Цитата сообщения TimOlya
София Станиславовна Киселева,урожд.Потоцкая-муза Бахчисарайского фонтана/2.
Софи́я Станисла́вовна Пото́цкая, по мужу Киселёва (польск. Zofia Potocka [Kisielew]; 1801, Тульчин, Подольская губерния, Российская империя — 2 января 1875, Париж, Франция) — дочь польского магната Станислава Щенсного Потоцкого и знаменитой авантюристки Софии Глявоне, жена графа П. Д. Киселёва. С 1 июля 1830 года кавалерственная дама ордена Св. Екатерины.
Графиня София Станиславовна Потоцкая (Киселева) (1801-1875). 1834. Йозеф Карл Штилер.
Тайная любовь к Ольге — не единственная причина драмы Киселевых. Как это ни странно звучит, в дело вмешались к тому же политические разногласия супругов. Софья Станиславовна оказалась горячей патриоткой Польши.Бог весть, где были истоки этой любви Киселевой, выросшей в России. Но Польшу она уподобляла беззащитной голубке, терзаемой двуглавым российским орлом.Гордая пани была уязвлена исторической несправедливостью настолько, что это сказалось на отношениях с мужем.
Софья Станиславовна Киселева ,ур Потоцкая(1801-1875)
В Тульчине, где все было связано с магнатами Потоцкими, полякам дышалось легче, чем где бы то ни было. В лице Софьи Станиславовны здесь у них была поддержка — и духовная, и материальная. Сборища приверженцев «великой Польши» в семейном доме Потоцких и тот азарт, с которым предавалась жена этой идее, поначалу не слишком трогали Киселева. Напротив, он, пожалуй, ценил способность Софьи к высоким душевным порывам.
Неизведанное будущее Польши
Но каждый знает, как коварны и болезненны дискуссии «по национальному вопросу». Начавшись на мирных нотах, они, стоит прозвучать одной резкой интонации, легко переходят в безоглядную схватку. Софья Станиславовна, с ее прямотой и бескомпромиссностью в суждениях, без обиняков высказывала мужу все, что думает по поводу российской политики по отношению к Польше.
Михал Стахович - Александр I, коронованный король Польши
Киселев в спорах с женой не видел причины быть меньшим патриотом, чем она. В ответ на ее «антироссийские» настроения он демонстрировал свою русскую «правоту». В таких случаях никогда не обходится без перехлестов, болезненно бьющих по самолюбию спорящих. Казалось, пустяк, казалось, пройдет... Ситуация резко изменилась зимой 1825 года. вспоминал, что начальник штаба «не только не противился, но поощрял то серьезное направление, которому следовала тульчинская молодежь». А молодежь все активнее склонялась к бунту...
Михал Стахович .Первый Сейм Польского Королевства в 1818 г.
Но бунта Киселев боялся. Он считал, что вслед за ним идет хаос, беззаконие, гибель государственности, по обломкам которой наверх вскарабкается новый тиран. Так где же выход? Киселев видел выход в том, чтобы, не покушаясь на «корень», обрезать «дурные ветви», то есть отстранить с ключевых постов твердолобых политиков, начать постепенное проведение в жизнь реформ и строго потребовать от каждого начальника честности и добросовестной работы. В тайное общество он так и не вступил.
...Тульчин лежал в наметах снега. Сюда спешно прибыл посланец из Петербурга генерал-адъютант Чернышов с приказом арестовать заговорщиков. Киселев вплотную приблизился в той черте, один шаг за которую превратил бы его в государственного преступника. Гордая пани Софья Станиславовна, вполне возможно, разделила бы участь декабристок. Но Киселев не сделал этого шага. И не из-за страха сменить генеральский мундир на арестантскую куртку, а по своему глубокому убеждению: бунт — катастрофа для России.
Александр Иванович Чернышев (1785-1857)
...Все то время, что Киселев с Чернышевым обсуждали план действий и возможный ход событий, в кабинете мужа находилась и Софья Станиславовна. Павел Дмитриевич не считал нужным что-либо держать от нее в секрете. Узнав, что приказ об арестах уже отдан, Киселева бросилась предупредить Николая Басаргина. Тот ответил ей, что никогда не откажется от своих убеждений и разделит со своими товарищами общую участь. «Я ожидала такого ответа от вас, — сказала Софья Станиславовна. — Вы погибнете, но поступите как человек чести, и, поверьте, мое уважение к вам только возрастет от этого».
Николай Васильевич Басаргин
Жена Киселева сочувствовала заговорщикам. Ведь они были связаны с польскими оппозиционерами! Потрясение государственных основ России неизбежно всколыхнет национально-освободительное движение в Польше. Так думалось и мечталось первой даме Тульчина, но все это было очень далеко от реального положения вещей.
Киселеву удалось отвести от себя подозрения в пособничестве заговорщикам перед новым императором Николаем I. Он даже сохранил свой пост. Но какого напряжения, скольких бессонных ночей это стоило!
Портрет Николая I
В этой ситуации, когда на карте стояло все, он невольно искал душевную опору в единственном человеке, кому мог доверять, — в жене. От нее Киселев ждал и понимания, и сочувствия — ведь он вышел, и не без душевных мук, из опаснейшей ситуации. Единственное, чего хотелось сейчас, это отойти в спасительной тишине своего дома от передряг. Остановиться. Передохнуть.
Софи́я Станисла́вовна Пото́цкая, по мужу Киселёва
Киселев считал, что с провалом антиправительственного заговора Россия избегла большой беды. Для Софьи же Станиславовны все было как раз наоборот. Разгром декабристов — это укрепление российской государственности, а стало быть, усиление гнета для ее многострадальной родины. Политические дебаты продолжались. И Киселев взорвался. У себя дома ему приходится быть начеку! Жена не думает о том, что любой донос о противоправительственных разговорах вызовет непредсказуемые для него последствия!
Разве она не знает, сколько у него врагов? Та злополучная дуэль, выходит, ничему ее не научила? Как может Софья забывать о том, что она — жена русского генерала? Он не намерен больше слышать этот сепаратистский бред ее друзей и ее самой! Киселев старался объяснить жене, как обескуражен он ее невниманием к нему, как глубоко огорчен их душевным несходством: «Твое поведение прошедшее и настоящее налагает на меня долг быть осторожным и не дать себя обмануть возвышенностью души и принципов; они некогда внушали мне доверие и привязанность, которые я оплакиваю доселе».
Похоже, это рокотание грома поначалу не слишком настораживало Софью Станиславовну. Ее довод оставался неизменным: она полька и забыть этого не может.
Картина Михаила Стаховича
Столкновения между супругами становились все ожесточеннее, размолвки дольше, а примирения ненадежнее. Каждый чувствовал себя непонятым и замыкался, уже не доверяя другому ни мыслей, ни чувств.
Гнетущую обстановку в доме счастливо мог бы разрядить детский лепет, но Софья Станиславовна так и не смогла забеременеть. Из-за этого она чувствовала себя особенно несчастной и ждала от мужа слов утешения. Но был ли он способен на это?
Во внешних проявлениях Киселев — сама суровость и сдержанность. Когда в семье лад, женщине легко смириться с этим. Но там, где поселилось неблагополучие, обычная немногословность легко принимается за оскорбительное равнодушие. Стремясь избавиться от душевной маеты, Киселева отправляется путешествовать.
Однажды из Парижа Павел Дмитриевич получил от жены письмо с просьбой доставить ей «оба новых романа Вальтера Скотта и несколько русских стихотворений Пушкина, как, например, «Бахчисарайский фонтан», «Онегина», новую его трагедию...».
Кроме того, Софья Станиславовна просила — при случае напомнить поэту о ней. Видимо, мыслями она возвращалась к той давней встрече, да и понимала, что задела сердце Пушкина. Но создатель «Бахчисарайского фонтана» оставался для нее эпизодическим лицом.
А.С.Пушкин на Кавказе
Героем же, единственно любимым мужчиной, с которым ей так фатально не хватало согласия и мира, был муж. Конечно, прежнюю восторженность поубавили обиды и размолвки. Киселева не могла не сознавать и своей вины в семейном разладе. Расстаться? Нет! Об этом страшно было и думать.
Между тем для Павла Дмитриевича, посланного на новое, очень ответственное место службы — в Молдавию и Валахию, — начинался блестящий этап в его деятельности. Очень скоро он войдет в первую шеренгу государственных деятелей России того времени.
Провозглашение объединения Молдавского княжества и Валахии
Но семейная жизнь...Его чувство к жене угасло. Он отдавал себе в этом полный отчет, а раз так, то хотел и полной определенности. Киселев знал, что по поводу его «несчастных семейных обстоятельств» будут вовсю злословить. Он отдавал себе отчет, что теряет огромное богатство, принесенное Софьей, — и все равно считал, что лучше расстаться.
Военная процессия в столице Молдовы в начале XIX века
Это решение далось непросто, и Киселев не скрывал этого от жены: «Вспомни наше прощание в Кишиневе... Я плакал тогда о нашей разлуке; я оставлял тебя с растерзанным сердцем; я предчувствовал, что это было прощание с моею внутренней жизнью, с жизнью частного человека». Киселев просил Софью Станиславовну навсегда забыть о нем. Легко представить, как горько было гордой пани выговаривать у непреклонного мужа уступку: если через два года не произойдет их сближение, она даст ему полную свободу. Документ такого содержания с датой 20 ноября 1834 года был выдан Софьей Станиславовной Киселеву, причем при свидетелях, которые поставили на нем свои подписи.
Совершенно убитая, Софья Станиславовна в том же 1834 году покинула Россию. Она обосновалась в Париже, еще храня робкую надежду, что муж позовет ее обратно. Миновали два года. Потом три, четыре. Киселева поняла, что она оставлена мужем окончательно.
Остров Сите на набережной Лувра. Сент-Шапель-сан-флеш, Консьержери, кассационный суд, Нотр-Дам, набережная Часовни, 1-й округ (1840 г.)Теодор Йозеф Хуберт Хоффбауэр
Стремясь хоть как-нибудь забыться, Софья Станиславовна металась по белу свету — Рим, Вена, Ницца, Палестина, Альпы... Она отправлялась туда вдвоем со своим одиночеством, мучаясь этим соседством и не находя средства, чтобы с ним расстаться. Едва ли не находилось охотников занять в сердце по-прежнему красивой, еще молодой и во всех отношениях оригинальной женщины место отвергнувшего ее супруга.Но тщетно. Тот, который ее не любил, по- прежнему безраздельно владел ее сердцем.
Разумеется, частые гости у Киселевой — ее родственники Потоцкие. Одно время их очень будоражила мысль об увлечении сына Николая I, наследника русского престола Александра Николаевича, девушкой из знатного польского рода — Ольгой Калиновской. Эта очаровательная пани, мать которой была урожденной Потоцкой, основательно вскружила голову великому князю Александру. Что и говорить, такой роман сулил Потоцким радужные перспективы.
Портрет великого князя Александра Николаевича
Но всем надеждам положил конец суровый окрик императора. Ольгу в полуобморочном от отчаяния состоянии обвенчали с князем Иеремеем Клеофасом Огинским. Жениха, кстати, несчастной красавице искали недолго: пан Огинский, в солидных летах, был ранее женат на умершей родной сестре Калиновской.
Ольга Калиновская, художник Жозеф Дезире Корт
Разумеется, эта история задела самолюбие Потоцких. Софья Станиславовна получила лишний козырь в своей ненависти к Зимнему дворцу. Ее салон стал оплотом польских эмигрантов во главе с поэтом-вольнодумцем Адамом Мицкевичем. Бурные собрания, дебаты, дискуссии, страстные призывы... Этот поток год за годом наводнял парижские апартаменты Киселевой, увлекая, развлекая ее, а главное, хотя бы на время вспугивая удручающую тишину.
Адам Мицкевич
Мясоедов Г.Г. . Адам Мицкевич в салоне Зинаиды Волконской импровизирует среди русских писателей
Не один раз Софья Станиславовна навещала и Россию, родные места в Тульчине, в любимом Крыму. Когда-то графиня-мать Потоцкая, чтобы не сеять меж дочерьми раздора, подарила им по прекраснейшему крымскому имению: Софье —- Массандру, Ольге — Мисхор. Все можно поделить. Почти все...
Карло Боссоли
Бумага — надежный друг страждущих. С покорностью она принимает горькие слова прозрения и угасшей надежды, готовая бережно донести их до потомства или тотчас сгореть, оберегая тайну исповеди. «Париж, 1846 год. ...Ольга в трауре. Она похоронила мужа. Я приехала к ней, несмотря ни на что. Сестра, не в пример мне, всегда трезво ко всему относилась: я застала ее почти спокойной. Спустя несколько дней после похорон она выглядела на зависть свежо, черный туалет только подчеркивал ее красоту, не собиравшуюся меркнуть.Что тут удивительного? Покойного Нарышкина Ольга не любила. Мне казалось, что истинная привязанность вообще не доступна ей. Именно в этом ее сила. Я помню строки Фонтенеля, где он говорит, что женщина может управлять самым властолюбивым человеком в мире, если у нее много ума, достаточно красоты и мало любви. Ольга такова.
Ольга Станиславовна Нарышкина (1802-1861) с дочерью Софьей (1829-1894)
Тем более сердце мое разрывалось от горя. Я помню, каким ужасным было то давнее наше объяснение с сестрой. Я умоляла ее порвать с Полем. Наш брак скреплен на небесах. Поль принадлежал мне. По прошествии времени, то и дело возвращаясь к прошлому, я поймала себя на мысли, что Пушкин оказался провидцем моей судьбы. Мне досталась участь Заремы, отвергнутой и продолжавшей любить. «Besos para golpes» — «поцелуи за удары». Я молила сестру порвать с Полем.
Граф Па́вел Дми́триевич Киселёв
Пушкин говорил моими словами:
Оставь Гирея мне: он мой; На мне горят его лобзанья, Он клятвы страшные мне дал, Давно все думы, все желанья Гирей с моими сочетал; Меня убьет его измена... Я плачу; видишь, я колена Теперь склоняю пред тобой, Молю, винить тебя не смея. Отдай мне радость и покой, Отдай мне прежнего Гирея... Не возражай мне ничего; Он мой! Он ослеплен тобою. Презреньем, просьбою, тоскою, Чем хочешь, отврати его; Клянись...
Да! Все так и было. Ольга тоже плакала и говорила, что понимает, какую глубокую рану мне нанесла. «Прости! Прости во имя нашего родства, — твердила она. — Во имя памяти матери!» Что было мне делать? Я не могла стать врагом родной сестры, хотя понимала: Ольга поднесла мне яду, а теперь искала противоядия. Я осталась жить, чтобы скорбеть дальше. Судьбе было угодно соединить нас всех троих уже в Париже...»
Посол великой державы должен быть безупречен по всем статьям. С неупорядоченными семейными отношениями Киселев считал невозможным заступать на такой пост.
— Что вы, что вы, любезный Павел Дмитриевич! С вашей ли опытностью не сладить с подобными пустяками... Я, голубчик, и слушать не хочу... — мягко рокотал император.
Граф Па́вел Дми́триевич Киселёв
Это был приказ, но нож острый, как не хотелось ехать в Париж. Там не было Ольги. И там жила нелюбимая жена. Понятны опасения Киселева: «Одно из самых щекотливых затруднений для меня — это пребывание в Париже Софьи, с ее надменным и иногда отважным характером; я опасаюсь столкновений, которые при моем официальном положении могут быть более чем неприятны».
София Станиславовна Киселёва
кисти Кристиана Арбека (Музей Боманна, коллекция миниатюр Тэнси - Целле, Нидерланды, Германия)
Он как в воду глядел. Однажды Софья Станиславовна задумала передать во французскую прессу свой политический памфлет, направленный против российских властей. Эта попытка не удалась, но легко представить себе положение посла Павла Киселева, если бы ему пришлось давать пояснения по поводу сочинительницы Софьи Киселевой. Павлу Дмитриевичу приходилось все время быть начеку, и в конце концов он даже пригрозил жене, что вышлет ее из Франции.
София Станиславовна Киселёва
Но это обострение отношений произошло позже. Поначалу, как только весть о прибытии нового посла достигла Парижа, в Софье Станиславовне снова зажглась надежда на воссоединение с мужем. Ей казалось, что этому нет препятствий. Она готова была простить ему увлечение Ольгой — существуют ли в природе безгрешные мужья?
О́льга Станисла́вовна Нарышкина,урожденная Пото́цкая
Судя по всему, Киселев, несмотря ни на что, оставался для Софьи человеком, словом и мнением которого она очень дорожила. Сохранилось пятьсот двадцать ее писем, и это лишь часть того, что было написано «отставной» женой. Избегая упреков и сетований, Софья Станиславовна посвящала Киселева в свои сокровенные мысли о событиях и людях, спрашивала совета — будто давала понять, что не верит, не чувствует той пропасти между ними, которая называется нелюбовью. Павел Дмитриевич тоже писал жене, но редко, скупо. Это были деловые письма — Киселев, несмотря на разрыв, не отказался от хлопот, связанных с имениями Софьи Станиславовны.
Мечислав Станиславович (Мечислав Франтишек Юзеф) Потоцкий
В 1845 году Киселева без разрешения властей приехала в Россию хлопотать об освобождении брата Мечислава, замешанного в какой-то истории.Со свойственной ей запальчивостью она возмущалась действиями властей и в конце концов была отправлена в Новгород с предписанием покинуть пределы Российской империи. Павел Дмитриевич решительно встал на защиту жены; благородство ему никогда не изменяло. Его вес в обществе был слишком значительным, и в результате власти пошли на попятный. Киселеву даже пригласили два раза на придворный бал. Это, впрочем, не избавило ее от нервного срыва.Вернувшись во Францию, она писала Павлу Дмитриевичу, что понимает трагедию Пушкина, который задыхался в России...
Иван Айвазовский,Пушкин на берегу моря, 1887
Киселев чувствовал настроение Софьи Станиславовны и старался развеять ее иллюзии. Он написал своему брату Николаю, раньше его поступившему на дипломатическую службу в Париже: «После 25 лет разлучения всякое сближение между нами невозможно, и я решительно его не хочу». Понимая, что в Париже им придется то и дело сталкиваться в обществе, он заранее старается расставить все точки над «i»: «Я желаю, чтобы наши встречи были сколь возможно редкими, и то лишь разве в чужих домах и никогда в наших». Киселев не сомневался, что брат доведет до сведения Софьи Станиславовны его пожелания.
Николай Дмитриевич Киселёв (1800-1863), действительный тайный советник, русский посланник во Франции и в Италии, брат генерала Н.Д.Киселёва и С.Д.Киселёва.
Непоколебимая суровость мужа особенно была тяжела для нее потому, что этот седеющий статный красавец, на которого она теперь не имела никаких прав, оказался в Париже в центре внимания — особенно, разумеется, внимания дам. Александра Осиповна Смирнова-Россет, весьма придирчивая особа, давала ему характеристику, к которой нечего добавить: «Генерал Киселев был исключительно умен, у него обаятельная внешность и золотое сердце».
Овдовев, Ольга Нарышкина жила в семье своей единственной дочери Софьи Шуваловой. Последнее время она часто и подолгу болела, поэтому поняла — надо спешить.
"Портрет графини Софьи Львовны Шуваловой, урож. Нарышкиной"
И отправилась в Париж повидаться с тем, кто, потеснив многих, вошел в ее судьбу навсегда. Пожалуй, для нее самой это было неожиданностью: в чувствах Ольга Станиславовна предпочитала новизну и легкость. Но что-то случилось... «Величайшее чудо любви — это то, что она вылечивает женщину от кокетства», — быть может, оно так и есть?
А Павел Дмитриевич? Что стряслось с ним, с его железной волей, с мужским деспотизмом?
Дело, наверное, все-таки шло о любви. Как понять мужчин? Это они упорно убеждают нас, что самые пылкие страсти превращаются в опостылевшую обузу. Это они предают забвению клятвы, которым было невозможно не верить. Это они откровенно признаются, что не властны над собой, и тогда все любовные восторги вырождаются в непроходимую скуку, стоит только времени прикоснуться к священному идолу.
Ольга Станиславовна Нарышкина, урожденная графиня Потоцкая (1802-1861)
Здесь все случилось по-другому. Господин посол Киселев ежедневно бывал у Ольги. Навещая поблекшую больную подругу, не замечал, что перед ним руины вместо некогда прекрасного храма. Не хотел знать, что эта женщина, так много любившая в угоду собственному капризу, — совсем не идеал, скорее грешница. Несмотря ни на что, Киселев любил ее сорок лет. А она? Что гнало Нарышкину в эти старческие объятия, уже бессильные согреть тело? Что значила для нее горстка тающих парижских вечеров после десятилетий разлуки, перемежаемых краткими свиданиями, перед разлукой вечной?
Граф Па́вел Дми́триевич Киселёв (1788—1872
Седьмого октября 1861 года все было кончено. Павел Дмитриевич «был очень опечален кончиною Ольги Станиславовны Нарышкиной, — скупо пишет биограф. — Он был у ней за час до ее кончины, и последние обращенные к нему слова ее... долго не могли изгладиться из его памяти». Что это были за слова, мы никогда не узнаем. И можем только догадываться, почему господин посол в следующем году, отпросившись в отставку, не вернулся в Россию, где у него была большая родня. Он остался в Париже дожидаться своего часа, скромно живя на положенную пенсию в окружении немногочисленных слуг.
Павел Дмитриевич пережил Ольгу Нарышкину на одиннадцать лет. Он умер в ноябре 1872 года в возрасте восьмидесяти четырех лет: Прах его перевезли в Москву и похоронили на кладбище Донского монастыря.
Могила Павла Дмитриевича Киселёва
*****
****************
