Если посмотреть на время, в котором родилось большинство моих друзей, его можно назвать счастливым: давно закончилась последняя страшная война, выросло уже целое новое поколение наших мам и пап, люди перестали бояться за свою жизнь; призрак голода отошел на безопасное расстояние; даже огромные питерские коммуналки на 16 семей потихоньку уходили в прошлое...
Высокий четырехэтажный наш дом на Подольской казался мне центром мира! Здесь был двор, куда выходили окна четырех таких же высоких домов, как наш и который совершенно не выглядел "колодцем". Здесь же во дворе, во флигеле, жили дед с бабушкой, родители мамы... Я очень любила убегать к ним, благо для этого всегда были возможности.Хотя они тоже жили в коммуналке, но в отличие от нас, жили они на последнем, четвертом этаже. Странно: родители -- люди молодые, жили на первом, а бабушке с дедушкой приходилось ежедневно карабкаться на четвертый, очень высокий (петербургский!) этаж, в доме у них лифта не было. Дворы в том районе вообще были очень необычные, в каждом какое-нибудь чудо: например, в одном дворе, через который меня водили в садик, стоял засохший фонтан и наполовину вросшие в землю два сфинкса, их позднее перевезли на набережную Малой Невки. Помню, какая радость была залезть на нагретую жарким летним днем спину этого фантастического зверя! К тому же, что залезать, что скатываться с его железной спины было не менее весело, чем с горки...
Школа, в которую я пошла, тоже находилась на Подольской, на той же стороне улицы, где стоял наш дом. Она там до сих пор, я была там этим летом. Мемориальная доска на фасаде напоминает о том, что в нем прошло детство композитора Шостаковича...
На самом углу Подольской и Загородного была булочная. Из нее всегда очень хорошо пахло: свежим хлебом и кофе. Поразительно, откуда в те времена всеобщего дефицита могло быть кофе с ароматом настоящего? Еще я помню, как мама водила меня в большой гастроном на Загородном,за нынешним ТЮЗом, хотя он был довольно далеко, почему-то она предпочитала закупаться там. В первую очередь она вела меня в полуподвальный магазинчик на углу, где покупала мне крохотного поролонового мишку с привязанной к его спине такой же маленькой шоколадкой. Он стоил очень недорого, всего 8 копеек. Потом она вела меня в большой магазин, где оставляла меня наедине с мишкой у окна, а сама отправлялась в поход по отделам. Иногда она покупала мне желе: там было такое разноцветное желе в бумажных формочках, оно тоже стоило несколько копеек и для меня было радостью. это было еще до того, как родилась сестра, значит, мне было лет 5, наверное.
Воспоминания о прогулках с отцом почему-то у меня связаны с Витебским вокзалом. Он тоже покупал мне вкусности, хрустящий картофель (прообраз современных чипсов) или просто семечки в бумажном кульке. Сам вокзал мне никак не запомнился, я просто знала что он есть. К тому же,совсем рядом, родители жили года три,когда я была еще совсем маленькой. Комната была совсем маленькой и подвальной, это потом родителям, при помощи пробивной нашей бабушки, как-то удалось перебраться повыше, на первый этаж на Подольской...
А на Витебском мы с папой бывали очень часто. Наверное,поэтому я так к нему привыкла, что считала его самым обыкновенным и ничто меня в нем не удивляло.Разве что винтовая лестница, по которой мне очень нравилось подниматься и спускаться. Зачем? Не помню.
Зато очень почему-то запомнился один эпизод: папа купил мне игрушечный пистолет, прямо как настоящий: черный, блестящий, а на мосту, когда мы возвращались домой, встретил какого-то своего знакомого и они разговорились. Я стояла рядом, смотрела сквозь перила на грязную воду канала, и вдруг пистолетик выскочил у меня из рук и упал в воду!! Это было так неожиданно и так страшно, что я заревела.
Тем более, что отец, человек суровый, совершенно не склонен был меня жалеть и обозвал растяпой. Совершенно не представляю судьбы этого пистолетика при других условиях, возможно, я отдала бы его дядюшке, показав друзьям - мальчишкам, потому что никаких атаманов-разбойников в наших дворовых играх я не помню, они были уже позже,когда мы перехали в Ульянку.
Вспоминается еще зима и каток на углу Обводного канала, он был такой маленький и очень уютный, просто залитая коробка в сквере. Совершенно питерская ( или ленинградская?) картина: вечер, и в свете качающихся фонарь тихо падает снег... Очень красиво.
В квартире, где жила бабушка, семей было меньше, чем в нашей на первом этаже.И мне казалось, что соседи там жили дружнее. Наша квартира была просто воронье гнездо, со склоками на кухне и спорами, чья очередь мыться в ванной. Маме, вероятно, тяжко там жилось, она вообще человек не склочный.
Каждое воскресенье отец нас обязательно куда-то тащил, гулять по городу. Летом это могла быть поездка на катере по Неве и каналам ( для чего нужно было часа три отстоять в очереди), зимой - музей или кинотеатр. В какие только музеи он меня не водил! Я даже и не подозревала, что кроме Русского и Эрмитажа, у нас есть музей Связи, особенно мне запомнившийся. Терпеть не могла эти прогулки! Я с удовольствием бы осталась дома, мне уже тогда нравилось просто сидеть дома одной.
К тому же я всегда могла убежать в гости к бабушке... А унее было так интересно! Я радовалась, если мать разрешала нам с бабушкой не водить меня в садик, ведь тогда мне можно было проспать до половины десятого, а потом начать вытирать и без того чистый бабушкин сервант, переставляя туда-сюда бабушкин "хрусталь" в виде стеклянных бокало и фарфоровых чашек. Бабушка одобряла любые мои действия. Возможно, потому что я была самой первой внучкой (затем были еще две), или потому что я напоминала ей о сестре? Не знаю. Ко мне у нее всегда было отношение особое.
Начать с того, что я буквально росла у нее на руках. Маме было некогда: учеба в институте, работа, да и с отцом отношения у них были своеобразные: всю жизнь они или ссорились или мирились. Отец был человек вольнолюбивый, как ветер, а мама, наоборот, очень домашняя, и поэтому их взгляды редко совпадали. Мама его ревновала. Хотя, как я считаю, чаще всего беспочвенно. Просто он был очень деятелен и любознателен. Мне кажется, он исходил весь город вдоль и поперек. Однажды, когда мы гуляли довольно дажеко от дома, где-то на Садовой, я начала ныть и проситься домой.Отец некоторое время не обращал на меня внимания, а потом огляделся, развернулся и потащил меня проходными дворами куда-то вглубь. Тогда еще было не принято метить деревья или подъезды домов... Он тащил меня очень быстро и вскоре оказалось, что где-то вдали от улицы есть работающий подвальчик-туалет. Вот я бы ни за что не смогла найти этот подвал теперь. Но случай запомнился. И когда отец успевал узнавать город? Он ведь работал, довольно тяжело, на кораблестроительном заводе, а вечером учился в школе. Хотел даже поступить в институт, по примеру мамы, но что-то ему помешало. Так и остался на всю жизнь рабочим. что не мешало ему быть человеком весьма разносторонним. Он очень любил людей -- и люди любили его. При этом нельзя сказать, чтобы он лебезил с ними или сюсюкал, он всегда был прямолинейным и резким.
Если посмотреть на время, в котором родилось большинство моих друзей, его можно назвать счастливым: давно закончилась последняя страшная война, выросло уже целое новое поколение наших мам и пап, люди перестали бояться за свою жизнь; призрак голода отошел на безопасное расстояние; даже огромные питерские коммуналки на 16 семей потихоньку уходили в прошлое...
Высокий четырехэтажный наш дом на Подольской казался мне центром мира! Здесь был двор, куда выходили окна четырех таких же высоких домов, как наш и который совершенно не выглядел "колодцем". Здесь же во дворе, во флигеле, жили дед с бабушкой, родители мамы... Я очень любила убегать к ним, благо для этого всегда были возможности. Хотя они тоже жили в коммуналке, но в отличие от нас, жили они на последнем, четвертом этаже. Странно: родители -- люди молодые, жили на первом, а бабушке с дедушкой приходилось ежедневно карабкаться на четвертый, очень высокий (петербургский!) этаж, в доме у них лифта не было. Дворы в том районе вообще были очень необычные, в каждом какое-нибудь чудо: например, в одном дворе, через который меня водили в садик, стоял засохший фонтан и наполовину вросшие в землю два сфинкса, их позднее перевезли на набережную Малой Невки. Помню, какая радость была залезть на нагретую жарким летним днем спину этого фантастического зверя! К тому же, что залезать, что скатываться с его железной спины было не менее весело, чем с горки...
Школа, в которую я пошла, тоже находилась на Подольской, на той же стороне улицы, где стоял наш дом. Она там до сих пор, я была там этим летом. Мемориальная доска на фасаде напоминает о том, что в нем прошло детство композитора Шостаковича...
На самом углу Подольской и Загородного была булочная. Из нее всегда очень хорошо пахло: свежим хлебом и кофе. Поразительно, откуда в те времена всеобщего дефицита могло быть кофе с ароматом настоящего? Еще я помню, как мама водила меня в большой гастроном на Загородном,за нынешним ТЮЗом, хотя он был довольно далеко, почему-то она предпочитала закупаться там. В первую очередь она вела меня в полуподвальный магазинчик на углу, где покупала мне крохотного поролонового мишку с привязанной к его спине такой же маленькой шоколадкой. Он стоил очень недорого, всего 8 копеек. Потом она вела меня в большой магазин, где оставляла меня наедине с мишкой у окна, а сама отправлялась в поход по отделам. Иногда она покупала мне желе: там было такое разноцветное желе в бумажных формочках, оно тоже стоило несколько копеек и для меня было радостью. это было еще до того, как родилась сестра, значит, мне было лет 5, наверное.
Воспоминания о прогулках с отцом почему-то у меня связаны с Витебским вокзалом. Он тоже покупал мне вкусности, хрустящий картофель (прообраз современных чипсов) или просто семечки в бумажном кульке. Сам вокзал мне никак не запомнился, я просто знала что он есть. К тому же, совсем рядом, родители жили года три, когда я была еще совсем маленькой. Комната была совсем маленькой и подвальной, это потом родителям, при помощи пробивной нашей бабушки, как-то удалось перебраться повыше, на первый этаж на Подольской...
А на Витебском мы с папой бывали очень часто. Наверное,поэтому я так к нему привыкла, что считала его самым обыкновенным и ничто меня в нем не удивляло. Разве что винтовая лестница, по которой мне очень нравилось подниматься и спускаться. Зачем? Не помню.
Зато очень почему-то запомнился один эпизод: папа купил мне игрушечный пистолет, прямо как настоящий: черный, блестящий, а на мосту, когда мы возвращались домой, встретил какого-то своего знакомого и они разговорились. Я стояла рядом, смотрела сквозь перила на грязную воду канала, и вдруг пистолетик выскочил у меня из рук и упал в воду!! Это было так неожиданно и так страшно, что я заревела.
Тем более, что отец, человек суровый, совершенно не склонен был меня жалеть и обозвал растяпой. Совершенно не представляю судьбы этого пистолетика при других условиях, возможно, я отдала бы его дядюшке, показав друзьям - мальчишкам, потому что никаких атаманов-разбойников в наших дворовых играх я не помню, они были уже позже, когда мы переехали в Ульянку.
Вспоминается еще зима и каток на углу Обводного канала, он был такой маленький и очень уютный, просто залитая коробка в сквере. Совершенно питерская ( или ленинградская?) картина: вечер, и в свете качающихся фонарь тихо падает снег... Очень красиво.
В квартире, где жила бабушка, семей было меньше, чем в нашей на первом этаже. И мне казалось, что соседи там жили дружнее. Наша квартира была просто воронье гнездо, со склоками на кухне и спорами, чья очередь мыться в ванной. Маме, вероятно, тяжко там жилось, она вообще человек не склочный.
Каждое воскресенье отец нас обязательно куда-то тащил, гулять по городу. Летом это могла быть поездка на катере по Неве и каналам ( для чего нужно было часа три отстоять в очереди), зимой - музей или кинотеатр. В какие только музеи он меня не водил! Я даже и не подозревала, что кроме Русского и Эрмитажа, у нас есть музей Связи, особенно мне запомнившийся. Терпеть не могла эти прогулки! Я с удовольствием бы осталась дома, мне уже тогда нравилось просто сидеть дома одной.
К тому же я всегда могла убежать в гости к бабушке... А унее было так интересно! Я радовалась, если мать разрешала нам с бабушкой не водить меня в садик, ведь тогда мне можно было проспать до половины десятого, а потом начать вытирать и без того чистый бабушкин сервант, переставляя туда-сюда бабушкин "хрусталь" в виде стеклянных бокалов и фарфоровых чашек. Бабушка одобряла любые мои действия. Возможно, потому что я была самой первой внучкой (затем были еще две), или потому что я напоминала ей о сестре? Не знаю. Ко мне у нее всегда было отношение особое.
Начать с того, что я буквально росла у нее на руках. Маме было некогда: учеба в институте, работа, да и с отцом отношения у них были своеобразные: всю жизнь они или ссорились или мирились. Отец был человек вольнолюбивый, как ветер, а мама, наоборот, очень домашняя, и поэтому их взгляды редко совпадали. Мама его ревновала. Хотя, как я считаю, чаще всего беспочвенно. Просто он был очень деятелен и любознателен. Мне кажется, он исходил весь город вдоль и поперек. Однажды, когда мы гуляли довольно далеко от дома, где-то на Садовой, я начала ныть и проситься домой. Отец некоторое время не обращал на меня внимания, а потом огляделся, развернулся и потащил меня проходными дворами куда-то вглубь. Тогда еще было не принято метить деревья или подъезды домов... Он тащил меня очень быстро и вскоре оказалось, что где-то вдали от улицы есть работающий подвальчик-туалет. Вот я бы ни за что не смогла найти этот подвал теперь. Но случай запомнился. И когда отец успевал узнавать город? Он ведь работал, довольно тяжело, на кораблестроительном заводе, а вечером учился в школе. Хотел даже поступить в институт, по примеру мамы, но что-то ему помешало. Так и остался на всю жизнь рабочим. что не мешало ему быть человеком весьма разносторонним. Он очень любил людей -- и люди любили его. При этом нельзя сказать, чтобы он лебезил с ними или сюсюкал, он всегда был прямолинейным и резким.


LI 7.05.22

266 просмотров

Александра Пахмутова - Николай Добронравов 1. 2.

За окном капает мелкий осенний дождь, который в этом году в Питере кажется бесконечным. И мне вдруг очень захотелось обратно в детство, когда деревья и дома были огромными, а родители молодыми, и все еще были живы...
Всегда кажется, что еще не сказала что-то им перед расставанием, не сделала чего-то очень нужного тогда...
Хотя точно знаю, что они никогда ничего не просили и всегда надеялись только на себя.
Моя бабушка - Власова (в первом браке Виноградова, урожденная Никитина) Марфа Павловна родилась в день Симеона и Марфы - 14 сентября 1913 года. Крещеное имя ей ну очень не нравилось, и поэтому домашние называли ее Марией или Машей.
Первый муж погиб во время Зимней войны в 1940-м году, когда маме моей было всего три годика. А вскоре началась блокада, во время которой бабушка не пустила маму в эвакуацию и они все то страшное время провели рядом. У бабушки было несколько медалей,но она признавала только одну - "За оборону Ленинграда". Правда, как и дед,никогда медали не одевала. Интересно, что ее земная жизнь тоже закончилась на рубеже - мы жили уже в Сосновой Поляне, где во время войны проходили особенно страшные бои.
Второй бабушкин муж, которого я считаю родным дедом,потому что выросла фактически у него на руках (мама сначала училась,потом много работала), закончил войну в Праге в мае 1945 года. Впрочем, я уже об этом писала здесь.
У них были удивительные отношения, я никогда не слышала, чтобы они ругались или хотя бы ссорились. Уде когда дед тяжело заболел (инсульт), одна она могла понять, что именно он говорит. и она же, фактически носила его на руках последние его два года...
А сама она ушла как-то незаметно, только накануне вечером я говорила с ней по телефону и хвасталась всоими успехами, а она радовалась. Потом пришла в комнату,села за стол, стала читать Библию - и так, сидя, умерла...
И было это как раз в Старый Новый год.
Мне тогда приснился странный сон, вроде хороший - будто бабушка спокойно спит, а все вокруг бегают, ее ищут, а она лежит на правом боку,свернувшись калачиком, на зеленом поле и солнышко так ярко светит... Я проснулась и не поняла, почему сон вроде хороший, а на душе тяжело ? И тут позвонила мама... Самое удивительное, что когда я ее увидела, она лежала почти так же, как я увидела ее во сне - свернувшись и на правом боку...
Ей тогда было 82 года и она всегда много трудилась, как говорят - не покладая рук.
Воспоминания о ней и вообще о детстве выглядят у меня так:

Моим дедушкам: погибшему в 1940 -м на финской границе; умершему в госпитале в октябре 1945 и погребенному в Полоцке; и, - особенно, - моему любимому дедушке, который дошел до Праги и на руках у которого я фактически выросла:







Я - помню... Я - горжусь!!!

Поздравляю свою единственную и любимую сестру Марилена с ее Днем Рождения!

Очень хочется, чтобы все неприятности закончились для нее в старом году, а впереди были только радость и веселье...

Я очень-очень тебя люблю, Маришка!

Вот, такое вот сочинилось:









Из "раннего" (ну так, чтобы было понятно, как давно это все тянется):

Картина Игоря Кравцова (1964 - 2010)

Я долго держалась в стороне от этого вопроса. Я ни черта ни смыслю в политике и не хочу в ней разбираться!
Главное для меня - чтобы мои дети и мои близкие были живы и ЗДОРОВЫ и чтобы мы могли чаще радоваться жизни и наслаждаться обществом друг друга...
Когда-то очень давно, парень из Украинского села был призван в армию под Ленинград и волей обстоятельств стал моим мужем. Мы родили и воспитали четверых детей, у которых украинские фамилии, но говорят они по-русски.
Таких детей полно в нашем городке, потому что он наполовину состоит из похожих историй...

Моя свекровь, которой (на минуточку!) в феврале исполнилось 77 лет, все так же живет в том селе. Она родила и воспитала 10 детей, из них только одна доченька, остальные парни. Половина из них переехала, вслед за старшим братом и моим мужем, в Россию и живет здесь. Один из них, к несчастью, уже умер от болезни и уже навегда остался в этой земле...
Это страшное потрясение для матери, пусть даже он давно болел, но какое это всегда горе - пережить собственного ребенка, сколько бы лет ему не было?!
Я даже не могу представить, что переживает сейчас свекровь... Мне очень за нее больно!
Когда-то мы могли ездить в гости совершенно свободно, без границ и кучи бумажек, потом еще какое-то время - с некими ограничениями, но все же могли ездить...

И теперь я хочу сказать, что мне очень горько, что братские, по сути, народы - пытаются выстроить между нами железную стену.
Люди, опомнитесь!
Прислушайтесь, что скажут ваши мамы?
Никто из нас не желает войны! Тем более гражданской, когда одна семья оказывается разделенной своими принципами и брат не спешит услышать брата...
Мне категорически все равно, будет Украина говорить по-английски или по-русски! Лишь бы моя свекровь не плакала в подушку, оплакивая своих сыновей. И мы могли бы еще раз увидеться с ней и братьями, как бывало, за общим столом... И снова порадоваться друг другу...



1.


2.