Реклама всегда оставалась дуальной «хреновиной». Она по-фрейдистски вызывала к себе амбивалентные: искреннюю ненависть и странную младенческую привязанность, была завлекающим знанием «мира» о вещах и сама собой представляла товар, ассоциирующийся даже с культурной ценностью. И сейчас она все более стремится стать единственно «семейной реликвией», «отеческим наследством», то есть первоначальное назначение рекламы, скрытно вынуждающее нас разродиться покупкой с метой определенного бренда, здесь, как не удивительно, нейтрализуется. Да, некогда однозначные ощущения симпатии и неприязни скрадываются в «божественности рекламного универсума»: вся маркетинговая стратегия эмансипирована до критической сентенции «все позволено, что работает» (кстати, весьма адекватный современности парафраз слов ап. Павла о «дозволенности» и «пользе»). Поэтому реклама, расслабившись, изощряется по возможности: развоплощает, разубеждает, вызывает приступы отвращения, короче, созидает тошнотворную обстановку, да и противодействовать ей – нет сил. Искреннее сопротивление ведет только к еще более уязвляющему порабощению. Ее сказочная мощь, интенсификация мифотворчества, вовлекает людские души в новейшую, свежее сфабрикованную легенду, в которую мы по причине взросления натуры не верим, но любуемся, лелеем, дорожим ей. Да и как можно относиться к той предельно эстетской заботливости, эманирующей с поверхностей экранов, мониторов, баннеров. Здесь красиво, правильно, разумно, идеально, без изъяна; какие к черту вещи! Нет, от последних, конечно, отказываться не стали. Но посудите сами насколько градус «индивидуальности товаров» повысился при мутировании рекламы. Вещь – теперь не тот очеловеченный инструмент для сугубого применения; такое определение чересчур отдает грубой архаикой. Зачем нужен предмет, который не способен заинтересовать, завлечь, заинтриговать. Необходим товар как мифологический персонаж, нацеленный на вас, любящий вас, заботящийся о вас, в конечном счете, вступающий с вами в коммуникацию. Только в окружении этой «фэнтезийной» заботы в эпоху распоясавшегося «качества» вы почувствуете себя человеком, фигурой, личностью. Реклама и весь сегмент «Public relations» своей откровенной и показной заботливостью как бы вбирают в себя наши горести и тревоги, а мы, как благодарные пациенты, в ответ включаемся общество ценников и прилавков. К тому рекламный дискурс становится общественным благом, самым демократичным продуктом, получаемым «в дар» и доступным для всех. Еще недавно европейцы дохли с голоду, а теперь каждый мещанин способен «разделить» услады «красивой» жизни – эдакая издевательская интерпретация старого милосердия, наш теперешний ответ на ваши «хлеба и рыбу на 5000». Мифотворческое знание о товаре проникло в пористую структуру социума, поэтому нелепо обжаться на то, коммерческие отношения постепенно превращаются в замену личностных. Реклама – симптом возможной покупательской способности. Я могу обладать или нет данной вещью, но я «живу и дышу» этой «потенцией». Предыдущие горько-игривые значения «импотент» нужно отмести как не столь глобальный в сравнении с «неспособностью приобрести, купить». Реклама как верный отражатель общества, конформна в своей глубине. Каждый ее кадр, тщательно маскируя реальные процессы, наушничает нам: «Общество всецело приспосабливается к вам, включайтесь же и сами в него», – но эта взаимность, конечно, с подвохом, как речи президентов. «Продать душу за бесплодные обещания», - об этом не мечтал даже князь тьмы. К вам приспосабливается чистейший предмет воображения, вы же взамен приспосабливаетесь ко вполне реальному неприглядному общественному строю. Здесь открывается огромная политическая роль распространения рекламы: они, по сути, приходит на смену старинным моральным идеологиям. О безболезненном контроле, мягких технологиях прессования много говорили франкфуртцы: потребитель включается в социум и воспринимает его нормы уже посредством жеста потребления, с помощью покупки и продажи. Имеешь амбиции прослыть нонконформистом – вперед в леса (да, конечно, можно и главные финансовые здания подорвать, но выглядит это чрезмерно по-книжному). В чащобах анти-цивилизации занятно и полезно подискутировать о свободе воли и необходимости, потому как «в миру» community предъявляет возможность одной-единственной свободы, ни капельки ни завязанной с дорогими сердцу проблемами. «Свободой быть самим собой» становится произвольный выбор и обладание промышленными изделиями. «Свобода проецирования желаний на вещи», - здесь на хрен совершенно не важно, кто (или что) свободу мотивирует или энергетически подкрепляет, главное – вещи. Здесь и заключается мораль эпохи, нравственность цивилизации, ответственность порядочного индивида. Потребительская свобода в принципе безобидна, правда, она невольно истребляет в человеке творческие способности в отношении построения нового общества, делает закрепощенным в своей приспособленности. В то же время реклама подавляет, изображая мир, расположенный, дескать, у ног индивида; навсегда функцией, по сути пустого, рекламного образа является «показывать и не даваться». Она никогда не даст даже иллюзорного удовлетворения; ей создается постоянное возбуждение и последующая неудача. Да, что ж такое, опять throbbing gristle не разрядил.

В колонках играет - Припанкованные стоун-рокеры во главе с Ником Оливьери группа Mondo Generator QOTSA-песня Another Temsion Head из дуркаватого альбома Cocaine Rodeo
Неужели воплощена античная утопия о верховенстве мудрецов, о достижении царства всеобщей «феории» (то бишь созерцания), о глобальной озабоченности душ человеческих «духовным»? Неужели ароматы платонических симпозиев проникли в пористую структуру постсовременности и заворожили настоящий плебс? Тема, волнующая «эго» в текущий момент, такова. Мы все одинаково вовлечены в сферу идей и душевных забот. Благородные эллины на своих интеллигентских пирушках взывали к ушедшему «золотому веку» и мечтали о достижении времен, когда «эйдосы» станут полноправными властителями дум каждого «хозяйственного» горожанина. Теперь поедание «духовного» суть единственное стоящее времяпрепровождение как для, отягощенного мириадами выкупленных услуг и соответствующим всеохватным пиететом, «патриция», так и для, перерабатывающего в «надежде не сдохнуть от позора», плебея. Кстати, это единственное, не считая нашего общего биологического прошлого, что нас объединяет, располагает в единой плоскости, а не ставит в унизительную позицию у вертикали господства и подчинения. График будущего жизненного распорядка детально проработан, но все равно остаются зияющие бреши и вызывающие лакуны свободного времени. Некогда «альфа-самцы» человечества пожертвовали много времени и усилий на алтарь досуга, и скажу, что весомого успеха в борьбе со скукой и «животной» пустотой они не добились. Многие из нас, большинство из «племени маленьких людей», столкнулись с парадоксальной ситуацией «вынужденной свободы». Мы уже не сможем быть нормальными носителями Революции, а только агитаторами ее мифологизирующих идей, так как мы не справляемся с заполнением малого сегмента выделенной нам свободы, какой же смысл бороться за еще большие ее количества. Еще недавно мы тянули «воловью» лямку «изо дня в день», но ныне невидимый хозяин-самодур остановил нас «посреди поля» и смущенно выдавил: «На время ты свободен». По уставшим, апатичным, «виды видавшим» глазам властителя показалось, что работа не завершена, просто она фатальным образом изменилась, приняла не осязаемый облик и еще ожидает нас при странных обстоятельствах. И теперь мы, обескураженные и опустошенные, без прошлого и будущего, вынуждены голыми мозолистыми руками строить свое настоящее. Оказывается, мерзкий хозяин посвятил нас в нелепую историю, сделал общниками его «династического» проклятия, заставил разделить судьбу изнывающей скуки и «стекленеющего» взгляда, порочной лености и любопытствующей глупости. Читать тексты, прослушивать музыку, просматривать фильмы, проходить игры – это тоже трудоемкое действо, это очередная переживаемая жизнь на уровне духа, это, требующий постоянной интенсификации и ускорения, процесс потребления. Так столкнулись с тотальной характеристикой мира – скукой. И если бы сфера знакового или духовного, хотя бы капельку материализовалась, хоть бы чуточку связалась с вещественностью, нашу постсовременную действительность поразила бы чудовищная эпидемия, в течение которой верховодили мертвецы с каменными от скучающей усталости лицами. Сейчас же ведется тщательная профилактика и «информационная» вакцинация, чтобы предотвратить грядущую катастрофу, поэтому для многих вышеописанные мысли о скуке по определению являются бредовыми: «Как можно скучать?! Наоборот, поражает нехватка времени и пространственная ограниченность, мешающие ознакомиться с крайне интересным и обделенным вниманием знанием! Столько важного и любопытного проходит мимо нас, что дух захватывает от величественности протекающего и ничтожности наших способностей». Превентивные меры проведены настолько масштабно, что с позиций видимости универсальный цивилизационный недуг скуксился до синдрома лицензированного охранника, ибо кто еще среди простого люда в процессе конвейерного «ничегонеделания» остается наедине с собой, без облегчающей мучения информационной подпитки, и проходит все тяжкие этапы вычета времени. Физические страдания чудесным образом обратились в «духовные» (здесь можно ставить практически любую затасканную идеологему). С таковыми ведется жестокая брань силами всей информационной индустрии, многих секторов производства «легких» и «серьезных» развлечений, и страдания затеняются, испаряются, чтобы тут же плотным ливнем обрушиться на наши головы. Спасибо «старому доброму» плебсу, потому что именно по причине массовости «производства и потребления информации», их последующей смешанности и гибкости, был основательно перекрыт доступ скуки в наши головы. Но скука – вещь фундаментальная. Он стала всеобщим эквивалентом в области творческих мотиваций тем же образом, как «буржуазия» осталась единственным классом в социальной стратификации, как деньги превратились в исключительную ценность, а «популярность» сделалось универсальным критерием истинности. Она сейчас «под сурдинку» подменила многие благородные явления своей неблаговидной персоной. Почему человек пишет, снимает, играет? По зову истины, морали, красоты, по причине внутреннего поиска, в силу избыточного желания самовыразиться, под давлением тяжелых обстоятельств или социально-культурного пресса.., да, в конце концов, от безысходности?! Все эти поводы, хотя и не перестали существовать, но точно что-то потеряли в убедительности, потому что сами подпитываются от мощного энергетического источника «скуки» и постсовременного посыла «конкурентного забега в никуда». Скука, невозможность пребывания с самим собой, боязнь одиночества – «моторчик» постсовременного творчества.