*)В этом отрывке из воспоминаний характерен один момент: русские отказались совершить расстрел, и их заменили инородцы. Вот чьими руками совершалось разграбление, убийство и истязание русского народа. Это были либо инородцы, либо озлобленные неудачники (неважно какого рода-племени). Ниже даны последние письма Меньшикова к жене, и любопытна его личная формулировка причины своего расстрела. А также библейская история о том, что жизнь человека зависит от времени, в котором он живет, в целом же от того состояния народного, которое только в благополучии своем обещает человеку счастливую кончину в своем Отечестве. Так, будем же помнить об этом. Мы все, все без исключения, связаны круговой порукой со своим родом. И даже евреи, которые так и не поняли причину своих страданий в XX веке. «И воздасться вам по делам вашим», - одна из заповедей на все времена.
-------------- -------------
Озеро Валдай. 22 сентября, 1918 год.
...Небо омрачилось. На озере забушевали волны. Лодки так и рвало, так и бросало. Казалось, любимое озеро моего мужа кипело гневом, скорбью и негодованием.
Дети с няней дошли до Штаба и остановились в воротах, чтобы переждать ливень и бурю. Только старшая моя девочка, 10-летняя Лидочка, невзирая на ливень, побежала в лавку за мясом. Остальные дети укрылись от непогоды в Штабе.
Няня услыхала тут, что сейчас идет суд над моим мужем. Не прошло и десяти минут, как дети услыхали громкое бряцание оружия, говор и смех, и на улицу высыпало человек 15 вооруженных солдат-красногвардейцев. Это была стража, окружающая мужа.
Он шел среди них в одном пиджаке и своей серенькой шапочке. Он был бледен и поглядывал по сторонам, точно искал знакомого доброго лица. Неожиданно увидав детей так близко, он просиял, рванулся к ним, радостно схватил на руки самую маленькую Танечку и крепко-крепко прижал ее к груди. Муж поцеловал и перекрестил ее, хотел поцеловать и благословить и тянущуюся к нему Машеньку, которая с волнением ждала своей очереди, но его грубо окрикнули, приказывая идти вперед без проволочек.
Муж гордо посмотрел на них и сказал:
— Это мои дети. Прощайте, дети...
Он успел сказать няне, что его ведут на расстрел. Пораженная ужасом няня замерла на месте, затем убедилась, что его ведут действительно на расстрел, переулочком к берегу озера, которое он так любил.
О подробностях казни нам после рассказывала мещанка, видевшая убийство из своего дома, находящегося напротив места расстрела. Придя под стражей на место казни, муж стал лицом к Иверскому монастырю, ясно видимому с этого места, опустился на колени и стал молиться.
Первый залп был дан для устрашения, однако этим выстрелом ранили левую руку мужа около кисти. Пуля вырвала кусок мяса. После этого выстрела муж оглянулся. Последовал новый залп. Стреляли в спину. Пуля прошла около сердца, а другая немного повыше желудка. Муж упал на землю. Лежа на земле, он конвульсивно бился, он бил руками об землю, судорожно схватывая пальцами ее.
Сейчас же к нему подскочил Давидсон (будь он навеки проклят) с револьвером и выстрелил в упор два раза в левый висок.
Слова свои Давидсон, наконец, привел в действие. Как рассказывали после мне вместе сидевшие с мужем, при допросе (это было в тюрьме), при котором был и Давидсон, он сказал:
— Я сочту за великое счастье пустить Вам (мужу) пулю в лоб.
Дети расстрел своего папы издали видели и в ужасе плакали.
Извергам было мало одной казни. Через четверть часа после расправы с мужем, бедным мучеником, на то же место привели другого невинно осужденного молодого человека, почти мальчика, сына уважаемого М. С. Савина.
Восемнадцатилетний юноша, только что окончивший реальное училище, отсидел три месяца в тюрьме, после чего выслушал смертный приговор.
Выйдя из Штаба, молодой человек увидал своего несчастного отца, который подошел к Давидсону и просил у него разрешения проститься с сыном.
Давидсон учтиво ответил:
— Сделайте одолжение, если желаете, чтобы в результате оказалось два трупа, а не один.
А бедного юношу повели на то же место, где только что убили моего мужа. Несчастный старый отец шел сзади, издали благословляя сына и горестно выкрикивая, сквозь слезы:
— Прощай, дитя мое ненаглядное. Прощай моя радость, дорогой мой сын. Да благословит тебя Христос... Прощай сынок.
Но сын его шел храбро на расстрел. Встречаясь со знакомыми, он улыбался и прощался с ними. При повороте за угол в переулок, к месту казни, молодой Савин снял фуражку и в последний раз поклонился своему отцу, прощаясь с ним.
Молодой человек просил, чтобы ему не стреляли в спину, говорил, что он готов встретить смерть лицом к лицу.
Этот мученик также был убит с нескольких залпов. Двумя пулями в сердце и одной в живот он был убит. Но когда этот юноша упал на землю, к нему подбежал красногвардеец и еще раз выстрелил в упор в висок. Мозги вылетели у молодого человека, обрызгав издевавшегося над убитым.
Во время второго издевательства над жизнью человека труп мужа еще лежал тут же.
После свершения казни Давидсон подошел к убитому горем старику и сказал ему с изысканной любезностью:
— Ваш сынок прислал Вам последний привет. — И он сделал жест рукой, означавший, что сына уже нет в живых.
Отец-Савин стал просить, чтобы ему выдали тело убитого. Давидсон разрешил это, а затем отправился еще в квартиру казненного, чтобы передать последний привет сына несчастной матери.
Отцу убитого юноши, когда он увозил тело сына домой, пришлось мозг подбирать в платок.
Пока совершались эти ужасные злодеяния, я ничего не подозревая и твердо надеясь на успех Петроградского ходатайства, отнесла деньги за телеграмму и спокойно пошла домой. Я не слыхала даже выстрелов, которые слышали все, кто был на улицах.
Проходя мимо дома моих знакомых — Птицыных, я увидала заплаканные лица девочек. Я также заметила, что их прислуга, увидав меня с балкона, точно отшатнулась в ужасе. — «Что с ним, что такое?..» Я вошла к ним и прямо спросила: «Что случилось?»
Елизавета Петровна Птицына, смущенная и печальная, ничего не ответила, но молча поднесла мне ложку брома. Я удивленно спрашивала, зачем это, и говорила, что я совсем спокойна.
Тогда она сказала, что в Штабе идет суд над мужем, и чтобы я шла туда. Я не поверила. Ведь мне сказали, что суда не будет. Но она настаивала на том и дала мне в провожатые своего взрослого сына Костю.
Мы побежали вдвоем под страшным ливнем. Поднимаясь по лестнице на площадке, в густых облаках табачного дыма я увидела мальчишек-красногвардейцев, довольных, сытых, гогочущих.
Спрашиваю:
— Правда ли, что судят Меньшикова?..
В ответ взрыв грубого хохота. И сквозь смех вопросы:
— Это ученого этого? Это профессора в золотых очках? Да его уже давно расстреляли на берегу озера.
Я, как ужаленная, вскрикнула:
— Звери проклятые...
Толпа бросилась на меня с винтовками.
— Ты смотри, — кричали солдаты. — Ты у нас поговори...
Но я потеряла сознание и тут же упала, как мертвая. После того, как на меня вылили ковш холодной воды, я очнулась.
Я обезумела от горя и ужаса. Мысли мешались. Я то рвалась к озеру, то просилась в тюрьму. Костя Птицын не отходил от меня и отвез домой. Здесь ждало меня новое горе с мучительнейшими переживаниями. Я увидела моих несчастных сирот, измокших, дрожащих, бледных, перепуганных и горько рыдающих.
Больше всех убивалась и плакала трехлетняя Машенька. Она ломала крошечные ручонки, горестно твердила, не переставая: «Папочку убили злые люди...»
Моя старшая дочь Лидочка, возвращаясь одна из лавки, почему-то пошла не обычным кратчайшим путем, а берегом озера. Подойдя к краю берега, она увидала на земле что-то прикрытое плащом и на вопрос к стоящим тут же людям, что это, бедной девочке ответили: «Твой папа».
Лида зарыдала и бросилась бежать домой. Она сказала мне, что и сама узнала папу по сапогам, узнала по его ногам.
Непрерывные вопли и плач все время стояли у нас в квартире, включая и прислугу.
Бабушка и Лидочка поехали в Штаб просить, чтобы нам отдали тело мужа.
Выслушав просьбу бабушки, Давидсон сказал:
— Кто что заслужил, то и получил.
Бабушка заметила:
— Зять мой далеко не то получил, что заслужил.
Услыхав ее слова, красногвардейцы стали негодовать и сказали ей: «Ты, бабка, помалкивай, а то и с тобой разделаемся. Бери свое собачье мясо. Нам оно не нужно».
Перепуганная Лидочка стала торопить бабушку домой. Тела все равно еще нельзя было получить, т. к. милиция была закрыта. Когда мать моя выходила из Штаба, Давидсон, преисполненный услужливости, вынес ей пальто мужа.
И вот настала страшная, убийственная, мучительная ночь. Надо было понять, перенести, пережить эту ночь, понять, что не спасли, дали убить, казнить, Боже, Боже... Утром в Субботу я отправилась в милицию с няней Иришей, где я получила разрешение на выдачу мне тела. Мы вошли в покойницкую при земской больнице.
Муж лежал на полу. Голова его была откинута назад. Он лежал с открытыми глазами, в очках. Во взгляде его не было ни тени страха, только бесконечное страдание. Выражение, какое видишь на изображениях мучеников. Правая рука мужа осталась согнутой и застыла с пальцами, твердо сложенными для крестного знамения. Умирая, он осенял себя крестом.
Я упала перед ним на колени, положила голову на его израненную грудь и, не помня себя от муки, долго выла и голосила, как простая баба. Я силилась приподнять дорогую мне голову, но не могла. А из окружающих никто не хотел помочь мне. Вероятно боялись.
С величайшим трудом мы все же вдвоем с Иришей подняли тело и положили его на дрожки. Я обняла моего покойника и так повезла через весь город. Не знаю, какими словами передать все то, что я чувствовала, убитая горем, беременная, пораженная так неожиданно разразившимися событиями.
Я так гордилась мужем, гордилась его умом, душой и талантом, его честностью и правдивостью, его трудолюбием. Как ни чернили его своей клеветой несогласные с ним писатели, все же много было людей понимавших и ценивших его. И за детей я гордилась таким отцом.
Я знала, что во всякой другой стране его ценили бы, берегли и оградили. А здесь...
За что у меня отняли и так зверски такого мужа, у детей такого отца. Теперь мне осталось только это дорогое, холодное, изувеченное тело человека, с которым я жила одной жизнью.
Мы привезли его домой. Ушел под стражей, вернулся холодным трупом. Спасибо соседи мои Степановы помогли мне внести его в дом и положить на стол. Бедные дети, пораженные, испуганные, печальные подошли к нему близко. И все мы вместе плакали.
Труп закоченел. Пришлось разрезать одежду, и мы увидели его ужасные раны. Стреляли в сердце. В груди был вырван кусок тела. Мы стали закладывать раны марлей, промывать и забинтовывать их. Убрав тело, мы положили его на стол. Изверги, что они сделали с ним...
На второй день, слава Богу, в мое отсутствие зашел к нам Давидсон. Он попросил показать ему покойника, но мама не исполнила его желания.
Тогда он повторил: «Кто что заслужил, то и получил».
Бабушка спросила его, почему пуля засела в лобной кости, ведь стреляли в сердце.
Убийца сказал:
— Это сделал я, чтобы прекратить конвульсии...
Он сказал еще бабушке, что был поражен героизмом, с которым муж шел на казнь.
Мама моя ответила:
— Зять мой и не мог идти иначе.
Увидав у нас портреты мужа, Давидсон стал просить, чтобы ему отдали один из них. Мама отказала.
Няня же Ириша, думая, что он искренно желает получить изображение покойного, вынесла принадлежащий ей фотографический снимок и отдала ему.
Его вывесили в Штабе с надписью:
«Меньшиков, расстрелянный 7 сентября, как контрреволюционер, вместе с Косаговским и Савиным».
Места, где засели пули, на фотографии были также прострелены.
Давидсон также спросил мою мать, каково мое материальное положение. На ответ мамы, что очень тяжелое, он заметил, что МЫ позаботимся о детях и поместим их в школы.
Он вынул 5 керенок по 20 рублей и протянул их маме для передачи мне. Мама подумала, что это деньги убитого, хотела дать ему квитанцию в получении их, но Давидсон с важностью сказал:
— Нет, это мое личное пожертвование, мое пособие вашей дочери.
— Простите, но я не посмею предложить ваших денег дочери, — так отвечала мама на его пожертвование, и ему пришлось убрать свои сребреники.
Кроме него, к нам из Штаба приезжал еще верховой, сын комиссара Губы. Он отрапортовал, что прислан из Штаба просить у меня цветов из нашего сада для украшения могилы убитого комиссара Николаева.
Я сказала, что у меня нет цветов даже для своего дорогого покойника, а если они желают наломать цветов в саду, пусть ломают.
Похоронили мы нашего талантливого журналиста и критика очень скромно на кладбище у вокзала. Могилу вырыли у самого алтаря кладбищенской церкви.
Дети горько и неутешно плакали, и опять больше всех убивалась и рыдала маленькая Машенька. Заливаясь горючими слезами, она горестно бормотала:
— Бедный мой папочка. Бедный, бедный папочка.
Глядя на их непосильное детское горе, хоронивший мужа священник тоже плакал.
После погребения мужа, я просила копию с приговора суда. Мне ее дали. В этом документе вина мужа была обозначена, как явное неподчинение Советской власти.
Зная, что это совсем неправда, я спросила выдавших копию.
— В чем же, однако, выразилось это неподчинение. Когда, кому и где он не подчинялся
?
Мне ответили:
— Он подчинялся Совету из-под палки.
И за это убили человека с душой и талантом, конечно, убили "не ведая, что творят".
И после такой жестокой и возмутительной расправы с моим мужем ко мне еще явился Председатель «ИХ» клуба, заявить, что ему нужны для клуба висячие лампы и люстры.
Впрочем, взглянув на мою лампу и вообще на нашу нищенскую обстановку, он сейчас же сконфуженно удалился.
В сороковой день после смерти мужа явился ко мне другой военный тоже из клуба, чтобы я отдала им библиотеку мужа. Я сказала, что у покойного не было библиотеки. Остались кое-какие научные книги, которые едва ли пригодятся для клуба.
Почему, — обиделся пришедший, — у нас в клубе все высокообразованные люди.
Позже я узнала, что на суде мужа был один очевидец, случайно попавший туда. В день суда он проходил мимо штаба и очень удивился, увидев среди красногвардейцев своего бывшего товарища по школе.
Он спросил: — Как ты попал сюда? — Из-за хлеба, — отвечал тот, — да и не рад, теперь вот расстреливать людей заставляют. Сегодня Меньшикова поведем. Хочешь послушать суд?
Они пошли и сели. Вызвали моего мужа. Он был спокоен. Комиссар Губа прочитал ему приговор к смерти через расстрел. Муж вздрогнул и побледнел. Его спросили: — Что вы имеете сказать? Муж не проронил ни звука и после нескольких минут глубокого молчания его повели на расстрел.
Очевидцы мне также рассказывали, что русские солдаты не согласились расстреливать мужа и отказались.
Тогда были посланы инородцы и дети — сыновья комиссара Губы. Одному 15, а другому 13 лет.
Вот что мы пережили, вот какое страшное горе обрушилось на нас, и так внезапно, так неожиданно. Пришли, схватили, увели, замучили и убили. Казнили за неподчинение Советской власти, ни в чем однако не проявленное и ничем не доказанное.
Но судьями были: Якобсон, Давидсон, Гильфонт и Губа... Несчастная наша Родина.
Записано со слов М. В. Меньшиковой — Лидией Ивановной Веселитской, 22 сентября 1918 г.
-------- -----
Меньшикова М. В. Как убили моего мужа, М. О. Меньшикова в г. Валдае Новгородской губ. / Записала Л. И. Веселитская-Микулич // М. О. Меньшиков: Материалы к биографии: [Сб. материалов]. — М.: Студия «ТРИТЭ»; Рос. Архив, 1993. — С. 239—250. — (Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.; [Т.] IV).
-------------- -------------
В «Известиях Всероссийского ЦИК советов рабочих, солдатских и казачьих депутатов Моссовета рабочих и красноармейских депутатов» было опубликовано следующее сообщение:
"РАССТРЕЛ МЕНЬШИКОВА НОВГОРОД, 21 сентября. Чрезвычайным полевым штабом, в Валдае расстрелян известный черносотенный публицист Меньшиков. При нем найдено письмо князю Львову. Раскрыт монархический заговор, во главе которого стоял Меньшиков. Издавалась подпольная черносотенная газета, призывающая к свержению Советской власти. (РОСТА)".
Теги: Российский архив, Том IV, 06. "Как убили моего мужа", М. О. Меньшикова в г. Валдае Новгородской губ. , Документы личного происхождения, Речи, высказывания.
--------------- -------------
Меньшиков Письмо 6 сентября 1918 г из тюрьмы
Последние письма М.О. Меньшикова из тюрьмы.
6/19 сентября, 1918.
Четверг. 3 часа дня.
Еврей-следователь лишил меня права прогулки и сказал, что мне "пощады не будет", что мои погромные статьи в руках суда, и будут предъявлены мне на суде.
Дело мое плохо. Евреи, очевидно, решили погубить меня, и я доживаю последние мои часы. Ты не волнуйся, дорогая Манюша, перетерпи скорбь, и после моей смерти мужественно защищай семью от гибели сама, как умеешь. Ищи помощи у добрых людей. Расскажи детям, что я умер невинною жертвою еврейской мести. Пусть дети, когда вырастут, читают мои книги. Пусть будут честными и добрыми людьми. Пусть вспоминают меня и верят, что я любил их, как свою жизнь. Простите меня, Христа ради, что я был слишком беспечен и не уберег себя и вас. Сегодня от вас нет весточки, и я беспокоюсь, нет ли нового обыска у вас или каких-нибудь насилий. Суд, вероятно, будет сегодня, а завтра меня не будет в живых - разве "Чудо Архистратига Михаила (6 сентября) спасет. Молюсь моему Богу о спасении, но не надеюсь на него.
Боже, как хотелось бы мне лично обнять вас и перецеловать. Ну, что делать. Стало быть, не судьба, дорогие мои, дожить остаток дней мирно и тихо, как мечтал я все время, отдав себя одной заботе - воспитанию детей. Умирал бы спокойно, если бы знал, что вы счастливы, но почему-то Бог излил на меня ярость свою, и я гибну в сознании, что я оставляю вас всех в тяжком и беспомощном положении. Ну, да никто как Бог, и может быть он спасет вас раньше, чем вы думаете. Лишь бы самим не подавать повода к худшему. Еще раз прошу тебя, моя дорогая Маня, простить мне за все огорчения и обиды, вольные или невольные, как я от всего сердца прощаю тебе все, а за твою любовь и ласку, и тяжелую заботу - бесконечно благодарю. Благословляю Яшу на все доброе. Целую Лидию Ивановну и Ольгу Ал., всем друзьяим привет навеки.
ЗАПОМНИТЕ - умираю жертвой еврейской мести, не за какие-либо преступления, а лишь за обличение еврейского народа, за что они истребляли и своих пророков. Жаль, что не удалось еще пожить и полюбоваться на вас. Сейчас звонят к вечере. Последний звон мой в моей жизни. Слышите ли вы его? Слышите ли вы меня, мои любимые. Если за гробом жизнь, она вся будет наполнена мыслью о вас. Цклую тебя, дорогая Маня, возвращаю кольцо обручальное и последние мои гостинцы для вас.
Милые мои, бесценные.
Прощайте.
М.М.
Меньшиков, М.О. Письмо Меньшиковой, М.В., 6/19 сентября 1918 г. // М.О. Меньшиков: Материалы к биографии. [Сбоник материалов]. - М.: Студия "ТРИТЭ"; Рос. Архив, 1993. - С. 230-232. - (Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв., Т. IV).
--------------- ------------
6/19 сентября, 1918.
Четверг. Утро.
*) Это письмо предшествует предыдущему, хотя в архиве дано позже. Из него следует, что Меньшиков был в заключении 5-ть дней, а на 6-й его расстреляли.
Дорогая, бесценная моя Манюша. Пишу утром, 6-й день заключения. Пока жив и здоров, но тяжело на сердце. Сегодня, вероятно, будет суд и так или иначе порешат. Члены и председатель чрезвычайной следственной комиссии - евреи, и не скрывают, что арест мой и суд - месть за старые мои обличительные статьи против евреев. Они называют их погромными, говорят, будто я принадлежу к Союзу русского народа и пр.
Обвинение сплошь ложное, но они ищут не правды, а мести. Самое лучшее, что угрожает мне, это вечное заточение ("Свободы вы не получите", - сказал один еврейчик, совсем безусый мальчик, - я вас никогда не прощу").
Всего же вероятнее, подведут под расстрел. Я, сколько могу, приготовляюсь к смерти и довольно спокоен, только жаль ужасно вас, моих милых и дорогих. Как-то ты бьешься там, милая страдалица?
Ради Бога, не посылай мне ничего вкусного - знаю, чего это стоит, и как вам приходится обрывать себя во всем. Первые дни давали по одному фунту хлеба, а вчера и терьего дня по полфунта, сегодня же выдали 1/2 ф. жмыхов - ужасный, похожий на грязь (2 п. жмыхов на пуд ржи, но рожь, вероятно, воруют). Не знаю, как привыкну к этому хлебу, но буду привыкать, и умоляю тебя присылать мне меньше еды. Мало будет - попрошу. Щи здешние, конечно, скверные, без соли, но пока сидят купцы - они приплачивают за прибавку мяса по 5 рублей в день.
Пока я еще не вошел в пай с ними. Их, вероятно, сегодня-завтра выпустят, и тогда мое положение сразу чрезвычайно ухудшится. Теперь я в компании с почтенными и порядочными людьми (два раза у нас читается акафист Пресвятой Богородице и Николаю Чудотворцу, общее моление, вежливость, опрятность), со мной все очень любезны и почтительны. А уйдут купцы - придется просится или в одиночное заключение, или посадят в компанию с ворами, убийцами.
Тут не оберешься оскорблений, воровства, вшей. С такими страшно ночевать даже одну ночь, и я буду проситься в одиночную камеру или с кем-нибудь интеллигентным вдвоем. Камера - каменный мешок, железные решетки, железные двери всегда на замке, выпускают только в отхожее место да на прогулку, когда хорошая погода.
Не скорою, дорогая моя, что даже в лучшем случае, если останусь жив, я боюсь слишком продолжительного тюремного заключения, - боюсь за свое здоровье. Спать приходится на полу холодной, неотопленной, грязной коморки. Пыль и грязь, отсутствие свежего воздуха, плохое питание - того и гляди схватишь чахотку.
Написала бы ты Яше. Если в Петрограде Максим Горький, не сходит ли он к нему посоветоваться, каким образом облегчить мою участь. Горький - враг мой (как я думаю), но все-таки большой писатель, сам сидел в тюрьмах, сам страдал чахоткой. Он имеет некоторое влияние на правительство.
На моем столе в спальне лежит бювар, в котором есть разрешение Государственного Банка на ссуду. Разыщи доверенность, которую я тебе когда-то давал - я думаю, по ней ты можешь получить, но для этого надо бы потолковать с тобой при свидании, которое дадут тебе когда-нибудь.
Если можно, наведайся в Штаб или где ты просила свидание, и с величайшей осторожностью и почтительностью вновь попроси. Обо многом нужно поговорить с тобой, дорогая. Боюсь, не выселили бы тебя из квартиры, всех, говорят, выселяют.
Проси в Управлении хоть тот наш флигель, где живет Харламов, отдать нам, а потом, может быть, бабушка переселится в свой домик - возьмет вас с собой. Для этого тоже пригодилась бы помощь Яши. Слышал, что отбирают мягкую мебель, шкапы и вещи. Полное, дорогая моя, разорение, но ты не унывай - если Бог поможет пережить это время, то дождемся и лучших дней. Лишь бы детей спасти. Если вернулся комиссар, и проезд в Петровск свободный, то не ехать ли вам в Петровск? Решай сама, дорогая. Спроси начальство, не дадут ли тебе мое место конторщика? Целую вас всех крепко, благословляю и обнимаю.
Вернулся бы к милым деткам и тебе, голубка, как в Царство Небесное, но пока сижу в каменном мешке, за железными дверями. Целовал без конца милые лапочки и строчки детей, и дорогого Мику, который ничего не написал папе. Подай, дорогая, прошение о разрешении тебе писать мне через начальника тюрьмы (он читать будет) - хоть бы знать почаще, живы ли вы и здоровы ли, и как живте. Будь до крайности осторожна язык. Вернусь если когда-нибудь - будем до гроба беречь друг друга, как святыню. Лишь бы вернуться, но надежды мало. Христос с Вами. Молитесь. Целую бабушку. Поклон Ирише и просьба служить.
М.
Меньшиков, М.О. Письмо Меньшиковой, М.В., 6/19 сентября 1918 г. // М.О. Меньшиков: Материалы к биографии. [Сбоник материалов]. - М.: Студия "ТРИТЭ"; Рос. Архив, 1993. - С. 227-234. - (Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв., Т. IV).
-------------- ------------------
* После расстрела семье был возвращен бумажник. На письмах и документах, находившихся в нем, - следы крови М.О. Меньшикова.
СПРАВКИ:
4)Меньшикова (урожд. Шишкина) Ольга Андревна (1826-1874).
5)Афонская Александра Васильевна, двоюродная сестра М.О.Меньшикова.
6)Меньшиков, Осип Семенович (1833-1886),отец писателя.
7)Меньшиков, Яков Михайлович (1888-1953), сын М.О.Меньшикова от первого гражданского брака. В эмиграции в 1931-1932 гг. примыкал к парижскому журналу "Утверждения" - органу "объединения пореволюционных течений".
8)Меньшиков, Владимир Осипович (1867 - ?), младший брат М.О.Меньшикова.
9)Меньшикова (урожден. Поль, в первом браке Афанасьева) (1876-1945), Мария Владимировна, жена М.О.Меньшикова.
10) Сытин Иван Дмитриевич (1851-1934), русский издатель-просветитель. После Октябрьской революции некоторое время был консультантом Госиздата. В ЦГАЛИ хранится черновик письма И.Д. Сытину от М.О.Меньшикова, Валдай, 12/II/1918 (Ф.2169, оп.1, ед. хр. 6, л.1).
Многоуважаемый Иван Дмитриевич.
Пишет Вам эти строки когда-то известный Вам М.О.Меньшиков, который однажды был у вас в Москве. Когда-то Вы предлагали мне работу в ваших изданиях, но заваленный сотрудничеством в "Неделе" и "Новом времени", я боялся оказаться недобросовестным, благодарил Вас и отказался.
Теперь я нищий и прошу работы. Издания, где я трудился, разнромлены, все сбережения моей 39-летней трудовой жизни ограблены в Государственном Банке, дома отобраны, и я с большой семьей (шестеро маленьких детей и один безработный с университетским образованием) близки к голодной смерти.
Мне 58 лет, доктора находят у меня больное сердце, но в привычном мне деле редакционном я еще могу работать. Если есть у Вас или имеется в будущем какая-нибудь подходящая работа, ради Бога, дайте мне ее. Что я не враг Вас и сердечно сочуствовал Вашему просветительному делу, доказывают две мои статьи, напечатанные в "Новом Времени" год тому назад в дни Вашего Юбилея [1].
Как с того времени много переменилось! Все разрушено, все продолжает разрушаться, но я верю в восстанавливающуюся силу жизни. Наступит время, когда от борьбы все вернутся к единственному строителю счастья - производительному труду. Помоги те же мне, если можете, примкнуть к этому труду, и использовать остатки сил.
Искренно Вам преданный М. Меньшиков.
Валдай. 12.II.1918
11)Райлян, Фома Родионович, журналист, художественный критик.
В ЦГАЛИ хранится черновик письма Ф.Р.Райляну от М.О.Меньшикова (Ф.2169, оп. 1, ед. хр. 6, л. 1 об.).
Валдай 12 февр. 1918.
Многоуважаемый г-н редактор.
Мимолетное наше знакомство [в момент открытия Государственной Думы] позволяет обратится к Вас со следующей просьбой. Я - М.О.Меньшиков, бывший сотрудник "Нового Времени". Революция отняла у меня все сбережения моей 39-летней трудовой жизни, все дочиста, отобрала дома в Марьино и сразу бухнуло в нищету. Будь я один, это ничего бы, но у меня шестеро малых ребят. И их надо спасать от голодно смерти. Не найдется ли у Вас для меня какой-нибудь работы? Подумайте, и если хотите помочь мне, окажите любезность ответить по указанному выше адресу.
С совершенным почтением М. Меньшиков.
----------- --------
Сост. сборника: О.М. Меньшикова, М.Б. Поспелов, 1993.
---------- -----
Биография из Википедии. Отрывок.
"После революции Меньшиков был отстранён от работы в газете, 14 сентября 1918 года арестован сотрудниками ВЧК на своей даче на Валдае, а 20 сентября расстрелян на берегу Валдайского озера на глазах его шестерых детей. По словам жены Меньшикова, судьями и организаторами расстрела были Якобсон, Давидсон, Гильфонт и комиссар Губа[4].
Реабилитирован в 1993 году".
*) "расстрелян на берегу Валдайского озера на глазах его шестерых детей", "судьями и организаторами расстрела были Якобсон, Давидсон, Гильфонт и комиссар Губа", - вот так, правосудие сатаны в действии, а исполнители его верные слуги. Так очень наглядно видно: кто и чему служит. Как верно заметил М.О.Меньшиков "преступление - это значит переступить черту Законов Божьих". И наш мир, похоже, уже давно живет не по заповедям Божьим.
