Интервью Карины Орловой

— Как ты попала на «Эхо»?

— Синдеева закрыла программу «Дилетанты» на «Дожде», и мы переехали на «Эхо». Я туда стала ходить, а потом, спустя пару месяцев, Венедиктов предложил мне провести «Особое мнение». Первое было с Шевченко – это было самое ужасное «Особое мнение» в моей жизни. На меня Шевченко навел такого страху, он меня парализовал просто, я даже не узнавала свой голос. Я не могла говорить – я уже на 3 минуте того эфира поняла, что моя карьера на «Эхе» окончена, не получилось. У меня была мысль «Как же стыдно, что я подвела Венедиктова». Это прайм-тайм, 7 вечера, главная программа на «Эхе Москвы».

— А почему ты считала, что у тебя эта программа не удалась?

— Потому что я не контролировала ситуацию. Он на меня действовал как удав на кролика. Но главное, что все его чары пали на второй раз.

— Ну, у тебя там бывал не только Шевченко…

— Да, Шендерович еще, Быков…

— С Альбац не было?

— С Альбац было один раз. Я Альбац очень боялась тоже, я вся трепетала. Первое, что она меня спросила: «Вы кто?». Я говорю, что Карина Орлова. «Мне нравится то, что вы пишете! Я вас читаю». Но меня это не спасло, потому что страх сел во мне так глубоко. Так что я тоже сидела слегка парализованная. И эфир получился достаточно скучным благодаря мне, а не Альбац. Но хотя бы она меня не выгнала из профессии. Уже неплохо. Больше никаких у меня страшных персонажей не было.

— А вот все-таки к Шевченко возвращаясь. Как у вас с ним этот стиль появился? Это ведь никакое не «Особое мнение» у вас было. Формат передачи предполагает больше препарацию гостя самого, а у вас получалась дискуссия.

— Шевченко это все направлял, потому что он мне задавал вопросы, а я ему отвечала.

— Ты с ним спорила, вот сидела и спорила.

— А он сам меня заставлял. Человек произносит в эфире откровенную ложь. Я не могу это пропустить. Я обязана донести до слушателей, что Максим Леонардович сейчас соврал.

— Ты не считаешь, что слушатель сам должен делать этот вывод? Шевченко же мнение свое высказывает, а не факты.

— Нет, стоп! То, что в Украине пришли к власти фашисты – это не мнение. Это преступление – такое говорить. Потому что это является пропагандой войны, ненависти к украинцам. Благодаря таким как Максим Шевченко стала возможной война на Донбассе. Мнение – это когда он говорит: «Я считаю, Владимир Путин – хороший менеджер». А я считаю, что плохой – и все, разошлись. Ну не поспоришь. Но когда он рассказывает про освободителей Донбасса…

— Знаешь, Венедиктов как-то мне говорил хорошую фразу: «Меня не интересует ваше мнение – оно может быть каким угодно. Меня интересует, чем вы его обосновываете». Вот Шевченко говорит тебе про фашистов на Украине. Почему бы не расспросить его, почему он так считает? А у вас получалась перепалка настоящая.

— Оно само так получалось, он меня в это втягивал. По-моему, ему самому было в кайф. Я не знаю, насколько это было интересно. Почему вообще кому-то может быть интересно слушать Максима Шевченко?

— Это было необычно. Ты сама, вообще, сильно следишь за фидбэком?

— У меня есть люди, которые мне пишут. Я не выискиваю сама. Если мне приходит фидбэк, я на него обращаю внимание. К эфирам на сайте Эха комментарии я тоже читаю, но это для того, чтобы понять, какие темы затрагивают ботов и троллей. Это очень важно.

— Когда ты только начинала на «Эхе» вести, был большой поток комментариев на тему тебя…

— Это было ужасно, сначала меня ненавидели. «Что за дуру посадили вместе с Шевченко?», «Он её просто уничтожил и разнёс»…

— Обычно на таких молодых сотрудников, которых сразу садят на ответственные эфиры, оказывается прессинг со стороны слушателей. Как ты с этим справлялась? Или ты не переживала, защитный экран просто перед собой поставила и всё?..

— Нет, я, конечно, переживала. Первые 3 недели не было людей, которые бы меня поддерживали. Кроме моих знакомых, так и то мне казалось, что они просто из вежливости.

— Венедиктов что говорил тебе?

— Венедиктов говорил «Отлично!». Ему лишь бы побольше трэша в эфире, лишь бы позабавляться. И у него всё отлично.

— Как он тебя настраивал перед эфирами?

— Он говорил, что, между прочим, Фельгенгауэр после первого эфира с Шевченко плакала. «Так что ты ещё молодец».

— Там многие, да…

— Я не плакала, кстати, никогда!

— Молодец.

— По-моему, Шевченко от меня уже плакал под конец.

— Как все-таки Венедиктов тебя напутствовал? Он тебе формат какой-то предлагал?

— Нет, формат сам получился. Алексей Алексеевич всё время говорил, что надо спрашивать «Почему?». «А почему они фашисты?»…

— Какие еще гости тебе показались интересными? Вот Быков у тебя был.

— Быков – всегда интересно. Он очень крутой.

— Он же твой поклонник большой.

— Да. Но он не только восхищается моей красотой. Он говорит (может, врет, конечно), как ему нравится то, что я пишу. Это очень важно.

— Кто еще?

— Марков забавный. Ну, он сумасшедший, да. Перед тем, когда он ко мне первый раз приходил, ко мне подходил Бунтман – серьезнейший человек – и говорит: «Так, сейчас у тебя будет Марков. Я тебе, как заместитель главного редактора, официально разрешаю хихикать, ржать, гогодать, делать всё, что ты захочешь». И в какой-то момент, когда Марков произнес слово «фашисты», я начала в эфире просто смеяться. Это был тоже знаменательный момент. Еще яркий был эфир с Сергеем Иваненко, яблочником. Он тогда баллотировался в Мосгордуму. Он пришел ко мне, и я его спросила: а каков бюджет Москвы? Причем я спросила, искренне сама этого не зная. Он говорит: «Зайдите на сайт и посмотрите». «То есть вы не знаете бюджета Москвы и вы идете в Мосгордуму???». И это был полный кошмар. На следующую передачу пришел Явлинский с огромной папкой бумаг… Я случайно завалила Иваненко, хотя у меня не было даже такой мысли. Ну он сам виноват, что он фактов и цифр не знает…


— Вот все считают «Эхо» — либеральной радиостанцией, хотя это не совсем так, там разные люди появляются. Но получается больнее всего, причем непреднамеренно, эховские журналисты делают именно либеральным политикам. Я просто сразу вспоминаю историю с Лесей и Касьяновым…

— Давай, значит, так. Мы Лесю оставим в стороне из уважения к Алексею Алексеевичу.

— Я сейчас не про Лесю, я про наезд на Касьянова. Ни за что человека обидели…

— Есть такое расхожее выражение про моську и слона, я употреблю другое. Когда я работала на «Коммерсант ФМ», прошла новость (утка оказалась), что «МК» хочет купить «Лайфньюз». Мы позвонили за комментарием Габрелянову, и он сказал так: «Крошка-картошка может купить Газпром?». Так что, когда ты мне говоришь, что Леся что-то там на Касьянова… На самом деле, плохому танцору и пол мешает. Наши либеральные политики привыкли к тому, что они неприкосновенны. Ребята, какого черта? Вы должны быть на голову выше. Либералы говорят, что они альтернатива Путину, что они нечто другое качественно. Ну, хорошо, давайте мы будем строить общество по западному образцу, где иметь любовницу – это заканчивает политическую карьеру человеку. Дело не в том, что Касьянов с кем-то спал, дело в том, что он женат. Все говорят: «Да нам все равно, у нас так, у нас прогнившее общество, мы все такие. Нам плевать на какие-то ценности, это нормально». Это, ребят, ненормально. Из уважения просто к жене Касьянова. И кто виноват в этом? Кто виноват, что Касьянов спит с Пелевиной? Путин виноват? Нет.

Вы знаете, что у вас силы неравны, вас в любой момент могут поймать. Зачем Михаил Ходорковский берет на работу Марию Баронову с её скверной репутацией? Она публично сама призналась, что 3 года назад употребляла ЛСД. У нее сыну 9 лет. И такой человек идет в Госдуму. Потому что она политик! И что, Ходорковский придет к власти, поставит таких как Баронова? Нет, спасибо. А зачем, а какой смысл? Мизулина хотя бы наркотики не употребляет.

— Я не очень следил за вашим противостоянием с Марией Бароновой, откуда оно возникло…

— Оно возникло из полной профнепригодности и невежества Марии Бароновой. Я написала пост по мотивам фотографии Пригожина с Ходорковским.

— Там еще Венедиктов с сыном был, да.

— Венедиктов-то на всех фотографиях, что его обсуждать? Он молодец. Я написала пост на Эхе про чистоплотность. При этом я не оскорбляла Михаила Ходорковского. В конце концов, он публичный политик, как бы он себя не называл по-другому. Он политик. Он претендует на власть. Он тратит на это деньги. Мы обсуждаем каждый чих Путина, каждую его складку и морщину, которой нет. И это считается нормальным. Но сказать что-то в адрес Михаила Ходорковского – как можно, человек десять лет отсидел. Да, отсидел. По несправедливому приговору – это все правда. Это что, купило ему индульгенцию на все последующие деяния? Нет, конечно. А если он завтра убьет человека? Мы что скажем? Что он десять лет отсидел, он святой или что? Я к примеру говорю. И Мария Баронова, поскольку является девушкой плохо образованной, невежественной, неумной, решила защитить босса.

— Прости, а она в «Открытой России» кто?

— А это очень хороший вопрос. Она занимается правами человека и политзаключенными. Она не может оспорить аргументы, потому что у нее на это не хватает интеллекта. Она решила разоблачить меня морально. В лучших традициях газеты «Правда» она написала, какой я моральный дегенерат, что я развалила телеканал «Дождь», а теперь я звезда на «Эхе», уехала в Вашингтон и живу тут красивой жизнью. Марию Баронову беспокоит, что я выгляжу так, будто живу тут на какие-то миллионы. Хорошо выглядеть мне позволяет здоровый образ жизни и неупотребление наркотиков. Марии Бароновой тоже советую, а то она в свои 30 выглядит как младшая сестра Мизулиной.

— Подожди, а почему ты на это так реагируешь? Ну какой-то человек написал про тебя чушь, ну и что?

— Меня задела только одна вещь. То, что она написала, будто я притворилась, что у меня какие-то политические проблемы и умотала в Вашингтон, нашла повод. Это было так низко, это такой запредел, потому что угрозы мне начали поступать после того, как я в эфире защищала Михаила Ходорковского от угроз Рамзана Кадырова. После «Шарли». И человек, который занимается у Ходорковского защитой прав человека, она этого не знала или сделала вид, что не знала. Ну это просто такое днище. С днищем надо и поступать по-днищенски.

— Тебя в этой истории зацепило именно то, что она – сотрудница фонда Ходорковского?

— Да. Если бы это написала Кристина Потупчик, я бы на это никогда не обратила внимания. Мария Баронова смотрит, что я пишу, она комментирует что-то – я её очень волную. Её волнует, что я – звезда, она мной одержима. Это просто называется женская зависть. Я понимаю: тяжело не завидовать мне, если ты Мария Баронова.

«В полиции мне сказали закрыть все свои аккаунты в Фейсбуке и прекратить заниматься журналистикой»




— Следующий этап. Как быстро после истории с «Шарли» начались наезды на тебя?

— Я даже не просматривала эту папку в Фейсбуке. Мне мама сказала, что форум про меня есть, там что-то про меня написали… Потому что никогда никаких угроз у меня вообще не было. А это были такие угрозы, где все очень подробно расписывалось: что я враг ислама, враг Рамзана, что «доберутся до меня и зарежут как барашка». «Мы уже едем», «Мы работаем над твоим уничтожением», «Ты не посмеешь ничего сделать Рамзану». И это очень важно, ведь наезд-то был не за ислам, а за Рамзана.

— Ты обратилась в правоохранительные органы. И государство каким-то образом отреагировало…

— А я тебе скажу, как оно отреагировало. Мне в полиции сказали: «Вы закройте все свои аккаунты в Фейсбуке. И вам надо прекратить заниматься журналистской деятельностью». То есть сделать то, к чему меня призывают в угрозах. То есть вот так вот вы защищаете граждан, да?

— А если ты ведущая «Эхо Москвы», то как быть?

— Всё, иди работай в гламурный журнал.

— Светским обозревателем?

— Да. Только не на «Дождь», там тоже нельзя. Надо в журнал «Гламур». Они издеваются чтоли? Так, они и дело-то не хотели возбуждать. Я ездила давать показания девушке, которая даже не знала, что такое ip-адрес.

— Угрозы были только в Фейсбуке. Или какие-то звонки еще были?

— Звонков не было.

— И тебя это так сильно напугало?

— Конечно. Оно меня не пугало до убийства Немцова. Было неприятно, но после убийства Немцова мне пришли повторные угрозы от тех же самых людей. Это были не боты. Я заходила к этим людям на страницы – там действующие профайлы с фотографиями с оружием. Потом я дала показания, долго не хотели возбуждать дело, говорили, что «нет состава преступления». После звонка Венедиктова дело-таки завели. А потом мне начали присылать бумажки, что «в связи с невозможностью установить подозреваемое лицо в совершении преступления расследование приостановлено». Невозможно, понимаешь? IP-адрес вычислить невозможно. И мне после общения с полицией все сразу стало ясно.

Никому больше из моих коллег угрозы не приходили. Я сама изначально эти угрозы так и воспринимала – ведь я работаю на либеральном СМИ, это издержки. Но потом я поняла, что это целенаправленная история. Угрозы приходили только Венедиктову и мне. У него охранники, а у меня никаких охранников не было. И я поняла: если убили Немцова у стен Кремля, и никому ничего не было, то, если убьют меня или сделают что-нибудь еще, то все забудут об этом через час. И жертва будет напрасной.

Андрей Илларионов, с которым я тут познакомилась, подружилась, предполагает, что это могла быть провокация гэбни. Потому что за пару месяцев до этого меня пытались подкупить. Меня приглашали в некий новый проект, «независимое СМИ» делать «объективное» освещение событий на Украине. Они хотели, видимо, посмотреть, насколько я верна своим убеждениям в частных беседах. Илларионов рассказал, что гэбня так и действует: сначала попытка подкупа, потом шантаж, если есть компромат. Если нет – то угрозы. Ну и потом крайняя степень.

И я уехала.

— Ты сказала сейчас, что на Эхе только тебе и Венедиктову были угрозы. А как же Латынина? Она тоже уезжала. Ты сама как думаешь, у тебя есть версия, почему ты?

— Латынина – да. Есть же разного ранга ведущие. Латынина – это high. А есть пониже – я и все остальные. Я не слышала от ведущих «ОМ» больше — ни от одного! – таких наездов на Рамзана. Если ты послушаешь, как они говорят о Рамзане, это все в лучшем случае какие-то шуточки «ой, мы же все знаем, что такое Рамзан». Не, ребят, давайте мы проговорим это. Это важно. А то мы всё знаем, но не скажем. Или тогда мы все должны идти работать менеджерами по продажам. Потому что это важно, это твоя профессия. И я напомню, что я не защищала лично Ходорковского. Я защищала его как гражданина России от другого гражданина России. И публичные угрозы расправы – это уголовно наказуемое деяние.

«Немцовский перелом»




— Расскажи, чем ты сейчас здесь занимаешься? Ты корреспондент «Эха» в США, освещаешь предвыборную гонку, участвуешь в «Дорожной карте» и «Разворотах»… Ты на сайте сейчас присутствуешь даже больше чем в эфире.

— А это эффективнее, на самом деле. Больше выхлопа.

— Ты не каждый день пишешь.

— Я пишу, когда у меня есть вдохновение. Я вчера проснулась и вдруг вижу про Бастрыкина. Я вскакиваю с безумными глазами, потому что понимаю, что надо написать. По вдохновению очень важно всё писать. Я сама выбираю темы, которые мне интересны. Ну, а Рувинский может и не брать это на сайт. Он, кстати, не всегда берет то, что я пишу. Очень редко, но, бывает, отказывает.

— Но это не цензура.

— Нет, не цензура. Он мне никогда не говорит: «Вот здесь ты на Путина наехала, блог не поставлю». Тогда бы меня вообще никогда не ставили. Надо что-то про американские выборы написать, но мне почему-то Хиллари Клинтон потрясающе неинтересна. Ну правда, с ней всё понятно.

— Тебе нужно писать о том, что тебе интересно или что интересно аудитории «Эха»?

— Аудитории «Эха» интересен только один человек. Владимир Владимирович Путин. Мой блог в этой связи трансформировался. Я сначала писала какие-то огромные серьезные исследования, а потом поняла, что никто не читает, что лучше про Путина или хотя бы как-то связывать с ним. Вот успешно очень было недавно о том, на что живут американские президенты. Людей очень тронуло, что у Обамы ипотека.

— Я вот заметил, что острота твоего блога выросла после твоего отъезда за границу.

— Нет. Это неправильно. Вспомни мой блог про Кобзона – это мой шедевр был, он собрал полмиллиона просмотров на сайте «Эха». Блог про похороны Немцова – 300 тыс. просмотров.

— Всё равно есть ощущение, что после убийства Немцова не то, чтобы многие переродились… Но в случае с тобой — ты стала писать более ярко. Или это внешнее и обманчивое? И ты по-другому это как-то внутри чувствуешь?

— Дело в том, что после убийства Немцова я поняла, что со всеми нами покончено.

— Это был, действительно, переломный момент?

— Абсолютно переломный. Только он был переломный не в том смысле, что у меня крылья выросли. Я просто поняла, что, в принципе, уже не страшно. Зачем опасаться за свою жизнь или собственность, если у тебя их отнимут, когда захотят? Что, в Вашингтоне меня не смогут кокнуть, если захотят?

— Ну как, тут такие меры безопасности. Как они сюда попадут?

— Через российское посольство, я думаю.

— То есть полностью защищенной ты себя здесь не чувствуешь?

— Нет. Но те, кто хотели меня выдавить из страны, сделали это зря, потому что мои блоги стало еще больше народу читать. И я поняла, что это было такое освобождение, потому что реально со всеми нами покончено. Мы живем, потому что руки до нас не дошли или потому что повезло. Не потому, что наша жизнь чего-то стоит. Она ничем не защищена. И наша собственность ничем не защищена вообще. Поэтому она ничего не стоит. Так что можно быть спокойным, расслабиться. Это как больной раком в 4 стадии, ты знаешь, что ты умрешь. Такой вот Breaking Bad у меня начался.

— Главный герой там, который со всем смирился, начал хорошие деньги зарабатывать.

— Да, он успешным стал. Появляется какое-то безразличие к собственной судьбе, потому что она предрешена.

— Когда в Россию вернешься?

— …

Washington, D.C., 19 апреля 2016
Интервью взял Игорь Горбунов (EchoNews.ru)
***
Источник: http://echo.msk.ru/blog/echonews/1766236-echo/