Правосудие в Сомали: смертная казнь за изнасилование

14 НОЯБРЯ 2008 г. АЛЕКСАНДР ПОДРАБИНЕК

Удивительно все-таки, каким образом средневековое варварство уживается в XXI веке с высокими технологиями, идеями глобализации, международной юстицией. Похоже, люди живут на одной планете, но в разных мирах. Одни — в обустроенных демократиях, сытых и безопасных странах, надежно сберегающие свой покой и достоинство; другие — в жестоком мире, лишенные еды, воды, работы и справедливости. Наверное, можно научно объяснить это расслоение, можно понять все причины и последствия, но принять это иногда просто невозможно.

13-летняя сомалийская девочка Аиша Духулова шла из своего родного города Кисмайо к родственникам в Могадишо. На дороге ее встретили трое взрослых мужчин. Они по очереди изнасиловали ее и отпустили. Девочка добралась до города и обратилась за помощью к властям.

Что сделали местные власти? Они не стали искать насильников, не стали оказывать ребенку медицинскую и психологическую помощь. За то, что ее изнасиловали, обвинение предъявили ей. В «распутстве». Дела такого рода попадают под юрисдикцию «исламистского суда». Именно такой «суд» рассмотрел дело по обвинению Аиши Духуловой во внебрачной сексуальной связи. Жертву насилия, 13-летнего ребенка, приговорили к смертной казни через побитие камнями и 27 октября 2008 года казнили. 

Тысячи людей собрались в понедельник 27 октября на площади в сомалийском портовом городе Кисмайо, чтобы посмотреть, как 50 мужчин забьют камнями до смерти одну девушку, передает AFP со ссылкой на сообщения очевидцев. Девочку привезли в кузове фургона на одну из главных площадей города.

Шариатское правосудие, в попытке снять с себя моральную ответственность за казнь ребенка, сделало заявление от имени приговоренной. «Наша сестра Аиша сама попросила исламский суд Кисмайо о наказании за совершенное преступление, — заявил собравшейся толпе лидер местной исламистской милиции Шейх Аякалла (Sheikh Hayakallah). — Ее несколько раз просили хорошо подумать над своим признанием, но девушка сама настояла на том, чтобы быть наказанной по законам шариата».

Милиционеры запретили присутствие телекамер, но корреспондентам радио и газет было позволено стать свидетелями казни. По словам очевидцев, когда милиционеры стали связывать девушке руки и ноги перед тем, как закопать ее по шею в землю и разбить ей голову ударами камней, Аиша стала кричать и пытаться высвободиться. Это совсем не вязалось с заявлением лидера исламистской милиции о желании Аиши быть судимой по шариатским законам. Кто-то из членов семьи девушки бросился вперед, пытаясь помочь ей, но исламисты открыли огонь, чтобы остановить его, случайно убив находившегося рядом ребенка.

По шариатским законам, приговоренный к побиванию камнями может быть свободным, если успеет выбраться из ямы. При этом приговоренных мужчин закапывают по пояс, а женщин — по горло. У маленькой Аиши Духуловой не было никаких шансов выбраться живой из-под града обрушившихся на ее голову камней…

В международном праве существует доктрина гуманитарной интервенции — военного вмешательства по гуманитарным основаниям. Мировое сообщество и отдельные страны не раз прибегали к этой доктрине для предотвращения геноцида и других преступлений против человечества. Случалось, эта доктрина использовалась и в спекулятивных целях для оправдания агрессии. Не является ли Сомали — с ее беззаконием в судах, пиратством на море и неспособностью центрального правительства контролировать ситуацию в стране — как раз тем случаем, когда гуманитарная интервенция обоснованна и необходима?

Второго марта 1757 года Дамьена приговорили к "публичному покаянию перед центральными вратами Парижского Собора"; его "надлежало привезти туда в телеге, в одной рубашке, с горящей свечой весом в два фунта в руках", затем "в той же телеге доставить на Гревскую площадь и после раздирания раскаленными щипцами сосцов, рук, бедер и икр возвести на сооруженную там плаху, причем в правой руке он должен держать нож, коим намеревался совершить цареубийство; рукию сию следует обжечь горящей серой, а в места разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавенного воска и расплавенной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру".

"Наконец его четвертовали, - сообщает "Gazette d Amsterdam". _ Последнее действо заняло много времени, поскольку лошади не были приучены тянуть; тогда вместо четырех лошадей впрягли шесть; но и их оказалось мало, и, чтобы оторвать конечности несчастного, пришлось перерезать ему сухожилия и измолоть суставы...

Говорят, что он был закоренелым богохульником, ни малейшей хулы не сорвалось с его уст; лишь невыносимая боль заставляла его издавать ужасные вопли, и он часто повторял: "Господи Иисусе, помилуй, помоги мне, Господи". Весьма надзщидательной для очевидцев была забота священник4а церкви Святого Павла, который несмотря на свой почтенный возраст, неустанно утешал осужденного".

И вот рассказ караульного Бутона: "Зажгли серу, но пламя оказалось слабым, что лишь слегка опалило кожу с наружной стороны руки. Затем один из заплечных дел мастеров, высоко засучив рукава, схватил специально выкованные стальные щипцы фута в полтора длиной и принялся раздирать ему сначало икру правой ноги, затем бедро, потом с обеих сторон мышцы правой руки, потом сосцы. Палач сей, хоть и был дюжий человек, с большим трудом вырывал куски мяса, которое ему приходилось захватывать щипцами дважды или трижды с одной и той же столроны и выворачивать, и на месте изъятого всякий раз оставалась рана величиной с монету в шесть ливров.

После этих терзаний Дамьен, много кричавший, но не богохульствовавший, поднял голову и оглядел себя. Тот же приставленный к щипцам палач железным черпаком захватил из котла кипящего варева и щедро плеснул на каждую рану. Затем к телу осужденного привязали тонкие тросы, прикрепленные с другого конца к сбруе: к ногам и рукам, по одному к каждой конечности.

Достопочтенный Ле Бретон, секретарь суда, несколько раз поднимался к осужденному и спрашивал, не хочет ли он чего сказать. Тот отвечал отрицательно. при каждой пытке кричал адским криком: "Боже помилуй! Господи, помилуй!". Несмотря на все мучения, время от времени поднимал голову и отважно оглядывал себя. Тросы на конечностях были затянуты так туго, что причиняли ему несказанную боль. Господин Ле Бретно еще раз взошел на плаху и спросил, не желает ли он чего сказать. Тот отказался. Несколько духовников поднялись и долго говорили с ним. Он охотно целовал поднесепнное распятие, вытягивал губы и все повторял: "Господи, помилуй!".

Лошади рванули, каждая из них тянула к себе выпрямленную конечность, каждую держал палач. Через четверть часа процедуру повторили, и после нескольких попыток пришлось направить лошадей по-другому: тех, что тянули за руки, стали поворачивать в сторону головы, а тех, что юбыли привязаны к бедрам, - в сторону рук, чтобы порвать связки. Так пробовали много раз, но безуспешно. Он поднимал голову и оглядывал себя. пришлось впрячь еще двух, в помощь тем, что были привязаны к бедрам; лошадей стало шесть. Но и это тщетно.

Наконец палач Самсон сказал господину Ле Бретону, что нет ни способа, ни надежды довести дело до конца, и попросил его осведомиться у судей, не позволят ли они разрезать Дамьена на куски. Вернувшись из города, господин Ле Бретон приказал попробовать еще раз, что и было исполнено. Но лошади заартачились, а одна из привязанных к бедрам рухнула наземь. Духовники вернулись и снова говорили с ним. И он сказал им (я слышал): "Поцелуйте меня судари". Кюре церкви Святого Павла не осмелился, а господин Марсийи нагнулся, прошел под веревкой, привязанной к левой руке, и поцеловал его в лоб. Палачи обступили его, и Дамьен сказал им, чтобы не бранились, делали свое дело, а он на них не в обиде; просил их молиться за него, а священники церкви Святого Пвла - отслужить молебен на ближайшей мессе.

После двух-трех попыток палач Самсон и тот другой, который орудовал щипцами, вытащиши из карманов ножи и, поскольку больше ничего не оставалось, надрезали тело Дамьена в бедрах. Четрые лошади потянули что есть силы и оторвали обе ноги, сначала правую, потом левую. Потом надрезали руки у предплечий и подмышек и остальные связки; резать пришлось почти до кости. Лошади надсадно рванули и оторвали правую руку, потом левую.

Когда все четыри конечности были оторваны, духовники пришли говорить говорить с ним. Но палач сказал им, что он мертв, хотя, по правде сказать, я видел, что он шевелится, а его нижняя челюсть опускается и поднимае5тся, будто он говорит. Один из палачей вскоре после казни даже сказал, что, когда они подняли трос, чтобы бросить на костер, он был еще жив. Четыре оторванные конечночти отвязали от тросов и бросили на костер, сложенный в оградже рядом с плахой, потом торс и все остальное закидали поленьями и вязанками хвороста и зажгли воткнутые в дрова пучки соломы.

... Во исполнение приговора все было сожжено дотла. Последний кусок, анйденный в тлеющих углях, еще гшрел в половине одиннадцатого вечера. Куски мяса и туловище сгорели часа за четыре. Офицеры, в том числе я и мой сын, вместе с отрядом лучников оставались на площади почти до одиннадцати.

Некоторые не придали значение тому обстоятельству, что назавтра какая-то собака улеглась на траве, где был костер. Ее несколько раз пытались прогнать прочь, но она возвращалась. Но не трудно понять - собака чувствовала, что в этом месте теплее, чем где-либо еще".

Мишель Фуко. Надзирать и Наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 7-11.