– Поживеш поки що в мене, – говорила Тамара. – В мене вони напевне шукати не будуть.
– Краще додому повернусь, – не погоджувався я. – Ну що вони мені зроблять? Принаймні дізнаюсь, у чому проблема.
– Не говори дурниць, – заперечувала Тамара. – Для чого підставлятись? Пересидиш пару днів, тоді повернешся. Шуру я попередила, він не проти.
– Ну, головне – Шура не проти.
– А через пару днів повернешся. Добре?
– Добре, – погодився я. – Тамаро, – запитав, – чому ти звідси не поїхала?
– Куди? – не зрозуміла вона.
– Куди-небудь. За кордон. Чому ти залишилась?

Вона скинула окуляри. Відразу ж стало помітно, що їй давно вже купа років, що вона не така молода й безтурботна, як може здатись у сутінках легковика після двох днів веселого святкування. Обличчя її було бліде, погляд неспокійний та невпевнений. Сигарета ледь помітно тремтіла в пальцях, якраз поміж двох великих, срібно-чорних перснів.

– Ти ж, мабуть, хотіла поїхати? Що тебе тут може тримати?
– Ну як що? – відповіла вона подумавши. – Завжди є речі, котрі нас тримають.
– Ну послухай, тримає, як правило, впевненість у завтрашньому дні. В тебе є впевненість у завтрашньому дні?
– Ні, – призналась вона, – немає. Але в мене є впевненість у дні вчорашньому. Іноді вона теж тримає.
– Як це?
– Мені важко пояснити, – призналась Тамара, – краще поїхали додому.

Цит. по: Жадан С. В. Ворошиловград: роман /
С. В. Жадан; худож.-оформлювач О. М. Артеменко.
 – Харків: Фоліо, 2012. – 442 с. – (Графіті). (С. 327-328.)

Был мудрец.

Он понял печальную тайну жизни, тайна наполнила сердце его тёмным трепетом ужаса, и во мраке её грустно погасли улыбки земли, тихо умерли радости. Холодным оком разума своего он смотрел в глубь времён и видел там тьму; будущее было ясно для него – там была тьма. Он ходил по дорогам родины своей, по улицам городов и по сёлам её, он ходил, печально помавая одинокой, мудрой головой, и звучала в пёстром шуме жизни его проповедь, как печальный звон похоронного колокола.

– Люди! Вы живёте между тьмою и тьмой. Из пропасти неведения вышли вы, в тумане неведения трепещет жизнь ваша, ледяная тьма неведения ждёт вас впереди...

Люди слушали грустную речь его, понимали горькую правду её и вздыхали, молча глядя в очи мудреца.

Но, проводив его в одинокий путь мудрого, они шли к работам своим и на пиршества свои, ели хлеб свой, пили весёлое вино своё и, со смехом любуясь играми детей, забывали о нуждах своих и о горе, изведанном ими вчера.

Боролись друг с другом за власть и богатства, умилённо слушали проповедь любви, руками в крови ближнего своего ласкали милых сердцу красавиц и устами предателей целовали друзей своих. Воровали друг у друга имущество и, обогащённые кражами, горячо защищали собственность, бессовестно лгали друг другу, и все говорили, что лишь правда должна быть царицею жизни, а некоторые даже верили в благостную силу правды и страдали за веру свою. Любили они музыку и счастливо плакали под звуки её, восхищались красотой, а вокруг себя допускали безобразное, совершали отвратительное. Порабощали они друг друга и говорили, что жаждут свободы, презирали подчинявшихся власти их и тайно, трусливо, как хитрые звери, ненавидели владык своих. И всегда, желая лучшего, тревожно искали его вокруг себя, но в себе не умели создать это лучшее, поглощённые мелочными заботами об удобствах жизни своей, истощая свой ум во вражде и во лжи, в грубых хитростях ради торжества ненасытной своей жадности ко благам земли.

Далее.

Из относительно современых мыслителей безусловный интерес представляют:
– французские и немецкие оккультисты переходного периода (Леви, Дюпрель, Папюс, Барле, Седир, Брандлер-Прахт);
– теософы (Блаватская, Джадж, Ф. ла Дью, ранний Успенский, Мэнли П. Холл);
– представители обращённой к Западу адвайта-веданты (Рамакришна, Вивекананда, Ауробиндо Гхош, Рамана Махарши, Йогананда);
– семья Рерихов и их сотрудники;
– «новое мышление» и особенно его производные конца века (Бах, Уолш, Руис, Зеланд);
– Кришнамурти;
– Ошо.
Список, вероятно, неполный, но акценты расставлены, по-моему, верно. Все остальные, кто приходит на ум, отмечены той или иной степенью обречённости.

Египет:                                                                                                                                                                                  Шумер:

«Мемфисский трактат»                                                                                                                                           «Когда вверху»

«Книга мёртвых»                                                                                                                                                 «О всё видавшем»

 

Индия:                                                                                                                                                                                     Китай:

Ригведа                                                                                                                                                         «Дао дэ цзин» Лао-цзы

Бхагавадгита                                                                                                                                                                «Чжуан-цзы»

«Йога-сутры» Патанджали                                                                                                                                 «Книга Перемен»

«Семь трактатов» Шанкарачарьи                                                                                                                «Лунь юй» Конфуция

 

Буддизм:                                                                                                                                                                    Зороастризм:

Дхаммапада                                                                                                                                                       «Гаты» Заратуштры

Алмазная сутра                                                                                                                                                                                      

Сутра сердца                                                                                                                                                                       Израиль:

«Вопросы царя Милинды»                                                                                                                            Танах (Ветхий Завет)

«Бардо Тхёдол»                                                                                                                      Сефер Йецира («Книга Творения») 

(т.н. «Тибетская Книга мёртвых»)                                                                                                     Зо(г)ар («Книга Сияния») 

 

Греция:                                                                                                                                                                   Христианство:

«Золотые стихи» Пифагора                                                                                                                                        Новый Завет

«Письма и фрагменты» Эпикура                                                                                                               «О Началах» Оригена

«Философские трактаты» Сенеки                                                                     «О подражании Христу» Фомы Кемпийского

диалоги Платона                                                                                                 «Об учёном незнании» Николая Кузанского 

«Эннеады» Плотина                                                                                                                                     «Молитвы на озере»,

«Подступы к умопостигаемому» Порфирия                                                                                     «Миссионерские письма»,

«О египетских мистериях» Ямвлиха                                                                       «Индийские письма» Николая Сербского

«Халдейские оракулы»                                                                                                                                                                      

«Платоновская теология» Прокла                                                                                                                                Сикхизм:

«Герметический свод»                                                                                                                              «Грантхавали» Кабира

 

Мусульманство:                                                                                                                                                                Япония:

Коран                                                                                                                               «Хагакурэ» Ямамото Цунэтомо и другая

рубаи Омара Хайяма                                                                                                                                 самурайская литература

поэзия Джалаладдина Руми                                                                                                                         «Кости и плоть дзэн»

Примечание. Ради вящего удобства искателей, названия из данного списка преобразованы в действующие гиперссылки, посредством коих могут быть обнаружены труды, не отягощающие наличием своей книжной формы поле доступа ищущих.

Серия сообщений "Круг чтения":
Часть 1 - Для начала
Часть 2 - Древнеегипетские сказания о сотворении мира
Часть 3 - Комментарии Торкильда Якобсена к «Энума элиш»
Часть 4 - Комментарии Торкильда Якобсена к «Сказанию о Гильгамеше»
Часть 5 - Шри Шанкарачарья: Незаочное постижение
Часть 6 - Гимн Атону и 103-й псалом

– А куди ви дзвоните?
– Та недалеко...
– Тому, хто востаннє бачив вашого чоловіка? Годі вам. Йому, певне, вже набридло відповідати на ваші запитання. А крім того, я не просив вас туди дзвонити.
– А куди? – злякано, немов торкнувшись пальцями волохатої гусені, жінка поклала трубку.
– Кому ж, як не братові?
– Це неможливо. Адже...
– Мені потрібна карта і не одна, а десять, двадцять. Бо що, власне, можна зробити з однією фотографією і старою коробкою сірників? На відміну від вас, я маю винюхувати небезпечні місця – служба мене зобов'язує. У щойно завіреній вами заяві чітко написано, що ви обіцяєте подавати всі відомості. Гадаю, ви можете це зробити.
– Брат знає. Нема нічого, що могло б допомогти вам, – він сам усе розвідав.
– Яка самовпевненість! Тоді нащо ж ви мене найняли?
– Бо я більше не могла ждати.

Цит. по: Абе Кобо. Жінка в пісках: Романи / З яп. перекл. І. Дзюб; Передм. М. Федоренка. –
 К.: Дніпро, 1988. – 603 с. – (Зарубіж. проза. ХХ ст.). (С. 397-398.)

...Будет так высоко, что захватит дух, что померкнет свет, зазвенит в ушах, – и пускай они говорят о нас, и пускай сочинят нам северный полюс. Если братство есть – то оно затем, чтобы вместе строить воздушный шар; для того, чтобы каждая пядь земли превратилась в Марсово поле. Чтобы были мартовские ручьи, через двор убегающие в овраг, чтобы можно было уйти на север через ночь по следам полозьев –
развести в снегу неживую жизнь, драгоценный латинский прах, настоящей кровью, – и сжать в горсти, прорасти сквозь землю острейшей осью.

Чтобы слушать тонкий холодный ветер, замирающий в высоте; убежать на коньках по непрочному льду, чтобы было черно и лунно. Говорят, придумавший нас с тобой никогда не любил детей. Мы вчера не вернулись домой к утру – за что нас любить, подумай.

«Любой человек, каким бы здоровым он ни был, не может знать иных мест, кроме тех, что он знает. Любой, так же, как и я сейчас, заключён в узкий, известный ему мирок. Поворот на улице, станция метро, кафе – действительно мал этот треугольник. Слишком мал. Ну, а что произойдёт, если этот треугольник увеличится в десять раз? Что изменится, если треугольник превратится в десятиугольник? [...] Мне нужен сейчас мир, выбранный мной самим. Собственный мир, выбранный по собственной воле». 

Абэ Кобо, «Сожжённая карта», перевод В.С. Гривнина, курсив мой.

«…напряжение сжимает меня почти в точку… ощущение, что однажды, в день, не отмеченный в календаре, в пункте, не нанесённом на карту, я неожиданно проснулся… если хочешь обязательно назвать это ощущение побегом, пожалуйста, называй… когда пираты, став пиратами, поднимают паруса, чтобы отправиться в неизведанные моря, или когда разбойники, став разбойниками, прячутся в безлюдных пустынях, в лесах, на дне городов, то хоть однажды и они, несомненно, сжимаются в такую же точку… я – никто; пожалуйста, можешь не соглашаться со мной…»

Абэ Кобо, «Сожжённая карта», перевод В.С. Гривнина, курсив мой.

«...цель существования – трата свободы. Человек часто поступает так, будто цель жизни – накоплять свободу, но не есть ли это иллюзия, проистекающая от хронического недостатка свободы?» 

Абэ Кобо, «Чужое лицо», перевод В.С. Гривнина, курсив мой. 

«...виновен в том, что утеряно лицо, виновен в том, что перерезана тропинка, связывающая с другими людьми, виновен  в том, что утеряно понимание горестей и радостей других людей, виновен в том. что утеряны страх и радость обнаружения неизвестного в других людях, виновен в том, что забыл долг творить для других, виновен  в том, что утеряна музыка, которую пели вместе, – все эти преступления выявляют суть современных человеческих отношений, и, значит, весь наш мир – огромная тюрьма».

Абэ Кобо, «Чужое лицо», перевод В.С. Гривнина, курсив мой.

«...именно слишком большая приверженность форме приводит к противоположному результату – к отходу от реального».

Абэ Кобо, «Чужое лицо», перевод В.С. Гривнина, курсив мой.

«Кто хоть раз нарисует в своём воображении безымянный город, существующий лишь для безымянных жителей, – двери домов в этом городе, если их вообще можно назвать дверьми, широко распахнуты для всех, любой человек – твой друг, и нет нужды всегда быть начеку, ходи на голове, спи на тротуаре – никто тебя не осудит; можешь спокойно окликнуть незнакомого человека, хочешь похвастаться своим пением – пой где угодно и сколько угодно, а кончив петь, всегда сможешь смешаться с безымянной толпой на улице – кто хоть однажды размечтается об этом, того всегда подстерегает та же опасность, с которой не совладал А.», – искушение стать человеком-ящиком.

Абэ Кобо, «Человек-ящик», перевод В.С. Гривнина.

Одной поздней ночью шёл Гари Питчфорд по тёмной дороге. Его внимание привлекло большое пятно формой с кляксу, глазевшее посреди улицы. Гари осторожно подошёл к нему и удивился. Пятно как пятно, а вернее – обычная лужа. Ничего примечательного. Нашёл, на чём останавливаться. И всё-таки пятно его притягивало. Оно ему даже нравилось. Оно, казалось, намного темнее, чем всё окружающее. «Должно быть, и глубины в нём!» – думал Гари. И форма у него какая-то… кляксовая. Гари нерешительно топтался на краю лужи. Фонарей в округе не было, но какой-то отблеск света – быть может, лунного – колыхался на волнах кляксы, словно играл, завлекая… Гари переступал с ноги на ногу. Кончиком носка своего правого ботинка Гари осторожно попробовал прикоснуться к тёмному облаку. Ничего, вода как вода. Долго стоять так было мучительно. «Эх, была ни была!» – подумал Гари и с мгновенной решимостью шагнул прямо в центр лужи, разбрызгивая наружу её содержимое. Случайный пешеход, который брёл позади Гари, сперва был поражён внезапным исчезновением своего предшественника. Он даже на минутку остановился. Протёр глаза рукою в перчатке. Но потом благополучно решил, что Гари ему привиделся, и дальше пошёл своею дорогой.

Уже через несколько дней все лондонские газеты перемалывали Гари косточки. Кто говорил: умер, кто говорил: застрелился. Но он вовсе не умер и не застрелился. Он просто исчез на тёмной дороге.

Виктор Цой

РОМАНС

Рассказ

Памяти посвящается

Это было шестого июля, да?

А. Стриндберг

Глава 1

Когда всё было готово ко сну, то есть зубы вычищены, необходимые части тела вымыты и одежда бесформенным образом лежала на стуле около кровати, Он лёг поверх одеяла и принялся разглядывать неровности давно небелённого потолка. День прошёл достаточно обычно: несколько встреч, несколько чашек кофе и вечерние гости с поучительной, но не очень интересной беседой. Вспомнив об этом, Он скептически улыбнулся, а затем откровенно зевнул, автоматически прикрыв рот рукой. Потом мысли его приобрели более возвышенное направление, и Он вдруг задал себе вопрос:

– Что у меня есть?

– У меня есть Дело, – начал размышлять Он. – И есть люди, которые помогают мне, хотят они того или нет, и люди, которые мешают мне, также хотят они того или нет. И я благодарен им и в принципе делаю это Дело для них, но ведь мне это тоже приносит удовлетворение и удовольствие. Означает ли это наличие какой-то гармонии между мной и миром? Видимо, да, но нитка этой гармонии всё-таки очень тонкая, иначе не было бы так трудно просыпаться по утрам и мысли о смерти и вечности и собственном ничтожестве не повергали бы в такую глубокую депрессию.

Однако единственный, по Его мнению, приемлемый путь добиться спокойного отношения к смерти и вечности, предлагаемый Востоком, всё-таки не мог найти отклика в Нём, так как предполагал отказ от различных развлечений и удовольствий. Сама мысль об этом была Ему невыносимо скучна. Казалось нелепым тратить жизнь на то, чтобы привести себя в состояние полного безразличия к ней. Напротив, Он был уверен, что в удовольствии отказывать себе глупо и что заложенные в Нём духовные программы сами разберутся, что хорошо, а что плохо.

Он приподнялся на локтях и посмотрел за окно, и огоньки ещё не погасших окон показались Ему искрами сигарет в руках идущих в ночную смену рабочих. Он вдруг представил, как они стоят кучкой на перекрёстке и, ёжась от ветра, вырванные из тёплых квартир, ждут служебный автобус. Захотелось курить. Решив, что желание курить всё-таки сильнее, чем желание остаться лежать и не шевелиться, Он встал, набросил свой старый потрёпанный халат и, сунув ноги в тапки, побрёл на кухню. Закурив, Он некоторое время сидел нога на ногу, жмурился от яркого света и внимательно смотрел на дым папиросы.

Со стороны мундштука дым шёл слегка желтоватый, а с другой – синеватый. Переплетаясь, дым тягуче поднимался вверх и рассеивался у закопчённой вентиляционной решётки. Тут Он поймал себя на мысли, что минуту назад вообще ни о чём не думал, а был всецело поглощён созерцанием поднимающегося вверх дыма. Он засмеялся. Видимо, в этот неуловимый момент Он как раз и находился в состоянии полной гармонии с миром. Затем Он вспомнил, что нужно достать где-то денег и купить не особенно протекающую обувь. «Старая, – практично подумал Он, – протянет ещё от силы недели две, а скоро весна». Докурив и снова зевнув, Он немного подался корпусом назад, отчего на груди Его, под левым соском, образовался проём с мягкими неровными краями. Глубоко погрузив туда руку, Он осторожно достал своё сердце, которое лежало там как в мягко выстеленном птичьем гнезде. Ощупав его и немного подышав на гладкую глянцевую поверхность, Он открыл дверцу кухонного шкафа и бросил его в мусорное ведро. Сердце лежало там неподвижно, затем стенки ведра начали покрываться инеем. Он встал, потянулся и пошёл обратно в комнату. Перед самым смыканием краёв проёма внутрь незаметно залетел мотылёк. Уже засыпая, Он услышал, как за стеной зазвонил будильник.

Проснулся Он от занудно крутящейся в мозгу строчки:

Ты, семь, восемь,

Ты, семь, восемь.

Встав с постели, Он шатаясь пошёл в туалет. По пути из туалета в ванную Его настиг приступ рвоты. Перегнувшись через эмалированный край, Он засунул в рот два пальца и вдруг почувствовал, как под пальцами что-то шевелится. Он резко отдёрнул руку, и вслед за этим бесчисленное множество мотыльков так облепили лампочку, что уже через минуту Он оказался в полной темноте, в которой было слышно только шуршание крыльев и звук падения в раковину маленьких мёртвых тел. Он успел заметить, что мотыльки были ярко-красные, как кровь. Строчка продолжала играть:

Ты, семь, восемь,

Ты, семь, восемь.

Вернувшись в комнату, Он достал из ящика два пистолета, вставил дула в ушные раковины и одновременно нажал на курки. Падая, Он почувствовал, что пули сошлись точно в центре и расплющились одна об другую.

Глава 2

Некоторое время Он лежал приходя в себя. Навязчивая строчка звучала всё тише и тише и наконец умолкла совсем. Он открыл глаза и взглянул на часы. Было без четверти двенадцать. Он вспомнил, что в двенадцать у него встреча с братом, который хотел познакомить Его со своей невестой и пообедать втроём в каком-нибудь небольшом ресторане. Он снова прошёл в ванную комнату. Мотыльков уже не было. Он побрился, удивляясь, куда же они делись, уложил волосы и, быстро одевшись, вышел на улицу. Несколько минут Он стоял осматриваясь. Был обычный летний день. Несколько пыльных тополей буквально кишели галдящими птицами. Несколько бледных детей сосредоточенно ковырялись лопатами в песочнице, на деревянных бортах которой было написано:

                      Хуже всего быть мишенью

                      в тире с плохими стрелками!

Их мамаши, разомлевшие на солнце, лениво судачили о чём-то, рассевшись в ряд на недавно выкрашенной скамейке. Он придал лицу лениво-высокомерное выражение и отправился к месту встречи.

Брата Он увидел издалека. Тот стоял, образуя пробку в движении людской массы, и оживленно беседовал с маленькой светловолосой девушкой. Она слушала его, внимательно и влюблённо следя за его лицом и иногда кивая. Единственная её примечательность была в том, что она была одета.

– Привет! – сказал Он подойдя.

– Привет, – сказал брат. – Погоди, я сейчас, мигом, – добавил он и наотмашь ударил девушку по лицу. Её отшвырнуло на несколько шагов, и какой-то прохожий старик подхватил её и, подталкивая в спину, повёл к своей стоявшей неподалёку машине.

– Что, раздумал жениться? – спросил Он.

– Да нет, просто решили пару недель повременить. Пойдём куда-нибудь, перекусим.

Они замолчали.

Отношения с братом у них были сложные: тот, поскольку был старше, всячески опекал Его и вообще, похоже, испытывал к Нему отеческие чувства, но при этом всегда соглашался с Ним и без сомнений пускался за Ним в самые безрассудные предприятия.

– Ну, как она тебе? – набравшись храбрости, спросил брат. – Ничего, да?

– Ничего, – ответил Он. – Странная какая-то.

– Нет, она просто нездешняя, не обвыкла ещё. Но зато пока ещё готовить умеет.

– Что готовить? – опешил Он.

– Ну, соль, сахар, перец чёрный, – мучительно краснея, сказал брат. – Я-то не очень в этом разбираюсь.

– А-а... – протянул Он.

В это время из нескольких окон сразу застрочили пулемёты, и праздничная толпа сразу задвигалась, зашумела, побежала. Он вспомнил, что утром по радио диктор с торжеством в голосе объявил о каких-то показательных учениях лучшего в стране стрелкового полка и пригласил всех желающих посмотреть на этих простых бравых ребят, не жалеющих времени и сил на воспитание в себе качеств настоящих защитников народа.

Люди бежали. Некоторые падали, нелепо выворачивая шеи, некоторые останавливались и тихо садились на асфальт, привлечённые видом текущей из них крови. Тут из репродукторов, висящих на стенах домов, грянул марш. Всё это производило такой шум, что они с братом едва могли слышать друг друга. Брат картинно вытаращил глаза и, с ужасом глядя на Него, зажал пальцами уши. Он пожал плечами и, отпихнув попавшуюся под ноги дамскую сумочку, толкнул ладонью дверь, на которой висела табличка:

РЕСТОРАН «КОМАНДИР»

Не работает рано утром

Через час они вышли из ресторана и, достав каждый по папиросе, уселись на старой белой скамейке, исписанной именами, телефонами и просто словами. Чаще всего попадалось слово «рука», иногда оно сопровождалось изображением этой части тела. Вдруг Он заметил между ног странную надпись, видимо, зашифрованную: буквы В, А, изображение квадрата, буква Г и треугольник, после которого стояло: Она. Он достал записную книжку и зарисовал всё это, затем достал перочинный нож и тщательно срезал надпись, а по свежему срезу аккуратно написал: «Рука».

Брат, взглянув на часы, забеспокоился.

– Извини, у меня ещё дела, мне пора. Позвони в конце недели. – На слове «недели» он закашлялся. – Жестами показав, что говорить больше не может, он порылся в кармане, достав оттуда смятую купюру, аккуратно расправил её и положил Ему на голову. Затем коротко пожал руку и засеменил в сторону стоянки такси. Но асфальт под ним вдруг начал проваливаться, и брат, с каждым шагом погружавшийся всё глубже, в конце концов завяз окончательно. Он некоторое время рассматривал широкую спину брата, удивляясь, насколько всё-таки тот представительнее выглядит, затем встал и походкой скучающего франта отправился куда глаза глядят.

– Как странно, – подумал Он, глядя на прохожих. – Ведь в голове у каждого из них есть схожий с моим мозг, кого-то мучают похожие на мои проблемы, кто-то ищет ответы на те же вопросы, кто-то, может, уже нашёл.

Он напряжённо вглядывался в лица, но лица были довольно одинаковые и в конце концов слились в одно большое детское лицо, в котором Он с удивлением узнал себя в возрасте двенадцати лет, каким Он был запечатлён на одной из старых фотографий. Несколько секунд Он рассматривал себя, потом слегка толкнул лицо ладонью, и оно рассыпалось на тысячу лиц, которые то улыбались, то искажались гневом, то принимали снисходительно-насмешливое выражение.

Глава 3

Он завернул за угол и пошёл дальше; увидев обувной магазин, Он вспомнил, что Ему нужно купить ботинки. Крыльцо магазина было завалено жёлтыми кленовыми листьями. Безукоризненно одетый продавец с нашитой на рукаве эмблемой магазина дежурно улыбнулся, выслушал Его и, нацарапав что-то гвоздём на обнажённом запястье левой руки, исчез за прилавком.

– Может быть, эти? – с восторгом спросил продавец, поставив на прилавок картонную коробку. – Последняя модель.

Ботинки были действительно хороши. Чёрные, без каблука, но на плотной широкой подошве, они были усыпаны брошами и производили впечатление солидности и прочности.

– А не протекут? – строго спросил Он. – Дай-ка я проверю.

Проворно схватив один ботинок, Он побежал в другой конец помещения, где ещё при входе заметил раковину и кран. Бросившийся за ним продавец споткнулся и упал на пол.

– Но там же нет воды! – взмолился продавец, протягивая к Нему руки. – Честное слово, нет воды.

– Ну нет так нет, – сказал Он. – Я беру их без проверки.

Продавец встал, потирая ушибленное колено. Он с удивлением заметил, что тот совершенно не запачкался, хотя пол в магазине был покрыт натасканным несчётным количеством ног раскисшим, грязным снегом. Он сел и, сняв свои старые туфли, связал их шнурками и, раскрутив над головой, кинул их в продавца. Туфли обмотались тому вокруг шеи, и продавец, захрипев, снова упал и, совершив несколько конвульсивных подрагиваний, вскоре затих. Он надел новые ботинки, встал и вытащил из головы запутавшуюся в волосах купюру. Затем вырвал посередине её клок, наклонился над телом и старательно продел в образовавшуюся дырку кончик носа лежавшего. Случайно взглянув на безвольно лежавшую руку продавца, Он увидел на запястье налитые кровью буквы: «рука». Потом Он отошёл на несколько шагов, осмотрел всю картину в целом и вышел.

Пройдя несколько кварталов по направлению к центру города, Он почувствовал жажду и зашёл в одно из тех многочисленных маленьких кафе, которые, работая в разных режимах, обеспечивали население города кофе и бутербродами практически круглосуточно. Как Он и ожидал, в кафе почти никого не было. Единственным источником света было большое, почти от пола до потолка окно с зеленоватым стеклом. Он прошёл к стойке и заказал себе кофе. Обернувшись на звук открывающейся двери, Он увидел, что в кафе вошла девушка. Посмотрев по сторонам, она подошла к Нему и спросила:

– Как мне найти Его?

– Это я, – ответил Он. – А Вы кто?

– Я это Она, – сказала Она. – Я люблю Его.

– Странно, – подумал Он и, разбежавшись, с разгона прыгнул в манящую зелень окна. Падая, вместе со звоном разбитого стекла Он услышал, как внутри Его зародилось новое сердце.

Глава 4

Вечер. На улицах стемнело. Он шёл, облизывая разбитую при падении губу, и фонари делали Его тень то короткой, то какой-то немыслимо длинной. Редкие прохожие жались к стенам домов, спеша поскорее попасть к своим семьям, к уютным экранам телевизоров и удобным креслам с заботливо положенной подушкой. Вдруг Он остановился и напряжённо прислушался. Где-то вдали слышался лай собак и хриплые крики:

– Он! Он! Он!

Он почувствовал, как вместе с холодным вечерним воздухом ужас заполняет Его грудь, и заметался по улицам в поисках такси. Наконец одна из машин остановилась.

– А цветы есть? – спросил шофёр, недоверчиво оглядывая Его разбитое лицо и разорванные брюки.

– Есть, есть, быстрее, – задыхаясь, проговорил Он и сел на заднее сиденье. – Домой!

Шофёр ухмыльнулся, обнажив десны, и машина развернулась и поехала по ночным улицам. Настороженно глядя из окна, Он видел группы вооружённых людей, обшаривающих подъезды и разные тёмные уголки.

– Да, конечно, это Охота, – подумал Он. – Началась Охота.

И вдруг Он понял, что совершенно не готов к смерти: именно сейчас жизнь стала Ему удивительно дорога, и что в жизни Его никогда ничего не совпадает, и как счастливы должны быть те, кто добился хоть какого-нибудь совпадения...

Он достал папиросу, жадно закурил и вдруг совершенно успокоился. Остановив на полпути такси и вручив покрасневшему от удовольствия шофёру помятый букет ландышей, Он, насвистывая, зашагал по улице.

– Почему люди всё время повторяют одни и те же ошибки и иногда, даже зная, что совершают ошибку, всё-таки совершают её и потом сразу же начинают раскаиваться. Почему весь практический опыт, накопленный человечеством за тысячи лет развития, в результате оказывается никому не нужным хламом, – размышлял Он, рассеянно глядя по сторонам.

Глава 5

Все, кто шёл Ему навстречу, были совершенно пьяны, смех и икота душили их, слёзы заливали их весёлые глаза. Они шатались, падали, с криком хватали друг друга в объятия. Некоторые тут же на земле засыпали. За ними внимательно следили собаки-спасатели, и, если кто-нибудь падал в слишком глубокую лужу или на трамвайные пути, одна из собак выходила из своего укрытия и оттаскивала спящего на более безопасное место. На ошейниках собак тускло поблескивали жетоны народной дружины.

Проходя мимо слабо освещённой телефонной будки, Он вдруг заметил в ней какую-то странность. Рывком оттащив прислонившегося к ней спящего человека, Он открыл скрипящую дверь и увидел: на телефонном диске вместо цифр – буквы и геометрические фигуры. Он достал записную книжку, набрал номер: В, А, квадрат, Г, треугольник и почти сразу услышал радостный, знакомый голос:

Это Ты?

Это Он?

Это Ты?

Это Он?

Ленинград, котельная. 19 февраля 1987 

Цит. по кн.: Цой В. Р. Музыка волн, музыка ветра. – М.: Изд-во Эксмо, 2007. – 384 с., ил. (С. 77-88.)