А.А. Попов. "Участвовал в умысле на цареубийство".
На столе нижегородского гражданского губернатора Крюкова лежало дело по наблюдению за майором в отставке, помещиком села Ореховец Ардатовского уезда князем Федором Петровичем Шаховским. Перелистывая его, он задержался на копии доноса ардатовских помещиков министру внутренних дел от 2 марта 1823 года, в котором они возмущались Шаховским и обвиняли его во вредных нововведениях.
"Князь Шаховской, - писали они, - наполнен вольнодумством и в разных случаях позволяет себе делать суждения, совсем неприличные и не могущие быть терпимыми правительством".
Содержание доноса министр довел до сведения Александра I, и за либеральным помещиком был установлен негласный надзор.
После 14 декабря 1825 года наблюдение за Шаховским усилилось. Вскрывалась вся его корреспонденция. В конце дела подшито было донесение пристава, сообщавшего, что "поднадзорный принес присягу на верность Николаю I в церкви своего села". За два года князь не проявлял признаков вольнодумства. Вел себя тихо, скромно. Казалось бы, все Хорошо. И вдруг это письмо! Губернатор повертел в руках конверт со сломанной сургучной печатью, еще раз пробежал глазами текст. Поручик лейб-гвардии гусарского полка Слепцов извещал своего шурина князя Федора, что следственный комитет полностью осведомлен о нем и разыскивает его в калужских поместьях (Шаховской управлял ими по доверенности сестры). Губернатор принял решение: немедля донести военному министру о проживании Шаховского во вверенной ему губернии, а самого князя на всякий случай распорядился вызвать в Нижний Новгород - так будет вернее!
В ночь на 1 марта 1826 года квартальный надзиратель Попов передал распоряжение губернатора Шаховскому, Князь приказал слуге Лариону упаковать в чемоданы два фрака, два сюртука, белье, распрощался с беременной женой и шестилетним сыном и направился на собственной тройке в Нижний.
О том, как далее развивались события, скупо рассказывает он сам в записной книжке, обнаруженной спустя сто лет при инвентаризации вещей, оставленных Шаховским в Енисейске.
Небольшая книжка в кожаном желтом переплете с изящной бронзовой застежкой исписана прекрасным бисерным почерком, чернилами и карандашом.
"1 марта взят под арест в Ореховце.
2 марта прибыл в Нижний".
Принимая Шаховского, губернатор дал понять, что в Петербурге о нем многое известно и что, очевидно, на него вот-вот последует требование. Шаховской подал Крюкову обдуманное и уже заготовленное в дороге заявление:
"Ваше превосходительство, милостивейший государь! Исполнение воли правительства составляет общую обязанность верноподданных. Желая ускорить оправдание мое перед лицом государя императора, покорнейше прошу Ваше превосходительство отправить меня в Санкт-Петербург..."
Через день с тем же квартальным надзирателем губернатор направил его в столицу.
"4 марта отправлен в Петербург.
9 марта приехал в Петербург в 8 часов пополудни и поступил в Главный штаб под арест".
Петропавловская крепость к тому времени оказалась переполненной, и арестованных доставляли на гауптвахту Главного штаба. Преимущественно здесь содержались люди, или мало причастные, или совсем непричастные к событиям 14 декабря. Условия заключения при Главном штабе были несравненно лучше, чем в крепости: арестованные могли общаться между собой.
Пакет губернатора, врученный дежурному офицеру, перешел к дежурному генералу, а от него к начальнику Главного штаба.
14 марта следственный комитет заслушал сообщение начальника Главного штаба о доставке Шаховского и о "высочайшей воле", чтобы его допросили в комитете.
Но комитет особенно, не торопился допрашивать Шаховского: он уже располагал достаточными материалами о тайных обществах. Шаховской не представлял собой источник сведений, наоборот - его нужно было обвинить.
На гауптвахте Шаховской встретился с давнишними знакомыми - А. С. Грибоедовым, полковником Р. В. Любимовым, капитаном Н. Д.Сенявиным, отставным полковником А. Н. Раевским, лейтенантом 8-го флотского экипажа Д. И. Завалишиным и другими.
В записной книжке помечено:
"12 марта. Приведен ко мне Сенявин.
19 марта. Словесный допрос Левашовым.
29 марта. Перешли на новую квартиру (переведен в другое помещение. - авт.).
3 апреля. Вопросные пункты от Комитета".
Ответы на них должны были дать общее представление о подследственном - когда и где родился, кто родители, какое получил образование, где и когда проходил службу, и - самое главное - они должны были, по убеждению следователей, раскрыть участие обвиняемого в государственном преступлении.
Особый интерес комитета сосредоточился на московском совещании членов Союза спасения у Александра Муравьева в 1817 году, где впервые встал вопрос о цареубийстве и Шаховской поддержал эту мысль.
Он понимал, что первые показания очень важны. Поэтому надо четко продумать всю систему защиты, чтобы не запутать ни себя, ни других.
Где родился? Четким почерком он написал: родился 2 марта 1796 года в селе Заостровье Холмского уезда Псковской губернии.
Федор Шаховской считал себя прямым потомком Рюриковичей - князей Ярославских по отцу и Черниговских по матери. Отец его, Петр Иванович, полковник Преображенского полка, впоследствии перешел на гражданскую службу и дослужился до чина тайного советника.
В Заостровье на попечении тетушки да приезжавшей из Петербурга на лето матушки Анны Федоровны с сестрицами Катей и Поленькой и прошло детство князя Федора. Он всегда с теплым чувством вспоминал гувернеров, под руководством которых овладел латинским, французским, английским и немецким языками.
Когда ему исполнилось пятнадцать лет, Петр Иванович, занимавший в 1812-1816 годах пост псковского губернатора, определил сына в один из московских пансионов. После начала Отечественной войны шестнадцатилетний юноша, охваченный общим патриотическим порывом, приехал к отцу в Псков с намерением поступить в армию. Отца Федор не застал: тот разъезжал по губернии, занимаясь организацией народного ополчения.
Старый губернаторский дом находился неподалеку от Покровской башни, на берегу реки Великой. На половине Анны Федоровны часто заседал дамский комитет, занимавшийся сбором пожертвований на военные нужды. На этих заседаниях не раз присутствовал и Федор. Вернувшись, Петр Иванович не сразу согласился на поступление сына в армию, решил раньше присмотреться к нему. Он поручил Федору организовать размещение прибывающих в Псков раненых в здании губернского правления. (Это здание, бывшее тогда двухэтажным, хорошо известно псковичам: теперь здесь находятся обком КПСС и облисполком.) Убедившись, что князь Федор далеко не мальчик, а дельный, рассудительный юноша, Петр Иванович дал ему рекомендательные письма и разрешил отправиться в Петербург, где он был определен в резервную команду лейб-гвардии Семеновского полка, действовавшего против войск Наполеона.
Юный князь Шаховской участвовал в заграничном походе русских войск. За храбрость и мужество он был произведен в подпоручики.
Наблюдения, сделанные за границей, может и не всегда осознанные, помогли ему еще острее почувствовать российское неустройство: крепостнические порядки, унижение личности, закостенелость нравов.
Вернувшись в Петербург, Федор Шаховской вступил в офицерскую артель Семеновского полка. Как отмечал декабрист И. Д. Якушкин, также служивший в этом полку, пятнадцать - двадцать офицеров "сложились, чтобы иметь возможность обедать каждый день вместе; обедали же не одни вкладчики в артель, но и все те, которым по обязанности службы приходилось проводить целый день в полку. После обеда одни играли в шахматы, другие читали громко иностранные газеты и следили за происшествиями в Европе...".
Семеновская артель, вскоре запрещенная Александром I, была предшественницей будущей декабристской организации.
Подобная артель существовала и среди офицеров Генерального штаба.
В свободные от службы часы Шаховской вместе со своими друзьями посещал лекции известных профессоров, историков и экономистов К. Ф. Германа, А. И. Куницына, К. А. Арсеньева. Все это содействовало расширению умственного горизонта Шаховского, обогащало его знания, особенно в области исторических наУК.
Ответы на волновавшие его вопросы он пытался найти у масонов. Масонские ложи привлекали своей гуманистической направленностью, в них вступала прогрессивно мыслящая молодежь со свободолюбивыми и опасными для правительства настроениями. Шаховской сначала состоял в ложе "Соединенных друзей", членами которой являлись П. И. Пестель, П. Я. Чаадаев, А. С. Грибоедов, а затем в ложе "Трех добродетелей", но вскоре разочаровался в масонстве.
"В 1815 году, - как показывал на следствии Шаховской, - я узнал от Матвея Муравьева (М. И. Муравьева-Апостола. - авт.) о намерении некоторых лиц составить общество".
Такое общество - Союз спасения - возникло в начале 1816 года. Инициаторами его создания были участники двух офицерских артелей - Семеновского полка и Генерального штаба - А. Н. Муравьев, Н. М. Муравьев, С. П. Трубецкой, братья М. И. и С. И. Муравьевы-Апостолы и И. Д. Якушкин. Вскоре к ним присоединились П. И. Пестель, Ф. П. Шаховской и другие.
Для разработки устава Союза спасения была избрана комиссия в составе И. А. Долгорукова, С. П. Трубецкого, П. И. Пестеля и Ф. П. Шаховского, который являлся секретарем комиссии.
В январе 1818 года подпоручик Шаховской подал рапорт о переводе его из Петербурга в 38-й Егерский полк, находившийся в Москве. Связано это было с намечавшейся женитьбой Шаховского. Просьба его была удовлетворена. В Москве он получил возможность прослушать курс лекций по политическим и дипломатическим наукам при Московском университете.
Отдавая дань Москве - героическому городу, пострадавшему в войне 1812 года и спасшему Россию, Александр 1 переводит туда на время свой двор. Вместе с двором в Москву двинулась и гвардия, в которой служили многие члены Союза спасения.
Москва стала местом создания второй декабристской организации - Союза благоденствия, пришедшей на смену Союзу спасения. Этот новый союз имел управы (отделения) во многих городах России. В Москве учреждались две управы. Одну возглавлял Федор Шаховской, другую - Александр Муравьев.
Члены Союза благоденствия организовывали и литературные общества. Такая попытка была предпринята Шаховским, однако созданное им литературное общество скоро распалось.
Шаховской совместно с Михаилом Фонвизиным попытался превратить московский журнал "Общество громкого смеха" в более серьезное издание, поставив перед ним ряд задач общественного характера. Но и эта затея потерпела неудачу.
В ноябре 1818 года Федор Петрович Шаховской женился на Наталье Дмитриевне Щербатовой, внучке известного историка князя Михаила Михайловича Щербатова. На следующий год он был назначен адъютантом к командиру первой гвардейской пехотной дивизии генералу Паскевичу и переехал с женой в Петербург.
Шаховской поселился на территории Семеновского полка, в одном из офицерских флигелей на Рузовской улице, рядом с домом, где жил Иван Дмитриевич Щербатов, брат его жены. К Шаховскому по вечерам часто приходили Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин, Чаадаев, Вадковский. Сам Федор Петрович неоднократно бывал у Никиты Муравьева на набережной Фонтанки, 25, где собирались члены Союза благоденствия.
В связи с "семеновским бунтом" в 1820 году Иван Щербатов за одобрительный отзыв о поведении нижних чинов был разжалован в солдаты и сослан. На квартире же Шаховского произвели обыск и, не обнаружив компрометирующих бумаг, взяли у него и жены подписку в том, что "по делу Семеновского полка... они никакой переписки не имели".
После самороспуска Союза благоденствия в 1821 году Шаховской постепенно отходит от дел тайного общества. Причиной тому была необходимость устроить свои материальные дела. Замужество двух сестер исчерпало финансовые возможности вышедшего в отставку отца, который все более залезал в долги. Рассчитывать на его помощь уже не приходилось. Следовательно, Федору Шаховскому нужно было самому заняться хозяйством в имениях, полученных в приданое за женой.
Выйдя в отставку, Шаховской с семьей переехал в село Ореховец Ардатовского уезда Нижегородской губернии. В деревне он близко познакомился с жизнью крестьян и поставил перед собой цель улучшить их благосостояние.
"По приезде в деревню,- отмечает он в своих показаниях,- нашли мы крестьян в великой бедности и, желая облегчить их... положили значительный капитал, обратив часть оного на усовершенствование их хлебопашества и хозяйственных заведений".
Шаховской осуществил целую систему новых, усовершенствованных способов ведения сельского хозяйства: была ликвидирована чересполосица, и крестьяне получили лучшую землю; для обработки барской земли стали привлекаться наемные рабочие, применялись плуги, сеялки; резко сокращалась барщина, вводилось многополье, культивировалось травосеяние, овощеводство. Вскоре доходы крестьян и помещика увеличились. Эти нововведения и были причиной доноса на Шаховского соседей.
Хотя Шаховской и отошел от дел тайного общества, он стремился осуществить программу Союза благоденствия, в которой говорилось, что каждый его член должен обдумать условия освобождения крестьян в России и изложить это в специальной записке царю.
Именно к этому периоду относится черновик записки Шаховского императору Александру I. Объективно анализируя русскую экономическую действительность - тяжелое положение крестьян, задавленных налогами, повинностями и т. д., - Шаховской высказывается за отмену "рабства" крестьян и замену подушной подати подоходным налогом.
Вся записка проникнута духом патриотизма, человечного отношения к крепостным. Неизвестно, была ли она передана царю.
В деревне же Шаховским написана работа о методах повышения производительности водяных мельниц.
Отдавшись хозяйственным заботам, Шаховской все более отходил от тайного общества. По свидетельству допрошенных следственным комитетом, он "никакого фактического участия в жизни общества не принимал".
Шаховской много занимался самообразованием, причем интересы его были очень широки. В Ореховце он собрал замечательную библиотеку из книг по юриспруденции, философии, педагогике, политике, политической экономии, статистике, естествознанию, математике, военным наукам, изящным искусствам, истории, географии.
В каталоге библиотеки, составленном Шаховским в 1824 году, значится 1026 названий на русском, французском, английском, немецком, итальянском и латинском языках.
Среди книг были сочинения Монтескье, Жан-Жака Руссо, госпожи де Сталь, Гольбаха, Адама Смита, а также Байрона, Шиллера, Гете. Шаховской внимательно следил за всеми течениями общественной мысли, за современными журналами.
В его записной книжке есть такие пометки: "Выписать через книгопродавца Грефа (на французском языке) "Энциклопедический журнал", "Универсальный ежегодник", "Разговорный словарь", "Памятная записка о острове Св. Елены", "Наполеон в ссылке", "История живописи и музыки", "Алфавит египетских иероглифов", через английских квакеров выписать астрономию Клерка".
При аресте Шаховского в Петербурге в описи отобранных у него вещей значатся книга Роберта Оуэна "О воспитании в Нью-Ланарке", сочинения Пушкина, басни Крылова, книга об уголовных наказаниях.
В семейной жизни он был бесконечно счастлив: красивая, умная, образованная жена и шестилетний обожаемый Митя. И вдруг он здесь, и эти вопросные пункты...
Нужна хорошо продуманная система защиты, или следует придерживаться правила, высказанного полковником Любимовым: "Знать не знаю и ведать не ведаю", то есть начисто все отрицать.
Шаховской пошел по среднему пути - между утверждением и отрицанием. Да, он знаком, да, он встречался, но он упорно подчеркивал свое неведение о целях общества и не припомнит совещания у Александра Муравьева.
12 апреля состоялись очные ставки с Михаилом Фонвизиным, Никитой Муравьевым, а 25-го - с Александром и Матвеем Муравьевыми. Шаховской держался хладнокровно и не позволял следователям себя сбить. Его поведение было стойким, полным достоинства. Это внешнее спокойствие обходилось ему дорого, и 6 мая он был отправлен в военный госпиталь.
В записной книжке значится:
"7 мая затребовали в Комитет для подписания протокола опросов в связи с перенесением дела в Верховный уголовный суд. Смотритель госпиталя известил, что я назначен к отправлению в крепость, при этом не имею дозволения писать домашним.
15 мая выписан из госпиталя и поступил в Невский равелин".
Петропавловская крепость... Как сообщить жене? Это подавляло, угнетало. Поддерживало лишь ожидание суда, предстоящая возможность защищаться.
По ночам, когда не было сна, он мысленно произносил свои защитительные речи, вступая в споры с судьями. Но вступить в эти споры ему так и не пришлось.
11 июля Шаховской пометил в записной книжке: "Верховный уголовный суд, прибыв в дом г. коменданта Санкт-Петербургской крепости, в заседании объявил мне свой приговор".
Приговор гласил: "При допросе он сознавался только в том, что принят в Союз благоденствия и знал одну явную цель оного - просвещение и благотворительность... Напротив сего, как показаниями других, так и очными ставками, он уличался в том, что участвовал в учреждении Союза благоденствия и знал настоящую цель оного - введение представительного правления и что был на совещании (в 1817 году), когда Якушкин вызвался на цареубийство, предлагал, чтобы для сего воспользоваться временем, когда Семеновский полк будет в карауле, и только то и говорил, что он сам готов посягнуть на жизнь государя. После чего Сергей Муравьев не иначе называл его, Шаховского, как тигр".
Следственный комитет и Верховный суд не приняли во внимание показания свидетелей, например Фонвизина, который сказал, что "он не может утверждать, был ли князь Шаховской на совещании", или Никиты Муравьева, который показал, что "Шаховской был на совещании, но что он опровергал сие предложение и оставил собрание". Сергей Муравьев-Апостол решительно отрицал, что он давал такое прозвище "тигр", и тем не менее Шаховского обвинили как участника совещания, где высказан был "умысел на цареубийство".
Князь был осужден по восьмому разряду и приговорен к лишению чинов, дворянства и пожизненной ссылке. Указом от 20 августа 1826 года по случаю коронации пожизненная ссылка была заменена двадцатилетней.
Ссылка в Сибирь
Отправка осужденных производилась с соблюдением глубокой секретности. Никто из них не знал, куда его везут, где будет место его назначения.
На случай бегства "злоумышленников" были составлены их приметы: "Федор Шаховской - лет 30, рост 2 аршина, 872 вершков, волосы на голове и бровях светло-русые, глаза темно-голубые, лицом бел и худощав, нос прямой, подбородок выдается вперед, на верхней губе с левой стороны небольшая бородавка".
Шаховской так описывает отправку в ссылку: "27 июля г. комендант отдал меня фельдъегерю Гендригу для доставления в место назначения, и мы отправились в 10 часов вечера. Участь моя и место ссылки мне не были объявлены. Мы выехали в Шлиссельбургскую заставу, проехали крепость и далее по дороге к Архангельску.
28 июля. Сомнение мое кончилось: с Старой Ладоги повернули на Ярославскую дорогу, того же дня проехали Тихвин.
29 июля. Прибыли в г. Устюжну... Видел Ушакова, который дал мне 100 рублей.
19 августа. Прибыли в г. Красноярск, где я был представлен губернатору.
20 августа. С енисейским частным приставом Усовым отправлен в Туруханск, по предварительному назначению высшего начальства.
22 августа. Прибыли в Енисейск и того же дня отправились по реке Енисею.
7 сентября. Прибыли в Туруханск". Это был заштатный городок Енисейской губернии, расположенный на обмелевшей протоке Енисея, среди болот. На пригорке сгрудилось около трех десятков жилых строений, в которых проживало без малого сто человек.
Шаховского томили тяжелые переживания. Связано это было с рядом грустных обстоятельств - смертью в 1825 году матери и последовавшей за ней кончиной отца. Мучила неизвестность о состоянии жены, сына. Об этом свидетельствует отрывок из затребованной у него записки об имущественном положении:
"Жену свою оставил я в селе Ореховце в тяжелой беременности с мучительными припадками - с нею сын наш Дмитрий шести лет. Если бог укрепил силы и сохранил дни ее, то в половине сего месяца должна разрешиться от бремени. Но если ужасное, несчастье постигнет меня, и последняя отрада исчезнет в душе моей с ее жизнью, то одно и последнее желание мое будет знать, что сын мой останется на руках ее семейства, вроде отца ее. В продолжение пребывания моего в С.-Петербурге сперва получал я письма от нее через дежурство Главного штаба, потом через Комитет. О переведении меня в крепость я не решился ее уведомить, а последние две недели я уже ни одного письма от нее не получил, после того, которым я от 14 июля уведомил ее об нашей участи и просил, чтоб она, как можно скорее, распорядилась взять имение мое в опеку, по малолетству нашего сына, к которому оно переходит, с тем, чтобы она была опекуншей, а отец ее, примерной и строгой честности и горячей любви своей к внуку, не откажется быть его попечителем. Сие положение, горестное и сомнительное, усиливается расстоянием 6000 верст, отделяющих меня от родины и осиротелого моего семейства".
В Туруханске Шаховской прожил недолго, но вся его деятельность свидетельствует о стремлении принести пользу местному населению. Своими ценными агрономическими опытами по акклиматизации овощных культур, начатыми в Туруханске и продолженными в Енисейске, куда его потом перевели, он способствовал развитию сельского хозяйства края.
В деле "О государственных преступниках, находящихся на водворении в Туруханске" имеются ежемесячные донесения сотника Сапожникова о поведении "злоумышленника":
"Имею честь донести, что насчет нравственности Шаховского наружного распутства не замечено, что он от жителей как Туруханска, равно и от живущих от Туруханска вверх по Енисею приобрел особое расположение через ссужение их деньгами, обещанием улучшить их состояние через разведение картофеля и прочих огородных овощей, провозвещая им дешевизну хлеба и прочих вещей в крестьянском быту необходимых".
В следующем донесении сообщается, что "преступник располагает иметь в Туруханске домоводство и скотоводство, разведение картофеля и прочих овощей". Здесь же содержится любопытный ответ енисейского губернатора: "Ежели он разводит картофель и другие разные овощи, которых прежде в Туруханске не было, и будет их раздавать и продавать жителям, то сие не может принести никакого вреда кроме пользы".
Шаховской, располагавший присланными женой пособиями по медицине и фармакологии, занимался в Туруханске лечением местных жителей - тунгусов, которые с благодарностью отзывались о ссыльном лекаре. Тот же сотник Сапожников в донесении от 1 апреля 1827 года писал: "Занятием имеет чтение книг, составляет из оных лекарства, коими пользует одержимых болезненными припадками".
Когда начальник Енисейского округа, посетивший Туруханск, заболел, то "преступник" оказался настолько сведущ, что вылечил его. Тем не менее дальнейшее врачевание Шаховскому было запрещено.
В ссылке Федор Петрович усиленно занимался педагогикой. Будучи широко образованным человеком, он хорошо знал труды Песталоцци, Оуэна и других. Здесь он написал "Наставление о воспитании детей и о методах обучения их грамоте", а также завершил краткую грамматику русского языка, работу над которой начал еще в каземате Петропавловской крепости.
В письме к жене от 26 апреля 1827 года Шаховской сообщает: "Посылаю тебе вступление к наукам, написанное мною как введение к дальнейшим занятиям моим для облегчения воспитания детей наших, а также некоторые определения, взятые у Оуэна, которые я старался сделать сколько можно легкими". И далее рекомендует "легкий способ весьма скоро научиться писать и читать".
Свои педагогические идеи он осуществлял на практике, обучая детей бедных родителей.
Сотник Сапожников доносил 2 апреля 1827 года: "...принял на себя обязанности обучения грамоте малолетних детей здешних жителей". Однако вскоре высшее начальство признало обучение Шаховским детей нежелательным и запретило ему это занятие.
Говоря о разносторонних интересах Шаховского, нельзя не упомянуть об увлечении его переводами и стихотворными опытами. Часть этих литературных опытов носит общее заглавие "Пастораль".
В документах фонда Шаховского, хранящихся в Москве в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, имеются "Черновые записи о Туруханском крае", составленные Шаховским в первый год ссылки. В них описываются природные условия, богатства этого края, занятия жителей, пути сообщения и т. д. Отмечая положительный характер связи коренного населения с русскими поселенцами-крестьянами, он подчеркивает угнетение тунгусов. Шаховской резко противопоставляет две группы: русские купцы-эксплуататоры и честные труженики, которых беззастенчиво обманывают и обирают. В записках приводятся интересные данные о прошлом края. Например, Шаховской отмечает, что в 1820 году в Игарке был всего один дом, в котором жил крестьянин, имевший коров, - для этих мест явление редкое. В Дудинке обитали два жителя, имелись два казенных хлебных магазина. "Хлеб отсюда отправляется за тундру для русских, его возят на санях. Верстах в 4-х от Дудинки четыре дома. От Дудинки вниз уже лесов не видно. Начинается тундра".
Хотя записки Федора Петровича не могут считаться научным трудом, их историческое и краеведческой значение велико. Это была первая работа, посвященная Енисейской губернии.
Интересы Шаховского простирались и на ботанику, и на минералогию. Просьба к жене: "Пришли мне также сочинения Севергина по минералогии". Любопытна его переписка с директором петербургского Ботанического сада Фишером. Фишер, узнав о его исследованиях, обратился к Бенкендорфу за разрешением доставить Шаховскому три ботанические книги, небольшое собрание сухих трав и микроскоп. Ill отделение отнеслось к этой просьбе с подозрением.
В это время жизнь Шаховского омрачило еще одно обстоятельство. В январе 1827 года, желая прийти на помощь жителям Туруханска, пострадавшим от неурожая, Шаховской дал им из полученных от жены денег 300 рублей на уплату недоимок по повинностям. Когда сведения об этом дошли до III отделения, там этот факт вызвал беспокойство. Бенкендорф приказал: "Губернатору предписывается позаботиться о перемене места жительства Шаховского и надлежит назначить город, который он сочтет необходимым в данном случае, но с тем, чтобы Шаховской от этого ничего не выиграл".
10 августа 1827 года, помечает Шаховской в своем дневнике, прибыл урядник Нифонтьев и объявил ему высочайшее повеление о переводе в Енисейск.
Как большую утрату пережил он расставание с больным товарищем Н. С. Бобрищевым-Пушкиным, отбывавшим вместе с ним ссылку, с которым он некогда вел откровенные беседы.
В Енисейске Шаховской поселился у бедных, но добрых людей. Жители города хорошо относились к бывшему князю. В письмах к жене Шаховской неоднократно подчеркивал это, и особенно душевное отношение купца Хорошева (через него шла переписка с Натальей Дмитриевной), городничего, который "имеет доброе сердце и кроткий и веселый нрав". Письмо от 26 сентября 1827 года Шаховской заканчивает словами: "Енисейск доставляет мне полную возможность писать тебе всякую неделю". Но вдруг в интенсивной переписке произошел перерыв. Ill отделение дозналось, что переписка с женой осуществлялась "через посредство купца Хорошева, которого приказчик проживает в Москве". Было предписано: "Письма принимать не иначе как из рук местного начальства".
Это болезненно сказалось на самочувствии Шаховского. Острее стало чувство одиночества, разлуки с семьей. Наталья Дмитриевна после родов, с грудным ребенком, естественно, не могла поехать в Сибирь, да и сам Шаховской категорически был против этой поездки, тем более что Николай I не разрешал брать с собой детей. Жена могла только окружить его любимыми вещами.
Судя по описи вещей, которые остались в Енисейске, он ни в чем не нуждался. Масса книг, гитара, готовальня, ящик с красками свидетельствуют о том, чем он пытался заполнить свое время.
Ссыльные, подобные Шаховскому, жившие на положении одиночек, среди малочисленного, неграмотного, угнетенного коренного населения, были лишены той дружеской поддержки, которая существовала среди узников читинских и петрозаводских казематов. И для Шаховского - человека необыкновенно одаренного, тонкого, тоскующего в своем бессилии, страдающего от разлуки с женой, детьми - это стало настоящей драмой. Тоска, одиночество находят отражение в каждом его письме:
"Вот еще письмо от тебя, нежный друг мой! Благодарю тебя, что ты так часто пишешь; отрада получить весть о тебе и милых детках, это составляет прелестнейшее утешение в жизни моей. Все посылки твои, особенно книги, тем приятнее для меня, что я попечению нежной и сердечной супруги, моей обязан развитию способностей моих и познаниям, которые распространяют круг деятельности и наблюдательной жизни, уносят меня в мир, где душа черпает ясность и вдохновение в созерцании природы, искусств, открытий и явлений".
К этим словам остается лишь добавить, что Шаховского - человека, измученного жестокой судьбой, с его характером, способностями, заблуждениями, - некому было понять и дружески поддержать. В его письме от 15 апреля проявляется какая-то болезненно-религиозная восторженность. Последнее письмо, от 23 апреля, свидетельствует о полном расстройстве его душевного равновесия.
Трагическая развязка
В июне 1828 года енисейский губернатор сообщил Бенкендорфу о сумасшествии Шаховского. Подробности о начале болезни сохранились в письме декабриста Сергея Кривцова от 24 июля 1828 года, адресованном А. Г. Муравьевой, с которой переписывалась жена Шаховского:
"Проезжая через Енисейск, я нашел бедного Шаховского... худого, с тусклым, блуждающим взглядом, что слишком красноречиво говорит о том состоянии, в котором пребывает его бедный разум..."
Гражданский губернатор Степанов, благосклонно относившийся к Шаховскому, поместил больного в городскую больницу. Жена Шаховского, узнав от Муравьевой о болезни мужа, немедленно обратилась с просьбой разрешить ей поездку в Енисейск, а получив отказ, возбудила ходатайство о переводе Шаховского в одно из отдаленных от столицы имений, под присмотр местного начальства. В частности, она имела в виду Заостровье Псковской губернии.
Только 4 января 1829 года Бенкендорф доложил о ходатайстве Шаховской императору, и тот не дал согласия. Высочайшее повеление гласило: "Отправить для содержания в острог Суздальского монастыря на том положении, как содержатся в оном прочие арестанты".
Тюрьма вместо лечения душевнобольного человека, к тому же поселенца, а не арестанта! И как милость - "с разрешением жене жить близ монастыря и иметь попечение о муже".
Тот же самый фельдъегерь Гендриг, который отвозил Шаховского в Енисейск, помчался вновь в Восточную Сибирь.
Владимирский губернатор Корута был уведомлен о воле государя. И он строго предупреждает архимандрита Парфения о необходимости строжайшего контроля за государственным преступником, но, зная Суздальскую тюрьму как вторую "русскую Бастилию", предписывает поместить Шаховского в приличную комнату. Настоятель затребовал для охраны трех рядовых и одного унтер-офицера. Однако усердие святого отца-тюремщика показалось чрезмерным, ему было выделено только два солдата и унтер-офицер.
При отъезде из Енисейска фельдъегерь получил для "злоумышленника" много теплого дорожного платья: фуфайки, рукавицы, две меховые шубы, "сакуй олений" и т. д., а привез Шаховского в монастырь обмороженным, о чем было составлено даже медицинское свидетельство. В свидетельстве говорилось, что Шаховской прибыл в весьма печальном состоянии: "Оказались на нем ознобленными нос, ухо, три пальца левой ноги и мизинцы на обеих руках, причем на мизинце левой руки не оказалось ногтя".
По ходатайству жены, опять-таки с разрешения самого царя, к арестанту Шаховскому были допущены лекарь и старый слуга князя - Ларион, которому дозволялось ухаживать за ним, но выходить из монастыря запрещалось.
Сохранилось последнее письмо Натальи Дмитриевны из Москвы от 18 апреля 1829 года:
"Друг мой! В конце прошлой недели узнала о твоем прибытии в Суздаль. Мы опять скоро увидимся.
Ты прижмешь к сердцу детей. Дурная дорога и разлитые реки препятствуют мне исполнить немедля необходимое желание моего сердца - тебя увидеть. На той неделе при первой возможности отправлюсь к тебе, другу моему, возблагодарим всевышнего...
Дети, слава богу, здоровы, Митенька начинает хорошо писать, а Ваня так мил, что и пересказать не сумею.
Посылаю к тебе Лариона, который при тебе останется, и с ним немного белья и прочих безделок".
Шаховская забрала старшего сына Дмитрия из пансиона и переехала во Владимир, но развязка была близка.
Парфений доносил: "Государственный преступник Шаховской в течение марта месяца находится в помешательстве ума, сопряженном с дерзостью и упрямством"; "6 мая государственный преступник находится в сильном помешательстве и не принимает пищи".
24 мая 1829 года он сообщил губернатору о смерти Федора Петровича Шаховского. Прошение Натальи Дмитриевны о разрешении перевезти прах мужа в Донской монастырь или в Нижегородскую губернию было отклонено.
"Похоронить в монастыре, там, где хоронят арестантов", - Николай I не переставал мстить даже мертвым.
Так печально закончилась жизнь этого замечательного человека, стремившегося быть полезным народу.
В память о декабристе Шаховском одна из улиц города Суздаля названа его именем.
