в наш интерьер и чувствовала себя в нём весьма органично.

 

 

Окончание здесь
 

Начало (встреча первая) здесь

 

«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

 

Эта встреча состоялась с большим интервалом почти в полтора месяца — пришлось переносить из-за отъезда Лёши на праздники в Екатеринбург к другу. Успели соскучиться. У каждого накопилось что рассказать, прочитать, чем поделиться.
По традиции начинаем с поздравлений.

 

Пр-роздр-равляем!

 

Аркадий снова даёт нам повод себя поздравить с успехом, причём повод многократный. Во-первых, тот первый перенос нашей встречи из-за тотального диктанта, в котором он хотел участвовать в тот день, был совершён не зря: Аркадий написал его на отлично, без единой ошибки (таких грамотеев было всего трое в нашем районе), получив за это сертификат качества и разные приятные презенты.

 

 

Во-вторых, журнал «Загадки истории» напечатал наконец его статью о Фердинанде Лассале (Аркадий потом зачитает нам отрывки из этой истории роковой любви немецкого философа к дочери баварского дипломата) . В-третьих — журнал «Фабрика литературы» опубликовал его статьи «Библейские тайны» и «Ломоносов перед церковным судом», а журнал «Камертон» - эссе «Протопоп Аввакум против патриарха Никона» на тему церковного раскола в 17 веке и его влиянии на современность. 
Более чем достаточный повод, чтобы выпить за Аркадия и пожелать ему дальнейших успехов в творчестве и в любви.

 

 

 

Подводим черту под одиночеством

 

Прежде чем приступить к теме нашей сегодняшней встречи, мы подводили итоги предыдущей. Я получила много откликов на рассказ о ней в интернете и, поскольку многие касались творчества моих друзей, не могла их с ними не познакомить. Сегодня правда мы собрались не в полном составе, не смогли прийти Коля и Марина, но остальные дружно сплотились за столом. С удовольствием представляю их ещё раз.

 

Аркадий

 

Валентина

 

Володя

 

Надя

 

Алексей

 

Людмила

 

 

Вот очень дорогое для меня письмо от Людмилы Коваль из Калининграда:         

«Дорогая Наташа! Поскольку с отзывом на первое заседание Клуба я несколько опоздала, попробую написать сразу на два.
Итак, Клуб. Я думаю, Вы приняли очень верное решение и очень правильное дали Вашему Клубу имя - "Гармония момента". Ключевое слово - Гармония. Встречи в Клубе гармонично продолжили то, чем Вы занимались , наверное, всю жизнь. Именно Гармония управляла Вами, когда Вы так осмысленно и деликатно подбирали не просто собеседников, но людей творческих, каждый из которых - личность. Даже хорошо, что не все были сразу знакомы друг с другом, Клуб дал им возможность обрести новых друзей. Протянулись новые ниточки, протянулась рука к руке, а для кого-то и душа к душе. Получилось по "формуле" Булата Окуджавы: " Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке".

И нам, Вашим читателям и почитателям, Вы подарили новые интересные встречи. Спасибо Вам за это. Мне очень понравились стихи Николая Храпуна, а Алексей просто поразил и творчеством, и своей необыкновенностью. Обязательно почитаю еще его стихи и рассказы. А кто-то еще и рисует, а другой (другая) поет... Интересен и важен каждый. А то ли еще будет!.. 
Ваш первый разговор был посвящен очень нелегкой теме - депрессия. Кто пробовал, знает, насколько горек ее вкус. Лучшее лекарство от депрессии - делание. Взять себя в руки (или за шиворот) и начать делать дело, лучше - не только для себя. Не зря говорится : "Найди того, кому хуже, и помоги ему!" И будет свет в конце тоннеля, непременно будет.
Без сомнения, интересна ваша подборка информации о носителях великих или просто всем известных имен, которые были подвержены депрессии. Вы верны себе, Наташа - просвещать читателей, о чем бы ни зашла речь. 
По-моему, рождение Клуба состоялось. Поздравляю Вас!

Вторая встреча в Клубе еще интереснее первой. Столько прекрасных стихов, такие интересные прозаические вставки, комментарии, предваряющие, сопровождающие или даже объясняющие стихи. Одиночество - тема невеселая, но очень глубокая и богатая для разговора хорошо понимающих друг друга людей. Судя по "отчету" о второй встрече в Клубе, разговор получился содержательный и интересный для всех. Ваш новый участник — Театралка - мне очень понятна и симпатична. И мои поздравления Валентине с такими талантливыми учениками. Спасибо, что показали их работы. Есть просто замечательные произведения самостоятельно и интересно мыслящих юных авторов.
Прекрасно, что на этой встрече Одиночество присутствовало в рассказах, стихах, но его ни для кого не было наяву (хотя бы на эти часы). И в этом главная заслуга (не сочтите за грубую лесть) ведущего, т.е. Хозяйки. 
Спасибо Вам, Наташа, за этот вечер, который я провела в вашем Клубе.

И несколько слов на тему одиночества. У меня тоже есть  стихотворение с таким названием (оно  на моей странице в Стихире). С ним произошла интересная история. Я отправила его в качестве комментария  к серии фотографий одного парижского фотографа. Серия  тоже называлась "Одиночество". И  вдруг  он  попросил разрешения навсегда прикрепить мои стихи к этим фотографиям. Я, конечно, разрешила
Вот эти стихи:

Одиночество - Ваше Высочество,
Одиночество - Ваше сиятельство.
Одиночество - для пророчества,
Одиночество - как предательство.
Одинокость благословенная,
Светом творчества осиянная,
Одиночество - мука смертная,
Рана рваная, окаянная.
Одиночество утомительно...
Одиночество упоительно,
Если можно из одиночества
Взять и выйти, когда захочется.  

 Жду  вашего  следующего рассказа о новой встрече в Клубе. Желаю всем участникам настоящей Гармонии Момента».

 

И ещё один отклик я не могла не зачитать друзьям — моей давней подруги из Крыма Светланы Голиковой:

«Наташа, спасибо за то, что делитесь!
Как много интересного для ума и для души!
Очень понравились стихи Алексея Солодова, первый опус Вали, поэзия Коли; приятно удивило творчество учащихся колледжа. И, безусловно, Ваши замечательные произведения всякий раз цепляют за живое.
Столько стихов процитировано на вашем вечере, целая антология по теме "Тема одиночества в русской поэзии"! И почти каждое стихотворение - бальзам на раны.
Кто-то из мудрых сказал: Искусство существует для того, чтобы человек знал: он не один. Ваше сообщество близко к тому, чтобы называться семьёй: вы братья и сёстры по духу.
И как повезло нам, иногородним френдам, читая эти репортажи, состоять как бы заочными участниками вашего гуманитарного клуба.
В вашу копилку высказываний добавлю и своё, горько-выстраданное:

Одиночество - дама без отчества,
и сравнениями не понять её.
Но чертёж горделивого зодчества
мечен каиновою печатью".

 

 И отзыв Елены Хмелевской из Калининграда:

"Наташа, и вторая ваша встреча с друзьями тоже прекрасна. И это несмотря на не слишком веселую тему, что по-настоящему здорово!
И поразительные первые стихи Валентины, и очень близкие мне по стилю и манере стихи Николая, а потому понятные мне каждым словом, и удивительный тонкий Алексей - всё, всё, что вы написали об этой встрече, трогает, цепляет, берет за душу.
Спасибо вам, что поделились!»

Как здорово, что эти встречи словно бы продолжались в прямом эфире, вызывали резонанс в душах близких мне людей, которые становились  единомышленниками, собеседниками и, можно сказать, новыми участниками нашего домашнего клуба. Это ободряло, вдохновляло и - ко многому обязывало.

 

 

Из письма Светланы Грибовой из Зеленограда:

«Я очень интровертна по натуре, могу существовать одна подолгу, мне не скучно в своей скорлупке. Но это приятно, пока одиночество не вынужденное, а выбранное. Пока про себя знаешь, что в любую секунду по своему желанию в твоей воле его нарушить, впустить в свою жизнь любимых и любящих людей, поделиться с ними и разделить их чувства. Это к теме второго заседания Вашего клуба.
Но я всё-таки сделала рывок и на несколько часов уехала ото всех! Дело в том, что прекрасный поэт, автор Стихи.ру, Марк Шехтман в переписке пригласил меня на презентацию своей книги стихов, для которой он на несколько дней прилетел из Израиля в Москву. И вот я посетила эту творческую встречу, познакомилась очно с людьми, стихи которых я читала на сайте, послушала их выступления. Конечно, такой камерности, задушевности и доверительности, как в Вашем клубе, там быть не могло, но я испытала удовольствие и сумела на время отключиться от своих проблем. Приобрела новую книгу Марка Шехтмана, теперь её изучаю помаленьку».

 

Открываем поэтов

 

Что же это за поэт, на презентацию книги которого можно было уехать в другой город? Я ничего не слышала о Марке Шехтмане. Заинтересовалась. И не пожалела. Хорошие стихи. Простые, мудрые, человечные. Я поделилась ими с моими гостями. И вот с вами делюсь.

 

Бывший друг

 

И разверзся кривой овраг
Там, где прежде стелился луг.
Бывший друг мой, ты мне не враг,
Но, конечно, уже не друг.

 

Что случилось, мне не понять.
Без огня хлебов не испечь.
Оказалось, что реки вспять
Начинают порою течь,

 

Что бывает сухой вода
И что тёмным бывает свет.
Говорил ты – Конечно! Да! –
А потом оказалось – нет.

 

Прежде мы любую беду
Отводили сближеньем сил.
Говорил – Позвоню! Приду! –
А потом не шёл, не звонил.

 

И, прости, солгать не могу:
Если врозь мы судьбы несём,
Я скорее поверю врагу,
Чем правдивому не во всём.

Между нами ни правды, ни лжи,
Только скучная тишина.
Но ты всё-таки мне скажи,
Если помощь будет нужна.

Очень трогают его стихи. И каждое заставляет задуматься, надолго остаётся послевкусие.
Марк Шехтман родился в Таджикистане, он 1948-го года, учился в Душанбе, получил два образования (физико-математическое и филологическое), преподавал историю литературы в университете. С сорока лет — вот уже 30 лет живёт в Израиле. Сейчас ему 71 год.
Я читаю ещё одно:

Модильяни рисует Ахматову...
(из цикла "Краски памяти")

     Эпиграф:
Так – белых птиц над океаном
Неразлученные сердца...
            А.Блок
__________________________

Модильяни рисует Ахматову.
Крут и нежен изгиб бедра.
Поцелуи на коже матовой
Не успели сгореть с утра.

 

С покрывала запястье сброшено,
Смята простынь, узка кровать... 
Долго, долго любовное крошево
Будут оба перебирать.

 

Будут души их пальцами памяти 
Вновь тревожить мгновения те,
Что остались в парижской замяти, 
B монпарнасовой суете,

 

Где на трёх по четыре гения
– что за блуза! и трость! и бант! – 
Где в абсенте ищет прозрения
Каждый новый босх или дант.

 

Столько глав у любого романа,
Сколько их любовью дано.
Возвратится в Россию Анна,
Амедео женится – но

 

Дрогнет строчкой горестно-нежной
Стих её через много лет.
У него вдруг линией прежней
Отзовётся чужой портрет.

 

Много бед у века двадцатого
Уготовано им... А пока
Модильяни рисует Ахматову.
Смята простынь, кровать узка.

Бывают стихи, которые трудно дочитать до конца, а эти — трудно оторваться, хочется читать и перечитывать.
А вот это стихотворение будет близко тем, у кого сейчас в творчестве временное затишье, или, как он говорит, пауза.

***
Горький сон мне явился сегодня под утро некстати, 
Что поставлен я паузой в Божьей великой сонате 
И меня, как скалу, огибают летучие звуки, 
Простирая в пространство прозрачные крылья и руки. 

 

Мне ли критиком быть высочайшей Господней работы, 
Где в прекрасном согласии встали прекрасные ноты? 
Но надмирный Маэстро, увы, не узнает, что значит 
Быть молчащим меж тех, что смеются, поют или плачут. 

 

Я себя утешаю: молчание необходимо! 
Ведь недаром прекрасно немое отчаянье мима, 
И затишье заката, и ночь, где ни ветра, ни звука... 
Ах, не верьте, не верьте! Быть паузой – тяжкая мука. 

 

И что мудрость в молчанье – вы этому тоже не верьте, 
Потому что звучать – есть отличие жизни от смерти, 
Потому что иначе идти невозможно по краю! 
Может быть, я проснусь... Может быть, ещё что-то сыграю.

 

https://www.stihi.ru/avtor/shmark

Я ничего не знала об этом поэте раньше, спасибо Светлане Грибовой, что мне его открыла.
Вообще было бы неплохо, когда будем по второму кругу делиться своим творчеством, читать хотя бы по одному стихотворению другого автора, которого прочли, открыли недавно, полюбили. И дать возможность открыть его другим. Вот как в прошлый раз Валентина открыла нам стихи Искандера, многим неизвестные, об айсберге одиночества. Это расширит и наш кругозор, и наши представления о вкусе, литературных предпочтениях друг друга. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Точно так же — скажи мне, кто твой любимый поэт, какие стихи тебе нравятся, и я многое буду знать о тебе.
Может, передохнёте, рюмку чая? Потому что передохнем, коли не передохнём, - где-то я встречала такое народное выражение.

 

 

 

 

Пишем тотальный диктантик

 

Зашёл разговор о фильме «Училка», который должен был идти сегодня по Первому каналу. Тут Валя вспомнила о том, что она тоже бывшая «училка», и окинула собравшихся оценивающим взыскательным педагогическим взглядом.
- А не написать ли и нам сейчас небольшой тотальный диктантик?
- А кто будет «диктатор»?
- Естественно, я! Ну что, слабо?

 

 

- А что? И напишем!

 

 

Мигом были розданы листки бумаги и ручки. Где стол был яств — там теперь нависли  склонённые головы, корпевшие над заковыристыми словами, извергаемыми для нас коварной Валентиной. Но она была в нас уверена. «Все напишут как полагается!» - как говаривал Тихонов-Мельников в «Доживём до понедельника».

 

 

 

Валентина объявляет результаты диктанта

 

И в самом деле все написали почти без ошибок, кроме одной, в которой торжествующе уличила наша «училка» всех без исключения.
- Вы все написали «пьедестал» с мягким знаком, а надо с твёрдым!

 

 

 

Мы усомнились и залезли в Интернет. Он подтвердил нашу правоту:  оказалось, что мы-то написали правильно, это ошиблась сама «диктатор». Вот смеху-то было!
Да, диктанты вещь полезная. Кое-кому приходится слезть с «пьедестала».

 

 

 

Ну что ж, как говорится, учитель, воспитай ученика! Чтоб было у кого потом учиться.

Однако делу время, а потехе час. Я продолжала подводить итоги прошлого занятия.

 

Спасаемся от одиночества

 

Из письма Дины Лебедевой из Днепропетровска:

«Дорогая Наташа, как здорово, что Вы не  одиноки,  Вас окружают родные по духу люди,  такие же творческие, тонко  понимающие и принимающие  Ваши стихи, Вашу  душу. 
Я прочитала все приведенные на вечере стихи, рассмотрела все  фотографии, порадовалась за Вас, за Ваших друзей.  И упоминание о Маяковском,  Бродском, Марине Цветаевой,  Вознесенском, Мандельштаме   как никогда  вписывается в тематику Вашего вечера...  
Каждого из гостей  Вы представили  с  такой любовью и теплом, что они и мне становятся  как будто близкими... 
Тронуло обсуждение  книги Марины Шендрик "Боль".    
Не могла остаться равнодушной к ее строчкам:

Сквозь одиночество руки тяну
к звёздному небу, к тебе одному.
Сквозь расстоянья, тревогу и боль
выпала в жизни нелёгкая роль.
Нас разделяют планеты, миры.
Лучше я выйду из этой игры.
Снова забудусь, усну и проснусь,
утром опять я к тебе прикоснусь.
Призрак! Ты просто мерещишься мне
в сказочном царстве на белом коне.
 
Согласна с Вами - творческому человеку необходимо уединение.  Лично мне оно  импонирует. Я готова сидеть в своей скорлупе и не высовываться. 
Вы, Наташа, другая.  Депрессия, изоляция в консервной банке Вам не грозит. И это замечательно. 
Спасибо Вам за проведенный вечер. Он удался!   Ваш Клуб - это и есть спасение от одиночества!
Обнимаю крепко-крепко.С уважением, Дина».

 

Как ни много стихов об одиночестве читалось нами в прошлый вечер, захотелось дополнить их ещё одним, Ларисы Миллер:

 

Одинокие не плачут.
Их же некому утешить.
Но, а коли так, то значит,
Надо жить и нос не вешать.

Плачут те, кто втайне верит,
Что их кто-нибудь услышит,
Что поблизости за дверью
Иль за стенкой кто-то дышит.

Плачут те, кто точно знает,
Что живёт на белом свете
Та душа, что сострадает,
Наблюдая слёзы эти.

 

И в самом деле, какой смысл плакать, если никто не видит твоих слёз? Нет, надо им найти другое применение. Как я писала в одном из стишков:

 

Не носом в подушку - а носом в тетрадь,
раз горе тебе не даётся.
От этих слёз - как бы их ни стирать -
хоть что-нибудь, да остаётся.

 

Поэтому давайте переплавлять наше одиночество, наше горе, слёзы — в творчество, это гораздо более эффективное вложение.
На том и порешили.
Но всё-таки эта больная тема никак не отпускала от себя.
Мне захотелось в связи с ней сказать несколько слов ещё об одном поэте, о котором в прошлый раз я не упомянула. Это Борис Рыжий.

 

Поминаем Бориса Рыжего

 

В его судьбе меня всегда поражал контраст между реальной биографией, вполне  благополучной, и — трагизмом души, мироощущения, выраженном в стихах, который привёл его к реальной гибели в 26 лет. Он повесился в 2001 году.

 

 

Казалось бы, чего человеку не хватало? Таким даром от Бога наделён. Стихи его читали, знали, любили. Обласкан судьбой и критиками, любимец друзей и женщин. Прекрасные любящие интеллигентные родители, красавица жена, обожаемый сын. Всё так. И в то же время он ощущал себя очень одиноким. Это трудно понять непоэту.

 

Черный ангел на белом снегу —
мрачным магом уменьшенный в сто.
Смерть — печальна, а жить — не могу.
В бледном парке не ходит никто.

 

В бледном парке всегда тишина,
да сосна — как чужая — стоит.
Прислонись к ней, отведай вина,
что в кармане — у сердца — лежит.

 

Я припомнил бы — было бы что,
то — унизит, а это — убьет.
Слишком холодно в легком пальто.
Ангел черными крыльями бьет.

 

Полети ж в свое небо, родной, 
и поведай, коль жив еще бог —
как всегда, мол, зима и покой,
лишь какой-то дурак одинок.

 

 

Стихотворение начинается  на высокой декадентской ноте, а завершается его обычным сленгом, и эта его интонация — она настолько своя, её ни с какой другой не спутаешь. Такая чистая мелодия тоски, вечной разлуки, душевной боли, в которой – ни звука фальши.
Что бы там ни было, кто бы ни окружал тебя, ты всё равно тотально одинок в этой жизни. «Каждый умирает в одиночку». Рыжий интуитивно понял это давно, ещё в детстве.

 

Маленький, сонный, по черному льду
в школу — вот-вот упаду — но иду.
Мрачно идет вдоль квартала народ.
Мрачно гудит за кварталом завод.
“...Личико, личико, личико, ли… 
будет, мой ангел, чернее земли.
Рученьки, рученьки, рученьки, ру...
будут дрожать на холодном ветру.
Маленький, маленький, маленький. ма...
в ватный рукав выдыхает зима:
- Аленький галстук на тоненькой ше...
греет ли, мальчик, тепло ли душе?..
...Всё. что я понял, я понял тогда:
нет никого, ничего, никогда.
Где бы я ни был - на чёрном ветру
в чёрном снегу упаду и умру.
Будет завод надо мною гудеть.
Будет звезда надо мною гореть.
Ржавая, в странных прожилках, звезда,
и - никого, ничего, никогда.

 

Просто мороз по коже. Какое глобальное, вселенское одиночество, постигнутое ещё на заре жизни! Это леденящее чувство не смогли перекрыть никакие диссертации, публикации, победы в международных конкурсах, женитьба на любимой - это было сильнее. И это поглотило его в конечном счёте, затянуло в свою воронку.

 

 

Кстати, он поэт Екатеринбурга, откуда недавно приехал Лёша. И я, когда узнала, что он туда едет, сразу вспомнила Рыжего, у которого этот город воспет во многих стихах.

 

Екатеринбург Рыжего и Ёбург глазами Лёши

 

Закурить, опохмелившись, поглядеть на облака,
что летят над головою из далека-далека,
в граде Екатеринбурге с гордо поднятой главой,
за туманом различая бездну смерти роковой.

 
Екатеринбург Рыжего —  это в первую очередь скверы и парки. Он их исходил вдоль и поперёк. С его томиком можно было бы там ходить как с путеводителем. Раньше я весьма скептически относилась к скверам. По сравнению с лесом или хотя бы полноценным парком они казались мне неким суррогатом, муляжом. Рыжий заставил меня взглянуть на них другими глазами. И у меня была мечта — когда-нибудь пройтись по всем этим местам, что он описывал, сравнить их топонимику с его стихами. И написать пост «Прогулки с Рыжим» (по аналогии с «Прогулками с Пушкиным» Синявского).
Вот несколько таких «географических» строчек:

 

В провинциальном городке,
когда в кармане ни копейки,
с какой-то книжечкой в руке
сидишь и куришь на скамейке…

 

 

...Особенно когда с работы,
идя, войдешь в какой-то сквер,
идешь и забываешь, что ты
очкарик, физик, инженер,

 

что жизнь скучна, а не кошмарна,
что полусвет отнюдь не мрак,
и начинаешь из Верхарна
Эмиля что-то просто так

 

о льдах, о холоде — губами
едва заметно шевеля,
с его заветными словами
свое мешая тра-ля-ля...

 

Я осенью люблю гулять один.
В пространстве и во времени есть место,
что геометрией своей подобно
простейшей геометрии души.
И вот мой сквер, моя подруга осень…

 

Это было место, в котором человек остаётся наедине с собой. Возвращается в прошлое, грезит о будущем, размышляет о том, что будет после него…

 

Осенью в старом парке
листик прижат к плечу.
Ах, за Твои подарки
я еще заплачу…

Я умру в старом парке
на холодном ветру.
Милый друг, я умру
у разрушенной арки.

 

Чтобы ангелу было
через что прилететь.
Листьев рваную медь
оборвать белокрыло...

 

Когда в подъездах закрывают двери
и светофоры смотрят в небеса,
я перед сном гуляю в этом сквере,
с завидной регулярностью, по мере
возможности - по полтора часа…

 

В одних и тех же брюках и ботинках,
один и тот же выдыхая дым.
Как портаки на западных пластинках,
я изучил все корни на тропинках.
Сквер будет назван именем моим...

 

 

Он знал себе цену. «Мы все лежим на площади Свердловска, где памятник поставят только мне».
В этом году 18 лет со дня его гибели, пока ещё не поставили, но я думаю, это когда-нибудь произойдёт. И сквер назовут. Хотя у нас не принято как-то называть скверы.

А сейчас Лёша нам расскажет, чем сейчас живёт Екатеринбург. Или как его теперь называют - Ёбург — да? Лёша, какие у тебя впечатления от него? Хотел бы там жить? Что там лучше Саратова, что хуже?

 

Лёша на фоне Ёбурга

 

- Саратов теплее, - говорит Лёша, имея в виду не только климат. Жить бы там не хотел. Город дорогой (в смысле цен), грязный (а мусор Лёша вообще видеть спокойно не может, это у него профессиональное). Приехать — пожалуй. Но город у меня обычно ассоциируется с людьми. Вот к другу туда я бы ещё приехал.

 

Лёша рассказывает о впечатлениях от поездки в Ёбург

 

Поговорили ещё немного об акциях протеста, которые там сейчас идут в связи со строительством храма в центральном сквере. Храмов там и так до черта. Больше, чем скверов. Сейчас идёт опрос населения по поводу места для строительства этого, последнего, ставшего яблоком раздора.

Итак, ещё один минутный перерывчик, и мы переходим наконец к нашей сегодняшней теме.

Продолжение здесь

 

Стихи из книги "Отщепенка":

https://fablit.blogspot.com/p/blog-page_323.html

 

 

 

 

Я так и не написала это эссе. Не хватило духа, той степени откровенности, когда пишется «как на духу», как на исповеди, мешал какой-то ступор, зажатость, как при команде «мотор» у неопытного актёра. А иначе написать это было нельзя.
Но приведу хотя бы те обрывки мыслей, что мучили, фрагменты цитат, которыми было навеяно то, что хотелось сказать, но не сказалось. Несказанное.

 

И я спасусь не манною,
летящей легче пуха,
а тем, что несказанное
поведать хватит духу.

Л. Миллер

 

Из дневника 90-х годов:

«...Сказочный сумеречный вечер. С неба хлопьями падает снег. Тихо. Мы идём с Дендиком по моей излюбленной безлюдной улочке. Кое-где уцелевшие от сноса домишки, светятся редкие окошки, а впереди вдалеке как маяк — таинственный одинокий дом с красноватым светом окон. Вообще-то это школа, но сейчас не хочется этого знать, он мне видится неким «домом с красными занавесами» из «Неточки Незвановой».

«Дом с красными занавесами»! Как была очарована им моя любимая с детства маленькая героиня Достоевского! Он был для неё олицетворением мечты, счастливого будущего, всего самого прекрасного на свете.

 

 

«... всю эту ночь мне снился соседний дом с красными занавесами... Уже давно этот дом поразил мое детское любопытство. Особенно я любила смотреть на него ввечеру, когда на улице зажигались огни и когда начинали блестеть каким-то кровавым, особенным блеском красные как пурпур гардины за цельными стеклами ярко освещенного дома. К крыльцу почти всегда подъезжали богатые экипажи на прекрасных, гордых лошадях, и всё завлекало мое любопытство: и крик, и суматоха у подъезда, и разноцветные фонари карет, и разряженные женщины, которые приезжали в них. Всё это в моем детском воображении принимало вид чего-то царственно-пышного и сказочно-волшебного… И тотчас же сложилось в моих догадках, что мы переселимся именно в этот дом и будем в нем жить в каком-то вечном празднике и вечном блаженстве. С этих пор, по вечерам, я с напряженным любопытством смотрела из окна на этот волшебный для меня дом, припоминала съезд, припоминала гостей, таких нарядных, каких я никогда еще не видала; мне чудились эти звуки сладкой музыки, вылетавшие из окон; я всматривалась в тени людей, мелькавшие на занавесах окон, и всё старалась угадать, что такое там делается, — и всё казалось мне, что там рай и всегдашний праздник.
— Дом? красные занавесы? что такое? О чем ты бредишь, глупая?..»

                                                                                  Ф. Достоевский «Неточка Незванова»

 

- Что же делать, если обманула
та мечта, как всякая мечта,
и что жизнь безжалостно хлестнула
грубою верёвкою кнута?

                                                     А. Блок

 

Прочла  недавно рассказ Асара Эппеля из его «Травяной улицы». Сначала поразило название: «Одинокая душа Семён». А потом начала читать и… сердце колотилось, слёзы застилали глаза. Так бывает во сне, когда чувствуешь, что вот-вот проснёшься, и силишься успеть ухватить за хвост ускользающую разгадку смысла чего-то кровно важного для себя...

«Ближе к парикмахерской, слева от разогнавшегося трамвая, появились пустые пространства, среди которых - на холме не на холме - росла прекрасная сосна. Тридцать девятый, грохоча, миновал одинокое, как душа Семена, дерево и остановился. Когда Семен сошел, трамвай укатил в сторону какого-то Останкина, и у Семена снова, как в прошлый раз, заколотилось сердце: прямо перед ним стояла гора с церковью на макушке, а по всей горе, от подножья до церкви, толпились бурые домишки. Семен в смятении рванулся направиться к крайнему возле церкви дому, где его, Семена, заждались, но спохватился. Церковь была непохожа на ту, возле которой его заждались, а все остальное хоть и было похоже, но не было  т е м, а  т о г о, похоже, уже и в помине не было.
Т о г о  не было точно, - не было  т о г о  больше! - но Семену по молодости пока еще не удалось удостовериться, как что-то берет и исчезает, и, хотя Семен мыслил вообще-то здраво, в данном случае он обольщался, на что-то надеясь, хотя правильно делал, надеясь на что-то. Пока  т о  существовало в нем, пока Семен не стал покойником, т о  исчезнуть не могло, только Семен по простоте своей не знал, что с этим поделать...».

«Разные обстоятельства сработали на женитьбу Семена, и среди прочих такое, казалось бы, второстепенное, что семья невесты происходила из тех же улетевших с дымом мест, куда рванулся было Семен, сойдя на остановке у парикмахерской».

«В гостях у родителей было неплохо. Семен всякий раз смятенно терял голову, переступив порог комнаты, где сидели люди и на столе стояла красивая еда. Он, как тогда с церковью на горе, решал на мгновение, что пришел наконец в крайний от церкви дом, где его заждались, но сразу спохватывался, хотя в течение вечера что-то опять начинало щемить, возникая то ли в янтарных глазках бульона с вареной фасолью, то ли в серебряной покосившейся чарке, пахнувшей, если пить из нее, как сроду пахли рюмки из потемневшего серебра, а раз сроду - значит, и  т а м, т а м - в крайнем доме...»

«Как же так получилось, что он попал именно сюда, а между тем словно бы попал  т у д а, хотя  т у д а  не попасть? И почему так получилось, что он попал почти т у д а? Почти...»

 

 

"Одинокая душа Семён" так поразил, что всю ночь не спала под его впечатлением, столько всего всколыхнулось в душе... Там герой всё время грезит о неком доме, в котором его будто бы давно ждут, - в то время как его никто и нигде больше не ждёт - он мечтает туда попасть и принимает за этот дом другие, похожие, но не те - то ли это дом детства, то ли приснившийся в какой-то прошлой жизни, то ли явившийся из грёз, из мечты… Призрак манит, томит, не даётся в руки, ускользает, как солнечный зайчик, и только в редкие моменты душевных озарений ему открывается То, То Самое, куда неудержимо рвётся память и сердце.

 

«Семен доигрывает "Марш Буденного", а потом начинает свою самую любимую, которую играет очень редко, потому что песня эта невыносима, нестерпима даже для его безмятежного сердца. Он начинает, и песня получается как никогда хорошо-хорошо. Как раз из-за угла дома появляется собравшаяся куда-то, похожая на артистку Татьяна Туркина. Она останавливается перед стоящим в окне Семеном и спрашивает:
- Что это вы играете, такое приятное?
- "Ой-ой, купите папиросы!" - говорит Семен и, глядя в красивые глаза Татьяны Туркиной, добавляет: - Песню такую одну...
А песня эта, такая одна, захватывает Семена настолько, что горло ему вдруг стискивает страшная сила, а ровная линия домов перед глазами изламывается, земля под домами вздувается горой, и наверху этой горы из материализовавшейся струйки дыма вот-вот возникнет церковь. Вот-вот и домики столпятся по склону, березы исчезнут, а домики побуреют, а воротца их посереют, а пузатый человек, стоящий на углу, вытянется в черного, бородатого и тощего.
"Поглядите - ноги мои босы..." - играет Семен, и возникшее видение чуть-чуть тускнеет, потому что здравый смысл Семена быстро учитывает требования великого артиста, желавшего, чтобы все было взаправду; и Семен, уже изъездивший смычком свою невинную душу, зачем-то скидывает, продолжая играть, обутку и продолжает играть босиком, и на снова определившейся горе возникает не только церковь, но - Господи! - и крайний дом, крайний дом ну, господи Боже ты мой! ну, Боже ты мой! - ну ждут же, ждут же, давно его ждут! И стоит босиком, и играет: поглядите - ноги мои босы - Господи Боже ты мой...»

Асар Эппель «Одинокая душа Семён»

 

Этот рассказ чем-то напомнил мне «Скрипку Ротшильда» Чехова, который по праву считается самым сильным его рассказом. Но этот задел меня куда больнее. Казалось, это мою душу изъездили смычком… Как он сумел передать это нутряное состояние одиночества, тоски по прошлому, смутному, полузабытому, тоску по детству, родному дому, близкой душе… И как это особенно трогает, оттого что исходит от души простодушной, девственной, простой, без шестых чувств… Но нет, всё не так, и это шестое чувство живёт в этом одиноком Семёне, о чём он даже не догадывается и не может сам ничего в себе понять и объяснить.

Мне вспоминалось, как Давид  в последнее время рвался в свой дом на Гоголя, где прошло его детство, к маме, к отцу, как собирал узелок с бельём, и глаза его горели безумным счастьем, не понимая, что этих домов давно уже нет и родители уже лет 30 как в могиле, но объяснить его сумеречному сознанию я уже это не могла, и отпустить не могла - он бы там искал свой дом, пока ни упал бы где-нибудь или заблудился, и душа разрывалась от боли, видя, как он рвётся туда душой и телом, а я не пускаю, запираю дверь, прячу ключ… Мой самый близкий и дорогой человек рвался туда, где его ждали, любили, где он был так безоблачно счастлив, а я причиняла ему боль… Как важно человеку попасть туда, где его ждут… А где теперь ждут меня? Пустой дом… Нет-нет да схватит ледяная тоска за горло… Как мне было хорошо, когда мы были вдвоём… Когда была жива мама, отец… Всю душу раздеребил мне этот Эппель…

А под утро пришла мысль написать эссе «Дом, в котором тебя заждались», в котором для меня переплелись и дом одинокой души Семёна, и дом с красными занавесами из «Неточки Незвановой», и дом на Гоголя, куда так рвался Давид в своё прошлое, и мои снесённые дома детства, которые я безуспешно искала в интернете — а вдруг? И как была в своём старом доме на Советской, в своей квартире — там шёл ремонт, и всё уже было не так… и дом отца уже не тот, там живут другие люди, и на доме мамы — бельма вместо окон, откуда она всегда смотрела мне вслед… И выстроенный не так давно дом напротив нашего, в котором, мне чудилось — живут призраки моих близких и смотрят на меня глазами окон…

 

 

И тот единый для всех небесный дом, в котором когда-нибудь нас примут с распростёртыми объятиями, в котором мы будем навеки как дома…

 

Твой светлый образ бродит по земле.
Он освещает жизнь мою во мгле,
как дом, что вырос посреди аллей
и смотрит на меня глазами окон.
Я догадалась — то не просто дом,
он кем-то Высшим послан и ведом,
я чувствую, склонившись над листом,
как он косит в окно фонарным оком.  
 
Бессонница, весна ль тому виной,
что всё это случается со мной...
Ну что ты беспокоишься, родной, -
мне хочется сказать как человеку.
Я помню, я люблю тебя и жду,
с тех пор как ты в двухтысячном году
отбыл на новогоднюю звезду,
а я вдруг отошла другому веку.  
 
Я возле дома этого брожу.
Я кладбище в душе своей ношу.
Но никогда его не ворошу,
чтоб не тревожить сон родных и милых.
Им плохо, если плачу я о них,
когда я вызываю их из книг,
когда я к ним взываю каждый миг
и вижу, что помочь они не в силах.
 
О как же нужно холить и беречь
любую из земных недолгих встреч,
как музыку, впитать родную речь,
запомнить насмерть жилочку любую,
и этим жить, и это пить и петь,
вобрать в себя и на себя надеть,
чтобы за вами в светлое лететь,
а не в мученьях корчиться вслепую!  

 

 

То… То Самое… Что это такое? Этому нет имени.

«Наше «я» – это капля, оторвавшаяся от космического океана, которая после смерти возвращается к своим истокам, на свою прародину. Порой это случается и при жизни: в глубоком счастливом сне, в стихах и особенно в музыке удаётся иногда намекнуть, каким образом наше «я» воссоединяется с высшим Тао. Увидеть, ощутить, осознать Тао мы не можем. На все старания понять и выразить словами свою сущность душа отвечает: «Нет, нет, не так, не то...».

                                               О книге Лао Цзы «Тао Те Кинг»

 

Как всадник на горбах верблюда,
назад в истоме откачнись.
Замри – или умри отсюда,
в давно забытое родись.

                           В. Ходасевич

 

Все мы – гарнир к основному блюду, которое жарится где-то Там.

                                                                                Р. Рождественский.

 

Уже и не светом,
каким-то свеченьем светясь...
Не в этом, не в этом
ли... И – обрывается связь.

                            М. Цветаева

 

Мы падаем в первоисточник
и в нём, исцелясь, восстаём.
Там, в мировой сердцевине, там, где ты любишь,
нет преходящих мгновений.

                                         Р. Рильке

 

Помню, как меня поразил тогда этот узелок, который собирал Давид себе в дорогу. В доме полно сумок, удобных пакетов  с ручками. Откуда, из каких дебрей сознания всплыл в его смутной памяти этот старорежимный узелок? Из фильмов военной поры? Из фразы «узелок на память»? Из мультфильма про ёжика в тумане?
И в тот же день попалось на глаза интервью Ларисы Миллер — я не верю в такие случайности, - где она говорит:
«Я читала какую-то книгу, и вдруг мне в глаза ударило слово «узелок». И дался мне этот «узелок»… И я не могу от него отделаться, не могу понять, что мне надо от этого «узелка». И вдруг он у меня стал вспыхивать, светиться белым светом, и я поняла, что это Ёжик в тумане… И я написала это стихотворение…»

 

 

Ёжик в тёмном лесу потерял узелок.
В узелке — всех счастливых мгновений залог.
В узелке — всё, что надо душе для паренья:
Много сладостей разных, включая варенье.
Но растяпу ежа не спешите жалеть.
Узелок — молодец. Он умеет белеть.
Пёс добрейший принёс его ёжику в пасти.
Всё здесь временно. Временны даже напасти.
И неважно, что там у судьбы на уме.
Наше дело — светиться, светиться во тьме.

 

 

Из статьи Дмитрия Шеварова об этих стихах-узелках:
«Стихи Ларисы Миллер — это вот такие светящиеся узелки. Они тихонько светятся в тумане, и когда ты одинок, на твое растерянное «ау» сразу отзываются родные голоса. Кто-то бережно берет тебя на руки и переносит домой. В самую сердцевину дома — в детство. 

 

…В доме том жила ребенком.
Помню ромбы на клеенке.
Помню скатерть с бахромой.
Скинув валики с дивана,
Спать укладывали рано…»

 

Вот откуда этот узелок — из детства, из родных мест, из самого дорогого, белеющего во тьме…

Давид лихорадочно собирает нехитрые пожитки. Я пытаюсь его остановить, отговорить.
- Давид, этого дома давно нет… Твои родители умерли… Вот, посмотри, фотография их могилы…
- Ну что ты такое говоришь! Ну и что? Это ничего не значит. Я вчера там был… Поехали со мной!
- Ну куда ты на ночь глядя? Давай подождём хоть до утра…
- Я не могу. Они меня ждут. Меня там заждались…

 

На другой день я попросила родственника Давида свозить нас на улицу его детства, где дом родителей и все окрестные домишки давно снесены, в надежде, что, увидев это, муж не будет больше сюда рваться. Но его сияющие глаза, казалось, видели то, что нам было недоступно.
- Ну и что! Я только вчера там был. Поедем дальше, туда, это там, за поворотом…

 

И ничего не исправила, 
не помогла ничему
чудная, смутная музыка,
слышная только ему…

                         Г. Иванов

 

А ещё мне вспоминались строки Бориса Рыжего:

 

...И думаю: о жалкие умы,
предметы не страшатся разрушенья –
вернее, всё, что разрушаем мы –
в иное переходит измеренье…

И мне не страшно предавать словам
то чувство, что до горечи знакомо.
И я одной ногой гуляю там,
гуляя здесь, и, знаешь, там я дома. 

 

Недавно смотрела фильм «Гений» о Томасе Вулфе и его издателе, где меня так поразили строки из его первого романа, что я тут же кинулась искать их в Интернете, и нашла:

«Нагие и одинокие приходим мы в изгнание. В темной утробе нашей матери мы не знаем ее лица; из тюрьмы ее плоти выходим мы в невыразимую глухую тюрьму мира.
Кто из нас знал своего брата? Кто из нас заглядывал в сердце своего отца? Кто из нас не заперт навеки в тюрьме? Кто из нас не остается навеки чужим и одиноким?
О тщета утраты в пылающих лабиринтах, затерянный среди горящих звезд на этом истомленном негорящем угольке, затерянный! Немо вспоминая, мы ищем великий забытый язык, утраченную тропу на небеса, камень, лист, ненайденную дверь. Где? Когда?
О утраченный и ветром оплаканный призрак, вернись, вернись!»

                                                                                                              

                   Томас Вулф «Взгляни на дом свой, ангел»

 

Это тоже было о Том, о ненайденном нами Доме, где нас ждут, о ненайденной двери в утраченное, оплаканное, полузабытое…

 

 

Книги сами разворачивали передо мной нужные страницы, память подносила к сердцу искомые строки и они вспыхивали нездешним светом, озаряя потёмки жизни.
    И хотелось собрать узелок и отправиться туда, где нас уже давно заждались.

 

 

Как это у Ларисы Миллер:

Наверно, прежде, чем родиться,
Необходимо убедиться,
Что мир не враг тебе, а друг,
Что без тебя он, как без рук,
Что потому ты и рождался
На свет, что мир в тебе нуждался,
Что под покровом сих небес
Ты нужен просто позарез.
Ну пусть не миру, пусть кому-то,
Кто без тебя тоскует люто.
Ну пусть не мир, пусть кто-то в нём
Ждёт-не дождётся ночью, днём
Тебя. Пусть кто-нибудь найдётся,
Кто без тебя не обойдётся,
Чтоб мог ты, счастья не тая,
Придя, воскликнуть: "Вот и я!"

 

 

 

Переход на ЖЖ: https://nmkravchenko.livejournal.com/471127.html
 

 

 

 

 

https://fablit.blogspot.com/p/blog-page_711.html

Начало здесь

 

 

 

А будущее, прежде чем войти,
стучало в окна, пряталось в портьеры,
удерживало нас на полпути,
пересекало сны и интерьеры.

 
И вот вошло и объявило бой
душе, что мы не чаяли друг в друге.
Еврейский ангел плачет над тобой,
по-детски робко стискивая руки…

 

 

 

Это я писала, когда Давид был ещё жив. И ничто, как говорится, не предвещало… Но предчувствия были. Страшные сны, например.

 

Проснулась: слава богу, сон! 
Прильну к тебе, нырнув под мышку. 
Укрой меня своим крылом, 
Согрей скорей свою глупышку. 

 

Мне снилось: буря, ночь в огне. 
Бежала я, куда не зная. 
Деревья рушились во мгле, 
Всё под собою подминая. 

 

Но тут меня рука твоя 
К груди надежно прижимала, 
Разжав тиски небытия, 
И вырывала из кошмара. 

 

Благословенные часы. 
Мы дремлем под крылом вселенной. 
Мы дики, наги и босы, 
Бессмертны в этой жизни тленной. 

 

Дыханья наши в унисон. 
Привычно родственны объятья.
Когда-нибудь, как сладкий сон, 
Всё это буду вспоминать я.

 

Вот теперь вспоминаю.

 

Я устала с собою биться,
из души выкачивать слизь.
Говорят, стихи могут сбыться.
Вот они и сбылись…

 

И даже когда всё было безоблачно, неправдоподобно хорошо, мучило предчувствие — боги такого не прощают...

 

– Я руку тебе отлежала?
 Твоё неизменное: – Нет.
 Сквозь щёлочку штор обветшалых
 просачивается рассвет.  

 

 – Другая завидует этой.
 – А я – так самой себе...
 Рождение тихого света.
 Обычное утро в судьбе.  

 

 Жемчужное и голубое
 сквозь прорезь неплотных завес…
 Мне всё доставалось с бою,
 лишь это – подарок небес.  

 

 Мы спрячемся вместе от мира,
 его командорских шагов.
 Не будем дразнить своим видом
 гусей, быков и богов.

 

Любовь? Но это больше чем. Родство.
 И даже больше. Магия привычки.
 Как детства ощущая баловство,
 в твоих объятий заключусь кавычки.

 

Я рассматривала фотографии родственников Давида, его в детстве и в молодости, в школе, в кругу друзей.  Щемило сердце, что не смотрим их вместе — он бы объяснил, подсказал, кто есть кто, многих я не знала. Даже не знала, что можно так любить после смерти, что так сильна эта связь с ним. У горла стояли слова любви, вины, благодарности, самые ласковые прозвища, какими мы называли друг друга. Господи, ну неужели там никого нет?! Неужели эта моя любовь - в пустоту?! Ну дай как-нибудь знать, - мысленно молила я,  - что ты слышишь меня, чувствуешь, видишь… Приснись… Дай какой-нибудь знак… Мне было бы легче и радостней жить, ждать нашей встречи.

Потом пошла к компу, там было письмо, и я загадала — если письмо будет хорошим — он есть, и мы встретимся. Это было письмо от бухгалтерши из одного интернет-журнала – извещение о  гонораре на 2000 за публикацию. Ура! Во всех смыслах ура. Уж куда лучше — так кстати были эти деньги...
Поскольку на день рождения я позвала гостей, на кладбище решила поехать раньше. Поехали с женой брата Мариной и с подругой Валей.

 

 

Могилу Давида долго искали, плутали, все номера участков были перепутаны, вернулись к началу, там висит при входе план-ориентир, который мы не заметили, потом наконец нашли. При первом повороте направо — свернуть, и там до конца, в общем не так уж далеко, мы доехали минут за 10-15. А  пешком, наверное, где-то с полчаса. Возможно, это новая, укороченная дорога. Надо только хорошенько запомнить место. Участок 42. Там крайняя могила Карасёвой, от неё отсчитать 20 могил вперёд и 4 могилы влево, а потом четыре назад. Нашла быстро. Могила № 80. Она просела, но не слишком. Там лежал мой старый кустик белых лилий. Я ещё купила ему букет из бело-красных розочек и Марина букет ромашек. Быстро убрались, сорняков почти не было. Давид лежал весь в цветах. Пока только в них — памятник, сказали в конторе, ставить ещё рано — земля просядет и он может треснуть, надо ждать ещё год. Тот, который я присмотрела — из мрамора, средней величины — стоил уже 26 тысяч, а в прошлом году — 20. Сколько же он будет стоить через год?!
Меня беспокоило ещё вот что. Не было никакого знака. Я смотрела на небо, озиралась вокруг — ни птицы, ни бабочки, ни какого-то контура в облаках… А пришла домой и подумала: может быть, это и был знак? Знак того, что он — не там, он здесь, где его портреты, его голос, его душа… Его дом...

 

 

 

 

 

Мою голову клал ты себе на плечо,
нежно гладя, прощаясь, слабея…
На душе от запёкшихся слов горячо.
Сколько их не сказала тебе я...

 

Я живу без тебя — ни жива, ни мертва,
ночью шарю рукой по кровати.
Если раньше была перед Богом права,
то теперь нет меня  виноватей.

 

Шёл, качаясь, бычок по короткой доске -
обернулась доска гробовою.
Почему за тобою в едином броске
я не кинулась вниз головою...

 

Я иду на твой голос, на свет, по пятам,
я к твоей прижимаюсь одежде.
Милый, бедный, родной, ты услышь меня там,
я люблю тебя жарче, чем прежде.

 

На могиле твоей всё теперь для двоих -
нашей общею станет норою.
Твоим косточкам будет теплей от моих,
когда я их собою укрою.

 

Ты меня обязательно помни и жди,
посылай мне счастливые вести.
Спи спокойно и верь сквозь снега и дожди,
мы с тобою опять будем вместе.

 

 

 

К трём часам стали собираться гости. Первым пришёл Володя.

 

 

Принёс колбасу, грудинку, мандарины, помог почистить, порезать, наточил ножи.
Вторым — Аркадий.

 

Принёс бутылку крымского муската. Аркадия можно было поздравить — он только что узнал, что получил пять на тотальном диктанте, в котором участвовал 13 апреля. И получил за это презенты. На следующем занятии клуба мы обязательно это сделаем…

 

 

Потом пришла Валя. Принесла банку красной икры и три пиццы, которые испекла сама. Очень вкусные. И написала целый трактат о нас с Давидом. Когда я сказала, что, к сожалению, из-за возни с рыбой не успела написать сценарий вечера, она бодро перехватила инициативу: «Зато я написала!»
Надя сшила мне домашний балахон из крепдешина, лежавшего у меня ещё с 70-х годов, теперь таких нет. Я померила — ну хоть «Арлекино» пой! Но… тут же вспомнила свою последнюю смехотворинку, родившуюся в процессе совместной с Давидом колки орехов. Я её назвала: 

Не пой, светик, постыдись!

 
Колем с Давидом орехи. Я колю и ем одновременно, он же только сосредоточенно колет, несмотря на неоднократные приглашения последовать моему примеру. «Знаешь, - вспоминаю я старинный обычай, - крепостных, собиравших ягоду, хозяева заставляли в это время петь, чтобы те её не ели. Ты был бы идеальный сборщик — тебя даже заставлять петь было бы не надо».
- Если бы я запел, - заметил муж, - они бы сказали: «Нет, лучше уж ешь!» 

 

Так и мне — лучше есть… Так что пела Надя.  Пела любимые песни Давида.

 

Звучат «Хороши весной в саду цветочки...»

 

 

А все ей подпевали.

 

 

Я читала поэму Давида «Дон Жуан в ОКБ», написанную им ещё в 60-х годах, брызжущую таким искромётным юмором и остроумием, что даже сейчас, спустя полвека, её невозможно слушать без смеха. В скором времени обязательно выложу её в Интернет.

 

 

Гости не могли удержаться от аплодисментов.

 

 

Я включала голос Давида, читавший Лорку, Верлена, Рильке, Рембо… Его выступления я собрала на моём сайте: https://www.youtube.com/playlist?list=PLrgDSzTXDpvM70JA2g2Jzm2N6z5kWkI7a

И, конечно, шедевр его исполнения: «Пьяный корабль»:  https://www.youtube.com/watch?v=LNizf-se-Cg&list=PLrgDSzTXDpvM70JA2g2Jzm2N6z5kWkI7a&index=2&t=36s
Кто-то в коментах написал: «чтение равновелико содержанию». И это не фигура речи — там больше тысячи просмотров. Давид — лауреат всесоюзного конкурса чтецов, в 60-е годы он собирал большие залы на свои моно концерты и мог держать слушателя часами своим чтением.

 

Да вот хотя бы здесь, на плёнке, посмотрите, как люди его слушают: https://www.youtube.com/watch?v=_33Vuk-yTh4&li..._W5rl-jW&index=10&t=0s
(Давид читает мои стихи на презентации моей первой книги).

 

 

 

Как же его все любили!

 

 

Приехали Женя с Инной Бурылины — одноклассник Давида с женой.

 

наши самые давние и близкие друзья

 

Привезли мешок орехов, портрет, сделанный из снимка, где мы вдвоём с Давидом, и много старых фотографий. Они дружат (дружили — как больно себя поправлять) столько, сколько сейчас не живут.

 

Давид (слева) со школьными друзьями. В живых остался один Женя (справа).

 

у нас дома

 

старые друзья

 

в день юбилея Давида

 

в последний день рождения год назад

 

мы у них на даче

 

Давид на дне рождения Жени

 

 

Здесь Женя вспоминает о драмкружке, куда они с ним ходили в детстве, как блестяще Давид прочёл монолог Анны Карениной, встречающейся с сыном, как все были поражены тем, насколько глубоко подросток мог вникнуть в психологию женщины и с такой потрясающей искренностью и страстью передать силу материнской любви. А я подумала: просто он мог любить, как никто. Он уже изначально знал, что это такое — любить, тосковать, заботиться...

 

печаль наша светла

 

Я показывала документы Давида, каждый из которых, начиная с «золотого» аттестата и красного диплома, говорил о его талантах, первенстве, перфекционизме.

 

 

 

 

новогодняя открытка 1992 года от Максима Кривошеева и Дмитрия Межевича,

которых Давид — первым в Саратове - приглашал к нам в ДК «Кристалл» с концертами

 

 

письмо от благодарной зрительницы спектаклей московского театра «Третье направление»,

за которые Давида потом таскали на допросы в инстанции

 

 

план работы нашего политклуба "Аргумент", который организовал и вёл Давид во ДК "Кристалл" с 1988 по 1993 год

 

 

Я включала любимую музыку Давида. Вот под эту песню Дассена «Если б не было тебя" мы танцевали в ресторане и он признавался мне в любви: https://www.youtube.com/watch?v=H1vZ5nyr7OI&feature=emb_logo
Эта песня — сама нежность. Давид очень любил Дассена. Я сейчас часто ставлю его под портретом, где мы вместе, и мне кажется, что Давид слышит его. Душа его слышит…
А вот этой песней - «Ноктюрн» - Давид словно ко мне обращается. Если б он мог, он сказал бы мне именно эти слова:

 

Между мною и тобою гул небытия,
Звездные моря, тайные моря...
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
Нежная моя, странная моя?

Если хочешь, если можешь, вспомни обо мне,
Вспомни обо мне, вспомни обо мне...
Хоть случайно, хоть однажды, вспомни обо мне,
Долгая любовь моя...

А между мною и тобой  - века,
Мгновенья и года, сны и облака...
Я им к тебе сейчас лететь велю,
Ведь я тебя еще сильней люблю!

Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
Нежная моя, странная моя?
Я тебе желаю счастья, добрая моя,
Долгая любовь моя...

Я к тебе приду на помощь, только позови,
Просто позови, тихо позови...
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
Зов моей любви, боль моей любви...

Только ты останься прежней, трепетно живи,
Солнечно живи, радостно живи!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,
Счастливо живи всегда!

Мгновенья и года, сны и облака,
Я им к тебе сейчас лететь велю,
Ведь я тебя еще сильней люблю!

Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
Зов моей любви, боль моей любви...
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,
Счастливо живи всегда...

 

Я постараюсь… Только благодаря этой любви, нашей любви я и живу. Живу, чтобы хранить память о тебе. Я хочу, чтобы ты  был всегда. Чтобы все узнали, каким ты был. Как мы были счастливы…

 

 

 

 

 

 

 

А наутро я выглянула с балкона во двор — и обомлела: на детской площадке расцвела вишня. Буквально за ночь — вчера ещё этой белоснежки здесь не было.

 

Она стояла словно невеста в белом платье рядом с каштаном, которым так всегда любовался Давид. А я подумала: вот он, знак, который я искала на кладбище! «Как тебе теперь живётся, вешняя моя...» Эта расцветшая в ночь после рождения Давида вишня — и есть его ответ, его знак:  «Мы с тобою ведь дети весны, ты апреля, я марта...»
И на нашей акации крохотные почки за эту ночь проклюнулись, а то я так боялась, что дерево засохло. Всё как-то враз зазеленело — и каштан распустился, и вяз закудрявился.

 

 

 

Не знаю как кто, а я верю в знаки…

 

Прозрения, полные тайны,
дремавшие сладко в груди…
Я верю, что всё не случайно,
я знаю, что всё впереди.

 
Любить без конца и без края,
взбираться на личный Сион,
и верить тому, что вне правил,
вне логики и аксиом...

 

С днём рожденья, Додочка! Всё только начинается… Всё вернётся.

 

Тебя из объятий не выпустит стих,
и эта ладонь на темени.
Не всё уносит с собою Стикс,
не всё поддаётся времени.

 

Настанет утро - а нас в нём нет.
Весна из окошка дразнится...
Мы сквозь друг друга глядим на свет,
тот — этот — какая разница.

 

 

Строчка в книге, набранная слепо,
мне подскажет будущую даль
и покажет, как она нелепа,
как невечны – радость ли, беда ль…

 
Время, нам отмеренное скупо,
тень ладьи на дальнем берегу.
Тишины обугленные губы
мне прошепчут: «дальше – ни гу-гу…»

 
Но строка, не знающая фальши,
выведет меня из немоты.
Я прорвусь туда, за это «дальше»,
где мы будем вечно – я и ты…

 

 

 

Как мы шли с тобой по тёмным улицам,
за руки держась, как дети-умницы.
Расступалась перед нами ночь,
чтобы оберечь или помочь.

 

Улица всё эта не кончается,
тем не позволяя мне отчаяться.
Освещает путь её луна.
Никогда не кончится она.

 

И я верю, знаю, – и поныне мы
где-то так идём под новым именем.
Освещают улицу огни.
Мы с тобой сливается в они.

 

 

Переход на ЖЖ: https://nmkravchenko.livejournal.com/470689.html

Начало здесь

 

 

И вот наступило 25 апреля 2019 года… Первый твой день рождения без тебя.
Я люблю, чтобы к приходу гостей стол уже был накрыт.

 

 

Я приготовила все любимые блюда Давида: винегрет, картошку с мясом, оливье…

 

 

И, конечно, его обожаемую фаршированную щуку.

 

 

Мелькнула мысль: может, зря я всё это затеяла? Ведь Давид всего этого уже не попробует… Что бы мне при жизни ему сделать. Он так любил эту щуку… Но в последние годы не было возможности этим заниматься. Этот рецепт я унаследовала от мамы Давида — она готовила бесподобно. Мы с ним делали фаршированную щуку на каждый его день рождения (на мой — не могли, в марте ещё шли мои вечера согласно плану абонемента, а в апреле я уже завершала свой лекционный сезон). Возились с ней целый день. Давид занимался шкуркой: острым ножом отделял от неё мякоть, а потом от этой мякоти кости. Это было самое трудное. Если шкурка рвалась — он аккуратно зашивал её специально припасённой для этого иглой. Я занималась фаршем — это было проще, но и ответственней, так как от него в целом зависел вкус блюда. Потом дно большой кастрюли (а иногда и двух, если щука была очень велика) устилали промытой луковой шелухой, следом укладывали большие дольки сырой моркови и свёклы. Потом начиняли рыбьи шкурки фаршем — эту процедуру Давид тоже делал сам — и укладывали готовые куски на овощи. Следом шёл слой новых овощей, он чередовался следующими кусками рыбы, и так до верха кастрюли. Туда же клались рыбьи кости (они формировали желе) и две-три половинки луковицы. Всё заливалось холодной водой, доводилось до кипения под крышкой, потом варилось-томилось часа три. Когда рыба остывала — её вынимали, укладывали на блюдо, заливали образовавшимся оранжево-бордовым бульоном, украшали зеленью и кружочками моркови. Холодная щука была ещё вкуснее тёплой. Особенно когда с хреном.
Теперь мне предстояло делать всё это одной, да ещё после пятилетнего перерыва, когда многое подзабылось, а книгу «Еврейская кухня» я куда-то задевала. Но меня вела интуиция и вдохновение. Да, и здесь тоже требовалось вдохновение. Дух дышит везде. В процессе даже накропался стишок:

 

Вы скажете, в еде нет лирики?
О, не согласна с вами, нет!
Творю из рыбы панегирики
и суп, похожий на сонет.

 

Я чищу лук руками синими,
купаю овощи в воде
и не без помощи алхимии
варю бессмертье на плите.

 

Она со мной, моя поэзия -
качнётся веткою в окне,
вспорхнёт бельём, что я развесила,
поманит призраком во сне.

 

Всю жизнь она меня морочила,
мелькая в воздухе пустом...
Ну а стихи, тетрадь и прочее -
уже как следствие, потом.

Правда, я не учла, что рыбина была на 2,5 кг, надо было разложить её на две кастрюли, а я стала выкладывать всё в одну, и поняла это, когда щука была уже что называется всклень. А вынимать было уже поздно — я могла бы повредить красоту. Пришлось три часа дежурить у крышки, гасить пену (снимать её нельзя) и периодически вычерпывать перелившийся бульон с плиты. Закончила уже в два ночи. Но старания мои были вознаграждены — рыбка удалась на славу, — присутствовавшие гости не дадут соврать.

 

Женя с Инной любуются щукой

 

 

Все гости явились вовремя, а некоторые даже раньше.

 

 

Все они давно и хорошо его знали.

 

 

вспоминаем Давида

 

Приехал брат Стас с женой Мариной.

 

 

Стас приехал с только что закончившегося процесса (он адвокат, как и наш отец. Единственный в Саратове почётный адвокат России.) Принёс белые хризантемы и кулич. Поскольку шла еврейская пасха, а русская ещё не началась, кулич окрестили «еврейским». Сфотографировать его не успела — настолько быстро «ушёл». Стас принёс фотографии, где были мы с Давидом (у нас их не было).

 

 

 

Мы с Давидом в гостях у Стаса с Мариной

 

мы с Давидом на их свадьбе

 

я на творческом вечере в областной библиотеке. Фото Стаса.

 

 

а это мы со Стасом на вечере памяти Давида в той же библиотеке 19 января 2019 года.

Фото А. Мустафина

 

 

Я показывала старые фотографии Давида. Вот здесь он с мамой, Ривой Львовной.

 

 

 

А здесь — на первомайской демонстрации. Тогда он ещё курил. Это я его отучила.

 

 

фотография с "Тантала".Конец 70-х. Давид с сотрудниками (пока ещё до меня) 

 

 

А вот это — уникальное фото — трёхлетнего Виталия Длуги (слева), двоюродного брата Давида, первого мужа Людмилы Улицкой, прототипа главного героя её повести «Весёлые похороны», по которой был снят одноимённый фильм с Абдуловым в главной роли.

 

Художник-эмигрант, участник знаменитой «бульдозерной выставки», работавший с С. Образцовым, С. Довлатовым, друживший с К. Райкиным, Ю. Богатырёвым… Отсылаю к своему давнему посту о нём: https://nmkravchenko.livejournal.com/87154.html
Я всё думала, ну как доказать их родство с Давидом, ведь всё это только с его и моих слов… И вот нашла эту старую фотокарточку, а на  обороте вот такая надпись: «На память Додочке от братишек Алика и Виталика. 19.11. 46 г.»

 

Кстати, дата надписи на подаренной Давиду фотографии подтверждает неверность сведений о Виталии Длуги в Википедии:  https://ru.wikipedia.org/wiki/Длуги,_Виталий_Аронович .Тут всё неверно, и дата рождения - он родился в 1943 году, здесь на фотографии ему три годика, но никак не 12, и год смерти - 1991, а не 1990. Вот эта информация верна:   https://www.peoplelife.ru/95032  Не знаю, как это в википедии исправить. 
Но всё это, конечно, хоть и интересно, но не главное. Давид и сам по себе был уникальным человеком, необыкновенно и разносторонне талантливым.
Закончил школу с золотой медалью.

 

 

Вот та 21 школа, где он учился.

 

Здание школы было построено по проекту «школа-дворец» инженера-архитектора Люкшина в 1913 году. До войны в нем располагалась смешанная школа для мальчиков и девочек. С 15 ноября 1941-го здесь был военный эвакогоспиталь до 1945 года. А с 1945-го по 1954 год по этому адресу размещалась мужская средняя школа. В ней прошли школьные годы Давида.
С 1954 года она стала средней школой № 21. В этом году он её закончил.
В 1998 году здесь открыта школа № 113 с углубленным изучением предметов, которая в 2001 году стала Лицеем Математики и Информатики.

 

 

 

Когда на вечере памяти Давида ко мне подошла преподаватель этого Лицея с дочкой и пригласила у них выступить, я не знала тогда, что это и есть родная школа Давида.

 

Если б знала — не откладывала бы встречу в долгий ящик, а полетела бы на крыльях. Как бы он порадовался, будь жив, пошёл бы туда со мной… Я обязательно там выступлю и расскажу всё подробно его портрету. Или могилке…
А вот диплом Давида. Конечно, красный.

 

 

 

 

А это сборник научных работ студентов 1959 года выпуска.

 

 

 

Там есть и работа Давида.

 

 

За неё Давид был награждён Грамотой Министерства высшего образования СССР. (К сожалению, Давид её не хранил как положено, я нашла её вот в таком полуободранном состоянии, так что даже заламинировать нигде не взялись).

 

 

 

 

Когда директор «Тантала» показал Давиду черновик своей диссертации — тот вернул ему его, перечёркнутый и испещрённый своими пометками и замечаниями. Умнов обомлел от такой наглости и, не поверив, дал другой экземпляр своему другу академику. Замечания были почти идентичны. Директор пригласил обоих в свой кабинет и, потрясая двумя текстами, вперив в Давида указующий перст, вскричал, обращаясь к своему другу: - Ты видишь, кто перед тобой сидит? Академик!!!

 

 

Хотя Давид не был даже кандидатом наук. И вообще был филолог. Сила его интеллекта не подвластна была даже сокрушительной болезни. С юности его мучили головные боли. Врачи долго не могли поставить диагноз. Умнов помог устроить в кремлёвскую больницу, провести обследование. У Давида обнаружили арахноидит — воспаление мозговой оболочки. Но он не хотел лечиться — жил на таблетках. Он написал 12 диссертаций своим коллегам. А сколько бы он успел, если бы был здоров!

 

 

 

 

А вот таким он был, когда мы встретились.

 

 

Возьмите всё — и радости, и грёзы,
все праздники, добытые в мольбе,
возьмите смех, оставьте эти слёзы,
что вечно будут литься по тебе.

 

Моя любовь к тебе не перестанет.
Твои шаги мне слышатся все дни.
Они всё ближе с каждым днём скитаний,
вот, кажется, лишь руку протяни…

 

Всегда твоя от пяток до гребёнок,
и ты весь мой, от тапок до седин.
Ты за руку держался, как ребёнок.
Не удержала… Ты ушёл один.

 

Прощай, любимый. Нет, не так — до встречи!
Ты где-то там, на лучшей из планет.
А боль свежа, как этот летний вечер.
И жизнь прекрасна, но тебя в ней нет.

 

Теперь ты часть пейзажа, часть вселенной,
в иное измеренье перейдя.
А мне брести по этой жизни бренной,
выть на луну и слушать шум дождя…

 

 

Окончание здесь