Продолжим историю про веилкий московский пожар и волнения, охватившие Москву после него.
О том, что случилось после того, как 23-го июня Иван с боярами побывал на совете с Макарием, есть две версии - ранняя, составленная вскоре после событий, и поздняя, появишаяся на свет спустя три десятка лет после описываемых событий, дополняющая и вместе с тем иначе расставляющая акценты в рассказе о июньских происшествиях в столице.
В советской историографии с ее классовым подходом к изучению социальных движений и подчеркнутым почтением к "черной легенде" относительно Tyrann'a (один лишь Виппер попробовал отойти в сторону от нее), безусловное предпочтение отдавалось ранней версии - там и народ выглядел как вполне самостоятельная политическая сила, и Tyrann'a не было видно (а, значит, его показания к делу можно не подшивать - по принципу "здесь пишем, тут не пишем, а вот тут - рыбу заворачиваем"). Но еще старики римляне говорили: " Аudiatur et altera pars ", поэтому мы не будем отбрасывать позднюю версию с ходу, так как считаем, что обе они прекрасно дополняют друг друга, рассматривая одно и тоже событие с разных сторон. Совместив же их, в итоге мы получим "стереоскопическое" изображение московских событий июня 1547 г.
26 июня на площадь перед Успенским собором прибыли уже упоминавшиеся прежде протопоп Федор Бармин, бояре князья Ф.И. Скопин Шуйский и Ю.И. Темкин Ростовский, И.П. Федоров, Г.Ю. Захарьин, окольничий Ф.М. Нагой и «инии мнози» «и начаша въпрашать: кто зажигал Мсокву» у собравшейся перед собором толпы? Толпа же отвечала, что во всем виновата Анна Глинская, бабка Ивана IV, «з своими детми и с людми вълхвовала: вымала сердца человеческия да клала в воду да тою водою ездячи по Москве да кропила, и оттого Москва выгорела». И дальше составитель «Царственной книги» указывал (на что кстати, не особенно принято обращать внимание), что «сие глаголаху черни людие того ради, что в
те поры Глинские у государя в приближении и жалование, а от людей их черным людем насилство и грабеж, они же их от того не унимаху (выделено нами – Thor. Не покрывает Tyrann своих родственников, не покрывает)…». "Группа ответственных товарищей", у которых рыльце у самих было в пушку, решила перенацелить гнев москвичей на Глинских - а что, удобно же, он "чужаки", "понаехавшие", их не жалко. Заодно и Ивану урок - в очередной раз он не сможет защитить своих близких.
Князь Ю.И. Глинский, по словам книжника, присутствовавший при этом на площади, попытался было укрыться в церкви, однако бояре (выходит, это те самые «болшие люди» новгородской летописи – Thor) «по своей к Глинским недружбе наустиша черни», которая и убила князя прямо в соборе, после чего, «извлекоша передними дверми на площадь и за город и положиша перед Торгом, идеже казнят». Иван Грозный в письме Андрею Курбскому также отмечал, что его дядя был убит толпой прямо в церкви, «против митрополичья места».
Продолжатель Хронографа редакции 1512 г. добавил к этому описанию интересную деталь – по его словам, посадские люди собрались «вечьем» и указывает на примерное время убийства Глинского – «на обедне на Иже-херувимской песни». Еще одну деталь сообщает новгородский книжник. По его словам, князя Юрия убили на Москве «
болшие и чорные люди (выделено нами – Thor)…», которые «извекли из церкви едва жива (т.е. Глинского избили еще в церкви – Thor), и скончаша злою смертию, извлекоша из града привязана ужем».
Убийство Глинского москвичами:
Убийство Глинского стало сигналом для начала погромов в Москве, которые шли два дня, 27-го и 28-го июня. Ярость москвичей обрушилась на Глинских и их дворы, «людей княже Юрьевых безчислено побиша и живот княжей розграбиша, ркуще безумием своим, яко «вашим зажиганием дворы наши и животы погореша». Заодно под горячую руку попалось и множество
понаехавших северских служилых людей, к несчастью своему оказавшихся на Москве в те дни. "Называючи их Глинского людми", московская чернь не давала пощады и им, отличавшимся от коренных и видом, и говором.
Московские погромы:
Но убийство Юрия Глинского и погромы отнюдь не стали кульминацией событий. Своего апогея волнения в столице достигли на следующий день. 29-го июня взвинченная толпа двинулась на Воробьево, где в это время находился Иван со своей молодой женой. Ситуация в столице окончательно вышла из-под контроля властей.
«А после того убийства на третей день приходиша многия люди чернь скопом ко государю в Воробьево», – писал составитель «Царственной книги», – с требованием выдать им на расправу княгиню Анну Глинскую и князя Михаила Глинского, брата убитого Юрия. Новгородский книжник сообщал еще одну любопытную деталь этого похода. «По кличю палачя», писал он, московские посадские люди «поидоша» в Воробьево «с щиты и з сулицы, яко же к боеви обычаи имяху». Связано ли это было с тем, что Глинских обвиняли не только в умышленных поджогах, но и в том, что они «норовили иноплеменным» и навели на Русскую землю татар («бе же тогда пришол со многою силою царь Крымскои и стоял в полях»), или же это была форма давления на верховную власть – сегодня трудно сказать что-либо определенное. Но вот что представляется несомненным – так это то, что этот поход явно состоялся в рамках продолжавшегося «обыска» виновников пожара (о чем косвенно свидетельствует, в частности, указание летописи на то, что поход состоялся «по кличю палачя»), учиненного московским "вечьем" 26-го июня.
Для Ивана IV явление в его загородном селе огромной толпы народа, да еще и вооруженной, было пренеприятнейшим сюрпризом. Страшный пожар и картины оставленных им опустошений и без того потрясли до глубины души его впечатлительную натуру («и от сего бо вниде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой, уи умилихся, и познах своя согрешения, и прибегох ко святей соборней и апостольстей церкви»), а здесь, оказавшись фактически один на один с бушующей толпой, не имея за спиной силы, способной в случае чего поддержать его, он растерялся («князь же великыи, того не ведая, оузрев множество людеи, оудивися и оужасеся»). Позднее, в послании князю Курбскому он вспоминал, что изменники бояре наущали народ, что де он знал о том, что его бабка занималась ведовством и подговаривали рядовых москвичей убить его, государя, за то, что он де прячет Анну Глинскую и ее сына Михаила у себя в Воробьеве. Так это было или не так, но состояние Ивана можно легко представить, если провести аналогию с поведением Алексея Михайловича, точно также представшего перед возмущенным «черным людом» московским в дни Соляного бунта и вынужденным пойти на серьезные уступки восставшим. Судя по всему, он позволил произвести обыск в Воробьево с тем, чтобы московский черный люд смог убедиться воочию, что он не прячет в своей загородной резиденции Анну и Михаила Глинских (князь Михаил в то время находился во Ржеве на службе и, видимо, к нему бежала из Москвы с началом всех этих событий Анна Глинская). Не найдя Глинских, москвичи удалились из Воробьева, тем более что юный царь обещал им исправиться, лично заняться наказанием «лихих людей» и выполнять как должно возложенные на него Господом обязанности православного государя.
В этой истории одно остается неясным – в силах боярства было не допустить похода москвичей на Воробьево. Уж кто-кто, а они-то уж точно знали, что ни Михаила, ни Анны Глинских там не было. Однако же они этого не сделали. Почему? Насколько прав был Иван Грозный, обвиняя впоследствии их в том, что некоторые из них умышляли на убийство его или же это те самые «детские страшилы», отпечатавшиеся в его сознании во время переговоров с бушующей толпой? На эти вопроса однозначного ответа нет.
Вооруженный поход московских посадских людей на Воробьево 29 июня 1547 г. стал жирной точкой в истории московского бунта 1547 г. Летописи больше ничего не сообщают о том, что происходило в городе, однако само это молчание красноречиво свидетельствует в пользу того, что в Москве наступила тишина и спокойствие. Этому способствовал целый ряд обстоятельств. Здесь очевидно, и меры, предпринятые «правительством» по преодолению последствий пожара (о которых объявил Иван еще 22 июня 1547 г.), и удаление от дел наиболее одиозных личностей вроде того же псковского наместника князя И.И. Пронского Турунтая, на которого жаловались псковичи и которых накануне пожара не стал слушать Иван, или Михаила Глинского (оба они вместе с женами, а Михаил – еще и с матерью, в ноябре 1547 г. попытались даже бежать в Литву, предварительно списавшись с Сигизмундом II, но были перехвачены по пути и принуждены вернуться в Москву). Нельзя не упомянуть и о начавшемся преследовании особенно «отличившихся» на стезе мздоимства должностных лиц. Так, в псковской 3-й летописи сохранилось любопытное свидетельство о целой военной операции под началом новгородского дворецкого С.А. Упина, предпринятой в целях ареста «пошлинника» Салтана Сукина, а новгородская летопись подтверждает факт мобилизации новгородцев для этого похода и многочисленных арестов «разбойников» в Опочке и отправки их в Москву. Свою, несомненно, сыграл также и отказ Ивана от преследования рядовых москвичей-участников июньских волнений (за исключением зачинщиков бунта и, возможно, непосредственных виновников убийства Юрия Глинского – как писал новгородский летописец, царь, «обыскав, яко по повелению приидоша, и не оучини им (черным людям – Thor) в том опалы, и положи ту опалу на повелевших кликати»). Царствование Ивана IV началось...
Наказание погромщиков Иваном:
von_buddenbrock.
kiowa_mike
von_buddenbrock опубликовал серию любопытных постов об шведской армии времен короля Эрика XIV:
