Образ флоберовской госпожи Эммы Бовари рожден благодаря одному событию, происшедшему в жизни его создателя, когда ему было 30 лет и когда его литературное будущее было еще весьма неопределенно. До этого события его перспективы были малообещающи и довольно туманны. Девять месяцев в году Флобер писал по шесть часов в день, запершись в кабинете, окна которого выходили на Сену. Остальные три месяца он проводил в Париже, набираясь жизненного опыта.

В 1851 году, после поездки по Египту, Палестине и Греции, Флобер написал первый вариант “Искушения Святого Антония”. Окончив это произведение, он попросил двух своих друзей — Максима дю Кана, редактора “Revue de Paris”, и Луи Буйле, скромного сельского поэта, — приехать к нему. Флобер сказал, что хочет прочесть им рукопись своей новой работы. Он читал “Искушение” почти четыре дня, по восемь часов без перерыва. Окончив чтение в полночь, Флобер ожидал приговора. Один из его слушателей высказался весьма прямолинейно: “Мы считаем, что ты должен бросить рукопись в огонь и больше никогда о ней не говорить”.

На следующий день глубоко разочарованный Флобер прогуливался вместе с дю Каном и Буйле по саду. Он жаловался им на свою творческую несостоятельность. У него на примете было несколько исторических сюжетов, но он не был уверен, что хоть один из них представляет собой какую-то ценность, поэтому не имел желания возвращаться к своему рабочему столу. Свежая тема — вот в чем, ему казалось, он нуждался.

Выслушав это, Максим дю Каи предостерег его: “Как только ты почувствуешь, что тебя неодолимо тянет к поэтическому парению, — сказал он, — выбери такую тему, где этот высокопарный стиль будет настолько абсурден, что тебе придется все время быть начеку и в результате ты вынужден будешь отказаться от него. Возьми будничный сюжет, — добавил дю Кан, — какой-нибудь эпизод из буржуазной жизни и заставь себя рассказать об этом в естественной манере”.

Флобер начал говорить, что не знает таких эпизодов из буржуазной жизни, но Луи Бунде перебил его:

- Почему бы тебе не описать историю семьи Деламар?

- Да, это идея! — воскликнул Флобер.

На вопрос Буйле, хорошо ли он помнит эту трагическую историю, Флобер ответил, что помнит ее отлично. Так тридцать лет спустя Максим дю Кан вспоминал день, когда Флоберу была подана идея создания “Госпожи Бовари”.

До сентября 1851 года, когда Флобер фактически уже начал писать “Госпожу Бовари”, и, возможно, во время работы над романом в течение четырех с половиной лет он старался изучить всю подноготную прототипа. И что же Флобер узнал?

Эжен Деламар, изучавший хирургию в руанской больнице под руководством отца Флобера, был трудолюбивым, но посредственным студентом. Провалившись на нескольких решающих экзаменах и не имея средств нанять репетиторов или увеличить количество практических занятий в больнице, ему пришлось довольствоваться местом врача в глухом провинциальном углу. Вскоре он женился на женщине старше себя, вдове — довольно распространенное явление во французской провинции — и занял должность врача в сельской местности, именовавшейся Ри. После смерти жены он остался один. Ему нужна была новая подруга. В это время он и познакомился с привлекательной 17-летней девушкой по имени Дельфина Кутюрье.

У Дельфины были светлые прямые волосы, расчесанные на прямой пробор. Ее глаза, казалось, “меняли цвет в зависимости от освещения”, как говорил ее сосед. Она была стройна. Получив, по-видимому, информацию из первых рук, Флобер обрисовал более подробно ее вымышленного двойника: “Но зато действительно прекрасны были глаза — темные, от длинных ресниц казавшиеся черными, — и открытый, смелый и доверчивый взгляд... Ее черные волосы разделялись тонким пробором, спускавшимся к затылку, были так гладко зачесаны, что они казались цельным куском: едва закрывая уши, они были собраны сзади в пышный шиньон и оттеняли виски волнистой линией; такую линию сельский врач видел впервые в жизни. Щеки у девушки были розовые”.

Дельфина была младшей дочерью одного из пациентов Деламара — состоятельного фермера из соседней деревни Бленвиль-Кревон. Она получила образование в руанском монастыре урсулинок, и ее голова была полна мечтами, навеянными романами. 7 августа 1839 года Дельфина Кутюрье стала второй госпожой Деламар.

Поначалу Дельфина радовалась тому, что вышла замуж за зрелого мужчину, врача, но вскоре поняла, что Деламар скучен до невозможности, а немногочисленное общество Ри — угнетающе удушливо. Флобер очень точно отразил чувства Дельфины, описывая растущую неприязнь Эммы Бовари к Шарлю Бовари. Госпожа Бовари грезила о чувственном, возбуждающем любовнике из мира гондол и тропических аллей. Вместо этого она получила в мужья тупицу; его “разговоры... были плоски, как уличная панель... Он не умел ни плавать, ни фехтовать, ни стрелять из пистолета... Порывы его приобрели регулярность: он обнимал ее в определенные часы. То было как бы привычкой среди других привычек, чем-то вроде десерта, о котором знаешь заранее, сидя за монотонным обедом”. И обед, и то, что следовало за ним, — все становилось невыносимым. Во время обеда “он переберет всех людей, с какими встретился, все деревни, в каких побывал, все рецепты, какие прописал, и, довольный сам собой, доест остатки жаркого, поковыряет сыр, погрызет яблоко, прикончит графин вина. А потом уйдет в спальню, ляжет на спину и захрапит”. Часто, оставаясь днем одна, “Эмма повторяла: „Боже мой! Зачем я вышла замуж!".

Она задавала себе вопрос, не могла ли она при каком-либо ином стечении обстоятельств встретить другого человека; она пыталась вообразить, каковы были бы эти несвершившиеся события, эта совсем иная жизнь, этот неизвестный муж. В самом деле, не все же такие, как Шарль! Он мог бы быть красив, умен, изыскан, привлекателен, — и, наверное, такими были те люди, за которых вышли замуж ее подруги по монастырю. Что-то они теперь делают? Все, конечно, в городе, в уличном шуме, в гуле театров, в блеске бальных зал, — все живут жизнью, от которой ликует сердце и расцветают чувства. А она? Существование ее холодно, как чердак, выходящий окошком на север, и скука, молчаливый паук, плетет в тени свою сеть по всем уголкам ее сердца”.

Что делать? “Неужели это жалкое существование будет длиться вечно? Неужели она никогда от него не избавится? Ведь она ничем не хуже всех тех женщин, которые живут счастливо. В Вобьессаре она видела не одну герцогиню, у которой и фигура была грузнее, и манеры вульгарнее, чем у нее. И Эмма проклинала Бога за несправедливость; она прижималась головой к стене и плакала; она томилась по шумной и блестящей жизни, по ночным маскарадам, по дерзким радостям и неизведанному самозабвению, которое должно было в них таиться... Но в глубине души она ждала какого-то события. Подобно матросу на потерпевшем крушение корабле, она в отчаянии оглядывала пустыню своей жизни и все искала белого паруса в туманах дальнего горизонта... Но с нею не случалось ничего. Так уж угодно Богу! Будущее казалось темным коридором, в конце которого была крепко запертая дверь”.

Так пишет Флобер, основываясь на своем понимании Дельфины Деламар, а он хорошо ее понимал. Дельфина в реальной жизни не захотела оставить далекую дверь в конце темного коридора крепко запертой. Она предпочла открыть ее и вырваться на свободу. Презирая своего мужа-буржуа и скучную жизнь, которую он ей предложил, Дельфина высоко ценила свой ум и свою красоту и верила в возможность превратить мечты в реальность. Не сомневаясь в успехе, она была убеждена, что найдет для себя более приятное и достойное существование.

Она стала вызывающе много денег тратить на наряды, и вскоре Деламар, ни о чем не ведая, оказался по уши в долгах. Когда эта оргия покупок наскучила ей, она стала откровенно привлекать к себе внимание других мужчин. Впервые она изменила с соседом, потом сошлась со здоровенным парнем, работником фермы, далее — с клерком из нотариальной конторы, после — с другими “молодыми клерками”, а уж затем — с кем угодно. Флобер так писал о ее литературном двойнике: “И тогда она стала вспоминать героинь прочитанных книг, и лирический хоровод неверных жен запел в ее памяти очаровательными родными голосами”. В поле, в гостинице и в задних комнатах Дельфина Деламар тайно принимала любовника за любовником в неутомимых поисках идеала, которого не существовало. Предаваясь чувственным удовольствиям, она не обращала внимания на мужа, на маленькую дочку, на друзей и соседей, не посещала мессу.

Старая госпожа Деламар пыталась предупредить сына. Но он обожал свою молодую жену и не обращал внимания на прозрачные намеки матери. Хотя Дельфина оставалась все такой же экстравагантной и чувственной, она уже с трудом находила любовников, а те с кем она все-таки вступала в любовную связь, все больше и больше ее разочаровывали. Теперь Дельфина пыталась заполнить свободное время чем-то другим. Как вспоминал ее сосед, “она выбрала пятницу, чтобы играть в гранд-даму. В этот день она опускала шторы, зажигала свечи и принималась ждать гостей, которые не приходили”. Ее снова и снова охватывала скука.

Наконец, 6 марта 1848 года, в предрассветный час, Дельфина Деламар на девятом году замужества, когда счет ее мужа в банке равнялся нулю, а поклонников у нее становилось все меньше и меньше, приняла смертельную дозу мышьяка. Вскоре она умерла.

Сообщение о ее смерти было напечатано в местной газете, причем причина смерти не указывалась. Оно датировано 7 марта 1848 года, и в нем говорилось только, что Дельфина умерла в Ри, в три часа ночи предыдущего дня, в возрасте 27 лет. Никакого расследования не проводилось, ни одна газета не упоминала о возможном самоубийстве, священник не препятствовал захоронению тела на освященной земле”.

Через несколько месяцев после смерти Дельфины убитый горем Эжен Деламар узнал все о сумасбродствах своей жены и впервые услышал в подробностях о ее многочисленных изменах. Пораженный до безумия ее невоздержанностью, он наложил на себя руки, оставив маленькую дочку, которую обожал, на попечение своей разоренной матери.

В тот день, когда Буйле напомнил Флоберу эту провинциальную историю, он поведал своему другу многие детали. Как рассказывает Фрэнсис Стигмюллер, “он напомнил ему о занавесках в черную и желтую полоску в гостиной молодой госпожи Деламар, которые заставили ее свекровь впервые задуматься об экстравагантности и претенциозности Дельфины и дали пищу для сплетен по всей Нормандии; напомнил и о том, как она приучила своего слугу обращаться к ней в третьем лице; о том, какая она была красивая, шикарная, надменная и нервная; о ее приемах по пятницам, на которых одна она была гостем; о неоплаченном чеке, оставленном ею в руанской библиотеке. Напомнил также об унылой внешности Деламара, его добродушной серости, о том, как он был доволен своим положением, о доверии, почти любви, с которой к нему относились его пациенты”.

Флобер был убежден, что история семьи Деламар — прекрасный материал для раскрытия его таланта. Он хорошо знал то, о чем писал: он ненавидел пагубный романтизм и посредственность провинциальных буржуа, знал Нормандию, знал жизнь тамошних людей. Его беспокоили две вещи. История и герои его романа были обыкновенны и банальны.

Работа над романом продвигалась медленно: шесть страниц в неделю. “Я бьюсь над каждым предложением, а оно никак не складывается. Что за тяжелое весло — мое перо!”. Он трудился каждый день по семь часов в течение пятидесяти пяти месяцев. Уже работая над рукописью, он продолжал изучать каждую деталь: то штудировал романы, которые могла читать Эмма Бовари, то изучал последствия отравления мышьяком. Иногда работа делала его по-настоящему больным. Он вспоминал: “Когда я описывал сцену отравления Эммы Бовари, я так явственно ощущал вкус мышьяка и чувствовал себя настолько действительно отравленным, что перенес два приступа тошноты, совершенно реальных, один за другим, и изверг из желудка весь обед”. Иногда он бывал растроган своим творением. “В прошлую среду мне пришлось встать из-за стола, чтобы взять носовой платок: слезы так и текли у меня по щекам. Мое собственное произведение глубоко трогает меня”. Рукопись, хранящаяся в муниципальной библиотеке Руана, является свидетельством этого титанического труда: 1788 исправленных и переписанных страниц большого формата и окончательный вариант — 487 страниц.

Флобер позволил Максиму дю Кану опубликовать роман в шести выпусках “Revue de Paris” между октябрем и декабрем 1856 года. Эта публикация вызвала бурю. “Уже с появлением первых глав, — говорил дю Кан, — наши подписчики захлебнулись от гнева, называя роман скандальным и аморальным. Они писали внешне любезные письма, в которых обвиняли нас в том, что мы клевещем на Францию и унижаем ее в глазах всего мира. „Неужели такие женщины существуют? Женщины, обманывающие мужей, делающие долги, принимающие любовников в садах и гостиницах? В нашей прекрасной Франции, в провинции, где жизнь так непорочна, живут подобные существа? Это невозможно!"”.

Гнев общества был направлен прежде всего против реализма романа.

Флобер возражал: “Все думают, что я страстный поклонник реализма, тогда как я питаю к нему отвращение. Именно ненавидя реализм, я и взялся за этот роман. Я, однако, равно презираю и тот притворный идеализм, который сегодня превратился в пустую насмешку”.

На идеалистов это не произвело никакого впечатления, и они решили вынудить правительство запретить книгу. В итоге Флобер и еще два человека, связанных с публикацией романа, были отданы под суд за написание и издание порнографической и антирелигиозной книги. Слушание дела закончилось быстро, и суд постановил:

“Нет достаточных доказательств того, что Флобер и два его соответчика совершили преступление, в котором их обвиняют; суд снимает выдвинутое против них обвинение и прекращает дело без возмещения судебных издержек”.

“Госпожа Бовари” была свободна, и роман в двух книгах вышел в апреле 1857 года. За первые шестьдесят дней было продано пятнадцать тысяч экземпляров. Этим успехом Флобер был в значительной степени обязан никому не известной Дельфине Деламар. Не признав публично роль, которую Дельфина сыграла в создании романа, он остался ее должником. Он упорно отрицал тот факт, что Дельфина вдохновляла его. “Мне никто не позировал, — утверждал он. — Ничто в “Госпоже Бовари” не является правдой. У госпожи Бовари нет прототипа. Это от начала до конца выдуманная история”. Однажды в крайнем раздражении он воскликнул: “Госпожа Бовари — это я!”

Но никто, кроме Дельфины Деламар, не был Эммой Бовари, даже сам Флобер. Возможно, Флобер отказывался признать существование прототипа, боясь, что такое признание поставит под сомнение его творческие способности. Хотя, превратившись со временем в капризного одинокого старика, Флобер устал от сопровождавшей роман дурной славы (“Хорошо бы найти способ заработать кучу денег, чтобы скупить все существующие экземпляры „Госпожи Бовари", бросить их все в огонь и никогда больше не слышать об этой книге”, — сказал он однажды), выходили все новые и новые издания романа и он прочно занял свое место среди классиков литературы.

Сегодня в деревне Ри продаются почтовые открытки, на которых увековечена Дельфина Деламар. А в музее Руана висят два портрета молодой женщины удивительной красоты. На обоих портретах изображена, как гласит предание, Дельфина Деламар.

Дельфина Деламар не могла знать этого, но после смерти наконец осуществились ее самые романтические мечты.

Светлана Бестужева