Опубликовано в журнале:
«Студия» 2011, №15

Перевёл с немецкого Виктор Алёкин

ГЕРМАН ГЕССЕ
СТИХИ ШКОЛЯРА И СТУДЕНТА
(Из романа “Игра в бисер”)

СЕТОВАНИЕ

Нет бытия, есть быт. А мы без скреп,
Все образцы и формы не в чести,
И день, и ночь, то в монастырь, то в склеп
Бредём и жаждем образ обрести.

Без отдыха, за шагом снова шаг,
И дым отечества забыт давно,
Всегда в дороге мы, наш дом – большак,
Не манят нас ни плуг и ни зерно.

Неведомы нам Господа пути,
Всего лишь глина в длани у Творца,
Немы, мягки, мы созданы почти –
Плоть вылепив, Он не обжёг сырца.

Хоть раз бы твёрдым стать! Застыть однажды!
Стремленье наше – позабыть о вещном,
Но душам робким не ослабить жажды,
И потому они в блужданье вечном.

Варианты третьей строфы:

Не ведаем во что Бог воплотит,
Мы только глина в длани у Творца,
Немы, мягки, бездушны во плоти,
Нас Он слепил, но не обжёг сырца.

Не знаем, что создаст Его рука,
Мы только глина для игры Творца,
Податливая плоть нема, мягка.
Нас Он слепил, но не обжёг сырца.


Entgegenkommen

ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНОСТЬ

Для простецов со взором голубиным
Вопросы наши ереси сродни,
Мир плоский, как и мы, зудят они,
И вздор пустой сказанья про глубины.

Когда бы мера быть должна другая,
Хотя достаточно известной пары,
То кто бы жил, угрозы избегая,
И кто бы жил без ожиданья кары.

А потому для достиженья мира
Не сотворим себе из бездн кумира.

Ведь если ясно каждому пророку,
Что в корень зреть — потворствовать пороку,
То в измеренье третьем много ль проку?


Doch heimlich dursten wir…

НО ВТАЙНЕ ЖАЖДЕМ МЫ...

Духовности изящный завиток
И нашей жизни сущность колдовскую
Абстрактному доверили ликуя,
Забыв, что быт есть бытия исток.

В прекрасных снах, над будничным паря,
Всё соразмерным видим мы вполне,
Но тлеет под покровом, в глубине
Тоска по крови, мраку дикаря.

Нам не сойти с проторенных путей,
Пустой игрою заняты умы,
Но втайне настоящих жаждем мы
Рождений, злых печалей и смертей.


Buchstaben

БУКВЫ

Берёмся за перо мы ежечасно,
Бросая знаки в пустоту листа,
Звучанье каждого любому ясно,
Ведь есть в игре свод правил неспроста.

Но если б дикарём иль селенитом
Был взят листок с рунической строкой,
То взор его притянут, как магнитом,
Рисунком чудным, вязью колдовской,
Не посветлел от пониманья сути.
Он принял А и Б за существа,
На части тел похожие до жути,
В которых тяга к сущему жива,
Читая их, как на снегу следы,
Скользил, парил над ними без узды,
И видел всевозможные творенья,
Сквозь чёрных знаков непостижный лепет,
Сквозь линий и штрихов столпотворенье
Вдруг различил любви и боли трепет.
И поразился б он, дрожа и плача:
Сцепленье мелких букв, переинача,
Вместило мир с фатальною судьбой,
Уменьшив до листка с набором знаков,
А строчек строй так уравнял собой,
Тех, кто различен и неодинаков,
Что жизнь и смерть, веселье и печали
В согласьи братском сразу зазвучали…

Тогда дикарь вскричал бы оробелый,
Раздул костёр в благоговейном страхе,
Запричитав, рукою ослабелой
Огню предал с узорами лист белый;
Потом вздремнул, вмиг позабыв о прахе,
Небытии, волшебной пелене,
Об ужасах, которым не вернуться,
Оправясь от болезни в полусне,
Он наконец-то смог бы улыбнуться.


Beim Lesen in einem alten Philosophen

ЧИТАЯ СТАРУЮ ФИЛОСОФСКУЮ КНИГУ

То, что вчера пленяло всех вокруг,
Подвергнуто столетнему отбору,
Лишилось смысла, блеклым стало вдруг,
Как нотный ряд, утративший опору

Без стёршихся диезов и ключа;
Чуть передвиньте центр у стройной башни,
Та пошатнётся, рухнет, омрача
Гармонию разгулом бесшабашным.

Так в мудрых, старческих чертах лица,
Нас восхищающих, и, как лампада,
Струящих свет в преддверии конца,
Морщинок дрожь не может скрыть распада.

Так чувства наши высшего накала
Потухнут вмиг, в мгновение одно,
Недаром подсознанье предрекало,
Что всё увять и умереть должно.

Но проходя долину бед мирскую,
Душа, пытаясь вырваться из смрада,
Со смертью страстно борется, взыскуя
Грядущего, обещанного града.


Der letzte Glasperlenspieler

ПОСЛЕДНИЙ ИГРОК В БИСЕР

Не выпуская бусинок из рук,
Сидит, сутулясь, он; лежит вокруг
Опустошённый край, среди развалин
Рой пчёл, в плюще жужжащих, нереален.
В уставший мир сквозь тихих звуков сладость
Прокрались одряхление и слабость.
Старик стекляшкам предан всей душой,
То белую подвинет к голубой,
То мелкую соединит с большой,
Привычной занимаясь ворожбой.
Он игроком был некогда великим,
Ценителем искусств и полиглотом,
Паломником по странам и широтам,
Известностью, светилом многоликим,
В кругу коллег был первым неизменно,
Теперь он стар, заброшен, одинок,
Не ждёт его похвал младая смена
И не зовут на диспут мастера;
Ни храмов нет, ни книг, и не звенит звонок
В стенах кастальских школ… Закончена игра
Дремотой над распадом, и в руке
Те, что когда-то много означали,
А ныне просто пёстрая подмена,
Их отпускает старец без печали,
Чтоб затерялись стёклышки в песке…


Zu einer Toccata von Bach

К ОДНОЙ ТОККАТЕ БАХА

Безмолвие вначале… Ночь царит…
Но луч, нарушив мрака колорит,
Взяв бездну первозданной круговерти,
Творит пространства, выхватив из тьмы,
Хребты и пики, скалы и холмы,
Непрочность неба и надёжность тверди.

Напополам раскалывая мглу,
Луч засияв, готовый к пробужденью,
Оцепеневший мир воспламеня,
В него привнёс – с частицами огня –
Согласия и лада подтвержденье,
И хор вознёс Создателю хвалу.

А души, воспаря над безучастьем,
Вновь тянутся сквозь морок и блужданья
К Всевышнему в стремлении одном –
Стать словом, песнопеньем, полотном,
Любовью, радостью, борьбой и счастьем
Увенчивая купол мирозданья.

Seifenblasen

МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ

В конце пути, сквозь опыт прорастая,
Старик в игре забудет об узде
Премудрости, и истина простая
Взойдёт в его итоговом труде.

Корпя в читальнях среди тысяч книг,
Студент усердный и со свежим взглядом
Внезапно в дух учения проник,
В своей работе с гением встав рядом.

Сидит малыш, в соломинку дыша,
В полёт из мыла пузыри пуская,
В них, как в молитву, вложена душа,
Блистает эфемерность колдовская.

Старик, студент, ребёнок – все втроём –
Мир создают из пены чудотворной,
Волшебный сон, немного смехотворный,
И в нём, зовущем нас за окоём,
Свет вечный, загораясь, узнаём.

Вариант первой строфы:

В конце пути, себя перерастая,
Старик в игре о шорах и узде
Забудет вдруг, и истина простая
Блеснёт в его итоговом труде.

Вариант третьей строфы:

Соломинка в руках у малыша,
И он, из мыла пузыри пуская,
Возносит гимн, ведь в них его душа
Животворящая и колдовская.


Das Glasperlenspiel

ИГРА В БИСЕР (1)

И музыку миров, и музыкантов
Готовы слушать мы в благоговенье,
На пир души сзывая всех гигантов,
И признанных, и преданных забвенью.

Мы отдаёмся магии созвучий,
И превозносим эти письмена,
Где сущность жизни, бурной и кипучей,
К подобьям внятным сведена.

Прозрачен, как кристаллы, звук астральный,
Обыденность осталась за чертой,
Сжимается всё туже круг сакральный
В движенье к сущности святой.

ИГРА В БИСЕР (2)

Мы к музыке небес и виртуоза
В благоговенье приклоняем ухо,
Для грандиозного апофеоза
Зовём ушедших исполинов духа.

Мы оставляем формулы и коды
Магических письмён, и укротив
Безбрежность жизни бурной, через годы
Вдруг обретём простой мотив.

Созвездий безразличен звон хрустальный,
Лишь им служить – другого нет пути,
По кругу неизбежен бег фатальный
В стремленье истину найти.

Перевод c немецкого Виктора Алёкина