Есть в русском человеке одна живописная черта. Языковая ассимиляция счастья. Русский человек когда овладевает родным языком наконец и окончательно делает удивительное открытие, что все про язык прознал от учителя университетского и профессуры московской, которые не со зла приучили его настойчиво к особой, локальной версии великого привязав к живой речи недиссимилятивное аканье, вокализмы, заметную московскую просодию, взрывного образования согласную — локальный консонантизм местного русского языка. Русский любит длинные предложения без запятых.
Русский человек меняет свой родной русский на его столичный, локальный манер под пристальным наблюдением своих учителей, а потом едет в Питер и переучивается, а потом в Томск. Это счастье: дюжина разных русских языков неописуемых правилами и тут появляются белорусы и украинцы и все заново шипит, гэкает и экает.
Русский человек, овладевший португальским, долго не понимает зачем. В голове его живопись звуков, его поэзия, игра мягкого шипения окончаний. Но внимательно начинает вглядываться в ткани, вина и оливки и рыбу. Русский говорит красиво, словно ест слово за словом смакуя звуки, запивая портвейном.
Русский человек, овладевший итальянским, скороговорчив и улыбчив, жестикулярен. Улыбка его немного пьяна языком и мечтательна.
Русский, овладевший испанским, становится размокшим, расслабленным и неторопливым, в глазах всегда блести не русская тоска, а такая томительная русская нега, которую передать могут только испанцы.
Русский человек, овладевший немецким, — строг, немногословен и все равно не может понять Хайдеггера, но перестает опаздывать и говорить с незнакомыми людьми о зарплате, но начинает любить оперу, необъяснимо. Немецкую оперу.
Русский, освоивший польский, сербский и украинский и болгарский вдруг понял, что нет них/я никакого славянского братства и успокоился, самый спокойный человек на свете, это русский умеющий грубо ругаться и петь песни на славянских языках, он готов ко всему.
Русский, освоивший иврит...
