Русский мир.ru
253 подписчика
Сказочник
22 мая 2019
На парадах в Берлине и Константинополе Русская армия должна была пройти победным маршем. В 1916 году в России начали заблаговременно готовиться к этому событию, намеченному на лето 1917-го. Император заказал эскизы нового обмундирования известному живописцу Виктору Васнецову. Новая форма создавалась в национальном стиле. На сибирских мануфактурах Николая Второва по подобию стрелецких кафтанов были сшиты шинели, рубахи-косоворотки, шлемы-богатырки, картузы, кожаные тужурки и брюки с крагами…
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
До срока вся эта красота хранилась на складах в Петрограде. Предусмотрели, казалось бы, все. Кроме революции…
В конце 1918-го форму раздали красноармейцам полка Михаила Фрунзе. На картузах и «фрунзевках», позже ставших «буденовками», появились звезды.
Васнецов ушел из жизни через десять лет после создания этой формы – в 1926-м. И увидел ее, увы, не на параде в Берлине...
«Наше солнышко» – так называли Виктора Васнецова его товарищи. Вся его жизнь – тяжелая работа талантливого человека, превратившая деревенского мальчишку в художника с мировой славой. Его творческое наследие огромно: станковая и монументальная живопись, книжная графика, декоративно-прикладное искусство, фрески… Несколько поколений россиян с детства знают сказку такой, какой создал ее Васнецов: «Садко», «Витязь на распутье», «Иван-Царевич на Сером Волке», «Аленушка», «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали» и множество других образов открылись людям благодаря воображению художника.
ТРУДЫ И ДНИ ВЯТИЧА
Родители будущего живописца – дочь священника Аполлинария Ивановна Кибардина и сельский батюшка Михаил Васильевич Васнецов. В семье было шесть сыновей, Виктор родился вторым – в 1848 году. Жили в Вятской губернии, сначала в селе Лопьял Уржумского уезда, а в 1850-м переехали в Рябово. Семья была бедная. Братья готовились пойти по стопам отца: все учились в Вятском духовном училище, затем трое старших – в духовной семинарии. Однако ни один не стал священником.
Свидетельство, данное Виктору Васнецову в Академии художеств, о том, что он являлся ее студентом
Еще в семинарии Витя полюбил уроки рисования, и учитель Николай Чернышев пригласил его работать в иконописную мастерскую. Затем Виктор познакомился с неким Трапицыным, собирателем народных пословиц и поговорок, который заказал юноше альбом иллюстраций. Заказчик остался доволен, слух о способном семинаристе дошел до вятского владыки, а потом и до губернатора, объявившего благотворительный аукцион с розыгрышем двух картин Васнецова. На вырученные деньги в августе 1867 года Виктор, оставив семинарию, уехал из Вятки в столицу – в Академию художеств.
В академии на экзамене Васнецов раньше других закончил рисунок, но, увидев ухмылку конкурента, так смутился, что решил не возвращаться и не узнавать оценку. Пошел бродить по городу, повстречал знакомого из Вятки, который и с каморкой помог, и на работу пристроил – в мастерскую литографии «Картографического заведения» генерала Ильина. Тот предложил новичку 25 целковых в месяц да еще нанял давать уроки рисования своим детям. Васнецов согласился: намеревался и сам подучиться, чтобы через год сдать экзамен в академию, для чего отправился в Рисовальную школу Общества поощрения художников, где преподавал Крамской.
Иван-Царевич на Сером Волке. 1889 год
Васнецов прекрасно справлялся с работой в мастерской. Так что вскоре генерал Ильин рекомендовал молодого художника редакции сатирического журнала «Будильник»: здесь Васнецову за рисунок платили 1 рубль 25 копеек, а если автор переведет его на доску – 2 рубля. Чуть позже Васнецов сотрудничал уже с несколькими журналами: «Нива», «Семья и школа», «Всемирная иллюстрация», «Пчела». В это же время составитель и издатель «Народной» и «Солдатской» азбук Николай Столпянский заказал Васнецову рисунки к ним. Азбуки печатались на дешевой бумаге, изображения должны были быть простыми. Затем Васнецов взялся за «Русскую азбуку для детей», составленную известным педагогом Василием Водовозовым. А еще были иллюстрации к сказкам «Конек-Горбунок», «Жар-птица», «Приключения Козла-Мемеки и его друзей». Васнецов работал как на конвейере: нужны были деньги, часть которых он отсылал братьям. Он понимал, что набивает глаз и руку, что все это пригодится в будущем, но сильно уставал от рутинной работы. Спустя много лет Виктор Михайлович скажет: «В петербургские годы я делал «деревяшки», то есть резал по дереву свои рисунки. Я делал их, чтобы жить, кормиться, учиться и в дальнейшем иметь возможность создать то, к чему тянуло меня уже давно, что требовали моя фантазия, воображение, душа и сердце».
Во внутреннем дворике васнецовского Терема: мозаика "Спас на престоле". Работа В.М. Васнецова. Начало XX века
Когда осенью 1868-го он вновь пришел поступать в Академию художеств, случился казус: ему сообщили, что после прошлогоднего экзамена он уже год, как числится студентом! Правда, несмотря на награды, которые позже он получал за свои работы на выставках академии, курс он не окончил. Примкнул к передвижникам и совсем забросил учебу. В 1874 году его картина впервые демонстрируется на Третьей выставке передвижников. В 1875-м Общество поощрения художников отбирает «Нищих певцов» для постоянной экспозиции в доме Голландской церкви на Невском проспекте. И в том же году его отчисляют из академии из-за многочисленных «хвостов». Это стало ударом для Васнецова, неслучайно, видимо, в это время появляются картины «Застрелился» и «Трагическое происшествие».
В 1893 году недоучившийся в Академии художеств Васнецов стал ее действительным членом. А в революцию 1905 года демонстративно отказался от академических званий: студенты устроили митинг в залах, где размещалась его персональная выставка. Разгневанный Виктор Михайлович подал записку руководству академии: «…в виду общего ненормального духовного состояния нашего так называемого образованного общества и шаткости в нем нравственных основ, я тем не менее не предвижу возможности в скором будущем, чтобы учащаяся молодежь и ее руководители поняли, наконец, и по внутреннему убеждению подчинились единственно здравому принципу – что все учебные заведения предназначены только для науки и обучения, а никак не для занятий политикой…»
Архивная фотография мастерской художника на втором этаже его Терема. На переднем плане — "Автопортрет" и "Портрет художника Михаила Васильевича Нестерова", последняя работа Васнецова
СМЕСЬ ФРАНЦУЗСКОГО С ВЯТСКИМ
В резьбе оттисков для гравюр Васнецов уже слыл лучшим мастером в России. Так что когда генерал Гейнс задумал издать «Туркестанскую серию» Василия Верещагина, то пригласил для этого Васнецова. Но гравюры Верещагин забраковал: «Никаких посторонних добавок к моим рисункам не допускаю». Пропал труд, не было и гонорара…
Слава «резальщика деревяшек» угнетала Васнецова, хотелось доказать, что он способен на большее. На Пятой выставке передвижников, в 1876–1877 годах, художник представил две работы: бытовую сценку «Книжная лавочка» и ставшую знаменитой «С квартиры на квартиру». Сам Третьяков купил эту картину для своего собрания! А тут еще издательница Елизавета Водовозова решила выпустить серию книг «Жизнь европейских народов» и доверила подготовку иллюстраций Васнецову. Художник получил аванс и отправился в Европу – «на натуру».
В марте 1876 года Васнецов прибыл в Париж и сразу отправился к Поленову – на Монмартр. Потом – к художнику Алексею Боголюбову, у которого собирался своего рода салон, завсегдатаями которого были Тургенев с Виардо, граф Алексей Толстой, Репин, Савицкий. Русских парижан французский язык Васнецова повергал в столбняк, однако Виктор Михайлович не стеснялся, спокойно беседовал как о ценах на спаржу, так и о тайнах искусства. И самое удивительное – французы его понимали!
Программка посмертной выставки Виктора Васнецова в Третьяковской галерее
Увидев на Парижском салоне современную французскую живопись, Васнецов написал своему другу Василию Максимову: «…мы воображаем себе какую-то особенно высокую степень искусства в Париже и вообще за границей и оплевываем свое, а между тем мы сравнительно вовсе не так дурны…» И добавил: «Правда, общий уровень техники всей общей массы картин лучше, чем у нас, т.е. рисунок и вообще техника выработаннее, но ведь это и немудрено. Тут каждому сколько-нибудь порядочному художнику является масса подражателей. <…> А у нас ведь всякий старается из всех сил именно не походить на другого».
Денег на парижское житье не хватало, он одалживал у коллег. После отъезда Поленова и Репина на родину Виктор переселился в пригород – в Мёдон. Дом каменный, на дворе пахнет молоком, лошадьми, скошенной травой, которую вятич вместе с хозяином ходил косить. Однажды вечером в Мёдон забрели бродячие акробаты и устроили в ночи яркое представление с факелами. На следующий Парижский салон Васнецов выставил «Чаепитие» и «Акробатов». Публика не заметила эти работы: «Она добросовестна и смотрит залы в порядке алфавитном по каталогу. Моя буква W в конце. Ну, она и устает…» Безденежье стало бедственным. Васнецов уже мечтает уехать, но на дорогу нет денег. И тут «Боголюбов дал 400 р. для передачи в Петербурге Лаврецкому. На эти деньги я и поеду на следующей неделе около четверга… Я страшно рад, что так скоро выезжаю из этого милого Парижа».
…Отбирая картины для задуманной галереи в русском духе – в будущий Русский музей, – Париж посетил наследник Александр Александрович и пожелал иметь «Акробатов».
Верхняя часть буфета в доме художника — неорусский стиль. Шкафчик напоминает сказочные боярские палаты..
МЫ – ДОМА!
Он поехал сразу в Вятку, к невесте – Александре Владимировне Рязанцевой. В 100 километрах от Вятки у Рязанцевых была писчебумажная фабрика. Родители-купцы отпустили дочку в столицу на учебу, где и познакомилась она с Васнецовым – встретились в библиотеке. Предложение он ей сделал перед поездкой в Париж, она согласилась. После венчания в Петербурге 11 ноября 1877 года молодые подсчитали свой капитал: для дальнейшей совместной жизни у них имелось 48 рублей. История умалчивает, была ли девушка бесприданницей или пошла за бедного художника против воли родителей, но жить им было практически не на что. Васнецов запомнил один из первых семейных завтраков: жена намазала маслом булочку и отдала мужу, сказав, что ей не хочется есть…
Знаменитый иконостас храма Спаса на Крови в Санкт-Петербурге, в работе над которым Васнецов принимал участие наряду с другими художниками
Первые годы они еле сводили концы с концами, а потом дела настолько поправились, что нужды Васнецовы больше не знали. Без году полвека прожили Виктор Михайлович и Александра Владимировна в счастливом браке, вырастили пятерых детей, внуков воспитали...
В марте 1878-го семья переехала в Москву. Еще в Париже Репин с Поленовым много говорили о планах перебраться в Первопрестольную: мол, в столице по-немецки да по-французски говорят, а мы – художники русские, и должно нам жить в русском городе. А Москва не просто город, Москва – сердце… Но Васнецовы совсем не знали Москвы, жилье для них сняли друзья – в 3-м Ушаковском переулке. Оставив жену устраиваться, Виктор пошел прогуляться по городу. Попав на Никольскую улицу и увидев разношерстную толпу – от разодетых по последней парижской моде дам до бородатых мужиков в тулупах, – художник вспомнил родную Вятку. А когда открылась перед ним Красная площадь, он подбежал к стене, положил ладони на ее заиндевевшую поверхность и почувствовал: «Мое!» Вернувшись, с порога объявил: «Все тут мое, Саша. Мы – дома! Больше ехать некуда».
В том же, 1878 году в Москву к Васнецову приехал младший брат – Аполлинарий, тоже ставший художником.
НОВЫЙ РУССКИЙ
«Васнецов резко порвал с «жанром», так своеобразно им показанным в его картинах «Чтение военных телеграмм» (1878), «Преферанс» (1879), столь не похожих на Перова, еще меньше на Вл. Маковского, когда Виктор Михайлович пришел к сказкам, былинам, написал свою «Аленушку» (1881), когда о нем заговорили громче, заспорили, когда он так ярко выделился на фоне передвижников с их твердо установившимся «каноном», – вспоминал Михаил Нестеров, – тогда новый путь Васнецова многим, в том числе и мне, был непонятен». Но как-то Нестеров в Третьяковской галерее увидел группу посетителей у «Игорева побоища». Находившийся среди них артист Малого театра Макшеев вдохновенно пояснял прелесть картины. И вот тогда Нестеров «прозрел, увидел в создании Васнецова то, что так легко было скрыто от меня. Увидел и горячо полюбил нового Васнецова – Васнецова большого поэта, певца далекого эпоса нашей страны, истории нашего народа, родины нашей».
Дом-музей Виктора Васнецова в Москве, москвичи почти сразу после постройки стали называть его "Терем"
Современники вспоминают о Васнецове как о деликатном человеке, его общительность и простота привлекали. «В 1878 году, когда Передвижная выставка была в Москве летом, – пишет дочь Третьякова, Александра, – несколько знакомых художников приехали к нам на дачу в Кунцево. Говорили, что собирался и Васнецов, но его не было. Решили дальше не ждать и идти гулять. <…> Недалеко от дома навстречу нам размашисто летела высокая тонкая фигура, которая, несмотря на темный костюм, казалась светлой от светлого лица и волос. <…> Из радостных возгласов шедших за нами его товарищей сразу стала ясна атмосфера симпатии, которая окружала Васнецова».
Его приняли в Товарищество передвижников, газеты называют его «известный художник», и – ни копейки, хоть по миру ступай! Третьяков выжидал, картин его не покупал. Пройдет время, и по рисунку Васнецова в Лаврушинском переулке будет создан главный фасад Третьяковской галереи. А пока… Нестеров писал, что «он, тогда уже многосемейный, бывал вынужден носить в заклад свои серебряные часы». От неопределенности прорывалось отчаяние: «Кроме того, что картины мои дурны, они еще и дороги, должно быть. С каждым днем убеждаюсь более и более в своей ненужности в наличном виде. <…> Как я нынче извернусь, не знаю. Работы нет и не предвидится». На лето семья уехала в Вятку, куда художник взял книгу историка литературы и искусства Федора Буслаева и вдохновился его мыслью: «Только тот исторический сюжет годится для искусства, который затрагивает настоящее с прошедшим по сродству идеи». На небольшом холсте Васнецов написал эскиз своей первой большой исторической картины, «После побоища Игоря Святославича с половцами». Было много композиционных вариантов, но остановился он на тишине: «Торжество бессмертного эпоса, где павшие герои безымянны и нет по ним острой боли, но есть вечная печаль, вечный вечер, и всякое русское сердце узнает здесь своих…»
Вернувшись, удивился: в Москве историей «заболели» все друзья. Поленов писал терема XVII века, Суриков – «Утро стрелецкой казни», Репин – «Царевну Софью». Возможно, в этом был опосредованный ответ художников на войну 1877–1878 годов и великое событие: получили свободу Болгария, Сербия, Черногория, Румыния. Начался пересмотр отечественной истории, обаяние Петровской эпохи померкло. Ценность приобрели исконно национальные черты и герои…
Еще в Париже Репин и Поленов восторженно рассказывали о Савве Мамонтове, и перед Рождеством они ввели Виктора Михайловича в дом мецената. И тот сразу объявил Васнецова Мефистофелем для рождественской постановки живой картины «Видение Маргариты Фаусту». Так для Васнецова начался благодатный период. Для серии альбомов «Рисунки русских художников» Мамонтов купил у Васнецова три работы – «Подружки», «Богатырь» и вариант «Княжеской иконописной». Когда художник принес жене первые деньги, она обрадовалась: теперь муж сможет купить краски! Расплатились наконец с долгами. А вскоре последовал первый серьезный заказ. Как вспоминал Всеволод Мамонтов, «отец в конце семидесятых годов закончил сооружение Донецкой каменноугольной железной дороги, и у него родилась мысль украсить центральный вокзал этой дороги художественными картинами, написать которые он и уговорил Виктора Михайловича. Однако же в те времена талант Васнецова, отличавшийся неистощимой, чисто русской фантазией, не был оценен тогдашними знатоками и любителями искусства. Поэтому картины эти на вокзал не попали, а две из трех, заказанных Виктору Михайловичу, а именно «Стычка русских со скифами» и «Ковер-самолет», очутились в большой столовой нашего московского дома, а третья – «Три царевны подземного царства» – у дяди моего, А.И. Мамонтова».
Столовая с винтовой лестницей. Здесь бывало очень многолюдно: дом был радушным и гостеприимным...
К ИСТОКАМ
«Я всегда хотел, чтобы в моих картинах зрители чувствовали музыку, чтобы картины для каждого звучали, – писал Васнецов. – Не знаю, насколько мне удалось это, но я всегда к этому стремился, считал одной из первых своих обязанностей как художник. На это в значительной мере меня натолкнула Москва, и ей я многим обязан. Когда я писал «Побоище», я ощущал творения Баха, «Богатыри» дышали Бетховеном, а «Снегурочка» звучала мелодиями наших песен и музыкой Римского-Корсакова. Эти чувства и желания во мне зародили, должно быть, музыкальные вечера в Толмачевском переулке, когда я ни жив, ни мертв, сидя в гостиной у печки, упивался звуками, наполнявшими комнату». Это было в доме Третьяковых.
Мастерская в доме-музее. Помимо реалистических портретов здесь в постоянной экспозиции находятся грандиозные полотна "Семи сказок" — главный труд и творческое завещание художника
Но больше всего Васнецов был обязан Савве Мамонтову. Ведь, по большому счету, для широкой публики Васнецов был открыт не столько выставками передвижников, сколько «Снегурочкой», на которую он потратил не более месяца, попутно разучивая роль Мороза. В декабре 1881 года Репин увидел его рисунки и написал Стасову: «Не могу не поделиться с Вами одной новостью: здесь у С.И. Мамонтова затеяли разыграть «Снегурочку» Островского. Васнецов сделал для костюмов рисунки; он сделал такие великолепные типы, просто восторг!!! Мне, казалось бы, этими рисунками надобно воспользоваться для оперы Римского-Корсакова». В ночь перед Рождеством, 6 января 1882-го, домашний театр на Спасско-Садовой был полон. Домашний спектакль превратился в художественное событие – за один вечер возникло новое слово в искусстве: костюмы и декорации стали ключевыми составляющими спектакля и отныне диктовали театру свою волю. Новичок и дилетант совершил в театре революцию! В Частной опере Мамонтова спектакль увидел Стасов: «Какая изумительная галерея древнего русского народа, во всем его чудесном и красивом облике…»
А в марте 1883 года один из основателей будущего Государственного исторического музея, граф Алексей Уваров, пригласил Васнецова к себе, в Леонтьевский переулок: «…Вам решено предложить расписать фриз в круглой входной зале. Это преддверие к музею, первая его страница. Тема, назначенная для фриза, – «Каменный век». Вам надлежит изобразить жизнь доисторическую»... Художник получил госзаказ!
Над полотном «Каменный век» (длина 19,4 метра) Васнецов работал в Абрамцеве. Кто из обитателей имения ни попадался ему на глаза – сразу становился натурщиком: ведь писать надо было целое племя! В день открытия музея Васнецову и Генриху Семирадскому (см.: «Русский мир.ru» №7 за 2018 год, статья «Влюбленный в красоту». – Прим. ред.), написавшему «Похороны знатного руса», приказали быть во фраках. Вслед за императором хлынула толпа генералов, Васнецову у своей картины места не нашлось. Государь рассматривал «Каменный век»: «А кто автор этого замечательного произведения?» – «Васнецов». – «А почему его нет в этой зале?» Генералы выдвинули художника вперед. «Помните, как я был у вас в мастерской в Париже? Помните, как мне понравились ваши «Акробаты»? И нынче рад вашему успеху. Очень рад!» – улыбнулся император и пожал художнику руку. И посыпались поздравления и заказы!
Спящая царевна. 1926 год
СВЕЧКИ БОГУ
В 1885 году Васнецов поехал в Киев вместе с другими художниками расписывать Свято-Владимирский собор. Предполагал, что работа займет года два, в итоге на нее ушло одиннадцать лет – он скучал по семье. Виктор Михайлович несколько раз срывался с лесов, едва не погиб. Однажды, придя в собор ранним утром, Васнецов и его коллега Адриан Прахов увидели на алтарной стене четкую тень Богородицы с младенцем. Художник забрался на леса и быстро обвел ее контур: тень растаяла, образ остался. Васнецов расписал около 2 тысяч квадратных метров и по окончании работ сказал: «Я поставил свечку Богу».
Васнецов считал работу для церкви высшим своим предназначением в искусстве. Помимо Свято-Владимирского храма были еще Георгиевский собор в Гусь-Хрустальном, Спас на Крови в Петербурге, росписи храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, участие в оформлении храма-памятника Александра Невского в Софии. Прахов затеял постройку православного собора Александра Невского в Варшаве, и Васнецов в 1900–1911 годах писал для него эскизы. Построили, расписали, а в 1920-м храм сравняли с землей – Польша с корнем вырывала добрую память о России. Впрочем, после революции в России судьба наследия Васнецова тоже была под вопросом: в Гусь-Хрустальном пропадали его церковные полотна, нависла опасность над масляной живописью Владимирского собора, который зимой уже не отапливался. Васнецов и Нестеров написали письма в разные инстанции, удалось привлечь внимание...
В старости художник поделился своим разочарованием с племянником Аркадием: «Рим, Греция, Византия – все, что мы знаем, – осколки… Что далеко ходить, набежавшая в Россию немчура – исконное русское благолепие до того исказила, что мы о нем до последнего даже и не ведали. Катька-немка из московских соборов повыкидывала иконостасы с Дионисием, с Рублевым. И никто не взволновался. А ведь то, древнее искусство, нашему не чета. Ах, коли бы я знал в те поры истинную русскую икону! Незнание – тоже порок. Я, расписывая Владимирский собор, по наивности думал, что возвращаю миру утерянную красоту наших предков. А на самом деле все это было измышление моего ума. Русская икона была иной. И красота ее – немеркнущая – осталась мне недоступной. Разве я так бы расписал собор, зная творения Ферапонтова монастыря?»
Стены в жилой части дома украшены работами мастера
...Как-то за обедом Савва Иванович Мамонтов прочитал лермонтовское стихотворение «Желание». Поленов и Васнецов сделали эскизы. Поленов на этом остановился, а Васнецов написал картину «Зачем я не птица, не ворон степной» и представил на выставку передвижников. «Я прихожу на выставку, – вспоминал Васнецов. – «Ваша картина продана». Осмотрел картины, спросил – А кто купил? – Поленов. – Ну, это высшая похвала для художника, когда художник же покупает произведение своего собрата». У него уже не было финансовых проблем, картины покупались за 500–600 рублей. Заказы не кончались, он писал образа для особ царской фамилии, пришло международное признание. Франция наградила орденом Почетного легиона, правительство – чином статского советника, в 1912-м пожаловали дворянство. Вместе с другими художниками в 1915 году создавал Общество возрождения художественной Руси, Духовная академия избрала в академики.
Казалось бы, чего еще желать? Но спокойно жить все равно не получалось: находились те, кто критиковал. Например, Александр Бенуа: «Васнецову ставили в заслугу его происхождение из народа, но нам кажется, что именно в следах этого происхождения, в очевидной некультурности этого, впрочем, очень умного художника – вся причина недолговечности его искусства». Этой статьей из первого номера журнала «Мир искусства» очень возмущался Нестеров: «…первому «облаять» большую знаменитость всякому лестно. Да, брат, – или я уж стар становлюсь, или эта статья о Васнецове статья свинская». Впрочем, основатель журнала Дягилев не был согласен с Бенуа: «Первая и наибольшая заслуга Сурикова, Репина и, главное, Васнецова в том, что они не убоялись быть сами собой. <…> Как смелые русские натуры, они вызвали Запад на бой и благодаря силе своего духа сломали прежнее оцепенение».
НЕЗАЕМНАЯ КРАСОТА
Для полного счастья Васнецову не хватало только собственного дома – сказочного терема. И мечта художника сбылась. В 1892 году он нашел в тихом районе Мещанских улиц участок под строительство. И через два года здесь вырос двухэтажный дом в неорусском стиле с небольшим садиком. Первый этаж – жилые комнаты с изразцовыми печами, лестница ведет на второй этаж – в просторную мастерскую. Часть мебели выполнена по эскизам хозяина его братом Аркадием – богатырские лавки, резные полки, шкаф-царь. В гостиной за самоваром собирались гости, чаще других бывал Аполлинарий, из Вятки приезжали многочисленные племянники, пели «Улетай на крыльях ветра…», «В старину живали деды». Традиция домашних спектаклей перекочевала от Мамонтовых в дом Васнецова, и теперь уже в Троицком переулке на Рождество собиралось по 40 гостей – ставили «Слово о полку Игореве», «Бориса Годунова», «Женитьбу Бальзаминова»...
В мае 1900 года Васнецов с дочкой Таней поехал навестить больного сына Алешу в Ялту. Там художник сблизился с Горьким и Чеховым, у которого собирались на чай. В октябре в Москве Горький пришел к «богатырю русской живописи» в гости: «Вот они где, берендеи-то, живут!»
Дети выросли. Алексей учился в консерватории, Татьяна стала художницей, Михаил увлекся астрономией и математикой, Борис избрал военную стезю. Владимир собирался на Байкал работать землеустроителем. Но в августе 1914 года Васнецовы проводили двух сыновей на войну. Михаила направили в Одессу командовать ротой, учить новобранцев. Татьяна устроилась сестрой милосердия в один из московских лазаретов. Владимир ушел добровольцем и в январе 1916-го прислал письмо: «Да, вы теперь со мной не шутите. Я – Георгиевский кавалер. Сегодня, наконец, пришли награды за наревские бои, и я получил медаль».
Васнецов оформлял плакаты, открытки, написал картины «Архангел Михаил», «Один в поле воин», «Пересвет и Ослябя», «Святогор-богатырь», «Куликовская битва».
…Революцию художник не принял, после 1917-го вернулся к сказкам – «Бой Добрыни Никитича с семиглавым Змеем Горынычем», «Кощей Бессмертный». Несмотря на старость, холод, голод, плохие краски, каждое утро художник поднимался в мастерскую работать.
Не принял он и нового искусства. Когда его пригласили прочитать лекцию, он не стал церемониться: «Я старый человек, однако, память мне не изменяет. Все ваши новшества уже в самом начале века были. <…> Исполать всякому, кто хоть пальцем пошевелит, чтоб помешать расползанию этих лишаев. А они расползлись-таки. Вот они – лишаи художества!» И напророчил: «…ныне уж начали поговаривать о том, не смахнуть ли храм Христа Спасителя, не фукнуть ли динамитом Василия Блаженного: Красную площадь куполами порочит. <...> Не сделают… Ну, а сделают – обнищают. И вот, когда с рукой пойдут по миру, – духовное нищенство телесного много страшнее! – вот когда по Руси-то зарыщут, в поисках уж не церквей, а каменья разоренного – тогда и вспомнят все… Не позволят русские люди разорить дом свой! Это ведь красота! Наша, незаемная».
В 1919 году умер сын Борис. Михаил оказался с белой армией в Галлиполи и только в 1924-м прислал первое письмо, из Чехословакии, больше они не встретятся. В одном из писем сыну отец сетует: «Собираются мне правительственную пенсию выхлопотать. <…> Хотелось бы новую картину начать, да холста нет и красок хороших нет».
Дружба с Горьким спасла Васнецовых от выселения и экспроприации. Но у них все-таки отобрали имение, в 20 верстах от Абрамцева, купленное в 1901 году. В память о вятском детстве художник назвал его «Новое Рябово» – липовые аллеи, заросший кувшинками пруд, водяная мельница. Ежегодно проводя там лето, он работал и вел дневник, и вот одно из размышлений: «Красота составляет основу всех форм мироздания. От величайших светил, наполняющих мировые пространства, до самой маленькой букашки и незаметного цветка – все полно красоты, все проникнуто красотой».
ГЛАВНЫЙ ТРУД
Лишь в марте 1927 года на «Посмертной выставке картин и рисунков Виктора Васнецова» люди впервые увидели цикл «Поэма семи сказок», который признали вершиной его творчества.
«Художник писал жене из Киева: «Замахиваюсь на целую сказочную симфонию. Семь нот, семь красок – вот и картин семь». Но над шестью полотнами, вместе взятыми, Васнецов работал с 1901 по 1926 год и только над «Спящей царевной» – сорок лет, – говорит научный сотрудник ГТГ Екатерина Васина. – Он задумал ее в начале 1880-х годов и писал до своей смерти в 1926-м. На коленях маленькой чтицы лежит раскрытая книга, читаем текст: «У нас белый свет от суда Божия, Солнце красное от лица Божьего, Млад-светел месяц от персей его, Звезды частые – ризы Божии, Ночи темные – думы Господни, Зри утрени Очи Господни». Последняя строка скрыта сарафаном девочки, но тайны здесь нет: со второй половины XIX века стих о «Голубиной книге» был частью обязательной школьной программы. Девочка имеет портретное сходство с Таней Васнецовой. В мире, пока художник работал над «Спящей царевной», росли апокалиптические настроения, разгорались трагедии – Первая мировая, революция, Гражданская война. А это сказочное царство населено не только людьми, но и животными и птицами. Здесь нет места борьбе, это пространство подобно раю, и все едино слушали истины из «Голубиной книги», пока их не одолел сон. Но не колдовской сон, а спасительный – укрытие от бед, тревог, катастроф»…
Виктор Михайлович умер на 79-м году жизни. Его похоронили на Лазаревском кладбище, после уничтожения которого прах перенесли на Введенское. В 1933 году скончались жена художника Александра Владимировна и брат Аполлинарий.
Троицкий переулок получил имя Васнецова.
К 100-летию со дня рождения художника наследники решили создать мемориальный музей, и 65 лет назад в собственность государству перешли земельный участок, дом, картины, рисунки, произведения декоративно-прикладного искусства, архив, библиотека, фотографии. 25 августа 1953 года прошло торжественное открытие музея, первым директором которого стал племянник художника Дмитрий Васнецов.
Дочь Татьяна жила в этом доме до своей кончины в 1961 году. Из трех внуков художника тоже уже никого не осталось. Недавно трогательной камерной выставкой в доме-музее отметили 170-летие Виктора Васнецова. Искусство его живет – народная тропа не зарастает…
https://zen.yandex.ru/media/id/5a2ee247482677487db...chnik-5ce53b044837e200b38df526
Васнецов Виктор Михайлович — русский живописец, график, архитектор, иллюстратор. Он также был портретистом, монументалистом, автором жанровых картин и театральным художником. Наверное, знаменитого художника Виктора Васнецова в России знают все, и каждый человек знаком с полотнами этого гениального художника. Картины Виктора Васнецова представлены в лучших знаменитых музеях и галереях страны — и ежегодно полюбоваться ими приходят сотни тысяч человек.
