Двадцатилетие начала работы I Съезда народных депутатов СССР (25 мая 1989 года) российская власть постаралась не заметить точно так же, как и двадцатилетие (26 марта) первых альтернативных выборов в стране. Почему — понятно: нынешняя власть видит и представляет себя не продолжателем демократических перемен, начавшихся двадцать лет назад, а спасителем страны от их последствий. Выборы-89 для нее — одна из главных причин (как гласят официальные установки) «величайшей геополитической катастрофы XX века», эпохи «хаоса», «распада» и «национального унижения», прекратившейся лишь с приходом Владимира Путина и установления вертикали, наглухо отделившей власть от общества.

Так зачем ей напоминать о временах, когда власть — впервые за все советские годы — делилась своим положением с обществом, позволяя ему реально, а не формально, как раньше, участвовать в формировании власти? Мысленное возвращение на двадцать лет назад сразу же разрушает целый ряд стереотипов путинской эпохи. Что ходить на выборы не имеет смысла: все равно выберут кого надо, а если не выберут, так «правильно» сосчитают. Что на выборах побеждает тот, на чьей стороне власть и деньги, а не тот, кто более честен, умен и порядочен.

Однако вспомним: двадцать лет назад, еще за два-три месяца до выборов, мы почти ничего не знали о десятках и сотнях кандидатов, ставших впоследствии депутатами. Но стоило лишь создать для них — пусть и непростую, с необходимостью пробиваться через сито «окружных собраний» — возможность участвовать в выборах, как они немедленно показали свое полное преимущество перед теми, кто был назначен в кандидаты по привычной партийной разнарядке. Да, эти выборы двадцатилетней давности, конечно же, были лишь «полусвободными». Но они стали «глотком свободы» для нас, которые всю свою жизнь видели только «выборы» с единственным кандидатом в бюллетене, и выразить свой протест можно было лишь тем, что вычеркнуть его (попытки унести бюллетень с собой немедленно пресекались).

Законы советского времени, кстати, вовсе не запрещали выдвижение нескольких кандидатов на одно место. Но то было в теории, а на практике любому, кто попытался бы выдвинуться «несанкционированно» (если бы такая ересь вообще пришла кому-то в голову), просто не удалось бы этого сделать. Кандидатов выдвигали трудовые коллективы, которые полностью контролировались партийными органами и по определению не могли принять незапланированных решений. А если что — всегда наготове были сформированные ими же избирательные комиссии, которые просто не включили бы незапланированного кандидата в бюллетень.

Перед выборами-89, однако, ситуация оказалась принципиально иной. Конечно, это была классическая реформа сверху, а не снизу, проводимая по решению XIX партийной конференции, и когда Михаил Горбачев говорил о необходимости альтернативных выборов, он вряд ли имел в виду возможность поражения представителей партийного аппарата в борьбе с незапланированными кандидатами. Но к началу 1989 года уровень доверия к власти упал до почти критической точки (выяснилось, что холодильник никак не удается подключить к телевизору), и послушные прежде трудовые коллективы начали выходить из-под контроля.

Правда, механизм пресловутых окружных собраний, на которые делегировалась лишь руководящая верхушка предприятий, позволял эффективно отсеивать «неправильных» кандидатов, но и он начал давать сбои. И перед выборами 26 марта мы увидели доселе никогда не встречавшееся: несколько фамилий кандидатов, между которыми надо было выбирать.

Получить после десятилетий выборов без выбора такую возможность (а до того выдвинуть кандидатами тех, кого мы хотели сами, работающих в соседнем отделе или цехе) было прорывом неодолимой силы: читателю, не заставшему тех событий, почти невозможно это представить. Как невозможно представить и тот невероятный интерес, который вызывали выборы.

О достоинствах тех или иных кандидатов, об их программах и биографиях спорили на улицах и на кухнях, в автобусах и в институтских курилках, в магазинах и поликлиниках. У станций метро, где кандидаты раздавали самодельные листовки, за ними выстраивалась очередь, и тут же образовывались стихийные митинги. Если бы тогда измеряли рейтинги телепрограмм — безусловно, на первых местах были бы предвыборные дебаты, а потом — репортажи с заседаний съезда.

Знаменательное совпадение: ровно за два века до того — в мае 1789 года, — во Франции собрались Генеральные штаты, вскоре провозгласившие себя Национальным, а затем Учредительным собранием. Они стали и школой политической борьбы, и всенародной сценой. В одночасье — после одной или двух удачных речей, которые перепечатывают все газеты, — ранее никому не знакомые провинциальные адвокаты, ремесленники и мелкие дворяне становятся знаменитыми на всю страну: к ним прислушиваются, им верят беспрекословно, за ними готовы идти туда, куда они укажут.

Практически то же самое повторится в конце мая — начале июня 1989 года, — и это произойдет в результате беспрецедентной двухнедельной телевизионной трансляции заседаний I съезда.

Увидеть в прямом эфире (а для тех, кто не мог посмотреть днем, запись повторяли вечером), как работает парламент, как принимаются важнейшие решения, как идет публичная дискуссия на острейшие, в том числе еще недавно запретные темы (как, например, секретные протоколы к пакту Молотова—Риббентропа, предвещавшие советскую оккупацию Прибалтики), — это было для десятков миллионов зрителей, наверное, еще большим прорывом, чем альтернативные выборы. У них на глазах творилось чудо — в стране появлялись публичная политика и политическая конкуренция, отсутствовавшие предшествующие семь десятилетий. И, по неумолимым законам публичной политики, немедленно становилось ясно, кто есть кто и кто чего стоит. Общество увидело, насколько в массе своей косноязычны и неубедительны в полемике те, кто правит страной, насколько их превосходят те, кого прежде на пушечный выстрел к власти не подпускали.

Потом, в 1990 году, были выборы народных депутатов Российской Федерации. Выборы, на которых уже не было окружных собраний, на которых зарегистрироваться можно было без всяких проблем и на которых, если ты выигрывал, то не надо было опасаться, что подделают протокол и лишат тебя победы. Увы: это были первые и последние свободные и честные выборы в стране.

А дальше все покатилось по наклонной плоскости. И уже в 1996-м нам продемонстрировали, что власть пойдет на любые нарушения, ложь и фальсификации, чтобы сохраниться независимо от воли народа. Именно тогда граждане и начали отворачиваться от выборов, полагая их совершенно ненужным для себя занятием.

Да, I съезд (как и эпоха, которой он дал начало) стал временем несбывшихся надежд. Да, многое из того, что было завоевано обществом после этого съезда, ныне утрачено в результате номенклатурного реванша. Но глоток свободы, который тогда был получен, для очень многих навсегда выработал иммунитет к копившемуся десятилетиями страху.

Автор: Борис Вишневский