Цитата сообщения AWL-PANTERA Никита Кирсанов. "Дворяне Вадковские" (часть 2). В РАБОТЕ!!!

Александр I приказал установить для прапорщика Вадковского "без всякого послабления" режим военной службы и "за малейшее уклонение от оной поступать (с ним) по законам". Командир Нежинского конно-егерского полка получил предписание "обращать строгое внимание на его (Вадковского) поведение и поставить себя в совершенную известность обо всех его обществах и сношениях как в полку, так и вне оного, не позволяя отнюдь, чтобы поведение его или дурной образ мыслей могли иметь какое-либо влияние на прочих офицеров".

Как на деле осуществлялось это предписание, видно из письма Фёдора Вадковского к Пестелю: "С начала моего изгнания я должен был подчиниться системе слишком тягостной для моих чувств, вам известных. Я должен был умерить свой пыл, застегнуться на все пуговицы, должен был обманывать, и я это делал. Сергей (Муравьёв-Апостол), брат Матвея, которого я осведомил о мерах недоверия, принятых по отношению ко мне правительством, должен был сообщить вам, что за мной ходили по пятам, непрерывно следили за моим поведением, записывали имена лиц, меня посещавших, и тех, у кого я бывал, а мои начальники имели предписание следить, не пытаюсь ли я влиять на молодёжь, - и обо всём доносили раз в месяц..."

С Пестелем, Вадковский близко сошёлся незадолго до своего первого ареста - весной 1824 года, во время приезда Павла Ивановича в Петербург. Не добившись на этот раз полного единства взглядов с руководителями северян, Пестель поручил Матвею Муравьёву-Апостолу с содействием Вадковского организовать в столице "отдельное общество так, чтобы Северное его не знало, чтобы не прервать все отношения с оным".

Одно из совещаний Павел Иванович провёл на квартире Вадковского на Фурштатской улице в доме Алымовой (участок д. 20; снесён в 1875). Пункт за пунктом он познакомил Фёдора Фёдоровича, Матвея Муравьёва и корнета Петра Свистунова с планом своей республиканской Конституции, получившей название "Русская правда". По словам М.И. Муравьёва-Апостола, для того, чтобы Вадковский и Свистунов "могли совершенно быть свободны в своих действиях", Пестель сделал их "боярами Южного общества, то есть им всё открыл".

Наделённый с этого момента полномочиями пополнять ряды тайного общества, Вадковский развернул энергичную деятельность по вербовке новых членов. Не прекратил он её и после своего перевода из гвардии в армейский полк.

Вадковский принял в Общество своего брата Александра, двоюродного брата Алексея Плещеева, земляков Фёдора Скарятина и Сергея Кривцова. Кроме них, Вадковский принял в Южное общество однополчан по Кавалергардскому полку - П.Н. Свистунова, поручика И.А. Анненкова, ротмистра И.Ю. Поливанова и корнета Н.Н. Депрерадовича, а также поручика Кирасирского полка Н.Я. Булгари, корнета Конной гвардии Ф.В. Барыкова и унтер-офицера 3-го Украинского уланского полка И.В. Шервуда.

При содействии Вадковского нескольких человек в Общество принял Пётр Свистунов. "Я заимствовал свободный образ мыслей в конце 1823 года, - отмечал он. - К ускорению сих мыслей способствовали разговоры с Матвеем Муравьёвым и Вадковским".

Вадковский оказал также большое влияние на выработку революционных взглядов поручика А.С. Горожанского, в дальнейшем доведённого властями в Соловецком монастыре до сумасшествия, и ещё одного своего двоюродного брата - ротмистра Захара Чернышёва. Именно Чернышёву Фёдор Фёдорович не без гордости признался, что получил благодарность "по мере трудов своих по тайному обществу".

В 1825 году Фёдор Вадковский принял участие в переговорах по слиянию Южного общества с Обществом соединённых славян. Этот тайный политический союз, основанный два года назад офицерами Андреем и Петром Борисовыми в Волынской губернии, ставил своей целью объединение всех славянских народов, предварительно освобождённых от крепостного права, в единую демократическую республиканскую федерацию.

Соединение этих двух обществ, довольно близких по своей программе, оформилось благодаря инициативе сподвижников Пестеля - подполковника Сергея Муравьёва-Апостола и подпоручика Михаила Бестужева-Рюмина. Член Южного общества генерал-майор С.Г. Волконский вспоминал: "В начале 1825 года Бестужев (М.П. Бестужев-Рюмин) мне объявил, что он с ними (со "славянами") взошёл в тесную связь, приобщил многих к Васильковской управе и что ему в сем обществе содействует Вадковский, бывший кавалергард".

Обладая аналитическим умом и пылким воображением, Фёдор Фёдорович считал, что члены "нашей семьи" (так он называл тайное общество) должны как можно усерднее исполнять свой революционный долг. Горя нетерпением приблизить падение самодержавия, он выступил с целым рядом инициатив, направленных, прежде всего, на установление более тесных контактов между декабристскими управами. Вадковский считал, что необходима чёткая, отработанная система оповещения. В целях конспирации он предлагал всем членам общества переписываться "тайным образом посредством молока".

Осенью 1825 года в орловском селе Тагино Фёдор Вадковский провёл совещание, в котором участвовали В.С. Толстой и З.Г. Чернышёв. На нём обсуждалось предложение члена Южного общества Василия Алексеевича Бобринского о внесении десяти тысяч рублей на организацию за границей типографии для размножения революционной литературы.

Понимая всю важность этого предложения, Вадковский выступил с проектом создания подпольной типографии не "в чужих краях", а "в деревне, у кого-либо из членов (тайного общества), поручив сей труд какому-либо другому члену, который бы для меньшего подозрения мог жить в сей деревне в виде управляющего или приказчика".

Вскоре после тагинского совещания Фёдор Фёдорович писал Пестелю: "Не будет ли действительно возможно поселить в имении любого из наших членов кого-нибудь из братьев, который жил бы там и печатал всё, что нам нужно, втайне даже от слуг и от крестьян. Другой член общества приезжал бы в условленное время за напечатанным и распространял бы его по свету в отдалении от места его зарождения. Подумайте, нельзя ли что-нибудь подобное привести в исполнение. Мысль, может быть, несножко смелая, но я повторю ваши слова: мы не расчитываем шествовать по розгам, и кто ничем не рискует, ничего и не выигрывает.

В заключение сообщаю, что готов довести до сведения Бобринского по этому вопросу всё, что вы сочтёте нужным".

Но осуществить проект создания подпольной типографии декабристы не успели, так как через несколько недель разразились события на Сенатской площади. Замечательную идею Вадковского много лет спустя использовали народники - участники второго этапа освободительного движения. А его предложение о способе тайной переписки (писать молоком) было успешно реализовано "пролетарскими революционерами", в частности В.И. Ульяновым.

Роковую роль в судьбе Фёдора Вадковского сыграло принятие им в тайное общество унтер-офицера 3-го Украинского уланского полка И.В. Шервуда. Англичанин по национальности, он поступил на службу ради офицерских эполет, считая, что "на ловле счастья и чинов" хороши все средства.

Всё началось с того, что в декабре 1824 года, Шервуд, на квартире своего знакомого Якова Булгари, случайно подслушал разговор, в котором Ф.Ф. Вадковский говорил "о конституции для России". Через посредство Булгари Шервуд вошёл в близкое знакомство с Вадковским. Фёдор Фёдорович, узнав, что Шервуд служит в военных поселениях и имеет там большие связи, предложил ему "быть другом" и вверил важную тайну - существование конспиративной организации, коей он был членом, даже предложил ему вступить в члены этого общества. Шервуд охотно согласился на предложение Вадковского, условился встретиться с ним в Курске, а сам немедленно составил донос на имя Александра I.

18 мая 1825 года Шервуд отправил в Петербург лейб-медику Я.В. Виллие, с которым был хорошо знаком, пакет с доносом. Шервуд писал императору об обнаруженных им "важных обстоятельствах", о которых желает доложить ему лично; для этого просил взять его и "представить к вашему императорскому величеству под каким бы то ни было предлогом, в отвращение всяких догадок". 17 июля Шервуд был принят Александром I. Как свидетельствует сам Шервуд, Александр спросил его, как велик заговор и как полагает Шервуд его открыть. Шервуд сообщил, что "по духу и разговорам офицеров вообще, а в особенности во 2-й армии, заговор должен быть распространён довольно сильно". Александр далее спросил: "Есть ли тут в заговоре кто-нибудь из лиц поважнее?" Шервуд не мог дать положительного ответа, кроме самого факта существования заговора.

Необходимо было дальнейшее "разведывание" тайного общества, выяснение его структуры, намерений, планов, конкретных членов и руководителей, документальные об этом "улики". Шервуд оказался хитым и умным провокатором. По поручению царя он разработал подробный план "разведывания" тайного общества. Этот план был представлен им Александру I 26 июля 1825 года. Согласно этому плану, в целях конспирации сочинялась версия, что поездка Шервуда в Петербург была вызвана необходимостью допросить его по делу грека Сивиниса, офицера на русской службе. Сивинис был уличён в вымогательстве у богатого купца Зосимы денег и драгоценностей. Против него было возбуждено уголовное дело, с вызовом для допросов многих лиц. Это дело тогда имело широкую огласку. Версия о мотивах поездки Шервуда в Петербург была объявлена Аракчеевым начальнику южных военных поселений И.О. Витту, которому предписывалось предоставить Шервуду годовой отпуск "для поправления его расстроенного состояния". Далее, согласно плану, Шервуд должен был отправиться в Одессу, где предполагалось начать разведку о тайном обществе, затем из Одессы с рекомендательными письмами от знакомого Шервуда Д.Н. Плахова в Орловскую губернию, где был расквартирован Екатеринославский кирасирский полк, которым командовал брат Плахова. Среди офицеров этого полка, как полагал Шервуд, могли быть члены тайного общества. План Шервуда получил "высочайшее" одобрение, и 3 августа ему было передано повеление царя отправиться в путь и приступить к "открытию общества". Предполагалось, что для доставления собранных Шервудом сведений к нему в Карачев Орловской губернии 20 сентября должен был прибыть чиновник, посланный от Аракчеева.

Прибыв в Одессу, Шервуд, несмотря на все свои старания, ничего не смог выведать о тайном обществе. Из Одессы в начале сентября он направился в Харьков, куда прибыл 16 сентября, но и здесь его постигла неудача. 17 сентября Шервуд прибыл в Белгород, на другой день в Обоянь, надеясь там встретить Ф.Ф. Вадковского, но здесь узнал, что тот находится в Курске. 19 сентября состоялась встреча Шервуда с Вадковским в Курске. Здесь он сообщил Вадковскому выдуманные сведения о том, что якобы он, Шервуд, принял в тайное общество "47 штаб- и обер-офицеров, двух полковых командиров и двух генералов", надеясь расположить Вадковского на большую откровенность. Ему удалось лишь навести на "преступные разговоры" о намерении цареубийства. Каких-либо иных конкретных данных о тайном обществе от Вадковского он и на этот раз не получил. С такими довольно скудными сведениями Шервуд составил отчёт для Аракчеева.

В литературе утверждается, что из-за убийства дворовыми людьми любовницы Аракчеева Настасьи Минкиной посылка курьера от Аракчеева для встречи с Шервудом не состоялась. Но вот что писал сам Аракчеев впоследствии - 20 декабря 1825 года на запрос об этом председателя Следственного комитета А.И. Татищева: "В сентябре месяце посылал нарочного курьера в город Карачев, который и привёз мне бумаги от Шервуда; бумаги сии вполне я отправил в то же время к покойному государю в собственные руки в Таганрог".

После встречи с курьером Аракчеева в Карачеве Шервуд до конца октября находился в Орловской губернии, надеясь обнаружить членов тайного общества в расквартированном здесь корпусе генерала Бороздина. Никаких "открытий" Шервуд здесь не сделал и 30 октября вернулся в Курск, где снова встретился с Вадковским. Всю надежду теперь Шервуд возложил на "обработку" Вадковского; и прояви тот более выдержки, осторожности и осмотрительности, весь план Шервуда рухнул бы с самого начала. Шервуд составил блестящий "отчёт" для Вадковского о своих действиях в пользу тайного общества в военных поселениях, даже сфабриковал "ведомость" о состоянии умов в поселениях Харьковской и Херсонской губерний, назвал по именам якобы принятых им в тайное общество новых членов. Это придало больше откровенности беседам Вадковского с Шервудом. Вадковский поделился с ним своими планами и новостями. Шервуд узнал о руководителях Южного общества - П.И. Пестеле и А.П. Юшневском. 2 ноября Шервуд простился с Вадковским, условившись с ним о новой встрече в середине ноября.

10 ноября Александр I отдаёт повеление отправить в Харьков под предлогом "покупки лошадей" полковника лейб-гвардии Казачьего полка С.С. Николаева для ареста Ф.Ф. Вадковского и его "сообщников". Это было последнее распоряжение Александра I: через несколько дней он окончательно слёг, и всё дело по раскрытию тайной организации и ареста её членов взял на себя начальник Главного штаба И.И. Дибич. 11 ноября он отправил в Харьков Николаева с письмом к Шервуду, чтобы тот "указал способы" Николаеву "схватить" выявленных "заговорщиков".

Однако исполнение этого приказа об аресте "заговорщиков" задержалось примерно на месяц в силу ряда обстоятельств, не связанных с болезнью и смертью Александра I. Рассмотрим эти обстоятельства. Полковник Николаев прибыл в Харьков 13 ноября, и через два дня состоялась его встреча с Шервудом. Николаев пришёл к выводу, что собранных Шервудом данных ещё недостаточно для ареста Вадковского. Необходимы были против него "улики" ("выманить донесения и ведомости у Вадковского"). "Взять человека легко, - писал в донесении Дибичу 18 ноября Николаев, - но если не найдётся при нём предполагаемых доказательств, то сим в обществе наделать можно весьма невыгодных толков". Но дело заключалось не только в этом. Арест Вадковского мог "вспугнуть" главных "заговорщиков", а задача Николаева и Шервуда состояла в том, чтобы через Вадковского "выйти" на руководителей тайного общества.

В 1925 году был опубликован интересный дневник С.С. Николаева (записи за 18 ноября - 21 декабря 1825 г.), раскрывающий методы розыска Николаева и проясняющий причины того, почему Вадковский не был схвачен сразу же по прибытии Николаева. Оказывается, Николаев и Шервуд в течение двух недель "изыскивали способы, как лучше взять Вадковского с его бумагами". Наконец провокаторам выпала удача. 30 ноября Николаев записывает в дневнике: "Опрометью прибежал Шервуд и сказал, что все дела идут как нельзя лучше. Ему поручается доставить донесение (Вадковского) к Пестелю и 3-го числа назначено письмо отправить". Здесь речь идёт об известном в литературе конспиративном письме Вадковского к Пестелю от 3 декабря 1825 года (Вадковский ошибочно пометил его 3 ноября). Это письмо, несомненно, явилось следствием провокации Шервуда, который сумел убедить Вадковского, что завёл отделение тайного общества в военных поселениях. Ввиду важности данного сведения Вадковский и решил написать об этом Пестелю. Николаев, заполучив письмо и ознакомившись с его содержанием, счёл всё же нецелесообразным сразу же арестовывать Вадковского. "Вадковский всегда в руках, а круг действий его так мал, что до времени бояться нечего, - записывает Николаев в дневнике. - Теперь надобно поспешить, чтобы предупредить или остановить действия высших. Я начал бы с Пестеля". Так возник план ареста первоначально Пестеля.

Николаев с письмом Вадковского немедленно направляется в Таганрог, куда прибывает 8 декабря. Здесь он был принят Дибичем, которому показал письмо Вадковского к Пестелю и изложил свой план захвата Пестеля и мотивы, почему он оставил на свободе, хотя и под надзором, Вадковского. Однако, как писал ещё 5 декабря Дибич командующему 3-м корпусом Ф.В. Сакену, "обстоятельства переменились".

Дело в том, что 1 декабря Дибич получил подробные доносы с перечислением многих имён тайного общества от А.И. Майбороды, а ещё ранее - донос от А.К. Бошняка. Доносы Бошняка и Майбороды содержали куда более ценную информацию, чем те сведения, которые удалось собрать Шервуду, и свидетельствовали о широком политическом заговоре, в котором участвовали не только военные, но и гражданские чины как на юге, так и на севере России. Основываясь на материалах этих доносов, Дибич направил 4 декабря в Петербург обширное донесение о заговоре, с приложением сообщённого Майбородой списка 46 имён заговорщиков. Дибич заявил Николаеву, что "заговор сильнее существует во 2-й армии, где должна скрываться и Директория", что он уже 6 декабря отправил во 2-ю армию А.И. Чернышёва для ареста Пестеля. 10 декабря Дибич отправил Николаева в Курск с приказом "немедленно взять Вадковского". Ф.Ф. Вадковский был арестован 13 декабря.

Несмотря на поражение северян 14 декабря и на начавшиеся аресты членов Южного общества, Сергей Муравьёв-Апостол 29 декабря решил начать восстание Черниговского полка. Придя вечером того же дня в Ковалёвку, он отправил унтер-офицера Какаурова в Белую Церковь, где размещался 17-й егерский полк. В записке Сергей Иванович уведомлял подпоручика этого полка Александра Вадковского о начале восстания и приглашал его для переговоров в Васильков.

30 декабря в четвёртом часу дня авангард Муравьёва вошёл в город Васильков. Прежде всего он освободил из-под ареста активных своих помощников Вениамина Соловьёва и Михаила Щепилло. На городскую площадь сходились роты и группы восставших.

"Пока ещё толпились на площади, полной любопытных, - писал со слов очевидцев в очерке "Белая Церковь" Фёдор Вадковский, - прискакал прапорщик 17-го егерского полка Александр Вадковский и тотчас же ускакал обратно, дав обещание Муравьёву присоединить несколько рот к восстанию. По прибытии в Белую Церковь (штаб 17-го егерского полка) он тотчас был арестован..."

Из показаний самого Александра Фёдоровича можно почерпнуть некоторые дополнительные подробности того дня. О своём аресте ночью на заставе он, к примеру, говорит так: "Окружили меня человек до 40-ка нижних чинов, которых я спросил: - Что вас так много, не в сборе ли полк? На что они отвечали, что их собрали, дабы меня арестовать. После чего я слез с саней и сопровождаемый конвоем пошёл к командующему 9 пехотной дивизией генерал-майору Тихановскому..."

Но командир мятежных черниговцев ничего об этом не знал и по-прежнему расчитывал на помощь Александра Вадковского. К ночи со 2 на 3 января полк остановился в пятнадцати верстах от Белой Церкви в местечке Пологи. И только теперь Сергей Иванович узнал о том, что командование отвело ненадёжный 17-й егерский полк из Белой Церкви в противоположную сторону.

7 января 1826 года начальник Главного штаба 1-й армии доносил Дибичу: "В мятеже Черниговского пехотного полка участвовал также 17-го егерского полка подпоручик Вадковский, поступивший в сей полк из бывшего Семёновского полка. Сей Вадковский доставлен сюда скованным. В допросе он показал, что, принадлежа к тайному обществу, по требованию Муравьёва присоединился к мятежу..."

Доставленный в Житомир, Александр Вадковский дважды подвергался допросу. 14 числа его отправили в Могилёв, где снова допрашивали. 28 января жандармский поручик Суходольский доставил декабриста в Петербург на гауптвахту Главного штаба. Плац-майор Подушкин принял вещи арестованного - золотые часы, две перовые подушки и 115 рублей ассигнациями.

На следующий день Александра Фёдоровича перевели в Петропавловскую крепость с сопроводительной запиской: "Присылаемого Ватковского 2-го посадить по усмотрению и содержать строго". Его поместили в камеру № 15 Невской куртины.

Не удовлетворённый прежними показаниями Александра Вадковского, Следственный комитет предложил ему 14 развёрнутых вопросов, некоторые из которых в свою очередь подразделялись на подвопросы. На основании его ответов, а также "выгораживающих" показаний Сергея Муравьёва-Апостола, Фёдора Вадковского и других декабристов, комитет пришёл к выводу: "...принят в ...общество родным братом своим, который увлёк его в оное, несмотря на сопротивление его. Знал цель оного - введение конституции. Участия он никакого не брал до тех пор, как Сергей Муравьёв, вызвав его в Васильков, куда приехал он самовольно, и объявив, что общество открыто, просил, чтобы он, Вадковский, старался привести свой полк. Он, отказавшись от сего, обещал стараться о том, ежели полк собран будет на усмирение Черниговского. На возвратном пути он был взят. Отвечал чистосердечно и с раскаянием...

По докладу Комиссии 15-го июня высочайше повелено, продержав ещё четыре месяца в крепости, выписать в Моздокский гарнизон и ежемесячно доносить о поведении. О переводе его отдано в высочайшем приказе 7-го июля".

Осенью 1826 года произошёл раздел родового и приобретённого имения Вадковских. В одном только Елецком уезде Орловской губернии за ними числилось 1238 душ крестьян мужского пола (из них 603 души заложены). Александру Вадковскому, освобождённому из заключения, достались село Богословское, деревня Черницово и некоторые другие земли.

Служба Александра Вадковского в Моздокском гарнизоне была кратковременной (в 1827 году он был переведён в Таманский гарнизонный полк) и сведений о ней практически никаких не сохранилось. Примечательно лишь то, что комендант гарнизона полковник Карл Занден-Пескович получил замечание за фамильярное обращение с поднадзорным Вадковским. В оправдательной записке комендант признавался, что, действительно, с ним "на приятельской ноге", в неслужебное время "играя в биллиард". Однако, полковник здесь же добавляет: "Столь известный, по мерзостным злоумышлениям, человек, каков Вадковский, возбудил во мне мысль выпытать, посредством притворного дружелюбия, не скрывает ли он доныне каких-либо вредных и мятежнических намерений под личиной уныния и задумчивости...

Невзирая, однако ж, на усилия мнимой своей приязни, не удалось мне вкрасться в доверенность сего человека, и я ничего более не мог узнать, кроме того, что он, хотя и не одобряет братнина поступка (имеется в виду Фёдор Вадковский), но жалеет об его участи..."

Незадолго до своего перевода в Таманский гарнизонный полк, 14 июня 1827 года, Александр Вадковский написал письмо матери, выписки из которого сохранились среди архивных документов. Екатерина Ивановна после осуждения сыновей, практически безвыездно проживала в своём имении Пальне Орловской губернии. Фёдор Вадковский в 1826 году, находясь в Петропавловской крепости, писал в своём прошении, что мать его в параличе и слабого здоровья.

В феврале 1828 года Екатерина Ивановна присутствовала в Москве на похоронах Е.П. Чернышёвой, ур. Квашниной-Самариной, жены единственного брата. Назвав семью Чернышёвых, четыре члена которой находились в сибирском изгнании, "святынею несчастья", Пётр Вяземский писал жене 20 февраля:

"Старуха Самарина, которая потеряла в дочери настоящую мать, старуха Вадковская, полуумершая, полуживая, Катерина Фёдоровна Муравьёва (мать Никиты и Александра Муравьёвых): союз смерти, болезней, бедствий и Сибири, которая предстала тут невидимо, - всё это составило зрелище раздирающее..."

Умерла Екатерина Ивановна Вадковская 7 августа 1829 года в имении Любичи, находясь в гостях у своей дочери Екатерины Фёдоровны Кривцовой, и была похоронена в крипте Спасо-Преображенского собора села Зубриловка Балашовского уезда Саратовской губернии (ныне село Зубрилово Тамалинсконго района Пензенской области).

В июле 1828 года начальник 20-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Панкратов возбудил ходатайство перед И.Ф. Паскевичем о переводе декабристов Александра Вадковского и Дмитрия Арцыбашева "в какие-либо полки действующей Армии, дабы они имели случай ещё более загладить свои поступки". Подпоручик Вадковский и прапорщик Арцыбашев состояли тогда в числе офицеров "при отряде войск", осаждавших Анапу.

В своём рапорте главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом генерал-лейтенант Панкратов отмечал: "Они не только во всех сражениях отличали себя храбростью и неустрашимостью, но даже подавали пример другим офицерам строгой подчинённости начальству и исполнения всех обязанностей, сопряжённых с их званием..." Вследствие этого ходатайства Александр Фёдорович получил назначение в Севастопольский пехотный полк в отряд Паскевича, с которым принял участие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг.

"С высочайшего соизволения" А.Ф. Вадковский был 19 августа 1830 года уволен "за болезнью" от службы и поселился в имении Гавриловка Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Проживал он также в соих орловских имениях. Однако от негласной слежки Александр Фёдорович не освобождался. Когда в ноябре 1837 года он получил разрешение на въезд в столицы и начал изредка наведываться в Москву, орловский гражданский губернатор дополнительно от себя предписал "иметь наблюдение за образом жизни отставного подпоручика Александра Фёдорова Вадковского и о последующем через каждые две недели доносить".

Извещая об очередной поездке поднадзорного в Москву, орловский губернатор 27 февраля 1840 года предупреждал тамошнего обер-полицмейстера: "Не лишним считаю присовокупить, что он, г. Вадковский, по ведомостям, представленным земской полицией, показывался - имеет дерзкий характер и склонность заводить дела..."

Не трудно представить, как изнывал в уездной глуши, как изнемогал от вынужденной бездеятельности и не находил применения своим силам этот прекрасно образованный, даровитый, мужественный и храбрый человек. Все пути ему были закрыты одной только фразой из его формулярного списка в графе, достоин ли к повышению: "По соучастии с Муравьёвым в возмущении Черниговского полка не достоин".

Дата смерти Александра Фёдоровича неизвестна. Последнее упоминание о нём в архивных документах относится к осени 1845 года, когда после смерти бездетной двоюродной сестры В.А. Ланской, её ярославское имение досталось Вадковскому. Однако, декабрист отказался от своей доли наследства в пользу племянника, сына рано умершего брата Павла...

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...