Высланный из Одессы в Михайловское, Пушкин приехал туда в августе 1824 года. В деревне он застал всю свою семью: родителей, брата и сестру. События, разыгравшиеся после его приезда, лучше всего изображены им самим в письме к Жуковскому от 31 октября:
"Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении. Приехав сюда, был я всеми встречен как нельзя лучше, но скоро все переменилось. Отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь: Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить Отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче, быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность Отца не позволяли мне с ним объясниться; я решился молчать. Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие. Я все молчал. Получают бумагу, до меня касающуюся. Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к Отцу, прошу его позволения объясниться откровенно... Отец осердился. Я поклонился, сел верьхом и уехал. Отец призывает брата, и повелевает ему не знаться a vec ce monstre, ce fils dênaturê... {с этим чудовищем, с этим сыном-выродком... (фр.) } (Жуковский, думай о моем положении и суди). Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых 3 месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить. - Перед тобою не оправдываюсь. Но чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников Сибирских и лишения чести? Спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем. - Не говорю тебе о том, что терпят за меня Брат и Сестра - еще раз спаси меня. А.П. 31 Окт.
Поспеши: обвинение Отца известно всему дому. Никто не верит, но все его повторяют. Соседи знают. Я с ними не хочу объясняться - дойдет до Правительства, посуди, что будет. Доказывать по суду клевету Отца для меня ужасно, а на меня и суда нет. Я hors la loi... {вне закона (фр.). }".
Дальнейшие подробности этой истории не выяснены. Во всяком случае, она кончилась тем, что Сергей Львович уехал с семьей из Михайловского в Петербург, оставив Пушкина в Михайловском наедине с няней. 29 ноября Пушкин снова писал Жуковскому:
"Мне жаль, милый, почтенный друг, что наделал эту всю тревогу; но что мне было делать? Я сослан за строчку глупова письма, что было бы, если правительство узнало бы обвинение отца? Это пахнет палачом и каторгою. Отец говорил после: Экой дурак, в чем оправдывается! да он бы еще осмелился меня бить! да я бы связать его велел! - зачем же обвинять было сына в злодействе несбыточном? да как он осмелился, говоря с отцом, непристойно размахивать руками? Это дело десятое. Да он убил отца словами! - каламбур и только..."
Если мы сопоставим приведенные в обоих письмах обвинения, которые, пользуясь отсутствием свидетелей, выдвигал против сына Сергей Львович, то увидим, что они идут в убывающей прогрессии. Тотчас после бурной сцены Сергей Львович кричал, что сын его "бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить"; затем он понизил свои обвинения еще более: "непристойно размахивал руками"; наконец, дело шло уже только о том, что Александр Сергеевич "убил отца словами".
Все это Пушкин не только подчеркнул в своих письмах к Жуковскому, но и крепко запомнил и использовал в качестве блестящего сценического эффекта.
"Скупой Рыцарь" только закончен в 1830 году. Он был начат еще в Михайловском. Основной конфликт между Альбером и старым бароном в свою очередь воспроизводит очень давние столкновения между Пушкиным и его отцом. В 1817-1820 годах, по выходе из Лицея, Пушкин жил в Петербурге, тянулся за своими приятелями из среды богатой молодежи и глубоко страдал от отсутствия денег, которое постоянно наносило удары его самолюбию. Мог ли Сергей Львович предоставить ему желаемые средства - вопрос особый. Пушкину, во всяком случае, казалось, что мог, но не хотел. Отчасти оно так и было. Досада на скупость отца не проходила и позже, когда Пушкин жил на юге. По приезде в Михайловское прибавилось негодование на то, что Сергей Львович согласился шпионить за сыном. Последнее обстоятельство само по себе в "Скупом Рыцаре" не отражено: ради художественной цельности Пушкин ограничил арену столкновения денежными делами, потому что в основе трагедии лежит тема скупости. Но в разработке сюжета он прямо использовал Михайловскую историю.
Старый барон ведет себя перед герцогом совершенно так, как Сергей Львович после объяснения с сыном вел себя перед "всем домом".
Начинается с того, что герцог предлагает барону прислать Альбера ко двору. Барон начинает хитрить:
Простите мне, но, право, государь,
Я согласиться не могу на это...
Герцог
Но почему ж?
Барон
Увольте старика...
Он нарочно разжигает любопытство герцога, делая вид, что скрывает какое-то важное обстоятельство. Тогда герцог становится настойчивей:
Я требую: откройте мне причину
Отказа вашего.
Барон продолжает интриговать:
На сына я
Сердит.
Герцог
За что?
Барон
За злое преступленье.
Вот оно: это - первая редакция обвинения, решительная и недвусмысленная. Барон обвиняет сына в совершенном преступлении. В том, что кричал "всему дому" Сергей Львович, этому обвинению соответствует слово "бил". Сергей Львович сгоряча солгал, и ему затем пришлось под допросом домашних понизить свои обвинения. Барон действует обдуманнее: он надеется, что герцог не станет расспрашивать о подробностях: согласится, что раз Альбер преступник, то все кончено и о преступном сыне хлопотать не к чему. Но герцог не унимается:
А в чем оно, скажите, состоит?
Неподготовленный барон просит:
Увольте, герцог...
Герцог
Это очень странно!
Или вам стыдно за него?
Старику этот вопрос на руку. В надежде, что "стыд" позволит ему уклониться от подробного рассказа о "несбыточном преступлении", он подхватывает:
Да, стыдно...
На его несчастье герцог продолжает допытываться:
Но что же сделал он?
Барону отступать некуда. Но так как он знает, что его сын именно ничего не сделал, что никаких доказательств преступного деяния нет, то и называет вину недоказуемую: не проступок, а умысел:
Он... он меня
Хотел убить.
Обвинение сразу сильно понижено - и вполне соответствует второму обвинению Сергея Львовича: "Хотел бить".
Герцог, конечно, догадывается, что барон лжет. Он решается припугнуть старика необходимостью поддержать обвинение перед судом:
Убить! так я суду
Его предам, как черного злодея.
Такая перспектива барону не улыбается, и он заранее отказывается от предъявления доказательств:
Доказывать не стану я, хоть знаю...
В действительности он знает только то, что теперь надо постараться дело замять. И он вторично понижает свое обвинение, на сей раз отрицая даже умысел и сводя дело к психологической возможности умысла:
...хоть знаю,
Что точно смерти жаждет он моей.
Это - тот самый момент, когда Сергей Львович объявил, что Пушкин его "мог прибить".
Однако теперь и это обвинение кажется барону рискованным. Он спешит окончательно затушевать мотив отцеубийства. Он продолжает:
Хоть знаю то, что покушался он
Меня...
Барон останавливается, потому что все-таки еще не придумал, на что именно покушался Альбер. Не герцог его торопит:
Что?
Далее тянуть некогда, и барон предъявляет обвинение, переводящее все дело в иную плоскость:
Обокрасть.
"Это дело десятое", мог бы сказать спрятанный Альбер словами пушкинского письма к Жуковскому. В сравнении с обвинением чуть ли не в отцеубийстве обвинение в покушении на кражу равняется последнему из обвинений, предъявленных Сергеем Львовичем: "да он убил отца словами". Тут, пожалуй, Альбер мог бы повторить и другое замечание Пушкина: "каламбур и только". Но Альбер - не автор трагедии, а герой. Он "бросается в комнату", кричит отцу: "Барон, вы лжете", - и все кончается так, как должно кончиться в трагедии между рыцарями и как не могло кончиться в 1824 году в Опочецком уезде Псковской губернии.
Автобиографический элемент в "Скупом Рыцаре" замечен давно. Я лишь хотел на конкретном примере показать, под каким углом порой отражал Пушкин действительные события своей жизни в своих творениях.
https://pushkinskij-dom.livejournal.com/505005.html
