Ты словно роза среди цветов,

Небо ночное, полное звезд - душа твоя,

Легкая как бабочка, глубокая как океан.

Глаза твои - два бесконечно прекрасных окна

В удивительный мир, исполненный тайны и волшебства.

Подобно арфе, голос твой чарующий ласкает слух,

Улыбка твоя - лучезарный рассвет над рекой жизни.

Ветер над цветочными полями шепчет имя твое.

   Может быть, есть люди-камни или даже люди-скалы - твердые, неизменные, идущие по жизни со своим набором понятий, знающие цену вещам и людям, такие, которых ничто не проймет, которые не слышат голоса своего сердца, не знают ночей и дней своей души, никогда не сомневаются, и ни во что не верят. Наверно, таких людей на свете немало, но о них вам расскажет кто-то другой, а мне они не интересны.
   Я лучше расскажу вам про людей-цветов или, может, людей-деревьев, которые всю жизнь тянутся вверх, к чему-то неведомому, которых влечет удивительное и прекрасное, такие люди одержимы страстями и стремлениями, они надеются и верят, и часто бывают в сомнениях, борются с миром и с самими собой, и всегда ищут высший смысл во всем, что доставляет им радость и боль, и лепит их судьбы причудливым образом.
   Наверно, есть среди них такие, которые получают благословение Жизни каким-то бесплотным образом, напрямую из тонкого мира, они обретают самих себя в одиночестве, и ничто человеческое их по настоящему не трогает. Но есть и такие, которые долгие годы остаются лишь тенью самих себя, и ни познания, ни откровения не могут им открыть их настоящую природу и указать им путь к дому, и только если их коснется другое человеческое существо, Посланник света, знающий по имени их сердце, они могут раскрыться во что-то замечательное и прекрасное, и стать теми, кто смотрит в лицо Вселенной с улыбкой.

   Да будет Жизнь таких людей-цветов нескончаемым таинством, и да будут благословенны их Посланники света)

   Читаю понемножку "Американских богов" Нила Геймана. Много чего привлекательного есть для меня в этой книге. Но вот недавно совершенно был сражен монологом одной героини:

"  - В такое непросто поверить.
   - Я, - отрезала она, - могу поверить во все, что угодно. Ты понятия не имеешь, во что я могу поверить.
   - Правда?
   - Я могу поверить в то, что правда, и в то, что неправда, и в то, о чем вообще никто не знает, правда это или нет. Я верю в Санта Клауса и в Пасхального Зайца, и в Мэрилин Монро, и в "Битлз", в Элвиса и в мистера Эда. Послушай, я верю, что люди могут измениться и стать совершенными, что познание бесконечно, что миром управляют тайные банковские картели, что к нам регулярно наведываются инопланетяне, как добрые, похожие на сморщенных лемуров, так и злые, которые увечат скот и желают захватить нашу воду и наших женщин. Я верю, что будущего нет и что оно рок-н-ролл, я верю, что настанет день и вернется Белая Женщина Бизон, чтобы наподдать всем под зад. Я верю, что взрослые мужчины на самом деле мальчишки-переростки с проблемами в общении, и что упадок хорошего секса в Америке от штата к штату совпадает с сокращением числа кинотеатров под открытым небом. Я верю, что все политики - беспринципные мошенники, и тем не менее верю, что альтернатива еще хуже. Я верю, что однажды Калифорния с большим "бум" затонет, а Флориду затопят химические отходы, безумие и аллигаторы. Я верю, что антибактериальное мыло уничтожает наш естественный иммунитет к грязи и болезням, и поэтому рано или поздно всех нас прикончит простая простуда, как марсиан в "Войне миров". Я верю, что великими поэтами прошлого века были Эдит Ситуэлл и Дон Маркис, что малахит - это высохшая сперма драконов и что тысячу лет назад в прошлой жизни я была однорукой сибирской шаманкой. Я верю, что будущее человечества лежит среди звезд. Я верю, что леденцы и впрямь были вкуснее, когда я была ребенком, и что майский жук по законам аэродинамики не может летать, что свет - это волна и частица, что где-то есть кошка в коробке, которая одновременно жива и мертва (хотя если никто не откроет коробку, чтобы покормить животное, у них рано или поздно будет две по-разному мертвых кошки), что во Вселенной есть звезды на миллиарды лет старше самой Вселенной. Я верю в личного бога, который заботится и тревожится обо мне и присматривает за всем, что я делаю. Я верю в безликого бога, который запустил Вселенную, пошел тусоваться со своей телкой и знать не знает о моем существовании. Я верю в пустую и безбожную Вселенную случайного хаоса, фоновые шумы и слепой случай. Я верю, что всякий, кто говорит, что похвалы сексу преувеличены, просто никогда не имел настоящего секса. Я верю, что всякий, кто утверждает, будто знает, что происходит, солжет и в малом. Я верю в абсолютную честность и в разумную ложь во спасение. Я верю в право женщины выбирать и в праве ребенка на жизнь, что хотя всякая жизнь священна, нет ничего дурного в смертном приговоре, если внутренне доверяешь юридической системе, и что никто, кроме идиота, не станет ей доверять. Я верю, что жизнь - игра, что жизнь - это жестокая шутка, что жизнь - это то, что происходит, пока ты жив, и что вполне возможно просто ей радоваться."

Услышь я такое в реальности, влюбился бы в нее без памяти.

     Как-то раз я собирался съесть яйцо, и вдруг поразился совершенству его формы. Я рассматривал его в солнечном свете, поворачивая и так, и эдак - оно было идеально симметрично с обеих сторон, и тогда я решил, что, раз уж я его съем, избавив таким образом мир от этого немыслимого совершенства, я буду должен обязательно возместить его - так или иначе.

   Несколько дней я крутился в делах как очумелый - предновогодних и не только, и между делом всё хотел купить один отличный фильм "Нью-Йорк, я люблю тебя", такое лоскутное полотно из человеческих историй, случившихся в самом невероятном городе мира. И нигде его не нет.

   А сейчас случайно прочитал - только в одном месте, но перепроверить пока нет сил - что Натали Портман умерла, упав с большой высоты при съемках какого-то фильма.

   Сижу в шоке и печали.

   Хотел сейчас посмотреть трейлер фильма на YouTube, но нашел там вот такой замечательный клип:

   http://www.youtube.com/watch?v=5JkBiP7rPt0

   Смотреть всем, кто любит Нью-Йорк.

   P. S.

   Один мой рассказ о Нью-Йорке (а также об одиночестве, страсти и смерти, и... может быть, о перерождении) из выходящей вскоре книги:

   ВИДЕНИЕ

Для чистой мечты, для впечатления,

не поддающегося анализу, искусство четкое

и положительно есть кощунство.

Шарль Бодлер

 

   Это случилось в мрачном месяце октябре, когда я бродил не­прикаянный по холодным улицам города Нью-Йорка. Незадолго до того меня уволили с работы, кажется за мое хроническое равно­ду­шие, и я был этому даже рад, поскольку теперь мог сам распоря­жаться своим временем. Воистину, время – это было един­ственное, что у меня еще осталось. Я был теперь вполне свободен, как может быть свободен человек, который никому не хочет зла, и который полагает, что жизнь его находится вне опасности. 
   Деньги таяли невероятно быстро. Считается, что можно жить в Нью-Йорке совсем без денег, нужно лишь довериться животвор­ному духу этого места, позволив ему нести себя по течению; но из меня не получался веселый бедолага. День за днем я сидел в своей комнате в Боуэри, читал свои книжки, пересматривал фильмы или просто о чем-нибудь размышлял, лежа на диване. Когда особенно интересная мысль посещала меня, я находил в себе силы, чтобы подняться и записать ее в тетрадь. Иногда по вечерам я выходил гулять в ближайший парк, чтобы побродить по аллеям и послушать звуки вечернего города, а потом присесть где-нибудь в стороне, чтобы снова читать и размышлять. После этого я возвра­щался в свою комнату, по-нью-йоркски пустую, с особым ощущением про­странства, одинаково пригодного для творчества или меланхолии, садился в тертое кожаное кресло и включал видео.
   Так прошло несколько недель, отмеченных, помимо вышепере­численных занятий, парой-тройкой бесперспективных собеседова­ний, после чего моя свобода начала меня несколько тяготить. Осо­бенно тоскливо было по утрам, когда, проснувшись, я лежал с от­крытыми глазами и сознавал заранее всю безысходность наступаю­щего дня. Чтение книг уже не доставляло мне прежнего удовольст­вия, скорее, пробуждало чувство зависти; а лица уличных прохо­жих все больше раздражали меня. Я как будто обрастал скорлупой цинизма, и не­давнее чувство свободы превраща­лось каким-то об­разом в серую пелену повседневности, делая меня пленником са­мого себя. Пару раз я даже звонил своим старым зна­комым, но раз­говор как-то не клеился, и наговорив друг другу ба­нальностей, мы вешали трубки. 
   После таких бесед ни о чем у меня возникало желание написать эссе «телефонный аппарат как архетип неиспользованных возможностей». И вот однажды, когда за окном шел осенний дождь, а я смотрел на улицу под музыку Сати, раздался телефон­ный звонок. Я не сразу его услышал, продолжая какое-то время смотреть на кирпичную стену пустого дома напротив. Он уже не­сколько дней, почему-то, притягивал мое внимание: входные двери были забиты досками, стены раскрашены из баллончиков, на тро­туаре стояли две брошенные машины; но несколько раз по вечерам я видел туск­лый алый свет на пятом этаже сквозь занавеску. После третьего звонка я отошел от окна и, продолжая смотреть на дом сквозь за­весу дождя, снял трубку. Звонил старик индиец из букинистического магазинчика; как-то раз мы с ним разговори­лись, и он предложил мне пра­вить подстрочные переводы рассказов Мирчи Элиаде. Я сказал ему, что подумаю, и оставил свой теле­фон; и вот теперь он звонил мне уз­нать, что я решил. Конечно, я со­гласился. 
   Мне представилась возможность изменить свой образ жизни. Так или иначе, я ничего не потеряю, а кроме того, смогу приобщиться к творчеству легендарного мифотворца, так ска­зать, из первых рук. И словно желая отметить начало новой главы в своей жизни, я вышел на улицу, со­бираясь побродить по вечернему городу. Время еще было раннее, небо на западе лишь слегка окра­силось бледно-ржавым закатом, и фонари зажигались один за дру­гим, по мере того, как я углублялся в лабиринт неизведанных улиц Нью-Йорка. У меня не было определенного маршрута, я лишь хотел развеяться, и потому единственным ориентиром моего пути служили сами окружающие здания. Прелесть подобной прогулки состояла в ее непредсказуемости, поскольку, при всей моей любви к архитектуре, я никогда не старался запоминать названия улиц или номера домов. 
   Я шагал, погруженный в свои размышления о тонкой взаимосвязи между случайным и судьбоносным в жизни человека, о том, как часто мы, сами того не замечая, переворачиваем важнейшие страницы в книгах своих судеб. Легкий дождик не­заметно накрапывал, щекоча меня по лицу, я держал зонт закрытым, и все вокруг казалось при­ятно умиротво­ренным. В погожие дни я мог бродить вот так часами, бесцельно меряя шагами тротуары, переходя с одной улицы на другую. В какой-то момент я поднял взгляд в небо и увидел темно-синюю полосу между крышами соседних зда­ний. Незаметно опус­тилась ночь; воздух стал прохладным, и я поднял воротник плаща. Где-то неподалеку прозвучала полицейская сирена. 
   Ночной Нью-Йорк – особенное место: шумный и дело­вой днем, он погружается с наступлением сумерек в синий полумрак. Воздух оживает, тени обретают плоть, и камни что-то хотят сказать тебе. В та­кие моменты окружающий мир обретает завершенность, и жизнь уже не кажется невыносимой; вещи и люди уравниваются в своих правах, они все становятся равноценными декорациями в одном невероятном спектакле. Нью-Йорк как будто насквозь про­низан неповторимым урбанистическим магнетизмом, своеобразной эстетической мимикрией; он будто заряжен особой по­эзией, сами его улицы, дома и не­оновый воздух. Как бы там ни было, ведь Нью-Йорк – это вечный центр ис­кусств, город художников, музыкантов и лицедеев, хотя, в такой же мере, город наркотиков и дешевого секса. Он имеет свою мифологию, это целая все­ленная в своем роде, самодостаточная и равнодушная, всегда готовая отдаться новому королю или снисходительно позволить вам подыхать в подворотне. 
   Кажется, я проходил мимо какого-то дешевого отеля, знававшего лучшие времена, с облупившейся штукатуркой и одиноким фонарем у входа, ронявшим пятно света на истертые каменные ступени. За стеклянной дверью в стиле модерн я разобрал объявление о том, что сюда требуется ночной портье. В моем сознании сразу возникли узкие, темные коридоры с вытертыми ковровыми дорожками, скрипучие лестницы и комнаты, пропах­шие липким малиновым запахом. Джазовый мотив доносился из подвального кафе. Прохладный ветер овевал мое лицо. И вот тогда, в тот самый момент, что-то заставило меня обернуться и увидеть за деревьями в парке одинокую женскую фигуру. 
   Сейчас я не могу уже припомнить, как все было. Помню лишь, что меня сразу поразила ее удивительная отстраненность, как будто, пребывая здесь, в этом городе, она в то же время, находилась где-то бесконечно далеко, словно была проекцией кинокамеры. Ее обманчивая хрупкость таила сверхъестественную силу, проистекавшую, казалось, из самых недр земли, нежная кожа своей белизной была подобна живому снегу, а ее огромные, черные глаза поблескивали в лунном свете, словно черные жемчужины, полные жизни и страсти. Я просто пошел по направлению к ней, не в силах противостоять этому властному, безмолвному зову. Меня как будто тянул к ней неведомый запах или изысканная, невыразимая мелодия, вводившая меня в состояние, близкое к трансу. 
   Приблизившись, я уже точно знал, что эта женщина имела отношение к людскому роду примерно то же, что сам я – к обезьянам. В лице ее не было решительно ничего человеческого, это была маска, форма и цвет которой выражали совершенство столь абсолютное, что ни один скульптор или художник никогда не смогли бы создать чего-то подобного. Они бы просто задохнулись в припадке экстатического поклонения еще на полпути до завершения работы. 
   Должно быть, то, что вы сейчас читаете, больше всего похоже на бред спившегося неудачника, никому не нужного и на все махнувшего рукой. Но что мне до вашего мнения. Я знаю лишь, что этой ночью познал нечто немыслимое в рамках общепринятого человеческого опыта, и никакие доводы рассудка или призывы к здравому смыслу уже не смогут повлиять на образ моих мыслей. Сейчас я пишу эти строки, лежа в каком-то подвале, и вижу сверху, за окошком, ноги утренних прохожих, которые мне так же безразличны, как тараканы, что ползают возле меня по стенам и потолку. Я чувствую сильную слабость, как будто жизнь покидает меня, но это всего лишь иллюзия, поскольку я знаю, что меня ожидает нечто несравненно более прекрасное и значимое, нежели все то, что принято считать среди людей ценным и важным. С тех пор как я ее увидел, это ночное божество, земная жизнь мне опостылела, ведь она означала возвращение в серый мир, потерявший для меня всякий смысл, и я не мог с этим смириться. Приблизившись к ней этой ночью, я не сумел произнести ни слова, и только мой взгляд молил ее забрать меня от­сюда. Ведь после того, что я испытал, прошлое для меня исчезло навсегда.

   Меня сразило очередное изречение Мэрилина Мэнсона: "Возлюби врага своего, ибо любовь и есть твой враг".

   Поначалу мозг мой скрутился в трубочку, а потом закралось подозрение, что смыслов в этой фразе явно больше, чем слов...

   Бывает, что два человека находят между собой, по первому впечатлению, столько общего – в увлечениях, интересах, хобби, что эти люди, вроде бы, непременно должны найти общий язык, подружиться и, может быть, даже стать счастливой парой, однако при более тесном знакомстве порой оказывается, что их схожесть является, в значительной мере, чисто внешней, то есть, они могут, в силу стечения каких-то обстоятельств, увлекаться одними и теми же областями искусства, эпохами, культурами и т.п., а при более глубоком взаимном общении выясняется, что в рамках одних и тех же общих тем их привлекает что-то весьма различное, и со временем такие различия проявляют себя все более явно, поскольку они выражают отношение не только к неким конкретным явлениям, но и к жизни в целом, что в итоге может привести этих людей к осознанию того факта, что в глубине их душ есть некие взаимные, возможно и немногочисленные, но непреодолимые противоречия, препятствующие дальнейшему развитию отношений.

   С другой стороны, два человека могут изначально проникнуться друг к другу естественной симпатией без помощи каких-то дополнительных катализаторов, но, опять же, по первому впечатлению, посчитать, что между ними не так уж много общего в том, что касается их личных увлечений, сложившихся в силу каких-то обстоятельств, однако постепенно они могут открыть в себе такую глубинную взаимосвязь и внутреннюю схожесть, напрямую не связанную с конкретными культурными явлениями, а скорее, выражающую их отношение к жизни как таковое, что они начнут ощущать подлинную близость и взаимное дополнение.

   Так например, два музыканта могут обнаружить между собой больше противоречий, нежели сходства, в силу того, что каждый из них выражает в музыке, быть может, сыгранной даже на тех же самых инструментах, весьма различные движения души, тогда как художник и спортсмен могут найти между собой подлинную близость, поскольку каждый из них выражает в наиболее естественной для него форме те же самые жизненные ценности.

   Вот, увидел в новостях, спешу поделиться с вами:

   Ходят слухи, что Мэрилин Мэнсон и Эван Рейчел Вуд снова вместе. В октябре прошлого года они разошлись после двух лет отношений (из-за конфликта между Мэнсоном и братом Вуд), однако не так давно Мэнсон назвал 21-летнию звезду “Рестлера” своей девушкой. То ли оговорился, то ли и правда имел в виду то, что сказал? Между тем, в новом интервью GQ сама Эван, вроде бы, подтверждает факт их воссоединения. Представитель актрисы отказался давать комментарии о личной жизни своей подопечной, так что, нам остается подождать выхода очередного номера журнала.

По-моему, они - отличная пара.

   Что-то сжигает меня изнутри. Я – словно монстр, пожирающий сам себя. Нужно как-то избавиться от этого ощущения. Но громкая музыка и картины всевозможных истязаний дают лишь кратковременный эффект. Хочется пойти в какое-то благочестивое место и устроить там грандиозный погром. Все, что меня окружает – это истеричность матери, беспрестанно лезущей в мою личную жизнь, безумие бабки, от которой нет покоя ни днем, ни ночью, беззастенчивая навязчивость Юли, всегда готовой найти мне занятие, друзья-приятели, в компании которых буквально чувствуешь, как время низвергается в воронку небытия, безуспешные поиски работы вперемешку со случайными подработками, и дружба с женщиной, которую люблю, но которая боится любить.

   Если пишешь о любви, значит, ее нет в твоей жизни. Когда любовь есть, о ней не нужно писать, рассуждать, что-то объяснять кому-то. Когда в твоей жизни есть настоящая, разделенная любовь, ты… ты просто живешь, и знаешь, точнее, сознаешь, каждым своим нервом, что ты действительно есть, и ты не один, и этот мир тоже есть, и что, несмотря на все свои несовершенства, он все же прекрасен. А когда любви нет… то есть, когда она есть только в тебе, а девать ее тебе, в общем-то, некуда, вот тогда возникает всякое творчество… Наверно, бывает творчество от переизбытка любви, но это редкая птица; как правило, творчество возникает именно как заменитель любви. Слабый заменитель, хотя его проявления могут достигать грандиозного размаха.

В эти выходные, когда я ездил гулять с сыном, я захватил с собой один особенный предмет. То есть, особенный для меня, а вообще-то, обычный светильник, только довольно подержанный, 1987 года выпуска. Юля как-то пожаловалась, что вечером бывает трудно уложить Юрика спать – так он расходится, что даже телевизор не помогает, и мне вдруг вспомнился этот светильник, который уже почти двадцать лет лежал и пылился где-то в одном из шкафов. У меня в душе всколыхнулись какие-то смутные и трепетные воспоминания, связанные с ним, и я подумал, что он понравится Юрику. Выглядит светильник так: прямоугольный пластиковый корпус, примерно фут в высоту, стенки сделаны в виде рельефных декоративных решеток, покрашенных в серебряный цвет, в «космическом» стиле, по моде 1980-х годов, а внутри находится обычная лампочка, вертикально закрепленная в патроне, и проволочный держатель для цилиндрического абажура из полупрозрачной пленки, раскрашенной по диагонали полосами разных цветов; верхняя, круглая часть абажура представляет собой пластиковый винт, который начинает вращаться под действием теплого воздуха, поднимающегося от лампочки, в результате чего по стенам темной комнаты кружатся, просвечивая через орнамент решетки, фантастические разноцветные полосы, сливаясь друг с другом. Устройство светильника – простейшее. Но в детстве он казался мне чем-то невероятно таинственным, почти волшебным. Все дело в том, что когда-то, пожалуй как раз в 1987 году, его купил мой отчим, дядя Женя, удивительный человек, очень много значивший для моего детского восприятия.

В то время, когда я дохаживал последний год в детский сад, мама вышла замуж второй раз (с моим отцом они развелись, когда мне был примерно год), за человека, с которым она познакомилась, отдыхая где-то летом на курорте. Дядя Женя был на самом деле удивительный человек, харизматическая и энергичная личность, который все время создавал ощущение какого-то непринужденного балагана, тем более что он играл на пианино (как и моя мама (как и я в то время)) и на гитаре (и пел как Высоцкий), а еще он водил нас в походы, жарил шашлык, катал в такси на разные выставки, учил меня каратэ, чтобы плохие мальчишки не обижали, и все такое прочее… Дядя Женя вырос в детском доме, куда его сдала родная мать – от тяжелой жизни, и которую он любил почти благоговейно, и во всех отношениях он «сделал себя сам», по нему было видно, что он – тертый калач, и знает о жизни что-то такое, о чем не следует говорить вслух в присутствии детей. Чтобы вам было легче представить его, вспомните Остапа Бендера в исполнении Сергея Юрского, или Жан-Поля Бельмондо или Владимира Высоцкого – вот такой он был человек. Конечно, моя бабушка (мама моей мамы) сразу и резко невзлюбила его, и пыталась – разумеется совершенно безуспешно – настроить меня против него, внушая мне страшным шепотом, что он – бабник, алкоголик и тунеядец. Смысл этих слов был для меня в том возрасте довольно туманен, зато я знал, что дядя Женя – отличный малый, с которым всегда весело, и точно знал, что он любит маму. Они прожили вместе с переменным успехом примерно пять лет, но даже после развода дядя Женя еще несколько лет (я тогда уже заканчивал школу) продолжал захаживать к нам в гости, несмотря на беспардонные выпады бабушки, и теперь я понимаю, что за своей всегдашней бравадой и улыбкой бывалого вояки он прятал свое бесприютное сердце и надежду на что-то… Наверно, моя мать, при всей ее холодности, почти стерильности, насквозь пропитанная книжками Диккенса, Льва Толстого и Пушкина (которого она едва ли не боготворила), была для него воплощением чистоты, которой он так мало видел в жизни.

И вот, теперь я вспомнил этот его светильник, который дядя Женя однажды вечером, когда мне было лет шесть или семь, включил в нашей комнате, и по стенам стали медленно кружиться разноцветные полосы, а я смотрел на них в тишине широко раскрытыми глазами. Я почти сразу нашел его в одном шкафу, аккуратно достал, сдул с него пыль, поставил на стол и рассматривал какое-то время, потом снял крышку и вдохнул слабый и такой томительный запах пленки, из которой был сделан абажур, снял его – такой легкий, почти невесомый, и увидел там лампочку, оставшуюся наверно еще с тех времен… Я как в гипнозе вставил вилку в розетку, погасил в комнате свет, присел у стола и нажал на кнопку: волшебство свершилось, стенки светильника заиграли огнями – малиновыми, синими, желтыми, я легко крутанул абажур, и по стенам закружились разноцветные косые полосы. Столько всяких даже не воспоминаний, а ощущений поднялось у меня в душе, губы растянулись в улыбке, а глаза увлажнились от слез. Не знаю, сколько времени прошло, когда я вернулся в реальность, но я вдруг забеспокоился, что старая лампочка может перегореть в любой момент, и выключил светильник. Я осторожно выкрутил ее и заменил на новую. Включил на секунду – работает.

Юрик наверняка не видел еще ничего подобного, надеюсь ему понравится, и надеюсь, Юля позаботится, чтобы светильник еще долго радовал нас, и оставался моей личной машиной времени.

   Будьте женственными. Продолжайте вдохновлять нас на все хорошее. Дарите Любовь.

   Иногда поздним вечером, когда в доме уже тишина (только если соседи не устраивают пьяную разборку), я сижу в своей комнате, читаю что-нибудь или досматриваю фильм или просто растворяюсь в какой-нибудь приятной музыке, и на меня вдруг нисходит такое мимолетное, но очень ясное ощущение - что всё на самом деле хорошо, а дальше будет даже лучше, словно меня невзначай захватил мимолетный поток гармонических флюидов. На какое-то мгновение я выпадаю из этой реальности, не замечая никакого подвоха. А потом внезапно спохватываюсь и понимаю, что я по-прежнему (или снова?) здесь, и весь этот мир тоже здесь, такой, какой есть, со всеми своими - то-есть моими - сложностями, несостыковками, неизбежными компромиссами. Но я все равно продолжаю помнить это чувство всехватной гармонии, и верю, что оно посещает меня не случайно.

   А сегодня еще думаются мысли о моей Родине: о людях, которых я люблю, о чувствах и мыслях дорогих мне людей, выраженных в образах, словах, звуках, которые сумели пережить их самих в этом мире, и донести их живое дыхание через пространство и время до меня. Это моя насторящая Родина, она не имеет ничего общего с громкими лозунгами или парадами военной техники. И я готов защищать ее до последнего вздоха.

   В субботу, в День Святого Валентина, я работал с утра до четырех (хотя «работал» это сильно сказано – заказов было совсем немного, зато мы с напарницей нормально попили чаю с печеньем (в честь праздника), я отправил электронный «Валентиновый привет» Лене, а потом немного почитал Джона Фаулза).

   А сразу с работы я поехал к Юле с Юриком, потому что в этот день мы должны были переезжать (точнее, я должен был помочь им переехать) на новую квартиру, в город Воскресенск, чтобы обретаться там до осени, когда подойдет очередь в детский сад. Во-первых, так будет всем спокойнее, в том числе Юрику (в том смысле, что он не будет свидетелем постоянных разборок между Юлей, ее мамой и братом), и к тому же, врачи советовали больше бывать с ним на свежем воздухе. Я погрузил вещи в такси, мы выслушали напутствия Юлиной мамы, и поехали (Юля решила, что она сядет на переднем сиденье, а я буду на заднем, с сыном – «а то он к тебе все равно рваться будет»). Юрик почти сразу уснул у меня на руках, а Юля какое-то время переговаривалась с водителем, а потом тоже стала клевать носом. Ехали мы довольно долго, и когда достигли Воскресенска, уже стемнело.

   Наша квартира находилась на втором этаже кирпичного четырехэтажного дома, построенного в середине XX века. Во дворе никого кроме нас видно не было, и когда водитель помог мне разгрузить машину, и такси уехало, мы втроем остались совсем одни и, осмотревшись кругом, принялись заносить вещи в подъезд. Когда я поднимался с первой партией в обоих руках, передо мной возникла какая-то полоумная – и далеко не первой свежести – бабка, и стала повелительным тоном звать меня к себе ночевать, как будто я был ее внуком. Я вежливо проигнорировал ее предложение, и продолжил носить вещи. А Юля была «просто в шоке» от перспективы такого соседства. Вскоре мы занесли в квартиру все, что нужно, оставив коляску в подъезде, под лестницей, и Юля с Юриком стали осматривать свое новое жилище.

   Я был здесь раньше, на прошлой неделе, когда подписывал договор с владельцем, и успел немного прибраться в квартире, условно обозначенной риэлтором как «бабушкин вариант без капитального ремонта» - но и цена была соответственной. Две комнаты с облупленной мебелью и отстающими обоями, высокие потолки, окна с частыми двойными рамами, просторная кухня с газовым водонагревателем и санузел, тоже довольно просторный, с нормальной ванной, но без раковины, телефона нет (что было особенно актуально, учитывая, что Юля недавно посеяла свой мобильник, и хотя мама дала ей свой, я очень удачно напомнил в последний момент взять зарядное устройство), зато есть телевизор с тремя программами. Первоначально я не планировал оставаться здесь на ночь, думая по быстрому собрать кроватку Юрика, поменять в ванной шланг для душа (потому что старый был совершенно изодран, и ржавые металлические лоскуты завивались во все стороны) и успеть на обратный автобус в Москву, но теперь, глядя на все эти тюки, сумки и свертки, почувствовал, что вряд ли у меня это получится. Юрик деловито бегал по квартире, издавая возгласы изумления, Юля разбирала вещи, а я тем временем принялся собирать кроватку. Когда мы стали осматривать кухню, Юля вспомнила, что у нее ничего нет, чтобы зажечь плиту (хотя я заранее говорил ей взять спички или зажигалку), а мое невинное замечание о том, что я с утра ничего не ел, почему-то вызвало у нее бурно-негативную реакцию в том плане, что это моя проблема, и она не собирается кормить меня, зато она развеселилась, когда холодильник, едва я подвинул его, пытаясь обнаружить ближайшую розетку, которая оказалась – ну конечно же – за буфетом, стал заваливаться на меня, поскольку был без передних ножек (на кубиках из детского конструктора). Насчет спичек я предложил спросить у соседей, но Юля сказала, что они наверняка окажутся здесь вредными и подозрительными, и лучше, если я сам пойду и найду здесь какой-нибудь магазин и заодно куплю молоко.

   И вот, я вышел на свежий ночной воздух и пошел наугад, решив к тому же осмотреть район, еще раньше показавшийся мне довольно приятным местом, и скоро нашел магазин, спросив дорогу у одного прохожего. Меня особенно тронули автомобильные двуполосные дороги с редкими машинами, которые сами уступают дорогу пешеходам, даже без светофора. На обратном пути я пошел окружным путем по широкой освещенной аллее с заснеженными клумбами, где вовсю играли подростки, отличавшиеся от московских какой-то неуловимой простотой. Смотреть на них было так заразительно, что мне самому захотелось слепить и запустить куда-нибудь пару снежков, и я бы наверно так и сделал, если бы не пакет молока в одной руке.

   Когда я вернулся в квартиру, Юрик как обычно сразу выбежал ко мне и сразу потащил куда-то за собой. Мы немного поиграли, а потом, когда я достал разводной ключ и пузырек с машинным маслом, собираясь поменять шланг в ванной, Юрик выхватил пузырек у меня (он обожает всякие пузырьки), и какое-то время я гонялся за ним, пытаясь получить его обратно. Поменяв шланг, я вымыл руки очень кстати оказавшимся рядом обмылком (ведь мыло тоже никто из нас не взял) и заглянул на кухню, где Юля кипятила в кастрюльке воду, собираясь пить кофе с молоком. Я сказал «та-да-а-м» и достал вафельный тортик, и мы стали пить кофе с тортиком. (Только став мамой, Юля ощутила тягу к сладкому, а до этого она его не переносила, и мне не раз случалось невзначай выводить ее из себя, предложив ей в кафе какое-нибудь пирожное). Юрик к этому времени окончательно освоился на новом месте и стал бегать кругами, вереща и раскидывая вещи, чем снова вывел Юлю из себя, за что и был посажен в кроватку рядом с включенным телевизором. Поначалу Юрик возмущался, но потом успокоился и затих. А я в добавление к кофе с тортиком разогрел свой не съеденный рабочий обед на сковородке, которую нашел в духовке, и на остатках масла, забытого наверно прошлыми жильцами. Юля еще какое-то время жаловалась на жизнь, на мою всегдашнюю нерасторопность, на неугомонность Юрика, пока я слушал ее с сочувствующим видом, а потом, почувствовав, что она выпустила пар, я взял ее худощавые аллергичные ладошки и стал массировать их, говоря, какая она молодчина, и что порой нам всем бывает нелегко, но дальше все по любому будет лучше. Она более-менее успокоилась и стала спрашивать меня о моем знакомстве с Леной (Юля – большой любитель слушать такие рассказы, и сама беззастенчиво рассказывает о себе все, что придет ей в голову). Я продолжал массировать ее ладошки и говорил о том, как мне интересно общаться с Леной, какой она особенный человек, что у нас общего, и в глазах у Юли разгорался игривый огонек, как будто она слушала интересную радиопостановку или смотрела какой-нибудь сериал. «У нее такое особое чувство жизни, понимаешь, в ее глазах, в улыбке, она – человек, с которым приятно молчать, не только говорить. Она, правда, интересная личность». «Понятное дело. Иначе ты не стал бы с ней общаться». «И она любит кататься на велосипеде». «Как и ты». «Ага». Примерно вот так…

   Когда мы заглянули в комнату, Юрик уже спал. Было решено, что я буду спать в этой же комнате. (Юля считает, что Юрик не спит спокойно, если она рядом, и поэтому даже у себя дома спит отдельно от него, в комнате мамы). К счастью для меня, у Юли нашелся второй комплект постельного белья («только подушка у меня одна, ты уж извини. Хочешь – на полотенце».) – она собрала его по отдельным тряпкам, доставая одну за другой из пакетов с вещами, осматривая их и протягивая мне, дала все что нужно и пошла в ванную. Я аккуратно постелил кровать, разделся, осторожно лег и стал смотреть в потолок. «Господи Боже, - думал я. – Если бы год-полтора назад, когда наши отношения с Юлей были на последнем издыхании, а я бился лбом о стену, пытаясь что-то с этим поделать, мне бы кто-то сказал такое – о, абсолютно правдивое – пророчество, что через год с небольшим мы втроем будем спать под одной крышей, в нашей собственной квартире, в день Святого Валентина, я бы возликовал от счастья»… А сейчас я только сардонически усмехнулся: вот отличный пример того, как твои мечты могут исполниться по форме, но не по содержанию. Юля вышла из ванной и молча прошла в другую комнату. Я еще долго лежал и смотрел в потолок.

   Во сне я видел какую-то лирическую галиматью, как будто мы втроем переехали жить деревенский домик, только он оказался без внешних стен – все внутренние перегородки на месте, а внешних стен нет, так что кругом видна вся деревня, и меня это как-то немножко смущало…

*          *          *

   Проснулся я довольно рано, Юрик еще спал. Я встал и посмотрел в окно – там, за двойными частыми рамами, падал снег, медленно так, крупными снежинками, и все вокруг было белым – земля, дома, деревья, а через дорогу, во дворе школы, дети играли с собакой. Хорошее утро. Юля вчера просила не будить ее, если Юрик еще не проснется. Я стал потихоньку собираться. Дело в том, что мне нужно было как можно раньше вернуться в Москву в этот день, потому что сегодня у Лены был день рождения!

   Я аккуратно сложил все белье, как в поезде, застелил кровать и зашел на кухню выпить чай. В раковине одиноко стояла моя невымытая кружка (то есть, не моя конечно, а Юлина кружка, из которой я пил вчера) с чайной ложечкой в ней. Каким-то образом я забыл ее вымыть, а Юля, опять же, каким-то непостижимым образом вымыла свою, наверно пока я стелил себе постель. Не знаю почему, но это как-то укололо меня, наверно потому, что когда мы с ней еще поддерживали какие-то отношения, я всегда мыл посуду за нас двоих. Смешно конечно, но обидно.

   Я уже почти оделся, когда Юрик проснулся, поднялся у себя в кроватке и стал с умилительным любопытством озираться по сторонам. Как раз в этот момент я обнаружил, что у меня с собой – после оплаты такси – не наберется денег на автобус до Москвы. Так что, пробуждение Юрика оказалось очень кстати, чтобы мы с ним вдвоем вторглись к Юле. Она к тому времени тоже проснулась, но еще не вставала. Узнав о моей незадаче,  скорчила гримаску и разрешила взять из ее денег ровно столько, чтобы хватило на обычный, не комфортный автобус. «А если подойдет комфортный?» «Ну и подождешь! Они должны чаще ходить». Конечно я не стал ей ничего объяснять о том, как мне важно оказаться в Москве пораньше, просто молча плюнул, взял ее деньги и пошел на выход. «Ну, Счастливо. Если что – звони. Малыш, пока!»

   В подъезде мне вновь встретилась вчерашняя полоумная бабка, но не успела ничего сказать, когда я приветливо произнес «доброе утро», а только растерялась и стала что-то шамкать мне вслед. Погода и вправду оказалась чудесная, чистое небо, свежий воздух, иней на ветках – и я с удовольствием прошелся по хрусткому снегу до автобусной остановки. Постепенно собирались люди, они приходили с разных сторон, но почти все здоровались друг с другом как хорошие знакомые, и начинали говорить о чем-нибудь – невероятная картина для московской остановки. Первый автобус на Москву, подошедший минут через десять, оказался комфортным, и мне пришлось ждать дальше. Минут через пятнадцать такого ожидания, во мне стала нарастать тревога: «а что если второй тоже будет комфортным, что тогда, и сколько мне еще придется ждать? А что если по воскресеньям отсюда в Москву ходят только комфортные?!» В любом случае, возвращаться к Юле с просьбой добавить деньжат я не собирался, уж скорее я попытался бы разжалобить автобусную стюардессу, торжественно пообещав ей, что не воспользуюсь ни единым благом их комфортного автобуса, буду сидеть с закрытыми глазами, чтобы не смотреть телевизор и никого не побеспокою. И тут я вспомнил еще один сон, который видел этой ночью, всего лишь фрагмент, но он как-то очень подействовал на меня: в этом сне я карабкался грозовой ночью по отвесной скале, в изодранной одежде, промоченный ливнем, отчаянно цепляясь за каменные уступы и стремясь во что бы то ни стало добраться до вершины. Чем закончился этот сон, я так и не вспомнил, но наяву мне повезло – второй автобус на Москву оказался обычным, и я сел в него с таким чувством, будто это был некий волшебный, небесный экипаж. В пути я был приятно поражен совершенно немыслимой в Москве заботой водителя о пассажирах: он останавливался не только на остановках, но даже если кто-то просто голосовал посреди улицы или вообще бежал к автобусу издалека, а когда, опять же не на остановке, из автобуса собралась выходить бабуля, водитель подвел его к самому тротуару, чтобы ей не пришлось плюхаться в лужу. Удивительное это дело – когда видишь проявление человечности ни за что, просто так. Скоро мы покинули Воскресенск, и по обеим сторонам дороги потянулись бескрайние поля, занесенные снегом, иногда с деревьями вдалеке, ближе к горизонту, а иногда – вдоль дороги, а еще встречались припорошенные купы высоких серых метелок, вроде пшеницы, которые пробуждали в душе какое-то щемящее чувство.

   На московский вокзал я приехал около двенадцати, а дома был ближе к часу – и все это время: когда я шел от автобуса до метро и ехал в метро и потом шел от метро до дома, во мне росла и клубилась необоримая нервозность, словно где-то в глубине души я волновался как первоклассник, чтобы позвонить Лене и поздравить ее с Днем Рождения.

   Дома я сразу прошел к себе в комнату и, постояв немного у телефона, пока ни успокоилось дыхание, снял трубку и набрал ее номер. «Лен, привет. С днем рождения». «Привет. Спасибо»… Мы поговорили пару минут (половину слов составляли мои междометия), Лена была в хорошем настроении, и в итоге я пригласился на пять часов. У-уф!.. Теперь можно спокойно подготовить подарки и привести себя в порядок. (Самым кропотливым подарком был музыкальный сборник, который я записал на диск, с обложками, созданными в фотошопе, которые нужно было аккуратно вырезать под размер футляра - я возился с ними не меньше часа, подравнивая края и примеряя фотографии то так, то эдак). 

   Я пришел к Лене в начале шестого, и подарил ей букет прямо на лестничной клетке, где она курила с приятелями. Мы там еще немного покурили, а потом пошли в квартиру, и там, едва переступив порог, я услышал удивительные, будоражащие звуки играющих детей: среди гостей были две семейные пары, которые привели с собой своих пацанов, и теперь они втроем с Кириллом задавали жару в комнате. Основное действо происходило вокруг двухэтажной столокровати, а рядом, за накрытым столом сидели родители, оберегая посуду от летающих подушек и время от времени разнимая детей, когда те особенно расходились. Почти все гости были мне смутно знакомы, и довольно скоро, после пары тостов, я влился в общую атмосферу. Застолье шло своим чередом, Лена заботилась о нас как могла, а затем к нам подсела мама Лены, уже в хорошем состоянии, и поинтересовалась, почему это до сих пор никто не танцует - это каким-то образом напрягло Лену, и она намекнула маме, что хотела бы побыть наедине с друзьями, на что мама ответила ей что-то язвительное, и возникла некоторая перебранка, в результате чего Лена снова пошла курить на лестничную клетку. Я немного растерялся, мне хотелось как-то помирить их, но я не знал, что для этого нужно, тем более, что никто из гостей, кажется не придал этой сцене особого значения. Помимо диска я подарил Лене зодиакальный ароманабор с лампой и цветной книжечкой о свойствах масел.

   Через некоторое время ушли семейные пары с детьми, и осталось совсем немного гостей. Мы с Кириллом как-то сразу нашли общий язык, и он познакомил меня поближе с их кошкой, Кирой, породистым и робким созданием с гладкой дымчатой шерстью, которая после некоторых колебаний  признала во мне своего и довольно скоро уже щурилась, подставляя мне свою шею, чтобы я пощекотал ее. А затем Кирилл принес мне книжку о поведении кошек, и мы стали читать ее вместе, сидя в кресле. Одна из знакомых Лены заметила, что я мог бы работать педагогом. Почитав о кошках, мы взялись за юмористический задачник Григория Остера, и помимо прочего, сосчитали, сколько штанов успеет надеть хорошо обученный пожарник за сто секунд, как поделить пирожки с гвоздями между гномиками, чтобы они закидали ими злую ведьму, и сколько карамелей во рту гарантируют безоблачное счастье для маленькой девочки. А потом мы как-то естественно перешли к урокам английского, и сделали несколько заковыристых задачек (основная заковыристость которых заключалась в непременном требовании дать один конкретный ответ в каждом случае, тогда как в действительности правильных ответов там было как минимум два, а то и больше). Мы вообще неплохо пообщались с Кириллом о том-о сем, он - интересный парень, и мы бы наверно так и болтали дальше, если бы Лена не увела его спать часам к девяти. Для самых стойких застольщиков Лена включила фильм "Загадочная история Бенджамина Баттона", который она скачала накануне и уже посмотрела начало, показавшееся ей довольно затянутым и маловразумительным, а теперь она хотела узнать, что же там будет дальше. Мы сидели и смотрели этот фильм, и я уже начал вникать в суть происходящего, но тут зазвонил телефон - и это оказалась моя мама, которая стала нервно внушать мне какой-то антиалкогольный манифест и вдобавок требовать, чтобы я как можно скорее возвращался домой и проверил, кто это звонил мне на мобильник (который я случайно оставил дома), может быть это Юля хочет мне что-то сказать. Делать нечего, пришлось раскланяться, пожелать всего наилучшего и отправиться к себе домой. 

   Оказалось, что мне действительно звонила Юля - узнать, как включается газовый водонагреватель (хотя я конечно же ей объяснял, но у нее не очень получалось). Я объяснил еще раз, но у нее снова не получилось, и она хотела, чтобы я сам к ним приехал и показал еще раз, как это делается. Я сказал, что конечно же, если завтра до вечера у нее не получится, я приеду.

   Весь следующий день я ждал звонка от Юли с сообщением о том, что у нее наконец-таки получилось, но - тщетно, и на обратном пути с работы я уже собрался ехать на автобусный вокзал, и там самому позвонить ей, и вдруг, когда я подъезжал к своей домашней станции, пришла Юлина смс-ка: "У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ!" Я перевел дыхание и написал ей: "УРА!!!" а потом еще "Ты - молодчина". И подумал, улыбаясь чему-то сложновыразимому, какой же я все же счастливый...

   Чувствуется какое-то трепетное напряжение в воздухе, как будто кругом летают маленькие невидимые бабочки и сыплют пыльцу со своих крылышек приямо нам в душу... Кажется, этой ночью ангелы и демоны собрались на небесах бок о бок, и таинственно вслушиваются из своего далека в стук наших сердец. Что-то принесет завтрашний день каждому из нас...

   В любом случае, иногда приятно убедиться, что на свете еще не перевелись романтики и фантазеры, например, вот такие:

Матрас для влюбленных пар.

И как раньше жили без этого? ) Ведь куда удобнее лежать в обнимку, когда груз вашего партнера не прижимает со всей силы

вашу руку к кровати и она – рука – не затекает от долгого лежания на ней.

Матрас подходит как раз для таких любителей спать в обнимку.

А еще меня умилила вот такая футболка:

Футболка для двоих.

У этой футболки есть четыре рукава и два отверстия для головы. А вот для туловища отверстие всего одно, и ничто не будет преградой для ваших тел,

находящихся в предельной близости друг от друга.

Слоган на упаковке гласит, что половина веселья заключается в том, чтобы это одеть, а вторая половина зависит только от вас.

«Два близких друга в комплект не включены»

Наверное, снимать эту футболку тоже весело?

И вот этот простенький, но такой душевный тостер:

Ах, как приятно утром на завтрак приготовить тост со всякими нежностями и приятностями!

Думаю, ваша половина точно оценила бы такой жар нежных чувств =)

Но все эти забавные штучки обретают смысл лишь при одном условии:

So, let's make love)