Почти 1600 часов в год мы проводим на работе. О том, как профессиональные привычки влияют на жизнь, рассказывают электрик, редактор, психолог, инженер и воспитатель детского сада.
Василий Прозоровский,
электрик, в прошлом журналист
Мне очень трудно смотреть современные, да и старые фильмы. Вместо сюжета, игры актеров и драматургии я изучаю электроустановку, насколько она соответствует времени действия. Или прихожу в магазин и сразу смотрю на потолок, как пожарные датчики установлены. Коллеги, которые занимаются монтажом на выставках, говорят, что новости смотреть не могут — видят только стенды.
В гости я хожу то к выключателю, то еще к какой электрике. Когда подписывается на меня девушка в соцсети, я не воспринимаю, что я ее интересую как мужчина, а думаю: может, ей люстру повесить надо.
Анастасия Тихомирнова,
редактор рубрики "Семья" в одном из крупных интернет-изданий
Благодаря работе я научилась читать тексты очень быстро, поэтому даже художественная литература, которую хочется читать медленно и с удовольствием, читается наискосок, будто наперегонки.
Многие тексты, а иногда даже книги, мне читать тяжело. Сразу хочется исправить, поменять местами, переписать, отругать автора за плохой текст и не выплатить ему гонорар.
Моя работа невозможна без цинизма, как у врача. Далеко не всегда темы попадаются "добрые", но времени для сочувствия и рефлексии нет, нужно быстро реагировать, не включаясь эмоционально и не переходя на личности, смотреть на ситуации, будто через стекло. Еще один момент — я знаю такие вещи, о которых бы предпочла не знать. Во время расследований и репортажей иногда приходится приоткрывать дверь в "преисподнюю".
Телефон выключить практически нельзя, да и выпускать его из рук не всегда выходит: помимо того, что нужно мониторить новостную ленту на предмет информповода, нужно быть на связи для оперативной реакции на события. Многих вокруг телефон в руках бесит.
Есть положительные моменты. Например, работа помогла мне стать терпимее к близким. Новые знания из области семейной психологии "всплывают" и помогают избежать конфликтов и споров.
Елена Лаврова,
психолог и старший научный сотрудник лаборатории консультативной психологии и психотерапии Психологического института РАО
Мне не очень нравится термин "профдеформация", он имеет немного негативный оттенок. Это, скорее, определенный фильтр восприятия, но у каждого таких фильтров много: что-то из семьи, что-то из профессии. По большей части знание психологии мне помогает. Но работу лучше оставлять на работе, а не тащить домой, "не причинять добро" без запроса. Такое желание возникало у меня во время учебы, когда узнавала что-то, и казалось, что сразу все про всех поняла и всем могу помочь.
Работа психолога — это работа с людьми, поэтому особенности проявляются преимущественно в этой сфере. Например, безоценочность. Стараюсь не делать скоропалительных выводов, основываясь только на одной точке зрения. Нас еще с первого курса психфака учили, что не стоит говорить: "Вася дурак", лучше: "Я думаю, Вася неправ".
Еще я стараюсь не обвинять, а говорить о своих чувствах. Это называется "техника я-сообщений", когда человек говорит о том, что чувствует, — это та реальность, с которой не поспоришь: "мне грустно, когда я сижу дома одна". Это заявка о себе, а не обвинение, и дальше это можно решать вместе, а не выяснять, кто прав, кто виноват.
Есть какие-то вещи, которые я делаю "на автомате", например, при знакомстве обращаю внимание на невербальные знаки.
Из не связанного с людьми — это изменения в чувстве времени. Я стала лучше чувствовать течение времени, что такое 10 минут, что такое час.
В общении с близкими я — это я, а не психолог. Отношения клиента и психолога — это особый вид отношений, в которых позиция психолога подразумевает взгляд со стороны, и важно, чтобы специалист не был включен в систему связей клиента. В повседневном общении психолог не может иметь такую степень безоценочности.
Сергей Мальцев,
ведущий инженер в компании, занимающейся проектами в области гражданской авиации
Я избегаю слова "последний" и говорю "крайний". Это стандартно для всех "авиационных". Плохая примета говорить "последний полет". И вот эту деформацию я стараюсь контролировать и иногда говорю "последний", когда понимаю, что ничего страшного в этом нет.
Летать я не боюсь, но всегда во время полета отслеживаю движения самолета, маневры — сравниваю, должно так быть на данном этапе и режиме полета или нет. Вот закрылки пошли, вот фары посадочные включили, значит, высота менее 10 000 футов.
Еще стараюсь выбирать место в хвосте самолета. Если что — он отвалится, а я из него — живой.
Когда слышу с земли гул самолета, стараюсь угадать: что это за воздушное судно летит? На какой высоте? Не низко ли? Часто лезу в программу Flightradar, где в реальном времени видны все самолеты. За рулем меня очень это отвлекает, но ничего поделать не могу.
Я рациональный человек. Не знаю, из-за профессии это или наоборот, — я стал инженером, потому что рациональный. Работа скрупулезность мою только усиливает. Из-за того, что мне часто приходится проверять и перепроверять какие-то документы, решения, спецификации, алгоритмы, в жизни я все так же проверяю. Например, выбор смартфона может затянуться на месяцы. Я досконально изучаю всю информацию перед покупкой, сравниваю с другими аппаратами, детально разбираю свойства.
Александр Николаев,
заведующий отделом дошкольного образования
Прежде чем уйти на административную работу, я проработал воспитателем в детском саду двенадцать лет. Первое, что для себя вынес, — свободное время надо стараться проводить без детей. Если в поле зрения появляются дети — в гостях или на отдыхе, — я сразу стремлюсь принять участие в их воспитании.
После того как я поработал с малышами 3−4 года, у меня обострились тревожность и гиперответственность. Мне время от времени снятся кошмары, в которых я эвакуирую детей, спасаю их от пожара. Дошло до того, что я не поленился и узнал, где в нашем округе бомбоубежище. Педагог всегда должен быть начеку.
Невозможно позволить себе свободы в одежде, очень важно следить за волосами, ногтями и т. п. Внешний вид должен быть безупречным. Если педагог неопрятно выглядит, не все взрослые обратят на это внимание, но дети это обязательно заметят.
Еще становишься немного Плюшкиным, все хранишь, ничего не выбрасываешь. Красивые коробки из-под конфет — из них можно сделать открытки; картонки — тоже пригодятся. Про желуди, каштаны и осенние листья даже говорить не стоит — они у меня везде, потому что нужны для уроков труда. Так обрастаешь хламом не только на работе, но и дома.
Работа воспитателя детского сада сопряжена с колоссальными эмоциональными затратами. 30−40% переживаний, нервов и эмоций отдаешь детям, 10% — коллегам, а 50% — родителям. И вот, ты лавируешь между их интересами. Приходится аргументировать, доказывать, объяснять, тактично доносить, в частности, до родителей, что для ребенка лучше. Ты постоянно идешь на компромисс на работе. Дома же всех воспитываешь, строишь, возражений не терпишь. Я поймал себя на том, что стал безапелляционным. А потом понял, что у меня уже не просто деформация, а назревает профвыгорание. Тогда я обратился к психологам, они помогли не превратиться в выжженное поле.
Лилия Журавлева
актриса
Актерская профессия очень деформирует. Здоровые и довольные жизнью люди не становятся актерами. Я знаю, как нужно посмотреть на человека, чтоб он подумал, что вся моя жизнь — это он. В ссорах я понимаю, как "дожать" себя и организовать катастрофу вселенских масштабов из маленькой проблемы. Или наоборот — быстро снять конфликт взглядом, тембром голоса.
Я стараюсь не использовать актерское мастерство для манипуляции людьми, но, попадая в различные ситуации, конфликты, пытаюсь запомнить свои реакции, чтобы потом воплотить их в кадре или на сцене.
Профдеформация вылезает бессознательно в шоковых ситуациях. Как-то раз я убегала в подъезде от подозрительного мужика и поймала себя на мысли, что ощущаю себя на съемках триллера. Повороты, пластика полностью стали киношными, даже могла показать, где камера. Пока бежала наверх, думала: "Вот, запоминай — руки не трясутся, когда страшно, дыхание нормальное, точность движений максимальная, никакой суеты". Уже дома расплакалась от пережитого шока, но в то же время продолжала: "Вот, видишь, истерика. Слезы текут, нет голоса, сбитое дыхание. Но сейчас твоя сценическая задача — успокоиться как можно быстрее, чтоб не напугать родных".
Профдеформация не только в манере поведения выражается, но и на физическом уровне. Вот, например, голос. Я сейчас в иммерсивном театре (спектакль с вовлечением зрителей в игру). Там на площадке одновременно говорят сорок зрителей, партнеры-актеры, да еще музыка играет. И нужно фокусировать внимание на себе. Единственное, что для этого есть, — голос (мы без микрофонов работаем). Он ниже стал, с хрипотцой.
Денис Ряхов,
психотерапевт
Изменения, которые происходят с личностью в условиях профессиональной деформации, огрубляют восприятие мира. Это может привести к профессиональному выгоранию.
Люди из социальной сферы (педагоги, врачи, социальные работники, психологи, военные, работники правоохранительных органов) больше остальных подвержены деформации. Не случайно у психологов есть свой психолог. Чтобы эффективно разобраться в проблеме, нужно другое "Я". Но многие, особенно в России, пренебрегают походом к специалисту.
Можно пытаться решить проблему самостоятельно, хотя это сложно. Важно повышать сознательность, взять ответственность за себя и за свою профессию, стараться действовать не по шаблону, а по ситуации. Так будет больше шансов сохранить здоровье.
http://www.la-vie-pour-moi.ru/post415655888/