Усталость – это прогорклая смертная истома, которая слабому зрится даже сладостной, но в последние минуты неосмотрительно ощущать медовую ауру сможет лишь тот, кто уже погрузился с печатью бездны на челе в иллюзию, полу¬сон, сумеречное состояние. Это место отделяется от благодатного «транс», «свыше», «за пределами» лишь каким-то тривиальным белым туннелем, создан¬ным, по-моему, чутким разумением не-человека, того, кто сам выходит за рамки общепринятых словес. Усталость побеждает меня, а мысли растут и нанизываются бисером, как грехи лысеющих брахманов и людей с оранжевым сердцем и неживой душой на карму универсума. Нужно бороться! Зачем?! «Здесь и сейчас» мне не нужно или мое тело обладает созерцательным инертным темпераментом или... Я просто слаб. О, Боже, если это – правда, то данная ошибка, сия несостоятельность будет мне стоить обитых войлоком стен рая, общения с некими занудами, бездарно проведшими свое странствие во времени, и освещения моего предыдущего с умиляющими абсурдом подробностями. Словами можно и далее восхищаться, пускать им фейерверки, хлопать в ладоши со штампом перезрелости на лице, но если некоторые старцы в серых балахонах под вымученной годами бородой зычно возглашали панегирики безмолвию, значит, не все так весело и звонко в царстве звуков, знаков, смыслов. Те минуты трудно описать. Еще труднее о них рассказать за чашкой горячего шоколадного нектара с бисквитами сострадательным соседям, «когда же этот, как его там, "мистик" вернет долг?». Соседи тонут в реке сознания, а её поток усиливается и несравненно давит на стенки бытия, экзистенции с именем «Я-Сам». Но видно Великий Архитектор пожалел крепкого материала для перегородок моего существования и плотина прорвалась, унося а собой бороздистый комок переживаний и столб жизни. Все…
Странно, но меня ничто здесь не удивляло. Состояние шока подавлялось и накрывалось внутренним освобождением и открытым интересом к нынешнему контексту себя. Новизна – подходящее понятие – знак для находящихся там явлений и предметов, хотя все они были смутно знакомы. Вероятно, находились в преображенном состоянии. В тот момент они были ценны сами по себе. Я не видел в них не субъектов и предикатов, не личности и ее достоинств. Бытие заиграло новым цветом. Новая реальность хороша без восприятия и раздумий, без косвенной практической выгоды. О да, здесь у меня появился новый совершенный взгляд на данность, избавляющий от страданий и терзаний пояска смыслов. От мысленного упоения меня спасло неловкое движение руки, а рассеянность свойственна и спасительна для людей, часто и продуктивно мыслящих, или тех, кто во взрослом возрасте живет под материнским покровом. Жертвой моей некоординированности стал обыкновенный мотоциклетный шлем, к коему приставку «кибер» никак не пришлепаешь. А сей шлем был, кстати, виновником моих невинных чувствований свободы и просветления. Стало опять неприятно на душе, но зато я был вновь обыкновенным человеком.
Забыл сказать о том, где же я находился. Все, вероятно, ожидали увидеть привратника Петра с ключами, распределяющего степень, интенсивность получения удовольствий или взимания их с особо переусердовавших наслаждением во время пребывания на бренности. Но я был лишен «идонэ» созерцать сию и другие, аналогичные и весьма интересные картины неземного социализма. Рай, ад, геенна, зазеркалье и другие прелести-словечки, любимые многими народами и утешавшие стольких праведников и «не очень», ныне не подходили под название данного места. Думаю, что всезнающий широкоплечий афинянин назвал бы «гурманоуранией». В общем, я находился в ресторане, обстановка которого не располагала к еде, но и не привносила невыносимых элементов ужаса и отвращения. А в атмосфере кунжутных булочек и вяленного лосося, которые впоследствии оказались небесной амброзией, я заметил колебания запахов и ароматов от порханья бабочки, вестника ожидания и встреч. Чутким к движениям в пространстве был не только я. Всё закопошилось. Посетители, до этого обособившиеся друг от друга и выражавшие своими лицами странные гримасы, обусловленные собственными пристрастиями, вдруг засияли блеском отполированной лысины и заерзали на стульях в такт полонеза. От этого стало чуть уютней, будто находишься в плену у заботливых лар и пенат. От меня, вероятно, исходило тоже вдохновение. Радостное предвкушение мягко трепало локоны волос клиентов и перья тревожных какаду. А у неких чудаковатых гурманов на тарелках устрицы деловито поедали майонез и пряности, не особо задумываясь о фантастичности данной ситуации, а деликатно пожевывая, стараясь не вызывать ненужной брезгливости. Бытие зашевелилось, стало развёртываться и сгущаться, меняло локальную консистенцию. А я бы сказал проще! Готовятся к встрече! А с кем же?
Я поддался общему настроению. Мои руки как отлаженный механизм поправляли бабочку на смокинге, а туловище пыталось принять более удобную и элегантную позу. Во многих случаях люди разные свои действия отдают под контроль выработанных природных механизмов, а сами лишь следят или комментируют прохождение телесного процесса. Ведь в нашем организме столько сложных постоянно текущих взаимосвязей, что сознательная забота о них была бы огромным бременем, задвигала бы в долгий шкаф более интересные вещи. Но сейчас я ненавидел себя за свою бессознательность и явное ничтожество, ведь я не находил никаких мотивов для собственного прихорашивания. Всю жизнь проходил разлохмаченным хиппи, вернее, это было смелое соединение элегантных аксессуаров с дранными джинсами и свитерами, а тут, ставший давно классикой, костюм для светских раутов или посольских вечеров. Но потом я уразумел смысл воздействий невидимой руки. Это был врождённый небесный инстинкт, обусловленный предстоящей важной встречей. Поэтому поток самобичевания и самоунижения ушел опять в свое подземное русло, чтобы когда-нибудь внезапно вырваться и поразить. Мысли снова переплетались, меняли свои положения, исчезали, превращались в образы. Но пришел, явился Кто-то.
Один еврей жил и сказал, что к Нему следует обращаться на Ты, а не на Вы. И эту мудрость так обстоятельно и страстно разъяснил, что появились крылья и виднелись остроконечная башня Эвереста, печальные просторы Сахары и другие прелести. Но прекрасную птицу скосил обоюдоострый меч филологии. Личные местоимения примитивны, ограничены, потому что являются абстракцией человеческих взаимоотношений и сознания. Я же имел дело с необыкновенным «существом». Я не знал Кто (или кто) нам явился. Так и дадим Ему (ему) весьма художественное и очень философское, с построением проблемы, как это любят интеллектуально голодные любомудры, имя – «Кто?».
Среди нас, мелких и пакостных бывают такие могучие антропосы, имею¬щие талант влиять на людей, подспудно унижать их, крутить ими с легкостью велосипедиста, тем самым подкрепляя духовной снедью свое жалкое чудовище тщеславия. Но сия данность искусственна, натянута за хвост кота и однобока как спина камбалы. Кланяющиеся люди не искренни, а продажны. На духовном аукционе лоты «любви», «почтения», «благоговения» продают с молотка тиранам. Поэтому нужно запросить хорошую цену за свои нематериальные услуги. Иначе можно повторять судьбу «неудачников», которые отдались за малую цену, а потом непредусмотрительно для душевного здравия раскаялись и стали грезить скорбью и сетованием. Самые уважаемые представители народа – дорогие проститутки. А вы, тираны, глупы, если мечтаете о чистой любви, жертвенности и доверии. Вам следует запретить смотреть слезные сериалы.
Так вот. Простите за ненужный экскурс. А говорил я о народной любви в связи с тем, какое сильное впечатление на нас произвёл «Кто?». Он поглотил всё наше внимание. Возник гигантский клубок чувств в каждом посетителе, могущий заменить красотой и совершенством любую вселенную. Можно было употребить все, имеющиеся в арсенале гимнографа, символы и метафоры. Из-за такого переполнения хотелось молчать, желалось закрыть рот, но бестолково уставиться и изображать глухонемого было тоже нелепо. Я думаю, если бы эта сцена длилась чуть более мельчайшего мгновения, люди бы устроили парад языковых восклицаний, но здесь царил закон лёгкого прерывания, будто власть захватил шаловливый ребёнок, играющий с пультом управления бытием. Вероятно, разучивал первые экзистенциальные аккорды и гаммы, чтобы, повзрослев и обучившись, устроить вселенский рок-н-ролл. Итак, выражаясь просторным и разухабистым наречием норвежских моряков, «Кто?» поразил нас, восхитил и «словил в сети» искренности и очарования. Да и не следует говорить о первом «импрессио» так долго и тяжело, подобно тому, как скрупулезно описывать особенности вспышки фотоаппарата, еогда есть шанс оценить мастерство самих снимков. «Кто?» сидел напротив меня. Внешность всегда играла для меня огромную роль, поэтому любопытствующим взглядом я начал исследовать наружный вид хозяина ресторана. Черты лица, линии торса, движения рук были неуловимы для глаз, да и следовало бы сказать, что их не было. Хотя передо мной был вроде бы человек. Хотелось описать все без сослагательного наклонения, но не получается. Одна из редких специфик мистического опыта. Не стоит даже сравнивать с Адамом Кадмоном или этими вечными прелюбодеями – олимпийскими божками. Но напротив меня – человеческая наружность, напоминающая мои личные особенные черты. Вероятно для того, чтобы я лучше понимал последующие речения. Это предположение подкреплялось наблюдениями и выводами моего аналитического ума, ведь со всеми посетителями «Кто?» вел себя как хамелеон: сутулясь, сидя с горбатеньким старичком, щурясь – приобщая китайца к европейской эстетике. Одеждой ему служили замечательная «тройка» и кожаный потрепанный плащ. Неужели там холодает? Но плащ так хорошо сидел на обладателе ресторана, что казалось самые лучшие небесные портные корпели над вещью. «Кто?» в силу добропорядочной бережливости не хотел расставаться с дорогим сердцу предметом гардероба, хотя плащ имел на себе легкую печать истления. Это потом с помощью все той же аналитической способности ума я пришел к огорчительному выводу для своего богатого на странности воображения. Это лишь милый сердцу всех сентиментальных людей антураж, а его содержательные подробности и детали вызваны и детали вызваны склонностью моих эстетических отправлений. Неуловимость – отличное слово для приклеивания ярлыка на какого-нибудь босоногого красноармейца, но оно слабо и инертно в данной ситуации и многочисленные мыслительные тренировки в виде более утонченной дефиниции все равно не привели бы к успеху.
«Кто?» был не двойником, не зеркалом личной мысли, не другой словесной дребеденью. Лишь изрекал, разрушал и создавал. Ныне я ничего не помню из той встречи: ни детали обстановки и окружения, ни особенности речей, ни ценности моих вопросов. Воспоминаний и прошлого! Они повлияли на меня. Я уже не различаю границ между иллюзией и реальностью. Но все-таки предыдущего не существует. Поэтому сей рассказ – сплошная личностная программа, которая когда-то была перегружена и изменила свой путь, поднялась сразу на третье небо. Рассказ – дитя, вопиющее об отце, всецело принадлежащее ему, часть его. Каждое слово указывает на автора и лишь потом еще обладает некоторым смыслом.
«Слабость. Миленькое словечко. С ним на устах умирали многие герои и неудачники. Что это? Отсутствие силы или боязливая перестраховка при сомнительном тыле, пасование перед воздушно непреложными фактами собственного ничтожества или синдром улитки, спрятавшейся в ракушке привычности и постоянства? Пестрые этические фрагменты жизненного кинофильма можно продолжать прокручивать, но меня интересует ваше состояние», – весело пролепетал голос таким бархатным басом, что я почувствовал себя на аналогичной обивке шикарных кресел «Ла скало». Меня нисколько ни удивляло одно обстоятельство – «Кто?» знал мои последние пред-вечностные терзания и сразу ударил в злокачественную опухоль моих мыслей.
«Гм. Я согласен с вами. Вы – слабак, а природа сохраняет лишь титанов и атлантов, по крайне мере у нее просили так сделать. Все же ваши поступки, деяния и мысли строго определены разнородными причинами; то ли химический состав крови или нудные и нерушимые советы родственников. От вас исходит ветерок абсурда и низости», – повеяло холодком, а мне начали мерещиться апокалиптические картины, на что среагировал наш небесный весельчак.
«Величайше простите. Вы так ранимы. Такие тирады мог бы бросить в вашем присутствии лишь ваш враг, чтобы уничтожить Умный враг подкрепил их правдоподобными доказательствами. И если он был бы весьма убедительным и выразительным в своих доводах, то добился успеха, что называется «малой кровью». Да, детерминизм психологии и исследования болезненных состояний – чудеснейшее орудие подавления. Ужасно оригинальный метод! Внешне помогая и заботясь, показывая искреннее соучастие, унизить. Надеюсь, вы не приняли этот набор слов близко к сердцу, ведь факты можно найти в любом количестве и для подтверждения любой идеи, даже самой немыслимой», – говорили мне добрые глаза Санта-Клауса, а за окном слышался радостной звон колокольчиков, аккомпанирующий пению рождественских гимнов.
«Помни. В мире людской ненависти и любви, плодородных ливней и сокрушительных ураганов нужны были простые принципы человеческого существования, разделяющие, раскалывающие ее надвое. Ориентироваться в движущемся единстве невозможно. В каждом событии люди видели лишь существенный признак, давящий на них своей пользой, красотой, странностью… Вы плевали на скромные мелочи и детали. Если былинка не имеет прикладного значения, то она – прах земной. Итаку, решили все делить надвое, а это имело огромное практическое значение, как рождение науки. Человек – титан, способный разорвать вселенную и оценить потом свой поступок в черно-белом свете. Но когда он говорит, что он обладает «ограниченной свободой», живет по закону «условного предопределения», является «разумно-чувственным» существом и т. д., то не верьте ему! Он играет с собой и вами, так как претендует на понимании эссенции, а в действительности лишь ласкает кровожадного льва самомнения. В разуме человек оставил много амбиций. Зачем соединять что-то менее разъединенное. Бред! Ведь вам будет смешно, если я вам скажу, что белизна моего черного лица», – засверкали прямым рядом «снежные» зубы, особо контрастирующие с темным лицом.
«Кто?» бросился в зажигательный танец, но не напоминающий пляс Шивы, а показывающий наглядно борьбу и слияние автоматизма с произволом. Меня последние слова поразили тяглом грусти, ведь задолго размышлений небесного воина, я скрытно похаживал вокруг этих принципов. Оказывается, людей любят не за достоинства и силу, а просто так, за искорку жизни в глазах. А первое осуждение, пренебрежительное отношение началось с тех пор, когда первая вещь получила свое имя, знаковость. Да, язык – это настолько чудесный феномен, что даже не знаешь о его функциях. Может быть, он нужен вам для развлечения как орудие против тоски и скуки, для преодоления разобщения с другими тварями, а может, чтобы уничтожить всё! О, Боже! Хочу быть мудрым! Хочу раскрыть покров со всех тайн. Может выпросить мудрость у «Кто?». И перед моими глазами возникает серенькая картинка со школьными деталями, где ученики задают однотипные вопросы и получают не однотипные ответы. Всё привычно и нелепо. Ага, привычка – мой враг! Она дает ощущение уюта и защищенности, мехового тепла и животной защищенности. ПРИВЫЧКА делать то, что просят и требуют. Привычка быть со всеми милым и добрым, из-за боязни или лени к последующим ссорам и разбирательствам. Поистине, стадное приспособленческое средство взаимоотношений с другими… «свиньями». А чудные качества, как открытость и искренность. Они хорошо затуманивают внимание врага. Сколько этих пушистых и «милых» добродетелей? Собственные мысли без четкого руководства уносили меня в бездну, которая хрюкала и причмокивала, была заполнена пятачками, серыми копытами, другими конечностями волосатых друзей. К счастью музыка закончилась. Внезапно.
«Зря вы так. Все мировоззрения – это сплошной умственный поток упрощений. А вы выбрали еще и самый простой. Пансвиния. Не столь оригинально. Это мне напоминает одного неудачливого немецкого колбасника, у которого не шли дела, но обхитрил саму судьбу. Он сдружился с Абсолютным Духом, которому за определенные сведения продавал свои вкуснейшие шпикачки со скидкой. Так, наш весельчак оказался в духовном университете в роли всеми уважаемого философа-мясника. Бытие он рассекал и классифицировал как заправский демиург. О чем это я! Друг мой, помните о большом искушении простотой. У современных частицеведов глаза горят синим пламенем. Они уже вернулись к прежнему статусу магов и чародеев, ищущих супермаленький булыжник, который был бы материалом всей данности. Чем проще теория, тем она правдоподобней, тем большее количество людей поставят автограф под ней. Упрощение – попытка уйти от сложных проблем бытия. А вы ставили перед собой высокий нравственный задел и часто не преодолели этот барьер, а сумма ошибок привела к решительному осуждению себя и всей жизни. Хотели перепрыгнуть одним прыжком? Нет! Вы ее вообще не перейдете», – отзывалось лицо, недавно перебравшее с дозой «кокса».
Постепенно я запутывался в смыслах, а еще меня раздражал маскарад с переодеваниями. Лишь потом я понял, что меня переубеждали и не учили, а только критиковали. По-моему, «Кто?» и не имел своего мнения. Просто играл, представляя из себя разных людей с такими же многоцветными суждениями. Если и была какая-нибудь цель, так это – лишить меня опоры, внутреннего стержня, за которым я прятался в бедствиях и опасностях. Состояние невесомости. Образ странника, не имеющего уютного местечка...
«Вы желаете мудрости. Давайте лучше благ хлеба насущного. Нельзя же всегда носиться по путям нейронов и искать выход из несуществующего лабиринта. А пища так проста, натуральна и скромна в своих притязаниях на любовь. Ей многие пренебрегает. Ваши сытые староевропейцы презирают ее, выбрасывая и мстя ей за то, что раньше она так трудно отдалась в благорасположение», – усердное поглощение неких блюд сопровождало речения великого учителя, а я ощущал большой прилив сил, будто еда вспомнила о своем основном назначении.
«А в течение этого обеденного часа, умирают несколько сотен безвинных детей. Их животики нехотя вспухают от пищевой грусти, а затем незатейливый сон прерывает течение жизни одного из многих представителей здесь-бытия», – иронично ответил толстяк, поглаживая себя по чреву после обильного стола. Но взгляд его был тревожен и внимателен к невидимой боли, но я еще не замечал этого, а во мне всё бурлило и вскипало от негодующего пламени ярости и хотелось взывать: «дикость». Я ненавидел топтание на горемычном человечестве, хотя и сам не отличался добродетелями сострадания и милосердия. Прошло. Я хотел услышать хоть один ответ.
«Суть в том, что люди не умеют задавать вопросы или усложняют первоначальную их форму. Вопрос: «Что это?». Я постараюсь назвать «это», а если, возможно, показать, описать, указать важнейшие признаки. Вы можете представить «это». Данные операции – не познание, а приятная беседа. А ваше знание – не проникновение в суть, но скольжение по поверхности. Не требуйте от слов ответа, ведь они не смогли провозгласить вопрос. Сам же человек лишь мычит в недоумении от того, что он внезапно здесь и сейчас, вброшен, вовлечен, отвергнут», – парад масок продолжался: появился поклонник экзистенции с острыми усиками и обреченно наглым взглядом, устремленным в себя.
Все вопросы и ответы призваны вызывать, знакомые или нет, переживания, а их достоверность – лишь соответствие внутреннему опыту большинства. Чем большее число человек согласилось с «одинокой» истиной, тем более она возрастает в силе и могуществе, в доказательности своих «небесных» претензий. Такая перспектива бьет ниже пояса всякому любомудрию. А я вновь хочу есть и подношу ложку горячего борща к своим богоискательским устам и вижу плавающее рыжее существо, говорящее мне: «не хлебом и вином будет только жить человек». Удивление. Но не по причине обрывочной проповеди таракана, а из-за странного насекомьего переводного рецитирования. Откуда таракашка нашел это добавление «и вином» к знаменитому всем афоризму? Каким кодексом Библии пользовались при переводе на тараканий язык? Постепенно погружаюсь в сферу аморфной исторической науки, но меня спасает от слабоумного итога «Кто?», который залихватским ударом правоверного джайниста радикально лишает рыжее чудовище права слова. Но в нашем повествовании все обходится без абсурдных смертей. Поэтому таракана ждет лучшая участь за другим столом или очередная реинкарнация, но в более прилично сложенное тело.
«А Господь с ним. Пусть не шатается среди «слово-прерий» старших братьев. А вы? Вы меня удивляете своим непостоянством. Хотите вернуться к полюбившейся обыденности, но хватит ли вам храбрости и мощи для служения ей. Власть, похоть, слава, господство и другие земные радости – это мелкие князьки, требующие всецело императорского почитания. Если вы хотите любить и лелеять их, то учтиво обманите их, получив от них благорасположение. Обожествите их как идолов, воспевающих ваше «я», истекающих из вашего «эго». Внешне почитая и добиваясь их, сделать из них рабов и данников. Все земное потопить в океане самолюбия. Это не образ сверхживотного, а практическое предписание для тех, кто не хочет страдать. Также следует возвести в идеал практику, а теория здесь не нужна. Поэтому Ницше – жалкий неудачник, мечтавший быть сверхчеловеком и воспевавший его, но сам раб. Необходима вовлеченность в созидание своей божественности. Всякая мысль при таком образе жизни сведет с ума, превратят в аутсайдера. Нужно лишить себя жизненного многообразия и собирать жертвоприношения в честь себя. Подвиг. Не каждый решится на такое. Унижать людей, получать от них удовольствия – труд, феномен не более естественный, чем смиренный альтруизм. Но большинство пытается ухватить по кусочку… с каждого блюда. Это идеал меркантилизма и мещанства, который никогда не бывал под знаменами победителя. Скромное разнообразие, принцип золотой середины – этот эйдос эстетов-эллинов вводит в самые большие противоречия, наиболее продуктивен в общественной деятельности, так как является наиболее распространенным среди вас, но и полезен для взращивания скабрезности и серости».
Монета упала ребром. Я был опустошен. Нужен выбор. Как трудно. Но можно плыть по течению, что, правда, тоже не освобождает от ответственности. Значит, Эпикур не был дураком, когда радовал себя весёлыми фрагментами дружеских встреч, всем телом ощущал вкус вина с сыром… и не боялся. Интересно, что мощнейшими и обстоятельными доводами своей истинности «Кто?» не блистал. А слова воспринимались просто как речи сильнейшего. Мой разум капитулировал, так как осаждавший пришел с белым флагом и дружественным ликом. Лик!! Я вспомнил об оставшейся зацепке. Перед моими глазами высветился знакомый образ потускневшей иконы, на которой оставил свой след не только незадачливый художник, но и всепожирающий хронос. Золотистые отблески фона сменила чернота, облекающая лик Христа. Вот темнота поглотит не только изображение на доске, но изгладит энграмму Великого из умов ищущих.
«Ты странен. Этот аргумент надо приводить сразу. Отвергнув такой комплекс событий, можно уже в начале закончить разговор. Христос – центральная тема. Пришедший на тлен неизвестно для чего. Тайна, мистерио. Те, кто хотел понять смысл Его прихода, лишь извратили его, приложили множество ярлыков-идолов, мешающих взгляду на чистую реальность. Все страсти принятия и отвержения Его связаны со всеми словесными интерпретациями Его миссии. Будда увидел свое назначение в проповеди банальной и великой истины. Мухаммет – в разрушении примитивного и скверного образа жизни предков. Цель ясна, поэтому не важно, посланники Бога они или нет. Понять смысл прихода Христа – провозгласить себя самым грубо-утонченным антитеистом и в дальнейшем предоставить возможность другим быть такими. Христианские божки были вылеплены за несколько десятилетий после смерти Христа и их жизненно поддерживали через доктринальное искусственное дыхание и моралистическое кровообращение в течение столетий, пока не достигли сами состояния разложения. Но и сия данность была необходима истории, чтобы показать всю таинственность прихода Христа. Миссия Его бесполезна для наших личных измышлений, жизненной опоры. Событие Христа – не защитник слабых, не приют неудачников и праведников, не место назначения проходимцев.
Однажды в ирреальном мире встретились Платон и Христос. Платон в жаркий час дня отдыхал в тени дуба, размышляя о бессмертии души, любви к юношам и превосходстве человеческого разума. Мимо проходило радостное гульбище с песнями и вином. Лоснящиеся упругой красотой и блещущие белоснежно улыбкой на смуглом лице, переполненные весельем, трепетные женщины внимали гласу Учителя, поддерживая Его слова искренним согласием голосов и сердец. Мужчины в свободной сосредоточенности били в лютни, чтобы музыкальный аккомпанемент не расходился с очарованием слова.
