http://www.noviden.tmdt.ru/katalog-vypuskov-zhurna...XkxE2gHRvBNym-f6ldA7VttCiNupAE

Начало здесь

 

 

 

Ну и ещё одна наша традиция — отмечать дату рождения или смерти известного поэта, которая совпадает с датой нашей встречи. В прошлые сборы мы отмечали день смерти Маяковского, день рождения Бальмонта.
Сегодня 20 июля. Вчера, кстати, был день рождения Маяковского. А кто помнит, какой поэт сегодня родился? Правильно, Леонид Губанов.

 

 

Родился 20 июля 1946 года. Умер в 37 лет при  невыясненных обстоятельствах. Мать, приехав, застала его мёртвым в кресле. Он предсказал свой уход  стихах:

 

Холст 37 на 37. 
Такого же размера рамка. 
Мы умираем не от рака 
и не от старости совсем.

 

Умер в сентябре 1983 года. И этот месяц своей смерти тоже предсказал:

 

Здравствуй, осень, нотный гроб, 
жёлтый дом моей печали. 
Умер я – иди свечами. 
Здравствуй, осень, новый грот. 
Умер я, сентябрь мой, 
ты возьми меня в обложку. 
Под восторженной землёй 
пусть горит моё окошко!

 

Диагноз был — сердечная недостаточность.

 

И локонов дым безысходный, 
и я за столом, бездыханный. 
Но рукопись стала свободной. 
Ну что ж, до свиданья, Губанов, - 

так он сам попрощался с собой в стихах.

 

 

Его предсказания сбылись. Что это - совпадение, мистика? Потрясающая интуиция?

 

Я ухожу, мой мир над бездной, 
и, как Христос, я не воскресну. 
Пожаром звёзды обжигая, 
до лавы славы – умираю. 
Над Римами, рабами, реками 
миры мои поют мой реквием.

 

Да, при жизни он не только не знал «лавы славы» — не напечатал ни строки. Губанов был основателем «Самого Молодого Общества Гениев» (СМОГ). Это поколение называли «замолчанным поколением», «поколением с перебитыми ногами». 

 

Губанов в центре внизу

 

 

Публичные выступления в кафе, у памятников, в клубах были пресечены, главных героев – кого выслали из Москвы за тунеядство, кого поместили в психушки. Любая сфера письменной деятельности: журналы, альманахи, книги – для смогистов была закрыта.

 

Мой лик сбежал с карандаша, 
как заключённый из больницы, 
сухой, как кашель, чуть дыша, 
перевалил через страницы. 
Он вышел вон, на волю, в вечность 
и сбросил из последних сил 
весь мир, накинутый на плечи, 
как плащ, который относил!

 

Очень сильные стихи. Я читала лекцию в 2003 году - о нём и о Борисе Рыжем. Его стихи перекрыли впечатление от стихов Рыжего, они были более яркие, эффектные, метафоричные,  брутальные. (Хотя Рыжего я люблю больше).

 

И мне не нужно инквизиции, 
когда и так на Страшный Суд 
стихи с истерзанными лицами 
предсмертный крик мой отнесут.

...Раскрасневшись, словно девочки, 
розы падают к ногам. 
Не меня поставят к стеночке, 
наведут на грудь наган. 
И на лестницы парадные 
брызнет кровь и там, и тут. 
Не меня в туманы ватные, 
скрутив руки, поведут. 
Вся в царапинах и ссадинах, 
в присвистах и бубенцах, 
моя родина, ты – гадина, 
и стоишь на подлецах.

 

Но даже в этих строчках, бьющих, как хлыстом, наотмашь, больше любви к родине и боли за неё, чем в хвалебных гимнах и панегириках наших записных русолюбов и квасных патриотов, любящих Россию профессионально, без этой всепонимающей, всепроникающей боли. Любовь к Родине у Губанова не имеет ничего общего с национал-шовинистическим угаром. Это зрячая любовь свободного человека, чья мысль не зашорена, а глаза не завязаны розовой повязкой. Может быть, поэтому тема родины часто переплетается у него с темой палачества, казни:

 

У берёзок были слезы по очам 
белых баб, святых колодцев и хибарок. 
Русь стояла на китах да на Иванах, 
а в историю плыла – на палачах.
Россия иль Расея, 
алмаз или агат... 
Прости, что не расстрелян 
и до сих пор не гад!

...О родина, любимых не казни, 
уже давно зловещий список жирен. 
Святой водою ты на них плесни, 
ведь только для тебя они и жили.
А я за всех удавленничков наших, 
за всех любимых, на снегу расстрелянных, 
отверженные песни вам выкашливаю 
и с музой музицирую раздетой. 

 

Да, Лёня Губанов любил Родину «странною любовью», как любили её Лермонтов, Чаадаев, Галич, Высоцкий,Чичибабин. Как ни странно, но только эта «странная» любовь и есть настоящая, искренняя, подлинная.

 

Я сослан к Музе на галеры,  
прикован я к её веслу. 
Я стал похож на символ веры, 
на свежий ветер и весну. 
О Муза, я поклонник грога, 
о Муза, я волшебный шаг, 
о Муза, я письмо от Бога 
и шёпот сатаны в ушах.

 

Его называли Есениным 60-х, сравнивали с поэтическим ангелом Франции Артюром Рембо, называли прямым преемником раннего Маяковского. Всё это в равной степени верно и в равной степени далеко от музы Губанова. Интуитивный гений, «enfant terrible», культовая фигура московской богемы.

 

 

 

Нет ни двора и ни кола, 
но всё равно счастливой тенью 
звоню во все колокола 
растерянному поколенью. 
Мне хорошо на островке 
своей души неизмочаленной. 
Как Бонапарт, я налегке 
ношу лицо своё печальное.

 

 

Это был подлинный самородок. Самородок крупный, редкой породы, необработанный, в принципе шлифовке не поддающийся.
По темпераменту, стихийности, надрыву, да и по масштабу дарования Губанов был как никто близок Есенину. Есенин был его кумиром, богом, учителем. В его стихах многое от этого поэта. Как они неоглядны, просторны, размашисты!

 

Судьба – как девочка отчаянная, 
что на бульвар, пьяна в куски, 
а я люблю её случайно, 
обняв до гробовой доски! 
Имён тенистых не забуду 
и слез искристых не пролью. 
Я поцелую сам Иуду 
и сам Евангелие пропью. 
 Карета подана! Прощай, 
моя неслыханная юность, 
мой королевски чёрный чай 
и рюмок сладкозвонных лютость. 
Прощай, за юбками вранья 
моя невиданная наглость; 
Я – как старик, что пьёт коньяк, 
когда до смерти час осталось.

 

Теперь мне хоть корону, хоть колпак – 
едино – что смешно, что гениально. 
Я лишь хотел на каждый свой кабак 
обзавестись доской мемориальной!

 

Его называли великим собутыльником эпохи. «Ищите самых умных по пивным, а самых гениальных по подвалам!» – шокировал он благопристойного читателя. 

 

Я уже хожу по тому свету. 
Знайте, знайте, что умер-то я по блату. 
Над моей башкою порхает лето 
молодых безбожников алым матом. 
Заколдованно ранен такой обидой – 
подмигнула молодость, не заметил. 
Ах, и жизнь моя, как кусок отбитый 
от того колокола, что бессмертен!..

 

Поэзия Губанова абсолютно самобытна и неповторима. Он первичен. Он создал собственный уникальный поэтический мир. 
«Образцовая» поэтическая судьба: пьянство, дурдом, смерть в 37 лет.

Позже я выложила текст о нём в интернете. И так получилось, что его прочла вдова Губанова Ирина. И написала мне письмо:

Здравствуйте, Наталья Максимовна!
Уже давно разыскиваю Вас. Меня зовут Ирина Губанова. Была женой поэта Леонида Губанова. Бережно и трепетно храню его архив, по мере возможностей публикую его произведения, издаю книги. Мое последнее достижение - книга "И пригласил слова на пир". Издательство "Вита Нова", Питер. 2012 г. Вошло много ранее неопубликованного, иллюстрации - 100 рисунков поэта, редкие фотографии, статья Льва Аннинского, библиография.
В интернете прочитала Ваше эссе о поэте, очень тронута тем, как Вы его прочувствовали.
У меня к Вам огромная просьба, если это, конечно,возможно - могу ли я приобрести Вашу книгу "По горячим следам" для архива поэта? Возможно, у Вас есть и другие заметки, размышления. Была бы Вам весьма признательна.
Огромное спасибо за то, что Вы делаете, как искренне доносите поэзию до людей. Да и сами Вы поэт от Бога.
С уважением, Ирина Губанова. 5 октября 2013 г.

 

Ирина Губанова, вдова поэта

 

Я послала ей книгу. Там было моё стихотворение о Леониде Губанове:

 

Не печатали поэта, не печатали.
Он оставлен был России на потом.
Словно шапку в рукава – в психушки прятали,
и ловил он, задыхаясь, воздух ртом.

 

Только в пику всем тычкам и поношениям,
козням идеологических мудил,
жизнь брожением была, самосожжением.
Он на сцену, как на плаху, выходил.

 

И распахивал всё то, что заколочено,
словно вены, наши двери отворял,
и лилась потоком кровь его пророчества,
одиночества катил девятый вал.

 

Кровь бурлила и шальное сердце бухало,
и, казалось, наливал ему сам Бог.
Был он братом и по крови, и по духу им –
всем великим собутыльникам эпох.

 

Нет, недаром, видно, так пытал-испытывал
и отметил щедрой метою Господь.
Недостаточность сердечная? Избыточность!
Не вмещалось это сердце в эту плоть.

 

И, пройдя его, слова сияли заново,
и срывали с уст молчания печать.
Невозможно их читать – стихи Губанова.
Ими можно лишь молиться и кричать.

 

Она ответила:
"Дорогая Наталия! Безумно признательна Вам за то, что откликнулись. Спасибо за книгу. В Москве все букинистические магазины обзвонила - нет Вашей книги, увы! А за эти строки низко Вам кланяюсь!!!
"Невозможно их читать – стихи Губанова,
Ими можно лишь молиться и кричать".

Будете в Москве - жду в гости. Ирина".

В гостях не была, но это письмо и приглашение — моя большая радость и гордость.

 

Вечер памяти Леонида Губанова

 

В прошлый раз у нас была тема «Знаки, предчувствия, сны» - но о снах мы не договорили в ту встречу. Говорили тогда об этом много, но темы такие неисчерпаемые, что какие-то хвосты несказанного всё равно остаются. Вот и по «Снам» у меня ещё было что сказать. Дополнить прошлый рассказ на эту тему.
Людмила Калинина прислала мне письмо — отклик на нашу прошлую встречу, где писала, что свои сны, к сожалению не помнит, но теперь будет помнить мои. А я сразу вспомнила  - ну, конечно, и «Тень» Шварца (человек, который знает сны другого, знает о нём очень много), и эссе Татьяны Толстой, которое так и называется - «Чужие сны».

 

 

Она пишет там о Питере, о том, что этот город — фантасмагория, что он привиделся во сне Петру и построен и существует словно по законам сновидений. Толстая потрясающе пишет об этом. Хочу процитировать:

«Некогда Петр Великий съездил в Амстердам, постоял на деревянных мостиках над серой рябью каналов, вдохнул запах гниющих свай, рыбьей чешуи, водяного холода. Стеклянные, выпуклые глаза вобрали желтый негаснущий свет морского заката, мокрый цвет баркасов, шелковую зеленую гниль, живущую на досках, над краем воды. И ослепли.
С тех пор он видел сны. Вода и ее переменчивый цвет, ее обманные облики вошли в его сны и притворялись небесным городом, — золото на голубом, зеленое на черном. Водяные улицы — зыбкие, как и полагается; водяные стены, водяные шпили, водяные купола. На улицах — водянистые, голубоватые лица жителей. Царь построил город своего сна, а потом умер, по слухам, от водянки; по другим же слухам, простудился, спасая тонущих рыбаков.
Он-то умер, а город-то остался, и вот жить нам теперь в чужом сне.
Сны сродни литературе. У них, конечно, общий источник, а кроме того, они порождают друг друга, наслаиваются, сонное повествование перепутывается с литературным, и все, кто писал о Петербурге, — Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Блок, — развесили свои сны по всему городу, как тонкую моросящую паутину, сетчатые дождевые покрывала. От бушующих волн Медного всадника и зелено-бледных пушкинских небес до блоковской желтой зари и болотной нежити — город все тот же, — сырой, торжественный, бедный, не по-человечески прекрасный, не по-людски страшненький, неприспособленный для простой человеческой жизни.
Я непременно куплю в Питере квартиру: я не хочу простой человеческой жизни. Я хочу сложных снов, а они в Питере сами родятся из морского ветра и сырости. Я хочу жить на высоком этаже, может быть, в четвертом дворе с видом на дальние крыши из окна-бойницы... Непременно, непременно куплю себе квартиру в Питере, слеплю себе гнездо из пуха, слюны, разбитых скорлупок своих прежних жизней, построю хижину из палочек, как второй поросенок, Нуф-Нуф. Натаскаю туда всякой домашней дряни, чашек и занавесок, горшков с белыми флоксами, сяду к окну и буду смотреть чужие сны...» И в конце:
«Никакие сны не проходят бесследно: от них всегда что-нибудь остается, только мы не знаем, чьи они...
Никому ничем нельзя помочь, разве что жить здесь, видеть свои собственные сны и развешивать их по утрам на просушку на балконных перилах, чтобы ветер разносил их, как мыльную пену, куда попало: на верхушки тополей, на крыши трамваев, на головы избранных, несущих, как заговорщики, белые флоксы — тайные знаки возрождения...»

 

 

 

Она очень точно подсмотрела эту поэзию осенних промозглых улиц, продуваемых ветром подворотен, зеленоватых от сырости лиц прохожих, и мне так это близко, я так люблю такую погоду — сырую, дождливую, пасмурную, чтобы уютно устроиться в кресле с книжкой, закутаться в плед, пить кофе или глинтвейн и смотреть в сумеречное окно…

 

Валя меня, наверное, не поймёт, она заядлая дачница, любит солнце, а я вот такое дитя подземелья в душе. Хотя Лёша как поэт, думаю, меня понимает, у него самого есть стихи о туманах, дождях…

 

 

Как это у Владимира Соколова:

- Ты любишь ли эту погоду, 
Когда моросит, моросит 
И желтое око на воду 
Фонарь из-за веток косит? 

- Люблю. Что, как в юности бредим, 
Что дождиком пахнет пальто. 
Люблю. Но уедем, уедем 
Туда, где не знает никто... 

 

 

Может быть, потому, что дожди, туманы, сумерки очень похожи на сны, на фантазии, на поэзию… А солнце — оно высвечивает всё ясно, чётко, и тут уже нечего домысливать, дорисовывать в мечтах. Как это у Блока: «в резком неподкупном свете дня»...

Второе о снах. Есть такая новелла, «Новелла о  снах»  —  австрийского писателя Артура Шницлера. В 1926 году была опубликована в Берлине.
В 1999 году увидела свет самая известная экранизация этого произведения Шницлера: фильм «С широко закрытыми глазами», снятый американским режиссёром Стэнли Кубриком. 
По фильму рассыпаны детали, намекающие на фантазийную сущность блужданий главного героя по Нью-Йорку.  Фильм не даёт чёткого ответа, были ли похождения Билла реальностью или же то был сон, видение, фантазия…

 

 

Мизантроп Кубрик приходит к неутешительному выводу: человек слишком слаб, чтобы жить с широко открытыми глазами, так что ему ничего не остаётся, как жить с широко закрытыми глазами.

 

 

Кто-нибудь видел этот фильм? Кто поделится впечатлениями?
Оказалось, что видел один Лёша. Поговорили о фильме. А потом я вспомнила по ассоциации реплику Бальмонта: «Ну почему я, такой нежный, должен всё это видеть?» Да, если б он увидел то, что происходит сейчас, его нежность не выдержала бы такого испытания…

Потом Лёша читал свои стихи, «Поэт и море», где природа сна, его эйфории была особенно ярко выражена и казалась более реальной, чем повседневная жизнь:

 

 

 

Жизнь была ненастоящей, словно фильм неинтересный:
Встречи, ссоры, поцелуи, разговоры о делах,
Нервы, вещи, пересуды, по утрам автобус тесный,
Грязь на улицах и в душах, пыль на книгах и столах.

 

В этом выдуманном мире настоящим было Море:
Море пело и манило, говорило, чуть дыша.
Море в радости блестело и темнело, если горе.
Было всех оно богаче, не имея ни гроша.

 

По утрам Поэт безусый приходил сюда от скуки.
Он писал стихи без рифмы и для Моря их читал.
А потом, расправив крылья, позабыв, что это руки,
Целый день над этим Морем чайкой сказочной летал.

 

В этом мире, словно в сказке, было всё ненастоящим.
Настоящим было Море. Только Море и Поэт.
Он был юным и наивным. Море – тёплым и блестящим,
И сводил с ума, представьте, их загадочный дуэт.

 

 

И о мужчине, летавшим над городом:

***
Не часто, конечно, но всё же бывает:
Лишь северо-западный ветер подует –
Над городом странный мужчина летает,
И это давно никого не волнует.

 

Поверьте, его вы узнаете сразу,
Обманывать нет у меня основанья.
Он бережно держит волшебную вазу,
А в вазе – заветные наши желанья.

 

Хранит фотографии в правом кармане,
Пытаясь вернуть то, что было когда-то.
Быть может, когда-нибудь в прошлом романе
Он что-то забыл. И теперь виновато

 

Над городом кружит, как дивная птица,
И ищет кого-то: тебя ли, меня ли…
А может, он ищет знакомые лица,
А лица давно адреса поменяли?

 

Он крыши домов поливает слезами,
А в стареньком парке сирень расцветает…
Я всё это видел своими глазами:
Мужчина над городом нашим летает.

 

 

 

И о яблоках в доме:

 

***
Как пахнет яблоками в доме
Моём загадочно порою!
Одно из них возьму в ладони
И тайну вечности открою.

 

И тихо подойду к порогу,
И детский страх преодолею,
И молча выйду на дорогу,
И, как ребёнок, заболею.

 

Я заболею этим лесом
И этим сказочным туманом.
И обнаружу с интересом,
Что жизнь покажется обманом.

 

Но я обману не поверю,
Как будто это не со мною.
И, книгу взяв, наивно сверю
Жизнь нереальную с земною.

 

Туманом я наполню чашу,
И выпью, и отправлюсь к Богу.
И будущее приукрашу,
А прошлое возьму в дорогу.

 

И у Христа на старой даче
Забудусь в сладостной истоме.
Всё будет так, а не иначе…
Как пахнет яблоками в доме!

 

 

 

 

А я прочла недавно написанное — о Давиде:

 

Божая коровка, унеси на небо,
где мой любимый спит глубоким сном.
Одним глазком его увидеть мне бы,
хоть в облаке и в облике ином.

 

Лети к нему и сядь ему на пальчик,
как жаль, что мне нельзя туда самой.
Пусть ему снится, что он снова мальчик,
и мама из окна зовёт домой.

 

Я бы уснула тоже беспробудно,
но здесь его следы наперечёт,
мне потерять их страшно — вот в чём трудность,
вот что мешает дать себе расчёт.

 

Ни в бога и ни в чёрта я не верю,
на всё рукой безжизненно махну.
Но кроткому и крохотному зверю
ладонь открою, сердце распахну.

 

Лети, лети сквозь жизни амальгаму
туда, туда, за тридевять земель,
где милого его земная мама
небесную качает колыбель. 

 

 

Четыре с лишним часа опять пролетели незаметно. Мы условились о новой встрече — 17 августа. Тема: «Смерти нет...» До встречи!

 

Встреча шестая "Смерти нет" здесь:

 https://www.liveinternet.ru/users/4514961/post460010716/

Начало здесь: встреча первая, вторая, третья, четвёртая

 

Мы снова вместе!

 

 

В эту субботу мы снова собрались вместе. Пятая встреча, первый маленький юбилей. Правда, не смог прийти Володя, и наше число, отождествлявшее 9 муз, превратилось в 7 нот. Но и эта октава звучала чисто, каждая нота обладала своим голосом и ни одна не фальшивила.
К нашей объявленной теме мы так в этот день и не подошли, отложили её на следующую встречу. Много было недоговорённого за прошлый раз. К тому же за этот месяц с лишним, что мы не виделись,  у каждого накопилось что рассказать, чем поделиться.
А начали мы, по традиции,  с поздравлений. На этот раз виновницей торжества была Валентина, подгадав родиться 8 июля — в День семьи, верности и любви.
И всё это у неё было и есть — гениальный муж, известный в России и за рубежом художник Олег Михайлов, картины которого хранятся в нашем Радищевском музее и во многих частных коллекциях, вечера памяти которого она проводит уже много лет в библиотеках и музеях, и необыкновенно талантливая во разных областях дочь Вероника, и классный внук-вундеркинд, который вырос на руках бабушки, немало способствовавшей росту его одарённости, и который себя ещё покажет, я уверена. Но мне хотелось прежде  всего сказать о самой Валентине.
Говорят, имя влияет на карму, судьбу. Имя Валентина вызывает ассоциации и с любовной лирикой Блока, и с днём влюблённых — с днём святого Валентина. И хотя она родилась не 14 февраля, а в жаркий летний день, но жизнь внесла поправку, и с недавнего времени страна стала отмечать день семьи — а это, как известно, заветная мечта всех влюблённых, так сказать, итог этого дня - в её персональный день рождения — 8 июля. И это судьбоносный факт. В жизни ничего случайного не бывает.
Теперь о возрасте. Не о конкретном — я его не знаю и знать не хочу, так же как и свой возраст давно забыла. Но у всех людей — помимо паспортного и биологического - есть свой метафизический возраст — возраст его души, о котором писала Тэффи. И этот возраст постоянен. Гумилёву — всегда16, Кузмину — не больше трёх, Сологубу  - все 600, самой Тэффи — 13. Так вот, метафизический возраст Валентины — 18, — такой в ней запас энергии, жизнелюбия, креативности, жажды нового, новых знаний, впечатлений. Постоянные призывы звучат с её стороны — на выставки, спектакли, концерты… Моя жизнь требует более камерного оседлого существования, но в глубине души мне бы хотелось жить так, как Валентина, не вглубь, а вширь, в этом смысле она для меня большой жизненный стимул и благотворный пример. Так пусть же в её жизни будет ещё больше всего того, что она так любит и к чему стремится — новых встреч, впечатлений, друзей, радостей, интересных событий — всего, что наполняет и украшает нашу жизнь!

 

Поздравляем Валю

 

С днём рожденья!

А теперь стишок для именинницы!

Пусть не в день святого Валентина -
родилась ты в летний день Семьи -
и звезда, мечтанье, и — вестимо -
лишь твои поют нам соловьи!

 

Блок твоё недаром выбрал имя
для любвеобильных страстных строк.
Как бы подписалась я под ними,
коль Пегас бы не был слишком строг!

 

Семьи все счастливы под копирку,
ты же самородна и вольна.
Жизнь твоя вселенскую копилку
озарила, высветив до дна.

 

На добро и юмор установка,
и умом богата, и теплом.
Как ты оживляешь обстановку!
Как с тобой не скучно за столом!

 

И под звон бокалов, плеск мартини
в день любви и верности — семьи -
мы желаем счастья Валентине!
Пусть в душе не смолкнут соловьи!

 

К сожалению, в магазине мартини не оказалось, которым я хотела оправдать рифму, а переделать на крымский мускат я не успела, ну да Валя меня простит. Мы пили в её честь итальянское шампанское, закусывая яблоками с её дачи и тортом «Прага». Ну и, конечно, наши подарки: фолиант, где собраны 150 уникальных музейных репродукций — изображений творений фирмы Фаберже и русских придворных ювелиров 19 века. Роман о любви, что, как известно, все возрасты покорны, в аннотации которого сказано: «для литературных гурманов». А поскольку она у нас «изысканка, утонченка, гурманка», то, как говорится, сам Бог велел… Розовые сланцы для заядлой дачницы. Коробку с набором упаковок элитного чая...

 

Валя говорит ответную речь

 

А потом я по традиции зачитывала отклики на нашу прошлую встречу.

От Людмилы Коваль из Калининграда:

Здравствуйте, Наташа! 
Новая встреча в Клубе как всегда порадовала. Атмосфера дружеского взаимопонимания, доброты и взаимного интереса талантливых людей ощущается так явно, что кажется попадаешь в нее сам. Благодаря текстам включенных в отчет стихов можно представить себе ваши разговоры. Все-таки сила поэтического слова  очень велика и сравнима разве что с музыкой. 
Спасибо всем за прекрасные стихи. Вашу Надю, пусть с опозданием,
поздравляю с днем рождения. Чувствуется, что она такой особенный энергетический комочек в вашем сообществе. Впрочем, вы все там особенные. Стихи Алексея как всегда очень тронули. Удивительный он человек!  Хотелось бы почитать побольше стихов Николая.
Тему снов, особенно о связи с миром иным, простите, обсуждать не буду. У меня к этому несколько иное отношение. Но Ваши стихи и рассказы замечательные.
 Еще раз поздравляю Клуб с 4-ой встречей. ГАРМОНИЯ!  была! И за это всем вам спасибо.
  С неизменным уважением и теплом. Людмила

 

От Ребекки Левитант из Бруклина:

 

Дорогая Наташа!  Спасибо, спасибо. Читала часа 3 Ваш пост о встрече в клубе ещё на фейсбуке. Не могла оторваться, конечно же, в особенности от последней его части, где Вы о своих родителях, о мистической связи с ними через сны. Возвращалась, перечитывала. Наташенька, как же Вы все-таки бесконечно талантливы и неисчерпаемы в любой теме. Я  просто утонула в этом изобильном потоке стихов, мыслей. Какая интенсивность духовной жизни!!! Все прочитать мне просто не под силу. Нужно будет ещё вернуться...

 

От Венеры Махмудовны Авдеевой из Саратова:

 

«Доброе утро, Наталия Максимовна! Прочитала о Вашем клубе - понравились люди! Вы умеете так охарактеризовать! С изюминкой! Хочется дружить с Вашими друзьями! Спасибо, что прислали ссылки. Прекрасно!!! Мне очень понравился список ТАБУированных тем!!! Не устаю Вами восхищаться!»

Всё-таки как здорово — подумалось мне, что мы выкладываем в Сеть эти встречи, к ним можно ещё вернуться, вспомнить, о чём говорили тогда, снова ощутить послевкусие этого «свидания душ», что к нашему шалашу могут присоединиться друзья из других городов и стран… Частичка наших душ остаётся во вселенной...

 

 

Ребекка в этот день прислала мне ещё одно письмо — я задержалась с ответом — очень меня растрогавшее:
«Наташа, дорогая, куда Вы пропали? Пожалуйста, отзовитесь. Очень за Вас тревожусь. Дело в том, что у меня тоже были знаки (бабочка порхала в ванной, а потом таинственно исчезла), и я не на шутку испугалась почему-то за Вас». 
Подумала, что я своими знаками заразила уже всех своих друзей и френдов, и они теперь тоже стали им мерещиться повсюду. Я написала Ребекке большое письмо и подписалась: «ваша порхающая — пока ещё — бабочка».

 

 

Хотя о бабочке у меня были и такие стихи:

 

Я бабочкой, пришпиленной к листу,
живу на боевом своём посту. 
Пусть радует ваш взор узоров сеть, 
но не взлететь уже мне, не взлететь...

Но нет — ещё бывает, взлетаю!

У меня есть такое стихотворение — о знаках:

 

Знаки - проговорки Бога, 
словно вехи на пути. 
Замело пургой дорогу - 
не проехать, не пройти. 

 

Телефон навеки занят, 
ручка лишь бумагу рвёт. 
А автобус с тормозами - 
ни на шаг никак вперёд. 

 

Это знаки, это знаки - 
рок, знамение, волшба. 
Это значит, это значит, 
это значит - не судьба. 

 

Бывают дни, когда всё с самого утра не ладится, всё наперекосяк, и ты понимаешь по всем этим приметам: сегодня не мой день. Иногда тогда таких «не моих дней» настолько много подряд, что уже начинаешь думать, что не только день, а и вся жизнь не твоя какая-то.

 
Приметы говорят, что день не мой.
Что день – вся жизнь какая-то чужая,
не внемля моей нежности немой
и с глухотой кромешною мешая.

 
И я сама отныне не своя,
«ничья, ничья» – в окно щебечут птицы.
Семь-я распалось на одно лишь я
и это мне вовеки не простится.

 

Но иногда бывает — редко, но бывает, когда всё ладится, получается, и ты чувствуешь — день твой, и никто его у тебя не отнимет. Причём это даже порой бывает без видимых причин. Просто хорошо на душе. Это всё к вопросу о гармонии момента. У меня были и моменты каких-то творческих удач: публикации в журналах «Рэлга», «Новый день», «Камертон», «Топос», новые стихи, письма от потерянных и нашедшихся друзей, неожиданные подарки, но были и просто минуты тихого счастья, когда идёт дождь — а я обожаю летние дожди, в них столько поэзии! - и ты сидишь на балконе под каштаном, читаешь что-нибудь или пишешь, пьёшь кофе, слушаешь шум дождя, любуешься шелестящими деревьями, блестящей от ливня листвой и думаешь: господи, как прекрасна жизнь! Как говорится, перед смертью не надышишься.

 

 

 

И думаешь потом, ну как сохранить в себе это состояние счастья, в каком термосе, и как научиться вырабатывать его в себе. Это состояние гармонии на самом деле мало зависит от каких-то внешних успехов и материальных благ, это во многом плод усилий или каких-то волшебных проблесков нашей души.

Как пишет Лариса Миллер:

 

Кто может с лёгким сердцем жить
Или хотя бы жить без боли,
Пусть скажет, как такую долю,
Такую участь заслужить.
Пусть назовёт секретный код,
Код от ключей к счастливым дверцам,
Ведущим в мир, где с лёгким сердцем
Живёт улыбчивый народ.

 

Одна из задач нашего клуба — вырабатывать такие секретные коды, добывать ключи к счастливым дверцам, в мир гармонии души.
Недавно читала интервью с К. Райкиным в журнале «story», где он пишет, что заставляет своих студийцев записывать, фиксировать на бумаге самые яркие впечатления недели. Я к этому пришла уже давно, и фиксирую не только впечатления недели, но и каждого дня. Иначе они просто уйдут, улетучатся из памяти. Вопрос клубистам:
- Какие у кого были самые яркие впечатления этого месяца, что мы не виделись? Кто расскажет?
И все делились своими гармониями момента.

Людмила побывала на встрече одноклассников на Хопре в Балашове, где прошло её детство.

 

 

Балашов — город в Саратовской области, где когда-то в 20-е годы Пастернак написал свою «Сестру мою жизнь»…

 

 

 

Аркадий рассказывал о своей новой публикации в журнале «Загадки истории»

 

 

Эта статья в 24 номере журнала  называлась "Кто правил СССР?" А в новом № 31 на этой неделе вышла его статья "Гибель американского посла". Речь идёт о событиях 1979 года, место действия -- Афганистан. Была странная история с похищением и убийством посла США. Аркадий нашёл старые публикации об этом событии. 

 

 

А в журнале "Камертон" 2 июля был опубликован  киносценарий Аркадия по рассказам Н.Чернышевского. Есть надежда на то, что какая-нибудь студия заинтересуется этой постановкой.

 

 

Была попытка затронуть тему политики, но она была пресечена звоном колокольчика — табу! Это то, что разъединяет людей. Поговорим об этом где-нибудь в другом месте и в другое время.

 

 

 

 

А потом Валя делилась впечатлениями от Лёшиной книги.

 

 

Разбор был серьёзный.

 

 

 

Но очень благожелательный. Это можно заметить по всё нарастающей улыбке Лёши.

 

 

Лёша был смущён и растроган таким вниманием к своему творчеству. Обещал держать планку.

 

 

 

Коля рассказал о художественно-экологической акции «Сор во двор!», на которой недавно побывал, о разных поделках, вдохновивших его на свои собственные. 

 

 

 

 

Во дворе мастерских художников организовали выставку картин, скульптур, инсталляций, предметов декоративно-прикладного творчества. Основная задача проекта была - привлечь внимание к вопросам экологии, чрезвычайно актуальных для современного мира. Художники использовали метод upcycling — новое использование привычных вещей. Креативный подход предполагает  оригинальное прочтение, перемещение его в иной контекст и статус, возвышающий обычную вещь до произведения искусства. В творческий процесс были вовлечены бумажные стаканы, пластиковые бутылки и посуда, картон и фанера, скотч, яичная скорлупа, проволока и провода, пустые пачки из-под сигарет и даже жевательная резинка.

 

 

 

Надя рассказала о посещении кладбища в Энгельсе, прочла своё стихотворение, посвящённое однокласснику, похороненному там.

 

 

А потом спела «Чёрный ворон», да как! Прямо на разрыв аорты. Энергетику зашкаливало.

 

 

 

Мне вспомнились Лёшины строчки:

 

Как пронзительно звучала песня эта,
И казалось, что как будто плакал кто-то.
Потерялось наше счастье, видно, где-то:
Может тут, а может, там, у поворота...

 

 

А это она поёт «Гори, гори, моя звезда». Просто проживала всей собой каждую песню.

 

 

 

 

Лёша насмешил всех до слёз рассказом о неожиданном вторжении голубя на сцену оперного театра, где он смотрел с другом «Весёлую вдову». Это был просто театр одного актёра! С этим номером можно было бы выступать на сцене!

 

 

Габи внимательно слушала всех. Она была нашим восьмым членом.

 

Потом я по традиции — знакомить с новыми именами в поэзии, которые открыли для себя недавно – познакомила наших клубистов со стихами замечательных поэтов из Брянска — Игоря и Бориса Непомнящих, книги которых мне недавно прислал Игорь Борисович, френд по фейсбуку — свою и своего отца.
Игорь Непомнящий — прекрасный поэт, сын поэта Бориса Непомнящего, умершего в 1998 году, стихи которого он постоянно пропагандирует и публикует.

 

Игорь Непомнящий

 

Борис Непомнящий

 

Оба они учителя,  всю жизнь преподавали литературу в Брянске, и стихи их чем-то похожи — камерностью, тонкостью, негромкостью, сдержанным лиризмом, внутренним напряжением.

 

 

Книга Игоря называется «Смотровая площадка», мне понравился здесь цикл «Сны памяти» - тоже как бы в тему, у нас тема «Знаки, предчувствия, сны», которую мы в прошлый раз ещё не завершили.
«Наталье Кравченко — с добрым чувством», - подписал он её мне.
Я зачитывала своё самое-самое из этих книжек.
Собственно, я и раньше нередко перебрасывала их стихи из интернета в свою копилку избранного и любимого. Особенно нравились вот эти:

 

Игорь Непомнящий

 

Жизнь не знает имён и заглавий
Да и вряд ли нуждается в них.
Чем кромешней она и корявей,
Тем достойней вестей неземных.
Только память и держит на свете,
Но попробуй, дерзни, назови
Дымно-серые сумерки эти
Прогремевшей, как выстрел, любви.
Много надо ли, много ли надо,
Чтоб наречь и понять до конца?..
Тёмный шорох суражского сада,
Голос мамы и руки отца.

 

***
Что было с нами,
Да не сбылось,
А стало снами,
Где все мы – врозь?
На строки эти
Не дашь ответ,
Когда на свете
Нас больше нет.
На свете Божьем
Нас нет, и мы
Узреть не можем
В пределах тьмы,
В какой же драме
В который миг
Мы стали снами
Для нас самих.
Мы стали снами, 
А есть ли тот,
Кто станет - нами,
Простит, поймёт?
...Но только тени
Дрожат во мгле
На той, весенней,
Чужой земле. 

 

И — стихотворение Бориса Непомнящего «Рисунок», где он рисует по памяти свою покойную мать:

 

Ни огонька во мраке
и ни звезды в окне -
только листок бумаги
нужен сегодня мне.
Веру твою несу я
и на нём, небольшом,
воскрешаю тебя, рисую
первым карандашом.
Линия лба… губы…
волосы будто смоль…
Скажи, я не слишком грубо?
Не причиняю боль?
Плечи твои упруги.
Трону их, чуть дыша…
Но — ускользают руки
из-под карандаша.
Ты же — везде, но - где ты?
Жду тебя сам не свой…
Руки твои воздеты
над моей головой.

 

Замечательные стихи и у того, и у другого. Все были под впечатлением.

 

Окончание здесь

 

 

 

Новая подборка в журнале "Новый день": 

http://www.noviden.tmdt.ru/katalog-vypuskov-zhurna...Sfef67xvHOpwcJJRNqJkmNA0PhxHnk

 

 

 

https://webkamerton.ru/2019/07/den-pominoveniya?fb...1LDXAj-05wGMKXNzjAZ85G92xc5HIU

 

 

 

***

Всё, что накопила на чёрный день -
вот он наконец настал -
любимый голос, родная тень -
прочнее, чем драгметалл.

 

Всё что припасла на худой конец
(конец — он всегда худой) -
любви моей золотой телец,
омытый живой водой.

 

Пытаюсь расслышать сквозь шум и фон,
держась за каркас стропил, -
вот строки, что ты читал в микрофон,
вот музыка, что любил.

 

Пишу тебя и держу в уме
и умножаю на ноль,
и получаю солнце во тьме
и сладкую в рёбрах боль.

 

Твои слова в сокровенный час,
портреты над головой -
вот мой НЗ, золотой запас,
что держит ещё живой.

 

Звонит мобильник лишь по тебе,
теперь это мой смертфон,
где все номера ведут к тебе,
а смерть — это только фон.

 

***

Божая коровка, унеси на небо,
где мой любимый спит глубоким сном.
Одним глазком его увидеть мне бы,
хоть в облаке и в облике ином.

 

Лети к нему и сядь ему на пальчик,
как жаль, что мне нельзя туда самой.
Пусть ему снится, что он снова мальчик,
и мама из окна зовёт домой.

 

Я бы уснула тоже беспробудно,
но здесь его следы наперечёт,
мне потерять их страшно — вот в чём трудность,
вот что мешает дать себе расчёт.

 

Ни в бога и ни в чёрта я не верю,
на всё рукой безжизненно махну.
Но кроткому и крохотному зверю
ладонь открою, сердце распахну.

 

Лети, лети сквозь жизни амальгаму
туда, туда, за тридевять земель,
где милого его земная мама
небесную качает колыбель.

***

Ущипни, чтоб поверить, хоть это уже не впервой -
вот стоишь ты как вылитый, как живой,
говоришь, ну что ж ты, а я тебя там искал!
Как давно я тебя не нежил и не ласкал.
Говорю, я ушла бы сразу тебе вослед,
но боялась, а вдруг там следов твоих вовсе нет,
и ждала тебя здесь, где смерть растащила нас,
на твоей подушке, вблизи твоих рук и глаз,
что глядят с портрета и греют меня теплом,
как бы зло кайлом ни пытало бы на излом.
Я хочу однажды уйти бы к тебе во сне.
Мы бы встретились в нашей общей с тобой весне.
А пока от тебя до меня тридевять земель -
за щекой сохраняю любви твоей карамель.
И в какой бы тине, в каком ни лежала б дне -
там любую горечь она подслащает мне.

Начало здесь

 

 

Наши клубисты. Вот такие они все — разные. Но ставшие уже близкими друг другу.

 

Продолжаю рассказ о нашей встрече. Ещё несколько фотографий.

 

поёт Надя

 

внимательно слушаем

 

 

чаёвничаем

 

Валя читает нашу гостевую книгу

 

решила тоже туда написать

 

Написала стишок-экспромт обо мне. Но поскольку он слишком лестный, я из скромности его опущу.

 

 

Сны о маме

 

 

Однажды — это было в 2009 году, ровно 10 лет назад, мне приснился чудный сон. Помню какое-то подземное пространство — но в то же время земное, там люди, какие-то знакомые, и — гробы, гробы то ли только что похороненных людей, то ли вырытых из могил. Я ищу маму, вижу её гроб (он похож на простую кровать, постель), подхожу с каким-то внутренним убеждением, что она не сможет не отозваться мне в ответ. И вдруг она — слабенькая, полуживая, но живая! - тянет ко мне руки. Я бросаюсь к ней, обнимаю, целую и кричу торжествующе — вот видите, она живая, живая, мамочка, я знала, что ты меня дождёшься — не помню, что кричу в неземном каком-то неимоверном восторге и прижимаю к себе, как ребёнка, и целую, целую без удержу, чувствуя с ликованием — ручки, лицо — тёплые, она живая, живая!!! Мелькает мысль: сон? - но тогда я сейчас должна проснуться — я всегда просыпалась в такие минуты — но я не просыпалась долго — минут 15, как мне тогда показалось. Это было Впервые — что я не проснулась, что она дала себя обнимать, что я могла прижать её к груди, и она не истончилась, не исчезла, а была тёплой, реальной в моих руках. И какое же это было счастье!

 

 

 Это то, чего никогда не бывает в реальности. Вся любовь, нежность и радость, какие есть во вселенной, слились в одно и влились в мою кровь. Это было Счастье. Я теперь знаю, что это такое. В уме мелькало, что люди не поверят, это нельзя объяснить, и я видела, как подступают какие-то люди, чьи-то лица, которые смотрят на меня как на сумасшедшую, и подходят всё ближе. Я как ребёнка прижимала её к груди и кричала: "Не смейте! Она живая — вы видите?! - она тёплая, она не могла умереть, она ожила для меня, я её никому не отдам, отойдите прочь, она моя..."  И всё целовала, целовала, как перед смертью и задыхалась от счастья, от блаженства, нечеловеческой радости... И вдруг проснулась.
Но разочарования не было — этого счастья было так много, что мне было довольно. Я невольно зафиксировала позу, в которой проснулась — на спине с закинутыми за голову руками, которые слегка онемели. Обычно я спала на боку. Вот как надо лежать — чтобы приснилось. Это — была первая мысль. Вторая — какой же сегодня день? Я ждала встречи во сне в день её рождения, в день смерти — но снов не было. Почему сегодня? Я стала лихорадочно подсчитывать: так, мама умерла 26 марта — в этом году четыре года как её нет и плюс (подсчитывала дни до сегодняшней ночи на 5 мая) и вдруг меня как обожгло — 40 дней! Ровно 4 года и 40 дней — и она пришла ко мне, подарила себя с такой неизбывной щедростью, с какой всегда себя отдавала мне, подарила такую радость, счастье — такой царский подарок! Я ещё долго лежала, оглушённая этим открытием. Я знала, что мама есть, где — не знаю, но есть, и она приходила ко мне сегодня с такой непреложностью, в какой уже нельзя сомневаться. Я знала, что есть душа, что есть бессмертие, что есть какое-то высшее Нечто, которое приоткрывает мне иногда краешек себя, чтобы я не сомневалась и верила.
Значит, Всё Впереди. Значит, мы встретимся. Я вся была пропитана этим нездешним светом и радостью и, боясь ненароком расплескать, притушить это в себе, долго лежала, не засыпая.
Потом встала, прошла на кухню к моему освещённому фонарём вязу — теперь уже зелёному, в кудрявых нарядных чешуйках. Он молчал недвижимо, спал. Значит, он — не ты. Ты та, во сне, ты реальная, живая. И в то же время ты — всё вокруг, и дерево, и солнышко, и луна, и воробушки, и цветы — во всём ты, твоя душа, всё — доброта, радость, жизнь и любовь.
«Бог сохраняет всё...» Посмотрела на часы — было 4.10. Значит, мне приснилось это где-то в три часа. Как хочется сохранить в себе всё это. Я заснула с тихим счастьем в душе.

Мне приснился чудный сон о маме, 
как мираж обманчивых пустынь. 
Помню, я стою в какой-то яме 
средь могил зияющих пустых

 

и ищу, ищу её повсюду... 
Вижу гроб, похожий на кровать, 
и в надежде призрачной на чудо 
начинаю край приоткрывать.

 

А в груди всё радость нарастала, 
тихим колокольчиком звеня. 
Боже мой, я столько лет мечтала! 
Вижу: мама смотрит на меня. 

 

Слабенькая и полуживая, 
но живая! Тянется ко мне. 
Я бросаюсь к ней и обнимаю, 
и молю, чтоб это не во сне. 

 

Но не истончилась, не исчезла, 
как обычно, отнятая сном. 
Я стою на самом крае бездны 
и кричу в восторге неземном: 

 

«Мамочка, я знала, ты дождёшься, 
ты не сможешь до конца уйти! 
Что о смерти знаем – это ложь всё, 
это лишь иной виток пути...» 

 

И меж нами не было границы 
средь небытия и бытия. 
Ты теперь не будешь больше сниться, 
ты теперь моя, моя, моя! 

 

Я сжимала теплые запястья, 
худенькие рёбрышки твои. 
О, какое это было счастье! 
Всё изнемогало от любви. 

 

Бог ли, дух ли, ангел ли хранитель 
был причиной этой теплоты, 
как бы ни звалась её обитель, 
у неё одно лишь имя – ты. 

 

Тучи укрывают твои плечи, 
ветер гладит волосы у лба. 
Мама, я иду к тебе навстречу, 
но добраться – всё ещё слаба. 

 

И в слезах я этот сон просила: 
умоляю, сон, не проходи! 
Наяву так холодно и сиро. 
Погоди, родную не кради! 

 

И – проснулась… Из окошка вешним 
воздухом пахнуло надо мной. 
Я была пропитана нездешним 
светом и любовью неземной. 

 

Счастье это было всех оттенков,
мне на жизнь хватило бы с лихвой. 
Я взглянула – календарь на стенке. 
Подсчитала: день сороковой. 

 

Плюс четыре долгих лихолетья, 
как судьба свою вершила месть. 
Но теперь я знала: есть бессмертье. 
Мама есть и будущее есть.

 

 

 

Сон 2

Снилось, что стою я у черты,
за которой в призрачном тумане
проступают милые черты 
и зовут, и за собою манят.

 

Я кидаюсь к маме, как в бреду,
только вид её меня пугает.
Что-то на тарелку ей кладу,
а она её отодвигает.

 

Почему бледна и холодна?
Где её весёлая повадка? 
Почему безмолвствует она? 
И гоню ужасную догадку.

 

Я на пальцы мамины дышу,
каждый согревая, как росточек,
и в смятенье вдруг произношу: 
«Может быть, шампанского глоточек?»

 

Словно я закинула блесну, 
замерев над омутом тревожно.
И она, улыбкою блеснув, 
озорно ответила: «А можно?»

 

 

 

Сон 3

Нет с этим городом связи обратной.
Адрес размыт на конверте пустом. 
Не осчастливиться вестью отрадной. 
Где он теперь, твой неведомый дом?

 

Мама и смерть – это несовместимо! 
Как затесалась она меж людьми –
смерть – отвратительный, неотвратимый,
неумолимый соперник любви?!

 

Только однажды над чёрною ямой 
чуть приоткрылись завесы края.
Сон мне приснился: записка от мамы.
Буквы теснились, разгадку тая.

 

Жадно хватаю... родимые строчки...
Что-то мне хочет сказать, объяснить...
Но ускользает их смысл в заморочки, 
рвётся в руках Ариаднина нить.

 

Сопротивлялись слова мне, слипаясь,
рамка письма им казалась тесна.
Чувствую – боже мой, я просыпаюсь! 
Чья-то рука меня тащит из сна.

 

Тайна нетронуто в небе витала 
и не давала мне грань перейти. 
Но изловчилась я и прочитала –
крупными буквами: «ВСЁ ВПЕРЕДИ».

 

Что впереди, если сомкнуты вежды?
Что впереди, когда всё позади?!
И – озаренье: то был код надежды,
что к твоей снова прижмусь я груди.

 

Всё впереди, – повторяла упрямо. 
Что мне косая теперь и погост? 
Всё впереди. Мы увидимся, мама! 
Я ухватила жар-птицу за хвост.

 

Спи, дорогая. Забудь про былое. 
Над одуванчиком кружится шмель. 
Я постою над твоим изголовьем 
и попрошу, чтоб никто не шумел.

 

 

 

Сон 4

Как мальчик детдомовский: «Где ты, мама?» – зовёт с экрана,
так я слова те шепчу пустоте, что тебя украла.
Сегодня приснилось: иду я ночью, пустынный город...
Тоска собачья, лютая, волчья берёт за горло.
Кругом чужое... чернеют тучи... ухабы, ямы...
Ищу повсюду, шепчу беззвучно: «Ну где ты, мама?»
И вдруг навстречу мне – ты, молодая, меня моложе.
Рыдая, к ногам твоим припадаю и к тёплой коже.
Ну где же была ты все дни, родная? Что это было?
А ты отвечаешь тихо: «Не знаю... Меня убило...
Меня убило грозою весенней... вот в эти бусы...»
И я проснулась. Сижу на постели. И пусто-пусто.

И я вспоминаю, как ты боялась молнии с детства.
И пряталась в ванной, а я смеялась над этим бегством.
Кругом грохотало, а я хохотала, а ты – не пикнешь...
Цыганка когда-то тебе нагадала: «В грозу погибнешь».
Ах, мама, мама, она обманула, не будет смерти!
Ты в тёмной ванной, наверно, уснула под звуки Верди.
Как ты эти бусы носить любила, как ты смеялась!
Ах, мама, мама, грозой не убило, ты зря боялась!
Границы сна между адом и раем размыты, нечётки...
Я бус костяшки перебираю, как будто чётки...

 

И маме я часто снилась. И всегда она видела меня маленькой. И звонила мне рано утром, переживала, что со мной, как я.

 

– Я маленькою видела тебя.
Какой был сон ужасный… Что он значит? –
Чуть свет звонит, мембрану теребя. –
Как ты, здорова ль, доченька? – И плачет.

 

Никто так не любил своих детей,
так слепо, безрассудно, так нелепо,
бездумно, без оглядки, без затей…
За что тебя мне ниспослало небо?

 

А мне всё снится: набираю твой
я номер, чтоб сказать, что буду поздно, 
мол, спи, не жди… А в трубке только вой
степного ветра, только холод звёздный.

 

И просыпаюсь… Горло рвёт тоска.
В ушах звучат твои немые речи.
Как от меня теперь ты далека.
Как долго ждать ещё до нашей встречи.

 

 

Мне всё реже снятся мама, отец. Вместо них — какие-то образы тоски, невозможности встречи. То — окошко мамы, пустое, в которое она уже не смотрит мне вслед. То — телефон, по которому она не отвечает, не берёт трубку. То адрес, по которому пытаюсь её найти, но всё никак, что-то мешает, всякие препятствия. А их самих нет.  Я так стосковалась. Перед сном прошу дерево: ну приснись, сделай, чтоб приснились: живые, тёплые.

 

И вот однажды был день памяти отца: ждала, что он приснится (10 января). А приснилась мама. Но как! Вроде как я проснулась — не в этой квартире, в какой-то другой, старой, что ли, где мы когда-то жили, или вообще в другой, не помню. И вижу — она мне приготовила что-то вкусненькое, стоит в вазочке как из-под мороженого. Её нет, но стойкое ощущение, что она здесь, ну, может, вышла ненадолго. Но главное, она есть. Мелькнуло её лицо, спящее на кровати — уже старое, искажённые слегка черты, с трудом узнаваемые — может быть, искажённые смертью? - что-то среднее, полусмерть-полусон, но это как бы отдельно, это как бы не совсем она, не главная она, а Она — настоящая, живая, - тут, рядом, я это чувствовала всем своим существом, непреложно, каким-то радостным детским чувством.
Заглянула в вазочку, а там — словно взбитые сливки. Немножко удивилась, она никогда их не готовила, да и я никогда не ела.
Потом проснулась с тёплым радостным чувством её существования — не важно, что искажённое спящее лицо, это неправда, она здесь, рядом, она дала мне понять это этой вазочкой. Я задумалась: а почему сливки? Что это значит? Что она хотела ими сказать? На что они похожи? И осенило: на пышно взбитые облака.

 

 

И вспомнила свою строчку: «Пышно взбиты сливки облаков». Вот что она хотела мне сказать: она там, на этих белоснежных облаках, где ей легко и сладко. И она дала мне понять это. Это было как подарок, как весточка и как объяснение, заверение в том, во что так хотелось верить.
До сих пор помню в себе это ощущение: мама тут, рядом, она только отлучилась ненадолго, и мы скоро встретимся. Вкус мороженого на губах (как она радовалась, когда я ей его приносила в последние дни! но есть соглашалась только вместе со мной), вкус неведомых взбитых сливок, облаков, маминых поцелуев.

 

 

 

 

 

Сны о Давиде

 

 

О, сна потайные лестницы, 
в непознанное лазы. 
Душа в тихом свете месяца 
осваивает азы. 

 

Проснулась — и что-то важное 
упрятало тайный лик... 
Ноябрь губами влажными 
к окну моему приник. 

 

Ах, что-то до боли светлое 
скользнуло в туннели снов... 
Оно ли стучится ветками 
и любит меня без слов? 

 

Дождинки в ладони падают, 
зима ещё вдалеке. 
День снова меня порадует 
синицею в кулаке, 

 

где в доме — как будто в танке мы, 
плечо твоё — что броня, 
где вечно на страже ангелы, 
тепло как в печи храня. 

 

А ночью в уютной спальне я 
усну на твоих руках, 
и будут мне сниться дальние 
журавлики в облаках... 

 

 

Но иногда — особенно в последнее время, снились жуткие сны: что я должна была читать лекцию о потустороннем мире — почему-то в школьном классе, и вдруг обнаружила, что забыла дома слайды. Смущённо запинаясь, объявила об этом классу. И, не зная, имею ли право распустить учеников — может быть, им кто-то другой проведёт урок? - иду по бесконечным школьным коридорам и ищу хоть кого-то знакомого учителя, чтобы сказать о том, что в классе ученики — отпустить их или чем-то занять? Но все мне незнакомы, все идут мимо, возникают какие-то препятствия, преграды, я нервничаю, время идёт, думаю, - за это время я бы уже сгоняла за ними домой давно.

Где-то тут рядом Давид — вижу его невдалеке, но нас что-то разделяет, то ли траншея, то ли овраг, и вдруг вижу, что он как бы тонет, его тело безжизненно лежит в воде — то ли озере, то ли канаве, но я вижу его на поверхности, и кто-то пытается его вызволить, но безуспешно, и кричит мне, зовёт. Я рвусь, но не могу преодолеть преграду, чувствую — не успею, опоздаю! И от этой невозможности — взвыла. По-настоящему, как зверь. И проснулась.

 

Проснулась: слава богу, сон! 
Прильну к тебе, нырнув под мышку. 
Укрой меня своим крылом, 
Согрей скорей свою глупышку. 

 

Мне снилось: буря, ночь в огне. 
Бежала я, куда не зная. 
Деревья рушились во мгле, 
Всё под собою подминая. 

 

Но тут меня рука твоя 
К груди надежно прижимала, 
Разжав тиски небытия, 
И вырывала из кошмара. 

 

Благословенные часы. 
Мы дремлем под крылом вселенной. 
Мы дики, наги и босы, 
Бессмертны в этой жизни тленной. 

 

Дыханья наши в унисон. 
Привычно родственны объятья.
Когда-нибудь, как сладкий сон, 
Всё это буду вспоминать я.

 

 

 

Стихотворение о кошмарном сне, который когда-то привиделся, но который сейчас вспоминается как сладкий сон. Потому что мы были вместе.

 

 

 

 Мы как будто плывём и плывём по реке...
 Сонно вод колыханье.
 Так, рукою в руке, и щекою к щеке,
 и дыханье к дыханью  

 

 мы плывём вдалеке от безумных вестей.
 Наши сны — как новелла.
 И качает, как двух беззащитных детей,
 нас кровать-каравелла.  

 

 А река далека, а река широка,
 сонно вод колыханье...
 На соседней подушке родная щека
 и родное дыханье.

 

 

 

У меня ещё была такая причуда. Мне казалось, что если крепко-крепко обняться во сне, то будут сниться общие сны, один сон на двоих.

 

К тебе летит мой каждый час и сон.
Мы плавно переходим в сны друг друга.
Наш общий сон нас держит, невесом,
с надёжностью спасательного круга.

 

 

(Мартынова писала в статье об этих стихах: «постельные сцены!», называла меня «куртизанкой» - мы с Давидом так смеялись. Он: «это она из зависти!»)

 

 Этой песни колыбельной
 я не знаю слов.
 Звон венчальный, стон метельный,
 лепет сладких снов,  

 

 гул за стенкою ремонтный,
 тиканье в тиши —
 всё сливается в дремотной
 музыке души.  

 

 Я прижму тебя, как сына,
 стану напевать.
 Пусть плывёт, как бригантина,
 старая кровать.  

 

 Пусть текут года, как реки,
 ровной чередой.
 Спи, сомкнув устало веки,
 мальчик мой седой. 

 

 

 

И у Лёши стихи о маме: «Мне мама не могла присниться, она была». «Колыбельная для мамы». Такая пронзительная книга!

 

 

 

«...колыбельную для мамы по ночам пишу» - Лёша, прочти.

 

 

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МАМЫ

 
Закрываю плотно рамы,
лампу не гашу.
Колыбельную для мамы
по ночам пишу.

 
Рана в сердце одиноком
ночью не видна.
В небе, тёмном и глубоком,
плавает Луна,

 
отражаясь, как панама,
в озере лесном.
Колыбель, в которой мама
спит спокойным сном,

 
пусть тихонечко качнётся
в сказочном краю.
Колыбельная начнётся
с баюшки-баю.

 
На этаж поднялся выше
лифт. Сверчок скрипит.
Тише, мыши: кот на крыше.
Мама сладко спит...

 

Сон как утешение

 

В этом стихотворении сын как бы поёт колыбельную матери, чтобы ей легко и сладко спалось. А мне вспоминается «Колыбельная» Некрасова, где он пишет её от имени покойной матери, словно это мать поёт ему эти утешающие слова на пороге смерти:

 

Усни, страдалец терпеливый!
Свободной, гордой и счастливой
Увидишь родину свою,
Баю-баю-баю-баю!
Еще вчера людская злоба
Тебе обиду нанесла;
Всему конец, не бойся гроба!
Не будешь знать ты больше зла!
Не бойся клеветы, родимый,
Ты заплатил ей дань живой,
Не бойся стужи нестерпимой:
Я схороню тебя весной.
Не бойся горького забвенья:
Уж я держу в руке моей
Венец любви, венец прощенья,
Дар кроткой родины твоей...
Уступит свету мрак упрямый,
Услышишь песенку свою
Над Волгой, над Окой, над Камой,
Баю-баю-баю-баю!..»

 

 

 

Сон как забвение

 

Я сон потерял, а живу, как во сне,
всё музыка дальняя слышится мне...

                                                      В. Ходасевич

 
Из поэтов, кто прожил свою жизнь как во сне, первым, кто  вспоминается - Борис Поплавский.

 

 

 

...Спать. Лежать, покрывшись одеялом,
точно в тёплый гроб, сойти в кровать.
Слушать звон трамваев запоздалых.
Не обедать. Свет не зажигать.

 

Видеть сны о дальнем, о грядущем.
Не будите нас, мы слишком слабы.
Задувает в поле наши души
холод счастья, снежный ветер славы.

 

 

 

...Закрой глаза, пусть кто-нибудь играет.
Ложись в пальто. Укутайся, молчи.
Роняя снег в саду, ворона грает.
Однообразный шум гудит в печи.

 

Огни горят, исчезли пешеходы.
Века летят во мрак немых неволь.
Всё только вьюга золотой свободы,
лучам зари приснившаяся боль.

 

Соблазн уйти в сон, спрятаться в него, укрыться… Это убежище для слабых, для тех, кто не в силах жить.

 

Спи. Забудь. Всё было так прекрасно.
Скоро, скоро над Твоим ночлегом
Новый ангел сине-бело-красный
Радостно взлетит к лазури неба…

 

Что ж, пади. Ты озарял темницу,
Ты сиял, приняв лазурный ужас.
Спи. Усни, Любовь нам только снится,
Ты, как счастье, никому не нужен.

 
Спать. Уснуть. Как страшно одиноким.
Я не в силах. Отхожу во сны.
Оставляю этот мир жестоким,
ярким, жадным, грубым, остальным.

 

Сон как способ уйти от мерзостей жизни, как отказ от борьбы за место под солнцем ради   этого места под луной.

 

 

 

  Так спит душа, как лошадь у столба,
Не отгоняя мух, не слыша речи.
Ей снится черноглазая судьба,
Простоволосая и молодая вечность.

 

Так посредине линии в лесу
На солнце спят трамвайные вагоны,
Коль станции – большому колесу
Не хочется вертеться в час прогона.

 

Вспомнили у Ходасевича стих-е «В заседании», где он пытается уйти в сон, чтобы не слушать скучных и бессмысленных речей докладчиков, и доказывает нам, насколько сон правдивее, приятнее, плодотворнее пустых разговоров.

 

В ЗАСЕДАНИИ

 

Грубой жизнью оглушенный,
Нестерпимо уязвленный,
Опускаю веки я —
И дремлю, чтоб легче минул,
Чтобы как отлив отхлынул
Шум земного бытия.

 

Лучше спать, чем слушать речи
Злобной жизни человечьей,
Малых правд пустую прю.
Всё я знаю, всё я вижу —
Лучше сном к себе приближу
Неизвестную зарю.

 

А уж если сны приснятся,
То пускай в них повторятся
Детства давние года:
Снег на дворике московском
Иль — в Петровском-Разумовском
Пар над зеркалом пруда.

 

И — в довершение — знаменитые строки Гёте:

 

Если к правде святой
мир дорогу найти не умеет, —
честь безумцу, который навеет
человечеству сон золотой!

 

У меня тоже есть стихи о жизни как во сне:

 

Жизнь моя дремлет, и сладкие сны
ей навевают остатки весны.

 

Пусть мне уже не послушен реал,
но как воздушен ночной сериал...

 

Вот загорается в небе звезда,
приоткрывается дверь в навсегда...

 

Кружатся лица, как листья в лесу.
Сколько любви я с собой унесу...

 

Нежности кружево, сны наяву...
Чтоб вы так жили, как я не живу.

 

 

Если реальной жизни уже не осталось, её можно придумать, или вспоминать, или видеть в снах. Сны во многом зависят от нас, от того, чем мы наполняем нашу жизнь, наши мысли и чувства.

 

Сны —  наш потерянный рай

 

Сны — это наш потерянный рай, где мы заново ощущаем забытые, забитые временем чувства, испытанные когда-то в далёком счастливом прошлом. И это — наш ад, где мы вспоминаем и заново проживаем то, что хотели бы забыть. («Умереть, уснуть? И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность; Какие сны приснятся в смертном сне?..когда мы сбросим этот бренный шум? Вот что сбивает нас. Вот в чём причина того, что бедствия так долговечны...»)

 

Остановись, мгновенье. Хоть не так
прекрасно ты, как из стихов казалось.
Сойди из сна, с холста или листа,
побудь со мной ещё хотя бы малость.

 

Прошу тетрадь, одежду и кровать
вернуть на миг, что помнится и плачет -
поцеловать и перелицевать,
любить, убить, забыть, переиначить!

 

Вернись, мгновенье, чтобы стать иным.
Большое видится на расстояньи.
О сколько вас ко мне приходит в сны,
на краткий ужас обернувшись явью…

 

(из моих стихов)

 

Ещё из них на тему снов: 

 

***
Все они умерли, умерли, умерли...
Молча плывут небеса.
В музыке улиц ли, в лиственном шуме ли —
слышу я их голоса.

 

Сны свои для, задержать умоляю я
свет беспощадный дневной.
Души родимые их оживляю я
жизни своею ценой.

 

Ночь моя отчая, ты моя вотчина,
там лишь слыву я своей.
Тени Аидовы досыта потчую
кровью живою своей.

 

 

* * * 
 Старые, беспомощные, мёртвые, 
 вы ко мне приходите во сне. 
 Лица ваши, в памяти не стёртые, 
 с каждым годом ближе и ясней. 

 

  В лунном свете, мягком и рассеянном, 
 а не в беспощадном свете дня, 
 вижу ваши я черты осенние, 
 греясь возле них, как у огня. 

 

 Только вы поймёте, как устала я 
 без родных и близких, без семьи. 
 Светят в небе зори запоздалые. 
 Милые вы, мёртвые мои. 

 

***

В эту ночь выли псы и немного знобило.
Я увидела сон, осязаемо-вещий, –
всех, кого я любила, кого не забыла,
и открылись мне горькие, страшные вещи.

 

Души мёртвых живее, чем мёртвые души
тех, кто нас всё равно никогда не услышит.
Нас прозрения мучат, видения душат,
но в ответ только дождь барабанит по крыше.

 

Одиночества яд — или просто аптечный,
лишь бы боль улеглась. Что нам мериться с нею?
Под землёй убаюкает дождь скоротечный.
Вряд ли там бесприютнее и холоднее.

 

Где же Тот, молчаливо всегда убеждавший,
что всё будет ещё, что могло быть иначе?!
Мы умрём, для себя ничего не дождавшись.
И о нас в небесах только ветер заплачет.

 

 ***
Эта ночь адресована мне.
Звёзды множатся, как многоточия...
Продолжение сказки во сне
я увижу, услышу воочию.

 

Это Бог мне прислал письмена
по ночному небесному адресу.
Я любимых своих имена
прочитаю по звёздному абрису.

 

Если ты одинок — не грусти.
Нам во сне невозможно не встретиться.
До свиданья на Млечном Пути,
на Большой или Малой Медведице. 

 

 

 

Следующая встреча — 20 июля, тема: «Смерти нет». Ждём ваших откликов, друзья.

Пятая встреча уже здесь: https://www.liveinternet.ru/users/4514961/post458321127/
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Начало здесь

Продолжаю репортаж с нашей четвёртой встречи.

 

 

 

наши клубисты

 

А это Лёша читает новый рассказ «Баю-бай» из цикла «Дворник и его друзья» - как раз в тему! Говорит, что написал его этой ночью.

 

 

 

Мы — первые слушатели

 

 

смеёмся над незадачливыми героями Лёши

 

Володя делится впечатлениями от услышанного

 

Надя поёт свой романс на мои ранние стихи «Белой ночью»

 

Белой ночью пахнет сладко,
листьев шорохи тихи…
Жизнь красива и нескладна,
словно белые стихи...

 

 

Коля читает свои стихи на тему снов:

 

Скрыло стены плетенье,
тишина, тишина…
Прихотливые тени
вяжут плющ и луна.

 

Завладела аллеей
голубая трава.
Под аркадами реют
заклинаний слова.

 

Воздух мёдом напоен.
Все добры и честны.
Дарит Оле-Лукойе
только честные сны.

 

Мы росли на асфальте -
почему же со мной
эти лунные пальцы
и язык неземной?

 

Словно дрогнули струны
позабытого сна,
словно древние руны
пробудила луна...

 

Как больная собака,
я ищу ту траву,
чтоб воспрянуть из мрака
наяву, наяву… 

 

Мне понравилось такое высказывание, кажется, Фрейда: «Сны — это королевская дорога в наш внутренний мир».

 

 

Много что хотелось сказать по этому поводу, и я разделила свой монолог на небольшие главки. В первой я зачитала письмо от Ревекки, то место, где она рассказывает поразительную историю: как в Бруклине до неё дошла весть о смертельной болезни отца, она долго дозванивалась до родственников, кто-то из них сказал, что надежды нет. «Но я все звонила и звонила. Вдруг трубку поднимает мой дядя. Я спрашиваю у него, что с папой. А дядя мне так спокойно отвечает, что ничего не знает. И тут я просыпаюсь и понимаю, что дяди-то уже лет пять как нет в живых. Ах, ну значит это очень хорошо, что он ничего не знает, значит папа не умер. Я успокоилась и пошла спать. Было, наверное, три часа ночи. Действительно, в тот раз папа выкарабкался. Он прожил ещё полгода, приехал сюда в Нью-Йорк и умер здесь».

 

Сны как вести от мёртвых

 

По поводу того, что мёртвые во сне могут нам передавать какую-то информацию. Помню, меня поразила фраза Пушкина в письме Александре Смирновой: "Мне кажется, – что мёртвые могут внушать свои мысли живым".  У меня тоже был сон с такой информацией от умершей бабушки.
Незадолго до болезни мамы я увидела сон, который помню до сих пор. Вернее, мама уже болела, но ещё не очень тяжело, ещё вставала, кое-как ходила на ходунках, ещё была надежда на выздоровление. И вот мне снится бабушка. Подробности не помню, но понимаю, что она мертва и что пришла забрать маму.

 

 

А я как закричу истошным голосом: «Не-е-ет! Нет, нет, нет!» И она заплакала, махнула рукой и, сказав что-то вроде: «Ну, пусть так» или «Бог с вами», ушла.

 

 

Мама прожила ещё семь лет. Но какие это были годы! Полные нечеловеческих болей, физических страданий. Я часто вспоминаю тот сон и думаю: а может быть, бабушка знала о том, что ждёт маму, может быть, ей там было видно всё наперёд и она хотела избавить свою дочь от лишних мучений? Моё атеистическое воспитание не позволяет верить в загробную жизнь, но разум и здравый смысл часто бывают побеждены чувством и подсознанием. В конце концов, что мы знаем обо всём этом...

 

 

Мне будет вечно сниться дождь
и шум листвы у изголовья
каких-то баснословных рощ
бесчасья или безвековья.

 

Мне будет вечно сниться путь,
скрывающийся за холмами,
которым позабыл шагнуть,
как снится детский сон о маме.

 

Мне будет вечно сниться дождь
с почти расплывшейся страницы
и то, как ты меня зовёшь,
и я встаю, мне будет сниться.

 

Владимир Соколов

 

 

 

Сон как попытка любви

 

 Вспомнилась цветаевская поэма "Попытка комнаты." Она возникла у неё в ответ на вопрос Рильке: какой будет комната, где они встретятся? Это была попытка описать место встречи поэтов – комнаты, которая может существовать лишь в воображении поэта как идея (попытка). Пытаясь представить место свидания, о котором мечтала, Цветаева неожиданно для самой себя обнаруживает в поэме, что оно не состоится, что ему нет места в реальности.

 

 

 

 

Действие происходит во сне, возможно, в кошмаре; это странная поэма, пронизанная тревогой и страхом. Героиня кого-то ждёт – сначала это должен был быть Пастернак, потом она изменила адресата, им стал Рильке.
Цветаева много писала о снах . Вот её самые любопытные высказывания на эту тему: «Мне сон не снится, я его сню». (Каким-то образом она его в себе выращивает, подготавливает самой жизнью).
"Мой любимый вид общения – потусторонний: сон, – писала Цветаева, – сон, тот воздух, который мне необходим, чтобы дышать. Только во сне я – я. Остальное – случайность."

 

 

Может быть, не так категорично, но в какой-то степени я бы могла это отнести и к себе. Сон – это вторая жизнь, где душа, отрешённая от сиюминутности быта, общается с ангелами. Тебя там ничто не стреножит, никакие условности, ты полностью раскрепощена. Во сне судьба приоткрывает нам свои смутные смыслы, которые трудно выразить словом и объяснить логически.

 

Вы меня из яви не достанете, – 
я усну и уплыву туда, 
где гоняет ветер волны памяти 
и горит заветная звезда.

 

Там туннели улиц не запружены, 
и, легко меняя виражи, 
я плыву, как перышко, погружена 
в странную сновидческую жизнь.

 

Там, за безымянными деревьями, 
где потоки ласковой воды 
унесут туда, где чудо с перьями, 
унесут от горя и беды,

 

за родными мертвыми скитальцами,
что теперь безмерно далеки. 
Строки, их написанные пальцами, 
наплывают на черновики.

 

Из краёв греха и одичания –
в вотчину родимого лица... 
Снится мне живая, беспечальная 
вечность без начала и конца.

 

Это мой любимый вид общения –
общество безмолвных визави, 
где одно сплошное сновидение, 
непрерывность встречи и любви.

(из моих старых стихов)

 

У меня был такой цикл: «Жизнь, которая мне снилась». О жизни воображаемой, мечтаемой, несбывшейся, только снящейся:

 

В снах такие глубинные двери я
открываю, что боже избави.
Дуновение света, преддверие,
обещание будущей яви.

 

В состоянии смутном, разбавленном,
больше истины, чем в настоящем,
в грубой форме нам кем-то предъявленном
и название жизни носящем.

 

 

А вот строчки из стихов моей подруги из Новосибирска, Татьяны Доморослой:

 

Что узнаваемо во сне,
о друг мой давний,
то невозможно на земле,
и тем печальней.

 

Сон как свобода души

 

Во сне в полной мере проявляется наша сущность. Днём человеческое бытиё искажено случайностями реальной жизни, истинное лицо скрыто за цивилизованной маской. Мы давно не дети: наши слова обдуманны, поступки – взвешены, шаги – просчитаны наперёд.

 

И лишь в ночном бреду свершает дух наш вольный
Любой желанный шаг, и дикий и крамольный:
И мы в слезах летим в сладчайшие объятья,
И мы кому-то шлём безумные проклятья,
И с кем-то рвём навек, кому-то гладим руку,
И поверяем всю тоску свою и муку,
Волнуясь и спеша. До мига пробужденья
Диктуют волю нам порывы, побужденья.

Лариса Миллер

 

Вот за что Цветаева любила сон — за свободу души, свободу чувства, хоть она, надо признать, и в реальной жизни не очень-то сдерживалась. (Помню, Давид читал какие-то её стихи — с какой-то своей мужской колокольни — и вдруг в сердцах: «Разнузданная баба!»). Но поэзия должна быть разнузданной в хорошем смысле, т.е свободной, расхристанной. Она в чём-то должна строиться по законам сновидений.
Антропософия утверждала, что во время сна мы встречаем друг друга "по-настоящему", в то время как днём можем ещё замыкаться, утаивать наши мотивы, что-то симулировать в чувствах. Но ночью мы – открытая книга. "Сон – это жизнь, которую явь не стреножит", – как пишет Павел Шаров.

 

 

 

Цветаева – в письме к Пастернаку, разделяя мир на "тот свет" и "этот", признавалась: "Борис! Борис! Как я знаю тот! По снам, по воздуху снов, по разгроможденности, по насущности снов."

 

 

В своём стихотворении о сне она блестяще доказала это:

 

Врылась, забылась – и вот как с тысяче-
Футовой лестницы без перил,
С хищностью следователя и сыщика
Все мои тайны – сон перерыл.

 

Сопки – казалось бы, прочно замерли –
Не доверяйте смертям страстей!
Зорко – как следователь по камере
Сердца – расхаживает Морфей.

 

Вы! Собирательное убожество,
Не обрывающееся с крыш!
Знали бы, как, на перинах лёжачи,
Преображаешься и паришь!

 

Рухаешь! Как скорлупою треснувшей –
Жизнь с её грузом мужей и жён.
Зорко – как лётчик над вражьей местностью
Спящею – над душою сон.

 

Тело, что все свои двери заперло –
Тщетно! – уж ядра поют вдоль жил,
С точностью сбирра и оператора
Все мои раны – сон перерыл!

 

Вскрыта! Ни щёлки в райке, под куполом,
Где бы укрыться от вещих глаз
Собственных. Духовником подкупленным
Все мои тайны – сон перетряс!

 

 

Сон как созерцание с высоты духовной действительности, решение загадок жизни, перетрясение всех тайн человека – так его видела Цветаева.
А как изумительно и точно – если тут уместно это слово – определила сущность сна Татьяна Толстая в рассказе "Петерс":
"Сон приходил, приглашал в свои лазы и коридоры, назначал встречи на потайных лестницах, запирал двери и перестраивал знакомые дома, пугая чуланами, бабами, чумными бубонами, черными бубнами, быстро вёл по тёмным переходам и вталкивал в душную комнату, где за столом, лохматый и усмехающийся, сидел, крутя пальцами, знаток многих нехороших вещей".

 

 

 

И просияет то, что сонно
в себе я чую и таю.
Знак нестираемый, исконный
узор, придуманный в раю.

                           В. Набоков

 

Наука о снах

 

Учёные тоже стали изучать сны. Вот такую монографию нашла я в интернете: ПОЭТИКА СНА (русский роман первой трети ХХ в. в контексте традиции)

 

 

Монография посвящена исследованию снов персонажей, их видов и функций в произведении, а также той взаимосвязи, которая обнаруживается между поэтикой сновидений, с одной стороны, и жанровой спецификой и эволюцией романа, – с другой. Основным материалом при разработке этой проблематики являются романы «Петербург» А. Белого, «Белая гвардия» М. Булгакова и «Приглашение на казнь» В. Набокова, которые рассматриваются в сопоставлении с традициями русского классического романа, представленными произведениями Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.
Была передача по каналу «Культура», где выступал академик и говорил, что пытаться делать какие-то выводы на основе сновидений — бесполезно, бессмысленно, ибо «Сновидения — это только узоры на занавесе, по которым невозможно судить о том, что происходит за занавесом на сцене». А приоткрыть этот занавес, проникнуть настолько в мозг человека, чтобы увидеть, что ему снится — пока наука  до этого не дошла. Всякие сонники, гадалки-экстрасенсы, всё это я сразу отметаю, это всё шарлатанство и мракобесие. Я хочу поговорить о другом. О снах как отражении нашей внутренней жизни, как о источнике творчества, поэзии.

 

Книги о снах

 

 Лучшее, что я когда-либо читала на эту тему - книга рассказов Людмилы Петрушевской «Найди меня, сон».

 

 

Там жизнь героев так плавно переходит в иное измерение, что они порой сами не догадываются, что живут уже в нездешнем мире.
Причём в конце каждого рассказа даётся какое-то реальное объяснение мистическим моментам (сон, наркотический бред, состояние после наркоза на операции), то есть правда жизни не страдает, но при этом такие прорывы в экзистенциальные глубины и высоты человеческого сознания, такие потрясающие прозрения, что дух захватывает.
Есть вещи, в которые не то чтобы веришь или предполагаешь, догадываешься, а которые просто знаешь доподлинно, каким-то внутренним зрением, внутренним знанием, шестым чувством, генетически знаешь. Это то, что сильнее логики, разума, здравого смысла.
Вспоминаются «Сны Веры Павловны» - о светлом будущем, сон Татьяны из «Евгения Онегина», «Дядюшкин сон» Достоевского, но мне хочется остановиться на другом его произведении - «Сон смешного человека».

 

«Сон смешного человека»

 

Там о том, как сильный душевный кризис охватывает главного героя, и он решает  застрелиться. Увидев в небе звезду, юноша решает, что это знак к самоубийству. Он уже и револьвер приготовил, но вдруг неожиданно погружается в сон. Ему снится нереальный мир, похожий на Землю, без зла, ненависти, зависти и насилия. Проснувшись, герой понимает, что зло накопилось внутри него. Он не хочет умирать, а решает изменить мир к лучшему, давая людям свое добро и любовь.

 

 

В мире существуют вместе добро и зло. Человек сам выбирает, что отдавать людям - доброту и любовь или зло и ненависть.

 

 

«Да, мне приснился тогда этот сон, мой сон третьего ноября! Они дразнят меня теперь тем, что ведь это был только сон. Но неужели не все равно, сон или нет, если сон этот возвестил мне Истину? Ведь если раз узнал истину и увидел ее, то ведь знаешь, что она истина и другой нет и не может быть, спите вы или живете. Ну и пусть сон, и пусть, но эту жизнь, которую вы так превозносите, я хотел погасить самоубийством, а сон мой, сон мой, о, он возвестил мне новую, великую, обновленную, сильную жизнь!..
Сон? что такое сон? А наша-то жизнь не сон? Больше скажу: пусть, пусть это никогда не сбудется и не бывать раю, ну, а я все-таки буду проповедовать. А между тем так это просто: в один бы день, в один бы час все бы сразу устроилось! Главное люби других как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо».
Всё гениальное просто. И часто какая-то простая истина, простое, но единственно верное решение приходит к нам во сне.
Заболоцкий даже стихи сочинял во сне.

 

Стихи во сне

Николай Заболоцкий признавался, что некоторые свои строки сочинял во сне. Бывали случаи, когда он, проснувшись среди ночи, записывал строку стихотворения и снова засыпал. Так были написаны "Фигуры сна", "Бегство в Египет", "Можжевеловый куст", "Сон", где он описывает потустороннее существование человека.

 

 

Заболоцкий говорил: "Во сне удивительная чистота и свежесть чувств. Самая острая грусть и самая сильная влюблённость переживаются во сне."

 

Не видят сны

 

Трудно представить людей, которые лишены этой второй реальности, этой нашей подлинной тайной ипостаси. Хотя, наверное, есть и такие. Как писал В. Ходасевич:

 

Никогда ничто ему не снится:
на глаза всё тот же лезет мир,
нестерпимо скучный, как больница,
как пиджак, заношенный до дыр.

 

У Людмилы Улицкой в повести «Медея и её дети» речь шла о девушке, потерявшей душевное здоровье из-за того, что ей в борьбе с бессонницей приходилось принимать снотворное, и ей перестали сниться сны.

У меня есть такой стишок — на засыпку, в смысле — на быстрое засыпание. Очень помогает, проверено:

 

Засыпаю я, засыпаю...
Как песком себя засыпаю.
Всё вокруг невесомо, зыбко.
Мир качается, словно зыбка.

До свиданья. Спокойной ночи.
Я сегодня устала очень.
Засыпаю я, засыпаю.
Душу в снах золотых купаю... 

 

У меня часто бывает бессонница, но я не хотела бы от неё избавиться такой ценой — не видеть снов, ведь это такая сладкая возможность встретиться с теми, кого любишь, в другой реальности, как в другой жизни.

 

Всё дальше, слабее их отзвук и свет, –
Родные, любимые, давние лица.
А сны всё не знают, что их уже нет,
Лишь сны не хотят и не могут смириться.

 

И там, продираясь сквозь толщу и тьму,
Лелею тот миг окончания бегства,
Когда догоню, припаду, обниму,
"Ну вот , наконец-то, – скажу, – наконец-то!"

 

Сон как возможность встречи

 

У Ирины Снеговой есть такие строки:

 

Приснился бы! Хоть мельком! В кой-то раз!
Как странно явь господствует над снами,
что снятся нам обидевшие нас,
и никогда – обиженные нами.

 

У меня – всё наоборот. Там, во сне, я говорю им всё то, что теперь, наяву, говорить уже некому и поздно. Ночью сердце словно мстит за то, что заковываешь его в тиски днём, сны мстят за всяческую дневную растрату. Расправа за растрату. Растрава.

 

Идут года, бегут недели,
но ты теперь, как ни зови –
потусторонен, запределен,
недосягаем для любви.

 

И лишь во сне всё как по правде,
лишь там нельзя тебя убить.
Там можно всё ещё поправить,
и досказать, и долюбить.

 

Там светом радуги играет
То, что уже покрыто мглой,
горит и вечно не сгорает –
что стало пеплом и золой.

 

 

 

Сны об отце

 

После смерти отца меня очень мучила одна вещь. У нас не принято было с ним обниматься, целоваться. Только в детстве.

 

 

 

А потом, когда они с мамой разводились — я приняла её сторону и считала его виноватым. И как-то холодно всегда держалась, сдержанно. И так с годами это всё укоренилось и закостенело. Такой стиль отношений. Хотя он не был ни в чём виноват, во всяком случае передо мной. И когда незадолго до смерти он подошёл сзади и обнял меня за плечи — я не ответила. Почему — не знаю. А потом, когда его не стало, это неотданное объятие мне снилось, просто отдельно, то в виде радуги, то в виде протянутых и не дотянувшихся рук…
Однажды приснился сон, что мы с ним заходим в арку на 1 Дачной, я чувствую, что он вот-вот уйдёт, и я обнимаю его и говорю, как его люблю, как он мне дорог, как мне тяжело без него.
Я не помню, что он ответил и ответил ли что-то, я тут же проснулась. Щёки были мокры от слёз, и помню первую мысль при пробуждении: "Слава Богу, я успела, сказала, он знает теперь". И тут же — вторая, пронзившая острой болью: "Боже мой, это же только сон!" И так болел этот сон внутри, так мучило, что я никогда ему уже этого не скажу, что он никогда не узнает. Но, может быть, как-нибудь всё же... какую-нибудь лазейку, щёлочку, незамеченный чёрный ход туда, в тот год, в тот день... Может быть, через сон, или если там, на могиле сказать... нет, написать и просунуть ему туда, закопать... Я не знала как, но я должна была ему это высказать, я не могла жить с этим грузом невысказанности, невыплаканности у него на плече!

 

Нежность держала всегда в чёрном теле.
Не обняла, не поцеловала ни разу.
А теперь держусь без тебя еле-еле
и тоску глушу в себе, как заразу.

А теперь неотданное объятие душит,
радугой висит над моей головою.
Послушай мою наболевшую душу,
как она по ночам по-собачьи воет.

 

Он ушёл, не дождавшись от меня того, чего, может, ждал всю жизнь. И я всю жизнь буду тянуть руки в пустоту, в небо, где только холодная тьма,  и вздрагивать, завидев в толпе похожий силуэт, обливаясь слезами. Слишком поздно.
Однажды я увидала его во сне. И такая нежность была, словно за всю жизнь, за все дни, что я её в себе не замечала, не пускала в себя. Проснулась – ничего не помню, только нежность. Тяжесть и нежность, как у Мандельштама. Не хотелось просыпаться. Боль потери – всё это будет потом. А тогда, в полусне – тяжёлая нежность. Я видела всю твою жизнь. Каким ты был маленьким мальчиком. Все твои обиды, победы, поражения, надежды. Всё, чего не знала, чего ты никогда не рассказывал, я видела внутренним зрением. И любила так нежно, пронзительно. Сколько упущено дней! Теперь я знала, как буду тебя любить, как буду заботиться, доставлять радость. Какое это было бы счастье.
Иногда я получала от него послания во сне, которые не в силах была разгадать...

Какое странное посланье…
Скользят туманные слова
и уплывают в мирозданье,
блеснув прозрением едва.

 

Глухие завеси сомкнулись.
Строка размыта, неясна.
Мы вновь с тобою разминулись
в дремучих коридорах сна.

 

Тот шифр моею кровью набран,
но тщетно силюсь до конца
я разгадать абракадабру –
посланье мертвого отца.

 

Мне не прочесть, и не ответить,
и не дождаться ничего,
и снова биться рыбой в нетях
в тисках сегодня своего.

А однажды я увидела сон. Приснилось непередаваемое ощущение детского восприятия свежести летнего утра. Рано-рано. Липки. Я иду по аллеям.

 

 

Город спит. Мощное ощущение утренней свежести и будоражащей радости – биологической, «нутряной», неудержимой, от которой хочется бежать, прыгать, кричать, которая бывает только в детстве. Ни души. И вдруг вдали замечаю отца. Образ его двоится: то он молодой – всегда бодрый, подтянутый, с готовой шуткой на губах, жизнерадостный, то уже старый, но улыбающийся, радостный меня видеть.

 

 

 

Такой светлый-светлый сон. Так редко такие бывают. И под конец – небо, облака, как показывают в кино, когда герой прощается с жизнью (Андрей Болконский, Баталов «Летят журавли»). И я вижу это небо как бы их глазами, то есть не просто, а – крупно, со значением, как в последний раз.

 

 

И – мысль: значит, я умираю? Но – не испуг, не печаль, а радость от этой мысли.
И ещё один сон об отце. Снилось, что он мне показывает альбом с его фотографиями, которых я прежде не видела. Вот он маленький мальчик... Вот школьник... Молодой... Чередовались кадры его неведомой мне жизни, наполняя жадной радостью открытий. С каждым снимком я знала о нём всё больше и больше. Передо мной возникали снимки, где он с мамой – в саду на лавочке, он обнимает её за плечи («в городском саду играет духовой оркестр» – как иллюстрация к этой песне), какие-то военные, довоенные картины... Я вдруг поняла всю его жизнь, всего его – без связи со мной, как-то отстранённо, точно откуда-то с небес увидела. Это было то Большое, что «видится на расстоянье».
Радость копилась в груди, крепла, нарастала и вдруг – как высшая её точка, как верхняя нота, выше которой уже ничего не бывает – озарила догадка: «Так смерти нет?!» И отец улыбнулся мне, как несмышлёнышу, и сказал чуть устало, как о чём-то само собой разумеющемся: «Нет».

 

Мне снились фотографии отца,
которых я ни разу не видала.
Держа альбом у моего лица,
он всё листал, листал его устало.

 

Вот он младенец. Вот он молодой.
А вот за две недели до больницы....
Шли фотоснимки плавной чередой,
и заполнялись чистые страницы. 

 

Вот с мамою на лавочке весной.
Как на него тогда она глядела!
Вот лестница с такою крутизной,
что на неё взобраться было — дело.

 

Но ведь давно уж нет того крыльца...
И вдруг в душе догадка шевельнулась:
"Так смерти нет?" — спросила я отца.
Он улыбнулся: "Нет". И я проснулась.

 

 

 

И всё. Больше он мне не снился. Может быть, потому, что лучше этого сна уже ничего быть не может. Вспомнились посмертные слова из «Гранатового браслета»: «Ты меня слышишь? Слышишь? Успокойся, моя безмерно любимая…»
Я успокоилась. «Не говори с тоской: их нет. Но с благодарностию: были». Я счастлива, что вы были – все, кого я любила и люблю. Но если были – значит, есть. Это как закон физики, закон земного притяжения, которое перетягивает небесное.

 

Ты приснишься мне на день рожденья?
В небе ковш изогнут, как вопрос.
И твоё реальное виденье
проступает сквозь завесу слёз.

 

Из кривых и прыгающих строчек
словно перекидывая мост,
вижу твой замысловатый росчерк,
вижу руку с родинками звёзд.

 

О тебе узнаю всё из сна я.
Как тебе в обители иной?
Я тебя ничуть не вспоминаю,
просто ты по-прежнему со мной.

 

 

Ещё сон. Его хочется написать с большой буквы - Сон. Запомнила одно: сильный-сильный июльский дождь (в лесу? Где-то на даче? В саду? В общем, среди деревьев). И такое же сильное, интенсивное ощущение счастья. Почти физическое. Неразрывно связанное с этим ошалело хлещущим, нахлынувшим, как внезапные слёзы, дождём.

 

 

И ещё: оно было неотделимо от ощущения отца, его незримой близости. Его не было, но я его чувствовала: в этом дожде, лесе, щедро влажном лете, нежно шумящей зелени.

 

 

И — самое поразительное, что я не могу передать словами: это было незримое, словно висевшее в воздухе, объятие. То, которое так и не случилось с моей стороны. Когда он однажды (уже незадолго до) подошёл сзади (я сидела за столом) и обнял за плечи. Словно за все годы, когда мы не обнимались, не целовались — в сущности, всю жизнь. Как-то не принято было. И тогда, на презентации книги 1998-го, когда вручил мне букет, обнял и поцеловал. Я не ответила ни  тогда, ни тогда. На презентации — разозлилась на его выступление с моими детскими стихами, а дома — не знаю, почему. И вот это неотданное объятие меня душит по ночам, мучит. Сколько раз снилось, что я его обнимаю, прижимаюсь к нему, но он то истончается, исчезает куда-то, то я просыпаюсь. И вот это объятие мне приснилось. Одно, само, без меня и без него, его не было никак видно, но я его чувствовала, оно было Живое. И оно Состоялось.

 

 

И от этого была такая сумасшедшая радость, которую никак не мог притушить, охладить дождь, ощущение счастья вперемешку с дождём, летом и лесом.

 

 

Не было ни его, ни меня, но было ощущение нашего Нерушимого Единения, выразившегося в этом объятии, которое незримо висело в воздухе. Не могу объяснить.

 

Нет, ты не умер, просто сединой 
со снегом слился, снежной пеленой 
укрылся или дождевой завесой. 
Мне снился дождь и где-то в вышине 
незримое, но явственное мне 
объятие, зависшее над бездной. 

 

Оно, что не случилось наяву, 
как радуга над пропастью во рву, 
свеченье излучало голубое. 
Был внятен звук иного бытия. 
Нас не было в реальности, но я 
всей кожей ощущала: мы с тобою. 

 

Ты мне свечой горишь на алтаре, 
полоскою горячей на заре, 
когда весь мир еще в тумане мглистом. 
Однажды рак засвищет на горе, 
и ты, в слезах дождя, как в серебре, 
мне явишься в четверг, который чистый. 

 

 

Этот сон был уже давно, но я его запомнила намертво. Только вызову в памяти — этот дождь, сильный-сильный, бьющий по зелёным веткам, как по клавишам, и наша не осуществившаяся, но осуществившаяся здесь, в этом сне, в этом воздухе, небе — Близость, тайная и непреложная Радость.

 

 

Если б знать, что и он тоже, что и ему тоже Там каким-то образом это стало ясно. Как я была бы счастлива тогда. Но то — приснившееся ощущение счастья — оно запечатлелось, осталось, я научилась вызывать его в себе, и оно меня греет, спасает.

 

 

 

Окончание здесь: https://www.liveinternet.ru/users/4514961/post457173749//

Начало здесь (встреча первая, вторая, третья):

 

 

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались

 

И вот снова долгожданная встреча. Сначала по традиции у нас поздравления: с публикациями, с творческими победами, с днями рождения — поводов за месяц набирается немало. Сегодня у нас именинница Надя, у неё недавно был день варенья, совпавший с днём рождения Пушкина. Пусть с некоторым опозданием, но мы её от души поздравляем.

 

Надин праздник

 

Доброта во взгляде,
чудный голосок.
С днём рожденья, Надя! -
скажем в унисон.

Пусть с тобою вместе
пуще всех утех -
дети, внуки, песни
и весёлый смех!

Если ж день неладен
и на радость жаден,
бедами грозя -
помни бога ради -
у тебя друзья!

Ведь такую Надю
не любить нельзя!

 

Свои экспромты зачитали и Володя, и Валентина. А потом были подарки и тосты.

 

Надя была в этот день в ударе

 

"Надь, спой что-нибудь своё самое любимое"

 

Надя рассказывает о своей любимой певице Алле Баяновой

 

а потом поёт свой любимый романс «Две розы»

 

 

Неимоверно красивый романс. Надя вся отдаётся стихии песни.

 

 

Все, затаив дыхание, слушали Надю

 

Романс был очень грустный. Валя даже прослезилась.

Тогда Надя для позитива спела залихватский «Чубчик» Петра Лещенко.

 

 

И всех развеселила

 

даже Лёшу

 

 

Подводим итоги

 

А потом по традиции мы подводили итоги нашего прошлого занятия. Я зачитывала отзывы моих френдов, ставших друзьями, которые с живым участием следили за перипетиями наших встреч, отмечая то, что им казалось важным, созвучным и интересным.

Людмила Коваль, Калининград:

Здравствуйте, Наташа! Радуюсь за Вас. Ваш Клуб живет, это уже совершенно понятно. И по лицам на фотографиях с третьей встречи видно, что всем вам очень хорошо. Это просто замечательно.
Разговор получился интересный, каждая история трогает своей искренностью и вызывает отклик в душе. Спасибо вам всем! И как всегда много хороших стихов. За них - отдельный поклон…

Капитонова Людмила, Саратов:

Наташенька, привет!  Сидела за компьютером часа два. Читала всё. Я не перестаю восхищаться вашими встречами. Вы очень все талантливые, каждый в своей сфере, мне даже завидно...

 

И ещё одна, третья Людмила, наша Людмила Калинина (одно дело — лично присутствовать, и другое — прочесть о себе, как бы со стороны взглянуть, большое видится на расстояньи):

 

Читаю и перечитываю ЖЖ о Клубе "Гармония момента" подряд и вразбивку. Какие интересные, какие необыкновенные люди, такие разные и просто хорошие. И так интересно Вы о них рассказываете. Мне захотелось читать журналы, в которых печатается Аркадий. Какая замечательная учительница Валентина, если бы все учителя литературы были такими, может быть у нас была бы более читающая молодёжь! Книга Алексея "Колыбельная для мамы" у меня есть.
Ваш проект с Клубом очень  удачный. Талантливый человек, Вы во всём  талантливы.

Светлана Голикова, Крым, Судак:

 

Наташа, рассказы о ваших встречах, публикуемые в ЖЖ, несомненно имеют терапевтическое значение для читателей.
Постепенно установился закон сериала, когда зритель «подцеплен» интересом к персонажам и фабуле, ожидая следующую серию: а что же будет дальше? 
Тема знаков животрепещуща, и в моей жизни таковых было немало.
Весь пост пронизывают поэтические голоса, идёт перекличка стихотворцев, к чьему достославному ордену имеют честь принадлежать все присутствующие. Запало в память певучее стихотворение про паузу в творчестве (я вообще люблю длиннострочия). (Марк Шехтман) Волнуют строки Бориса Рыжего, Ларисы Миллер...
Вообще чудные у Вас друзья. Особенно восхитила Надя, которая ещё и рукодельница даровитая, оказывается.
Ваше творческое содружество очень гармонично. 
Как ценно такое отношение сестринства-братства, защищающее от бескрылости обыденности и дающее реальную опору в нашей трудной и несовершенной жизни!

Ревекка Левитант, Бруклин:

 

Дорогая Наташа!  С большим интересом прочла отчет об очередной встрече Вашего клуба. Это очень увлекательное чтение само по себе. Так много интересной информации, написано так эмоционально, живо. Я просто  утонула в этом рассказе. Теперь вот стараюсь выплыть, вынуть главное, отсортировать неглавное. А это не просто, поскольку Вы всегда максимально подробны, внимательны ко всем и ко всему, так щедро делитесь своими собственными наблюдениями и мыслями, что только успевай реагировать. Кстати, я виртуально знаю Марка Шехтмана по стихи.ру. У него много очень интересных и талантливых  стихов. Помню одно, посвящённое Пастернаку, в котором он спорит с великим классиком о его отношениях с еврейством. Спасибо, что поделились его стихотворением о затишье в творчестве. Это для меня очень актуально. 
А главное - это знаки. По-моему, Наташа, Вы в наибольшей степени, чем кто-либо из других участников клуба, прониклись этой темой. Мне очень понравилось, что вы пишете о сойке - райской птичке. Спасибо, что привели фотографию этой птички. Теперь буду знать. Но особенное Вам спасибо за стихи Ларисы Миллер о сойке. Какое потрясающее совпадение, что Вы наткнулись у неё именно на это чудесное  стихотворение. Вот это само по себе и есть тот самый высший знак. Я поняла, что Вас в большей степени волнуют знаки, которые указывают на связь с умершими душами, с потусторонним миром, которые проявляются в каких-то явлениях природы: прилет птицы, цветение дерева, движение веток, скрип и завыванье деревьев.  Правда, Вы приводите и фото воздушных шариков, застрявших над Вашим балконом, а шарики предмет не природный. Но в целом Вы ориентируетесь на природу. Я же вижу роковые знаки ещё и в каких-то совпадениях имен, чисел, фактов биографий, потрясающих перекличках в тематике, сюжетах и  образах у разных людей. Как будто и вправду существует некий высший режиссер, который придумывает нам встречи, события и судьбы, по-своему зарифмовывает нас...

 

Грибова Света, Зеленоград, Подмосковье:

 

 

Наташенька, здравствуйте! Прошу простить меня за долгое молчание. Всё пытаюсь выбрать достаточно времени подряд для ответа. Ведь написать хочется обо всём, очень много разнообразных впечатлений от Ваших рассказов. Я все их перечитала по несколько раз, находя всё новые и неожиданные подробности, воздействия, эмоции.
Теперь о третьем заседании Вашего прекрасного клуба. Читала и снова завидовала возможности лично присутствовать на встрече. Очень душевно, неспешно и необыкновенно интересно Вы проводите свои литературные вечера. С огромной симпатией знакомлюсь поближе с каждым участником. Но Лёша Солодов - вне конкуренции!:))) Прочитала и несколько его рассказиков по ссылке, и стихи. Чудесный человек с тонкой душевной организацией, мудрым умом и несомненным талантом. Поклон ему от меня;)))

 

И снова наслаждалась Вашими стихами. Ну удивительно они мне ложатся на сердце, как будто сама нахожу эти верные слова, точно отражающие мои чувства...

Елена Хмелевская, Калининград :

Дорогая Наташа! Превосходно! Интересно и трогательно всё, нет ни одного момента, который оставлял бы равнодушной.
Спасибо огромное, жду темы о снах.

 

Но прежде чем мы перешли к главной теме — по традиции поминали поэта, который родился в день нашей встречи. В прошлый раз — 14 апреля — это был день гибели Маяковского. Сегодня — 15 июня — родился Константин Бальмонт (1877-1942).

 

Поминаем Бальмонта

 

 

Один из зачинателей Серебряного века русской поэзии, первый поэт-модернист, крупнейший представитель старшего поколения символистов. Кумир 900-х годов. Маг и чародей слова. Бальмонта называли "Паганини русского стиха". На его строчках можно было, как на нотах, проставлять музыкальные знаки.
Нынешним поколением стихи этого поэта прочно забыты. А ведь среди них есть великолепные:

 

В час полночный, в чаще леса, под ущербною луной,
там, где лапчатые ели перемешаны с сосной,
я задумал, что случится в близком будущем со мной...

 

Так пленительны его ритмы и образы.  "У неё глаза морского цвета, у неё неверная душа..."
Слава его была необычайна. Когда поэт шёл по улице, останавливались трамваи. И. Анненский называл его «королём нашей поэзии». Да и сам Бальмонт знал себе цену.

Я — изысканность русской медлительной речи,
предо мной все другие поэты — предтечи...

 

 

Бальмонт был поэт. Всегда поэт. Прежде всего поэт. И поэтому о самых простых житейских мелочах говорил с поэтическим пафосом и поэтическими образами. Издателя, не заплатившего обещанного гонорара, он называл "убийцей лебедей". Деньги для него были - "звенящие возможности".

Актриса Лидия Рындина вспоминала, как однажды она встретила Бальмонта на улице. Он шёл по мостовой с корзиночкой фиалок и раскидывал их на пути. Увидев её, смутился:
- Не смейся. Благовещенье, праздник весны, а видишь, какая скверность вокруг.
Он хотел забросать всю окружающую грязь фиалками. (Я подумала, сейчас в  Саратове столько грязи, что никаких фиалок не хватило бы её забросать. Да и тогда вероятно тоже. Но каков жест!) Нежная и тонкая душа поэта не терпела грубой плоской действительности. «Почему я, такой нежный, должен всё это видеть?!» - с тоской вопрошал он, если жизнь сталкивала его с чем-то подобным, недостойным его  рафинированного взора.

 

 

 

 

Как актуально звучат и сейчас его строки:

 

Мне странно подумать, что трезвые люди
Способны затеять войну.
Я весь - в созерцательном радостном чуде,
У ласковой мысли в плену.

 

Мне странно подумать, что люди враждуют
Я каждому рад уступить.
Мечты мне смеются, любовно колдуют
И ткут золотистую нить...

 

И знал бы, убивши, легко умирая,
Что все же мы братья сейчас,
Что это ошибка, ошибка чужая
На миг затуманила нас.

 

 

Я зачитала несколько фрагментов воспоминаний Тэффи о Бальмонте. В частности, как он восхитился её стихотворением "Черный корабль" и дал ей за него индульгенцию - отпущение грехов.
- За это стихотворение вы имеете право убить двух человек.
- Неужели двух? - обрадовалась я. - Благодарю вас. Я непременно воспользуюсь.

А 1 ноября 1915 года Бальмонт читал лекцию у нас в Саратове, в музыкальном училище, которое тогда было на месте консерватории.

 

музыкальное училище, где читал лекцию Бальмонт в 1915 году

 Теперь здесь консерватория — самое знаменитое здание Саратова.

 

 

 О своих впечатлениях Бальмонт пишет жене Екатерине Андреевой:
"Я очень-очень обласкан Саратовом. После ярославских глупцов и нижегородских дураков (я был кроток и с теми и с другими) Казань и Саратов - два ярких пятна, два розовых цветника в саду").
А в письме организатору вечера Бальмонта М. Букинику поэт признаётся: "Те сутки, которые я провёл в Саратове, были для меня настоящим праздником. Я видел людей, которые внимательны, умны и полны искреннего интереса к искусству. Саратовская публика, на мой взгляд, гораздо привлекательнее московской".

 

К. Бальмонт в кругу читателей

 

А потом был час свободного общения.

 

Надя пела

 

Аркадий рассказывал сюжет новой пьесы

 

Володя читал стихи

 

потом я немного поспорила с Колей по поводу эпистолярного жанра

 

Лёша читал новый рассказ из цикла «Дворник и его друзья»

 

эти рассказы невозможно слушать без улыбки

 

потом обсуждали, чаёвничали

 

пироги, принесённые Людмилой, с капустой и с курагой, были невероятно вкусны

 

Продолжение  здесь: https://www.liveinternet.ru/users/4514961/post457167396//

 

"Вернись, мгновенье, чтобы стать иным... "

 

 

http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=5889&level1=main&level2=articles